Рассказ наложницы (гет)

Когда не было уроков и других дел, я могла просто сидеть в своей комнате и смотреть в окно. Моим самым увлекательным занятием было чтение утомительных религиозных трудов и вышивание. Обычно я вышивала образы для Елены — у нее никогда не было для этого времени. Поэтому, когда вечером меня вызывал Селим, я даже радовалась. Потому что за целый день я могла не видеть никого, кроме него. Задыхаясь от тоски, мне оставалось только писать письма Румейсе-султан — она единственная, с кем я могла поговорить прямо, потому что только она все знала. Но я боялась, что письма попадут не в те руки, и не писала всего, что думала.

Он подарил мне лошадь. Не представляю, как он узнал, что я люблю лошадей, ведь я ему не говорила. Я не смела ни о чем его просить. Я не заслужила ни одного подарка от него.

Только по началу я ничего не чувствовала к нему, кроме отторжения. Это было просто работой на благо родины. Или наказанием за совершение преступления. Но, что бы я ни пыталась придумать, в чем бы ни пыталась себя убедить, я привязалась к нему.

Каждый раз, когда я ощущала радость от встречи с ним, я чувствовала себя предательницей самой себя. Но это не так гадко, как быть предательницей родины и предательницей Бога, потому что я клялась перед иконой, что выполню задание.

Из-за того, что он был такой смешно взбалмошный и сумасбродный, мне было весело с ним, потому что я самый скучный, до зевоты, человек, которого только можно представить. Переодеваясь, мы выходили не только на улицу, но и бегали по дворцу, разыгрывали прачек и воровали еду с кухни, хотя нам бы принесли ее и так. Однажды ночью мы напугали наложниц, которые спали в общей комнате. Они повскакали с лежбищ, забегали, несколько девушек комически взвизгнули — началась суматоха, как в птичнике. Никто нас не увидел — стражника мы заперли. Хюррем-султан даже приказала найти дебошира, но она не там искала.

Если бы все было не так, если бы я была простой наложницей, если бы это было несчастливым стечением обстоятельств, я бы полюбила его. И не по привычке, из необходимости, от безысходности. Просто мне было с ним уютно. Ничто и никогда в моей жизни не давало мне ничего похожего на уют и тепло. Возле него я нашла свой дом; к нему я сбегала от мира. Мне становилось горько, стыдно и мерзко от мысли, что я должна — собиралась — убить его, и меня мучила мысль, что я недостойна его.

— Мне кажется, я люблю тебя, — вырвалось однажды у меня. Я даже закрыла рот руками и захотела выбежать из комнаты. Я почувствовала, как все лицо покраснело, как у девочки. Определенно так не должно быть.

А он ответил:

— Я думал, ты уже никогда не скажешь. — Он даже не улыбался, выглядел серьезным и смотрел на меня своими голубыми глазами. Он обнял меня, прижал к сердцу и положил подбородок мне на макушку. Он сказал: — Я тоже тебя люблю.

Определенно точно так не должно быть.

— Не попусти на меня, Владыко Господи, искушение свыше силы моей, но избави от них или даруй мне крепость перенести их с благодарением.

Софья уже сбилась со счета, сколько молитв она повторила, но имя, лицо Селима не выходило из головы. Было стыдно даже подумать об этом, но неужели и она полюбила его? Она чувствовала себя растоптанной — чем больше времени проходило, тем больше она уверялась, что не сможет сделать это. Она не сможет поднять на него руку. Лучшей ей самой умереть от его руки. Она заслужила все, что бы он ни пожелал с ней сделать. А сможет ли он убить любимую?

Кто-то захотел войти, но Софья закрыла двери кочергой от камина. Хорошо, что она сделала это, иначе ее застали бы на коленях перед образом.

— Прихватила тебе с кухни шербет и орехи. Знаю, как ты любишь.

— Да вознаградит тебя Всевышний, Ширин-калфа. — Улыбнувшись, она тихо вошла в покои Софьи с кубком и тарелкой, хотя все уже готовились ко сну. А Софья неловко убрала кочергу. Наверное, уже всем кажется странным, что она запирается. Подумав, Софья добавила: — Ты поедешь со мной в Манису, если я попрошу?

Ширин тоже думала какое-то время. Софья уже затушила почти все свечи, и было темно. Они просто стояли друг напротив друга. Наконец, она ответила:

— Если я нужна тебе там, Айнишах-хатун.

— Очень нужна.

Когда Ширин уже собралась уходить, Софья спросила:

— А где Хафизе-хатун? — Чуть не оговорилась и не назвала ее Еленой. — Я нигде не могла найти ее. И она постоянно пропадает. — Софья знала, что она ушла не по ее делам.

Ширин растерялась, но только на несколько секунд. Стоя уже у дверей, она сказала:

— Наверное, Хафизе-хатун хотела бы сказать тебе сама, но лучше ты услышишь это от меня, чем от девиц в гареме. Ее вызвал к себе шехзаде Баязид.

Софья только выронила кубок и ахнула от испуга. Окаменев, она перестала даже моргать и дышать, застыла с огромными глазами не в состоянии поверить своим ушам. А Ширин добавила неуверенно:

— Принесу тряпки…

Она вышла, а Софья закрыла рот рукой, чтобы не закричать. Стало так трудно дышать, что она решила, что у нее сейчас выпрыгнет сердце. За столько лет во дворце ни разу ей не пришлось бояться за свою подругу, младшую сестру. Это прихоть шехзаде или план Елены? Но Софья бы знала, да и посол еще не выходил на связь. К тому же, было решено бросить все силы на устранение шехзаде Селима, а в жизнь Баязида не вмешиваться. Где Баязид мог ее увидеть? Да разве такое может быть?

Софья вылетела из покоев прямо босиком и без платка. Она уже и забыла о том, что Елена ей не родная сестра, потому что не считала ее кем-то другим, и сейчас нужно было спасти ее. Но что она сделает? Ворвется туда? Или хотя бы подслушает? Впрочем, ведь там стража. Ничего не придумав, Софья поспешила обратно, заметив в другом конце коридора внимательный взгляд Нурбану.

— Уже слышала новости? — громко сказала она оттуда, даже не потрудившись подойти ближе. Тоже уже приготовилась ко сну, выглядела какой-то смешной в ночном одеянии. Некоторое время они жили в одних покоях, но Нурбану решительно взбунтовалась, и Селим разделил их. — Твоя служанка у шехзаде. Видимо, тебе придется искать другую девушку, чтобы стирала твое грязное белье. Советую подружиться с каким-нибудь агой. Он не станет тебе соперником. — Она не удержалась и ядовито рассмеялась, открыв рот.

Софья хотела просто закрыться изнутри, но неожиданно для себя разозлилась и подошла к Нурбану таким стремительным шагом, что та испугалась. Она точно подумала, что Софья сейчас ее ударит, потому что она еще и подняла руку. У Нурбану заслезились глаза, но она не отрывала взгляд, стойко приготовившись принять удар, каким бы он ни был. А Софья, придя в себя, легким движением смахнула с плеча Нурбану несуществующую пылинку, выдавила из себя язвительную, бездушную улыбку — такую, какой всегда улыбалась Нурбану, — и сказала:

— Спокойной ночи. — Она развернулась и заторопилась прочь, сдерживая слезы страха.

Поднялась Ширин с тряпкой и сказала:

— Я думала, ты действительно ударишь ее. — Нурбану, оцепенев, все еще стояла там и наблюдала, как они удаляются.

— Я не могу так опозориться. — Только после этого Нурбану захлопнула двери.

Всю ночь Софья не спала, размышляя об этом. Мысли метались из крайности в крайность — либо над ее сестренкой надругались, либо она предала ее. Как бы там ни было, она чувствовала себя оплеванной; было мерзко и гадко. Подумать только — Баязид! Софье даже не посчастливилось увидеть его лица, а Елена попала в его покои. Как же это возможно? Неужели Баязид так низко пал, что лично отправился в прачечную? Других мест, где он мог ее встретить, Софья не придумала. А вдруг он поймал ее, когда она передавала какое-то тайное послание или выходила из прохода? Точно, наверное, Елене пришлось выпутываться на ходу. В тревоге она придумывала разные исходы.