Удар патриота (гет)

I

Преступления в Эренделле, как и в любой другой скандинавской стране, случаются редко. Столичный корпус жандармов мал числом, а служба его проходит в праздности. Но плох тот полицейский, который не мечтает раскрыть громкое дело. Поэтому, если в столице происходит даже самое незначительное нарушение общественного порядка, почти весь корпус бросается на защиту закона. Авось повезет, авось поймают серийного убийцу, террориста или хотя бы крупного жулика — и прославятся на весь мир.

Однажды летом под вечер прямо перед королевским замком завязалась потасовка. Жандармы, расталкивая прохожих, помчались туда, но, к большому для них сожалению, когда они прорвались сквозь ряды зевак, драка уже закончилась. Нарушители разбежались, а на месте преступления осталось несколько капель крови, да старая доска с четырьмя ржавыми гвоздями, видимо, выдранная из забора, да рукав с блестящими пуговицами от некоего мужского платья.

Огорченные таким поворотом событий, жандармы отнесли свежие улики сперва в караульную, а затем и начальнику корпуса. Начальник допоздна рассматривал доску и рукав, потом сообщил подчиненным:

— На доске — пятна крови и рыжие волосы. Рукав оторвали от вицмундира чиновника военного ведомства. Подрались, скорее всего, двое. Один, как становится понятно, чиновник. Другой — не то крестьянин, не то торговец. А, может быть, и нет, может быть, он взял доску не из своего, а из чужого забора. Словом, все выглядит как бытовое хулиганство. Но мне кажется, что дело намного сложнее, почти государственной важности. Завтра начнем следствие.

II

Ганс посмотрел в окно. Уже смеркалось. И тут в голову ему пришла странная мысль: он не мог вспомнить начало этого дня. А что он вообще помнил? Помнил, кто он такой: он — тринадцатый претендент на трон королевства Южных Островов. Помнил и свой замысел стать королем путем женитьбы на принцессе. Помнил свой провал. А дальше? Дальше королева Эльза обещала немедленно отправить его на родину. Хорошо, но разве он сейчас на Южных Островах? Нет, судя по виду из окна и интерьеру, он остался в Эренделле. Странно. Стоило осмотреться внимательнее.

Ганс лежал на кровати, комната вокруг была хорошо убрана, на окне решеток нет. Значит, он не в тюрьме. Он, конечно, слышал, что в Эренделле преступники проживают в хороших условиях. Но не настолько же хороших, в самом деле! А что если он уже на месте казни, то есть по приговору суда его замуровали в комнате замка? Проверить бы дверь, да с кровати встать трудно. А если подумать... Если подумать, замуровать его не могли. Эта казнь скорее из венгерской культуры, а не из скандинавской.

Вскоре сомнения Ганса окончательно развеялись: дверь открылась. В комнату вошла королева Эльза. Но в каком виде! Из одежды — только домашнее платье да старые туфли на босу ногу. К принцам, а тем более к преступникам, королевы приходят совершенно по-другому. Ерунда какая-то. И потом, Эльза сама по себе выглядит не так, как ее запомнил Ганс. Разительные перемены фигуры... в районе талии... Ба! Да она же беременна, месяц уже четвертый-пятый! Ганс даже рассмеялся:

— Вот он, идеал высокой нравственности! Сестре не разрешает выходить замуж за первого встречного, а сама беременеет неизвестно от кого!

Эльза между тем сняла платье, сбросила туфли и, оставшись в неглиже, присела на кровать прямо рядом с Гансом. Его слова, видимо, поставили ее в тупик, поэтому она не сразу нашла, что ответить. Но потом спросила:

— Скажи честно, ты дурачишься или действительно в чем-то меня подозреваешь? Хотя с чего тебе меня подозревать? Ты ведь знаешь, что кроме тебя никто мне ребенка сделать не мог, а если бы попытался, оказался бы заморожен, и...

— Подожди! — настала пора Ганса удивляться. — Так это мой ребенок? Когда это я перекочевал из преступников в фавориты?

— Что ты несешь! Какие фавориты? Я — твоя жена!

— Ты специально издеваешься? Еще вчера я хотел тебя убить, а сегодня...

— Вчера? Год назад — это вчера?

— Уже год прошел? Как бы не так! Не верю!

— Что ж ты такой непутевый? Лишь бы тебе дурачится! — Эльза потянулась к голове Ганса, видимо, хотела потрепать за волосы или за ухо, и тем самым показать, что она ему не верит и уже не знает, как справится с его дурашливостью и непутевостью... И вдруг она в ужасе отдернула руку. — Ой! Да у тебя вся голова в крови! И подушка тоже! Как я раньше-то не заметила? Видимо, ты так лежал...

— Видимо, — Ганс ощупал голову, отчего она еще сильнее разболелась, — я все-таки пленник, и со мной хорошо поработали ваши палачи.

— Палачам же запретили пытать заключенных, с тех пор как их жены и дети написали коллективное прошение. Ты же был на этом заседании Риксдага!

— Какое прошение? Какой Риксдаг?

— Так, понятно. У тебя действительно не все в порядке с памятью. Насчет ребенка ты еще мог меня разыгрывать, а вот насчет Риксдага — нет. Ты бы не забыл своих благодетелей, тех, без кого бы ты не получил... в том числе, и меня. Надо врача позвать, а потом к троллям обратиться, они по таким вопросам специалисты.

— Не хочу никаких врачей! Оставь меня в покое! Я вообще перестал понимать, что со мной происходит. И когда.

— Ладно, сделаем так. Завтра отменяем все мероприятия, с утра едем к троллям, а вечером приглашаем врача. А сегодня... Сегодня ночевать будем в разных комнатах, чтобы тебя не травмировать. И еще заморожу тебе голову. Хотя бы легче станет, а то, глядишь, и память вернется.

Ганс хотел возразить, что он совсем не против провести ночь в одной кровати, но Эльза быстро оделась, легким движением покрыла его голову ледяной шапкой и вышла через дверь, которую он раньше и не замечал. Правда, это уже не занимало Ганса. Он закрыл глаза и быстро уснул.

III

Утром следующего дня жандармы отправились расследовать дело. Поскольку хозяйства в пригороде столицы велись в большинстве своем аккуратно, найти забор, у которого не хватает доски, оказалось очень просто.

Землей за забором, как выяснилось, владел Магнус Андерсен, богатый крестьянин. Андерсен сразу расположил жандармов к себе: разговаривал вежливо, пригласил в дом и даже угостил настойкой собственного изготовления.

Иными словами, после выяснения подробностей версия у жандармов сложилась однозначная: Андерсен не мог напасть на представителя власти. Значит, доску из забора вырвал кто-то другой, какой-нибудь люмпен, озлобленный на государство. Андерсен с такой версией был согласен, хотя и не мог ее безоговорочно подтвердить. Он не видел и не слышал, что кто-то выламывает доску, заметили только ее пропажу.

Через два часа неторопливой беседы жандармы простились с приветливым крестьянином и в прекрасном расположении духа отправились обедать.

После обеда жандармы отчитывались перед начальником корпуса о проделанной работе. Начальник, хмурясь, выслушал рапорт и сердито заметил:

— Неправильно вы следствие вели. Совсем не старались, а ведь должны бы были. Вы что, совсем ничего не поняли?

— А что мы должны были понять? — жандармы переглянулись и развели руками.

— Ох, горе вы мое! Объясняю. Я говорил вам накануне, что это дело — дело государственной важности. И я был прав, черт возьми, тысячу раз прав! Доской ударили не просто чиновника, а нашего принца-консорта!

— Неужели?

— Эх вы! Деревня! Ничего не соображаете! Консорт где у нас служит? В военном ведомстве. А рукав от вицмундира какого ведомства?

— Это еще не факт...

— Не факт? Хорошо. За трещины в доске зацепились рыжие волосы. А у консорта волосы какие? Или это, по-вашему, совпадение?

— Ну, может, и совпадение.

— А еще сегодня утром стало известно, что консорт болен, а королева отменяет все официальные мероприятия. Тоже совпадение?

— Оп... Ясно. На совпадение не тянет...

— Тогда живо за работу! Ищите! Не упустите! Преступник не просто драчун, он — государственный изменник! А я сегодня же обращусь за помощью в Риксдаг. Я уверен, что нам дадут неограниченные полномочия. Иначе, с такими полномочиями, как сейчас, мы ни одно дело до конца не доведем...

IV

Тролли обступили Ганса, но ничего определенного пока не сказали. Они лишь мурлыкали что-то себе под нос и почесывали каменные затылки. Ганс же с интересом рассматривал их: он редко встречал магических существ. На Южных Островах он только пару раз видел издалека старых гениев, поселившихся там еще во времена античности.

Эльза говорила, что с троллями он уже встречался, но, вероятно, сам этого не знал, поскольку в ту встречу находился в замороженном состоянии. Но Ганс не очень-то верил. Он не помнил, можно доверять Эльзе или нет.

— Ну, поздравляю! — изрек, наконец, один из троллей. — Кое-что человеческое в твоей душе еще осталось.

— И что же? — голос Ганса дрожал. Формулировка тролля била его по больному месту, поэтому сильно раздражала.

— Совесть! Совесть в тебе еще не умерла!

— Да ну? — Гансу вдруг стало смешно. Какая совесть? Он же с детства делал, что хотел, и никогда не думал о последствиях для себя и окружающих.

— Ты потерял память не просто так, а из-за угрызений совести, — тролль объяснял терпеливо, словно маленькому ребенку.

— Я, извините, потерял память из-за удара по голове.

— Да будет тебе известно, что от ударов по голове обычно теряют память только о самом моменте удара, а не о целом годе жизни.

— Может быть, просто сильно ударили?

— Понимаю, ты привык быть плохим мальчиком, тебе это даже нравится, но в глубине души ты осознаешь, что ведешь себя неправильно. Вот как в нашем случае. Ты, не спорь, считаешь себя недостойным Эльзы, после того, что ты сделал с ней и с ее сестрой. И ты, сам того не желая, искал способ себя наказать.

— Что ты мелешь? Как я могу в один и тот же момент любить и ненавидеть самого себя? Как я могу хотеть и не хотеть чего-либо одновременно?

— Человек — противоречивое существо. Слушай дальше. Удар по голове — только способ избавить... скажем, Эльзу, от несправедливости.

— Послушай, если бы я хотел этого, я бы с ней развелся и...

— Нет, ты бы этого не сделал, ты же постоянно глушишь свою совесть. Поэтому совесть действует тоньше. Она, условно говоря, решила навести порядок не в реальности, а в твоем мозгу, в твоей памяти. И хороши были любые средства. Подвернулся удар по голове — она и начала действовать.

— Как-то это все слишком сложно.

— Вообще-то нет. Подумай на досуге, тебе еще лечиться, времени много. Может быть, и в жизни что-то изменишь.

— Ты мне лучше скажи: память так и не вернется? Или вернется, если я не буду обращать внимания на свою совесть? Или что?

— Совесть действует тонко. Схема такая: если ты не обращаешь на нее внимания, она рано или поздно даст о себе знать, причем в тяжелой форме, как с тобой сейчас. Но если ты к ней прислушиваешься, она о себе не напоминает. Зачем? Ты же и так при ней. Выводы делай сам. А память вернется. Это выгодно и тебе, и совести. Совести ведь нужна справедливость не в отдельно взятом мозгу, а во всем мире. И если ты будешь помнить свои ошибки, ты их не повторишь. Правильно?

— Правильно. А делать-то что?

— Лечись обычными средствами, как скажут доктора, и все будет в порядке. Но и о душе своей не забывай.

V

Риксдаг шумел. Пожалуй, с той памятной ночи, когда отец Йонас подтвердил подлинность брака королевы, то есть уже несколько месяцев не было в стенах этого зала столь бурного обсуждения.

Взволновало депутатов требование начальника столичного корпуса жандармов предоставить ему неограниченные полномочия в деле о нанесении принцу-консорту тяжких телесных повреждений. Мнения народных представителей сразу разделились, и вновь обозначился конфликт, который назрел еще год назад, но, казалось, прекратился с новостью о беременности королевы. Те, кто тогда поддерживал Юханнеса Вестергорда, сегодня требовали раскрытия дела любой ценой, а те, кто настаивал на разводе с королевой, требовали дело замять.

В итоге, как и во многих других дискуссиях, схлестнулись вечные противники, отец Йонас и Зергиус Бекман, хотя председатель Оскар Бьергман, вспоминая прошлый опыт, и пытался этой полемике помешать.

— Неужели, Бекман, в своей ненависти к Вестергорду вы зашли так далеко, что готовы поддержать преступников? — вопрошал отец Йонас.

— Почему вы решили, что я ненавижу консорта? — Бекман говорил осторожно. Его положение было шатким, особенно с тех пор, как близкая ему точка зрения потерпела неудачу, а он вдобавок произнес нелицеприятные слова в адрес королевы. Зергиус хотел перейти к новой стратегии, но пока не знал, к какой именно. — Да, я не слишком одобряю Юханнеса Вестергорда за его прошлые деяния, но к делу это не относится. А дело вот какое: нападение на консорта бросает тень на всех нас.

— На ваших сторонников?

— Да нет же! На Риксдаг и министерства.

— Почему?

— Видите ли, преступник, по всей видимости, патриот...

— Патриоты на власти не бросаются.

— Ошибаетесь. Дайте договорить. Он из тех патриотов, которые ассоциируют страну с королевой. А иные формы власти, вроде нас с вами или министров, признают в том случае, если они кажутся им достойным королевы. И таких людей в стране много. Вот консорт в прошлом навредил королеве, значит, он ее недостоин, значит, можно его и доской отходить. Теперь главное. Преследовать этого патриота нам попросту опасно, так мы только докажем, что он был прав. А это, поверьте, может привести к массовому, так сказать, патриотизму, вплоть до восстания.

— И какое у вас предложение?

— Надо принять любые меры, чтобы дело не получило широкой огласки. А преступник, как я полагаю, один, и рано или поздно он поймет, что был не прав. Он же, наверное, не глуп, просто поддался порыву, оступился. Со всеми бывает.

VI

Вечером врачи оставили Ганса в покое. Они пробовали разные средства, но память к консорту пока не возвращалась. В конце концов, они пришли к тому же, к чему пришли тролли: Гансу стоит полежать, отдохнуть, залечить рану на голове, и воспоминания, вероятно, вернутся.

На самом деле Ганс солгал врачам. Он вспомнил один факт, однако поведать его он мог только Эльзе. И не только мог, но и очень хотел. Эльза же обещала навестить его, когда освободится. Поэтому он боролся со сном и ждал ее.

Ожидание длилось недолго. Эльза, одетая, как и вчера, по-домашнему, осторожно открыла дверь, присела у его кровати и спросила:

— Ну что, легче?

— О да! — глаза у Ганса загорелись. — Я припомнил кое-что. О тебе... Я не говорил тебе раньше? Голой ты смотришься гораздо лучше, чем в одежде!

— Раньше ты это говорил... — Эльза поперхнулась. — Честно говоря, я подозревала, что ты очень скоро вспомнишь нечто подобное. Но это детали. А по существу-то тебе ничего на ум не пришло?

— Нет. Я даже до сих пор не уверен, что ты — моя жена.

— Тогда спи, отдыхай, поправляйся. А я пойду...

Конца ее фразы Ганс не услышал. Он отвернулся к стене, закрыл глаза и погрузился в тяжелую дремоту.

Гансу приснился сон о том, как по улицам Эренделла (он знал, что это именно Эренделл) идет группа людей. А над ними развевается полотнище, на котором большими буквами выведено: «НЕ ДОПУСТИМ ОШИБОК АКСЕЛЯ ОКСЕНШЕРНЫ». Впереди шел священник. И Ганс знал его. Это отец Йонас, епископ Эренделла и руководитель фракции духовенства в Риксдаге.

«Что за шествие такое? Неужто демонстрация Молодой Италии?» — с ужасом подумал Ганс и... проснулся.

Он повернулся на спину, протер глаза, уставился в потолок. Нет, это не сон. Это воспоминание! Ганс действительно видел это шествие. В памяти всплывали новые детали того дня. Например, когда шествие закончилось, Ганс поинтересовался у отца Йонаса, кто такой Аксель Оксеншерна. А епископ ответил:

— Оксеншерна — шведский канцлер семнадцатого века, который сам себя перехитрил. Он имел большое влияние на королеву Кристину и, пользуясь им, отвергал всех, кто пробовал к ней посвататься. Дело в том, что он хотел выдать ее замуж за своего сына. Но королева сказала: «Раз ни один из женихов мне не подходит, я ни за кого замуж и не выйду, останусь королевой-девственницей, как Елизавета Английская». А теперь к нашей ситуации. Бекман — большой поклонник Оксеншерны. И он тоже не хочет, чтобы наша королева вышла замуж. За вас. А мы напоминаем сторонникам Бекмана, к чему такая позиция может в итоге привести.

У Ганса сразу появилось много вопросов. Почему он знает отца Йонаса? Кто такой Бекман? Риксдаг — это парламент или нет? Обрывки воспоминаний четких ответов дать пока не могли. Но Ганс не собирался сдаваться. Спать ему больше не хотелось. Всю оставшуюся ночь он пытался выяснить, в том числе и чисто логическим путем, как можно больше подробностей последнего года его жизни.

К утру Ганс полностью восстановил в памяти события нескольких месяцев прошлого года, с момента изгнания из Эренделла до фиктивного брака с Эльзой. Конечно, многое еще было неясно. Но начало положено. Еще несколько дней — и Ганс, должно быть, разберется в своей жизни окончательно.

VII

Риксдаг совещался еще несколько дней, но в итоге пришел к выводу, что позиция Зергиуса Бекмана является самой логичной и обоснованной. Смирились даже самые рьяные поклонники консорта: как бы ни хотелось им покарать преступника, предавать огласке то, что их кумир получил доской по голове от некого роялиста, было как-то нерационально. Глупым выходил образ кумира.

Такому решению могли возмутиться жандармы. Все-таки они за дни обсуждения ситуации с консортом сильно продвинулись в расследовании. Они допросили множество соседей Магнуса Андерсона и свидетелей драки у королевского замка.

Но, во-первых, никаких толковых показаний жандармам получить не удалось, то есть дело могло еще долго оставаться нераскрытым. А во-вторых, депутаты грамотно сыграли на чувствах жандармов: все причастные к делу были награждены медалями «За усердие» или «За добросовестную службу». И жандармы успокоились, ведь, по большому счету, добивались они именно этого. Просто они не предполагали, что почет и уважение можно получить не за раскрытие дела, а за бездействие.

Начальник корпуса жандармов горячился, однако орден «Золотого Тролля» умерил его пыл. И жизнь вновь вошла в обычное русло.

VIII

Вчера вечером врачи отметили значительное улучшение физического состояния, однако не рекомендовали Гансу вставать с кровати еще неделю. А сегодня с утра Ганс, наконец, смог вспомнить все, что с ним происходило за последний год.

Он не открывал глаза, перебирал события, месяц за месяцем. Да, коли жива еще его совесть, ей есть почему протестовать! Сколько нравственных законов преступил он в последнее время? Пройтись хотя бы по списку смертных грехов. И гневался, и завидовал, а о похоти и гордыне уж и говорить нечего!

Но, с другой стороны, Ганс, вроде бы научился удовлетворять некоторые свои страсти так, что итоговые результаты шли на пользу не только ему. Взять, к примеру, ту же самую похоть. Всякий раз, когда Ганс сходился с Эльзой, он ставил целью доставить ей как можно больше удовольствия. И он добивался своего благодаря, в том числе, природной гибкости и опыту добрачных связей. Делал это Ганс исключительно для себя, ведь если бы он не старался, Эльза могла потерять интерес и в другую ночь отказать ему. А на выходе — общественная польза: наследники престола Эренделла.

А когда чувствуешь, что твои поступки ведут к общему благу, совести спокойнее. Не это ли имели в виду тролли? Разве что с гордыней этим методом не поборешься... Ну, да и бог с ней! Не все сразу!

В общем, Ганс был доволен своей вновь обретенной судьбой, хотя некоторые сомнения у него еще остались. Он открыл глаза и увидел у кровати Эльзу.

— Доброе утро... Лизетта, — произнес он. — Скажу сразу: память вернулась. Могу даже рассказать, кто и почему меня ударил... если это еще интересно.

— Доброе утро. Поздравляю! — откликнулась она. — Расскажи.

И Ганс поведал незамысловатую историю. Он возвращался из министерства, у замка к нему подошел крестьянин и начал обвинять в том, о чем Ганс уже давно не вспоминал: в покушении на Эльзу, незаконное возвращение в Эренделл и так далее. Ганс посоветовал крестьянину идти своей дорогой, тот в ответ схватил его за рукав, кипятился, перешел на оскорбления. Ганс рванулся, оставив рукав в кулаке крестьянина, и хотел бежать. Но крестьянин быстро нагнал его и ударил по голове невесть откуда взявшейся доской. Ганс почему-то не потерял сознания, а каким-то образом добрался до кровати в королевских покоях. А что было дальше, Эльза знала и так.

— Да... — задумалась Эльза, — Ну, в чем-то этот крестьянин прав...

— Ох уж эти демократические пассажи! — вздохнул Ганс. — Да я и сам знаю, что вел себя тогда, как свинья. Но оно ведь уже давно в прошлом!

— Вот тут я с тобой согласна. Ни к чему обсуждать темное прошлое, надо думать о настоящем и, конечно, о будущем.

— О будущем, эх, о будущем... — Ганс улыбнулся, протянул руку и дотронулся до ее выступающего вперед живота.

IX

Магнус Андерсен сидел на церковной скамье; сцепленные вместе, пальцы его лежали на коленях и мелко подрагивали. Магнус не отрывал взгляда от большого распятия на одной из колонн и сосредоточенно молился:

«Господи, прости меня, ибо я согрешил. Гнев охватил меня, когда я узнал, что королева выходит замуж за этого проходимца. С гневом я не боролся, копил его в душе, и стал гнев непомерен, и пошел я в столицу и сделал свое черное дело. А потом, каюсь, я не признался в содеянном нашим жандармам. Дело-то замяли, но мне не легче. Прости меня, Господи, прости, если можешь...»

Магнус опустил голову и глубоко задумался. После визита жандармов он осознал, что если он действительно болеет душой за королеву, то он не должен бороться с ее решениями. Раз уж королева решила зачать детей от проходимца, видимо, чтобы сделать оного человечнее, Магнус не имеет права ей мешать.

Ладно, с консортом дело закрыто. Но вдруг настанет время более серьезных вопросов, и королеве понадобится истинное мнение простого народа? Как его высказать? Через Риксдаг или министерства? Нет, не выход, никому из власти, кроме самой королевы, Андерсен не доверял. А что если?.. Да, точно!

Радостное чувство заставило Магнуса вскочить со скамьи. Он сможет сказать королеве все, что думает! Надо только обратиться к старосте общины, спросить, что нужно делать, а дальше... Дальше он дождется следующих выборов в Риксдаг и выставит на них свою кандидатуру! Гениально! А уж в успехе, в однозначном избрании он уверен, поскольку большинство — такие же, как он, подлинные патриоты.

_____________________________

Примечания

1. Описанная в тексте скандинавская правоохранительная система — анахронизм, отсылка к современности,

2. История о том, как Аксель Оксеншерна сам себя перехитрил — подлинное историческое событие.