Где-то там, где летают дементоры (джен)

Говорят, нужно три дня, чтобы человек приспособился к переменам.

Ложь!

Сколько он уже здесь? Год? Пять лет? Больше? И не приспособился.

Просыпаясь по нужде, он до сих пор пытается двинуться влево — и раз за разом врезается в стену. Не может привыкнуть, что больше не живёт в давно ставшей родной комнате. А с утра всегда тянет руку вверх и назад — за палочкой, не в силах поверить, что нет ни палочки, ни тумбочки, на которой та лежала каждую ночь много лет. Он продолжает мёрзнуть, так и не привыкнув к холоду, и выворачивающий душу кашель разносится по гулким коридорам. И к полуголодному существованию он тоже не может привыкнуть.

Но хуже всего с магией. Её нет. И привыкнуть к такому невозможно. Не через три дня, не через три месяца, не через три года.

После ареста невозможность колдовать злила, но он чувствовал магию внутри себя и потому легко справлялся с выпавшими на его долю испытаниями. Теперь магии нет вообще, внутри ощущается бездонная дыра, и это пытка, к этому невозможно привыкнуть.

— Доброе утро, дорогой.

Единственное, что осталось неизменным, голос жены. Всё такой же равнодушный, такой же холодный, такой же неискренний, как всегда, здесь он намного уместнее звучит, что дома.

— Доброе утро, дорогая.

Его собственный голос хриплый, грубый, мёртвый, режет слух, но в притворстве больше нет нужды.

Обмен репликами запускает цепную реакцию, проснувшиеся люди здороваются, слышатся разнообразные звуки: единственное развлечение здесь — слушать. Шелест тряпок, что заменили им одежду, стук капель, шарканье ног, звон металла посуды. И стоны. Некоторые из них притворяются, что надежда есть. Тони, например, каждое утро делает зарядку, и все они слышат его дыхание и движения. А мальчишка Эйвери каждый вечер декламирует стихи, Белла иногда поёт…

Он так не может.

Пустота внутри лишает желания жить, отнимает смысл у всех ритуалов, вроде приветствий, ничего не хочется, ни в чём нет смысла. Всё тлен и нет света в конце тоннеля. Древняя крепость давно лишилась своих чар, его окружает камень стен без намёка на магию, как будто магии в мире вообще больше нет, как будто никогда не был он волшебником, а палочка, гладкое дерево которой отлично помнит рука, — не более чем его глупая фантазия, бред воспалённого мозга.

И лишь одно ещё способно вывести его из состояния полного упадка — дементоры.

Каждый их визит — сладостная пытка.

Пусть их холод выпивает остатки тепла из измученного лишениями тела, им нечем поживиться у него — у Рудольфуса не осталось счастливых воспоминаний. Но дементоры магические существа, а значит, ещё не всё потеряно, значит, он не сошёл с ума, значит, магия всё-таки существует. Где-то там, далеко, за неприступными стенами Азкабана, за ледяным морем, недоступная, но реальная. И ради того, чтобы пустота внутри вновь наполнилась ей — стоит жить.