Застарелое одиночество фонарника (джен)

Патрулируя коридоры по ночам, Северус частенько выпадал из реальности, погружаясь в размышления, а то и в жалость к себе. Бродя неприкаянным призраком по гулким пустынным коридорам, легко было забыть, что всего в паре минут ходьбы в любую сторону спят живые люди, поверить, что в мире, кроме него, никого нет. Застарелое одиночество в дневное время ощущалось благом, но ночами кусало злыми мыслями, пульсом в голове стуча «ты никому не нужен».

И возразить на это было нечего.

Ни семьи, ни друзей, ни даже объекта для любви. Снейп был подобен болотному фонарнику — гнилостно-тусклым светом пытался привлечь к себе внимание, но знал, что ничего не добьётся: даже если какой-то наивный простак заинтересуется странным свечением, стоит лишь подойти поближе и понять, что перед ним фонарник-Снейп — и любой отшатнётся, презрительно кривя губы.

Вечно хмурый, недовольный брюзга не нравился никому. Коллеги его терпели, студенты ненавидели… а больше вокруг никого и не было.

Год, когда в Хогвартсе появился Поттер, стал для Северуса особо неприятным. Одиночество из привычного и обычного явления преобразовалось в шипастое и ядовитое напоминание о том, что он не всегда был таким. Когда-то — будто эоны назад — у него была подруга, он мечтал о будущем, верил в любовь… И мальчик по имени Гарри был наглядным свидетельством краха всех его надежд и чаяний. Лили выбрала не его, он не смог этого принять, и в итоге обидел её, оттолкнул единственного близкого человека…

Теперь он не бродил по ночному Хогвартсу, но летал, подобно злобному полтергейсту — не было ему покоя, хотелось исчезнуть из любого места, да только узы крепче цепей приковали его к замку — хоть и был он жив, ощущал себя мертвецом, призраком, что не может покинуть место погребения. Клятвы. Дамблдор понимающе кивал, изображал сочувствие, но Северус прекрасно знал свою роль, своё место, и даже не обижался, что директор ничего ему не объясняет, лишь отдаёт приказы, — не заслуживал он доверия.

Вот и в тот день, задержав его после педсовета, Дамблдор не стал утруждать себя разговором и ограничился приказом:

— Проследи, чтобы сегодня ночью никого не было в Южной галерее.

Северус отрывисто кивнул и, развернувшись на каблуках, покинул кабинет.

Южная галерея не пользовалась популярностью у ищущих уединения парочек, так что редкий студент находил повод там появиться. И всё же Дамблдор решил перестраховаться и не просто чарами отогнать возможных нежелательных гостей, но приказал проследить за этим. Что ж, он проследит…

В груди шевельнулся огонёк любопытства. Единственное чувство, ещё способное вывести его из эмоциональной ригидности и заставить проявить толику интереса.

Ночь — понятие растяжимое, так что влекомый непонятным азартом Северус отправился к месту дежурства сразу после ужина. На пыльном полу отсутствовали свежие следы, что лучше любых иных доказательств свидетельствовало, что Южная галерея пуста и безлюдна. Пройдя её из конца в конец и не найдя на намёка на присутствие учеников, Северус двинулся в обратный путь медленнее, заглядывая во все помещения, мимо которых проходил. Заброшенные старые классные комнаты были затянуты паутиной, в некоторых громоздились обломки мебели, другие были совершенно пусты, и лишь из предпоследней ощутимо тянуло магией.

Насторожившись и бросив невербальное Ревелио, Северус заглянул в помещение, готовясь к столкновению, однако комната была пуста… почти. В центре стояло высокое зеркало на резных лапах, и вот от него-то и шло магическое дуновение.

Заинтересовавшись, он бросил выявляющие чары, однако отклика не получил. Но и это было ответом. Перед ним стоял артефакт, и было понятно, что поставил его здесь никто иной как директор.

— Ну что ж, — едва слышно пробормотал Северус, маггловским жестом поддёрнув манжеты, как будто те могли помешать колдовству, и шагнул к зеркалу.

Чтобы в следующее мгновение отшатнуться.

Собственное отражение было не тем, во что он стал бы вглядываться, но зеркало было огромным, и чтобы рассмотреть зачарованную раму, нужно было встать прямо перед ним и отразиться. И увиденное…

Не веря своим глазам, замерев на месте почти не дыша, Северус не моргая пялился на зеркало, показывающее не пыльную комнату и его закутанное в мантию тело, а что-то невероятное.

Да, зеркало показывало его, но…

Аккуратно подстриженный мальчик, одетый в чистую и нарядную одежду по размеру, улыбался, глядя на…

— Лили… — прошептал Северус и, не отдавая себе отчёта в том, что делает, шагнул к зеркалу с вытянутой рукой.

Лили Эванс, которой было не более девяти лет, беззвучно-звонко смеялась, откидывая назад голову давно позабытым, но таким родным жестом, без глупого стеснения хватала маленького Северуса за руку и, притянув к себе, целовала в щеку, после чего они вместе, так и держась за руки, устраивались на сочной ярко-зелёной траве и склонялись над какой-то книгой.

В горле стоял ком, отвести взгляд было выше его сил.

…Сколько времени Северус провёл перед зеркалом, он не смог бы ответить даже под страхом Авады. Прошлое и настоящее переплелись так тесно, что когда в коридоре раздались чьи-то осторожные шаги, он потратил непозволительно много времени, чтобы осознать, где находится, и стереть влажные дорожки с щёк.

Шаги приближались, отрезая путь отступления, и разум прошила игла паники. Его не должны были застать здесь в таком виде! Показать слабость? Уж лучше Круциатус! Взгляд лихорадочно заметался, но спрятаться в помещении было негде. Рука уже поднялась, чтобы наложить дезиллюминационные чары…

— Северус, я ведь просил, чтобы здесь никого не было этой ночью, — степенно произнёс Дамблдор, входя в комнату.

Он скрипнул зубами и почтительно ответил:

— Я проверял, чтобы никто не спрятался в заброшенных классах.

— И в итоге спрятался сам.

— Я не прятался, — вскинулся он.

С добродушной улыбкой и лукавым взглядом — Дамблдор выглядел добрым дедушкой, но Северус не обманывался на его счёт, спешно проверяя окклюменационные щиты и пряча глубоко-глубоко мысли о том, что видел в зеркале.

— Что ты видел в зеркале Еиналеж? — будто проникнув сквозь щит, спросил Дамблдор, впиваясь в лицо Снейпа цепким взглядом.

Лгать старику было бессмысленной затеей, но признаваться?..

— Детство, — кривясь от необходимости отвечать, Северус отвёл глаза, надеясь, что Дамблдор почувствует отсутствие обмана и не станет допытываться.

— Детство? — переспросил тот и посмотрел на зеркало, но не в него, будто боялся увидеть собственное отражение.

— Да, — отрезал Северус. — Что это за зеркало? И как оно смогло показать прошлое?

— Прошлое? — с удивление повернулся к нему Дамблдор. — Это зеркало желаний, прочти, что написано.

Проследив за унизанной перстнями старческой рукой, Северус пару секунд недоумевающе смотрел на бессвязный текст, а затем догадался прочитать наоборот. «Я показываю не твоё лицо, но желание твоего сердца».

Это всё объясняло, как и недоверие в голосе Дамблдора.

— Так что же, я желаю вернуться в детство, в тот чуть ли не единственный счастливый день, когда мама… — он расчётливо оборвал фразу, но Дамблдору этого хватило, чтобы перестать его подозревать.

— Столько лет прошло, неужто ты до сих пор ненавидишь отца? — без интереса спросил тот, будто нарочно коля словами. — Ведущий войну с другими не заключил мира с самим собой, подумай об этом, мой мальчик. Ты так молод, но…

— Если я вам не нужен больше… — перебил Северус, ненавидящий «разговоры по душам» — потому что топтался в его душе Дамблдор всегда безжалостно.

— Ступай… — утратил к нему интерес тот, и он поспешил воспользоваться разрешением, чтобы удалиться.

Меряя шагами свои апартаменты, Северус не мог отрешиться от увиденного. Желания сердца, так было написано на зеркале, но разве детской дружбы жаждало его сердце? Разве как подругу любил он Лили? Годы он провёл в сожалениях, сотни ночей мучил себя фантазиями о Лили, а оказалось, что вовсе не о девушке он мечтал — о друге. О беззаботности, с которой росли сёстры Эванс, о способности звонко смеяться просто от переполнявшего счастья, о человеке, что взял бы за руку.

Случайно взглянув на часы, Северус досадливо поморщился — очередная ночь прошла в сожалениях о прошлом. Шагнул было к двери в спальню, но вдруг развернулся и бросился в противоположную сторону — туда, в Южную галерею, чтобы ещё раз увидеть, каким мог бы стать, если бы…

Две цепочки следов — директора и детские — параллельно вели от комнаты прочь. С замирающим сердцем Северус подошёл к двери и, гоня прочь понимание, что не чувствует магии, преступил порог. Комната была пуста.

— Желания сердца, — разочарованно процедил он, — сказочка для умственно отсталых детей!

Мантия взметнулась от его резкого движения, поднимая пыль, а Северус уже нёсся прочь — дальше, в подземелья, в свои комнаты, к шкафчику с зельями, потому что несколько часов до рассвета горевать о несбывшемся не хотелось.

Будь это воспоминанием, Северус бы не колеблясь отправился в прошлое. Пусть подобные ритуалы караются поцелуем дементора, плевать — ради Лили, ради себя, ради возможности просто жить и быть счастливым — он бы рискнул. Но это было воздействие мерзкого артефакта, разбередившего старые раны и показавшего всю никчёмность его существования.

— Ненавижу артефакты, — подумал Северус, залпом выпивая зелье сна-без-сновидений. — Ненавижу Дамблдора, ненавижу…

«Себя» осталось непроизнесённым.

Но даже ненавидя себя на словах, считая себя недостойным, а счастье — недостижимым, Северус продолжал мечтать и надеяться.