До звезды и направо (гет)

После войны прошло уже три года. Все это время Гермиона безуспешно пыталась вернуть родителям память. Возможно, именно поэтому вместо многообещающей карьеры политика, она выбрала пройти курс колдомедицины и открыть собственный реабилитационный центр. Рон ушел от нее. Впрочем, она сама виновата — у нее слишком много работы. Ей откровенно было не до него.

— Мисс Грейнджер, к вам посетительница. — В лабораторию вошла секретарь.

— Скажите, что я занята.

Гермиона собиралась варить по старинной книге зелье для улучшения зрения. Она только что сверилась со списком компонентов, и, как всегда, чего-то не хватало.

— Это миссис Малфой.

— И что? Пусть подождет, как все.

— Это насчет ее сына. И у нее назначено. Она записалась на прием два месяца назад.

— На сегодня?

— Да.

— Почему же ты не напомнила?

— Я напомнила утром, мисс Грейнджер.

— Действительно, — Гермиона отложила список компонентов. — Пусть войдет.

Гермиона сняла рабочую мантию и прошла из лаборатории в кабинет. Она успела сесть за стол за несколько секунд до того, как в кабинет вошла красивая женщина средних лет — миссис Малфой. Нарцисса Малфой. Женщина, которая сдала ее Беллатрисе в поместье Малфоев. И которая позже спасла жизнь Гарри. Гермиона вздохнула.

— Добрый день, мисс Грейнджер, — сказала миссис Малфой.

— Здравствуйте.

— У вас очень обходительный персонал и приятная обстановка.

— Насколько это возможно в больнице, — прервала похвалу Гермиона. — Что вы хотите?

— Ваш центр помог многим людям после войны, — начала издалека Нарцисса.

Это так.

— Я знаю, вы беретесь даже за очень сложные случаи.

— Да, мы беремся снимать темные проклятия, — сказала Гермиона, сдерживая в голосе гордость. Не так уж часто ее хвалили. Но ведь и не всем она могла помочь.

— Я знаю, что наша семья виновата во многом, что случилось во время войны, — продолжала Нарцисса.

Гермиона нахмурилась.

— Я хочу принести вам свои извинения.

— Извинения приняты, — сказала она и добавила: — Вы спасли Гарри жизнь.

— Я спасала жизнь моему сыну. Драко находился в замке в тот момент.

Гермиона помнила, как они спасли Малфоя в замке, когда на него наставил палочку Пожиратель. Рядом вспыхивали заклятия. Рон пнул Малфоя. Тот упал. А потом Малфой шел по коридору, спотыкаясь, хватаясь за стены, как будто не видел, куда идет. Никто не пытался ему помочь. Всем просто было не до него. А потом Гермиона узнала, что именно тогда он ослеп от какого-то темного заклятия. Гермиону кольнуло чувство вины. Она была там, и может… если бы она…

— Как он? — спросила Гермиона искренне.

— Ничего не видит, — ответила Нарцисса. Ее надменное выражение лица дрогнуло: — Совсем ничего.

— Мне очень жаль.

— Я слышала, что вы помогаете людям, потерявшим зрение от темных заклятий.

— Это не так, — пришлось признаться Гермионе, — у нас есть одно зелье. Оно помогает людям с ослабевшим зрением. Но снять слепоту… Не зная к тому же, какое именно заклятие к ней привело… Тут я не смогу вам помочь. Нужны исследования, и компоненты, время.

— Мне некуда пойти.

Сколько людей говорило ей это!

Иногда Гермиона ненавидела себя за то, что вынуждена отказывать. Иногда она знала, что не может помочь. И отказывала. Она отказывала просящим сухо и почти равнодушно. Хотя внутри все разрывалось от горечи.

— Я не могу вам помочь. Вам следует обратиться в Мунго.

— Мы туда обращались.

— Ищите. Кто-нибудь обязательно вам поможет. Ищите, кроме вас никто не сможет это сделать.

— Вы говорите, что у вас есть зелье, которое помогает улучшить зрение… Вы могли бы испробовать его на Драко. Я дам вам все условия в Малфой мэноре. Нашу библиотеку. Компоненты, в которых нуждается ваша клиника.

Если Нарцисса закупит для центра компоненты, это решило бы многие проблемы. Денег центру постоянно отчаянно не хватает. Помощь они оказывают практически бесплатно. Она сможет нанять управляющего, а сама займется исследовательской работой и лечением — то, к чему ее тянуло по-настоящему.

— Я подумаю, — ответила Гермиона.

— Я выкуплю для вас это здание.

— Я пошлю вам сову, если решу взяться за этот случай.

— Подумайте. Ведь если у вас получится, вы сможете использовать это зелье для других.

* * *

Гермиона стояла у ворот Малфой мэнора. За ажурными воротами виднелась мощеная дорожка. Ветер приносил из парка ароматы свежескошенной травы и роз. Гермиона заметила, что кусает губы и теребит бисерную сумочку. Пахло розами, но по бокам дорожки росли ядовитые тисы, а вдали стоял дом, такой красивый снаружи, но в нем был подвал, в котором ее пытали.

Когда Гермиона рассказала Гарри про предложение миссис Малфой, он ответил, что если уж ей выпал такой шанс, то стоит попробовать. Если всё пойдет плохо, она всегда может вернуться в Лондон. А Гарри знал, о чем говорил. Да, она даст шанс своему зелью… и Драко. Если он остался высокомерной задницей и будет гонять ее, как его отец гонял эльфов, и ни во что не ставить, она просто уйдет. А если всё окажется не так страшно, то у нее появятся возможности. Возможность пользоваться библиотекой Малфоев, о которой слагали легенды, и возможность использовать редкие компоненты, которые ей обещала достать миссис Малфой.

Когда-то Гермиона решилась открыть свой центр. Ей хватило смелости тогда. Значит, она справится и сейчас. Гермиона шагнула к воротам.

Драко Малфой приказал с утра принести одежду, которую давно уже не носил, — брюки и рубашку. Также он попросил Типпи побрить его и постричь. Ему не хотелось, чтобы маглорожденная выскочка Грейнджер, которую в школе он не переваривал, видела, в каком состоянии он находится.

Челка больше не лезла в рот. Аромат одеколона на свежевыбритой коже, хрустящая от чистоты одежда. Ощущения очень приятные, почти позабытые. Драко почувствовал себя лучше, чем обычно, и достаточно неплохо, чтобы встретить Грейнджер.

Не только его одежда и внешний вид в последнее время желали лучшего. Иногда ему хотелось кричать: «За что мне все это?» Почему жизнь обошлась с ним так? Хотелось бродить без цели. Он и бродил по парку за домом, не видя, натыкаясь на кусты, обдирая руки о розы матери, пока его не находил Типпи и не приводил домой.

Новость, что его будет лечить Грейнджер, не обрадовала. Однако Драко не мог не признать, что внутри зашевелилась слабая, но надежда. Такая слабая, что он не сразу достал трость отца. Эту трость он зачаровал по своим воспоминаниям о доме. И теперь, когда брал в руки трость и называл место, куда собирался идти, трость вела его. Так Драко мог передвигаться по дому.

Он встал. Выпрямил спину. В чистой одежде, широко расправив плечи, он почувствовал себя почти как в то время, когда еще мог видеть, — почти, как раньше. Нащупал трость у кровати. Меньше всего он хотел наткнуться на Грейнджер в холле и чтобы она видела, каким беспомощным он стал! С помощью трости Драко добрался до гостиной, где они с мамой должны были встретиться с Грейнджер. Вошёл и прислушался: только шумят деревья за окном. И тишина. В комнате никого. Драко сделал шаг. Послышался стук трости о дерево. Значит, перед ним диван. Драко нащупал подлокотник и сел. Гостиную наполняли ароматы свежей выпечки и чая. Впрочем, ароматы не радовали.

И где она пропадает? Снова спасает мир? Мир этого не стоит. Драко зло улыбнулся своим мыслям.

Вскоре в гостиной послышались шаги.

— Доброе утро, Драко. — Голос матери и шорох ее юбок. — Ты прекрасно выглядишь.

А затем он услышал второй голос, который сразу напомнил ему высоко поднятую руку, от которой невозможно было спрятаться на уроках. Грейнджер.

Одетый в ливрею пожилой эльф, который представился Типпи, привел Гермиону в залитую солнцем гостиную. В высоком окне открывался вид на парк с цветущими розами. В центре гостиной столик, напротив два изящных кресла, с другой стороны диван. Все зеленое, конечно. На столике чайный сервиз и тарелка с пирожными и сэндвичами. В кресле сидела Нарцисса в нарядном платье. Гермиона пожалела, что выбрала утром старые джинсы и свитер. В таком красивом месте ей самой захотелось надеть что-то красивое.

На диване, положив ногу на ногу, сидел Малфой.

Он совсем не изменился. Идеально подстриженные волосы, черная рубашка и брюки. Элегантные и очень дорогие, судя по их виду, ботинки. Слизеринский перстень на изящной руке. Тщательно выбрит. Те же серые глаза. Которые теперь смотрели в никуда.

Гермиона помнила, кем он был. Но не могла не признать, что выглядит Малфой неплохо… как минимум, вызывает к себе интерес. Что ж… она просто не будет на него смотреть.

— Здравствуйте, мисс Грейнджер, — поднялась ей навстречу Нарцисса. — Присаживайтесь.

Малфой сидел так же неподвижно, каким оставался его взгляд.

— Здравствуйте, миссис Малфой. Привет, Драко.

— Добрый день, Грейнджер, — ответил он не вставая. Кажется, мама встала навстречу гостье, судя по шороху ее юбок. А он не будет вставать. Он даже не знает, в какой стороне находится Грейнджер, чтобы повернуться к ней лицом!

Гермиона села. Рядом с Нарциссой.

— Мисс Грейнджер, как прошла аппарация?

— Все хорошо, спасибо.

Миссис Малфой налила ей чай в изящную фарфоровую чашку.

— Как ты себя чувствуешь, Драко? — спросила Гермиона.

— Отлично, — ответил он.

— Это очень хорошо, — сказала она, — настрой очень важен для выздоровления.

Малфой усмехнулся.

— Мисс Грейнджер оставила ради твоего лечения свою клинику… — мягко сказала Нарцисса.

— Реабилитационный центр, — поправила Гермиона.

— …чтобы помочь тебе вернуть зрение.

— Столько колдомедиков не помогло, а она поможет? — Отчаяние подняло голову и показало зубы. Драко хотелось быть повежливее, но вежливости не было — была злость.

— Если ты настроен так изначально, то я тоже не смогу тебе помочь. Тогда нам лучше расстаться прямо сейчас и не тратить время друг друга. У меня много пациентов, — ответила Гермиона.

— Подождите, — сказала Нарцисса.

— Я не могу работать с человеком, который не верит в меня или в свое выздоровление.

— А почему я должен верить? Ты думаешь, я не пытался? Ты думаешь, ты единственный колдомедик, кто тут был?

— Возможно, колдомедики что-то упустили! — отрезала Гермиона.

— Самая умная Грейнджер… — протянул он язвительно.

— Драко… — сказала Нарцисса.

— Именно так! — воскликнула Гермиона. — Поэтому я тут. Чтобы понять, где вы допустили ошибку! А ты можешь остаться здесь, в этой комнате, хотя вон там, за стеной, солнечный день, и у тебя красивый парк, и только тебе решать, увидишь ты его или нет!

Уйти было проще. И, может быть, правильнее. Но не в ее характере бросать, едва начав. Гермиона метнула взгляд на Драко, который сидел с напряженным лицом.

— Драко, мисс Грейнджер просит тебя решить, желаешь ли ты провести лечение, — голос Нарциссы прозвучал твердо, но Гермиона заметила, как побледнело ее лицо.

Повисла пауза.

Драко уловил в голосе матери нотки недовольства. Мама вечно лезла в его жизнь. Что на шестом курсе, когда заключила со Снейпом нерушимый обет, что сейчас, когда против его воли пошла к золотой (как пафосно!) девочке. И как же ему хотелось послать всё к черту! Вернуться в свою комнату, переодеться в пижаму и провалиться в тяжелые, но такие приятные мысли о собственной никчемности. Но если у Грейнджер получится вылечить его…

Малфой молчал с угрюмым выражением на лице. Гермиона подняла сумочку, в которой под заклятием невидимого расширения лежало зелье для улучшения зрения, все ее личные вещи и небольшая библиотека маггловских книг, и собралась встать, чтобы уйти.

— Я пройду лечение, мама, — сказал вдруг Драко.

— Останьтесь, мисс Грейнджер, — попросила Нарцисса.

Гермиона положила сумочку обратно на кресло. Драко поднял палочку:

— Акцио скон.

Скон полетел и лег в его ладонь. Драко осторожно коснулся стола. Нарцисса налила чай в его чашку и протянула ему.

Гермиона тоже взяла скон, еще теплый. Разломила его посередине, намазала маслом и малиновым вареньем. Скон был вкусным, сэндвич тоже, и она была голодна на самом деле. Миссис Малфой начала задавать вопросы: про семью, про родителей, про работу. Гермиона не могла отделаться от мысли, как же иронична жизнь. Когда-то эта женщина смотрела на нее свысока, а теперь ей приходится просить «грязнокровку» за сына. Не говоря уже о самом Малфое. Из-за него и его друзей, Гермиона всегда чувствовала себя в школе какой-то не такой.

А теперь Малфои просят ее остаться.

Она снова взглянула на Драко. Он сидел с непроницаемым выражением на бледном лице. Его взгляд всегда был таким надменным, а теперь… Если бы он не спас их дважды, если бы не опустил палочку на Астрономической башне, она никогда бы не пришла сюда. Он не сдал Гарри и не убил Дамблдора, потому что был труслив, как говорил Рон, или потому что в нем было что-то хорошее? Скоро она и узнает. Как сказал Гарри, она всегда может уйти.

Драко слышал голоса матери и Грейнджер, но он не вслушивался в их разговор. Он думал о своем. Жизнь поиздевалась над ним достаточно. Сначала в конце пятого курса посадили отца, потом был Волдеморт и его задание, страх за семью, война, битва за Хогвартс, слепота и одиночество, а теперь Гермиона Грейнджер в его доме.

Он попытался вспомнить ее лицо, но у него получалось очень плохо. Вечно вздернутая рука на уроке. Волосы. Много волос. И кажется, у нее были веснушки. Он никогда на самом деле не замечал ее в школе. Грейнджер не была ни сумасшедше красивой, как Астория, ни яркой и притягивающей внимание, как Панси, ни очаровательной, как Полумна. Грейнджер была язвительной, нахальной, а главное, дружила с его врагом, который унизил его в поезде на первом курсе. И она была маглорожденной.

— Я проведу сеанс лечения сейчас, — сказала Гермиона, наблюдая, как меняется лицо Драко. Холодное, чуть брезгливое выражение сменилось усмешкой, а потом его лицо стало очень грустным. И ей показалось, что он не слушал их с Нарциссой разговор. — А вечером повторим.

— Вам нужно что-то? — спросила Нарцисса.

— Нет, у меня всё с собой, — Гермиона показала свою крохотную сумочку. — Заклятие незримого расширения.

— О, — сказала миссис Малфой, — я слышала, что вы очень талантливая волшебница…

— Спасибо, — коротко ответила Гермиона. Лесть в последнее время раздражала, а ведь раньше Гермиона стремилась к тому, чтобы ее все замечали.

— Если вам что-то понадобится, обращайтесь ко мне или к Типпи, — добавила Нарцисса.

Гермиона достала из сумочки всё необходимое: пузырек для сбора крови и свежую мазь, которую приготовила утром. Малфой повернул голову в ее сторону.

— Закатай рукав.

— Зачем? — отозвался Малфой. — Ты ведь лечишь мои глаза, а не руку.

Они ещё не начали, а он уже препирается? Гермиона почувствовала, как ее заполняет знакомый со школы гнев. Она глубоко вдохнула и выдохнула несколько раз, чтобы успокоиться.

— Я возьму у тебя немного крови из вены и исследую ее, чтобы узнать, какое заклинание вызвало слепоту, — сказала она, успокоившись, вздохнула и продолжила: — Потом мы нанесем исцеляющую мазь и я немного помассирую твои глаза. Это поможет тебе расслабить мышцы глаз. — Гермиона умолчала, что массаж она взяла из магловского учебника. — Потом ты будешь свободен.

— А ты?

— Я исследую твою кровь.

— Ты вернешься в свой центр?

— Нет, Драко, — сказала Нарцисса. — Мисс Грейнджер останется жить тут, пока ты не выздоровеешь.

Драко поднял бровь:

— Ты будешь моей сиделкой?

— Нет. Я буду следить за твоим состоянием. Буду исследовать твою кровь, если понадобится. Варить тебе мазь, — ответила Гермиона. — Но не беспокойся, мы не будем проводить много времени вместе. Твоя мама предложила мне пользоваться вашей библиотекой и артефактами твоего отца и обещала выделить мне кабинет для исследований. Большую часть времени я буду там. А с тобой мы будем встречаться два раза в день для процедур или если тебе что-то понадобится. В твоих интересах выздороветь поскорее.

— Осторожно, в доме есть темные артефакты, их не всегда можно увидеть, но можно почувствовать. — ответил Драко. — Которую руку?

— Левую.

Драко снял запонку и закатал рукав рубашки.

На его предплечье чернела Темная метка. Потускневшая и смазанная, но это была Темная метка. В душе сразу поднялась волна чувств: страх, ненависть, боль. Гермиона задержала дыхание, а потом снова начала глубоко дышать. Она не позволит эмоциям встать у нее на пути. Она сумеет найти способ снять с него заклятие, а заодно найдет способ возвращать волшебникам зрение.

Гермиона коснулась палочкой его вены.

— Ай!

— Потерпи.

Гермиона произнесла заклинание. Набрав кровь в небольшой пузырек, она взмахнула палочкой второй раз, и рана на руке Малфоя затянулась.

— Вот и все, — сказала она. — Сейчас мазь. Закрой веки.

Гермиона зачерпнула мазь, согрела ее в ладонях и массирующими движениями нанесла на веки Малфоя.

— Ты можешь массировать и сам, — сказала она. — Увидимся вечером и повторим.

Драко молчал, пока Гермиона убирала мазь и пузырек с кровью в сумочку.

— Драко… — сказала Нарцисса, смотря на него.

Малфой вздрогнул.

— Спасибо, Грейнджер. Гермиона.

— Я вас провожу в вашу комнату, — сказала Нарцисса.

Гермиона взяла сумочку и вышла вслед за миссис Малфой.

Драко остался сидеть там же.

Грейнджер ушла. В гостиной снова слышался только шелест листвы. Драко чувствовал жар на лице. Значит, скоро полдень, а день, должно быть, солнечный. Грейнджер говорила что-то о солнце за стенами, но для него всегда была темнота. Даже в воспоминаниях его не было ничего светлого: черный шкаф, который он должен был починить, неудачи, унижения в собственном доме от безносого урода, все его разбившиеся мечты, все его друзья, которые от него отвернулись. Даже если ему вернется зрение, это ничего не исправит. Мир ненавидит его. И это взаимно.

Шаг в темноту, ещё один. Трость отсчитывает удар за ударом. Так и жизнь большинства людей — движение вслепую, по дороге, которую кто-то проложил для них.

Трость стукнула об пол три раза, сообщая, что он на месте. Драко остановился. Перед ним должен быть кабинет, который мама выделила Грейнджер.

Паника, которая накатывала всю дорогу, почти прошла. Новый путь — это всегда страшно. А с тех пор как Драко ослеп, он редко бывал в этом крыле, предпочитая передвигаться по привычным маршрутам. И знал бы кто, что ему пришлось собрать всю свою волю в кулак, чтобы пойти искать Грейнджер.

Драко постучал — и вошел. Окно открыто, оттуда дует и падает солнечный свет. Пахнет розами, но еще ярче пахнет книгами.

— Доброе утро! — прозвучал голос Грейнджер. — Что случилось?

— Ты забыла.

— Я не забыла, я правда…

— Ты забыла!

Гермиона только что вернулась из парка. В руках розы, которые ее попросила принести миссис Малфой. И она правда не знала о его дне рождения!

— Ты забыла про процедуру.

— Я не забыла, я как раз собиралась идти к тебе, — ответила она, стараясь не обращать внимания на раздражение в его голосе, а потом добавила: — Твоя мама сказала, что у тебя сегодня день рождения…

Он ничего не ответил, а Гермиона положила розы на стол и пошла мыть руки.

Пока Грейнджер что-то делала, Драко коснулся стола. Раскрытая книга. Шершавые страницы… Он переместил руку и почувствовал твердый корешок другой книги. Провел по нему пальцами, коснулся второго корешка. Книги всюду. Везде на столе. Как же хочется прочесть, что там написано. Видеть, смотреть, а не только слушать свой голос. Драко с нежностью провел пальцами по пергаменту.

Гермиона вернулась и некоторое время наблюдала, как Драко водит пальцами по книге. Сосредоточенно. Его лоб нахмурен. Пальцы мягко скользят по странице.

Она достала мазь и сказала:

— Готово.

Драко медленно убрал с книги ладонь, нащупал стул и сел.

Гермиона провела пальцами по его векам, втирая мазь. Как это странно — стоять к нему так близко после стольких лет вражды… и быть единственным приглашенным на его день рождения.

— Конванессе! — Гермиона взмахнула палочкой.

Малфой не двинулся с места.

— Ну как? — спросила она.

— Как всегда.

* * *

Когда Гермиона вернулась в свою комнату, чтобы переодеться к вечернему чаю в беседке, на кровати ее ждала большая коробка с золотым тиснением с инициалами мадам Малкин.

Накануне Гермиона сказала миссис Малфой, что у нее нет праздничного платья. Неужели это?..

В коробке под тонкой шуршащей бумагой лежало платье. Желтое, длинное, из шелкового шифона, слишком нарядное… впрочем…

Гермиона сняла футболку и шорты и надела платье. Сразу же захотелось распустить волосы и расправить плечи. Гермиона покрутилась перед зеркалом. Она могла бы изменить цвет одним движением палочки, но этот жёлтый внезапно показался ей очень красивым — словно солнце коснулось ее кожи.

В последний раз она надевала длинное платье на Святочный бал. Перед глазами возникла картинка, как она спускается с Виктором Крамом по лестнице и все смотрят на нее. А среди однокурсников — Малфой. Непонятно, почему именно за него ухватился ее взгляд, ведь там был и Рон, и Гарри, и куча других парней. Но именно от взгляда Малфоя внутри поднялось странное волнение. И никогда она не чувствовала себя такой красивой, как в тот момент, когда Драко Малфой, который ее ненавидел, смотрел на нее так. И она не могла не отметить с некоторым недовольством, что он тоже был очень хорош в своем черном костюме. Слишком хорош…

Гермиона снова посмотрела на свое отражение. Ей ужасно нравилось, как она выглядит. Как принцесса. Лаванда умерла бы от зависти. Гермиона сняла заколку, и волосы рассыпались по плечам. Осанка расправилась, на губах вспыхнула лёгкая улыбка, и Гермиона ещё раз покрутилась перед зеркалом, наслаждаясь тем, как шелковая ткань платья переливается и сияет в солнечных лучах.

Она расчесала волосы, что часто забывала делать в школе (расчесывать кудри сложно — они так и норовят спутаться). Но сегодня кудри легли как надо — именно сегодня, когда ее не увидит никто!

Закончив, Гермиона вышла из комнаты. Изменилась не только ее осанка, но даже ее походка. Идти по этому роскошному коридору в роскошном платье было удивительно приятно. И на миг Гермиона ощутила себя здесь не чужим человеком, а частью этого дома.

Она ловила свое отражение в окнах и очень нравилась себе. Увидев себя в огромном зеркале в холле на первом этаже, Гермиона улыбнулась. А ведь именно благодаря заклинанию, которое Малфой кинул в Гарри, а оно случайно попало в нее, у нее теперь такие красивые зубы.

Ей вдруг ужасно захотелось, чтобы Драко увидел ее в этом платье. Ей вдруг ужасно захотелось, чтобы он снова посмотрел на нее так, как смотрел на нее на Святочном балу.

Когда она пришла в беседку, за столом уже сидела миссис Малфой, Драко — напротив. В центре стола стоят розы, которые она срезала утром. Кроме сконов и сэндвичей с огурцом, сегодня тут была тарелка с домашним печеньем, пирожные и лимонный тарт на фарфоровой подставке для тортов.

Лимонный аромат, смешиваясь с запахом роз, наполнял воздух. Гермиона вспомнила, как впервые попробовала этот пирог с родителями во Франции.

— С днем рождения, Драко, — улыбнулась она, садясь на свободный стул с ним рядом.

Малфой повернул лицо в ее сторону.

— Прекрасно выглядишь, — сказал он таким тоном, что щеки Гермионы вспыхнули.

— Откуда ты знаешь?

Она вгляделась в его глаза и поняла, что он не мог ее увидеть.

Малфой ухмыльнулся.

— Не могу поверить, что мама разрешила тебе спуститься на вечерний чай в честь моего дня рождения в джинсах.

Он поднял руку и коснулся ее плеча.

Его пальцы скользнули по коже, едва касаясь. От неожиданности Гермиона задержала дыхание. А затем его рука опустилась ниже по спине и остановилась на ткани платья. Несколько долгих секунд он касался ее, а затем отвёл руку.

— На тебе шелковое платье.

Гермиона выдохнула. Слишком шумно — он наверняка услышал. А там, где прошлись его пальцы, кожа покрылась мурашками.

Драко всё ещё чувствовал прикосновение к ее коже. В памяти возник Святочный бал: Гермиона стояла на лестнице в розовом платье, с лёгкой улыбкой на лице. Девушки кругом шушукались, что ее пригласил сам Виктор Крам, но Крама Драко едва заметил. Он смотрел только на нее. И он смотрел на нее весь вечер, как человек невольно ловит глазами что-то очень красивое. И не будь она маглорожденной… и если бы она его не ненавидела, он бы пригласил ее танцевать.

Она о чем-то говорила с мамой, и Драко постарался представить, как она может выглядеть. Он не мог ее видеть, но ее внешность сохранилась в его памяти. Он представил ее такой, какой она была на Святочном балу, но вместо розового платья в воображении возникло жёлтое. И кудри…

Гермиона попробовала печенье. Очень вкусное.

Нарцисса рассказала, что это печенье она всегда посылала Драко в школу. Гермиона улыбнулась, вспомнив, что Драко вечно раздавал его друзьям. Вот и сейчас он даже не притронулся к нему. Впрочем, он почти не ел. И, кажется, единственный человек, которому было хорошо на этом «самом странном в ее жизни» дне рождения, была она сама. Лимонный пирог, который они заказывали во Франции с родителями… Шелковое платье… Вкусная выпечка и аромат роз. Красивая фарфоровая посуда и, кажется, старинная. На ее чашке нарисован олень, готовый сорваться и побежать.

Драко услышал, что Типпи предлагает ему чай. Он кивнул. Хотя никакого настроения праздновать у него не было. А утром он бы вообще не вспомнил про свой день рождения, если бы Грейнджер ему не сказала.

Он взял было печенье, но, не попробовав, положил на тарелку.

— Чай, мисс Грейнджер? — к Гермионе подошёл Типпи.

— Пожалуйста.

Едва Типпи налил чай в чашку, как нарисованный олень сорвался и побежал.

— Он бежит! — воскликнула Гермиона. — Он бежит! — Увидев кислое выражение на лице Драко, который, конечно же, не мог этого видеть, она объяснила: — Олень на чашке начал бежать…

Драко забарабанил пальцами по столу и отвернулся.

Типпи предложил ей тарт, и Гермиона с благодарностью согласилась.

Она положила в рот кусочек — кисло-сладкий, кремовый, очень лимонный — и зажмурилась от удовольствия. Мама, поездка во Францию — волшебные воспоминания.

— Спасибо, миссис Малфой, пирог очень вкусный.

— Я каждый год готовлю его на день рождения Драко, — сказала Нарцисса. — Это его любимый пирог.

— Очень вкусно. — Гермиона потянулась за вторым куском.

Тарт был очень хорош. И печенье. Надо попросить у миссис Малфой рецепт.

— Драко, ты не хочешь попробовать пирог? — спросила миссис Малфой.

Он сковырнул кусочек вилкой. Бросил вилку на стол и сказал:

— Теперь я могу идти?

— Драко… — нахмурилась Нарцисса.

— Ты мог бы попробовать его, мама пекла его для тебя, — мягко сказала Гермиона.

— Я попробовал его, ты разве не видишь? — он стукнул пальцем по тарелке; тарелка звякнула о стол, а пирог подпрыгнул.

— Я распоряжусь, чтобы Типпи принес ещё лимонада. — Миссис Малфой встала из-за стола с побледневшим лицом и направилась к дому.

— Ты мог бы быть повежливее с мамой… — начала Гермиона.

— Прекрати, Грейнджер! Прекрати!

— Нет, Драко. Твоя мама испекла этот пирог для тебя. Твой любимый пирог.

— Прекрати! Прекрати делать вид, что всё хорошо! — его ноздри раздувались, а на щеках вспыхнули красные пятна, как бывало, когда он кипел от гнева.

— Драко…

— Что, Драко? Что? Хочешь, я тебе объясню? Сегодня мне исполнилось двадцать два года. И я ничего не вижу! Я думал, что в свои двадцать два я буду играть в квиддич в сборной Англии. Я думал… я думал, что стану кем-то. А я слеп! Слышишь! Слеп! Я заперт в этом доме, с тобой…

Гермиона затаила дыхание.

— … и я даже не могу тебя увидеть. Ни тебя, ни маму, ни чертов кусок лимонного пирога.

— Твоя мама просто хотела сделать тебя сегодня счастливым.

— Счастливым? — губы Драко скривились. — Я буду счастлив, когда это все закончится. Когда твое бесполезное заклинание наконец сработает и я смогу видеть! Тогда я стану счастливым!

Он встал. Чуть не споткнулся о стоящую у стула трость. Поднял ее и пошел прочь.

Гермиона потянулась за третьим куском, но аппетит внезапно пропал. Нарцисса не возвращалась. Малфой тоже. Гермиона взяла тарелку с нетронутым пирогом и отправилась к себе.

Когда пришло время делать процедуру, Гермиона не обнаружила Драко в его комнате. Вечер клонился к закату: особенное время, когда становится влажно, розы пахнут очень ярко, а небо потихоньку темнеет и меняет цвет.

Гермиона взяла тарелку с пирогом и пошла искать Драко. Нарцисса говорила ей, что раньше он постоянно уходил в парк в одиночестве.

Гермиона обошла весь парк. Наконец, она увидела небольшую рощицу за парком. Завернув за деревья, она обнаружила поляну, залитую последними солнечными лучами. На поляне лежало поваленное дерево, а на дереве сидел Драко. Трость валялась у его ног.

— Твоя процедура, — сказала Гермиона, подходя к нему. — Ты ее пропустил.

— Который час?

— Уже почти девять, — она села с ним рядом.

Драко молчал, и Гермиона сказала:

— Ты знаешь, я впервые попробовала лимонный пирог, когда мы с родителями путешествовали по Франции.

— И с тех пор ты его не ела?

— Ела.

— Тогда в чем твоя проблема, Грейнджер?

— Мои родители меня не помнят. Во время войны мне пришлось стереть им память о себе.

— Отменить заклятие?

— Я пробовала… это не помогло.

— Жизнь несправедлива, не так ли?

Гермиона пожала плечами.

Закатное солнце лилось между деревьями, и в траве сверкнул колокольчик — последний в этом году. Гермиона улыбнулась.

— Иногда мне так кажется, — ответила она. — Особенно когда я думаю обо всем, чего у меня нет, или о людях, которые успешнее, чем я. Но потом я вспоминаю все, что у меня есть. И я всегда думаю, что кому-то именно сейчас, именно в этот момент намного хуже, чем мне. И я понимаю, как сильно мне повезло. Мы так мало ценим то, что имеем...

— И какое отношение это имеет ко мне?

— Ты пока не можешь видеть пирог. Но он у тебя есть. Ты можешь чувствовать его вкус, запах, можешь слышать, как ломается песочное тесто…

Гермиона коснулась его ладони. Драко почувствовал тепло рук и что-то холодное и гладкое… это должно быть…

— Не отказывайся от того, что ты любишь, — она вложила тарелку с пирогом ему в руку. — С днем рождения, Драко.

Гермиона исследовала кровь Драко, но не смогла выяснить, какое заклинание вызвало слепоту. Зато в библиотеке мэнора она нашла старинную книгу, написанную рунами, а в ней множество контрзаклятий. Против заклятия временной слепоты, заклятия слепоты постоянной, заклятия слепоты к определенным предметам и явлениям, даже против заклятия слепоты для супруга, которому понравилась чужая жена. Гермиона перепробовала каждое. Но всматриваясь в глаза Драко, видя, что его взгляд такой же безжизненный и пустой, она понимала, что очередная ее попытка провалилась. Опять.

Контрзаклятия не действовали, но мазь и восстанавливающее заклинание, которое она разработала для него, уже должны были начать помогать. Но что-то держало его слепым… Только что? И однажды размышляя над тем, что еще она может сделать, Гермиона раскрыла книгу с заклятиями, которую успела перечитать вдоль и поперек. Там не было ничего нового… Всего-навсего… способ, который Гермиона даже не рассматривала.

Способ несложный… но… Это «но» и останавливало. Способ предполагал, что проклятый сам должен найти заклятие, которое лежит на его глазах, и снять его. Но есть одна проблема… Для чего Драко нужно зрение? Готов ли он что-то сделать для этого? Вдруг он не захочет палец о палец ударить?

Вечером Гермиона нанесла ему мазь и привычно уже произнесла восстанавливающее заклинание. Всмотрелась в его глаза, но они оставались такими же неподвижными, как всегда. Что бы могло заставить его снова захотеть видеть? И не просто захотеть, а приложить для этого хоть какие-то усилия! Друзья к нему не приходили. Сам он тоже никуда не ходил. Единственное, что заполняло его жизнь, были книги. Обычно он сидел в своей комнате, которая была соседней с ее. Один. Каждый вечер, когда Гермиона возвращалась из библиотеки в свою комнату, она слышала, как из его спальни доносится его голос. Однажды Гермиона заглянула туда: Драко слушал книгу, зачарованную читать его голосом.

— Что ж, до завтра… — Гермиона помешкала. Иногда ей хотелось поговорить с ним, составить ему компанию из сострадания к его одиночеству и слепоте, но потом она вспоминала, что они не были друзьями. Вероятно, он не найдет ее компанию приятной. Однако она спросила: — Я сейчас иду в гостиную. Хочешь присоединиться? Я попрошу Типпи приготовить лимонад.

Малфой ничего не ответил. Неприятно, конечно, но это его выбор. Ей-то есть чем заняться.

— Спокойной ночи, Драко.

Он дернулся в ее сторону, но так ничего и не сказал.

В гостиной Гермиона села на диван, поджав под себя ноги и мысленно радуясь, что ее не видит строгая Нарцисса.

Что бы почитать сегодня? В ее бисерной сумочке находится целая библиотека. Гермиона давно не читала что-то сказочное, и она выудила с помощью Манящих чар «Питера Пэна».

Грейнджер ушла. На глазах все еще чувствовалось прикосновение ее пальцев. Ее магическая энергия еще пульсировала внутри. И Драко не мог не признать, что даже будучи маглорожденной, она не уступала ему в магической силе. Она только что пригласила его… провести с нею вечер? Умная — это он знал давно. Веселая — ему не хотелось, чтобы она уходила после процедуры. Нежная… (о чем он думает?) Он не мог ее видеть. Но чувствовал ее присутствие. И если бы не пропасть между ними, он бы давно заговорил с нею сам.

Впрочем…

Драко нащупал трость и отправился в гостиную. Перед гостиной трость остановилась. Послышалось три удара — стук, который означает, что Драко пришел в нужную комнату. Затем — чуть слышный треск переворачиваемой страницы. Драко так привык к этому звуку за месяцы одиночества. Конечно, Грейнджер читает. Как в школе. Как всегда.

— Что ты читаешь? — Драко не очень уверенно ступил в гостиную. «Может, Грейнджер могла бы почитать ему?» — пронеслась в голове мысль.

— Откуда ты знаешь, что я читаю? — Гермиона вздрогнула от неожиданности.

— Просто я знаю тебя.

— Я не только читаю. Я ещё много чем занимаюсь. — Гермиона нахмурилась незло.

— Например?

— Я умею вязать.

— Главное, чтобы тебя не услышал Типпи. Вдруг ты решишь связать ему шапочку? — не удержался Драко от язвительного комментария. Разве, если он подпустит ее ближе, она не бросит его, как бросили все остальные? Он продолжил: — Бедный Типпи и так был перепуган, когда узнал, что у нас будет жить сама Гермиона Грейнджер. Вдруг ты решишь, что я плохо с ним обращаюсь, и разлучишь нас? Так что ты читаешь?

— «Питер Пэн».

— Питер карандаш? — усмехнулся Драко. — О чем эта книга?

— Эта книга про мальчика, который не хотел взрослеть.

Губы Драко дрогнули.

— Я могу почитать вслух, — предложила Гермиона. Конечно, он откажется. Но Драко сказал:

— Почитай.

— Садись. — Гермиона взяла его за руку и усадила рядом с собой на диван. Движение получилось неловким. Драко сел прямо посередине дивана, почти коснувшись ее бедром, но Гермиона не решилась попросить его подвинуться, чтобы ещё раз не напоминать ему о его беспомощности. Она подвинулась сама, вжимаясь в подлокотник.

— «Все дети, кроме одного-единственного на свете ребенка, рано или поздно вырастают...»Гермиона читает Драко «Питер Пэн и Венди», Джеймс Барри.

Драко привык слушать свой голос. Впервые ему читал кто-то еще. И сейчас голос Гермионы Грейнджер казался очень приятным. Интересно, у нее всё такие же пышные волосы, как в школе? На Святочном балу она была очень красивой — он вдруг вспомнил ее лицо.

Всё это время он не мог смириться с тем, что его лечит маглорожденная. Это было унизительно. Но ещё более гадким было то, что ее присутствие становилось ему очень приятно. Приятно настолько, что он пришел сюда сам. Но сейчас, слушая ее мелодичный голос, нежный (наверняка тает от нежности от того, что трогает единственное, что любит в жизни — книгу), чувствуя ее рядом и еще глубже чувствуя свое одиночество, Драко подумал вдруг, что они оба просто люди, просто волшебники.

Драко слушал внимательно. И Гермиона продолжала. Когда она дошла до части, где Питер, Венди, Джон и Майкл вылетели в окно, то заметила, что Драко напрягся. Гермиона продолжила читать:

— «Они все летели и летели…»

Драко замер. Это было похоже на вспышку света — воспоминание. Очень и очень далекое, покрытое слоем злости и сожалений, воспоминание о том, как он летал. Он летел над квиддичным полем. А затем дальше — в сторону гор. Летел с друзьями.

— «Джону казалось, что они пролетели уже сквозь три ночи и пронеслись над двумя морями…»

Воспоминание пронзило до мурашек, а на глазах выступили предательские слезы.

Грейнджер продолжала читать.

Драко сидел очень прямо. Его лицо, как всегда, казалось маской, но Гермиона вдруг заметила, что его губы дрожат. А потом она увидела, что его застывшие глаза наполнились слезами. Она продолжила читать о том, как дети летели в страну Нетинебудет и делала вид, что не замечает, что Драко готов заплакать.

— Значит, они летели… — перебил он ее. — Как волшебники летают на метле?

— Да, Драко.

Если бы он только мог снова увидеть! Он бы мог снова полететь. Когда-то в порыве отчаяния он уничтожил расщепляющим заклинанием половину своей комнаты. Не видя, хватал вещи, которыми из-за слепоты больше не мог пользоваться, и разносил их к черту. Но когда он схватил Нимбус — метлу, которую подарил ему отец на втором курсе, рука не поднялась уничтожить ее. И она все еще стояла где-то в углу его комнаты. Если Типпи не унес ее в кладовку.

— Ты тоже скоро полетишь, — ворвался в его воспоминания голос Гермионы.

— Ты думаешь? — Драко сглотнул. До этого дня он не вспоминал полеты. Никогда. Слишком больно вспоминать то, что вернуть невозможно.

— А зачем иначе мы с тобой работаем? — сказала Гермиона, и, видя воодушевление на его обычно равнодушном лице, призналась: — Знаешь, Драко, я всегда боялась летать на метле.

— Что же в этом страшного? Главное, удерживать равновесие. — Ему вдруг снова захотелось почувствовать эту свободу. Снова быть там, в воздухе. Когда-то все, ради чего он летал, было победить Поттера. Сейчас он был бы рад просто полететь.

— Все равно страшно…

— И ты не летаешь?

— В последний раз летала, когда горела Выручай-комната.

— Значит, нас двое. Я тоже тогда летал в последний раз.

— Ты любишь летать? — Она видела, как он хмурился. Может, это и было то… то самое… То, ради чего он будет стараться.

— Я был ловцом, Грейнджер, — ответил Драко, чувствуя нарастающую гордость, — если тебе это о чем-то говорит. — Он добавил: — И знаешь, я попал в команду не из-за метел, которые купил мой отец. Я бы попал туда всё равно.

Он ощутил ее вздох и вдруг почувствовал, что касается ее бедром.

Пока Гермиона читала, она и забыла, что они с Малфоем сидят рядом. И теперь касаются друг друга бедрами. И Драко тоже заметил это. Повисло напряжение. Из-за его слов или из-за того, что они сидят так близко? В тот день, когда она сказала при всех, что это отец купил ему место в команде, Драко назвал ее грязнокровкой. До этого они не были врагами. Гермиона отодвинулась.

— Я летаю с шести лет. — Именно тогда отец, который обычно где-то пропадал, нашел время, чтобы научить его летать. Отец им обычно не интересовался, но в то лето, когда Драко было всего шесть, он нашел для него время. Драко было и страшно, и радостно, и он хотел показать отцу, что он тоже что-то может. Он так хотел, чтобы отец гордился им. Драко добавил зло: — Папаша очень хотел, чтобы я был похож на него. Для этого и учил меня летать. Он вечно был занят, — да какая разница, что он рассказывает это Грейнджер! Отец давно в тюрьме. — Вечно пропадал где-то. Пока мы с мамой его ждали.

— Мой папа тоже много работал, — возразила Гермиона. Не то чтобы ей нравился Люциус, нет! Но она подумала о своем отце, который не помнит ее… Драко мог увидеть своего отца, мог обнять его, мог… А ее отец смотрел на нее, как на чужую.

— Мой папаша нигде не работал. Ему просто было плевать на меня.

— Но он же брал тебя полетать?

— Брал, и что? — Да что она вообще понимает! Если бы не отец…

— Знаешь, Драко, мой папа не помнит меня. Я до сих пор пытаюсь вернуть ему память. Я была бы рада просто поговорить с ним. Да просто, чтобы он меня обнял. — Она встала, чтобы не расплакаться перед ним. — Я иду спать.

— Вообще-то ты обещала мне лимонад.

— Уже поздно.

— Спокойной ночи, Грейнджер.

— Отвести тебя в комнату?

— Я сам дойду, — ответил Драко и затем добавил: — Только оставь включенным свет.

— Зачем?

— Хочу знать, что он где-то есть.

* * *

Какой-то скрежет. И перестук. Снова скрежет. Знакомый, очень знакомый звук. Драко знал, как звучит открываемое окно, и шаги мамы мог отличить от шагов Гермионы, и узнавал почти неслышный звук аппарации Типпи. Но этот звук хоть и был очень знакомым, но Драко не мог его узнать.

Было утро. Драко чувствовал это по тому, что его лицо стало гореть. Так было всегда, когда утреннее солнце начинало светить в окно. Значит, скоро придет Гермиона.

Вчера она читала ему, а ночью ему снилось, что он летает.

Послышались шаги. И он уже знал, что это она.

— Доброе утро. Готов к процедуре? О, смотри…

— Что там?

Проскрипело окно, а потом Драко захлебнулся ароматами летнего утра.

— Давай его сюда… — приговаривала Гермиона, — у меня нет для тебя ничего… но ты можешь заглянуть на кухню, уверена, для тебя там найдется что-нибудь вкусненькое.

Сердце неприятно екнуло. Кажется, она разговаривала с совой. Неужели пришло письмо? Ему? Ему не приходило писем, с тех пор как он ослеп. Наверное, опять Визенгамот. Или что-то такое же неприятное. Но ведь обычно они посылали письма матери…

— Тебе письмо, Драко. Открыть? — Гермиона протянула ему письмо.

— Дай сюда.

Драко почувствовал, что ему в ладонь лег шершавый и влажный пергамент.

— Оно мокрое, — сказал он.

— Наверное промокло в росе, — начала Гермиона, вглядываясь в утренний парк, — сегодня всё просто покрыто водой, как будто дождь прошел. Розы твоей мамы все в капельках росы, ты бы их только видел!.. — она резко замолчала, заметив выражение лица Драко, и быстро сменила тему: — Ты уже завтракал?

— Нет, ты же видишь, — Драко сделал ударение на слово «видишь», — что я еще даже не переодевался. — В его голосе чувствовалась обида.

— Драко, прекрати вести себя, как тяжелобольной, — сказала Гермиона. — Твои глаза на месте… — она скользнула по ним взглядом. — Это всего лишь заклятие, которое мы можем снять… Да даже если бы что-то случилось с твоими глазами, неужели ты бы не смог их восстановить?! Ты же волшебник! Переоденься, и я нанесу тебе мазь.

— А ты не будешь подсматривать?

— Я колдомедик, ты думаешь, я не видела голых мужчин?

— Ну как пожелаешь… — Драко отложил письмо и стал раздеваться.

Гермиона отвернулась, чтобы согреть мазь в руках.

Краем взгляда она видела, как он надевал рубашку, а закончив, нащупал на кровати письмо и снова взял его. Он не выпустил письмо из рук, даже когда сел на стул, чтобы она нанесла ему мазь. Жаль, к нему не приходили друзья. Никто, с тех пор как она поселилась тут. Даже письмо и то пришло к нему в первый раз.

— Ну вот… — сказала Гермиона, помассировав его веки. — Теперь заклинание…

Она взмахнула палочкой:

— Конванессе. Ну как?

— Где-то близко, — ответил Драко, как всегда после восстанавливающих чар и зелья чувствуя легкость в глазах, как будто заклятие слепоты отступило еще на миллиметр.

— Ты что-нибудь увидел?

— Нет…

Наверное пора рассказать ему про новый способ, но прежде чем она открыла рот, Драко сказал:

— Прочитай его. — Он поднял письмо перед собой.

Гермиона взяла его и развернула пергамент:

— «Здравствуй, Драко. Как твои дела? В этом году мы не поехали на каникулы в Ниццу, поэтому я смогу навестить тебя в мэноре. Загляну на днях. Твоя Астория». — Гермиона сунула письмо обратно ему в руку. Драко не брал его, и Гермиона решила, что он не чувствует, что это.

— Положи на стол, — сказал он равнодушно.

Наверное, письмо из Визенгамота вызвало бы в нем меньше гнева. Визенгамот хотя бы дёргал его по делу.

Они с Асторией были помолвлены с детства. Но когда Драко ослеп, то узнал от Блейза, что Астория жаловалась всем, что ей придется выйти замуж за беспомощного инвалида. Блейз больше не появлялся в Малфой мэноре. А Астория и до этого его не навещала. Драко расторг помолвку сам.

Удивительно, что сейчас, когда его лечение шло полным ходом и впервые дало хоть совсем незначительные, но результаты, Астория прислала письмо.

Драко вдруг понял, что в комнате стало очень тихо. Гермиона ушла?

— Грейнджер…

— Я тут…

— Почему люди делают нам больно? — вырвалось у него.

Гермионе так хотелось сказать ему, что он сам делал людям больно.

— Они так воспитаны, — ответила она наконец.

Драко услышал ее голос и вспомнил, как насмехался над ней в школе. Нет, он не хотел об этом думать.

— Мы ведь не ладили в школе? — спросил он.

— Нет.

Драко нахмурился.

Гермиона собрала свои вещи и уже собиралась уходить, когда он повернул лицо, как если бы искал ее.

— Сегодня вечером, — произнес он, — ты почитаешь мне ту книгу?

— Конечно, — сказала она. Как иронична жизнь…

* * *

Вечером Нарцисса пригласила ее пить чай в гостиной. В этот раз снова был красиво накрыт столик и Драко так же сидел на диване. Стояли те же очаровательные приборы, тарелка с пирожными и сэндвичами и еще одна с фруктами. Было жарко, даже душно.

Гермиона взяла с тарелки с фруктами лимон.

— Как идут ваши дела? — спросила Нарцисса.

Сердце сжалось. Нет, не потому, что Гермиона боялась критики. Нарцисса знала, на что шла, когда просила ее помочь сыну. Нет. Сердце неприятно заныло по другой причине. Сейчас Драко мог сказать, что у нее ничего не получается, и тогда она вернется в Лондон. И они разойдутся. Разве не этого они оба хотели? Они ведь никогда не ладили.

— Пусть скажет Драко, — ответила Гермиона. Так будет честно.

Драко молчал. Гермиона разрезала лимон, чтобы чем-то занять себя и успокоиться.

— Расскажи про ваши успехи, Драко, — продолжала Нарцисса.

Гермиона выдавила сок из половинки лимона в бокал. Наверное, она поранилась краем пергамента, когда читала книги, потому что невидимую рану сразу же защипало. Гермиона слизала сок с ладони. Нарциссе это не понравится…

Мама не просто так позвала их сегодня на чай. Она хочет узнать, стоит ли продолжать лечение. У них ничего не получалось, кроме… Вдруг запахло лимонами… Желтые, с пупырышками, ароматные, напоминающие лето в детстве, когда эльфы резали их, выдавливали сок и делали лимонад. Драко пару раз, чтобы покрасоваться перед Крэббом и Гойлом, засовывал кружочки лимона в рот и разжевывал, делая вид, что ему нипочем.

— Мы пробуем контрзаклинания, — сказала Гермиона, понимая, что Драко так и собирается молчать.

— Драко, как идет твое лечение? — повторила Нарцисса.

Воспоминания о лимонаде снова вернули его в то лето, когда отец учил его летать на метле. Как же ему хотелось снова летать. Видеть, как под ним проносятся лес, и горы, и замки, и река… Жмуриться от яркого солнца.

— Очень хорошо, — ответил он. Он полетит. Полетит обязательно. Хотя бы назло Астории.

Гермиона налила в бокал с соком воду, положила сахар и охладила с помощью заклинания.

— Великолепно, — улыбнулась Нарцисса.

Гермиона отпила лимонад. Слишком мало сахара.

— Драко, хочешь? — Гермиона взглядом указала на свой бокал.

— Хочу что?

Конечно, она не забыла о его слепоте. Но от волнения сказала это так, как говорила со всеми остальными людьми.

Она взяла вторую половинку лимона и вложила Драко в руку.

— Я сделаю тебе лимонад.

— Конечно, — ответил он, проводя по лимону пальцами. И вдруг почувствовал, что касается ее руки. Он скоро полетит, чтобы показать Гермионе, что летать — это здорово…

Его руки: тонкие, красивые… Как он сам. Почему-то вспомнилось, как он взглянул на нее однажды с восхищением, тогда — на Святочном балу. Гермиона забрала его половинку лимона и отвернулась, чтобы сделать ему лимонад. Она же обещала себе не смотреть на него.

_________________

PS в Аргентине говорят про свою пару: моя половинка... апельсина. А у нас будет лимона.

Драко понял, что ждет Гермиону с нетерпением еще в тот день, когда письмо Астории лежало порванное на коленях.

Может, дело в его одиночестве? Или в ее голосе? Или в том, как близко она иногда садилась, когда читала ему вслух? Или в аромате лимонов, который следовал за ней, когда она приносила ему ледяной лимонад? Или в его воображении? А может, во всем виноваты ее пальцы, когда она нежно массировала его веки? Драко не знал. Но он ждал ее.

Услышав шаги, Драко замер. Это ее шаги.

— Сегодня мы попробуем кое-что другое, — прозвучал ее голос.

Драко поднял бровь.

— Ты сварила новое зелье?

— Нет, — ответила она весело. — Обычно я наношу тебе мазь и произношу исцеляющее заклинание. Но сегодня ты сам будешь себя лечить… Сегодня ты будешь волшебником!

— Грейнджер, я и так волшебник.

— Вот и проверим. Но сначала ты должен найти в своем теле чары, которые сделали тебя слепым.

— Значит, ты зря забирала мою кровь, чтобы найти там заклинания?

— Твою чистую кровь… не зря. Я выяснила, что в твоей крови достаточно магии, чтобы найти заклинание и снять его.

— То есть я должен снять заклятие сам?

— Да.

— Каким, интересно, образом? Если бы я это мог сделать, то я бы сделал это давным-давно!

— А ты пробовал?

Драко нахмурился. Конечно, он не пробовал. Он даже не понимал, как вообще это сделать!

— Обрати внимание на глаза, — сказала Гермиона, — почувствуй заклятие, которое не дает тебе увидеть, найди его… и сними его с помощью заклинания, которое мы используем. Ты его помнишь?

— Так просто?

— Да.

— Проще сказать, чем сделать, — проворчал Драко.

— Я не смогу это сделать за тебя. Я уже пыталась.

Она согрела мазь в ладонях, нанесла ему на веки и помассировала. Драко поднял палочку и произнес:

— Конванессе.

Ничего не случилось. Темнота.

Он попробовал снова. В этот раз обратил внимание на глаза. Он почувствовал какое-то давление, словно на глазах лежит темная пленка. Он так привык к этой пленке, что и не замечал ее. Наверное, это и есть то самое заклятие.

— Конванессе, — произнес снова.

Чары поддались. Пленка дрогнула. Совсем немного, совсем чуть-чуть, но дрогнула! Впрочем, разницы с тем, когда исцеляющее заклинание произносила Гермиона, почти не было.

— Ну как?

— Никакой разницы. — Он нащупал, нашел то заклятие на глазах. Почему же ему не удалось снять его?

— Ты уверен?

— Абсолютно.

— Вечером попробуем снова…

Драко слышал, как Гермиона возилась рядом. Стучали склянки по столу, перед которым он сидел. А потом он услышал свое имя.

Наверное, ему почудилось.

— Привет, Драко, — прозвучало опять.

Голос показался знакомым. Только Драко никого не ждал. Давно никого не ждал.

Гермиона повернулась к двери и увидела девушку.

— Астория Гринграсс, — представилась гостья.

— Гермиона Грейнджер.

— Я наслышана о тебе, — девушка сдержанно улыбнулась.

— Здравствуй, Астория, — сказал Драко.

На миг Гермионе показалось, что на лице Драко проступило отчаяние, но затем оно стало холодным, даже насмешливым, как будто они снова вернулись на шестой курс.

Гермиону внезапно захлестнули эмоции, слишком много эмоций, которых не должно было быть. Он не говорил ей, что сегодня встречается с… невестой. Она помнила то письмо. Помнила, что Драко не просил ее написать ответ. И вдруг почувствовала себя так, будто он ее обманул, хотя причин для обиды не было. Они с ним не были даже друзьями!

— Как ты? — Астория подошла к нему.

Она была в простом белом платье, которое Гермиона видела как-то в Ведьмополитене, и стоило оно столько, что Гермиона могла только вздохнуть (у нее-то есть траты поважнее платья). На лице Астории не было ни грамма косметики, но при этом она выглядела так, словно сошла с обложки журнала. Такая красивая, что Гермиона невольно задержала на ней взгляд.

— Отлично, — ответил Драко, поворачивая голову в ее сторону. Или в сторону Астории?

— Как твои глаза? — Астория опустилась рядом с ним на диван и коснулась его лица.

Гермионе показалось, что Драко дернулся.

— Извини, если помешала. Хотела узнать, как идет твое лечение.

— Ты могла бы предупредить, что появишься сегодня.

— Я посылала тебе сову на прошлой неделе, — Астория посмотрела на Гермиону.

— Ну, я пойду, — сказала Гермиона, чувствуя себя совершенно ненужной в этой комнате. На нее вдруг упало то, что ее волосы нечесаны и собраны в пучок, потому что ей приходится выбирать потратить утром час на это или на то, чтобы хорошенько отмерить все компоненты для зелья. На ее лице веснушки, которых у Астории нет. Ее губы тонкие, глаза темные. Платье старое. И она не умеет так очаровательно касаться Драко и излучать такую ауру благополучия и привлекательности.

Гермиона пошла к двери.

— Грейнджер, — окликнул ее Драко. — До вечера.

Гермионе показалось, что улыбка дернулась на лице Астории.

Драко остался с Асторией вдвоем. Он не собирался с ней встречаться. Зачем она пришла?

— Ты еще не начал видеть?

Драко хотел бы рассказать про свои успехи, но зародившееся в нем недоверие к людям заставило его молчать.

— Мы работаем над этим, — ответил он.

— Ты не ответил на мое письмо.

Драко откинулся на спинку дивана и положил ногу на ногу. Что ей надо?

— А мы в этом году были в Италии с нашими, — начала Астория после некоторой паузы. — Ну, с Блейзом, Тео и моей сестрой. Помнишь пятого папу Блейза? У них еще был дом на Сицилии? Мы собирали лимоны прямо с дерева! Руками, представляешь? Тео постоянно ругался, что мы занимаемся ерундой. Он же без палочки даже носки не поднимает с пола. — Драко не помнил пятого или какого там папу Блейза, а Астория продолжала рассказывать их приключения в Италии: — А потом мы аппарировали в Венецию. Ты знаешь, там был маскарад. И мне выпало одеться ведьмой. Представляешь, как смешно… Ведьмой…

Он и забыл. Забыл, что пока он тут жил в полной темноте, никуда не выходя, там за стеной была жизнь. Жизнь, о которой рассказывала ему Гермиона и которую он ненавидел, за то, что она, жизнь, отказалась от него. Пока он тут варился в собственных мыслях и сожалениях день за днем, жизнь продолжалась! Жизнь продолжалась, ни капли ему не сочувствуя, не замедляя свой ход. Она просто, сука, продолжалась!

Ему ужасно захотелось пожалеть себя. Он облажался во всем. У него ничего не получилось… Но ведь именно это он и делал все это время — жалел себя. Драко знал, что стоит однажды упасть в пучину самосожаления, как выбраться оттуда он сможет с трудом. Если вообще сможет. А он обещал себе, что вернет зрение и полетит.

— А потом, когда Блейз привел этих девчонок-магл, — рассказывала Астория историю, в которой он не участвовал из-за своей слепоты. Путешествие, в которое его не пригласили, потому что теперь он был не таким, как все. А Астория продолжала: — Вечером пришел Тео. И чтобы Тео не стал разбрасываться заклинаниями, Блейз спрятал магл в шкафу… — Астория рассмеялась.

Шкаф. Но ведь шкаф-то он смог починить? Столько лет за него никто не брался, а он смог.

— Как зовут твоего парня?

— Брайан. Но мы разошлись.

Зачем она пришла? Пришла и говорила с ним, как будто ничего и не было. Она, кажется, вообще забыла, что он слеп. И что их помолвка расторгнута. Как будто не она ни разу его не навестила! Как будто не она жаловалась всем, как сильно ей не повезло, что она помолвлена с ним. В конце концов, Астория сказала:

— Я приду завтра.

— Завтра не получится. — Он вдруг понял очень четко, что не желает, чтобы она приходила.

— На выходных?

— Тоже нет.

— Почему?

— Потому что я не хочу тебя видеть.

Он почувствовал вскипевшую в ней злость. Однако Астория продолжила как ни в чем не бывало:

— Я хочу тебя видеть.

— Какой смысл, Асти, я все равно не могу тебя увидеть, — ответил он и ввернул: — А я помню, какая ты красивая.

— Но ты скоро сможешь увидеть?

— Я лечусь сейчас.

— Мы ведь помолвлены, Драко, — сказала она вдруг.

— Помолвка расторгнута почти три года назад.

— Ты тогда был сам не свой. Это было импульсивное решение, — ласково говорила она.

А Драко вспоминал, что она не навестила его ни разу. Даже из вежливости не навестила.

— Где же ты была эти три года?

— Я училась, Драко, и вообще у меня было мало времени.

— А теперь ты его нашла?

У нее не было времени на него. Зато на того парня, с которым она встречалась, было. За кого она его держит? Она, что, думает, у него совсем нет самоуважения? Она думает, что всегда сможет играть с ним?

— Пошли мне сову, когда захочешь увидеться, — Астория вдруг прикоснулась к нему всем телом и попыталась поцеловать.

Драко вспомнил Гермиону. Ее невидимое присутствие, от которого в последнее время все внутри трепетало. Он попытался отодвинуться, но Астория продолжала прижиматься к нему. Затем запустила пальцы в его волосы, сильно оттянула.

— Хорошо, — сказала она. — Увидимся, Драко.

Она внезапно отодвинулась.

— Пока, Асти.

* * *

Гермиона не могла сосредоточиться на работе. Она открывала книгу, а видела перед собой лицо Драко, полное отчаяния. Она слышала про Асторию, слышала, что та была невестой Драко, и также видела ее недавно в светской хронике в Ведьмополитене. С другим мужчиной. Кажется, Драко сам не ожидал, что она придет сегодня… Впрочем, какое ей дело до его личной жизни?

Наконец, поняв, что все равно ничего не сможет сегодня сделать, Гермиона вышла в парк. Уже был вечер, и поднимался ветер. Где-то очень далеко гремела гроза, а вдали собирались черные облака. Гермиона села на поляне — там где заканчивался парк и где вместо роз росли лесные цветы. Одуванчики уже поседели. Ветер срывал их мохнатые шапки, и в воздухе вместе с пылью летели серебристые семена.

Драко мечтал полететь, и ему нравилось слушать книги. Может быть?.. Гермиона достала из сумочки магловский блокнот и ручку, чтобы записать историю, которая пришла в голову.

Закончив, Гермиона отложила ручку и блокнот. Конечно, это только набросок. Даже зелью нужно немного полежать, чтобы оно настоялось, так и рассказу нужно дать время отлежаться. Через пару недель она перечитает его снова и увидит всё, что не заметила сейчас.

Тучи, которые до этого собирались где-то на горизонте, сейчас чернели прямо над головой. Запахло землей, значит, где-то уже упали первые капли дождя. Гермиона бросила ручку и блокнот в сумочку и побежала в дом. Она успела добежать до двери, как раз когда хлынул дождь. Вслед ударила молния, и где-то очень близко прогрохотал гром.

Гермиона захлопнула дверь и отдышалась.

Особняк был особенно тих. Драко наверняка у себя в комнате, Нарцисса в гостиной, а Типпи на кухне. В это время не зажигали люстры, а из-за грозы в доме было темно, как ночью. Снова сверкнули молнии в окне, и прогремел гром. Нет, она не боялась грозы. Но всякий раз, когда вспыхивала молния, ей казалось, что это летело смертельное заклинание, как это было во время битвы за Хогвартс.

Наверное, ей стоит провести процедуру пораньше. А потом она почитает Драко книгу и таким образом отвлечется. У его комнаты она остановилась. Дверь была открыта. Он стоял у распахнутого окна и, кажется, слушал дождь.

Драко давно уже слышал раскаты грома вдали. Интересно, ливанет или гроза пройдет мимо? Когда-то ему было наплевать на грозу, на молнии, на дождь. Сейчас он был бы рад хоть одним глазком увидеть молнии на небе.

А затем в окно забарабанил дождь. Драко встал с кровати. Он помнил расположение предметов, и, ощупывая их, дошел до окон. Открыл окно. Прогремел гром. Драко окатила волна ливня. Трепещущие на ветру занавески касались его время от времени. Грохотало, и Драко даже казалось, что он видит молнии. Так он стоял, встречая дождь лицом, слушая ливень, вдыхая его ароматы. И воображал, каким дождь мог быть.

Он вернется. Он дал себе слово.

Прогремел гром, а потом ему показалось, что он услышал шаги Гермионы. В последнее время он всегда чувствовал ее появление. Однажды он вдруг он понял, что чувствует ее приближение, еще когда она только входит в комнату. Уже с порога узнавал ее шаги, ловил рассеянный в воздухе ее аромат, ощущал ее присутствие. Но он не мог ее видеть и не знал, обманывает ли он себя или она действительно рядом. А потом она начинала говорить — и тогда Драко точно знал, что это не был самообман. Это точно была она. Сейчас шумел ливень, но Драко все равно услышал ее шаги.

— Грейнджер?

В ответ только громыхание грозы.

* * *

Гермиона не стала ему мешать. Она развернулась и отправилась в кабинет, чтобы поработать. Кабинет находился на первом этаже, и, чтобы попасть туда, надо было пройти мимо лестницы, ведущей в подвал. Гермиона никогда не думала о подвале и пытке специально, но где-то на периферии сознания эти мысли всегда были. Она вдруг поняла, что когда проходит мимо лестницы, то никогда не смотрит в ту сторону, а во время грозы старается не оставаться одна. Она никогда прежде не осознавала, как глубоко те события отпечатались в душе, и как сильно на самом деле на нее влияли.

Гермиона зажгла люмос. Повернулась к лестнице. Дыхание перехватило… Неужели она струсит? Сейчас?

Она спустится туда. Она спустится в тот подвал, чтобы встретиться со своей болью. И отпустить ее.

Лестница уходила вниз, в темноту. С каждым шагом дыхание затруднялось. Чего она боялась? Что пытка повторится снова? Но ведь это невозможно… Так, борясь с собой, Гермиона спустилась в подвал. Впереди длинный коридор. Она осторожно шла, освещая люмосом стены — и вдруг увидела дверь каземата. Здесь ее пытали… Сердце пропустило удар.

Тело помнило те чувства. Грязнокровка… Давно выведенный с кожи шрам снова вспыхнул на плече.

Рука дрогнула, и огонек погас. Темно. Очень темно. Надо бежать отсюда!

— Люм… — начала она, но палочка выскочила из дрожащей руки.

Нет, это было сильнее ее. Она вернется обратно. Она придет сюда в следующий раз. Не сейчас. Дернулась, чтобы нащупать палочку на полу. Раз. Другой. Она не могла пошевелиться. Ее ужас и паника активировали какое-то заклятие. Она дернулась снова. И снова запуталась в паутине заклятия. Еще раз попыталась двинуться, но ничего не получилось. Она все так же находилась в темном подвале, полном ее страхов, а ее держала невидимая паутина.

— Драко! — всхлипнула она, пытаясь совладать с паникой. — Драко!

Нет, конечно, Драко ее не услышит. А вот Типпи мог. В этот раз она выкрикнула имя эльфа.

И тишина.

Там, где должна быть лестница, темнота была не такой густой. Смутный, разбавленный темнотой, но свет там был, и Гермиона вперила взгляд туда.

Грейнджер не появилась на ужине. Наверняка продолжает работать. Мама тоже не пришла. Сегодня она отправилась в Лондон по делам и из-за грозы, вероятно, осталась в гостинице. Драко ел свой холодный сэндвич один.

Поужинав, он вернулся в свою комнату. Часы отстучали восемь раз. Грейнджер не появилась. Дождь все не утихал. Часы уже отстучали девять, а Грейнджер так и не пришла. Она никогда не пропускала процедуру. Что с ней случилось? Неужели опять сунула нос куда не надо или схватила какой-то отцовский артефакт? А может, она просто решила бросить его? Оставить на полпути? Драко взял трость и пошел в ее комнату.

В дверях он остановился.

— Грейнджер? — Он подождал ее ответ. — Грейнджер, ты спишь?

Тишина. Только стучит дождь по стеклу.

Драко вошел в комнату. Нащупал ее кровать. Поверхность была шершавой, значит, это покрывало и Грейнджер еще не ложилась. Где же она?

Драко спустился на первый этаж в кабинет, где она работала. Столкнулся со столом, дотронулся до стопки книг. Рука скользнула по каким-то склянкам. Стул холодный. Тут ее тоже нет.

Он поискал ее в гостиной, где она обычно ему читала. Там тоже никого.

Драко обошел весь дом. Нигде ее не было. Она точно сунулась в кабинет отца! А ему туда идти совсем не хотелось. Однако Драко приказал трости вести его в кабинет.

— Грейнджер! — позвал он, стоя на пороге. — Ты тут?

Драко не стал заходить — слишком неприятные воспоминания возникали в комнате, где чаще всего бывал отец.

Неужели она ушла? Не предупредив? Драко вышел в сад. Уже с порога его сбивало ветром с дождем. Не могла же она гулять в такую погоду? Типпи, используя эльфийскую магию, давно бы нашел ее. Но сегодня он сопровождал маму в поездке.

Оставалось только одно место, где Драко не искал. Подвал.

Туда он и пошел.

Перед лестницей, спускающейся в подземелья, он остановился.

— Грейнджер! — закричал он.

Ему не хотелось спускаться в подвал. Но Грейнджер могла попасть в одну из ловушек, которые там были раскиданы, с тех пор как Добби помог пленникам сбежать. Драко думал, что авроры давно их убрали. Но кто знает наверняка.

Нехотя Драко стал спускаться. Осторожно, держась за стену, он делал шаг вниз. Трость перед ним отстукивала ступеньку за ступенькой. Наконец, трость остановилась.

— Грейнджер! — крикнул он в темноту. Он надеялся, что Гермиона просто рыскает в подземельях и услышит его. — Грейнджер!

Она не отзывалась. Значит, всё-таки ушла. Бросила его, как все остальные. Драко хотел было развернуться, но снова вспомнил о ловушках. Ему не надо было видеть, чтобы знать, что они тут. Он телом чувствовал опасность. Ощущал ее всей грудью.

Ему хотелось уйти. Уйти проще. Он сбегал не раз, и теперь ему тоже хотелось сбежать. Он открыл рот, чтобы скомандовать трости вести его обратно, но в этот момент перед глазами возникла горящая Выручай-комната. И Крэбб. Он держал Крэбба за руку. Но тот был слишком тяжелым… но если… если бы… Тупой Крэбб! Идиот Крэбб! Зачем он это сделал? Зачем вызвал Адское пламя? А он, Драко, не смог его спасти. Не смог спасти друга. И Грейнджер, кажется, тоже стала его другом. Она была его другом все эти дни.

И Драко снова заорал, ступая в холод подвала:

— Грейнджер!

— Драко! — кричала в ответ Гермиона. Но это было бесполезно. Звуки глохли, пойманные паутиной заклинания, в которое она попала.

Гермиона видела его силуэт у лестницы, а потом он исчез в темноте, и она только слышала его голос. Наконец, где-то близко прозвучали его шаги. Неужели он пройдет мимо? К сердцу снова начинала подступать паника. Гермиона глубоко вдохнула и выдохнула несколько раз.

Драко с войны помнил заклинание, которое обезвреживает ловушку. Но для этого он должен ее увидеть. Хотя бы знать, в какой она стороне, чтобы навести на нее палочку. Подземелье огромное — Грейнджер может быть где угодно. Если бы она могла позвать его, он бы сориентировался на ее голос. Но если она попала в ловушку, то не может ни пошевелиться, ни позвать на помощь — ее крик тоже будет пойман в паутину.

Он шел и кричал ее имя. Бестолку.

Если бы он мог увидеть! Хоть на секунду! Мысль пронзила, как током. А если попробовать исцеляющее заклинание? Мази с ним нет, но заклинание он помнит. И сейчас ему нужно увидеть. По-настоящему нужно.

Драко обратил внимание на глаза. Почувствовал заклятие, которое держало их невидящими.

— Конванессе! — произнес он.

Вспышка. Темнота. Но не такая, как обычно. А более… жидкая.

— Люмос!

Перед глазами вспыхнул огонек, Драко повертел головой. И вдруг увидел размытую, как на проявляющейся колдографии, человеческую фигуру. Фигура была опутана паутиной заклинания. Грейнджер. Драко повернулся в ее сторону и направил на нее палочку. Мысленно произнес контрзаклинание.

Он не знал, получилось ли у него — на него снова упала темнота. А затем он услышал вздох.

— Грейнджер, это тебе не Хогвартс… — начал Драко раздраженно. А потом почувствовал, что она его обнимает.

Он растерялся. От ее объятия и от того, что несколько мгновений назад видел ее силуэт. Или ему только почудилось, что он видел? Ведь длилось это всего мгновение.

— Куда аппарировать? — спросил.

— В сад… — Ей хотелось на воздух, подальше отсюда. — Аппарируй нас в сад.

Драко не стал говорить, что там продолжается гроза. Может, она уже прошла? За домом есть старая беседка. Он аппарировал их туда.

* * *

Всполохи света, грохот и волна дождя в лицо — и все это сразу же после темноты подвала. Они находились в беседке в парке. На небе сверкали молнии. Гермиона крепче обняла Драко. Она бы хотела продолжать обнимать его, но вспомнила о метке на его руке. И она отодвинулась, и отошла, обвивая себя руками.

— Что это было? — спросила она. — Я кричала, но ты меня как будто не слышал.

— Я и не слышал тебя!

— Эта паутина…

— Ты попала в ловушку, которые там поставили во время войны, — объяснил Драко и добавил раздраженно: — Как ты оказалась в подвале?

— Хотела избавиться, — она всхлипнула бесшумно, чтобы он не услышал, что она готова заплакать, — от… от…

Она молчала, и Драко только слышал ее сопение.

— От чего?

— От страха. От боли. Почувствовать это снова. Чтобы отпустить, — она захлебнулась беззвучными слезами.

Она хотела снова вспомнить, как ее пытали — понял Драко.

— Знал, что вы вечно лезете куда не надо… — ответил он. — Ты в порядке?

— В полном.

— Но ведь это же не так.

— Откуда ты знаешь, что со мной что-то не так? — она всматривалась в его глаза, пытаясь понять, видит ли он.

— Чувствую.

Тогда Гермиона села на скамейку и разрыдалась. Она плакала долго и горько.

Драко нащупал скамейку и сел рядом. Ближе, чем следовало, дальше, чем ей было нужно.

— Грейнджер, если ты хочешь обнять меня, то ты можешь это сделать, — сказал он, когда прозвучал очередной раскат грома. — Иди сюда.

Он протянул руку, коснулся ее и притянул к себе.

Не ему одному в этой жизни бывало хреново. Он вспомнил, что когда-то не считал Грейнджер достойной того, чтобы даже просто общаться с ней. И отчасти в ее страданиях виноват и он… Вопреки его ожиданиям, Гермиона не оттолкнула его. Она положила руки ему на спину и снова заплакала. Драко чувствовал ее волосы у себя на шее, когда она вздрагивала, уткнувшись ему в грудь. Провел по спине ладонью, прижимая еще ближе.

— Опиши мне ее… Расскажи мне… — продолжил Драко, обнимая ее крепче.

— Грозу? — ее голос осип.

— Да…

На душе было легче. Она так давно хотела поплакать и не могла, а теперь со слезами как будто что-то тяжелое ушло из груди.

— Гроза уже заканчивается, — сказала она, понимая, что дождь уже давно едва стучит по крыше беседки.

Драко продолжал обнимать ее. Да, это было объятие. Похоже на то, как если бы ее утешал Гарри и одновременно совсем по-другому. Совсем-совсем по-другому. Это можно сравнить с грозой. Сначала вспышка света, и ты знаешь, что сейчас что-то произойдет. Все замирает от страха и предвкушения. И наконец, воздух взрывают раскаты грома.

Гермиона не стала спрашивать, как он узнал, в какой стороне она сидит, когда протянул руку и обнял ее. Она вдруг поняла, что, вопреки всякой логике, сама могла бы найти его с закрытыми глазами.

Она постоянно подавляла свой интерес к нему. Поэтому сейчас едва касалась его спины ладонями, боясь, что, если коснется его по-настоящему, ее чувства прорвутся наружу, как молнии разрывают небо во время грозы.

— Мы сидим в беседке, — сказала она, понимая, что почти задевает его рубашку губами. Чуть отстранилась, чтобы обвести беседку взглядом. — Здесь протекает крыша. На полу образовалась лужа. Сверху капает дождь. А на горизонте… — Она на самом деле понятия не имела, что там на горизонте, потому что все ее внимание вернулось к Драко и их объятию. — … на горизонте облака уже разошлись.

— И пахнет землей.

— Тебе не кажется, что это странно? — сказала она вдруг.

— Что именно?

— Что мы сидим ночью вдвоем… и ты меня обнимаешь. — И мне так хорошо.

— Было бы странно, если бы мы целовались, — ответил он.

Взгляд скользнул по его губам, когда далёкая вспышка молнии осветила беседку. Это уже слишком!

— Нам пора возвращаться, — сказала она быстро и так же быстро, чтобы не передумать, отодвинулась. К тому же они еще не провели процедуру. Теперь, когда она успокоилась, она вспомнила, что Драко произнес исцеляющее заклинание, прежде чем уничтожил ловушку. — Нам надо провести процедуру.

Драко кивнул. Гермиона взяла его за руку, и они аппаровали в его спальню.

В комнате темно. Если бы не удаляющаяся гроза в окне, Гермиона бы ничего не видела. Она зажгла свет. Отпустила руку Драко и сняла сумочку, которая висела на запястье и которую даже не замечала, с тех пор как спустилась в подвал. Достала мазь и согрела ее.

— Ну вот, — деловито сказала она, массируя его веки, — закончим, и я продолжу читать про Питера Пэна.

Драко настроился, чтобы произнести восстанавливающее заклинание. Повертел палочку в руках.

— Я не понимаю, что я должен сделать, — сказал наконец.

— Как? Ты же сделал это в подвале. Я слышала, как ты прознес Конванессе. Затем ты повернулся в мою сторону. А потом из твоей палочки вырвалось заклятие и попало прямо в ловушку.

Честно говоря, Драко вообще не был уверен, что видел в тот момент, а не воображал, что видит. Может, ему просто повезло попасть контрзаклятием точно в ловушку?

— Я не понимаю, как именно я это сделал. В тот момент мне было это очень нужно. Но я не смогу повторить.

— Ты можешь. Надо просто подумать о чём-нибудь приятном и удивительном⁽¹⁾, — ответила Гермиона.

Приятное и удивительное… Драко вдруг вспомнил полет: деревья, Малфой мэнор внизу. До мурашек.

— Конванессе.

Перед глазами мелькнул взблеск света. Драко застыл.

Гермиона много раз использовала на нем восстанавливающее заклинание. И он постоянно чувствовал, что вот-вот и пленка на глазах поддастся, всякий раз он чувствовал себя ближе к выздоровлению. Но впервые у него действительно получилось увидеть. Точнее у него получилось увидеть второй раз за ночь.

— Что? — донесся до него голос Гермионы. — Что случилось?

Он снова вспомнил полет. Снова вспышка магии. Потом снова темнота. И снова вспышка света.

— Я вижу свет. Он то появляется, то исчезает.

— Это горит лампа.

Его рука оказалась в ее руке. И он видел, видел ее ладонь. А потом всё снова исчезло. Может быть, ему только показалось? А потом она нежно сжала его руку.

Драко был зол, когда она пришла в его дом. Но теперь, когда он намерен вернуть себе зрение и точно знает, что сделает, когда оно вернется к нему, у него появилось еще одно желание. Он хотел увидеть ее.

1) подумать о чем-то приятном и удивительном советует Питер Пэн Венди, чтобы она могла полететь

Вернуться к тексту

Дождь уже не стучал в окно. После слез в беседке на душе стало легче. Гермиона лежала в кровати, обнимая подушку. У нее было слишком много мыслей, и планов, и чувств. У Драко получилось увидеть! Метод работает. Но не это не давало ей уснуть. Нет… Куча моментов… моментов, которые наверняка для него ничего не значат, а ее прошибает током, стоит только вспомнить. Что с ней не так? Она пришла сюда работать, а не… Бред! Гермиона швырнула подушку на пол. И ещё долго ворочалась в постели, пока не уснула.

Проснувшись наутро, она потянулась за палочкой на столе и вспомнила, что, когда Драко аппарировал их в парк, палочка осталась в подвале на полу. Впрочем, тогда ей было не до этого. Вчера в беседке она наконец смогла вдоволь поплакать. А потом Драко ее обнимал. И этого было слишком много. И слишком мало. И… Опять она думает о нем! А ведь уже девятый час, надо провести процедуру, а свежую мазь она уже не успеет сварить.

Сейчас она сходит за палочкой. Гермиона взяла сумочку с остатками вчерашней мази. Вышла в коридор. Дверь в комнату Драко была открыта.

Она заглянет. Одним глазком.

Драко одетый сидел у столика. Ладно… За палочкой она пойдет потом.

— Доброе утро, — сказала она и добавила взволнованно: — Как твое зрение?

Этим утром, открыв глаза, Драко заметил, что темнота была не такой густой. В этой темноте скользили пятна света. Драко накрыла радость, а затем прошиб страх — а вдруг этот свет исчезнет? Драко отогнал эти мысли. Слишком часто он им поддавался.

— И? — донеслось ее нетерпеливое.

Драко обратил взгляд на окно. Окно осталось незакрытым со вчерашней ночи, когда он стоял в полной темноте и слушал грозу. Оттуда раздавалось птичье пение и оглушительно пахло утром после дождя. Даже если бы Драко хотел, он бы не смог разобрать все ароматы, которые доносились из сада.

— Вижу пятна света.

Мир за окном не только откликался звуками и ароматами, мир подмигивал ему солнечными зайчиками.

— Ты молодец, — сказала Гермиона. И Драко почувствовал в ее голосе радость.

Гермиона поставила сумочку на стол и увидела свою палочку.

— О! — только и вырвалось у нее. — Ты принес ее.

Драко нащупал палочку на столе и протянул ей.

— Где ты ее нашел?

— В подвале. Пошел искать трость и нашел твою палочку.

Рано утром Драко решил выйти в сад, но, собираясь, обнаружил, что трости не было у изголовья кровати. Он оставил ее или в подвале, или в беседке. Драко представил подвал и аппарировал. После аппарации всегда подташнивало, но идти по дому без трости он не решился. Солнечные зайчики исчезли, вместо сладкого аромата цветов — спертый воздух. Но в этот раз Драко не чувствовал опасность. Ту самую опасность, что кричала внутри вчера. Значит, та ловушка была последней. Драко призвал трость, но ничего не прилетело в руку. Зато сделав неловкий шаг, он почувствовал, что под ботинком что-то прокатывается. Какой-то предмет. Драко наклонился и нащупал на полу палочку. Его пронзило ощущение исцеляющего заклинания, а затем воспоминание о вчерашней ночи, прикосновение волос к щеке, аромат и ощущение тела, которое касалось его вчера. Он даже не видел ее. Наверное, никогда не видел. Никогда не замечал. У них не было точек соприкосновения. Они выросли в слишком разных мирах. И дело было даже не в ее магловском происхождении. Ее мир был наполнен дружбой, помощью эльфам и всем, кто в этом нуждается, ее мир был исполнен сострадания и того чувства, которое Драко так внезапно обнаружил в себе ночью. А его жизнь до болезни была сплошным соперничеством.

А теперь она стоит перед ним. Драко готов поклясться, что если протянет руку, то коснется ее. И хочет он того или нет, но теперь она — часть его мира.

— Грейнджер… Спасибо. Спасибо за то, что делаешь для меня.

Когда-то ему бы и в голову не пришло кого-то благодарить. Прежде он был уверен, что весь мир крутится вокруг него. И друзья у него были такие же. Не зря они все исчезли, когда у него случились трудности.

— Мне приятно с тобой работать, — сказала она искренне. — И… спасибо за поддержку вчера.

— Разве не это делают друзья? — ответил он. — И знаешь… В школе… Когда я говорил, что боюсь испачкать об тебя руки. Я говорил так, просто чтобы тебя разозлить. Тебя и Поттера. Я был глупым подростком.

— Понимаю… — всё, что нашлась ответить Гермиона. Повертела мазь в руках.— Нанеси сегодня мазь сам и помассируй. — Она вспомнила, что ему давно пора начинать все делать самому.

— Мне нравится, как это делаешь ты.

Повисла пауза.

— Закрой глаза, — откликнулась она наконец. И Драко отметил, как хрипло прозвучал ее голос.

Прикосновение к глазам. Одно, второе касание. Гермиона всегда гладила его веки, прежде чем начинать массировать круговыми движениями. Вот и сегодня. Так нежно. Больше похоже на ласку, чем на массаж. Тепло рядом с его грудью. Драко казалось, что он чувствует очертания ее тела рядом с собой. Возможно, ему это только кажется. Возможно, это не так и на самом деле она не стоит так близко. Он поднял руку. И наткнулся на что-то мягкое. Провел пальцами. Это ткань. А под тканью тепло тела. Она.

Ее пальцы замерли на глазах.

— Что ты делаешь? — Гермиона чувствовала жар в том месте, где он ее коснулся — на животе, у ребер, прямо под сердцем.

— Случайно, — ответил он, опуская руку.

— Давай, Драко, — она вложила ему в руку его палочку, — сделай это, как ты сделал вчера.

— Обнять тебя? — Драко улыбнулся.

— Нет, Драко. — Он, что, заигрывает с ней? — Сними заклятие со своих глаз.

«Хорошо, что он не видит меня», — подумала Гермиона. Потому что она не может не смотреть на него.

Драко мысленно нащупал заклятие на глазах и произнес:

— Конванессе!

— И… как?

Ничего.

— Подожди… — вчера заклинание сработало, когда он вспоминал полет. И он вспомнил вчерашнюю ночь. Молнии, которые гремели где-то близко. Запах дождя. Ветер, который приносил холодные капли. И Гермиона в его объятиях. Этот момент, такой простой, совсем незначительный, но все в душе откликнулось, и он произнес снова: — Конванессе.

Перед глазами вспыхнул свет. Свет — и вдруг появились очертания предметов.

Тогда Драко снова коснулся ее. Но в этот раз он видел, хоть и смутно, через серую пелену, что она рядом.

— Получилось, — сказал он. А потом Гермиона снова исчезла. И снова появилась в тумане. И исчезла опять.

И Драко вдруг понял, что она не сбрасывает его руку.

* * *

Три недели спустя

Драко видел. Драко видел ее. Сотканная его воображением, наполненная его чувствами, оживленная ощущениями его тела — Гермиона стояла перед ним.

И когда Драко поморгал, ожидая, что она исчезнет, солнечный зайчик — тот самый, что возникал перед глазами, когда он произносил исцеляющее заклинание, — вспыхнул опять. Драко снова заморгал.

— Мне придется вернуться в магический Лондон, — говорила она. — Отвезти новые зелья, которые я сварила…

Перед глазами снова запрыгали солнечные зайчики.

—… и проверить, как без меня идут дела. Ты не единственный пациент…

Драко слышал ее голос, а перед глазами мелькали вспышки света. Он вдруг почувствовал себя так же, как в ту ночь, когда впервые увидел ее руку. Тело пронизило ликование. А затем солнечные зайчики, прыгая и переливаясь, собрались в одно. И Драко понял, что смотрит на блик солнца в ее волосах.

Он качнул головой, желая разглядеть ее лучше.

— Ты должен будешь наносить мазь сам и проговаривать заклинание.

Драко качнул головой снова.

— Почему ты молчишь? Ты все запомнил?

Драко моргнул. И снова зайчики замельтешили перед глазами — это солнце. Он видит, как сияет закатное солнце на ее волосах. Ее волосы именно такие, какими он себе и представлял. Может, еще более лохматые. Но ей идет. Ей ужасно это идет.

— Драко?

— Я слышу тебя.

Солнечный луч на ее щеке. Вроде бы у нее веснушки… или ему только кажется?

— Ты в порядке? Повтори, что я сказала.

— Я всё могу сам, а у тебя есть другие пациенты.

Гермиона вздохнула.

Драко захлопал глазами. Снова свет. Свет всюду. И внезапно ее глаза. И снова свет. Свет. Свет. И снова она.

— Я не об этом…

— Я помню, что ты сказала.

Да, он ее видит. Ему не кажется. Драко прикоснулся к ее руке. Ее ладонь. Кожа. Такая нежная…

Гермиона, видимо, решила, что он коснулся ее руки случайно. Взяла его ладонь и чуть сжала.

— Мазь и заклинания, я помню, — сказал он, проводя по ее ладони большим пальцем.

Гермиона покраснела. Ему не показалось? И она не отнимала руку.

Драко снова захлопал глазами.

— Ты в порядке?

— В полном.

Ее губы. Может, это только сон? Или его фантазия? И на самом деле она не стоит перед ним, сотканная из солнечного света и при этом абсолютно реальная? Может, на самом деле он не видит ее? Глупо! Он маг! И он работает над тем, чтобы снять заклятие с глаз.

Гермиона наклонилась к его лицу. Всматривалась в его глаза.

— Ты что-то видишь, Драко? Твои глаза… они… — она приблизила лицо к его лицу.

Она все-таки реальна? Драко качнулся к ней. Сделал это слишком резко и вдруг коснулся ее щеки губами. Живая. Реальная. Он не спит. И он видит!

Гермиона повернула голову. Драко тоже. И их губы соприкоснулись. Драко приблизился, раскрывая губы. Поймал ее отчаянный и тихий вздох, а потом она резко отодвинулась.

В глазах запульсировало от напряжения. Драко закрыл глаза. В ушах гудело. Стук собственного сердца оглушал.

Гермиона раскрыла сумочку, но забыла, зачем это сделала. Кажется, она только что касалась губ Драко Малфоя. Ей показалось, что его взгляд как-то изменился, как бывало, когда он видел свет. Она наклонилась, чтобы рассмотреть его глаза. Драко неудачно повернул голову. Она тоже. А потом… коснулся ее губ губами. Сердце еще бешено и сладко колотилось. Его губы все еще ощущались на губах.

Гермиона вспомнила, зачем открыла сумочку. Ей надо было достать порт-ключ.

Теперь, когда Драко начал делать успехи — видеть свет и тень, — она могла вернуться на несколько дней в центр посмотреть новых пациентов и отвезти зелья, которые готовила тут по старинным рецептам. Она не хотела оставлять Драко. Но не потому, что боялась, что у него начнется откат. Нет, пора уже это признать: она просто не хотела с ним расставаться. Но в конце концов ей пришлось взять себя в руки. Она сварила ему зелье, которого должно хватить на два дня. Конечно, мазь будет не совсем свежей. Но у Гермионы уже давно было чувство, что зелье почти ни на что не влияет. Дело в его собственной магии, с помощью которой он успешно снимал заклятие слой за слоем.

Это радовало. Драко способен обходиться без нее. Скоро она сможет вернуться в магический Лондон. И печалило.

— Тогда увидимся через два дня. — Гермиона достала порт-ключ.

— До встречи.

— До встречи, Драко.

Она несколько секунд стояла с закрытыми глазами, смакуя его прикосновение, воображая, что могло бы случиться, если бы она не отстранилась, когда их губы соприкоснулись. А затем дотронулась до порт-ключа.

* * *

Драко сам наносил себе мазь, направлял внимание на глаза и использовал собственную магическую силу. Это работало. Каждый раз его пронзали мурашки восторга, когда он представлял, что видит, и его глаза откликались.

Теперь свет и тень образовывали предметы — смутные — всего лишь очертания. Не так ярко, как в тот вечер, когда он смотрел на нее и видел ее лицо, но все равно это был очевидный успех. Он ждал в нетерпении, когда Гермиона вернется, чтобы рассказать ей. И чтобы смотреть на нее снова.

Все эти дни, с той самой ночи, как впервые увидел свет, Драко думал о полетах.

Его метла стояла в углу. Его Нимбус… Великолепная, быстрая… Драко мог видеть ее в подрагивающем тумане. Сколько он летал на ней, гонялся за снитчем. Там, в небе, он ни на что не мог наткнуться. Там полная свобода. Он мог бы… Прямо сейчас. Вспомнить, каким он был. Вернуться к себе прошлому, когда еще был здоров.

Драко призвал метлу к себе. Она легла в его раскрытую ладонь и тихо завибрировала, готовая полететь. Чувства переполняли Драко. Тело так хорошо помнило полеты, что Драко мог бы полететь и с закрытыми глазами. Сейчас он видел неясные силуэты предметов. Видел проблесками, вспышками, но он видел. Он мог бы полететь хоть сейчас. Да, опасно. Но летать — это такой кайф, почти как секс, но здесь ты один и с тобою только небо. Такой невероятный кайф, что опасность не страшила.

Драко сжал древко метлы и вспомнил парк — то место, где летал с друзьями. Когда у него еще были друзья. Там есть открытая площадка. Он просто полетает, а потом опустится на землю. Он видит достаточно. Гермиона не одобрит. Но ей и не нужно знать — он не хотел расстраивать ни ее, ни маму.

Драко впервые вышел в парк сам. Один. Без помощи матери и Типпи. Не аппарировал, а именно вышел. И без помощи трости.

Как много ему стало доступно! Хотя бы просто идти. Идти, натыкаясь на кусты, блуждая по дороге, но все-таки идти самому без помощи магии.

Дойдя до места, где не было деревьев, Драко сел на метлу. Она откликнулась. Все его тело откликнулось. Драко успокоил участившееся дыхание — и приказал метле лететь. Метла резко устремилась вверх. Ноги оторвались от земли. Драко качнулся вбок, но тут же вернул равновесие. Адреналин и громкий стук сердца.

Ветер бил в лицо. Ослепляющий белый свет облаков впереди. Драко закричал. Он летел! Он видел. Видел смутно, но он все еще был тем же самым Драко — здоровым, сильным, уверенным, где-то в глубине души он все еще оставался собой.

Тело помнило, как управлять метлой. Драко мог бы лететь и с закрытыми глазами. Столько лет тренировок не прошли зря. Он попробовал опустить древко вниз и сделать пике. Вышло опасно, все-таки он давно не тренировался. Тогда Драко просто устремился вперед. Просто наслаждаясь ветром, обжигающим щеки, туманом облаков, ощущением себя настоящего.

Он не знал, как долго летал. Рябь света. Взблески. Наплывы тьмы. Неясные предметы перед глазами смешивались в одно пятно. Пора возвращаться.

Драко начал снижаться. Снова океан света стал зыбким. Неясные очертания перед глазами распадались на полутени. Его охватила паника, когда он подумал, что где-то под ним деревья и парк. Ему надо найти чистую площадку, чтобы приземлиться, а он переставал видеть!

Драко пытался найти место, где нет деревьев и кустов, но головокружение и боль в висках не давали ему сосредоточиться. Он сбавил скорость, как мог. Все смешалось перед глазами. Где-то должна быть земля. Паника. Боль. Вспышки перед глазами. Мешанина образов. А потом метла резко затормозила, и он почувствовал, что падает. Удар. Еще. Боль.

Боль.

И темнота.

— Драко…

Быстрое прикосновение к лицу.

— Ну наконец-то ты очнулся. — Голос, к которому он так привык.

Драко распахнул глаза.

— Где я?

— В своей комнате.

— Я ничего не вижу.

— Конечно, — ее голос дрогнул, — ты так ударился.

Гермиона только что закончила накладывать исцеляющие заклинания и, судя по всему, у нее получилось хорошо, раз Драко пришел в себя.

— Но я видел. Очертания предметов, — сообщил он.

— Зачем ты полетел? — спросила она строго. Гермиона и злилась на него, и беспокоилась, и была рада, что эти два дня наконец прошли, и они снова вместе. Что бы это «вместе» ни значило.

— Потому что я хотел. И потому что я могу.

— Ты еще недостаточно хорошо видишь.

— Я скучал по тебе.

— Прекрати! Ты не смог приземлиться. Твоя метла торчала из земли. Точнее, ее половина. А сам ты лежал на земле. Ты пропахал несколько метров. Тебе ужасно повезло, что ты всего лишь получил небольшое сотрясение. И что я вернулась вовремя!

— А ты скучала по мне?

— Ты все-таки ударился сильнее, чем я думала.

Голова гудела. Драко плохо помнил, как приземлился. Он помнил только, как летел. От воспоминания мурашки восторга пошли по коже и даже темнота, которая его окружала, как будто стала не такой плотной.

— Это было здорово.

— Падать?

— Лететь.

Гермиона нанесла мазь на его расцарапанную руку.

— Ай! — заорал он. — Мама знает, что со мной случилось?

— Нет, — ответила Гермиона и добавила: — Ты должен был подумать о маме, прежде чем сел на метлу.

— Не говори ей.

— Не скажу. — Уж кого кого, а Нарциссу она не могла так расстраивать.

— Спасибо.

— Драко, ты не должен был…

— Я знаю!

— Ты слишком нагрузил глаза. Неужели ты не помнишь, что бывает, когда глаза слишком нагружают?

— Как ты тут оказалась? Я думал, ты будешь только завтра утром.

— Я решила вернуться раньше.

Гермиона доделала все дела в центре, наконец решилась нанять грамотного управляющего. Конечно, финансово это будет тяжело. Но она что-нибудь придумает. Вечером она собиралась поужинать с друзьями в Норе, но ещё утром ее стало мучить тянущее неприятное чувство. Ее тянуло обратно в мэнор и так сильно, что она не могла найти себе места от беспокойства. В конце концов, она отменила встречу и успела в мэнор вовремя. Как раз, чтобы увидеть, как Драко пытался приземлиться.

— Сегодня мы не будем делать процедуру. Тебе надо отдохнуть. И тебе надо переодеться. Твоя одежда выглядит так, как будто ты пропахал по земле несколько метров.

— Где ты научилась язвительности?

— Говорят, с кем поведешься… Где твоя одежда?

— В шкафу.

Драко начал садиться на кровати. Боль в голове прошла. Кожа, куда Гермиона нанесла мазь, зудела. Значит, всё заживает.

Гермиона отошла к шкафу, чтобы выудить оттуда чистую одежду.

— А ты не будешь подсматривать? — Драко поднял бровь.

— Как будто я не видела голых мужчин, — ответила она отворачиваясь. — Ты не забыл, что я колдомедик?

Гермиона открыла дверцу шкафа, а краем глаза взглянула на Драко. Он уже сел на кровати. Гермиона достала брюки и снова взглянула на него. Верхние пуговицы его рубашки уже были расстегнуты, и он продолжал вынимать оставшиеся пуговицы из петель. Гермиона достала свежую рубашку и брюки и взглянула на него опять.

Драко не видел ее, но он чувствовал на себе ее взгляд.

— Ты же говорила, что не будешь подглядывать? — Он снял рубашку и потянулся к пряжке ремня.

Гермиона отвела взгляд, а вещи, как назло, упали на пол.

— Я такой привлекательный, что у тебя всё валится из рук?

— Не льсти себе. — Гермиона быстро подняла вещи.

Она, действительно, смотрела в сторону, когда подошла к нему и всучила ему брюки и рубашку.

— Тебе еще что-то нужно? — спросила она.

Драко расправил рубашку, которую она ему дала, и просунул руку в рукав. Гермиона могла видеть краем глаза, что у него на груди родинки.

— Драко… — она заметила, что рубашка перекосилась, потому что он вдел в петлю не ту пуговицу. — Я помогу…

Гермиона подалась к нему. Так быстро, как могла, расстегнула ту самую пуговицу и начала застегивать рубашку снова. Она старалась не касаться его, но пальцы соскальзывали с петель, пуговицы застревали. Одна. Другая. Сколько их тут?..

— Все?

— Нет… Сколько же тут пуговиц? — Она застегнула ещё одну и поняла, что осталась последняя. Почему их так мало?

Гермиона пыталась смотреть на свои руки, но взгляд скользнул выше. По его груди. Шее. На лицо. И губы.

Почему они такие красивые? Она вдруг поняла, что хочет дотронуться до них. Нет, не потому, что желает касаться его, конечно, нет! Она просто желает почувствовать ещё раз, как ощущается совершенство.

— Знаешь, Гермиона… — сказал Драко, вспоминая полет. Вспоминая свободу. — Я думал, что сделаю это, когда смогу видеть тебя… но представь, если бы я разбился… — он вдруг замолчал.

— Сделаешь что? — Гермиона коснулась последней пуговицы. — Что, Драко?

И тогда его ладони легли чуть ниже талии. Он провел руками вверх, очень медленно, как будто пытался почувствовать, действительно ли перед ним Гермиона. А затем наклонился. Он не видел ее, но его губы безошибочно коснулись ее губ. Может, ему повезло. А, может, она сама искала его поцелуй и сделала то невесомое, незаметное со стороны движение в его сторону, которое все решило. Пуговица выскользнула из руки. Гермиона закрыла глаза. Нежно скользнула по его губам, ощутила изгиб, которым всегда любовалась. Провела по его груди ладонями. Позволила себе прижаться к нему. Раскрыла губы, чтобы почувствовать его горячий язык и ответить.

Сердце отсчитывало секунды.

Ладони сами притягивали его за шею. Ближе. Еще ближе. Так близко — и всё равно не хватает. И это был и полет, и бесконечность, и поцелуй. Но она не могла упасть и разбиться. Собрав остатки воли, Гермиона отодвинулась.

— Ты не думал обо мне, когда сел на метлу и чуть не разбился.

— Я думал о тебе, — признался он. — Если бы я не думал о тебе, я бы полетел еще раньше, когда только начал видеть свет.

* * *

Утром она вернулась со свежей мазью. Как же ей хотелось отругать его! Может, он теперь вообще не будет видеть!

Драко сел на стул. Гермиона привычно подошла к нему с мазью. Он, конечно, мог сделать это сам. Точнее он должен был сделать это сам. Они оба это понимали, но Гермиона скользнула взглядом по его лицу, по глазам.

— У них очень красивый цвет, у твоих глаз, — она действительно ими любовалась, — серый… такой… который, когда светит солнце, становится голубым. Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо. Лучше, чем после того, как падал с метлы в Хогвартсе.

Драко закрыл веки, и она коснулась его глаз. Она вкладывает в него столько усилий… Уделяет ему столько внимания…

— Ну вот, готово. Теперь твоя очередь.

— Конванессе, — произнес он, вспоминая момент, когда вчера в темноте услышал голос и понял, что этот голос ее.

Вокруг него вспыхнула магическая сила. Темнота перед глазами дрогнула.

— Как ты?

— Снова вижу свет. А предметы — нет.

— Ты их скоро увидишь, — сказала она.

Раз уж он снова смог увидеть свет, значит справится и дальше. Когда они расстанутся, а это случится очень скоро, она будет присылать ему свежую мазь с совой. Она уже обдумала это.

— Ты давно мне не читала, Гермиона.

Она замерла, поняв, что он назвал ее по имени.

— Ты же можешь сам зачаровывать книги.

— Я устал слушать только свой голос.

— Мы еще не докончили читать про Питера Пэна. И я бы хотела, — сказала она, — чтобы последнюю главу мне прочел ты.

Драко усмехнулся. Он сделает это — и очень скоро.

— Расскажи мне, какой сегодня день. Я вижу свет. Наверное, солнечно?

— Нет. Сегодня пасмурно, но светло.

— Собирается дождь?

— Может быть. Пока просто пасмурно. И серо. Ты знаешь, я, наверное, позавтракаю в парке, пока не пошел дождь.

— Хорошая идея. Я ещё не завтракал.

* * *

— Нам разморозили счета, — сказал Драко. — Мама сообщила вчера вечером. На выходные тут будут все. Все приятели семьи, которых мы не видели эти три года.

Он усмехнулся зло.

Гермиона не следила за делом Малфоев. Платили ей вовремя. Она даже не знала, что их счета были заморожены. Хотя один домовик на такой огромный дом… стоило догадаться.

— Твоя мама пригласила меня.

— Ты будешь самой красивой на этом ужине.

— Ты ведь меня даже не видел, — ответила она. — За три года я могла сильно измениться…

Драко ухмыльнулся. Гермиона подумала, что он решил, что она напрашивается на комплимент.

— Я видел тебя. Когда ты собиралась переместиться в Лондон. Не очень ясно, но видел…

— И ты не сказал?!

— …и да, ты красивая.

Ей никогда не говорили, что она красивая. Только однажды — это сказал Виктор, и она почти поверила ему. Умная и целеустремленная — в этом она не сомневалась никогда, но красивая…

— Ты уже решил, что будешь делать, когда тебе полностью вернётся зрение? — спросила она быстро, чтобы скрыть смущение в голосе.

— Буду летать?

— И только?

Драко пожал плечами.

У него столько возможностей! У него есть деньги и ум — и теперь, когда ему открыт весь мир, он мог бы сделать столько хороших дел!

— У тебя столько возможностей, Драко…

Гермиона обвела взглядом его парк. Взглянула на огромный дом, на розовые кусты, на изящные приборы, которые Типпи дал им для завтрака на природе (вместе со сконами, маслом в фарфоровой маслёнке, крохотными баночками — одна с малиновым вареньем, другая с апельсиновым мармеладом и третья с лимонным курдом — вазочкой свежей черешни и корзинкой с круассанами и булками с заварным кремом).

— Ты обещала мне почитать.

Это, конечно, значило, что разговаривать про свое будущее он не желает.

— Хочешь, я почитаю сказку? — предложила Гермиона.

— Сказку? — Драко поднял бровь. — Мне казалось, мы уже выросли из сказок?

Гермиона невольно улыбнулась. Малфой не знал, как живут маглы, в мире, где магии нет. Он даже не осознавал, что сам живет в сказке и каждый день использует волшебство.

— Мы и так живем в сказке.

— Почитай.

Не то чтобы Драко очень хотел послушать сказку, но лучше это, чем говорить о будущем, которое казалось таким зыбким. Он знал, что будет летать, когда ему вернётся зрение. Но Гермиона спрашивала о другом. И об этом он ещё не думал. Он не знал, как распорядится своим временем и деньгами. Наверное, поедет путешествовать. Но сейчас всё, что ему хотелось, — чтобы Гермиона не уходила. Наверное, это единственное, что он знал точно.

— Так вот, — Гермиона прочистила горло. Немного страшно читать ему сказку, которую написала сама. — «Так одуванчик узнал, что значит появиться на свет…»

И когда она дошла до момента, в котором бабочка улетела, она увидела, что Драко напрягся.

— Почему одуванчик? — спросил он, когда Гермиона закончила читать.

— Он горький, но из него делают салаты, а из лепестков варят мед. Он выглядит незамысловато, но похож на маленькое солнце.

— И это все? Розы вкусно пахнут и выглядят получше, из роз варят варенье, а у моей мамы всегда на туалетном столике стоит розовая вода.

Гермиона приготовилась было, как в школе, прочитать лекцию о том, что это так не работает. Не получится писать о розе, если ты услышал историю про Одуванчик. Но Малфою это, видимо, было не нужно. Розы или одуванчики… какая разница? Пустые разговоры, от которых она испытывала странный дискомфорт, или одно действие.

Она не хотела сдаваться так просто, ведь Рона она постоянно затыкала. Но Малфой это не Рон. Возможно, Малфой знает какой-то секрет, как сделать так, чтобы с ним рядом ее потребность доказывать свою правоту пропадала.

— Одуванчик умеет летать, — проговорила она, прежде чем его губы накрыли ее.

Одуванчик порхает

Так одуванчик узнал, что значит «появиться на свет». Свет был теплым и мягким. Свет был всюду. Даже больше — весь мир был сплошным белым светом. Вскоре в этом сплошном свете стали появляться зеленые, голубые и серые пятна. Это роща, это город, а это карниз, на котором я родился, — появлялось в головке одуванчика. Откуда пришло это знание, он не понимал, да он и не задавался таким вопросом. Он просто знал, что есть мир, есть он, и в этом мире он абсолютно счастлив.

Одуванчик потянулся.

Теперь он мог видеть, что под карнизом находится залитый солнцем балкон, а на балконе в изящном ящике сидели прекрасные создания с круглыми пушистыми листьями, на которых блестели серебристые капельки росы. Чуть прикрыв глаза, цветы подставляли солнцу кокетливые лиловые головки.

— О, красавицы! — воскликнул одуванчик.

Головки повернулись к нему, и на прелестных мордашках появилась гримаса отвращения.

— Боже, что это? — сказал один из лиловых цветков, сидевших чуть выше других.

— Это одуванчик.

— Я знаю, что это! — ответила сиреневая головка. — Но как он забрался на карниз?

— Одуванчики должны расти на земле, — сказал третий цветок.

— Одуванчик — это сорняк, — добавил четвертый.

Одуванчик весь скукожился и притих. Он вдруг понял, что отвращение на лицах фиалок — а это были они — появилось из-за него.

Неужели я, правда, так ужасен?

— Ты видела эту круглую рыжую голову? — смеялись фиалки внизу. — А эти острые гладкие листья? А как он отвратительно пахнет… Я видела, как однажды одуванчик понюхал щенок, а потом кашлял всю ночь…

Он был самым безобразным созданием на свете — это знали все.

Одуванчик поднял и сжал лепестки, чтобы никто не мог его увидеть, — ведь он был самым отталкивающим созданием на земле. Он просидел так целый день и лишь под вечер, приоткрыв лепестки, увидел что воздух уже синеет. Весеннее утро превратилось в ночь. Фиалки уже уснули. А одуванчик, поняв, что пропустил целый радостный день, вздохнул и снова закрыл лепестки.

Проснулся он оттого, что что-то легкое и горячее, как солнце, гладило его по головке. Сначала одуванчик решил, что его касалась своим нежно голубым лепестком одна из фиалок. Но тут существо взлетело.

— Кто ты?

— Бабочка.

И одуванчик увидел на ее голубых крыльях желтые, как маленькие солнца, пятна.

— Как ты прекрасна! — воскликнул одуванчик чуть слышно, скорее самому себе. Он и боялся услышать в ответ слова презрения, и не мог сдержать восторг.

Бабочка прильнула к нему. Вонзила в цветок тоненький хоботок и пила, пила нектар.

Бабочка прикоснулась к каждому источающему сладкий нектар лепестку.

Она прилетала к нему каждый день, а снизу на него смотрели вытянувшиеся сиреневые головки фиалок. В такие моменты, осознавая свое превосходство над соседками, одуванчик чувствовал, что в его любви с бабочкой появляется что-то корыстное.

Если она улетит, то кем стану я?

Словно в ответ на его страхи, одним серым прохладным утром одуванчик почувствовал, что нектара в нем стало меньше.

Накрапывал дождь.

— В тебе стало меньше нектара, — сказала бабочка в тот день.

— Что это значит? — спросил одуванчик, хотя и сам всё прекрасно понимал.

— Это значит, что я полечу искать нектар на других цветах.

— На других цветах! — воскликнул он, и, наконец, сказал то, о чем думал все эти дни: — А как же я?

Бабочка порхала над ним, и солнца, нарисованные на ее крыльях, сияли в тот пасмурный день. Бабочка в последний раз прикоснулась к нему дрожащими крылышками. Поднялась в воздух, замерла, вздрогнула — и полетела. Одуванчик смотрел, как исчезает вдали сияющее пятно, и казалось ему, что то растворяется его сердце. Бабочка, действительно, полетела к другим цветам. Казалось, весь сок одуванчика стал наполнен горечью. И если бы его довелось попробовать кому-нибудь, то его язык разъело бы желчью.

— Бабочки всегда так делают, — сказал голос, который звучал буквально отовсюду.

— Как?

— Они летают с цветка на цветок и ни к кому не привязываются. Их любовь ничего не стоит.

— А ты откуда знаешь?

— Я знаю их сотни тысяч лет.

И тогда одуванчик понял, что с ним говорило Солнце.

— А что же делать мне? Фиалки надо мной смеются.

— Они судят тебя только по твоему внешнему виду.

— А бабочка?

— Есть еще пчелы. Они сделают из твоего нектара сладкий мед. Мед заберут люди и будут им питаться.

Одуванчик не знал, что такое пчелы и мед, да и люди, которых он каждый день видел под карнизом, не вызывали особой симпатии. Ему только хотелось знать, что случится с ним, когда нектара в нем не станет.

— Скоро в тебе не станет нектара, — сказало Солнце в ответ на его мысли, — но это не значит, что ты исчезнешь.

— А что со мной будет?

Солнце улыбнулось и снова ушло за тучи.

Лето продолжалось. Пчелы прилетали собирать нектар с его лепестков. Они прилетали каждый день, и теперь одуванчик знал, что он полон, нужен и прекрасен. Он знал, что был самым ярким, самым сильным, самым полным сладкого сока цветком. Он был счастлив отдавать и быть нужным.

К концу июля одуванчику стали сниться сны, что он летит. Во сне он был так высоко, что видел то, что не могли видеть другие. А еще он мог находиться в нескольких местах одновременно. Но открыв глаза, понимал, что, как всегда, пригвожден к карнизу.

Кое-что изменилось — он стал выше. Теперь он мог видеть то, что не видел раньше. Оказалось, что за городом и рощей — там, где исчезла бабочка, — раскинулось море.

Но больше ничего не менялось. Он не мог полететь.

В начале августа похолодало. Другие цветы раскрывались внизу на земле. Важные гладиолусы и мохнатые астры радостно встречали мир. Их мир был спокойным, прохладным и неспешным, совсем не таким, каким был, когда одуванчик появился на свет. Но это не тяготило. Так надо.

Проснувшись однажды холодным ветреным утром, одуванчик почувствовал, что стал другим. Дождь шел сплошной стеной — и в мутном отражении одуванчик увидел, что на его голове появился седой хохолок.

Дождь прекратился, Солнце снова заливало все вокруг заметно похолодевшими лучами, но ветер продолжал качать деревья на улице, и фиалки на балконе, и его самого. Одуванчик раскрыл головку, как делал это прежде, встречая Солнце и новый день. В нем совсем не было нектара: лепестки были жестки и сухи. Серебристым облаком парили они над головой, и казалось — одно движение воздуха — и разлетятся.

Ветер яростно хлестал — и вдруг обрушился со всей силы на карниз. Но одуванчик не сопротивлялся.

* * *

Солнце сияло и грело лучами. Одуванчик летел над лесом и рекой. Его было много, и все его части путешествовали. Вокруг был огромный мир, который им не терпелось узнать. Так прошел этот день, который для них был целой жизнью. А к вечеру они упали где-то над лесом, чтобы снова раскрыться весной и встретить мир, который каждый год ждет их после долгой зимы.

Древко разломилось на две части. Волшебная проволока, которая связывает прутья, была повреждена, и прутья выпадали из пучка. Простое репаро тут не поможет, иначе никто бы не носил метлы на техобслуживание. Но ничего, однажды отец учил его чинить метлу, и Драко кое-что помнил из его наставлений. Отец вечно требовал, чтобы он больше времени уделял учебе, еще и с Гермионой сравнивал. В чем-то папаша был прав — знания, как чинить метлу, ему действительно сейчас пригодятся.

Драко представил кабинет отца и аппарировал туда.

В последний раз Драко был тут, когда во время грозы искал Гермиону, но тогда он не решился войти. И вот он стоял там, дрожа от холода в летний день. Пахло затхло, видимо, кабинет давно не проветривали.

Сквозь спертый воздух пробивался запах кожаного отцовского кресла, на котором Драко сидел, когда был ребенком. Где-то тут отцовские большие часы. Его бумаги. Отец вечно был занят. Но иногда он позволял сидеть с ним в этом кабинете, и тогда Драко был по-настоящему счастлив. Драко нащупал кресло и сел.

Если бы не отец, его жизнь сложилась бы иначе! Если бы не отец, он был бы совсем другим человеком! Сколько раз он так думал. Но сейчас, сидя в холодном отцовском кресле, похожем на трон (Драко помнил прекрасно, как оно выглядит) и вдыхая запах из детства, внутри поднималось другое чувство. Драко не хотел ощущать это подавленное чувство. Ненависть к отцу чувствовать не так больно. Не так больно! Ведь отец никогда не вернется. Он не вернется никогда! Его не выпустят из Азкабана. Лучше всего об этом говорило то, что теперь, когда их счета разморожены, часть денег перейдет к нему как к главе семьи. Теперь — главе семьи. А он даже не знает, что делать. Как бы он хотел поговорить с отцом. Спросить его совета. Но их отношения… Они развалились, как развалилась его метла, и простого репаро не хватит, чтобы их починить. Поэтому лучше ненавидеть. И Драко хотел ненавидеть отца. Но чувство, которое поднялось в груди и которому Драко так отчаянно сопротивлялся, теперь нельзя было отрицать. Он любит отца. И он сидел в отцовском кресле и плакал, потому что, как бы больно ему ни было, он его всегда любил.

Когда слезы сменились спокойствием, Драко нащупал ручку ящика в письменном столе и открыл его. Он искал на ощупь среди множества предметов, пока не нашел коробку, где лежали разные отцовские артефакты.

* * *

Вечером Гермиона отправила Драко свежее зелье. Она хотела, чтобы он провел процедуру самостоятельно. Позже она ждала его в гостиной, но Драко не пришел. Книга про мальчика, который не хотел взрослеть, так и лежала нераскрытой на диване — там, где они обычно сидели вдвоем.

Была уже ночь, Гермиона возвращалась в спальню. В комнате Драко была открыта дверь, внутри темно. Впрочем, там редко включали свет. Луна в окне освещала комнату, и, заглянув, Гермиона увидела Драко, сидящего на полу у стены. Она решила зайти. Зажгла свет и обнаружила, что бутылек с зельем стоит нетронутый на столе.

— Ты не нанес мазь. — Гермиона подошла к столу.

Драко повернул голову на звук ее голоса.

— Забыл.

— Забыл?

— Задумался.

— Драко!.. — Она взяла мазь и опустилась с ним рядом. — Закрой глаза.

Гермиона зачерпнула мазь и стала массировать веки.

— Ну вот, готово. Теперь произнеси заклинание.

Драко сделал, как она сказала.

— Ну как?

— Ничего.

— Драко, ты не можешь вот так забыть про свое лечение…

— Я действительно случайно.

Она увидела обломки метлы на полу: прутья в беспорядке лежащие на ковре, покореженная проволока и две части древка. Рядом был брошен моток золотистой проволоки, которой, скорее всего, Драко должен был скрепить прутья.

— Ты не собрал метлу?

— Нет.

— Почему?

— Не хочу.

— Не хочешь чего?

— Собирать метлу!

— Я не о том. Почему ты не хочешь ее собирать, ведь ты так старался?

Драко помолчал, затем сказал:

— Я не знаю, что меня там ждет.

Он боялся?

— Там август. И солнце. И твоя метла. Там прекрасный мир, — сказала она, — который ждет тебя.

Он зло рассмеялся.

— Люди, которые тебя любят, — продолжила Гермиона.

— Никто меня не любит.

— Тебя обязательно кто-то любит. Просто ты пока не знаешь об этом.

Она оглядела его, впитывая каждый штрих. Растрепанные волосы, линию челюсти, родинку на щеке, губы, которые целовала. А потом Драко поднял палочку — свет потух, тяжелые портьеры закрылись. В комнате стало очень темно. Ничего не видно. Сколько ни распахивай глаза — темнота. И страх.

— Вот так я чувствую себя большую часть времени, — сказал он.

Гермиона несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, чтобы унять панику.

— У меня все равно никогда ничего не получается, — продолжал Драко.

— С чего ты взял? Ты смог увидеть, ты смог снова полететь, ты попал в команду по квиддичу в школе…

— Но все испортил отец со своими метлами! Все решили, что это он купил мне место. Все испортил отец и… ты. Это ведь ты сказала, что я попал в команду только из-за метел.

Тогда ей действительно казалось, что Драко попал в команду только из-за метел… и…

— Мне жаль, что я это сказала.

О чем она думала? Случайный поцелуй (два поцелуя, которые она не забудет) не мог исправить их отношения. Ей надо идти отсюда. И когда она уже собиралась встать, Драко сказал:

— Мне тоже жаль. Мне жаль, что я назвал тебя грязнокровкой.

Гермиона нащупала его руку. Этот жест стал их личным жестом поддержки. Но теперь Гермиона чувствовала, как его палец скользит по внутренней стороне ладони, и это движение было больше похоже на ласку, чем на дружеское прикосновение. А когда он потянул ее на себя, это всё равно было неожиданно. Неожиданно и невыносимо желанно.

— Я слышу, как стучит твое сердце.

Надо встать с него.

— Оно всегда стучит.

— Оно стучит очень быстро, — Драко коснулся ее. — Очень, очень быстро. Практически выпрыгивает из груди.

Он вел ладонью по ее спине, чувствуя ткань, которая отделяла его от нее. Запустил руку в кудрявые волосы, нащупал палочку. Глухой удар о ковер, куда он бросил ее. Волосы Гермионы рассыпались по его груди. Драко запустил в них ладонь и притянул ее лицо к своему. Тепло и запах ее дыхания, такой личный и такой знакомый, — он знал его, ведь она столько раз склонялась к его лицу, ведь он целовал ее. Дважды. Но тогда он целовал ее не так, как ему хотелось. Стук ее сердца стал рваным. Драко потерся носом о ее нос, чувствуя, как ее губы касаются его. А затем он ее поцеловал. Притягивая за волосы ближе. Показывая поцелуем все, что желает с ней делать. Она отвечала с такой же готовностью.

А потом Драко отстранился. В комнате снова вспыхнул свет. Гермиона зажмурилась.

Драко поднял палочку. Ее поцелуй всё еще ощущался на губах. Грудь наполняли чувства, которые он сам не понимал. В которых пытался разобраться. Привести к логическому знаменателю.

— Конванессе, — произнес он.

— И?

Ее очертания вспыхнули перед глазами.

— Ты красивая.

* * *

Гермиона потянулась к столику; там на цепочке лежал кулон, который вчера был на шее Драко. После, когда он включил свет, то протянул ей кулон и сказал, что теперь он ее.

Ей, конечно, захотелось узнать тут же, что это за кулон, ведь в нем чувствовалась магия. Но сначала они провели процедуру. Затем Гермиона подняла украшение со стола. Это была металлическая сфера с камнем внутри, а в середине камня клубился туман. Гермиона присмотрелась. Воспоминание. Кажется, это воспоминание Драко, потому что она видит его. Он целует девушку.

Да, это его воспоминание. Она точно знает, что это воспоминание его, потому что девушка — это… это она сама. А затем ее засасывает в изображение.

Полная темнота. Сердце снова идёт вскачь, когда она чувствует прикосновение его губ к щеке. Он не целует ее, нет. Губы движутся по лицу, целомудренно, едва касаясь. Изучающе. Каждый миллиметр.

Она тоже хочет почувствовать его лицо. Касается его губами. Вечерняя щетина на щеке. Запах его кожи.

И когда он обнимает ее, в грудную клетку вжимается какой-то предмет. Драко отстраняется. Она скользит пальцами по его груди. Касается горячей от жара его тела цепочки. Кулон.

Ее кожа. Ее ладони на груди. Сколько же у него чувств! Но когда он пытается сформулировать для себя, что именно чувствует, то впадает в ступор. И слова, которые он хочет ей сказать, застревают внутри.

— Ты… — шепчет он, чувствуя, что от ее прикосновений проваливается в туман, — ты мне очень…

Очень нравишься. Очень, очень нравишься. Больше, чем нравишься. Наверное, именно это люди называют тем самым словом. В жизни столько хорошего, которое он просто не видел, как не видел в прошлом ее.

Драко открывает глаза. Темнота не кажется такой тяжелой, как обычно. Он видит Гермиону. Снова.

А затем воспоминание уходит.

Сердце часто стучало, по телу разливалась нега. Если он хотел признаться ей в своих чувствах, то это… это было…

— Что скажешь?

— Это омут памяти?

— Да. Трансфигурированный так, чтобы воскрешать воспоминания двоих. Романтическая безделушка, которую хранят в моей семье. Когда один опускает в омут свое воспоминание, второй, глядя в него, сможет пережить общее воспоминание ещё раз. Помолвка. Первый поцелуй. Рождение ребенка. Рождество. Как будто ты снова там. Так мне рассказывала мама. Я знаю, что у нее есть один такой омут. Этот я нашел у отца в кабинете, — сказал Драко, а потом добавил: — В омут можно заключить только одно воспоминание за раз. Если ты поместишь новое, то предыдущее исчезнет. Ты просто смотришь на камень, вспоминаешь то, что вы пережили вдвоем, и ваше воспоминание появляется в камне. Я думаю, это поможет твоим родителям.

Гермиона взглянула на Драко. Его глаза были направлены на нее, хотя, она знала, что он ее не видит. Ей захотелось броситься ему на шею, поцеловать его…

— Спасибо, — только и смогла проговорить она, а потом заплакала.

Сегодня весь день Драко видел проблесками. Зелёные пятна сада в окне, которые смог рассмотреть, когда далеко за полдень всё-таки встал и распахнул портьеру. Гермиону. Ее темные кудри. Веснушки на лице. Губы, которые целовал. Мир то исчезал, то появлялся перед глазами. Не хватало чего-то — какой-то небольшой детали, чтобы заклятие ушло полностью.

Мир не страшил его больше. Вчера Драко хотел увидеть лицо Гермионы, когда она смотрела в сфере их поцелуй, — хотел и не мог. Он хотел снова летать. Метлой у него не получилось сегодня заняться — он встал слишком поздно, а после обеда дом готовился к приему гостей.

К вечеру, когда дом стал наполняться людьми, которых Драко видеть не хотел, всё снова погрузилось в полумрак. Драко слышал голоса, но не знал, кому они принадлежат. Кто-то хлопал его по плечу, с ним здоровались. Миссис Гринграсс — понял он из разговора мамы. Отец Тео. Другие люди. Драко поспешил сесть за стол. Хорошо, хоть ужин был неформальным, и ему не приходится исполнять обязанности главы семьи.

Гермиона еще не появилась. А может, она уже была в столовой, а он просто не видит ее. Драко вслушивался в гул толпы, пытаясь уловить звук ее голоса.

— Мисс Гринграсс. Астория, — донеслись до слуха мамины слова: она представляла гостей. — Гермиона Грейнджер, героиня войны, владелица реабилитационного центра для жертв войны. Мисс Грейнджер помогает Драко восстановить зрение.

Наконец, он почувствовал, что она села рядом, как садилась обычно, когда читала ему. Всегда рядом, чуть касаясь коленом его бедра. Сегодня у нее другой парфюм. Приятный, но… Ее рука коснулась его ладони и мягко провела по ней. Сердце забилось чаще. Драко хотел было придвинуться к ней ближе, но какое-то чувство внутри говорило, что что-то не так. Что-то было не так.

— Привет, Драко, — сказала она. Это была не Гермиона.

Он ведь и забыл голос Астории. Он привык к другому голосу за эти дни. К другому запаху. К другой ауре. К другим ощущениям.

— Спасибо, что пригласил нас.

Астория снова коснулась его, и в этот раз Драко отдернул руку.

Перед глазами возникло жёлтое пятно.

— Привет, — прозвучал голос, который он искал, и Драко понял, что Гермиона села за стол напротив него.

Гермиона зашла в столовую и сразу же увидела Драко. Сегодня она была в платье, которое надевала на его день рождения. Платье, которое в городе ей будет некуда надеть. Слишком простое для министерских приемов и слишком нарядное, чтобы носить его днем. Жёлтое, как одуванчики, жёлтое, как лимонад, жёлтое, как солнце, — это платье было для Драко. А он все еще не может его увидеть.

Пока миссис Малфой знакомила ее с гостями, рядом с Драко села Астория, с другой стороны — какой-то пожилой мужчина. Наконец, Гермиона освободилась и села напротив Драко. Его взгляд скользнул по ней. Он не увидит ее, скорее всего, но Гермиона улыбнулась ему.

— Ты давно помогаешь Драко? — спросила Астория. Астория такая красивая, в дорогом, очень дорогом платье, с очаровательными локонами, легким макияжем. И куда умнее, чем кажется, — подумалось отчего-то.

— Третий месяц.

— Ты ведь живешь в мэноре?

— Да.

— А твои родители?

— Они не живут в Англии.

— Почему ты решила открыть реабилитационный центр?

— Частная клиника — это очень выгодный бизнес, — вступил в разговор мужчина справа. Кажется, это был мистер Нотт, отец Тео, но Гермиона не была уверена. — Он должен приносить хороший доход.

— Это не приносит доходы. Мы назначаем пациентам символическую плату.

— Зачем же тогда вы это делаете? — спросил мужчина.

Ей хотелось помочь людям, которые в этом нуждаются. Но озвучь она это вслух — как наивно бы это прозвучало! Даже Рон смеялся над ее желанием открыть реабилитационный центр.

— Из-за моих родителей, — ответила Гермиона. — Они пострадали от одного заклятия. Я провожу исследования, чтобы их вылечить.

Кажется, и это показалось собеседнику недостаточным, и он сказал:

— Зачем открывать клинику, которая не приносит доход?

— Мы стараемся сделать так, чтобы колдомедицина была доступна всем нуждающимся, — ответила Гермиона.

— Мисс Грейнджер занимается благотворительностью, — вмешалась миссис Малфой.

— Это хороший способ уйти от налогов, — сказал собеседник. Кажется, он остался удовлетворен ответом Нарциссы.

Драко всё это время молчал, только на лбу прорезались морщинки, когда он вслушивался в их разговор.

— Говорят, Драко очень помогает твое лечение, — сказала Астория. — Драко, ты можешь меня видеть?

Драко почувствовал ладони на своих плечах. Его куда-то повернули. Он увидел очертания. Смутные.

— Только твой силуэт, — сказал он, вежливо сбрасывая с себя чужие руки.

К счастью, принесли первое блюдо. И затем весь ужин он не выпускал приборы из рук.

С Гермионой больше никто не говорил. Дафна, с которой они вместе учились, делала вид, что они незнакомы. Тео болтал с какой-то девушкой. Как бы высоко она ни поднялась, сколько бы ни сделала для мира, для этих людей она всегда будет вторым сортом. Впрочем… Какое ей дело до этих людей? Разве она встаёт утром ради них? Разве работает целыми днями ради их одобрения?

Гермиона отрезала кусочек мяса и запила вином. В конце концов, она здесь, чтобы хорошо провести время, а не для того чтобы переживать из-за чьего-то мнения.

Послышался смех Астории. А затем смех Драко. Он такой красивый, когда улыбается.

Астория весь вечер пыталась начать разговор с Драко. Он держался отстраненно. Но потом расслабился, когда Астория заговорила про школу. Гермиона не знала шутки, которые они вспоминали, половину участников тех событий тоже. Она даже не могла рассмеяться с ними вместе. Ничего, скоро время ночной процедуры. Они останутся с Драко… Как бы ей хотелось сейчас сидеть с ним рядом. Касаться его.

— Гермиона…

Драко протянул руку через стол. Наткнулся на блюдо. Гермиона отодвинула блюдо и протянула ему руку в ответ; Драко пожал ее.

Кажется, замолчали все. Секунду длилась тишина, а потом снова возобновились разговоры. Астория отвела взгляд и пригубила вино.

Драко взял бокал с водой. У него возникло неприятное чувство, едва он коснулся ножки бокала. Следовало попросить что-нибудь другое либо найти другой бокал и налить воды самому с помощью Агуаменти, но он слишком плохо видел. Он станет посмешищем, если что-нибудь разольет или разобьет посуду. Он и так чуть не сбросил со стола блюдо, когда потянулся, чтобы коснуться Гермионы.

Драко отпил. Вода как вода, он отпил еще, но дискомфорт внутри стал только сильнее.

— Нам надо поговорить… — шепнула Астория на ухо.

— Хорошо, — Драко напрягся.

— В Лондоне.

— Почему там?

— Слишком много всего накопилось между нами, — прошептала она. — И там нам никто не помешает.

— Нам и здесь никто не помешает.

— Здесь собрались все наши. Ты же не хочешь, чтобы нас начали обсуждать?

— Они и так станут нас обсуждать, если мы уйдем. — Драко отпил воду снова, превозмогая тревогу.

— Тогда пойдем в сад.

Стоит один-единственный раз поговорить с Асторией и наконец покончить с этим. Поэтому он сказал:

— У меня есть не более получаса. Затем у меня процедуры.

— Какие процедуры?

— Для глаз.

— А, это…

Нескрываемое пренебрежение в ее голосе больно кольнуло. Ее не было с ним, когда ему было трудно. И о помолвке с ним она никогда не вспоминала. Но вдруг всё это показалось совсем незначительным. Она была такой привлекательной. Внутри просыпалась симпатия, которой раньше не было, но почему бы ей не возникнуть сейчас?..

Драко только успел схватить трость, как Астория взяла его за руку, и он поднялся увлекаемый ею. Перед глазами высветилось жёлтое пятно — Гермиона. Его кольнул укол совести, но Драко подавил его, сказав себе, что скоро вернется.

Астория тянула его за собой. Наконец, стало прохладно, и по запахам, которые его окружали, Драко понял, что они в саду. Под ногами перекатывались камешки. Астория продолжала вести его прочь от дома. На грудь давило гнетущее беспокойство, но желание побыть с Асторией было сильнее, и Драко продолжал идти за ней.

— О чем ты хотела пого… — начал он, но не успел — Астория затянула его в аппарацию.

* * *

— Миссис Малфой, вы не видели Драко?

— Он аппарировал с мисс Гринграсс…

Гермиона попыталась сохранить безразличное выражение лица, но вряд ли у нее получилось. Разочарование было таким горьким. А Нарцисса продолжала:

— Мисс Грейнджер, я знаю, что это не входит в ваши обязанности, но не могли бы вы последовать за Драко. Он все еще видит недостаточно хорошо. И… — Миссис Малфой сделала паузу. — Признаюсь, мне не нравится эта девочка. Астория.

О! Ее просят последить за Драко. Как некрасиво. Он взрослый мальчик и сам знает, что делает.

— На его трость наложено следящее заклятие… — сказала Нарцисса. А потом, видимо, поняв, какие мысли крутятся в голове Гермионы, пояснила: — Я совсем одна. Мне помогает только Типпи. А Драко только недавно стал таким… спокойным. Раньше его все раздражало. Он взрывался по любому поводу. Он уходил в парк один, и я боялась, что он что-нибудь сотворит с собой… Драко еще ребенок.

Драко давно не ребенок, но кто же объяснит это матери. К тому же Нарцисса права, он всё еще видел очень плохо.

— Хорошо, я посмотрю, все ли с ним в порядке.

Нарцисса произнесла какое-то заклинание, взмахнула палочкой. В воздухе зазмеилась тонкая светящаяся нить — и на ее конце Гермиона увидела трость Драко.

— Ухватитесь за конец линии, за трость, — сказала Нарцисса, — и затем аппарируйте.

Гермиона коснулась изображения трости. Интересно, Драко что-нибудь почувствует? Она вдруг увидела полутемное помещение, много людей — и аппарировала туда. Тошнота от аппарации и грохот в голове. Кто-то толкнул ее плечом. Осмотревшись, Гермиона увидела диванчик, а на нем сидели такие знакомые люди. Гермиона поежилась. Панси, которая доставала ее в школе похлеще Малфоя, нахальный Блейз, Астория, которая сейчас целовала кого-то. Сердце заколотилось тревожно. Астория оторвалась от поцелуя, потянулась за коктейлем на столе, и Гермиона увидела человека, которого она целовала.

* * *

Драко сразу же окатила паника, когда перемещение завершилось и он внезапно оказался в незнакомом месте. Запах сигарет, долбящая музыка, голоса.

— Мы так не договаривались, — вяло сопротивлялся он. — Где мы?

— Ночной клуб в Лондоне.

Астория продолжала тащить его за собой. А потом он плюхнулся в кресло. Вспышки режущего света перед глазами.

— Смотри-ка, кто пришел. — Драко услышал знакомый голос, но увидеть говорящего не мог. — Это Блейз, дружище.

Когда-то они были друзьями. Но Блейз оказался одним их тех, кто быстро о нем забыл, когда он оказался в беде.

— Привет, Драко. — Второй знакомый голос. — Я Панси.

Панси не общалась с ним с тех, пор как он ослеп, а когда-то сама лезла ему в штаны. Драко почувствовал подступающую злость. Она ни разу не вспомнила о нем.

Впрочем, единственный человек, кто проявил к нему человеческое участие, была Гермиона Грейнджер. Она делала намного больше того, что оплачивала его мать. Гермиона стала его глазами и его другом, его поддержкой. Может быть, если бы она помогала ему в школе, Драко только посмеялся над ее наивностью. Он бы сразу же вернулся к бывшим друзьям, как только они вспомнили о нем. Но не теперь. Драко не знал, почему так произошло, но теперь он на все смотрел другими глазами.

— Как дела, приятель? — продолжил Блейз. — Говорят, ты уже что-то начал видеть?

— Отлично, — со свойственным ему умением скрывать свои истинные эмоции сказал Драко. — Я работаю над зрением.

— Вот, выпей, — сказала Панси и сунула ему в руку бокал.

Драко отпил. Какой-то неприятного вкуса сладкий алкогольный коктейль.

Панси и Блейз начали целоваться. Они думали, что он не видит. Но он слышал. Драко со злости выпил еще.

— А где Астория? — спросил он. Ему вдруг отчаянно захотелось, чтобы она была рядом.

— Я тут. — Его бедра коснулось что-то теплое. А затем он ощутил ее губы у уха. — Расслабься, Драко, здесь все свои.

Ее прикосновение стало казаться таким приятным. Драко вспомнил ее лицо. Вспомнил, как они целовались в нишах на седьмом курсе. Его охватили до дрожи те чувства из прошлого — по большей части сексуальное влечение, но сейчас ему было все равно. Астория была так близко. Ее губы так близко… Драко притянул ее к себе, чтобы поцеловать.

— … помолвка, — донеслось до его слуха.

Что она говорила? Он не слышал, он слишком хотел ее. Слишком хотел. Даже странно, что он так сильно ею увлечен… Впрочем, неважно. Что она говорит? Хочет возобновить помолвку. Но в этот раз скрепить ее магически? Непреложный обет. Какая ерунда. Он сделает все, что она захочет…

Если она хочет заключить непреложный обет, то он сделает это, лишь бы только она продолжала касаться его.

— Так значит, непреложный обет, — прошептала Астория на ухо. — Блейз и Панси выступят свидетелями.

— Может, просто объявим, что мы помолвлены?

— Обет или ты не получишь это, — Астория наконец поцеловала его, унося в дурман влюбленности. В тот момент он был готов сделать все для нее. Остаться с ней. Пойти с ней куда угодно. Но сначала…

— Мне нужно провести процедуру. — Он поднял палочку.

Астория. Блейз. Панси. Все вдруг замолчали. Драко не видел, но чувствовал, что все они смотрят на него. Он только произнесет «Конванессе», а потом они с Асторией сделают то, что она хочет. Но сначала надо вспомнить… вспомнить что-то приятное и удивительное. Гроза, прикосновение волос к шее, первые вспышки света перед глазами, утро после дождя со всеми его звуками, ароматами и пятнами света, полет, облака и он падает на нее, уставший, и целует. Гермиона.

Как с ним оказалась Астория? Неужели дело в алкоголе? Раньше алкоголь так не действовал на него.

Странное внезапно возникшее желание и влюбленность в Асторию. Откуда оно?

— Конванессе!

Драко помотал головой. А потом ему показалось, что он видит в тумане перед собой Гермиону в жёлтом платье, смотрящую прямо на него. Полосы резкого света, темнота — и снова зрение становится четким. Амортенция! Ему подлили амортенцию.

Астория… сладкий туман. А потом на ее месте лицо Гермионы. Встать и сделать к ней шаг. Она берет его за руку. Вихрь. Реальность сжимается и разжимается, чтобы выбросить его у ворот мэнора. Гермиона не выпускает его руку даже после аппарации. Забирает его палочку. Он очень зол. Хочет вернуться в тот клуб. А потом его пронзает Ступефай. И он вспоминает про амортенцию.

Интересно, почему Министерство до сих пор не запретило использование амортенции? Ведь заставить кого-то себя любить сродни Империусу. Человек становится рабом того, кто подлил ему любовное зелье. А судя по тому, как хреново ему сейчас, в амортенцию, вероятно, был подмешан какой-то наркотик.

Он снова может двигаться. Ступефай не держит больше. Кажется, уже утро. Перед глазами светло. Слышит голос Гермионы и уже давно. А второй голос — это голос мамы.

— Я буду присылать ему свежее зелье с совой, — говорила Гермиона, — и, если понадобится, к нему придет колдомедик от нашего центра.

Она все не так поняла. Впрочем, что она должна была подумать? Он ушел с Асторией, он целовался с ней в ночном клубе, он, кажется, даже порывался вернуться вчера в тот клуб, пока Гермиона не забрала его палочку. Но это все был не он! Это была амортенция! Он ни в чем не виноват. Единственная его вина, что он не прислушался к себе и выпил ту воду!

Драко сел на кровати. На нем вчерашняя одежда. В голове гудит. Мир расплывается перед глазами, вспыхивает, а затем проваливается в темноту.

— До свидания, миссис Малфой.

А затем слова мамы, которые Драко не разобрал, и удаляющиеся шаги. Неужели она даже не поговорит с ним?

— Гермиона! — голос прозвучал сдавленно и тихо. Драко откашлялся. — Гермиона!

Она не ответила, и Драко встал. На ощупь надел ботинки, проклиная свою беспомощность. Потянулся за палочкой, но не нашел ее на столе. Трость не стояла рядом с кроватью. На миг мир смутно высветился перед глазами — и Драко увидел, что трости нет в комнате. Вероятно, она осталась в том клубе.

Драко по памяти пошел к двери. В своей комнате он ориентировался хорошо, но уже в коридоре мир, который он не мог видеть, становился враждебным.

Слева по коридору лестница. Драко пошел в ту сторону.

Чтобы аппарировать из мэнора, нужно выйти в сад. Гермиона не могла уйти далеко. У него есть шанс догнать ее и поговорить.

Драко шел в темноте, делая неуверенные шаги. Слишком медленно. Слишком осторожно. Свернул влево, туда, где, по его ощущениям, должна начинаться лестница. Под ногой повисла пустота. Сердце екнуло. Драко инстинктивно выставил руки и ударился ладонью о стену. Он балансировал на краю лестницы, чудом удержавшись на ногах.

Ему показалось, что где-то внизу прозвучал голос Гермионы.

— Гермиона!

Она не ответила. Драко уперся в стену и шагнул вниз.

Стопы скользили по ступеням. Он спускался медленно. Очень медленно. Слишком медленно.

Разъяренная Гермиона Грейнджер была способна на любую глупость. Это он помнил по разбитому на третьем курсе носу. Ему надо поговорить с ней. Объяснить, что произошло на самом деле!

Ему надо увидеть!

Ему надо увидеть прямо сейчас! Без мази, без палочки! Ему просто это очень нужно!

Он не мог ее потерять.

Магия волной поднялась в теле и заискрилась у глаз.

На мгновение мир прояснился. Драко увидел знакомую с детства мраморную лестницу, покрытую шелковым ковром, который за время, пока в доме жил Волдеморт, из изумрудно-зеленого превратился в серый — так много по нему ходили грязными ногами. Мир снова погрузился в полумрак. Драко сделал еще шаг вниз. Снова мир стал четким перед глазами, и Драко смог перешагнуть через несколько ступенек. Мир снова исчез, и опять приходилось спускаться на ощупь.

Неужели он вот так ее потеряет?

Их чтения по вечерам.

Ее детскую восторженность миром.

Ее детское такое наивное удивление всему, что ее окружает.

Она так искренне радовалась всему — всем этим глупостям, которые он никогда не замечал. Зачарованный рисунок на фарфоре — олень, который начинал бежать, когда в чашку наливали воду. Как ее это восхитило! Драко даже захотелось увидеть тот сервиз самому. Розовые кусты, которые ей так нравились. Одуванчики, которые почему-то казались ей красивыми. Темные облака на закате, подкрашенные жёлтым и розовым по бокам — Драко только мог представлять их с ее слов. Неужели он все это никогда не увидит с ней вместе?

Как же ему хотелось, чтобы зрение вернулось! Мир снова вспыхнул перед глазами. И этих секунд хватило, чтобы Драко смог слететь по ступенькам в холл. Там зрение снова погрузилось в темноту. Драко сделал по памяти несколько шагов в сторону двери. Наткнулся на колонну. Значит, он верно идет к основному входу. А если он ошибся и пошел в другую сторону и сейчас находится где-то у библиотеки, где тоже стоят колонны? Тогда он точно ее упустит.

Мир снова высветился. Вот портрет на стене. На портрете его дед спит в своем роскошном кресле. А портрет этот находится в парадном холле.

Драко смутно увидел дверь впереди.

Там, за дверью, огромный мир, который ждёт его, и женщина, чувство к которой сейчас стало таким ярким. Это чувство поднялось в груди вместе со стремлением увидеть Гермиону и подхваченное потоками магии ударило по глазам.

Драко распахнул дверь.

Всполохи магии, крутившиеся в глазах, вдруг собрались в одно сияющее пятно. Драко почувствовал взрыв, движение, свободу — одновременно и разом.

Туман, в котором тонули предметы, стал рассеиваться, как будто кто-то наводит резкость объектива колдокамеры. Вот… тисы. Белый павлин, который каждый день возвещал своими криками о наступлении вечера. Розовые, белые и лиловые розы. Между ними, переливаясь на свету, журчит вода в фонтане. Мощеная дорожка. Ворота вдали. И никого. Гермионы нет. Она уже аппарировала. Он не успел.

Драко закрыл веки, чтобы отдышаться. Слишком много информации, которую он отвык получать через глаза.

И внезапное осознание — глаза ничего больше не закрывает. Заклятие уничтожено!

Когда он открыл веки снова, павлин продолжал прохаживаться по изгороди. Прохладный августовский ветер покачивал розы. Драко видел росинки на бутонах. Маленький зелёный жучок деловито копошился между лепестками. Пополз вверх, перебирая крохотными лапками, поскользнулся и упал в каплю росы, а затем выбрался снова, и в этот раз удержался. Невероятно! Он это видит! Жаль, Гермионы нет рядом. Драко повернулся к дому.

Желтое пятно платья, темные кудри… Гермиона стояла у двери и наблюдала за ним. Поймав его взгляд, она вспыхнула и кинулась к нему. Драко решил, что сейчас его ждёт пощечина, но Гермиона подлетела к нему и воскликнула:

— Ты видишь!

— Я думал, ты ушла.

— Я пошла за твоей палочкой. Оставила ее вчера в кабинете. Ты вчера был сам не свой… — говорила она быстро и возбуждено, всматриваясь в его глаза. — Я сидела у твоей постели всю ночь, чтобы ты не аппарировал куда-нибудь в таком состоянии. О Боже… — она рассмеялась. — Я даже переодеться не успела. Тебе подлили амортенцию, ты в курсе?

— Да.

— Удивительно, что ты смог уйти от Астории вчера. Обычно отравленные амортенцией не осознают, что влюблены не по своей воле.

— Подожди, — нахмурился Драко. — Я слышал ваш разговор с мамой. Ты говорила, что собираешься присылать мне зелье с совой.

— Мне пришло письмо от управляющего, которого я собираюсь нанять для центра. Он согласен работать с нами. Но мне надо вернуться в Лондон. Мне нужно переговорить с друзьями, чтобы найти деньги. Для его зарплаты.

— Забудь. — Драко обнял ее. Так сильно, как только мог.

— Я не могу…

— Забудь искать деньги.

— Драко…

— Я считаю, что твой центр заслуживает вырасти в полноценную колдоклинику. Я давно думал об этом. И я слышал твой разговор вчера. Я хочу вложиться в нее. Благотворительность, понимаешь? Мед… из одуванчиков.

Гермиона уткнулась ему в плечо, потому что слезы стали застилать глаза.

— Как ты это сделал? Без палочки… Как ты снял заклятие?.. — проговорила она наконец, поднимая лицо.

Драко сам не понимал, как он это сделал. Магия все еще приятно покалывала в глазах — там, где раньше находилось темное заклятие, но он не знал, как ему удалось создать ее.

— Я просто давно к этому стремился, — ответил он, подумав, что именно эти слова лучше всего описывают произошедшее.

Сейчас это было неважно. Гермиона обязательно разберет его случай. Потом… Она потянулась к Драко. Он наклонился. И затем он ее поцеловал.

Драко не закрывал глаза. Он наблюдал всплески солнечных лучей на ее трепетавших ресницах, чувствовал мягкость ее губ, ощущал прикосновение ее ладоней к спине, впитывал нежность ее поцелуя, вдыхал аромат ее кожи, слышал ее тихие вздохи. А когда поцелуй закончился, они продолжали стоять обнявшись, и Гермиона, посмотрев ему в глаза, счастливо улыбнулась.

Жизнь любит его. И это взаимно.

С ее приходом в мэнор вернулось Рождество. Поначалу Драко боялся, что мама и Гермиона повздорят, но вместо того они вдвоем пекли рождественский кекс по старинному рецепту, по которому мама пекла каждое Рождество до войны, не доверяя это никому, даже верному Типпи. Когда кекс был готов, завернут в бумагу и отправлен в буфет на созревание, Гермионе было поручено каждую неделю пропитывать его бренди.

Подготовка к празднику шла полным ходом.

По вечерам, закончив работу в кабинете, который теперь стал ее рабочим кабинетом, Гермиона садилась с ножницами и бумагой в гостиной, где летом читала «Питера Пена» и где Драко все-таки дочитал ей последнюю главу. Глава оказалась очень грустной, ведь все мы взрослеем и Венди повзрослела тоже.

Теперь Драко мог видеть, что гостиная наполнена солнечным светом, которому он не мог нарадоваться поначалу. Но со временем и это стало привычным. Он начинал понимать людей, которые никогда не ценят, что они могут видеть и выбирать, на что смотреть.

Драко же смотрел на Гермиону. Она склонилась над сложенным листом бумаги и что-то вырезала. Был вечер. Темнело. Трещали поленья в камине. Красные отблески огня сияли в кудрях Гермионы. Снова пахло лимонами, но в этот раз она нарезала лимон кружочками, чтобы добавлять его в горячий чай. Закончив, она разогнулась и взмахнула палочкой над горой бумаги. Кусочки бумаги вдруг ожили и взметнулись вверх, и оказалось, что это бумажные ангелочки, которые тут же заняли свое место на украшенной елке.

— Нравится? — спросила Гермиона.

Драко был небольшим любителем всей этой рождественской суеты, но это были ангелочки, сделанные ее руками в его гостиной, чтобы порадовать его, и он ответил честно:

— Нравится.

Маме новые украшения тоже понравились. Еще в начале декабря по просьбе Гермионы она достала из кладовки коробки с елочными игрушками, гирляндами, фигурками Санта Клауса и прочей мишурой, которые Драко не видел, с тех пор как был подростком. Гермиона украсила елку, каминную полку и окна. Она радовалась, как ребенок, и ее искреннее состояние передавалось и ему. Он вспомнил еще об одном украшении, которое лежало где-то в глубине коробки. Серые огоньки, которые не привлекали внимания на фоне ярких сияющих красных, желтых и золотых шаров и сосулек. У этих огоньков был волшебный секрет — они откликались на настроение. Они темнели, когда в гостиную заходил отец, ярко сияли, когда появлялась мама, и переливались яркими цветами и даже, кажется, ласково звенели, когда в комнате играл Драко. Но потом Драко вырос, в их доме поселился Волдеморт, и огоньки посерели. С тех пор их больше не доставали.

А сейчас, едва он повесил их на елку, огоньки стали переливаться светлыми чистыми цветами и радостно звенеть. Значит, Гермиона была счастлива. И он тоже.

— Мне надо в ванную, — сказала она вдруг побледнев, встала и бросилась прочь из гостиной.

Сегодня мэнор навещали ее родители. Пока те не приехали, у них оставалось пара часов побыть вдвоем. Драко вышел на крыльцо, чтобы поймать последние солнечные лучи. Розы были засыпаны снегом, только кое-где на стеблях краснели шарики ягод. Большая ель у входа была украшена, совсем как в его детстве.

Медленно падал снег. Драко мог разглядеть каждую снежинку, которая приземлялась на рукав свитера. Зеленого, естественно.

«Зеленый, серебряный, красный и золотой, — сказала ему Гермиона на днях, — мы с тобой, как дух Рождества».

Очередная снежинка опустилась на ладонь. Кажется, он не разглядывал их так близко всю жизнь — с самого детства. Они, действительно, все были разные — каждая снежинка, каждый тончайший узор.

Еще одна снежинка упала на руку рядом с обручальным кольцом.

На самом деле, Драко все решил для себя, еще когда задумал подарить Гермионе семейный кулон. Эта вещь всегда принадлежала Блэкам и передавалась из поколения в поколение. Подарив его, он невольно (а может, в глубине души отчаянно этого желая) запустил колесо судьбы, которое связало его жизнь с жизнью Гермионы.

Получить согласие отца на брак оказалось не самой сложной частью. Если уж мама одобрила Гермиону как его невесту, то отцу оставалось только согласиться. Мама никогда не лезла вперед отца, но каким-то удивительным образом он исполнял все ее желания. Все-таки мама была волшебницей.

Сложнее оказалось просить руки Гермионы у ее родителей. Хотя Драко унаследовал от отца не только взрывной характер, но и огромное обаяние, даже это не спасло его, когда мистер Грейнджер вдруг заявил, что не может отдать свою дочь за Драко, ведь он совсем не знает его семью. Какой человек согласится отдать дочь за сына Пожирателя, в чьем доме жил Волдеморт? Драко все знал о себе, и на миг он лишился дара речи. И он бы потерял Гермиону, если бы в этот момент не зазвенел дверной звонок. Гермиона открыла дверь. На пороге стояла Нарцисса. Наверное сработала магия Блэков, но после разговора с мамой мистер Грейнджер дал свое согласие. Все-таки мама была сильной волшебницей.

— Как ты? — Гермиона появилась на крыльце с двумя кружками с горячим шоколадом.

Утром Драко виделся с отцом, так как в честь Рождества в Азкабане были позволены визиты. Гермиона сама настояла, чтобы он посетил отца. Она вернула свою семью и хотела, чтобы Драко тоже вернул свою, какой бы она ни была.

— Папа рад, что я женился. Я показал ему колдографии со свадьбы. И ему очень понравилось печенье, которое ты испекла.

Гермиона улыбнулась.

— Жалеет, что не мог присутствовать на торжестве, — добавил Драко.

В день свадьбы весь мир, казалось, сузился до них двоих. Не было ни сотен приглашенных, ни перешептывания гостей, ни внезапно хлынувшего дождя, о котором одни говорили, что это к семейному счастью, а другие — что к ссорам. Не было ничего, кроме их решения стать одним. Ведь можно долго ждать и сомневаться, а можно сделать тот самый шаг к своей мечте.

— Ой. Снег… прическу испортил, — сказала Гермиона, поправляя волосы; сунула ему в руку свою кружку с шоколадом и бросилась в дом.

Ее волосы стали одним из предметов их споров. Гермиона утверждала, что с ними что-то не так. Драко же говорил, что с ними все в полном порядке. Ее волосы — это первое, что он увидел, когда зрение стало восстанавливаться, и с тех пор считал ее кудри самыми красивыми. И, кажется, мало-помалу ему удавалось ее в этом убедить.

Вскоре она вернулась, а Драко подумал, обнимая ее, что у них еще есть есть время, пока не пришли гости, побыть вдвоем.

— Втроем, — сказала Гермиона, привычно уже читая его мысли.

— С мамой? Я имел ввиду, ты и я, под пледом, с горячим шоколадом…

— Нет, не с мамой.

— Что ты имеешь в виду?

— Втроем, ты, я и … — она указала на свой живот. — Я была в туалете, потому что меня тошнило.

Это информация была неожиданной. Неожиданной, желанной, очень желанной и одновременно пугающей, как пугает все неизвестное.

— Ты не шутишь?

— Я абсолютно серьезно.

Ему было страшно, но, с тех пор как он смог сам восстановить зрение, он знал, что ничего невозможного для него не существует.

— Я буду читать ему «Питера Пена», — сказал Драко, прижимая к себе Гермиону, пока небо темнело, а снег продолжал падать и падать. Потому что можно вырасти, но в душе остаться ребенком. Разве не об этом все сказки?

Как часто человек стремится к чему-то, не понимая, чего желает на самом деле. Он стремится туда, куда идут все, повторяет то, что делают все вокруг. Вслепую. Когда-то он сам просто повторял то, что принято в его окружении. И если бы не его слепота, он бы никогда не смог увидеть Гермиону. Увидеть ее по-настоящему.

«Люди оценивают друг друга по внешности и по статусу и не видят, каким человек является внутри», — думал Драко, собирая метлу.

Время от времени он смотрел на Гермиону. Когда он был слеп, он представлял ее себе другой — ведь отчасти она была соткана его воображением, отчасти его воспоминаниями. В реальности она выглядела немного иначе — но ему очень нравилось то, он что видит. И он хотел бы видеть ее всегда — даже когда они больше не будут красивыми и молодыми.

Драко закончил ремонтировать метлу; поднял ладонь, и, отвечая на его заклятие, Нимбус взмыл вверх.

— Готово!

— Теперь твоя очередь, — сказала Гермиона, опуская книгу, которую читала.

— Я только что закончил чинить метлу, — ответил Драко. — Что еще я должен сделать?

Гермиона встала с дивана и села на пол с ним рядом.

— «Питер Пен»? — Драко поднял бровь, когда Гермиона вложила книгу ему в руку.

— Ты обещал, что когда тебе вернется зрение, ты будешь сам читать вслух. «Они летели и летели…»

Драко посмотрел в окно — солнце почти село, очень скоро будет видно звезды. Он встал и одним рывком поднял Гермиону.

— Идем, — сказал он, садясь на метлу. Он произнес заклинание, и высокое окно распахнулось. В комнате запахло вечерней прохладой и розами. — Ты все еще боишься?

Гермиона села на метлу, обхватила его руками.

— Немного, — ответила она.

Метла поднялась. Всколыхнулась занавеска. Прохладный ветер ударил в лицо. Гермиона прижалась к спине Драко — и они вылетели из окна. Драко направил метлу вперёд и вверх. Дом и парк с розами, фонтаном и рощей стали уменьшаться внизу. А наверху, подсвеченные заходящим солнцем, сияли облака.

— Как же быстро мы летим! — выдохнула Гермиона.

Драко не заметил, что от волнения пустил метлу почти на пределе скорости. Он успокоился. Теперь метла не рвала облака, как сладкую вату. Они летели медленно. Облака остались за спиной, а перед Драко и Гермионой разворачивалось синее небо, на котором уже сияли первые звёзды.

— Куда мы летим?

— До звезды, — ответил Драко, устремляясь вверх. — И направо.

________________________________________________

Небольшая зарисовка, которая родилась, когда я перечитывала фанфик, а именно главу, где Драко целует Гермиону в темноте.