Песнь Гермионы (гет)

— Рон! Вспомни, ты обещал мне!

— Гермиона, ты не можешь уйти сейчас! Ты нужна мне! Ты нужна детям!

— Рон, но ты знал, что так будет. И ты сам согласился, что пятнадцать лет лучше, чем ничего. А теперь отдай то, что спрятал.

— Значит, так? Да, Гермиона? Плевать, что Розе всего десять, а Хьюго восемь? Ты и их бросаешь?

— Вовсе нет. Я не бросаю детей, я буду приходить так часто, как смогу. Рози — умная девочка. Она все поняла, в отличие от тебя. А Хьюго я возьму с собой. Он такой же, как я.

— Я не отдам тебе Хьюго! И что же ты такое наплела Рози? Что она смогла понять?

— Правду, Рон. Так же, как и тебе пятнадцать лет назад, я сказала правду.

* * *

Три года как закончилась война, три года как они вместе. За это время Рон успел окончить курсы при Аврорате, убедиться, что это не для него, и начать работать с Джорджем. А Гермиона — получить диплом Хогвартса с рекордным результатом и уже сделать неплохую карьеру в Министерстве. Все было чудесно, мир приходил в норму, все было на подъеме и только одного не хватало Рону для счастья. Точнее, одной. Нет, он уже несколько раз "закидывал удочку", но Гермиона всякий раз или находила уважительную причину, почему нет, или отшучивалась. Но сегодня она от него не отвертится.

Рон достал бархатную коробочку и ещё раз взглянул на кольцо: тонкий серябряный ободок изящным завитком охватывал жемчужину редкого голубого цвета. И пусть ювелир убеждал, что лучше всего для помолвочного кольца подходят золото и алмазы, но он не знал Гермиону, которая больше всего любила жемчуг и янтарь, а серебро ценила выше золота. А Рон знал. Он знал, как смешно она морщит нос, когда о чем-то задумывается. Он знал, что с ее пальцев никогда не сходят чернила. Он знал, что ее пушистые волосы, так напоминавшие воронье гнездо, возле моря укрощают свой бурный нрав и становятся мягкими и послушными. А ещё он точно знал, что хочет, чтобы Гермиона всегда была рядом.

Гермиона не очень-то любила кафе и рестораны, будь то волшебные или маггловские. Исключением были небольшие прибрежные заведения, где подавали свежие морепродукты. Но эти маленькие рыбные ресторанчики не казались Рону подходящими для его задумки. Поэтому он решил устроить ей романтический вечер прямо на берегу моря. И не прогадал. Они купались, смеялись, целовались, и никто, кроме чаек, не нарушал их уединение. Потом Рон приманил рыбу и запек на углях с лимоном и морской солью. Они поужинали, выпили немного вина. Солнце клонилось к западу, смягчая краски, путалось в волосах Гермионы и золотыми искрами рассыпалось в них. Рон накрыл ее ладонь своей.

— Гермиона, я люблю тебя.

— И я люблю тебя, Рон, — и она потянулась за поцелуем.

Чуть позже, когда они смогли оторваться друг от друга, Рон достал из кармана заветную коробочку, раскрыл и протянул Гермионе:

— Гермиона Джин Грейнджер, окажешь ли ты честь стать моей женой?

— О, Рон! — Гермиона прижала ладошку ко рту.

— Это означает "да"?

Гермиона покачала головой, в глазах стояли слезы. А сердце Рона забилось ещё чаще, хотя ему казалось, что это невозможно — ещё чуть-чуть и оно просто вырвется наружу, сломав ребра.

— Но мы же любим друг друга... Я не понимаю в чём проблема?

— Ты не знаешь меня.

— Не знаю? — Рон вспылил и подскочил: — Ты — та самая девчонка, что рыдала в туалете, но не выдала нас Макгонагалл. Та самая, что готова ради друзей прятать драконов, сражаться с василисками, усмирять великанов! Та самая, что была королевой Святочного бала. Та самая, что ждала меня, хотя я поступил ужасно и не заслуживал этого. Та самая, что целовала меня на ступенях Хогвартса, когда весь мир летел в тартарары. И та самая, которую я люблю и без которой не могу жить.

— Но есть ещё кое-что очень важное обо мне. Я не могу обманывать тебя, но и сказать не могу.

— Хочешь, я поклянусь, что никто не узнает?

Глаза Гермионы на миг потемнели, и она сказала абсолютно серьезно:

— Клянись. На крови.

Рон удивлённо вскинул брови, но взял палочку и неспешно отворил кровь.

— Я, Рон Уизли...

— Рональд Биллиус Уизли.

— Я, Рональд Биллиус Уизли, клянусь своей кровью, что никаким образом не разглашу то, что услышу сейчас от Гермионы Джин...

— Гермионы Женнивер Гроар.

— Гермионы Женнивер Гроар, — с удивлением повторил Рон и провел палочкой над разрезом. Магия сорвалась, вихрем окутала руку и впиталась внутрь через рану, одновременно заживляя ее. Если теперь Рон выдаст тайну Гермионы, то действительно станет предателем крови.

Когда магия клятвы улеглась, Гермиона взяла свою волшебную палочку и направила на себя, пробормотав заклинание на неизвестном Рону языке. В закатных лучах стало заметно, что черты лица ее чуть исказились: глаза стали больше, за радужкой почти не было видно белка, нос и рот наоборот чуть уменьшились, уши вытянулись и заострились, а кожа приобрела совсем уж бледный оттенок. Гермиона и сейчас казалась хорошенькой, но человеком она точно не была. В ответ на незаданный вопрос, она сказала:

— Я — селки.

И Гермиона начала долгий рассказ.

— Когда-то давно на берегах британских островов вместе с людьми жило множество волшебных существ. И одними из многих были селки, иногда их звали роан, что с гаэльского переводится "тюлень". Прекрасные темноволосые девы и юноши жили в своих подводных землях, пели песни, охотились и следили за рыбами и морскими животными, укрощали бури и помогали морякам. Иногда они выходили на берег, чтобы танцевать в лунном свете, сбросив тюленьи шкуры и превратившись в людей. Случалось, что селки брали в мужья и жены волшебников, но только по любви. И редко такие браки были долгими — море звало к себе. Время шло и мир менялся. Не осталось священных рощ, не приносились жертвы древним богам, а острова заселили новые человеческие народы, принесшие с собой свои верования, и всед за ними пришли другие волшебные существа: с римлянами кентавры и дриады, с саксами аульвы и дварфы. Но вскоре людям и волшебным народам стало тесно. Все больше и больше фейри уходило в Аннон или в холмы, другую реальность. А те, что оставались, вынуждены были приспосабливаться и выживать. Русалки Черного Озера больше не выходили на поверхность, затаившись в его глубине. Гоблины вели долгие и опустошающие войны с людьми, и в конце концов выгрызли свое право на жизнь в этом мире, пусть и со многими ограничениями. А кто-то, как брауни — теперь их знают как домовых эльфов — попали в рабство к волшебникам. Да, они кажутся счастливыми и не хотят ничего менять, но ведь и под Империусом человек ведет себя точно также. Селки тоже затаились, ушли в свои подводные царства, лишь изредка появляясь в этом мире. Но долгая жизнь в изоляции ни один народ не доводила до добра. И вот наши старейшины решили, что настало время вернуться. Но то, что они увидели в мире волшебников, им не понравилось. Волшебные народы были низведены до волшебных тварей, и обращались с ними так же, видя только источник для ингредиентов или, в лучшем случае, прислугу. Что и говорить, даже к людям без магических способностей волшебники относились не лучше, чем к зверям. Большинство волшебников. Все же старейшины нашли одного мудрого и могущественного мага. И был заключен договор, что в школу магии и волшебства явится селки, станет частью волшебного мира людей и попытается изменить их отношение к фейри. И меня выбрали среди немногих, согласных пойти на это испытание. Было решено, что я буду изображать магглорожденную волшебницу. Этот мир слишком тесен, все друг друга знают, так что изобразить даже полукровку не было возможности. А магглорожденные такие же чужаки здесь. Их удивление и незнание правил выглядит абсолютно естественным. Но перед поступлением в школу мне предстояло тщательно изучить, как живут магглы, чтобы не выделяться среди других магглорожденных. Так случилось, что моя мать спасла девочку, которую звали Гермиона Джин Грейнджер. В благодарность ее родители обучили меня всему, что должен знать обычный человеческий ребенок, и даже позволили мне взять имя их дочери.

— Подожди, так это не чужих родители ты отправила в Австралию?

— Грейнджеры переехали туда всей семьёй ещё после нашего четвертого курса. Они давно об этом мечтали. В один из отпусков они нашли подводный клад — не без нашей помощи — и смогли перебраться к другим морям. И к лучшему, у нас как раз началось самое страшное. Хоть Грейнджеры и не мои родители, но они хорошие люди, и мне бы не хотелось, чтобы они пострадали. Итак, я поступила в Хогвартс, и хотя на первом курсе мне было уже пятнадцать...

— Пятнадцать?!

— Да, Рон, селки ниже ростом и растут медленнее людей, но и живут дольше. Мне было пятнадцать, но я была жадна до знаний и старалась получить все, до чего могла добраться, чтобы потом сделать жизнь своего народа лучше. И уж поверь, если бы к власти пришел Волдеморт, то вряд ли бы это удалось. А сейчас я работаю в Министерстве магии, я собираю всю информацию о волшебных народах, готовлю проект о признании разумных рас равными людям...

И Гермиона воодушевленно начала описывать, что именно изменится и как. А Рон смотрел на нее и думал, что она прекрасна. Когда Гермиона выдохлась и остановилась, солнце уже давно спряталось за горизонт и в ее огромных глазах отражались искры костра. И тогда Рон повторил свой вопрос:

— Гермиона, так ты выйдешь за меня?

— Рон, а тебя не смущает, что я не человек?

— Нет, я люблю тебя. И хочу, чтобы мы всегда были вместе.

Гермиона покачала головой.

— Нет, всегда — не получится. У меня есть пятнадцать лет, не больше. И только если я хотя бы два месяца в году буду проводить в море. Потому-то я так спешу. Я должна подготовить все к возвращению селки.

— Но ведь хотя бы эти пятнадцать лет ты можешь провести со мной?

Гермиона рассмеялась, обнажая мелкие острые зубы:

— Только если ты обещаешь, что не будешь меня удерживать силой.

— Обещаю.

— Тогда я согласна.

* * *

Гермиона сидела на берегу. Волны накатывали так близко, что самые сильные и наглые облизывали пальцы ее ног. Когда она уговорила Рона построить их дом на берегу моря, ей казалось это хорошей идеей, хотя аппарировать на этот берег она могла из любой точки. Но так море всегда было рядом, ласкало слух, звало, пело свои песни. Теперь же этот зов был едва выносим. Гермионе хотелось плакать от тоски по родине, от предстоящей разлуки с дочерью и от того, что любимый не выполнил свое обещание. Последнюю неделю они провели с Роном в ссоре. Он не собирался ее отпускать, а она не могла остаться. Рон винил Гермиону, но ее уход в море был необходимостью, а не прихотью. И тот, кто клялся в вечной любви, опять не видел, что делает ей больно. Он просто не желал ее слышать. Последние несколько дней Гермиона и вовсе с ним не разговаривала. На работе она взяла "длительный творческий отпуск" — заявление об увольнении ей так и не подписали. Кингсли сказал: "Возвращайся, Гермиона, когда сочтешь нужным".

Гермиона уже перестала надеяться, что Рон наконец-то поймет ее, и старалась как можно больше проводить времени с детьми. Она рассказывала им о селки, хотя многое они уже знали, просто считали мамиными сказками. Она пела им песни о море, и дети ей подпевали. Вместе они бродили по побережью, недалеко от дома, искали ракушки, купались, запускали воздушных змеев. Гермионе хотелось, чтобы Хьюго и Рози сохранили как можно больше хороших воспоминаний о ней. И о море. Ведь она так их любила, так же сильно как море.

И ее дети тоже любили море. Особенно Хьюго. Он так похож на нее. Те же волосы и большие глаза. Конечно, в нем много человеческого, но все же он селки. Вот и сейчас он маленьким тюлененком резвился в море, но Гермиона не волновалась: Хьюго никогда не утонет. Ведь когда пришло время появиться ему на свет, она никак не могла разродиться на суше. Схватки становились все мучительнее, ей самой было ужасно больно, а Хьюго в ее животе страдал не меньше. Рон уже хотел отправляться за целителем, но все же по ее просьбе принес тюленью шкуру. Гермиона ушла в море — хорошо, что оно было рядом — и там быстро и легко родила своего маленького тюлененка. И у Хьюго была своя собственная шкурка, в которой он и резвился сейчас. Гермиона уже несколько раз брала его с собой в подводную страну селки, но найдет ли он дорогу один?

А вот дочка ни разу не была там, ни один головной пузырь не держится так долго, чтобы доплыть до владений селки. Роза родилась на суше и росла обычной человеческой девочкой. Нет, конечно, не обычной. Самой умной, красивой и талантливой волшебницей. Но не селки. Гермионе было грустно, что ей придется оставить Розу, но ей скоро в школу, а на каникулах они будут видеться как прежде. Она уже подарила дочери волшебный гребень: стоит им провести по волосам и мама будет знать, что Рози соскучилась. Тогда Гермиона возьмет другой такой же и начнет расчесывать свои кудри, а Роза почувствует материнские руки на своих волосах, и ей станет легче. Впрочем, Гермиона не сможет никуда уйти. Ведь Рон спрятал ее шкуру и не отдает. Он думает, что это поможет ему удержать жену, что со временем она смирится. Но нет. Гермиона просто зачахнет и засохнет. Селки не могут так долго жить на берегу. Гермиона и так почти исчерпала отпущенный срок. Она просто умрет. Очень скоро поддастся зову моря и уплывет без шкуры в человеческом обличье, только ни добраться в страну селки, ни вернуться не сможет. Оставалось только утешаться, что многое было сделано. Не без ее участия волшебное общество стало куда толерантнее. В Хогвартсе уже могут учиться, не скрывая своего происхождения, волшебные полукровки: полувеликаны, полугоблины, полуэльфы. Разработана программа по интеграции оборотней в общество. Теперь таких детей (хорошо, что их совсем немного) не запирают на полнолуние в кошмарной Визжащей хижине, а аппарируют на остров, где никто не живёт, кроме оборотней. Там маленькие волчата могут свободно бегать, не опасаясь никому навредить. И главная радость Гермионы — со следующего года в Хогвартсе будут учиться селки! Пока всего несколько, но это только начало. И Хьюго тоже будет учиться, вот только она этого уже не увидит. Слезы, соленые как море, навернулись на ее глаза.

Гермиона почувствовала, что на ее плечи накинули что-то мягкое и тяжелое. Это же ее шкура! Она обернулась и увидела Рози.

— Мама, я уговорила папу, и он отдал ее.

— Ох, Роза! Спасибо! — Гермиона обняла дочку крепко-крепко.

Ее зоркие глаза различили, что Рон стоит в дверях их дома, но не решается подойти. И, наверное, правильно делает — Гермиона пока была не готова его простить. Рон был виноват даже не столько в том, что не отдавал ее шкуру, сколько в том, что нарушил свое обещание отпустить ее, когда придет время. Сейчас это было неважно. Потому что Хьюго тоже выскочил из воды, снял свою шкурку и присоединился к семейным объятиям, нисколько не смущая и не смущаясь того, что платья матери и сестры стали из-за этого мокрыми. А потом Хьюго отстранился и сказал:

— Мам, я бы хотел остаться с Рози. И папой. Ведь это нечестно, что я буду жить с тобой там, а она останется здесь одна.

— Ты уверен, Хьюго? Рози через год отправится в Хогвартс...

— Вот тогда ты меня и заберешь. А на каникулах мы снова будем жить все вместе в нашем доме.

— Ты это хорошо придумал, — и Гермиона потрепала мокрые кудри сына. — Тогда у меня есть для вас один подарок на двоих. Я хотела оставить его Рози, но теперь он и твой тоже. Надеюсь, вы сумеете делиться друг с другом.

Гермиона достала витую перламутровую ракушку, в которой было просверлено несколько дырочек. Она легонько дунула в нее и прозвучала знакомая мелодия. Эту песню ей пела ее мама, а она — своим детям.

— Idir ann is idir as.

Idir thuaidh is idir theas.

Idir thiar is idir thoir.

Idir am is idir áit ⁽¹⁾.

Роза и Хьюго довольные, что спели хором рассмеялись.

— Все правильно, дети. Это песня моря. Если я вам буду очень-очень нужна — просто спойте ее, где бы вы ни были. И я приду к вам.

Гермиона еще раз обняла и поцеловала своих детей, накинула на голову тюленью шкуру и вошла в воду. Она знала, что они еще встретятся, и не раз. Возможно, со временем она сможет простить Рона. Но пока песня моря звала ее за собой.

1) Между прошлым и сейчас

Север с югом делят нас.

Среди секунд, среди дорог

Делят Запад и Восток.

"Песня селки" из мультфильма "Песнь моря"

Вернуться к тексту