А я тебе друг? (джен)

Неизвестного мальчишку он впервые увидел в тот день. К мистике Миша относился скептически. Ну привиделось. Ну послышалось. Всякое бывает. Но этот мальчишка воспринимался так по-настоящему, что хоть рукой трогай.

Впрочем, с тех пор, как они встретились, всё пошло наперекосяк.

* * *

Достаточно широкая «белая» палата, шесть аккуратно заправленных коек, ядовитый «больничный» запах в воздухе — куда он попал? Именно так подумал Миша, стоя на пороге своего нового дома с пухлым рюкзачком на плече.

— Мне твоих сестрёнок оставить не с кем, а ты уже большой мальчик. Потерпи чуть-чуть, тётя Вера обещала присмотреть за тобой. Я обязательно буду на операции, — сказала тогда мама, складывая вещи в рюкзачок.

Хоть она и улыбалась, Миша понимал, что ей тоже плохо, что она тоже боится, но негласное правило «Если есть возможность — дерзай, иначе упустишь» давно установилось в их доме.

И правда, Мише уже целых десять с половиной лет! Он уже большой мальчик, он справится, а вот сестрёнки — ещё совсем крохи, что они смогут одни? И будучи настроенным более чем решительно, можно даже сказать, готовым на подвиги, Миша отпустил мамину руку и вошёл в больницу.

Палата была пуста. Но Мише оно было даже на руку, он не очень любил шумные компании, предпочитая им нечто получше — игру с машинками.

Тогда-то всё и началось.

Мальчишка появился неожиданно, словно материализовался из воздуха. Миша готов был поклясться, что минуту назад на кровати напротив его совершенно точно не было. Или он просто заигрался и не заметил, как тот вошёл?..

Мальчишка был ненамного старше Миши, тоненький, как палочка, небрежно уложенные белёсые волосы смешно топорщились на макушке. Люди с такой внешностью сразу внушают доверие.

— Как тебя зовут? — поинтересовался он, склонив голову набок.

— Миша, — Миша жадно разглядывал мальчишку, словно самую настоящую и навороченную машину из своей коллекции, — а ты?

— Вовка, — улыбнулся тот и опустил взгляд на игрушечные машинки перед Мишей. — Мой папа когда-то собирал такие.

— Правда? — глаза Миши тут же загорелись неподдельным огоньком заинтересованности. Он невольно придвинулся ближе к краю кровати. — А какие?

— В основном со времён СССР: «Волга», «Олимпийский»... «Москвич» ещё был...

— Ого! — восторженно воскликнул Миша, схватившись за голову. — Вот это да! Это же редкие модели! А «Москвич-403» или «412»?

Вовка потупился, неуклюже почесал затылок — непослушные волосы тут же взвились пружинкой — пожал плечами и только потом ответил:

— Не знаю, я в этом ничего не понимаю, — и как бы между прочим добавил: — Меня больше животные привлекают.

— Животные? — Миша невольно вздрогнул, припомнив неудачную и плачевно окончившуюся историю из детства, когда он счёл интересным исследовать будку соседского пса. Шрамы на теле до сих пор остались, но с того самого дня Миша твёрдо решил держаться от всякой живности подальше.

— Да, — улыбнулся Вовка. — Но это больше, чем просто увлечение. Я делаю кормушки для птиц, прикармливаю бездомных кошек и собак, и мне это нравится. Смотреть на их милые мордочки, чистые лапки, блестящие глазки, гладить по чистой шёрстке, слышать довольное мурчание, или лай, или чириканье — ни с чем не сравнимые минуты счастья. — Он всё говорил и говорил, будто целый месяц до этого молчал, а глаза его фанатично блестели. — И даже когда одна из собак укусила меня за ногу, и мне пришлось проваляться неделю дома, пока не сняли швы, я не прекратил заботиться о них.

Тут Миша не согласился с Вовкой. Мало того, что собака покусала и неделя ушла впустую, так тот ещё и продолжил свою «благотворительную деятельность»! Нет, Миша бы так не смог. И судя по многочисленным царапинам на лице Вовки, тот нередко получал за это своё бескорыстие.

— Ты почему тут? — Кажется, мысли Миши отразились на его лице, из-за чего Вовка сразу решил сменить тему на более нейтральную.

— Как и все, — пожал плечами тот, мол, логично же.

Вовка усмехнулся, но настаивать не стал. Откинулся на спинку кровати и невидящим взглядом уставился на дверь, а Миша вновь занялся машинками.

Некоторое время они просидели молча, каждый занимаясь своим делом. Затем послышались тяжёлые неторопливые шаги, и в палату ввалилась тётя Вера. Её крохотные глазки-бусинки на мясистом лице задорно сверкнули, как только она увидела Мишу.

— Дорогой, как ты? — спросила она басом. — Мама твоя звонила, просила присмотреть. Ты тут не скучай, кушай хорошо, но соблюдай диету. Хотя тебя ведь мы кормить будем, — тётя Вера будто о чём-то призадумалась, а потом вдруг спохватилась и протянула Мише зелёное яблоко. — На-ка вот, возьми, полезное. Я ещё зайду.

Хихикнув и прохрюкав что-то невнятное, она проковыляла до двери и удалилась. Ещё долго был слышен её громкий топот в коридоре.

Миша хмыкнул и откусил кусочек от яблока. Затем спохватился и перевёл взгляд на по-прежнему замершего статуей Вовку.

— Хочешь яблоко?

— Я бы хотел, — он грустно улыбнулся, — но не могу.

— А, нельзя, понимаю. Мне тоже много чего запрещают, особенно то, что с сахаром.

Вовка улыбнулся на это ещё шире.

— А ты надолго тут? — неуверенно спросил он после недолгого молчания.

— Сафсем нет, — откусив от яблока приличный кусок, промямлил Миша. По его подбородку скатилась капелька липкого сока, которую он тут же вытер рукавом и продолжил: — Мне завтра утром сделают операцию, а к вечеру я уже буду дома. А ты?

Вовка повернулся к двери, будто ожидая, что кто-то войдёт, а потом вновь взглянул на Мишу:

— Я буду дома гораздо раньше. Уже сегодня.

От такого заявления Миша даже подавился яблоком. Прокашлявшись, он удивлённо уставился на Вовку.

— Как? Тебе уже сделали операцию? Когда?

Вовка вдруг рассмеялся. Таким заливистым, детским смехом. И успокоился, только когда на глазах выступили слёзы.

— Чудно́й ты, Мишка, — хихикнул в последний раз Вовка, поглаживая разболевшийся от смеха живот. — Ты только сегодня прибыл, а я тут уже долго.

Миша смутился. И впрямь, что за глупость он сморозил? Вовка ведь может лежать здесь не до операции, а уже после неё. И вообще, какое ему дело! Ну лежит себе и лежит! Ну уйдёт себе и уйдёт! Он, Миша, тоже скоро вернётся домой, так что ничего в этом особенного и нет.

Мысленно согласившись с собой, Миша поудобнее расположился на кровати и принялся рассматривать свои машинки, делая вид, что Вовки здесь вовсе нет.

Но тот вдруг спрыгнул с кровати и подошёл к Мише, наклонился, рассматривая кучку машинок, и выпалил:

— Пошли со мной.

Миша опешил:

— Куда?

Но Вовка только подмигнул, и Миша невольно подметил «дымчатые» серые глаза Вовки. Как сталь или металл. Или серебристое покрытие машинок. Вовке они совсем не шли. Ему бы зелёные.

Миша уже хотел отказаться, мол, а вдруг «тёть Вера» увидит или другие врачи — что ещё хуже, — но Вовка уже выскочил за дверь. Мише ничего не оставалось, как следовать за ним — почему-то он чувствовал за него ответственность.

В коридоре было оживлённо, люди бродили туда-сюда — кто в пижаме, кто в выходной одежде, — повсюду слышались разговоры и громкие завывания, отчего голова у Миши сразу пошла кругом. В палате было гораздо тише. И он уже хотел было повернуть обратно, как из-за угла его задорно поманил Вовка.

— Вроде взрослый, а ведёт себя как маленький! — раздражённо пробубнил Миша и поплёлся за угол.

Он увидел Вовку в начале следующего коридора и быстренько подошёл к нему, намереваясь высказать всё своё недовольство, а ещё, как запасной вариант, потребовать плату за моральный и физический ущерб — можно конфетами. Ещё бы! — вытянул из тихой и уютной палаты в кошмарное, шумное, душное не́что! А теперь просто стоит и... смотрит на людей.

Мишу захлестнуло крайнее возмущение, и он уже набрал полные лёгкие воздуха, чтобы, наконец, высказать ему всё, как вдруг Вовка указал пальцем в сторону одной женщины. Она была стройной, красивой, высокой. Но когда Миша заметил её опухшие глаза и красное лицо, восхищения поубавилось. Женщина нервно ходила туда-сюда по коридору, а звонкий цокот её каблуков будто отсчитывал последние секунды. Но до чего? А порой, не стесняясь никого, она печально завывала, будто волк на луну.

— Моя мама, — с грустью и тоской в голосе пролепетал Вовка.

Миша удивлённо взглянул на него:

— Почему она плачет?

Вовка не ответил, а просто понуро повёл плечами.

— Пошли к ней! — Миша сделал шаг по направлению к женщине, но Вовка резко остановил его.

— Нет! Не сейчас. Ты просто должен знать, как она выглядит.

— Зачем? — искренне удивился Миша и в этом же момент подумал: — «Странный он какой-то. Может, операция прошла неудачно и вывелся у него такой дэф... деф... де-фект! — странности? Или он всегда был таким?»

Вовка ничего не ответил, только развернулся и вальяжной походкой двинулся в обратном направлении.

Миша снова вспыхнул. Ещё и водит его туда-сюда! Как собачонку! Как его ещё животные терпят? Но вопреки всему он всё-таки вновь последовал за ним, выкрикивая тому в спину заранее подготовленную гневную тираду.

Вовка привёл его обратно в палату. Забравшись на кровать и подогнув под себя ноги, он уставился в окно. Миша, косо поглядывая на него, расположился на своей.

И тут Вовка как скажет:

— Хочешь подарок?

Миша приподнялся на локтях, чтобы увидеть лицо Вовки. Говорил он вроде совершенно серьёзно.

— Давай.

Но Вовка не шелохнулся, лишь кивнул на свою сумку, мол, подходи и выбирай.

— Ты шутишь? А если скажешь потом, что я у тебя украл? — прищурившись, с подозрением спросил Миша, но Вовка оставался всё таким же светлым и безмятежным, будто ангел. Ну как ангелы могут кого-то обмануть?

— Не скажу. Надо же мне как-то запомниться тебе.

И тогда Миша неуверенно поднялся с кровати и подошёл к Вовке, наклонился над его сумкой на тумбе, расстегнул молнию и пробежался глазами по содержимому: вещи, еда, посуда, книги, картинки с животными... И тут его глаза вдруг заблестели.

— Она твоя, — спокойно сказал Вовка.

— Моя? Она? Ух ты, спасибо! — Глаза его заблестели ещё ярче, а на губах появилась неуверенная улыбка. Он вытащил из сумки машинку времён СССР.

— Тебе-тебе. Кому ж ещё? — Вовка рассмеялся. — Пользуйся на здоровье, я всё равно уже наигрался.

— Спасибо! — ещё раз поблагодарил Миша и, не помня себя от счастья и шока одновременно, поплёлся к своей кровати.

— Ты знаешь... — некоторое время спустя заговорил Вовка. Миша отвлёкся от машинки и поднял на него глаза. — Мне пора.

— Уже? Но... — Миша вдруг осознал, что сильно прикипел к этому странному мальчишке и отпускать его ни за что не хотел. Пусть они познакомились только сегодня днём, Миша успел прикипеть к нему. Ему было жалко терять Вовку. Он ведь его... друг? — Вовка, а я тебе друг?

Слова были произнесены с осторожностью и опаской, но Вовка улыбнулся — так мягко и будто по-родственному.

— Конечно друг. С тобой было весело. И я не забуду тебя, не бойся. Ты уже знаешь мою маму, а завтра она ещё здесь будет.

Мишу осенило. Так вот для чего он увёл его из палаты! Чтобы показать маму! Чтобы Миша знал, к кому подойти и спросить о Вовке.

— Ну, мне пора.

Миша встал с постели, подошёл к Вовке и протянул руку для рукопожатия.

— Меня так папа учил. Говорил: так прощаются друзья.

Вовка взглянул на протянутую руку, затем на свою и печально улыбнулся.

— Прощай, Мишка, — он подошёл к двери, но уходить не торопился. — Давай представим, будто я не ушёл? Ты отвернёшься — и я уйду. Ты не будешь видеть этого, и будет создаваться хоть какое-то впечатления, что я ещё здесь.

Мишка беспрекословно отвернулся к окну: на горизонте виднелась красная дымка заката, пели последние на сегодня птицы, было много зелени — как в такую погоду может произойти что-то плохое?

Возможно, Вовка уже ушёл. Пора бы оборачиваться. А если нет?

И, досчитав до пяти, Миша обернулся. Палата, как и ожидалось, была пуста. Вот только Вовка не взял свои вещи, сумка всё так же стояла на тумбе, будто он просто вышел куда-то.

Здесь было темно, скучно и одиноко — Миша вдруг ясно осознал это.

И руку Мише Вовка так и не пожал...

* * *

Десять лет спустя

Миша стоял на пороге достаточно широкой «белой» палаты с четырьмя аккуратно заправленными койками — две из них уже были заняты. Пациенты проводили его заинтересованными взглядами.

Он снова в больнице — какая ирония! Но на этот раз — не по той же причине.

Миша присел на край кровати, где сжался комочком перепуганный ребёнок.

— Пошли, твои родители буду гордиться тобой, — мягко произнёс он, поглаживая мальчика по волосам. — Осталось совсем чуть-чуть, и ты вернёшься домой вместе с мамой и папой.

Но эти слова почему-то ещё больше расстроили мальчика, и он заплакал. Тогда Миша запустил руку в карман белого врачебного халата и вытащил оттуда машинку — всё такую же целёхонькую, гладенькую, с серебристым покрытием. На заднем номерке значилось: «Москвич-412».

— Смотри, что у меня есть. Её мне подарил один очень хороший человек.

В тот день Вовка и вправду ушёл. И Миша даже не мог предположить, что он на самом деле имел в виду...

Подождав до завтрашнего утра, Миша хотел было стремглав кинуться искать Вовкину маму, но не успел — «тёть Вера» ни на шаг от него не отходила, готовила к предстоящей операции, а потом ещё и мама приехала, поэтому было не до Вовки.

Миша провалялся до вечера, отходил от операции. А после всё-таки решил найти в себе силы подняться с кровати и пойти искать Вовкину маму, если она ещё не уехала, ведь иначе он никогда не найдёт самого Вовку.

«Если есть возможность — дерзай, иначе упустишь».

Но искать и не пришлось. Стоило Мише открыть глаза, как он увидел ласковое лицо своей мамы. А когда она заметила, что он проснулся, её улыбка стала ещё шире.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она.

И после этого вопроса Миша вдруг ощутил жгучую сухость в горле. Очень хотелось пить.

Приподнявшись на локтях, он принял сидячее положение, осушил протянутый стакан воды и только тогда заметил женщину напротив. Бледная, заплаканная, уставшая, но всё такая же красивая, она заправляла Вовкину кровать.

Миша обрадовался, ему захотелось кричать от радости. И, прочистив горло, он нетерпеливо спросил:

— Извините, а где Вовка?

Женщина сначала даже не поняла, что обращаются именно к ней. Зато мама, проследив за его взглядом и задорно улыбнувшись, позвала её уже более громко.

Женщина встрепенулась и обернулась. Её взгляд был настолько стеклянным, что Миша даже испугался; мама, видимо, тоже почуяла неладное, из-за чего крепко сжала ладонь Миши.

— Вовка? — переспросила та. — Вовка? Вовка, Вовка, Вовка...

Миша напрягся ещё больше, мама сочувствующе посмотрела на него.

— Он... Операция прошла... плохо... Вовка он... Вчера днём....

Казалось, слова давались ей с большим трудом. Каждое последующее она говорила всё тише и тише.

— Как — днём? — ошарашенно переспросил Миша. Он наконец стал понимать.

— Днём, — эхом повторила женщина и отвернулась, крепко сжав в руках пододеяльник.

— Но днём же... Он же... Прощание... А как же?.. — мысли путались. Мише хотелось так много сказать, возразить, возмутиться, но вместо этого он просто прокрутил в голове вчерашний день.

И в один момент его озарило новое осознание.

Миша не помнил себя от боли и гнева. Как он мог с ним так поступить? За всё то, что между ними было...

Гнев бушевал в нём, боль застлала глаза... Их больше невозможно было сдерживать. Ему хотелось разбить в палате всё, что можно было разбить, разорвать постельное бельё в клочки, но вместо этого он просто заплакал. Громко заплакал. Навзрыд. Ему говорили, что настоящие мужчины не должны плакать. Но сейчас Мише хотелось разрыдаться как самой настоящей девчонке.

Мама укутала его одеялом и прижала к себе, укачивая и шепча что-то успокаивающее.

Обманул. Зачем? Чтобы не волновался? Потому что он, Миша, слишком маленький?

— Я скучаю по нему, очень, — прошептал одними губами Миша. — Он был мне другом.

— Это просто игрушка, — возразил мальчик.

— Нет, это не просто игрушка — это память о нём, она всегда со мной. — На его глазах выступили слёзы, и он опустил взгляд. Не стоит травмировать мальчика ещё больше.

Миша до сих пор помнил, с каким болезненным, совершенно разбитым выражением лица Вовкина мама покинула палату. И именно сейчас, в эту самую минуту, ему захотелось найти её, утешить, рассказать об их с Вовкой странном знакомстве. Но она ушла. А Миша ничего о ней не знает, даже имени.

А Вовка... Что же это было? Иллюзия? Не похоже. Призрак? Но их не бывает. Душа, бродившая по больнице, пока физическое тело оперировали?

Миша не знал, что и думать, поэтому ещё больше стремился встретиться с Вовкиной мамой, но она как сквозь землю провалилась. Своим он ничего не рассказывал — боялся, что не поверят. А ему не хотелось оскорблять память Вовки.

И вот сейчас уже повзрослевший Миша тоже решил помогать людям. Ведь есть на свете такие, как он; которые тоже потеряли близких.

— Пошли, а то расчувствовались мы с тобой.

Миша бережно убрал машинку в карман, взял мальчика за маленькую ручку и повёл по коридору. А про себя повторял одно и то же: он непременно отправится искать Вовкину семью. На этот раз более тщательно. И когда найдёт, то расскажет им всё. Поверят, не поверят — неважно! Главное сказать, что их сын ушёл с улыбкой на губах.

Так он говорил каждый раз, когда вёл очередного ребёнка на операцию. И однажды это обещание исполнится.