Бабки (джен)

Примечание:

Перед прочтением ознакомиться)

https://youtu.be/a8Dda3vpeaw — хака регби,

https://youtu.be/1eoPJNczAtE — хака маори.

Аглая вышла из дома погожим утром поздней весны, вдохнула полной грудью и оглядела мир.

Солнце распустилось жёлтым одуванчиком впервые за долгие дни, покрытые туманной серостью. Вид буйной зелени, окрепшей за последние дни, радовал глаз. Позавчера ветер сменился на южный и буквально за пару ветреных дней высушил все дорожки в посёлке.

Увидев, что тёплая погода позволяет, Аглая с облегчением натянула лёгкий плащ пепельно-розового цвета и туфли в тон на тонких каблуках. Даже шёлковый платок она не стала надевать, а небрежно повязала на портфель. После толстого пальто, объёмного шарфа и берцев эта одежда казалась невесомой. Шагалось легко и как-то по-детски радостно. И Аглая любила сегодня весь мир.

Даже газонокосильщика Расула.

Накануне она строила ему грозные рожи из окна и своеобразными жестами всячески демонстрировала милитаристское настроение в отношении косильщика и его косилки. Она так душевно показывала, куда ему пойти и в какой позе полюбить свою железяку, что тот невольно залюбовался.

Аглая и сама, скручивая очередную комбинацию из трёх пальцев, подспудно вспомнила один древний ритуал у народа маори, аборигенов Новой Зеландии: перед боем они танцуют воинственный танец — хака, дабы напугать соперника. Когда кто-то болеет в деревне, они тоже танцуют хака, чтобы напугать духа болезни; на свадьбе они тоже его исполняют, чтобы отпугнуть вообще всё мировое зло от новобрачных.

Новозеландские команды по регби тоже считают своим долгом попугать соперников перед матчем.

Регби Расул любил. И, по всей видимости, связав эмоциональные жесты Аглаи с ритуалом маори, лучезарно улыбнулся и тоже показал Аглае пару жестов, заложив одну руку на согнутую в локте вторую. Потом дружелюбно переместил газонокосилку на метр от дома Аглаи, перешагнул полуметровую в ширину дорожку, отделяющую её владения от газона соседей. Обернулся в сторону окна и снова послал широкую улыбку Аглае, кивнул и показал большой палец. Наконец в завершение диалога он выпучил глаза и вывалил как можно дальше язык, став похожим со своей тёмной обветренной кожей на деревянную индейскую маску. Посчитав программу-минимум по коммуникациям с жителями посёлка выполненной, он принялся сосредоточенно утюжить соседский газон.

Аглая ещё стояла возле окна какое-то время, пытаясь уловить невооружённым ухом, на какую миллионную долю децибел снизилось противное жужжание косилки. Убедившись в грубости и мелочности человеческого слуха по сравнению с широтой азиатской души, она вздохнула и стала философски рассуждать о том, что в каждом моменте есть своя мудрость. И каждый момент жизни что-то даёт. Например, сейчас она, кажется, начала въезжать в смысл понятия квантовой суперпозиции, которое некоторое время назад пытался объяснить ей муж.

Тогда она хлопала глазами и думала, как же хорошо, что ей, простому социологу, никогда не пригодится это понятие, а вслух нахваливала мощь и бодрость мужеского умища. Между прочим, искренне.

Тогда не поняла, а теперь дошло — вот он, момент, когда достигнуты два различных и взаимоисключающих состояния в один момент. Её вроде и оскорбили, а вроде и поприветствовали. Она как бы и своего добилась, и в то же время — шиш. Всё понятно же, зря суперпозицию называют труднейшим для усвоения контринтуитивным понятием.

Теперь же, идя по залитой солнцем дорожке, она улыбалась солнцу, лёгкому ветру и Расулу. Хотелось чего-то нового, лёгкого и яркого. Поэтому Аглая решила не садиться в машину, а прогуляться через лес к электричке. Поехать на работу, не одиноко сидя в закрытом пространстве, а в компании людей ей показалось правильным продолжением хорошего утра. И поэтому Аглая уверенно зашагала в сторону станции.

Дорога через лес дарила умиротворение. Пронзительные пересвисты птиц убеждали, что жизнь прекрасна и сегодняшний день обещает быть этому подтверждением. Солнечные лучи играли мозаикой на дорожке, просвечивая сквозь ещё не густое, резное кружево молодой листвы. Влажно-землистые запахи уже прогретого, но ещё не душного леса наполняли желанием жить и сделать для этого мира что-то непременно хорошее. Хорошее... На глаза попался куст лесной малины.

«Точно! Привезу Глебке малины к чаю. Врубил с первого тёплого дня кондишку и к вечеру уже на горло жаловался. Помочь, конечно, не поможет, но забота всегда дарит чуточку счастья».

Она приблизилась к кусту и соступила с дорожки на влажную траву, потянулась за свеженькими, ещё не окрепшими листьями. Тонкий каблук вошел в дёрн. «Блин».

— Ну и на что тебе обоссанные сдались? — голос сзади заставил Аглаю замереть с вытянутой рукой.

— Чай, — всё, что она нашлась сказать.

— Хм, чай. Ходят тут, ссут по обочинам, а потом сами же чай со своими ссаками хлебают.

Аглая отступила обратно на дорожку и повернулась к собеседнику. Аглая улыбнулась про себя: «Кла-ассика». Бабулька с собачкой.

— Зачем же такое говорить…

Старушка смотрела на Аглаю всезнающим взором:

— Как же! Мужики с работы на работу топают — ссут. Спортсмены бегут — ссут. Этот-то, как там его, чемпион наш сраный, он-то больше всех, поди, ссыт после своих домпингов. Мамашки с колясками целый день туда-сюда гуляют, что, скажешь, не ссут? Да и сама, поди, если б не мы с Бураном, брызнула бы под этот самый кусток.

— У меня дома есть уборная. И, я уверена, у всех остальных жителей Перепёлкино — тоже. А Алексей уже давно доказал, что его совершенно несправедливо дисквалифицировали якобы за допинг. Это все знают.

Аглая мысленно прошлась по всем имеющимся на случай хамства шаблонам ответов и поняла, что всё равно не сможет воспользоваться — перед ней человек старше нее. Неловко переложила портфель из одной руки в другую, повернулась в сторону станции и, втянув щёки так, что губы сложились в «рыбку», чтобы не ответить ещё что-то кроме: «Вщехо добгого», — двинулась своим путём.

— Да стой ты, тетеря. Малина тебе, спрашивается, зачем?

Аглая снова обернулась. Уже с интересом рассматривая бесстрашную бабку-грубиянку, смотрела, как дрожат лапки-веточки у Бурана и как пытливо бабулька заглядывает в глаза ей самой. «НКВД», — почему-то пронеслось у Аглаи в голове. Когда-то в вузе им рассказывали, как во времена сталинских чисток в силовых структурах работали женщины. В качестве «добрых полицейских». Только эти самые добрые женщины имели стальные нервы и волю.

Бабулька подошла ближе. Годами точно за семьдесят. Далеко за семьдесят. Тёмные кроссовочки аккуратно завязаны, шнурки убраны, спортивные графитовые штаны — со штрипками, не зацепятся, анорак цвета хаки со множеством карманов по типу экипировочной «разгрузки». «Диверсант», — опять пронеслось у Аглаи где-то между ушей.

— Малина в чай тебе зачем, спрашиваю? Хворая, что ль?

— Нет. Не я.

— Мужик. Или дитё?

— Мужик. Ну... не мой мужчина. Просто сотрудник. Коллега.

— Товарищ или... баловство какое? — бабка прищурилась, смещая фокус зрения с лица девушки в центр её совести.

— Товарищ.

— Ну, сам погибай, а товарища выручай, — вдруг улыбнулась старушенция. — Бурана держи, туфли-то у тебя неподходящие, — и посмотрела вниз на обувь девушки. — Ёшкин-дрёшкин, а носы-то острые какие, лягушек колоть, что ли?

«Диверсантов пинать».

Сунув в руки девушки поводок Бурана, старушка направилась между деревьев в лес. Движения её не были быстры, но двигалась она уверенно, ступала по влажной земле легко, не провалилась в дёрн. «Белорусские партизаны наносили значительный урон силам противника в его тылу», — опять пришла ассоциация, источник которой совершенно не воспроизводился в памяти. Аглая помотала головой, вздохнула и перенаправила внимание на зверя.

Буран рвался с поводка в лес за хозяйкой. Он так остервенело перебирал ножками, шкрябал коготками по асфальтовой дорожке, что Аглая, хоть собака и была по силам своим сравнима с мухой, всё-таки поддалась и сделала несколько шагов туда, где скрылась старушка.

Голос той был слышен, но разобрать, что она говорит, не получалось. Буран рвался дальше, но, как оказалось, не в лес, а к тому месту, где Аглая тянулась к малиновой веточке. Девушка сделала ещё пару шагов в направлении, которое задавала собака. Буран добрался наконец до того самого куста малины, основательно и со знанием дела обнюхал и... задрал заднюю ножку.

Аглая от возмущения открыла рот и безмолвно указала застывшим в воздухе пальцем на собаку.

Из подлеска на дорожку вышла старушка с пригоршней листочков, среди них оказались не только малиновые.

— Собак-то любишь, спрашиваю? Да поводок-то давай сюда, только аккуратно, не дёргай, — покосившись на собаку, с упоением брызгавшую на кустик, старушка стала совать в руки Аглае зелень. — Вот это пусть попьёт сегодня весь день вместо чая, и на ночь тоже. Завтра твой больной будет как огурец.

— Спасибо. Да он не больной. Я хотела для профилактики... И у меня кошка, — Аглая соображала, куда ей деть зелёное богатство.

Старушка достала из большого бокового кармана анорака ещё один пучок листвы и бесцеремонно сунула Аглае в карман плаща. Потом посмотрела на растерянные глаза, руки, полные травы, забрала траву, скрутила в комок и отправила в тот же карман. С виду было похоже, что в карман запихнули небольшой детский мячик.

— Да и для профилактики тоже хорошо.

Аглая застыла на месте: «А-а-а! Мой плащик! Трава не отстирывается со светлых вещей!»

— Спасибо, — сдавленно проговорила она, — и всего вам доброго. И вашему... спортсмену, — кивнула она на Бурана и зашагала на станцию. Старушка кивнула и направилась в противоположную сторону.

* * *

На станции было людно. Час пик. Народ, вываливаясь из маршруток и автобусов, потоком тёк через турникеты к лифтам и эскалаторам. Аглая, глядя на это, немного засомневалась, правильным ли было решение воспользоваться общественным транспортом. Скопление людей она не любила. Вздохнула, подошла к дисплею электронной кассы за билетом, посмотрела расписание и поняла, что экспресса, на котором можно долететь за семнадцать минут, по техническим причинам нет, а на обычной электричке тащиться совсем не хотелось. Она достала из портфеля телефон и набрала номер своего заместителя Глеба:

— Доброе утро. Как обстановка на кафедре? Если всё в штатном режиме, то я сегодня останусь в лаборатории.

— Всё в штатном, — Глеб, как всегда, был собран и бодр. — И я как раз направляюсь в лабораторию. Там встретимся?

— Встретимся. Если Марина доделала отчёт, пусть бросит мне, он мне как раз нужен будет в лаборатории. Лиля с Ромой сегодня в полях?

— Да, они на удалёнке, тут только Марина с Михаилом Борисовичем. Ну и статисты в полном составе.

— Вот статистов на карантин и отправляй. Они и на удалёнке справляются отлично. Нужно оставлять не более двух человек, Глеб, я же оставляла тебе инструкции. С меня потом спросят, не с тебя. Два человека в аудитории, ну а мы с тобой в лаборатории сегодня справимся, я Лизавету Палну отпущу.

— Да все новые инструкции у меня есть, я знаю, помню. Но вот мой непосредственный руководитель, которая должна подписать ребятам практику и новый график рабочих часов, уже три дня на кафедре не появлялась. Не знаешь, где эта безответственная женщина? — в голосе Глеба чувствовалась улыбка. — И я вчера их, кстати, отправил домой, рассчитывал, что ты подпишешь задним числом. Но они всё равно сегодня все вышли. Молодёжь, что с них взять.

— А у безответственной женщины есть замечательно ответственный зам, в которого она верит. Как твоё горло?

— И в этом она очень мудра, — Глеб открыто засмеялся, — сейчас со всем разберусь и тоже в лабку. Буду через полтора часа. Я в порядке, спасибо.

Аглая порадовалась, как удачненько сложились обстоятельства, потому что она любила рабочие дни в лаборатории, в отличие от скучной кафедры. Хоть она и причислена официально к институту, в лабке Аглая бывала несравнимо чаще.

Во-первых, она находилась в одном научно-исследовательском центре прямо за станцией и никуда ехать не было нужды.

Во-вторых, она значительно отличалась от институтской кафедры атмосферно. Кафедра социологии в институте представляла собой небольшой коридор за кодовой дверью в старом здании. В том коридоре находились несколько дверей, за которыми располагались аудитории и лаборатории, и Аглаю всегда смешил тот факт, что названия эти весьма и весьма условны. Она бы назвала эти помещения все одним словом — кабинеты.

Например, вотчиной Аглаи были два помещения. Аудиторией назывался большой кабинет с дюжиной рабочих столов и компьютерами, расположенными на них. Ещё в аудитории имелись два огромнейших сводчатых окна и допотопные сейфовые шкафы, находящиеся тут больше для номинального порядка, большинство из них давно уже не выполняли свою функцию. Лаборатория выглядела так же, только в два раза меньше, всего с тремя столами и одним окном. Вот и вся лаборатория. В остальных помещениях на кафедре было примерно то же самое. Будничность, спокойствие, отсутствие отвлекающих моментов.

В любимой же лабке был космос! Для сотрудников их института выделен лишь один кабинет, в котором всего два оборудованных рабочих места, но простор кабинета, его светлые оттенки, глянцевые поверхности и панорамная стеклянная стена создавали настроение полёта. Здание НИЦ «Орион» совсем новенькое, созданное с применением инновационных технологий, его футуристичный интерьер изначально задуман комфортным и эргономичным даже в мелочах, а техническое наполнение, включая интеллектуальные климатические системы, было поистине великолепным. Но и не это главное!

В-третьих, — и самое приятное и вдохновляющее, — это то, что тут была совершенная и удивительная эклектика научных направлений. Одной физики тут была тьма-тьмущая: теоретическая, биофизика и волновая, квантовая и ядерная. Хотя для представителей других областей науки они все были просто физики. Биологов и химиков было не меньше. А также представителей других сфер: антропологи, технари, гуманитарии разных мастей. Тут разрабатывались полинаучные проекты и технологии.

Например, только в том проекте, где участвовала Аглая, были задействованы инженеры цифровых систем, разработчики программного обеспечения, физиологи и психоаналитики разных направлений.

А как было интересно бывать в различных лабораториях! Аглаю всегда посещала одна мысль: «Как в сказке! Ничего не понятно, иногда удивительно, порой даже жутко. Но всегда неизменно интересно!»

По всему по этому, а ещё оттого, что ей не придётся ехать в душный центр города, настроение у неё выправилось и она забыла инцидент с каблуком и травой в кармане любимого плащика. Оставалось только дойти до лабки.

Можно было доехать одну остановку от станции на маршрутке, особенно учитывая сорок минут пешкодрала через лес на высоких каблуках. Но общественные места Аглая не любила, и утреннее желание проехать на общественном транспорте уже испарилось.

Толпа людей внесла Аглаю в лифт. Это она ненавидела, но деваться было некуда. Она почувствовала плотный свёрток травы в своём кармане. Он был плотно прижат к её телу бедром рядом стоящего мужчины и сильно давил. Подняв глаза, она увидела, что тот пристально смотрит на неё. Видно, свёрток давил не только ей.

— Это трава.

— Что, простите? — мужчина поморгал, потом улыбнулся. Сначала несмело, потом шире. Аглая опустила глаза и тоже улыбнулась, отрицательно покачав головой.

Выйдя из лифта, пошла быстро и не глядя по сторонам к зданию НИЦ.

В лаборатории её приход был как нельзя кстати. Лучший специалист их группы, Елизавета Павловна, находилась во взволнованном состоянии, а учитывая, что она обладала выдержкой английской королевы, это могло означать потоп, землетрясение и торнадо одновременно.

Елизавета Павловна была дама преклонных лет. Она уже лет десять как могла позволить себе заслуженный отдых. Но когда подошёл срок её пенсии, заведующий той кафедрой, где она трудилась, посчитал, что её светлый ум в сочетании с опытом являются настоящей ценностью для его отдела и науки в целом. И сделал ей предложение остаться на щадящих условиях. После взятой на раздумье недели, проведённой на даче в кресле за книгами, она согласилась, но от щадящего режима отказалась. Её природная гордость не позволила ей принять поблажки.

Аглая очень уважала Елизавету Павловну и как специалиста, и как человека. Ей нравилось видеть в человеке гордость, а не гордыню, самоуважение, а не себялюбие. Аглаю ещё с детства научили различать эти качества в людях, и сейчас она испытывала настоящее удовольствие от общения с этой великолепной женщиной. Да, женщиной. В преклонных годах, очень ветхой, но женщиной, ибо назвать её старушкой или бабушкой ни у кого не поворачивался язык. Промеж собой её называли Лизаветой Палной.

Интеллигентная и даже несколько аристократичная Елизавета Павловна была всегда в ровном настроении, никогда не участвовала в сплетнях или, упаси Боже, в скандалах. Она всегда была опрятна и одета с безупречным вкусом. Время от времени она информировала Аглаю о предстоящих концертах классической музыки, пару раз они ходили вместе. А ещё Аглаю умиляли носовые платочки, неизменно кружевные и белоснежные, напоминая её собственную бабушку.

Елизавету Палну, в свою очередь, привлекало в Аглае сочетание живости, присущей молодости, нестандартности взглядов и решений с классическими ценностями, близкими самой Елизавете.

Когда Аглая зашла в свою лабораторию, она сразу оценила уровень неприятности на три-четыре балла по десятибалльной шкале. Лизавета Пална положила на стол папку с бумагами так, чтобы Аглае было удобно просмотреть:

— Вот, полюбуйтесь, Аглая Антоновна. Виталий Чижов принёс уже готовый алгоритм. Совершенно беспечно заявил, что я могу подкорректировать не устраивающие меня моменты. Я стала знакомиться с работой и сразу поняла, что тут нечего корректировать, тут нужно полностью менять. В корне неверно.

— А разве могли они разрабатывать алгоритм без вашей схемы? Это же основа… — Аглая сняла плащ и отодвинула створку скрытого шкафа. — Не понимаю.

— В том и проблема, Аглая Антоновна. Я занимаюсь тем, что прописываю поведенческие модели по заданию, а Виталий, как оказалось, считает лишним на них ориентироваться. Он очень вспылил, когда я сказала, что работа неверна настолько, что коррекции не подлежит.

— Ну что ж, придётся обратиться с этой проблемой к руководителю проекта, — Аглая взяла со стола папку и поправила стопку бумаг в ней. — Я возьму? — Она подошла к зеркалу, осмотрела светло-бежевое платье, поправила льняной локон, выбившийся из низкого объёмного пучка светлых волос, и проследила в отражении за собеседницей.

Лизавета Пална кивнула и повернулась к панораме — стеклянной стене, за которой простирался потрясающий вид. По её напряженной спине Аглая поняла, что Лизавета Пална рассказала не всё, что её волновало и, возможно, расстраивало.

«Произошло что-то ещё».

Аглая уведомила руководителя проекта, тот ответил, что ждёт её через час в комнате совещаний. По списку адресатов Аглая поняла, что там же будут Чижов и его коллега по цеху, а также была приглашена и Лизавета Пална.

«Что же произошло помимо?»

Оставлять вопросы нерешёнными Аглая не привыкла. Она спустилась в службу безопасности. Там работал один из приятелей её мужа, с которым они поигрывали в хоккей.

— Привет, Димон. Слушай, у меня проблема: сотрудница потеряла один документ, куда-то сунула и не помнит. Можно посмотреть, что было в моём кабинете утром до моего прихода?

— Привет. Вообще-то не положено… Ты же знаешь.

— Димка! Это мой кабинет. Мы не шпионим ни за кем. Ну Дим… Документ важный…

— Ага.

— У меня будут проблемы…

— Ну… не знаю.

— А когда плохо мне, становится плохо всем вокруг…

— Так, ладно, понял. Но только ради спокойствия моего боевого товарища на льду.

Он подошел к одному из компьютеров, вывел изображение на большой настенный экран и поставил быструю скорость. Аглая сложила руки на груди и устремила всё внимание на происходящее на экране.

— Ну, неудивительно, что она не помнит, — хохотнул Димон, глянув на экран.

— Прекрати, не стоит намекать на возраст, она лучшая в нашем деле, — бросила Аглая и снова вернулась к экрану.

Лизавета Пална какое-то время трудилась одна, но вот в кабинет вошёл Чиж.

— Дим, поставь тут нормальную скорость и дай звук, пожалуйста, — проговорила быстро женщина и стала всматриваться и вслушиваться.

Чиж разговаривал с Лизаветой непозволительно грубо. «Лизавета Павловна, ну чё за траблы! Сидели б себе на пенсии, олдовые видосы смотрели. Что вам лезть в серьёзные дела, молодым нервные клетки косить», — и тому подобные вещи слетали с бесстыжего языка Чижа. В конце разговора он назвал её «каргой» и, если бы не механизм плавного закрывания двери, то он бы ею хлопнул. Лизавета Пална опустила лицо в ладони.

— Спасибо, я нашла, что нужно. — Аглая стремительно вышла.

По пути в свой кабинет она пыталась собрать мысли, но не очень получалось. Она была в ступоре.

Чиж был из отдела программистов. Те больше общались с технарями, инженерами цифровых систем, на которые разрабы писали программное обеспечение. Понятное дело, что и те и другие говорили на одном языке и были теснее связаны. Но проблем с другими отделами раньше никогда не возникало. Когда ей приходилось бывать в их кабинете, Чижик всегда поднимал заспанную лохматую голову из-за монитора, отрываясь от стола, на котором спал, криво щурился и улыбался. Он нравился Аглае, был нелепым и потешным.

«И когда он всё успевает? Он же вечно дрыхнет… Или жрёт», — думала про него со смехом Аглая, но отторжения его дурацкое поведение не вызывало, потому что, несмотря на циркадные ритмы ленивца и аппетит акулы, Чижик всегда успевал в работе. А ещё он рассказывал смешные анекдоты, компенсируя невозможность рассылать мемы по рабочей сети. Единственным его недостатком была та бесцеремонность, с которой он обносил холодильник в трапезной, без спросу съедая чужие бутерброды, яблоки и вообще всё, что видел. Но за его доброту и лёгкость в общении ему прощали.

Теперь же Аглая не знала, как относиться к тому, что увидела. Ей предстояло разобраться не только с рабочей ситуацией, но и с оскорблением человека из её команды, старшего среди них. Было не по себе, а потому она очень обрадовалась, когда, выйдя из лифта на этаже, встретила Глеба. Женщина тут же решила, что в их команде на совещании будет замена: вместо Лизаветы она возьмёт с собой Глебку.

Спустя полчаса в комнате совещаний Аглая с Глебом сидели напротив Чижа и его коллеги Андрея. Во главе стола сидел руководитель проекта Евгений Анатольевич. Выслушали претензии Чижа, что он не согласен переделывать, потому что можно обойтись корректировкой, если Лизавета Пална не будет вредничать. Теперь же слушали Аглаю Антоновну. Она говорила спокойно, глядя в глаза оппоненту:

— Если вы создаёте продукт, смысл которого основывается на анализе действий человека, то как вы можете его создать без антропологических знаний: психологии, физиологии?! Это же абсурдная ситуация.

— Так я передал вашему специалисту на корректировку и утверждение.

— Ах, вы передали Лизавете Павловне на утверждение? Чудесно. Только это так не работает. Тут должен был быть совершенно другой алгоритм! Вначале Лизавета Павловна даёт вам полное описание прогнозируемой модели поведения человека по каждой конкретной ситуации. И только тогда вы прописываете свою программу в соответствии, на минуточку, с этой моделью. Вот смотрите, я только навскидку могу вам показать сразу несколько ошибок. Например, тут, — Аглая указала в один из секторов схемы. — Человек не будет искать глазами камеры тогда, когда этого хотите вы. Он это сделает после определённого триггера! Никак не раньше. Сначала нужно выставить нарочито хорошо видимую камеру или пост полицейского. А что вот здесь? — она перенесла фокус внимания на другой пункт. — Вот к ней, к этой камере должен быть присобачен определитель расширения зрачка. И только после этого у объекта подскочит температура, если это тот, кто нам нужен. А вы ставите температурный датчик до системы распознавания лиц! А датчик на зрачок вообще в начале зала. Ну бред же! Наш институт прислал сюда двух лучших специалистов, а я смотрю, вы прекрасно обходитесь без их труда... для того, чтобы по полной провалиться!

Аглая не кричала, не жестикулировала. Она говорила звонко, чётко, делая смысловые ударения.

— Зачем вам тогда здесь наши люди или те же физиологи? Вы тут чудненько пишете алгоритмы и без других специалистов, как я погляжу. Только знаете что? Ваш алгоритм больше пригодится для какой-нибудь эрпэгэшки, а не для работы с живыми биологическими объектами.

Парни мялись, Чиж смотрел на свои руки, Андрей — по сторонам, в потолок. Никто из них не приводил больше аргументов.

Евгений Анатольевич пристально посмотрел на всех присутствующих, что-то решил для себя и повернулся к айтишникам:

— Ребят, поймите, без психологов и физиологов вы далеко не уедете, какими бы гениальными разрабами вы ни были. Не стоит тянуть одеяло на себя. Если система основана на принципах психологии и физиологии человека, то ваш продукт ничто, пшик, когда он адаптирован для бота.

— Да не собирались мы обходить других. Я же принёс Лизе для корректировки! Она просто старыми шаблонами мыслит, потому что сама…

— Не смей! — Аглая поднялась со стула и нависла над столом, опираясь на него. — Не смей оскорблять её возраст, это низко. Не все сидят на лавочках у подъездов. Она заслуживает уважения в разы больше, чем ты! — Она сверлила взглядом Чижа.

В кабинете тучей повисло напряжение. Глеб аккуратно взял её за предплечье и потянул на место. Она вывернула руку, не отрывая взгляда от Чижика.

— Чиж, тебе действительно необходимо извиниться перед Елизаветой Павловной. Это было крайне грубо.

Евгений Анатольевич встал из-за стола, заложил руки в карманы и качнулся с носка на пятку:

— Я думаю, Виталий и сам уже решил извиниться. Не стоит на него давить. Верно, Виталий?

Тот молча неохотно кивнул.

* * *

Аглая с Глебом шли по коридору в свой кабинет.

— Пойдём в трапезную? Чай попьём, у меня для тебя кое-что есть, — он по-доброму усмехнулся.

Аглая догадывалась, что Глеб приготовил. Обычно он таскал ей пирожные. Кофейно-фисташковые или сливочно-сырные.

— Пойдём, у меня для тебя тоже кое-что есть, — кивнула она. — Только давай не в трапезную пойдём, а в чайную, там в это время солнышко.

Вообще-то те два помещения, которые предназначались для отдыха сотрудников, все называли «китчен». Но Аглая, будучи патриотом и в какой-то (ей хотелось верить, что в разумной) степени националистом, не любила англицизмы. Поэтому с первых дней пребывания в НИЦ «Орион» группы социологов эти комнаты получили исконно русские названия, более того, чтобы избежать бездушной нумерации, названия эти были разными.

— Только сначала зайдём в наш кабинет, хочу успокоить Лизавету Палну.

Когда они появились на пороге кабинета, Лизавета Пална сидела в своём кресле, повёрнутом к стеклянной стене. Она держала в руках скомканный платочек, бездумно перебирала в руках кружева окантовки и расфокусированно смотрела вдаль.

«Плакала».

Аглая аккуратно приблизилась. Хотела присесть на краешек стола, но вовремя себя одёрнула и лишь прислонилась бедром к столешнице. Она помнила, как была шокирована пожилая женщина, когда однажды увидела Аглаю сидящей на столе. Тогда Лизавета Пална сделала замечание, как не до́лжно вести себя воспитанной женщине, напомнив Аглае сразу нескольких женщин её семьи: бабушек и свекровь.

Сама Лизавета Пална всегда держала спину прямо, носила светлые блузки в стиле Алёны Ахмадулиной, напоминая этим чеховских барышень, и редко демонстрировала эмоции окружающим, оставаясь всегда в ровном, сдержанном настроении при любых обстоятельствах.

Сейчас, заметив присутствие другого человека, Лизавета Пална сразу же взяла себя в руки, перестала теребить платочек и ровно сложила ладони на коленях.

«Не станет жаловаться».

Аглая знала, что Лизавета Пална из того типа людей, что живут по принципу «никогда не жалуйся, не проси и не оправдывайся», за что очень уважала коллегу. Стало быть, заговорить об инциденте, в котором женщину оскорбили, неуместно. Нужно заговорить на другую тему, отвлечь.

— Аглая Антоновна, Мариночка скинула отчёт. Я могу добавить данные в работу, — Лизавета Пална сама предоставила возможность обойти неприятную тему.

— И как? Ложатся на нашу теоретическую модель результаты её исследований? — девушку искренне волновал этот вопрос, и по голосу это было слышно. Она и не скрывала.

— Да, — женщина просветлела лицом, — ещё как! Прекрасная доказательная база. Я вас поздравляю, ни одно из ваших предположений не было опровергнуто на практике, вы выстроили прекрасно выверенную гипотезу.

— Всех нас, Лизавета Павловна, всех нас можно поздравить. Без вас я бы ничего не построила, не смогла бы так ровно разложить по полочкам свою идею. Мы команда, и это наш успех. А вы лично — наиболее деятельный специалист в нашей группе, на что я обязательно укажу Валентину Васильевичу.

— Вы меня перехваливаете, — тон был совсем немного подёрнут холодком, но Аглая поняла, что перестаралась.

Если бы сама Аглая заподозрила, что её хвалят в утешение, это бы резануло по чувствам намного хлеще грубого оскорбления неотёсанного геймера. Мдя… Она посмотрела на Глеба, прося поддержки.

— Завершение первого этапа работы. Это надо отметить! — подхватился коллега. — Прошу вас, прекрасная половина нашей группы, пройдёмте в чайную! — И он галантно и немного театрально распахнул дверь в коридор.

В проёме мелькнул проходящий мимо Чижик. Заходить в их кабинет для извинений он, по всей видимости, не собирался, а направлялся в чайную.

— В другой раз, — Лизавета Пална сделала вид, что не заметила Чижика, но идти туда же, куда направлялся недавний обидчик, она не собиралась.

К Аглае вернулся воинственный настрой. Поведение Чижа вскинуло содержание адреналина в её крови выше нормы. Она не собиралась этого так оставить и, показав Глебу глазами в коридор, развернулась к Лизавете:

— Что ж, если надумаете, отметить можно будет вечером в кафе.

Уже в проёме Аглаю остановил спокойный голос Лизаветы Палны:

— Голубушка, а вы читали Чехова, короткие рассказы?

Аглая остановилась и повернулась. К чему это вопрос? Конечно, она не могла не читать, нет таких людей. Значит, Лизавету Палну не литература интересует. Но Аглая пока не понимала, к чему ведёт намёк, поэтому молчала. Стояла и смотрела, ожидая продолжения.

— Мне нравится один рассказ, — Лизавета царственно склонила профиль, — из коротких. Доктор объяснял, почему не стоит строго судить тех, кто не находится с тобой на одном культурном уровне. Книг они не читают, по театрам не ходят… помните?

Аглая кивнула и вышла вслед за Глебом.

В чайной никого не было, кроме Чижика. Тот сидел за столом и уплетал пирожное. «Скотина, — ещё больше взвилась Аглая, — ещё и моё пироженко спёр!» Глеб проследил за её взглядом, упёршимся в тарелочку с лакомством, и издал смешок:

— Всё по плану. Это несвежее, вчерашнее и уже невкусное. Я его специально не выкинул, а положил на видном месте, чтобы отвлечь внимание во-от от этого, — он потянулся к двери холодильного шкафа, через прозрачную дверь которого Аглая увидела, как приятель достаёт коробочку со знакомым вензелем кондитерской.

Чиж обиженно засопел. Он перестал есть пирожное и ковырял его ложкой, сверля глазами Глеба. Тот поставил коробочку на кухонную поверхность и встретился взглядом с коллегой.

Аглая поняла, какую роль он ей отвёл, и, решив передать ему бразды правления, отошла к арочному входу. Она заложила руки за спину и прислонилась к стене.

— Это было подло, — заявил Чиж, указывая на остатки пирожного.

— Подло — это постоянно жрать чужое. Ещё подлее — оскорблять людей, когда понимаешь, что сам облажался. И уж совсем днище — оскорбить пожилую женщину и не извиниться! — Глеб размеренно подходил к Чижу, приближаясь с каждым словом.

— Что, жалко, что ли? — разраб напрягся и отстранился от стола. — Слушайте… э-эй, ребята, вы что, реально мне решили устроить тёмную? Что за детский сад. Тут каждый ваш шаг пишется, у вас будут проблемы. Из-за каких-то пирожных…

— Господь с тобой, — Аглая пренебрежительно посмотрела на Чижика. — Я тебе их пожертвовала.

— Но вот то, что ты не извинился — это нехорошо, — закончил мысль Глеб.

— Воу-воу, малыши, — поднял руки Чиж, — остываем! Что за траблы? Вижу, вы за Лизу обиделись, как за себя! Чего вы за неё так, подружка? Уж не твоя ли, Глебка? — он заёрзал на стуле и упёр язык в щёку, похабно двигая им. — Ну? Что вы мне сделаете? А? Да ничего вы мне не сделаете, — Чиж по-хамски заулыбался и показал под столом средний палец. — Эй, вы же психологи или кто вы там, вы же должны быть спокойные и умиротворённые, а вы психи! Оу, крейзи!

Глеб положил руку на плечо Чижа, когда тот попытался встать, осадил его на место и склонился к его уху:

— Кретин. Спокойные и умиротворённые — это буддисты и растаманы. А мы просто ужас какие нервные, — он говорил спокойно, но сжимал плечо довольно крепко.

— Особенно, когда трогают кого-то из нашей стаи, — с другой стороны к нему подошла Аглая и склонилась к другому уху. — Так что запомни, зайчик, грызть будем. И начнём с того, что отпуск твой сдвинется на осень. Просто случайно задержится наша фаза работы, возникнут непреодолимые обстоятельства, а аккурат к твоему отпуску как повалят, как повалят задачи, требующие неотложных решений цифрового гения.

— Хей, малыши, вы меня напугать хотели или возбудить? — Чиж высунул язык и поболтал им.

— Фу, б… — Глеб отдёрнул руку с плеча и нервно вытер о рубашку.

— Что, не хочешь знать, на кого из вас у меня… — мерзко захихикал Чиж.

— Ещё звук, и я тебе реально втащу, — потерял контроль Глеб.

Ситуация накалилась до точки кипения.

— Чшшш, тише, — Аглая нежно повернула лицо Чижа к себе, встретилась взглядом с Глебом и перевела глаза обратно на разраба, — малыш просто испугался. Наш Чижик говорит гадости, потому что у него защитная реакция, — ласково проговорила она, поглаживая айтишника по пухлой щёчке. — На самом деле котик не хочет проблем. И в отпуск хочет вовремя. А ещё он очень-очень хочет, чтобы мы не слили инфу о том, что он притащил себе на комп игрушку на постороннем носителе, что строго запрещено и может караться ох как строго. Правда?

Это был козырь, вынутый из рукава, удар под дых, который заставил Чижа откинуть выбранную линию поведения и сосредоточиться на словах девушки. Он притих и смотрел в упор на неё.

— Наш добрый Чижик просто почувствовал себя не в своей тарелке после происшествия, в душе он порядочный человек, и ему было стыдно, поэтому он решил заесть переживания сладеньким. А тут вместо ожидаемого дофаминчика снова пришла волна кортизола. Вот у него и случился слабый аффект. Ведь так?

Парень остекленел взглядом и застыл. Он чувствовал себя раздетым. Его читали как открытую книгу. Волнение нарастало.

— А ещё Виталик совсем не хотел создавать ситуацию, где он будет постоянно чувствовать себя плохо оттого, что Лиза будет продолжать покрывать его вечные задержки, несмотря на то, что он её так обидел, — Аглая стала гладить парня по голове, ласково проговаривая каждое слово. — Ведь все знают, что она слишком благородна, чтобы сводить счёты. Да, мой хороший?

Чиж закусил губу, вздохнул, ссутулился и… слегка кивнул.

— Поэтому мы не станем обращать внимание на похабные словечки. Мы всё понимаем, — Аглая выпрямилась и прижала Чижа головой к своему животу, как ребёнка, который сбил коленку, — мы и сами когда-то пугались и защищались не всегда правильными способами.

Чиж поднял на неё глаза. Сейчас он и правда был похож на ребёнка.

— Мы никому не скажем. Теперь у нас одно дело, а значит, мы одна стая, — Аглая ещё раз с теплотой погладила его по щеке и отступила.

Чиж встал и поражённо смотрел на Аглаю. Видна была внутренняя борьба и серьёзная перестройка внутренних убеждений. Страх, неловкость, сомнения. В какой-то миг в его глазах прочиталось изменение: вместе с чувством вины проявилось облегчение и решимость.

— И да, у нас есть ещё пирожные, так что мы задержимся тут на какое-то время, — кивнул Глеб.

Чиж с силой провёл рукой по лицу, шумно втянул воздух и молча вышел.

Коллеги проводили взглядами программиста и уставились друг на друга.

— Красиво сработано, разложила по нотам.

— Ага, но без тебя не получилось бы.

— Одна стая? — Глеб зажимал улыбку. — Маугли?

— Детские книжки тоже учат доброму, вечному. Вон, бандерлог побежал к мудрому Каа зализывать укусы.

Они рассмеялись и принялись накрывать на стол.

— Что будем делать с тем, что мы должны сдать Чижа? — Глеб упёр руки в бока ладонями и чуть склонил голову набок в задумчивости.

— Если бы это действительно был промышленный шпионаж, то мы бы с тобой так просто не узнали об этом. Да там был бы суперсовременный наномелкий носитель, а не то допотопное чудовище накопитель, на котором он притащил себе игрушку.

— Логично. Но проверить всё-таки стоит. Конфискую у него до выяснения.

Глеб распаковал пирожные и поставил на стол.

— Ну нет! Я с картонки не буду, неэстетично, — Аглая достала пару тарелочек, поставила на стол и вспомнила про травяной свёрток, лежащий в кармане плаща.

— Я говорила, что у меня для тебя кое-что тоже есть, — она по-лисьи сузила глаза, — сейчас принесу. А ты пока к Чижикову столу наведайся. Забери, пока не успел удалить, если там что-то есть.

Подойдя к двери их кабинета, женщина прислушалась. За дверью было тихо. Она открыла дверь, вошла. Лизавета Пална была одна, она работала, не отвлекаясь на вошедшего. Аглая забрала из кармана свёрток.

— Похоже, Чехова вы не любите, — Лизавета Пална рассуждала, не отрываясь от работы. — Жаль. Но, может быть, хоть Евангелие почитывали? От Матфея, седьмую главу.

Аглая резко вскинулась:

— Что он сделал? Что-то плохое сказал, огорчил?

— Значит, всё-таки ваших рук дело.

Аглая поняла, что попалась на простейшую провокацию, она закусила щёку и спросила:

— Думаете, он был неискренен?

— Ну почему же, искренен, этот успех у вас не отнять, — она повернулась лицом к собеседнице, — но, если бы вы обождали, я не смогла бы догадаться о вашей причастности. В таком случае вашу деятельность можно было бы считать выполненной идеально. А так... грязновато, — и продолжила работу так, будто Аглаи больше не существовало.

Аглая развернулась к выходу деревянным столбом и в онемевших чувствах потопала обратно.

— На́ вот, — она положила свёрток рядом с чайничком, — необоссанные.

— Что?

— Свежие, говорю, только с куста. Бабушка одна о тебе позаботилась сегодня с утра пораньше.

— Добрая бабушка, передавай ей благодарность, если снова увидишь.

Аглая покачала головой и задумчиво посмотрела в чашку.

— Да ты знаешь, и не добрая она вовсе. Противная, сразу видно, склоки искала. Ещё и грубиянка страшная… А в итоге бескорыстно листьев тебе собрала, время своё потратила. Доброе дело сделала. Прямо воплощение той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо.

Глеб проверил температуру воды: они с Аглаей давно уже научились заваривать травяные сборы при температуре не выше восьмидесяти градусов.

— Не поймёшь их, этих бабок. Они разные.

— Да-а. Вот бывают партизанки, — рассуждала Аглая, — а бывают такие, как наша Лизавета. Она, кстати, меня надоумила не устраивать тёмную Чижу, а отнестись сострадательно. Но я её всё равно разочаровала.

— С чего ты взяла?

— А она мне напомнила про бисер, метаемый пред свиньями, — женщина вздохнула.

— Вот карга! Мы тут за её честь бьёмся, корпоративную этику нарушаем, а она свиньями разбрасывается. Вот же…

— Не кипятись. Не всё так просто. Не всё на поверхности. Понимаешь, она так учит.

— Она не может тебя учить. Ты руководитель нашей группы, её непосредственный начальник на данный момент. Утвердят на следующий проект её руководителем, будет тебя учить, не подрывая твоего авторитета.

— Во-от. Именно. Но я у неё учусь. У неё есть чему, и я рада, что она даёт. Понимаешь? Мне кажется, на её фоне я всегда буду чувствовать себя недостаточно изящной в общении, недостаточно мудрой в стратегии и недостаточно опрятной, — тут она глянула под стол в направлении каблука, который так и не удалось оттереть салфеткой. — Она не просто умная-учёная, она мудрая. А этому ни в одной академии не научат. Есть человек, который корни кубические в уме извлекает. Умный. Только он и кофту застегнуть не может — такой глупый, помимо своей профессиональной деятельности. А она жить умеет. Поэтому такая катавасия: не учит, но учит; руковожу, но руководствуюсь. О! Опять какая-то извращённая диспозиция.

— Какая-какая?

— Квантовая диспозиция, пространство вариантов, бла-бла.

— О, ты что, увлекаешься физикой?

— Нет, это физика увлекается мной. А я так... позволяю.

Глеб булькал смехом в чашку, у него тряслись плечи.

— О, май гад! Как мне повезло, что ты не моя жена. Я б с тобой с катушек съехал.

— Это да, — она разглядывала ногти правой руки.

Глеб перевёл взгляд на её руку:

— Слушай, всё хочу спросить, а почему ты носишь два обручальных кольца? Это странно.

Аглая уставилась на свою руку. Потом посмотрела вдаль и загадочно улыбнулась. Солнце золотило её кожу и подсвечивало волосы. Она ещё раз посмотрела на безымянный палец, покрутила колечки:

— Одно помолвочное, — и тут же перевела тему: — А пирожные изумительные. Спасибо.