Тайна Долохова (джен)

Стены. Свинцово-серые, стылые, глухие. Лабиринт узких пустых коридоров с высокими потолками, и ни одной двери или окна. Эхо одиноких шагов вторит частым и гулким ударам сердца. Ярина заблудилась. Страх, такой же холодный, как и эти промерзлые стены, уже пробрался в мысли и залег в груди, мешая дышать. Коридоры темнеют и сужаются. Шаги превращаются в бег. Наконец за одним из поворотов в сгущающейся мгле проступают смутные очертания фигуры в черном. Из-под низко опущенного капюшона выбиваются пряди длинных светлых волос.

— Дельфи? — восклицание гаснет, как сбитое ветром пламя свечи. Необъяснимый ужас шевелит волосы на затылке.

— Ты предала меня, — сожаление в голосе подруги таит угрозу, которая ощущается кожей.

Ярина не помнит за собой ничего, что хоть как-то могло бы напоминать предательство. Однако возражения вместе с тяжелым воздухом застревают в горле. Дельфини поднимает голову и открывает глаза. Глаза полыхают красным.

* * *

Резкий рефлекторный вдох выдергивает из наваждения в теплую, пахнущую морем ночь. Поначалу Ярина отчаянно цепляется взглядом за яркий прямоугольник неба, синеющего за тонким, воздушным тюлем. Оно — спасительный якорь яви, столь необходимый в то время, когда грань между реальностью и кошмаром еще зыбка. Потом она медленно, шумно выдыхает и опускает веки.

Виденный наяву лишь однажды Азкабан вот уже три месяца преследует во снах. Она даже обращалась к целительнице, опасаясь, что чары обманутой магической тюрьмы могли пасть проклятием. Но нет. Сны — лишь плод ее растревоженного подсознания, а она и не подозревала, что настолько впечатлительна и пуглива.

До этой ночи Ярина чаще всего снова и снова видела изможденное, заросшее клочковатой, седой щетиной лицо отца в обрамлении немытых бесцветных волос. И прижимала ладони к ледяному стеклу:

— Па-па… — обращение сыпалось осипшим хрипом.

— Ярина?! Яришка. Доченька, — он подносил вздрагивающую, обтянутую бледной, морщинистой кожей руку к невидимому барьеру и осторожно касался его по другую сторону от ее ладони.

— Как ты? — боясь проговориться о самом главном, сквозь слезы спрашивала она.

— А что мне? — худое лицо искажала вымученная улыбка, и только в глазах еще тлела жизнь. — Все дни как один — ни забот, ни хлопот. Но теперь, — он сглатывал, — будет одно важное дело — вспоминать, какая ты… стала. — Желтоватый палец с раздутыми узлами суставов и грязью, залегшей в складках кожи и по краю выщербленного ногтя, скользил по стеклу, обводя контуры лица дочери.

Она наклонялась ближе:

— Я… Я выпрошу еще свидания.

Обрывались такие сны приходом тюремщиков с суровыми лицами:

— За пронесение на территорию Азкабана запрещенного артефакта… — на пальце в этот момент вдруг обнаруживалось кольцо. — За попытку побега… приговаривается… Ярина Долохова — пожизненное. Антонин Долохов — поцелуй дементора, привести в исполнение немедленно.

От собственного задушенного крика Ярина просыпалась, вжимаясь в мокрую от нервной испарины и слез подушку.

В других снах она сразу оказывалась в камере, но последние слова надзирателей оставались теми же.

А вот Дельфини ей приснилась впервые. Почему?

Как и договаривались, спустя месяц послед того, как Ярина вернулась домой и вместе с мамой они дождались отца, в Британию улетело письмо с приглашением в гости. Вдогонку отправилось второе, и повторенное в нем приглашение уже не являлось шифром. Дельфи ответила, что постарается, а несколько дней назад сообщила, что прилетит маггловским самолетом, поскольку магические трансграничные перемещения для нее закрыты. И прилететь она должна сегодня, чем можно объяснить ее появление в кошмаре. Но при чем тут предательство?

* * *

За завтраком Ярина, как обычно, тая улыбку, украдкой наблюдает за родителями. Отправляясь в Британию, она показала матери только разрешение на свидание, подписанное министром Шеклболтом, но не кольцо. Потому та, хоть и волновалась, но удерживать дочь не стала.

— Настырная. Прямо как он. Только осторожнее там, ладно? За словами следи. И привет отцу. Передай.

Когда же по возвращении Ярина раскрыла всю правду, то впервые узнала, как всегда сдержанная мама умеет кричать. Ольга металась по квартире, а от ее криков дребезжали люстры и оконные стекла. Или не от криков. В потоках магии дрожал воздух.

— Никуда больше… Да чтоб я… Шагу за порог не ступишь. Чары цепные наложу… Под замок запру… Ты хоть представляешь, что было бы?..

Лет в четырнадцать Яра в ответ непременно припомнила бы, что насильственное удержание человека незаконно, но в девятнадцать только кусала губы и исподтишка пыталась колдовать на маму заздравные чары и Броню Сердечную. Позже, когда они с мамой вместе плакали, обнявшись на диване, Ярине вдруг стало до озноба страшно. Не за себя, а от мысли, что сделают с отцом, если колечко с чарами средневековой тюрьмы не справится, а попытку засекут.

Но обошлось. Следующим утром на рассвете отец появился посреди гостиной, и семья воссоединилась.

Обошлось и еще раз, когда вечером того же дня в квартиру Долоховых постучались двое в штатском и, предъявив удостоверения ФСБ, забрали отца с собой.

— Как думаешь, его теперь у нас в тюрьму посадят? — вцепившись руками в лавочку, на которой сидела, и упираясь в землю одними носками чуть ли не до судорог напряженных ног, пытала Ярина Никиту.

— За что? Он же ничего не сделал против России… — теплая ладонь осторожно поглаживала ее по плечу.

— А обратно Британии выдать могут? — голос деревянный, будто не свой.

— Не должны… — чуть помедлив, ответил Никита и потянулся за опавшим кленовым листом.

— Какая же я идиотка, — простонала Ярина, утыкаясь лицом в колени. В мыслях стало пусто, в груди — больно, а в глазах — сухо. Она так и сидела, застывшая, пока Никита не дернул ее за локоть.

— Яра, смотри!

Во двор въезжал автомобиль. Тот же самый, на котором увозили отца. Приоткрылась дверца, и показалась нога в серой туфле, одной из тех, что Ярина пятью часами ранее наспех трансфигурировала из своих кроссовок. Она вдруг обнаружила, что не сидит на лавочке, а стоит навытяжку, прижав к груди сцепленные в замок руки, а броситься к отцу не решается, боясь поверить в то, что кошмар закончился. Но, к счастью, это было именно так.

— Тебе предоставят политическое убежище? — вытирая слезы, спросила в тот вечер мама.

— Нет, выдадут документы на другое имя.

Вопрос о том, с чего такая лояльность, посетил Ярину уже много позднее, когда схлынула волна щенячьей радости. Но докапываться до истины ей отчего-то не хотелось. Вспомнилось бабушкино «не буди лихо, пока оно тихо», и Ярина, вопреки обыкновению, предпочла о том просто не думать.

И теперь у них все хорошо. Отец, отмытый, подстриженный, уже не так сильно напоминает узников концлагерей. Он часто хмур и погружен в свои мысли, но понемногу осваивается в новой жизни. Пультом от телевизора, вот, научился пользоваться.

— Надо же, — пробормотал он, попробовав в первый раз, — и никакой магии.

— Технологии, пап… — Ярина прикусила губу — спросить или не стоит? — А вы в самом деле хотели поработить магглов, а несогласных уничтожить?

Отец хмурился, низко опустив голову, «Эх, не стоило…»

— Нет, дочка, не в том был изначальный смысл. Мы хотели, чтобы магию не нужно было прятать. И порядки чтобы вернулись старые. Чтобы власть находилась у лучших и достойных, а не у толпы. Чтобы предприимчивые ничтожества не хватали бразды правления своими алчными ручонками и не диктовали никому своих правил… Но потом… потом все вдруг стало совсем иначе.

Разговор тяготил отца, и потому настаивать и развивать тему Ярина не стала. Думала, что, может быть, все узнает позже, когда он полностью придет в себя.

А пока он заботливо наливает маме чай, вызывается достать из микроволновки горячие бутерброды и старательно делает вид, что уже не смотрит на бытовую технику, как на невероятное чудо. Мама, помолодевшая и похорошевшая, кидает на него насмешливый взгляд и прячет улыбку за кружкой. Ярина смотрит на них и радуется. Сон забыт и больше не тревожит, пока отец, вернувшись за стол, не интересуется невзначай:

— А когда прилетает Дельфи?

* * *

Дельфи прилетает в прямом и переносном смысле. Яркая, общительная. Совсем чуть-чуть она стесняется в разговоре со старшими Долоховыми, но вскоре осваивается и беззаботно рассказывает им о себе, о Снейпе, о суматохе, вызванной побегом бывшего Пожирателя из Азкабана. В ее пересказе расследование по делу, в ходе которого и ее, и Снейпа с Филчем допрашивали как свидетелей и подозреваемых в сопричастности, выглядит ни больше ни меньше забавным приключением.

Кровать для Дельфи поставили в комнате Ярины за неимением свободной, но девушки совсем не чувствуют себя стесненными. Напротив, Ярина то и дело ловит себя на мысли, что Дельфи ей как сестра.

— Хочешь, сходим завтра в клуб? — предлагает она перед сном.

— С удовольствием! Я вообще за любой движ, кроме голодовки! — отвечает Дельфи, и они чуть ли не до утра болтают о том, какие молодежные развлечения популярны в Британии и в России.

Дельфи говорит, что обожает рок. Но, в принципе, это очевидно без слов.

— Ну, как я тебе? — спрашивает она Ярину вечером следующего дня, вышагивая из-за дверцы шифоньера с поворотом на триста шестьдесят градусов, и театрально разводит руки. — Такой прикид прокатит?

На ней черная завязанная узлом на животе футболка с фольгированной надписью «VVITCH», узкие джинсы с кожаными карманами, к которым на пряжках крепятся такие же ремни, спускающиеся вдоль бедер и обхватывающие каждую ногу повыше колена. Завершают образ тяжелая серебряная цепь, кольца и нарочито грубые черные туфли с множеством заклепок.

— Круто! — восклицает Ярина. Чем-чем, а внешним видом эпатировать публику она никогда не решалась — мамино с бабушкой воспитание, зубами его из себя не выгрызть.

— Ха! — нескромно выдает Дельфи. — Крутость ты еще не видела!

Взмахом палочки она собирает волосы в высокий хвост, проводит двумя пальцами по коротко стриженному виску, на котором выбриты очертания свернувшейся восьмеркой змеи. В первый момент Ярине кажется, что это Темная метка, такая же как на левом предплечье отца, но, приглядевшись, понимает, что нет. Нет черепа.

— О-о, — только и может она выдохнуть.

— С последний штрих, — между тем вскидывает указательный палец Дельфи и ненадолго отворачивается к трюмо, с минуту роется в стоящей на нем сумочке.

Взглянув ей в лицо снова, Ярина невольно отшатывается. Она не сразу понимает, что Дельфи надела красные контрактные линзы. На губах подруги увядает улыбка:

— Что-то не так?

— Нет… Просто, — немного подумав, Ярина решает, что лучшим выходом будет сказать правду. Почти. — Я сегодня видела тебя во сне, и у тебя в нем тоже были красные глаза. И… это был кошмар.

— Вот как? — сузив глаза, Дельфи отводит взгляд.

— Нет-нет! — торопясь спасти положение, Ярина хватает ее за запястье. — Ты неправильно поняла. Во сне мы с тобой были в Азкабане.

— Да?! — из груди подруги вырывается смешок. — И за что?

Ярине остается только развести руками:

— Нам не сказали.

— Хм… С них станется. Но пока мы не в Азкабане, — вьющейся походкой Дельфи подходит ближе и, вскидывая бровь, заговорщицки улыбается: — Давай оторвемся?!

Рассмеявшись, они коротко обнимаются и продолжают сборы. Вскоре Ярина из прихожей выкрикивает:

— Мам, пап! Мы ушли, — и они выбегают в упоительную свежесть августовского вечера.

В еще прозрачных сумерках нежатся старые клены, высаженные в центре двора-колодца, наверное, более века назад. Пахнет цветами с клумб, и девчонкам становится совсем весело и легко. Они доходят до темной выходной арки и, взявшись за руки, аппарируют.

* * *

Когда они возвращаются поздней ночью, Ольга еще не спит — смотрит телевизор, но на самом деле дожидается дочь. Кажется, она тоже слегка шокирована имиджем Дельфи. Она улыбается, тепло желает девочкам спокойной ночи, но на следующий день за обедом, уловив удобный момент в разговоре, все-таки интересуется:

— А дома вы так же экспериментируете с внешностью?

— Конечно, мэм, — Дельфи отвечает открытым взглядом. — А почему вы спрашиваете?

— Просто мне показалось… что некоторые… детали образа могут вызвать у ваших авроров лишние вопросы.

— Конечно же, они их вызвали! — глаза Дельфи задорно вспыхивают. — На то и расчет! Хотите, расскажу, как это было?

— Да-да, расскажи, — подхватывает Ярина. Ей нравятся иронично-саркастические рассказы подруги.

— Когда я в первый раз пришла в клуб с фигурно выбритыми висками и в линзах, доблестные стражи порядка подкатили ко мне практически сразу и попросили пройти с ними. «Вам известно, — спрашивают, — что пропаганда идей и символики Пожирателей смерти запрещена законами магической Британии?» — «Естественно, а в чем проблема?» — «Почему вы носите изображения Темной метки?» — Делаю полные ужаса глаза: «Правда?! Я не в курсе. Где?!» — «Не паясничайте, мисс Риддл. На ваших висках». — «Что вы, офицер?! Это просто змейки… Или змейки тоже запрещены?»

Потом мы еще некоторое время препираемся по поводу похожести-непохожести рисунка моей прически на Темную метку. Они мне тычут листом с изображением метки, я говорю, что тут даже внимательным быть особо не нужно, чтобы найти десять отличий.

«Но общее впечатление!» — «Я ничего не читала в законе про общее впечатление, сэ-эр». Наконец, обломавшись с висками, бравые авроры переключаются на глаза: «Вы сделали ваши глаза красными с какой целью?» Кокетливо строю глазки: «По-моему мне идет этот цвет! Вы не находите?..» — «Ложь! Вы это сделали, чтобы напомнить о своем отце».

Показывая беседу в лицах, Дельфи изображает издевательски-нарочитое недоумение:

— «С чего вы взяли?» — Ольга и Антонин слушают с улыбкой, Ярина уже не пытается сдерживать смех. А рассказчица тем временем цедит сквозь зубы: — «С того, что у него были красные глаза», — далее она меняет тон на задорно-повествовательный: — Я рывком распахиваю куртку — она на кнопках — и предъявляю озадаченным правоохранителям футболку с Брайаном Уорнером: «У него тоже!» — «Кто это?» — «Мэрилин Мэнсон. Рок-звезда, между прочим… А я фанатка — это же не противозаконно?» — «Звезда? — скептически усмехается аврор. — Почему я тогда ничего о нем не знаю?»

Долго и нудно идем к осознанию ими того факта, что Брайан — маггл. Мои оппоненты, естественно, не верят, но сдаются: «Вы хитры, мисс Риддл. Формально вам предъявить нечего, и данная нами клятва свято чтить законы вынуждает вас отпустить. Пока. Но имейте в виду, мы знаем, что весь ваш облик во славу Волдеморта». — «Как хорошо, господа, что есть законы, которые не позволяют вам задерживать человека только за ваши домыслы. Согласитесь, я не виновата в том, что вы так круто победили Волдеморта, что до сих пор в любом даже отдаленном сходстве с ним видите угрозу». — «Не тем гордитесь, мисс Риддл». Наивно удивляюсь: «А чем мне нужно гордиться?» — «Я слышал, — один из них вдруг решил поиграть в наставника, — что вы талантливая ведьма. Вот и сделайте что-нибудь достойное в жизни. Тем и гордитесь, а не сомнительными достижениями вашего отца». — «Значит, мне следует задуматься над собственными достижениями? Я постараюсь…» Вы бы видели их физиономии! — хихикая, заканчивает Дельфи.

Ярина держится за живот и едва не падает. Антонин беззвучно смеется тоже. Только улыбка Ольги выглядит напряженной.

— Но зачем вы их дразните, Дельфи?

— Как зачем? — удивляется та. — Во-первых, это весело, а во-вторых, — на ее лицо будто-то бы опускается тень, — они же, в смысле — власти, предлагали мне отречься от родителей. Это подло. И такими… жестами я показываю всем, что не дождутся. — Повисает неловкая пауза, которую нарушает сама Дельфини: — А что вы думаете о моем отце? — ее взгляд обращен к Антонину.

Он отвечает. Долго и обстоятельно, так, что Ярина вдруг чувствует мелочный и от того еще более неприятный укол ревности. Значит, с родной дочерью он ограничился лишь парой фраз, а с дочерью бывшего руководителя готов откровенничать. Но вскоре она забывает про обиду и внимательно слушает. Отец говорит о харизме Волдеморта, о его программе, о бесполезности легальных методов политической борьбы и о терроре в отношении несговорчивых чиновников:

— Сейчас я думаю, что нужно было искать другие пути, но тогда нам всем казалось, что это единственный действенный, а потому оправданный метод. Мы не трогали семьи, всегда предпринимали меры, чтобы не пострадали дети. Таковы были прямые указания Лорда…

Дальше идет рассказ о том, как изменился их лидер, узнав о пророчестве.

— В то время мы все пребывали в растерянности. Ваш отец не был гуманистом, Дельфини, не пытался сохранить руки чистыми, считая, что без жестких мер радикальная смена власти невозможна. Но у него были принципы, понятие чести. Были табу, через которые он не переступал сам и не позволял другим. А тут эта охота на младенца, которая причем очень быстро стала единственной целью. Мы подозревали, что что-то случилось, пытались тайно проверять Повелителя на проклятия. Безрезультатно. Потом было его неудачное покушение на Поттера. Нас покидали в камеры. А когда Темный лорд вернулся и освободил нас, состояние его психики оказалось гораздо хуже даже в сравнении с восемьдесят первым годом. Но против никто не пошел. Многие боялись — изменники долго не жили. Те же, кто входил в ближний круг, помнили его другим и были благодарны за вызволение из тюрьмы, потому хранили верность не из страха, а из соображений чести и в надежде, что лорд восстановится.

Антонин некоторое время молчит, а потом говорит такое, от чего у Ярины, да и у ее мамы, просто отвисает челюсть:

— Тогда-то на меня и вышли агенты российских спецслужб. Они сказали, что речь пойдет о некой технологии магического зомбирования, которая, по их сведениям, разработана и применяется на территории маг-Британии, и предложили мне сотрудничество на взаимовыгодных началах: им — информация, мне — возможность помочь Темному лорду. Я согласился, но выторговал уточнение контракта в том, что, если будут найдены оказывающие оговоренное влияние артефакты и технологии их изготовления, то последние станут общим достоянием не только России, но и нового правительства Британии. В случае же если окажется, что технологии утрачены, то артефакты подлежат уничтожению. Я понимаю, Дельфини, что вам, наверное, неприятно узнать о том, что я тоже шпионил за вашим отцом, но, поверьте, это было попыткой вернуть его.

Дельфини сосредоточенно хмурится.

— Если вы подозревали какое-то воздействие, почему не попытались поговорить с ним? Еще до контракта с российской разведкой…

— Попытки были, еще в восьмидесятом. Но пророчество изменило не только цели вашего отца, но и его отношение к сподвижникам. С того времени на любые предположения или вопросы, в которых можно было заподозрить сомнения в его адекватности и правильности принимаемых им решений, он отвечал исключительно Круциатусом.

— Черт, — едва слышно выдыхает Дельфи в тарелку с остывшим рагу и вновь поднимает взгляд на Долохова. — Простите, что перебила. Вам удалось тогда что-либо узнать?

— Да. Мои наставники снабжали меня артефактами, позволяющими выявлять следы заложенной в ментальный базис человека программы. И мне удалось засечь такой на лорде и даже записать. Он появлялся, когда он говорил о пророчестве.

— Но все говорят, что отец был сильным легилиментом, — взволнованно перебивает его Дельфини. — Как он мог пропустить такое?

— Не знаю. Ясно только то, что программа была заложена значительно раньше, чем прозвучало пророчество. Возможно, еще в детстве или в юности. Возможно, во сне. Пророчество же только активировало ее.

— Как НЛП? — осеняет Ярину.

— Что?

— Ну, нейролингвистическое программирование, — беглый взгляд на присутствующих приводит Ярину к выводу, что все кроме отца хотя бы отчасти в курсе. — Маггловская технология…

— Я о таком не слышал, — в темных глазах отражается яркий прямоугольник окна.

— А еще? Вы узнали, кто это сделал? И как? — вилка в руках Дельфи гнется, как нагретый пластилин.

— Нет. Но кое-что прояснить все-таки удалось. След программы несет в себе отпечаток чар внедрения. Моих навыков, для того чтобы его считать, было недостаточно. Я рискнул, не вдаваясь в подробности, посвятить в свои соображения Руквуда. Совместными усилиями мы частично восстановили формулу чар. Этого не хватило для поисков средства противодействия. Августус был практически уверен в том, что мы столкнулись с техномагией, то есть чары генерировал какой-то прибор. Он обнаружил остатки похожей магии в министерстве, в Отделе тайн. К сожалению, этот отдел представляет собой постоянно меняющийся лабиринт из бесчисленного количества комнат, входы в которые замаскированы иной раз настолько искусно, что даже сотрудники не в состоянии найти там то, что кто-то хорошо спрятал. Если бы удалось установить личность причастного невыразимца, за ним, как по ниточке, можно было прийти к прибору. Но мы не успели, — Долохов сокрушенно качает головой. — Это все.

— Как же так… — бормочет Дельфи, случайно замечает, во что превратилась вилка, и, поспешно выпрямив, кладет ее на стол. Выглядит вилка не очень, но никому нет до того дела. Взгляды прикованы к английской гостье. — А те артефакты, которыми вы пользовались, и фрагменты формул — они утеряны?

— Они спрятаны в тайном месте, — осторожно отвечает Антонин. — Я мог бы сказать вам где.

Ярина чувствует, что чего-то она не понимает. Ольга смотрит на мужа с явным осуждением, а глаза Дельфи вдруг широко распахиваются. В следующее мгновение она их чуть прищуривает и еле заметно дергает уголком рта:

— Вы меня вербуете? — интонации больше соответствуют утверждению.

В комнате становится очень холодно. Ярина в отчаянии сжимает под столом кулаки: «Выходит, предала?.. Но я же понятия не имела!»

— Нет, Дельфини. Мне жаль, что вы так подумали. Я просто подумал, что вы хотели бы докопаться до истины. И, если разговор вам не приятен…

Дельфи с усмешкой хмыкает:

— Но говорите вы со мной с ведома ваших наставников.

Антонин кивает:

— Иначе я бы не сумел раскрыть рта, — он пристально смотрит дочери своего бывшего босса прямо в глаза.

«Он знает или догадывается, что она легилимент», — думает Ярина.

— Но я еще раз повторю, — размеренно добавляет отец, — этот разговор ровным счетом ни к чему вас не обязывает. И вы в любом случае дорой гость в этом доме.

Ольга встает, вроде бы для того, чтобы призвать шаль из шкафа. Когда она возвращается к столу, на ее лице читается только спокойствие и доброжелательность, но Ярина заметила брошенный ею на отца взгляд, полный негодования. Хотела бы она надеяться, что этот момент проскользнул мимо Дельфини. Ей больно даже от попыток поставить себя на место подруги.

Дельфини же глубоко вздыхает, потирая пальцами правый висок. Сглатывает:

— Хорошо, — бесстрастно-деловым тоном она возобновляет разговор. — Если меня действительно заинтересовало ваше предложение, то каковы условия?

— Те же, что и для меня. Технологиями придется поделиться с Россией. Если будет найден только зомбирующий артефакт, но не способ изготовления, то его необходимо уничтожить.

— У меня есть время подумать?

— Конечно.

— Сколько?

— Сколько потребуется.

— И мне не обязательно давать ответ до возвращения домой?

— Да.

Сложив руки домиком и уперевшись подбородком в пальцы, Дельфини сканирует Долохова пытливым взглядом.

— Означает ли это, что я могу обсудить этот вопрос с Северусом?

— Строго говоря, вы сейчас ни в чем не ограничены, — отвечает ей Антонин с мягкой улыбкой. — Расчет исключительно на ваше… на отсутствие вашей заинтересованности в преждевременном распространении полученной информации. Что касается Снейпа, то его поддержка точно не стала бы лишней. Естественно, его посвящение во все детали возможно только на уже озвученных основаниях.

Встряхнув хвостом собранных на затылке светлых волос, Дельфини вскидывает голову:

— Вы предусмотрительны.

— Не я.

— И-и… — волнообразно качнув головой в сторону, она продолжает с всевозрастающей уверенностью. — Если я соглашусь, то как смогу получить необходимую информацию?

— Она придет в письме, истинное содержание которого откроется только вам.

— А как же ваша страховка?

— Если вы будете на то согласны, Дельфини, то с вами заключат отсроченный контракт. Условием его вступления в силу станет переданное вами в виде специального шифра сообщение «Да». В случае же отрицательного ответа чары просто рассеются.

Взяв тайм-аут часа на два, Дельфи в итоге соглашается встретиться с нужными людьми. Как ни странно, ей даже не нужно никуда ехать или аппарировать. Они наносят визит сами.

Отсроченный контракт заключен.

Билеты на обратный рейс у Дельфи только через два дня, и оставшееся время она, к несказанной радости Ярины, как ни в чем ни бывало гостит у Долоховых. Они посещают Петергоф и Эрмитаж. В день вылета прогуливаются по набережной Невы. Когда сопровождающий их Никита отходит купить мороженое, Ярина задает волнующий ее вопрос:

— Ты правда не обижаешься? Что так все получилось? Мне очень неловко перед тобой.

Дельфи кладет руку ей на плечо. В ее серо-голубых глазах Ярина видит свое отражение.

— Нет. Во-первых, ты ни о чем не знала. А во-вторых, я рада новой возможности узнать правду.