Урхины (джен)

Питер проклинал все на свете, а особенно свою анимагическую форму. Ну почему, почему крыса? Почему не какой-нибудь зверь побольше или хотя бы благороднее? Лучше, конечно, побольше. И с когтями. И с зубами. Такими, чтобы не было страшно в Запретном лесу в полнолуние. Но, как смеясь говорил Блэк: «Рожденный ползать — летать не может». Вот и Питер с удовольствием бы улетел отсюда к безопасному замку, но его коротенькие лапки не были приспособлены даже для достаточно быстрого бега, не то что для полета. Хотя, возможно, в его медлительности виноват лишний вес, который так и оставался при нем в любой его форме. А в Запретном лесу так много хищников! И не факт, что он успеет обернуться человеком, чтобы сразиться со зверем как волшебник. А даже если и успеет, надо еще наколдовать что-нибудь эдакое. Эх, если бы только он был совершеннолетним и умел аппарировать! Он бы был уже далеко-далеко от страшного Запретного леса, в котором неизвестно где бродит оборотень. И пока Питер остается крысой, он может не бояться своего друга. Но зато должен бояться много кого другого.

И зачем, зачем только Питер соглашается на все авантюры своих друзей? Ну что ему стоило притвориться идиотом, не способным проносить лист мандрагоры месяц за щекой? Да хоть бы сказал, что у него аллергия! А самое главное — зачем же они выпускают беднягу Рема каждое полнолуние? Нет, Ремуса Питер даже почти жалел: что же может быть хуже, чем ликантропия? Но пока этого никто не знает, все относятся к Люпину как к человеку. А Петтигрю почему-то с детства привык, что не заслуживает человеческого отношения. И Питер не знал, виноват ли в этом он сам, или вечно недовольный им отец, или мать, которая похвалила его единственный раз, когда узнала, что ее сын все-таки попал на Гриффиндор. Ох, как Питер жалел об этом! Ему бы на Хаффлпафф — туда, где не нужно показывать чудеса смелости, или незаурядный ум, или невероятную хитрость. Впрочем, некоторой изворотливостью Питер обладал, что обычно и вменяла в вину его мать. Однако благодаря этому он смог если не заслужить уважение, то по крайней мере считаться своим у Мародеров. А это куда лучше, чем быть их жертвой, можно вон хоть у Снейпа спросить. Да только о равенстве и братстве говорить не приходилось. Нет, выглядело все не так плохо. Но только Питер помнил каждую шуточку Сириуса или Джеймса, каждую шпильку, пущенную невзначай, но бьющую по самому больному. А они просто не замечали. Ну да, куда им с высоты их происхождения, ума, богатства догадаться о том, что думает и чувствует Питер! Немного его понимал только Ремус. Но и он так боялся лишиться дружбы Джеймса и Сириуса, что, казалось, ничего не замечал. А Питер все понимал, понимал, почему Рем иногда так виновато смотрит на него, но никогда не одернет ни Джеймса, ни Сириуса.

Вот и сегодня друзья не заметили, как Питер свалился с загривка Блэка — хорошо хоть веселящиеся анимаги не затоптали своего приятеля. Петтигрю был важной частью команды — особенно первой части их ежемесячной затеи. Маленький шустрый Питер мог легко справиться с Дракучей Ивой. Но когда наступала пора главного веселья — носиться по Запретному лесу в компании волка-оборотня, лохматого пса и быстроногого оленя, Питер не мог успевать за друзьями. Поэтому те по очереди катали его на своей спине, а Питеру лишь оставалось крепко держаться лапками и делать вид, что ему ужасно все это нравится. Но сегодня была очередь Бродяги катать Хвоста, о котором он весьма быстро забыл, припустив за Лунатиком через заросли какого-то кустарника. И, конечно, Питера сбила ветка. Он долго барахтался в снегу, а когда все же выбрался на открытое место — друзей и след простыл. Вернее, след был отчетливо виден на снегу, но толку от этого было мало. Хорошо хоть, небо было чистым, а полная луна светила ярко. Тем не менее догнать друзей не представлялось возможным. И Питер оказался в очень неприятной ситуации.

Звериное чутье безошибочно подсказывало дорогу, и Питер точно знал, в какой стороне Хогвартс, а в какой — Хогсмид. Но понимал он также, что в крысином виде он вряд ли одолеет хотя бы половину дороги до рассвета. А еще крысиные лапки и голый хвостик отчаянно мерзли. Но где-то неподалеку бродил Ремус. И стоит Питеру обернуться человеком, он его учует. Учует и прибежит так быстро, что он ничего не успеет сделать. Петтигрю представил, как его разорвут на части, а потом то, что от него останется, пришлют матери. А она лишь подожмет губы и вынесет вердикт: «Жалкое ничтожество, даже умереть не смог по-человечески». Почему-то ему думалось, что мать скажет именно так. Вот если бы Питер погиб как-нибудь героически, спасая других, да еще если б к трупу прилагался Орден Мерлина, пусть и бы второй степени, то матушка, пожалуй, была бы счастлива. Куда хуже будет, если его сожрет какая-нибудь куница или горностай — тогда и хоронить будет нечего. И так ему стало жалко самого себя, что он не заметил, как сбился с намеченного пути в сторону Визжащей хижины и углублялся все дальше в лес.

Но вдруг Питер услышал голоса на полянке. Точнее, это был писк, но крысиные уши отчетливо различали в этих звуках слова. Крыс притаился и на белой от снега и лунного света полянке увидел удивительных существ — с виду обыкновенные ежики, но ходили они на задних лапках, один был в зеленых штанишках, а вторая в чем-то вроде платьица из листков падуба, а в колючках краснели ягодки — явно для красоты. Тот, что в штанишках, тянул огромное для него яблоко, а вторая явно красовалась перед ним.

— Хина! С праздником тебя! Смотри, какое яблоко я для тебя принес!

— Спасибо, Ур! — сказала ежиха и протянула лапки к подарку, но тут она принюхалась и пискнула: — Ур! Тут кто-то чужой!

И в мгновение ока Хина скрутилась в колючий шарик, а Ур отбросил яблоко и ощетинился — иголки его воинственно дрожали. Он выдрал одну из самых толстых своих игл и перехватил как копье.

— Выходи, чужак! Мы знаем, что ты здесь!

Питер решил, что уж эти милые ежики вряд ли причинят ему особый вред, а в человека он успеет обернуться. Он поднял лапки, всячески демонстрируя мирные намерения, и вышел на свет.

— Прошу прощения, — пропищал он. — Я просто заблудился и вовсе не хотел вас обидеть, добрые соседи!

Почему-то вспомнились слова бабушки, которая говорила, что с разумными существами, а тем более с волшебными, всегда следует попытаться договориться по-хорошему. На уроках же утверждали, что большинство волшебных существ разумом не обладает, а потому нечего с ними разговаривать — особенно, если у них ценна шкура или внутренности. Но почему-то сейчас все, чему учили на УЗМС, вылетело из головы, а бабушкины истории, наоборот, вспомнились необычайно четко.

— Смотри, какой вежливый! — не то фыркнул, не то рассмеялся Ур. — Хина, разворачивайся, у нас тут добрый сосед!

Питер уже не удивлялся, что и его писк эти существа прекрасно понимают, а испытывал облегчение, что конфликта удалось избежать. И кто знает, может, эти зверюшки ему помогут? Хина же развернулась и принялась приводить себя в должный вид — платье из листьев изрядно помялось. Когда она осталась довольна собой, она критически осмотрела и крыса, а потом серьезно сказала:

— Ты знаешь наши имена, и если ты и вправду добрый сосед, то должен назвать свое.

Питер вспомнил, что знание настоящего имени дает власть над волшебными существами, но не был уверен, что сможет этим воспользоваться. Можно было бы соврать — но, если верить бабушке, то обмана те не потерпят и уж точно разозлятся. Поэтому он все же ответил:

— Питер. Питер Петтигрю.

Тут же взгляд Хины потеплел, и она всплеснула своими лапками:

— Питер, да у тебя же совсем голый хвостик! Он такой симпатичный, но тебе ведь, наверное, холодно!

— Пожалуй, так.

Ежиха обернулась к Уру:

— Ну, раз такое дело — я все равно ждала гостя, так пусть их будет два! Питер, я приглашаю тебя в свой дом.

Питер низко поклонился:

— Спасибо, госпожа Хина, но мне до рассвета надо добраться домой, я был бы благодарен, если бы вы указали мне дорогу к Хогвартсу.

— Ой, да успеешь ты, волшебник! Мы тебя проводим.

И Питер последовал за новыми знакомыми, хотя и опасался, как бы волшебные существа не посмеялись над ним и не заманили куда-нибудь. Нет, бабушка говорила, что если уж маленький народец приветит кого, то пакостничать не будет, но Питер не очень верил в благосклонность судьбы. И все же он ошибся. Ежики завели его в свой домик, который выглядел словно с рождественской открытки. Там было действительно тепло и сухо. Лапки и хвост блаженно заныли, согреваясь в тепле, а Питер совсем расслабился. Его же усадили за стол, а Хина быстро принесла еще одну маленькую деревянную тарелочку и ложку. Потом она предупредила:

— Питер, я готовила праздничный ужин для нас с Уром, но если ты хочешь вернуться в свой мир, то ешь только то, что принесено из вашего мира — яблоки, орехи, сушеную землянику, тыкву. Тем более, что оставшись у нас, ты в человека обернуться не сможешь.

Питер кивнул, про такое он тоже слышал. И хоть глаза разбегались от всевозможных блюд на столе, а сыр так и вовсе пах просто умопомрачительно, но природная осторожность не позволяла попробовать эту волшебную еду. Они о чем-то говорили и говорили, много смеялись. Питер пытался запомнить, о чем же шла речь, но у него так и не вышло. Потом Ур и Хина переглянулись, и еж сказал:

— Ну, Питер, если ты хочешь вернуться — тебе пора. Но подумай, может, ты останешься с нами — тебе здесь будет лучше! Подумай хорошенько, ведь в следующий раз ты можешь и не найти вход в волшебную страну.

Питер на мгновение задумался, может, и правда стоит остаться. Сидеть вечерами с Хиной и Уром, болтать ни о чем, бегать в Запретный лес за яблоками и попробовать этот удивительный сыр. А может, и ему здесь найдется подружка — вон Хина сказала, что его хвост симпатичный! Но это означало остаться крысой навсегда. И никогда не держать больше в руках волшебной палочки. Нет, от этого Питер отказаться не смог. Он печально опустил голову.

— Нет, я должен вернуться.

— Хорошо, Питер, — сказала Хина, а в глазах ее почему-то стояли слезы. — Иди.

— Вы обещали проводить меня, — робко напомнил Питер, ему хотелось хоть еще немного побыть с этими удивительными существами.

— А мы уже проводили, — сказал Ур и открыл дверь.

И Питер увидел, что теперь она ведет в совсем другое место — на опушку Запретного леса, с которой отлично просматривался Хогвартс.

— До свидания! — сказал Питер.

— Прощай, — ответили Ур и Хина.

Питер вышел, дверь за ним закрылась, и когда он обернулся, стараясь запомнить место, чтобы еще раз прийти сюда, то увидел обыкновенный белый сугроб, ничем не примечательный. Он срыл его до основания, но ничего не нашел. Тогда Питер пожал плечами и обернулся человеком — все же так до Хогвартса он дойдет быстрее, а уж в спальню проберется крысой, чтобы никто его не застукал в коридорах. И стоило Питеру это сделать, как он тут же забыл про волшебных маленьких ежиков. Ему казалось, что он просто всю ночь проблуждал по лесу, но каким-то чудом смог добраться до замка. И лишь иногда ему снились сны, как он, будучи крысой, сидит в маленьком уютном домике у огня, замерзшие лапки и хвост приятно покалывает, витают чудесные запахи вкусной еды. А кто-то тоненьким голоском рассказывает чудесные сказки о шкодливых ежиках-урхинах, что щекочут пятки путникам, спутывают упряжь лошадям, подсовывают грибникам красные листья вместо подосиновиков и проделывают массу других шалостей. Эх, жаль, что и про сами сны Питер наутро ничего не помнил.