Только и всего (джен)

Далеко-далеко есть старая, старая земля. А на земле той Принц...

Пропащий Принц, ищущий ту, кого нет и никогда не бывало. Довольствующийся малым — своей прекрасной Принцессой с сомнительной душой. Хотя, у бедной Русалочки души не было вовсе, так зачем сравнивать?

Было сердце — но принесло ли оно ей счастье? Как знать... И хотела бы согласиться с Ведьмой, зря, зря вылезла на сушу, зря распрощалась с сёстрами и батюшкой, да не может — скажет неправду. Но что же такое, это счастье?

Ноги всё ещё болят; шаг — точно лезвием по коже, иглами до костей. Сердце — лишь перевалочный пункт на полпути к душе, сердце не даёт покоя, не открывает врата ни Рая, ни Ада; сердце — всего лишь кусок плоти, жить без него тяжело, а с ним — больно. Вечная жизнь...

Вечная жизнь — вот и всё.

Русалочка стоит на берегу и не может войти в море. Возвращаться поздно, возвращаться страшно. Возвращаться к рыбкам, водорослям да другим русалкам, не видевшим суши — немного глупо. На земле жизнь течёт, а в пучине морской она неизменна, порой бурлит, конечно, но и то лишь когда сёстры топят ещё одно судёнышко. Людям же не нужно строить своё счастье на чужих обломках, людям достаточно просто жить и видеть, насколько она прекрасна, эта жизнь. Хорошие люди так и поступают: живут себе и живут. Есть люди и скверные, злые, завистливые, но без них на суше было бы так же, как и под водой. Плохо.

Люди... Опасаясь смерти, люди желают себе вечной жизни. Русалочка вечна, как мечта, но на что ей эта вечность, когда она — не часть мира, смотрит на него издали, смотрит вблизи, но не дотронуться, не прикоснуться, только смотреть, смотреть, смотреть?

Бриз развевает волосы, целует в солёные губы и уносит вдаль чей-то тихий свист. Бриз срывает с неё траурный платок отчаяния и укачивает в своих объятиях. Бриз пахнет элем, табаком и покоем.

Где-то далеко-далеко Принцесса поёт колыбельную своему дитя; счастлива и прекрасна она в своём неведении. А Принц потерян, Принц раздавлен, но ради радости своей Принцессы улыбается ей как будто бы тепло — а внутри у него лишь смятение и вечные поиски того, что похоронено в саване из шёлка под кованым крестом, увитым розами с лепестками нежными, как слёзы ребёнка, как слёзы бедной русалки, что отдала всё ради него одного, а получила весь мир как на ладошке, навсегда разлучившись с детской мечтой.

Бриз по-отечески гладит по голове, напевает песни из далёких-далёких земель и иссушает слёзы с её щёк. Русалки не умеют плакать, ангелы не бродят по земле, а демоны не устремляют молитвенный взор на небо. Они не наблюдают исподтишка за Принцем и за ними не следует бриз, шепчущий в ночи.

Русалочка юна и не ведает, что ни море, ни Рай, ни Ад не могут дать ей больше, чем земля. Русалочка ищет покоя и не понимает, что нуждается в нём меньше, чем кто бы то ни было. Теперь Русалочка может страдать — и сердце в её груди бьётся, живое, настоящее, такое же, как у Принца; теперь Русалочка может плакать — и из её глаз льются слёзы, горячие, непрошенные, такие же, как у всех людей. Теперь Русалочка не счастлива, но может понять, каково это — быть счастливой.

Русалочка бродит по белу свету, встречая людей хороших и плохих, добрых и злых, и не оглядывается назад, не смотрит на то, что остаётся позади. Всё дальше и дальше она ускользает от пропащего, искалеченного Принца, но невидимый образ её приходит к нему во снах, согревая тёплой улыбкой.

Принцу нужна несбыточная мечта, прекрасная мечта, уводящая его в далёкие края, где можно быть счастливым просто так, без повода и без нужды, мечта, что поможет принять судьбу и исполнить свой рыцарский долг до конца. Но сколько бы он не грезил, его мечта так и останется лишь слабым наваждением среди серых холодных стен замка.

А Мечта живёт во имя всех людей, что бродят под луной, и ей вполне достаточно того, что есть. Лишь бы бриз всегда был рядом, следовал за ней, рассказывая сказки из далёких-далёких земель и ограждая ото всех бед. Только и всего.