Рондо вслепую (джен)

Решка — Орегон, орел — Миссисипи.

Он подбросил монетку, и на ладонь та легла решкой вверх. По центру просматривалась одна вмятина, не две — так что эта сторона определенно была решкой. Кроме него, никто не угадал бы в этом ржавом погнутом круглешке с напрочь стертой от времени гравировкой пять центов.

Дин с усмешкой засунул никель обратно в карман. Нечаянная мысль о том, что и под угрозой забить монетку любому прохожему прямо в глотку тот ее не распознает, даже выгляди она блистающей выпускницей Филадельфийского монетного двора, только разозлила. Он уже очень давно устал от подобных шаловливых идей.

Значит, следующая остановка — город N в Орегоне. У него осталось еще достаточно штатов, чтобы ни разу не повториться. Так было, ну… занятней, что ли. А после, если ему не повезет покрыть этот список, у него где-то завалялись географические отметки о тридцати тысячах городов прошлого. Впрочем, было бы совсем неплохо, если ему более чем хватило бы и оставшихся семи тысяч.

Дин предусмотрительно проигнорировал тот факт, что отыскать тысячелистник было делом достаточно сложным в принципе, не то что у перекрестков, теперь, когда половина Штатов все еще была мертвее пустошей Невады. Какая разница, если он продолжал повторять эту глупую, бесполезную традицию лишь потому, что ему просто больше нечего было делать?

Он стер ладонью пыль и грязь с металлического ящичка и открыл крышку, столь же ржавую, как и монета в его кармане. Странно, что она еще не отвалилась, петли лет сто как дышали на ладан. Дин сбился со счета, сколько раз уже выкапывал этот ящик в одном штате и закапывал в другом, но еще пару-тройку ритуальных заигрываний тот точно выдержит. Потом придется искать другое вместилище.

Все, как всегда, было на месте: горстка земли, кошачья косточка, фотография с фальшивого удостоверения. В свое время заламинированная, она ни капли не выцвела и не истрепалась, точно в издевку, будто он сумел бы забыть, как когда-то выглядел.

— Да ладно тебе, Дин, — Дин запихал ящичек в рюкзак и поднялся с корточек. — Держи себя в руках, в конце-то концов. По крайней мере, ты не выглядишь, как Бибер или его потомки. И один глаз все еще при тебе.

На самом деле он страстно ненавидел, насколько пугающе в этой жизни он был похож на того, первого себя. Лишнее и слишком жестокое напоминание о том, чего он никогда не сможет иметь.

* * *

У Дина не было никаких идей. После Орегона, где он вновь закопал сраную коробочку несбыточных чудес на одном из перекрестков, даже приметив — о, удача! — вокруг несколько торчащих будылок тысячелистника, и, конечно же, никто к нему не явился — у него совершенно не имелось идей. Ну, кроме одной, далеко не новой: пустить себе в башку из кольта одну из драгоценных оставшихся пуль, но бьющаяся птицей неумирающая мысль о том, что все это дерьмо начнется по-новой чуть раньше, останавливала его. Может, и ненадолго, но пока этого хватало.

Он бездарно тратил время, что успел уяснить четко, за столько-то лет тщетных поисков, но чего-чего у Дина было навалом, так это времени. Его ему было вовсе не жаль. Пожалуй, он мог позволить себе заниматься заранее провальной херней: искать того, кто или очень не хотел быть найденным, мог вообще еще не родиться, или, что хуже всего, мог оказаться всего лишь такой же жертвой, как и он сам. Был ли Чак теперь хипстером-очкариком, беззубой престарелой китаянкой или двухлетним пиздюком с кашей на подбородке, который даже еще не научился выговаривать «мама, хочу пи-пи», не то что «признаю, моих рук дело, потому что ты был моей любимой музой, Дин Винчестер, а музы, знаешь ли, бессмертны».

Дин никогда его не находил, но попыток не оставлял. Хоть и на последнем издыхании, его когда-то знаменитое ослиное упрямство все еще держалось. Чак был доказательством того, что Дин здесь не единственный проклятый собственной памятью.

После часа бездумного залипания в лобовое стекло Дин бездумно потянулся к планшету, лежащему на соседнем сидении, и, зажав пальцем тачскрин, послал мысленный запрос в поисковик.

— Мать твою, Чак, у меня каждый раз олдскулы сводит, — пробормотал он. — Обновись уже.

Дизайн сайта ни капли не изменился с его позапрошлого возрождения. Как и авторский псевдоним — тот и вовсе остался таким же, каким его узнали еще они вместе с Сэмом. Если бы нынешний мир являл собой чуточку больше, чем просто квест на выживание, в котором оставшиеся три миллиарда людей на досуге почитывали парящие прозрачные книжки, а не вылавливали и не замучивали до смерти тех, с кого еще можно было бы содрать что-то, кроме шкуры, Карвер Эдлунд, буквально автор столетий, стал бы звездой конспирологических теорий. Хотя бы то, что он потратил огромную кучу бабла на автоматическое продление домена неизвестно на сколько десятков лет вперед, стоило внимания.

Дин быстро пробежал глазами вкладку. По-прежнему ничего, как и в прошлый раз, когда он проверял. Последняя книга была выпущена Чаком сто двадцать восемь лет назад — об их с Сэмом заурядной охоте на гуля, тогда еще, параллельно с поисками отца, от которой Дин, в общем-то, хорошо помнил только два факта: «охота» и «Сэм». Предаваться ностальгии, перечитывая опусы Чака, он не собирался. После того, как он когда-то убедился, что все новые истории — та же гребаная быль, он дальше первой страницы не открывал. Спасибо, ему хватило. Он лишь пару жизней назад сумел избавиться от наркотической зависимости настраивать ретранслятор снов на воспоминания — о Сэме, его брате, который на «сучку» неизменно отвечал «придурком», кто уверенно и крепко обнимал мозолистыми ладонями нож и его самого; чьи шрамы внутри и снаружи Дин знал так же хорошо, как и свои собственные.

Ломка, когда он впервые за вечность перестал видеть того Сэма каждую ночь, оказалась страшнейшей пыткой, какую только могло придумать человечество. А его, между прочим, однажды грохнули из Гимлета К26, буквально просверливающего нейроны, и ощущение того, как пузырились его внутренности и кости, что дарила эта крошечная выпущенная капсула, было одно из самых… неприятных в его жизни. За все его жизни. Так что это о чем-то говорило.

Теперь во снах от закатов до рассветов он любовался табуном мустангов, несущихся по цветущей прерии. Успокаивало. Кажется.

Дин швырнул планшет за спину — тот приземлился куда-то под кровать — и, дернув ключ, завел Детку. Она ответила ему усталым стоном не один раз смазанных шестеренок, давно нуждающихся в обновлении, а Дин похлопал ее по рулю. Это все, что он мог теперь, в их бесконечном шествии по мертвой земле.

* * *

— Отдай нам псину, урод, — услышал Дин, стоило ему спрыгнуть с подножки наружу. — И тогда мы убьем тебя быстро.

— Идите к черту! Эй, не трогай меня!

Судя по всему, это был первый акт извечного спектакля под названием «естественный отбор». И он вынужден стать его полноценным участником.

— Детка, не могла ты заглохнуть в какой-нибудь другом месте, подальше от шоссе? — с досадой пробормотал он. — В мои планы сегодня не входило наслаждаться расчлененкой. Ладно-ладно, уговорила. Пойду взгляну.

Дин бесшумно обогнул скалу, за которой укрыл Детку, и перед ним предстала набившая оскомину картина, запечатленная намертво в этих краях.

— О. Ясно. Неожиданно. На повестке дня слабоумие и отвага, — буркнул Дин себе под нос.

Два Стервятника окружили парня и ужасно тощего пса, в которого он вцепился, как в последний оплот. Оба представляли собой весьма плачевное зрелище, хоть парень и держался похвально стойко; насколько стойким может оставаться кролик перед готовым к атаке удавом. Дин даже по одному брошенному вскользь взгляду на его спину мог сказать, что наживы с парня эти двое могли бы поиметь ровно столько же, сколько мяса — с бедной собаки. И не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы знать: эти двое понимали это точно так же. Просто они были из той более ублюдочной категории Стервятников, которые попали бы в Ад вообще безо всяких условностей, ну, если бы Ад еще существовал. Не то чтобы хоть у кого-то из оставшихся на Земле людей, вынужденных буквально выгрызать себе место под солнцем, и ставшим когда-то в их бедах виновным, были какие-то другие варианты. Но эти отморозки наслаждались насилием ради насилия, а Дин все еще не оброс цинизмом настолько, чтобы научиться нормально существовать с таким раскладом. Вот незадача. Сколько-то еще жизней ему нужно прожить, чтобы так же начать жрать собак и кошек, пока все, на что хватало денег — его кровных, не награбленных, — это на культивированную в биореакторе питательную смесь со вкусом вяленой брокколи, и временами — отварной куриной кожи?

— Отошли от пацана, быстро, — он почти скучающим жестом направил кольт на одного из Стервятников.

— Иначе что? — лысый татуированный бугай — полнейшее клише, как оно есть, — повернулся к нему и оскалился беззубым ртом. Второй держал на прицеле глауруса сидящего на земле парня и даже не посмотрел на него. Самонадеянно.

— Иначе я избавлю тебя и твоего дружка от вашего жалкого существования, — хладнокровно сказал Дин. — В вашем случае это будет жутким расстройством, не правда ли?

— Думаешь, твоя пукалка меня напугала? Сейчас твое сущ… — Дин дослушивать скучные угрозы не стал, наслушался уже. Не опуская кольта, ладонью другой руки он зажал складной миниатюрный транквилизатор и двумя нажатиями уложил обоих в мгновенный временный отруб, те не успели и пальцем пошевелить. Ну, у них и не имелось многовекового стажа в выживании, и уж тем более, прежде чем влезть в замес с естественным дерьмом эпического масштаба, они не сидели на три ставки на сверхъестественном.

— Приятных снов.

Настроения и желания пачкаться у него сегодня не было совершенно. Если повезет — очухаются вовремя и уберутся, не повезет — погребет в пыльной буре. Если только свои же вперед нее не постараются.

Мгновение задержав взгляд на неподвижных телах, Дин убрал кольт в кобуру, транквилизатор обратно в карман и развернулся на пятках. Он не собирался задерживаться здесь дольше необходимого. Парень с псиной спасены, хотя, может, и ненадолго, но это уже были не его проблемы. А он, хренов защитник сирых и убогих, мог поставить себе еще один плюсик к карме. Может, и зачтется когда-то, для разнообразия.

— Спасибо, — тихонько прилетело в спину, и грубое «не стоит благодарности» мигом угасло, как поденка, на языке. Дин остановился как вкопанный, сердце скакнуло к горлу тяжёлым камнем. Словно впервые принимая подобный удар.

Что ж, зачлось мгновенно. Лучшим из изощренных способов.

К любым пыткам можно было привыкнуть, даже к тем, каким подвергаешь себя сам; Дин учился этому знанию скрупулезно и старательно. А еще он знал, что мгновение, когда боль приходит, всегда жестоко внезапное, даже если все, чем ты занимаешься, — живешь в ее ожидании. Этого нельзя было изменить, никак.

Самым разумным было сделать то, что он и собирался: уйти, не оглядываясь, — и затем притвориться, что этой встречи никогда не было. Только вот в чем крылась его проблема, огромная, неразрешимая проблема: Дин никогда не мог уйти от Сэма. И каждая жизнь, раз за разом сталкивая его с ним, лишь подтверждала эту аксиому. Даже когда он стал бежать со всех ног прочь от него, а не на его поиски. Особенно когда он стал бежать прочь.

Дин сделал глубокий вдох и медленно повернулся. Сэм сидел теперь лицом к нему, по-прежнему прижимая к груди беспородную дворнягу. Шевелюра засыпана песком, на щеке до уголка губ — царапина и…

Дин вздрогнул — и не потому, что вновь не обнаружил на его лице ни тени узнавания. Если это все же был Чак, то Дин слегка продлит божьи пытки и добавит разнообразия в пыточный инструментарий.

Это была поистине ювелирная работа: впервые он выглядел копией. Того Сэма, его брата Сэма, его Сэма. Даже чертовы волосы — и те точно так же завивались у ушей, прямо как тогда, когда Дин забрал его из Стэнфорда. И та же родинка на щеке. Она никогда не появлялась, еще ни разу. Дин едва удержал в себе желание истерически расхохотаться. Ха, он думал, что уже прошёл этот этап — с той единственной жизни, где Сэм был Самантой в прямом смысле этого слова.

Он убьет Чака.

Господи, пусть это будешь ты, Господи. Ему просто необходимо было размазать по стене причастного, он не выдержит подобного больше. Впрочем, в каждой жизни был момент, когда он так думал. И вот он все еще здесь.

Ладно. Это будет немного сложнее, чем в прошлые разы, но ничего нового. Справится. Ему не верилось, что когда-то, в тех первых жизнях, он был наивным садомазохистом, чтобы отведенный ему кусок времени после возвращения памяти искать Сэма, а после таскаться рядом с ним, за ним, притворяясь, что это нисколько не режет по сердцу — не видеть больше в его глазах того, что… делало Сэма по-настоящему его Сэмом.

Как он ни пытался, Дин так и не смог с этим смириться. Не с тем, что Сэм его не узнаёт, никогда не узнаёт, — такой навык он успел отточить до совершенства, ему было предоставлено для этого достаточно времени. А с тем, что Сэм взял в привычку появляться в его жизни именно тогда, когда Дин, наконец, убеждал себя, ну, или думал, что убеждал, — что не хочет однажды встретить его. Он и так чересчур долго был эгоистичен и неумолим в своем желании, чтобы Сэм разделил с ним эту ношу; чтобы не быть больше одному.

— Захотел сдохнуть из-за собаки? — сипло спросил Дин и откашлялся. — Животина даже не твоя, вижу же. Тебе и правда жить надоело?

Глупый вопрос. Впрочем, никому, никогда не могло надоесть жить настолько, насколько ему. Не то чтобы он приватизировал право пожелать ликвидировать себя с руин этой планеты, на которой не осталось ничего, кроме насилия.

— Ненавижу живодеров! — зло ответил Сэм, и Дин мельком даже поразился силе ярости, вспыхнувшей в нем. Сейчас только дети, еще пока не успевшие прознать и о десятой доле ожидающего их дерьма, способны были испытывать громкие, яркие эмоции; все остальные таскали себя по земле слишком устало и обреченно для того, чтобы чувствовать что-то помимо постоянного страха или глухой ненависти к тем, кто оказался чуть удачливее их.

— Треть человечества, плюс-минус, значит. Не сочту за ответ.

Хотя Дин догадывался и так. Подобные поступки обычно скрывали в себе три первопричины: либо те, кто их совершал, были безрассудны и храбры до полной дурости, либо им больше было нечего терять, что, впрочем, приравнивало второй пункт к первому; либо же они видели в этих несчастных жертвах собственное отражение и пытались спасти хоть кого-то, если не сумели спасти себя.

Или же Сэм оставался Сэмом в любой жизни.

— Собака в людских грехах не виновна, — произнес Сэм с пылом, с каким на старых забытых кадрах с трибуны приносили присягу; только его эмоция была до краев настоящей.

— Иисус тоже был, блядь, невиновен, — прорычал Дин. Замаскированный под гнев страх потерять его — того, кого он пять минут назад еще не знал и в то же время кто был знаком и близок ему больше, чем кто-либо еще, — начал подступать огненными волнами, и Дин сам не заметил, как начал орать. — Что за идиотский синдром заместительной жертвы!

Что ж, прожитые столетия привили ему черту выражаться порой излишне высокопарно. Сэм за такое облил бы его святой водой, или был бы в полном восторге, а может, и все вместе. Дин уже не знал этого. Нынешний Сэм делал одно: к счастью, не спрашивал, кто такой Иисус, — это стало бы последней каплей, — и по какому праву на него разорался только что спасший его незнакомец.

А еще он вдруг стал стремительно бледнеть, крепче зажав пальцами собачью шерсть. Этого было достаточно, чтобы Дин мгновенно решил завязать с дальнейшими нотациями, на которые, если уж совсем откровенно, он действительно не имел права. Спешно подойдя к Сэму, он отцепил его, совсем не сопротивляющегося, от собаки и отогнал ее в сторону.

Первое, о чем он подумал: крови было мало. Второе: холодное оружие давно ушло со всех лотов, так какого черта. Третье сводилось к простому «черт, нет». Из левого бока Сэма торчала самая обыкновенная заточка. Дин мысленно выматерился. Рана на вид была не очень глубокой, но ему совершенно нечем было шить. Последние дезинфицирующие нанонити он потратил на себя пару месяцев назад и после не удосужился пополнить запасы; он не до конца отошел от прошлой вылазки, чтобы совершить еще одну подобную.

Решение пришло мгновенно, альтернативы у него все равно не было. У Бек очень кстати все еще оставался перед ним небольшой должок.

— Хватайся за меня, — велел Дин. — Тебя нужно зашить.

Сэм вскинул голову, словно оскорбившись. Этого Дину еще не хватало.

— Со мной все нормально, я не…

— Хватайся, кому сказал! — рявкнул Дин. И пробормотал уже тихо: — Рэмбо мне тут нашелся.

К счастью, упрямства этот Сэм отхватил чуть меньше, чем Дин привык, или же просто накатившая слабость дала о себе знать, но он прекратил все споры и, морщась, послушно обнял его рукой за шею. Дин поднял его с земли и, обхватив за талию, повел к Детке, а собака поплелась следом. У Дина не хватило духу ее прогнать.

Детка, заглохшая аккурат перед этим, завелась с первого раза.

* * *

Сэм наотрез отказался лечь на кровать и скрючился на пассажирском сидении рядом, — зато псина была более чем рада занять за него предложенное ему место. Дин, взвинченный до предела, рыкнул на нее и погрозил высадить, не доехав до города, — в пустыне. Собака, поджав хвост, все-таки улеглась на пол, но Дин не испытал к ней ни капли сочувствия. Он прекрасно помнил жалобный скулеж ее предков в запертых опустевших домах, тех, что сгорели заживо, брошенные хозяевами, и иногда он все еще просыпался от этого жуткого, страшного звука в ушах. Он не позволил ей быть съеденной, и лучшая благодарность, которую она могла ему принести, это не топтать его одеяло своими грязными лапами.

Сэма звали Сэм. Конечно же. Это было еще одной вещью, кроме бессмертия памяти Дина, что никогда не менялась. Кроме того раза, когда Сэм неожиданно стал Сэлом, но после встречи с ним, уже имея груз всех своих воспоминаний, Дин был жив достаточно недолго, чтобы суметь хоть раз ошибиться в его имени или ужаснуться ему. Фамилию Дин не спрашивал, и порой он оставался в блаженном неведении касательно нее до самого конца.

Этот Сэм был младше его лет на восемь, не меньше. Да, кое-что еще оставалось незыблемым: Сэм никогда вперед него не рождался и никогда первым не умирал. И вот такой расклад Дина устраивал абсолютно, целиком и полностью. Хоть на что-то святое эта сука не посягнула. Был ли это Чак или его собственная карма, неважно.

Сэм сидел неподвижно, как птица, замершая на ветке дерева, с широко распахнутыми глазами. То, что ему больно, выдавали лишь капли пота, собравшиеся на лбу и висках, и крепко сжатые губы.

Дин покосился на него, и тот вдруг прямо и уверенно встретил его взгляд своим.

— А ты не назвал свое имя.

Дин еле слышно хмыкнул. Сэм произнес это так, будто был в полном праве чего-то с него требовать. Где-то очень глубоко в душе это по-прежнему приводило Дина в полный восторг.

— Дин.

Его нынешняя мать, которую он потерял в одиннадцать лет, при рождении дала ему имя Дерек. И хоть оно устраивало его чуть больше, чем некоторые из прошлых, он сбросил его с себя, как изношенную змеиную шкуру, сразу, как только появилась возможность. Ни в какой жизни ни одно из его имен не имело значения и ощущалось лишь висящей оглоблей на шее. А он… ну, он цеплялся за сентиментальность, как старый дурак, каковым и являлся. Пустые надежды, потому что Сэм никогда больше не произносил его имени так, как когда-то умел только он один. И желание того, что, услышав его настоящее имя, Сэм взглянет на него как-то… иначе, давно стерлось в веках.

Сэм помолчал.

— Спасибо, что спас меня, Дин, — снова сказал он, тщательно выбирая слова. — Не знаю, зачем тебе понадобилось рисковать, но… спасибо.

— Не стоит.

Дин передернул плечами. Было неприятно и даже в какой-то мере больно — слышать, как Сэм благодарит его за то, что когда-то стало для него смыслом всего: быть ему, Сэму, братом. Своей идиотской, неуместной благодарностью он словно насиловал саму Динову суть.

— Ты мог бросить меня, — осторожно продолжил Сэм. — Ты был бы прав, если бы сделал это. Я бы наверняка тебя бросил… Но ты… зачем?

Он делал короткие тихие вдохи между словами, разговор явно отнимал у него оставшиеся силы, но если что Дин и усек в любом Сэме: он хотел знать все ответы на все вопросы.

— Ты ведь из Верхних, Сэм? — перебил Дин. Он прибавил скорости, хотя Детка и так шла почти на всех парах. Если постараться, до Денвера доберутся минут за двадцать.

Желания на ходу соображать о причинах, которые он мог бы ему озвучить, не было совершенно. Впрочем, чернеющая на шее Сэма татуировка королевской кобры, скрывающая след от вживленного чипа, громче любых слов давала понять, что он прав. Совершенно глупо, но Дин мимолетно порадовался тому, что не родился в элитных кварталах: в таком случае, когда он выуживал из себя чип, то разворотил бы нанесенный рисунок, и его шея превратилась бы в еще менее привлекательное зрелище. — За тобой следят?

Cэм проигнорированный вопрос принял спокойно, и Дин прекрасно понял бы его, если бы он промолчал и на встречный. Но Сэм все же ответил.

— Не следят, — он поморщился и, помедлив, сухо добавил: — Я отказник.

Дин вскинул брови, но удержал язык за зубами. Вот оно как. Значит, слежка им точно не грозила: с заблокированным чипом Сэм теперь был буквально пустым местом — без имени, без происхождения и состояния, ему с корнем оборвали все имеющиеся связи с семьей. Дин знал об этом не понаслышке: однажды он родился в семье конгрессмена, как раз в тот период, когда чипы еще только-только вводили, и успел уяснить все нюансы жизни золотых детей, даже самые отвратительные. У них это был даже более короткий поводок, чем у всех прочих.

Дин немного успокоился: рисковать попусту ему не хотелось, хотя ради Сэма он и не такое пошел бы. Его башку на серебряном блюде мечтали увидеть многие властьимущие, которых он однажды или не однажды почтил своим нежелательным присутствием, прихватив с собой некоторое добро, которого у тех, по его мнению, было в излишнем достатке. Даже их прадеды и прапрадеды могли бы присоединиться к своим потомкам в желании его заполучить — ну, в том случае, если бы облик Дина не менялся из раза в раз, запутывая следы. И если за Сэмом отправили бы целую королевскую конницу, чтобы вернуть сбежавшего или украденного из гнезда птенца, Дин вряд ли дождался бы от них благодарности за его спасение. Фото украшенной глазной повязкой и хищным оскалом рожи Дина висело в каждом третьем кабинете Голден Дистриктов в расписной рамке и с лозунгом «разыскиваемое лицо номер один» (что греха таить, он немного, но с удовольствием им попозировал, прежде чем дать деру из камеры, в которую его, ну, вроде как заключили).

Впрочем, очевидно, если бы их поймали, Сэма грохнули бы с ним заодно. Дин очень надеялся, что суть крылась не в долбанном клише, которое уже имело место быть в их жизни: сын не разделял родительских взглядов на семейное дело и мечтал о ветрах свободы, чего его предки ни капли не оценили. Правда, в нынешнее время на такое никто не осмелился бы, уж точно не Верхние, кто по нынешним меркам между «жизнью» и «существованием» болтались на разметке куда ближе к первому. Здесь и теперь «ветра свободы» означали верную смерть либо от голода, либо от рук мародеров.

Или никто, кроме Сэма. Того Сэма, который однажды по неизвестной причине вернулся обратно на Землю, грозящую вот-вот укрыться одеялом из пепла.

Давить и попытаться разузнать подробности он не стал: явно видел, что Сэм ни слова ему сейчас не скажет на эту тему. И, честно говоря, он больше уже не хотел ничего о нем знать. Все рвение осталось там, в первых жизнях, когда он жадно, по крупицам, собирал о нем любой мельчайший факт, словно в зернах риса выискивая бриллиантовую бусину — что-то, что подсказало бы ему, что он разыщет в нем своего Сэма, надо только копнуть глубже.

Он уже знал о нем все, что было ему нужно, все, что ему было ценно — из той, первой жизни.

— Ладно, — единственное, что он позволил себе сказать. — Мы скоро будем на месте, и твоя задача: позволить себя исцелить и помалкивать в ответ на любые вопросы.

— Мы разве едем не к твоим друзьям?

Дин усмехнулся, и приглушенное до этого осознание того, что это все же вовсе-не-его-Сэм, вновь ударило ярко и жгуче.

— Ты жил под куполом или в утопии, малыш, если считаешь, что в этом долбанном мире до сих пор существует такое понятие, как дружба. В лучшем случае ее называют синергией. В худшем — вынужденным сотрудничеством.

Сэм косо посмотрел на него из-под челки. Дин поспешно отвел взгляд.

— Поэтому я и не поним…

— Считай, что я твой добрый самаритянин, — снова оборвал его Дин. — Поставишь мне в благодарность памятник когда-нибудь, если пожелаешь.

Он отточил этот навык до совершенства: каким образом нужно разговаривать с не знающим его Сэмом в каждой жизни. Чтобы соответствовало образу, чувствовалось не совсем лживым и чуть менее мучительным.

Поняв, что больших подробностей не дождется, Сэм сдался. Хоть Дин и заметил, как он вновь на него посмотрел: будто Дин был загадкой, разгадка которой должна была стать делом его жизни. Долгом. Облизнув пересохшие губы, Сэм прикрыл глаза и устало привалился к двери.

— Спасибо тебе, — прошептал он, дрожа от боли, и чуть улыбнулся.

Если бы так не боялся за Сэма, то Дин бы точно его ударил.

* * *

С момента, когда они последний раз виделись, Ребекка ни капли не изменилась. Кроваво-красные губы, огненно-рыжие волосы — единственное, что досталось ей от матери хотя бы в этой жизни, — и грудь страшно-представить-какого-размера, только чудом не вываливающаяся из декольте. По крайней мере, насчет их природы Дин мог быть спокоен: он лучше других знал, что перекрестки больше не работают и истерзанные нынешней жизнью души перестали иметь даже ничтожную цену. А до такой низости, как силикон, она бы никогда не опустилась.

Дин пересекался с Кроули не в каждой из жизней, но в каждой, где он его знал, тот носил самого себя, как наипрекраснейший из трофеев. В Бек это проглядывалось временами даже более явно. Но Дин был даже рад, что что-то, кроме его мытарств, оставалось знакомым ему. Пусть это была одна из самых ненавистных ему когда-то черт Фергюса Маклауда.

Помимо искусственных сисек, Бек так же сильно презирала висеть у кого-то в должниках. А Дин, который при одном из налетов Стервятников выдрал ее из их лап, освободив от участи стать секс-игрушкой или даже хуже, стал первым сияющим местом в ее ничтожно крошечном списке тех, кому она была вынуждена симпатизировать. Это случилось еще до того, как Ребекка открыла свой бар, по факту являющийся подпольным бойцовским клубом. В нем играли не на деньги, а на возможность протянуть еще один одинаковый день на этой земле. На лекарства, на еду, на топливо для биореакторов или модулей. Впрочем, мало кому из выигравших удавалось уходить живым — их вылавливали в переулках и возвращали профуканное себе, некоторым иногда даже не позволяли выйти за дверь. Дин был одним из очень немногих, кто всегда оставался при всех своих конечностях и с выигрышем, и он готов был разбиться в лепешку, но не позволить Ребекке крыть перед ним тем, что она могла иметь к этому хоть какое-то отношение. Хотя того и не требовалось. Она ни от кого не зависела и не знала, что такое благодарность. Но была человеком слова. Кажется, корни шли ещё оттуда, с перекрестков и сделок, которые невозможно было нарушить.

Именно поэтому Дин, ввалившись в ее бар с едва переставляющим ноги Сэмом, не боялся, что его свалит электроразрядом один из ее бодигардов. Кас, то есть Шон, кстати, неплохо со своей ролью справлялся и был любимчиком Бек. Дин научился до слез ржать от этой иронии, когда, наконец, отпустил воспоминания о том, как в самый первый раз к нему начала возвращаться память, и он, один, без Сэма, еще не знающий о том, что больше нет ни Ада, ни Рая, напрасно днями напролет пытался дозваться Каса в надежде хоть что-то понять.

Хотя в одной из жизней Гарт оказался его отцом, так что после такого сложно было хотя бы ради приличия поражаться причудам ебнувшегося мироздания. С другой стороны, так было куда безопасней для психики, чем продолжать пытаться найти ответ на вопрос, каким образом все это реинкарнационное дерьмо затронуло и тех, кто ни при каких других обстоятельствах человеком бы не стал. Не говоря уже о том, почему это дерьмо вообще происходило и почему он оказался в нем одинокой плешивой овечкой.

— Ди-и-ин, золотце мое, — сладко пропела Ребекка. Обтянутая с ног до головы черной блестящей кожей, она выпорхнула к нему навстречу, и Дин даже с порога уловил запах ее духов: корицы и имбиря. У нее были связи на самых высоких уровнях, так что она могла позволить себе похвастаться подобной роскошью.

— Привет, дорогуша, — в тон ей ответил Дин и удобнее перехватил повисшего на шее Сэма. — А я тут мимо пробегал, дай, думаю, загляну, узнаю, как тут поживает моя лисица.

— Как это мило, — проворковала она. Дин ни капли ей не поверил. — Что ж, лисичка все так же машет перед всеми хвостом и виртуозно запутывает следы.

Бек игриво намотала локон на палец, и Дин в последний момент остановил себя от того, чтобы не поморщиться.

— Так ты еще принимаешь гостей?

— О, ну не стоит так недооценивать себя, Дин. Для тебя всегда — вип-допуск и лучшие напитки, ты ведь знаешь.

Дин фыркнул и вновь едва удержал за зубами рвущуюся наружу колкость. Иногда он действительно забывал, что перед ним стоит вовсе не Кроули.

— А кто этот сладкий мальчик вместе с тобой? О, какой мальчик, — она потянулась длинным ногтем к лицу Сэма, и Дин мгновенно напрягся, крепче обхватывая Сэма за талию. Ребекка тут же это заметила, и ее улыбка стала еще более широкой. Но она понятливо сделала мелкий шажок назад — тоже одна из знакомых черт, присущих Кроули: он умел без потери лишней гордости уступить дорогу прущему на него танку, если того требовала необходимость.

— Бэкс, — Дин пустил в голос предупреждающих рычащих ноток, на самой грани: еще не угроза, но уже требование. Она позволила ему это. Мгновенно приняла деловитый вид и, не растрачиваясь больше на лишние церемонии, щелкнула пальцами. Дин даже не вздрогнул — и он не признался бы даже самому себе, что был бы чрезвычайно рад внезапному появлению за ее спиной армии демонов. Не прямо сейчас, но в любой другой момент.

— Вижу, твоего мальчика нужно подлатать, — цокнув языком, заключила она.

В общем-то, за способность отвечать делами, а не словами, Дин ее и ценил.

— Я бы… я был бы премного благодарен.

Дин поморщился от «его мальчика», но показывать зубы не стал. Если Бек давали желанную игрушку, здравомыслием было ее не отбирать слишком рано.

— Тебе повезло, золотце, мне только вчера подвезли партию свеженьких нанитов. Три минуты, и он будет как новенький, только лучшее для таких красавчиков. Хотя ты, Дин, бесспорно получил бы от меня еще и…

— Ребекка!

Она шутливо закатила глаза.

— Ох, ну не кипятись так, зайчик. Пойдем, уложишь его в гостевой. Я сейчас к вам вернусь.

— Спасибо, Бек. Пошли, Сэм, — прошептал Дин. — Нужно вытащить из тебя эту зазубрину.

Сэм в ответ что-то невнятно промычал, но шаг за ним, шаткий и неуверенный, сделал почти сразу, откликаясь, похоже, только на звук его голоса.

Чтоб тебя, Сэм.

* * *

Ребекка не обманула: ее чистые, без химпримесей, нанонити сработали чисто и мгновенно, и о ране напоминали теперь только заляпанная кровью простынь и валяющаяся на полу заточка. Пока она хлопотала над распластавшимся на кровати Сэмом, Дин наблюдал из угла, как коршун. Ей не было никакого резона причинять Сэму вред, более того, она понимала, что Дин мгновенно прострелит ей мозг, сделай она что, по его мнению, не так, но вряд ли он когда-нибудь сможет недооценивать Кроули. Или избавиться от вбитого в подкорку инстинкта жадного и эгоистичного ублюдка не доверять Сэма никому, кроме себя.

— Вот мы и закончили, прелесть моя. Надеюсь, вы удовлетворены лечением.

Дин скрыл за кашлем внезапный смешок, который не сумел бы объяснить никому из них. Ребекка и древние диснеевские мультики? Без вариантов. Он один мог разменивать время-валюту на что-то… такое.

Ребекка показушно потерла ладонь о ладонь, отбрасывая в сторону использованный нанозатор, похожий на зажигалку, и грациозно встала со стула, на котором сидела у постели. Подойдя к Дину почти вплотную, она что-то с силой вложила ему в руку.

— Держи. Пригодится. Догадываюсь, что твой мальчик захочет попадать в неприятности не меньше тебя.

Дин опустил взгляд и увидел, что она всунула ему еще два полностью заряженных нанозатора, которых должно хватить на десяток использований. Он покачал головой, растеряв все слова, — а такое случалось с ним теперь очень нечасто. Долгие, долгие годы одиночества, как ни странно, научили красноречию. Иногда поведение Бек не укладывалось у него в голове своей противоречивостью.

— Ты мне ничего больше не должна.

Глаза Бек недовольно сверкнули, и она практически отскочила от него назад. Сказанное, кажется, сильно ее оскорбило.

— Бери, герой хренов! — со злостью прошипела она. — Столь выгодное предложение не каждому выпадает, цени, Винчестер. Бери, и убирайтесь отсюда оба. Мне неприятности не нужны, а тебя ищут, я в курсе.

И она со всей возможной грацией выплыла из комнаты, напоследок обдав его шлейфом коричного аромата. Дин смотрел ей вслед большими глазами.

Сэм медленно сел на кровати и придирчиво осмотрел свой голый, без единой царапины, торс.

— Она всегда такая? — негромко поинтересовался он. В его голосе слышалось веселье.

— Сколько себя помню.

— Она… мне нравится, — эти слова Сэм произнес с заметной осторожностью, словно проверяя реакцию Дина на то, может ли такая, как она, нравиться если не ему, то вообще кому-то.

Дин, не удержавшись, издал легкий смешок.

— Адская обаяшка, есть такое. Ты в порядке?

— Я… Отлично, да.

Дин пожевал губу, пристально рассматривая его. Сэм чуть поежился под его взглядом.

— Могу ли я надеяться, что в следующий раз ты несколько раз подумаешь, прежде чем бесшабашно вливаться в ряды гринписовцев?

— Гринписовцев? — Сэм недоуменно нахмурился.

Дин, поморщившись, качнул головой.

— Неважно. Фильм вспомнил… старый.

Сэм так знакомо посмотрел на него из-под челки — как бывало, когда Дин напропалую нес чушь, а Сэм с интересом исследователя, давно раскусившего подвох, наблюдал, куда это его заведет. У Дина сдавило в груди. Блядский боже.

— Слушай… — Сэм как-то боязливо на него покосился, будто боясь обидеть лишним словом. — Не стоило тебе из-за меня…

Дин тут же выставил вперед ладонь, титаническими усилиями заставляя себя оставаться спокойным.

— Я прожил достаточно, чтобы отдавать себе отчет в своих поступках и их причинах, — с нажимом сказал он. — И излишним альтруизмом, поверь, не обладаю. Я могу понять твою благодарность, но уясни раз и навсегда: соберешься заикнуться хоть раз о том, что я должен или не должен был с тобой сделать, я тебе врежу.

И, только закончив фразу, Дин осознал, как она прозвучала. Не в плане двойственности, о которой у кого-то, особенно у него самого, еще могло хватить задора подумать, — но так, словно он только что этими словами прорисовал для них путь в виде параллельно идущих линий, один и тот же путь.

Сэм, кажется, это тоже уловил, потому что враз вдруг просветлел лицом, и что-то такое мелькнуло в его глазах... Дин очень, очень давно ни у кого не видел этой эмоции, но вряд ли смог бы ошибиться даже сейчас: это была надежда. Непонятная, дурацкая, потому что по законам этого времени Сэм должен был уже воткнуть эту заточку ему в спину и сигать как можно дальше отсюда, прихватив нанозаторы и его Детку.

Но это… это же был Сэм.

И в этот самый момент Дин, не до конца отдавая себе отчет в том, что делает, снова решил прописать себе приговор. Только сейчас до него дошло, что Бек знала его куда лучше, чем ему самому хотелось бы. Кстати, он будет более чем рад отомстить за это, перед уходом сунув ей на порог пса, который все еще ждал в Детке.

О да.

Вновь вернувшись к тревожным мыслям, Дин прочистил горло.

— Мне действительно надо немедленно убираться отсюда. Я могу подбросить тебя куда надо. Или… есть предложение поехать тоже. Со мной, в смысле, — самому себе не веря, произнес он. — Если тебе пока совсем некуда деваться, а тебе, очевидно некуда.

У Сэма на щеках расцвели пятна, он выглядел испуганным, настороженным и радостным одновременно.

— Вздумал возиться со мной, как с чемоданом без ручки, да? — с непонятной тоской уточнил он. — И нести тяжело, и бросить жалко. Не… не надо так, не хочу.

Дин с трудом подавил безрадостную улыбку. Хотел бы он, чтобы у него хоть когда-нибудь все стало настолько просто. Любому было бы более чем достаточно и этого, даже в лучшие времена. Но только не Сэму. Сэм, каждый Сэм, по обыкновению забирал его себе без остатка. Даже когда причина крылась в его излишней гордости.

— Что ты, я избытком альтруизма не обладаю. Сугубо эгоистичный интерес. Дет… моя машина нуждается в ремонте, а ты видел ее, так что пара лишних рук мне сейчас не помешает. Потом сойдешь, как надоест, держать не буду.

Пусть и это не станет для него очередным самообманом.

И Сэм, если в нем была хоть капля постоянно присущего ему здравого смысла, должен был посмотреть на него с подозрением и ответить: «Конечно, нет, чувак, сбрендил, что ли». Но, видимо, Дин подобрал очень правильные слова, и Сэм очень правильно их истинную суть разобрал. Или же — как раз очень неправильные.

Потому что Сэм ярко улыбнулся.

Эти. Гребаные. Ямочки.

И кивнул.

* * *

Насос в Детке Дин так и не починил, поэтому душ в пути отменялся. Мельком взглянув на заляпанного кровью Сэма, он принял решение завернуть в мотель на выезде из города: у него еще должно было хватить для оплаты комнаты на ночь и пяти галлонов воды.

— Переночуем в мотеле. Возражений нет?

Сэм бодро мотнул головой — что в очередной раз доказывало, что он был в край сумасшедшим. Или самоубийцей. Или все вместе. Дин побоялся, что вскоре такие ответы войдут у Сэма в привычку, от которой он не раз еще перепсихует.

— Отлично.

Длиннющее, протянувшееся на четверть мили, одноэтажное здание мотеля белело в сумерках окрашенными кирпичными стенами. Дин оставил Детку на пустой парковке для модулей, включив перед уходом сигналку и ток-ловушку.

— Без меня в нее соваться не вздумай, пришибет ненароком.

Сэм бросил на него быстрый взгляд, а потом снова — на Детку. Мелькнул ли в нем ужас пополам с благоговением или что-то другое, Дин в сумерках не уловил. Ни тогда, ни тем более сейчас понять ее так, как мог он, Сэм был не в состоянии. На самом деле Дин всегда хотел оставить это чувство одному себе, даже теперь.

— И мысли не было, правда.

Дин почти что ждал, что он еще сейчас и крест на сердце начертит.

— Расслабься. Она — дом.

Он прибавил шагу, чтобы не увидеть не-знания в глазах Сэма.

На сенсорной панели, имеющей форму вбитого в землю прямоугольного голубоватого бруса, Дин вбил в заявку количество спальных мест, требуемый объем воды в душе и поднес запястье к валидатору. Тот пикнул, считывая со счета деньги, щель под панелью открылась, и из нее выскочил пластиковый ключ-карта. Дин вытащил его двумя пальцами и, взглянув на выгравированный на нем номер, махнул Сэму рукой.

— У нас сорок четвертая. Похоже, у самого торца. Пойдем.

Они прошли вдоль всей длины здания — свет горел только в паре окон из пары десятков, оно было и понятно: безопасность в мотелях была почти нулевая, и постояльцев запросто могли грохнуть во сне.

Приложив ключ к замку, Дин открыл дверь и галантно пропустил Сэма вперед. Тот и бровью не повел. Мелькнуло и пропало воспоминание о том, как Дин выламывал десятки и десятки вот таких дверей, врываясь первым, — и всегда Сэм был укрыт за его спиной.

Комната выглядела стандартной: две кровати, тумбочка между ними, стол с микроволновкой, стул и дверь в ванную. Дерьмовые мотели за это время ничуть не изменились. Осталось одно только отличие: кроме дерьмовых мотелей, больше не было никаких вовсе.

— Располагайся. В душ иди первым, я пока сумки разберу.

Сэм покачался на пятках, спрятав руки в карманах.

— Может, лучше сначала ты? Мне хватит оставшейся воды, я…

Дин на мгновение прикрыл глаза и еле слышно выдохнул.

— Чувак. Иди в душ, ладно? И без жертвенности там, окей? От тебя несет псиной, кондера нет, так что будь добр. А, подожди!

Он вытащил из рюкзака стопку чистой одежды: боксеры, джинсы и футболку — и протянул Сэму. Этот Сэм оставался все еще немного выше него, но в плечах и мышечной массе уступал, так что Дин мог не бояться, что швы на нем разойдутся.

Сэм открыл было рот, чтобы, видимо, снова его поблагодарить, но наткнулся на Динов взгляд и, молча приняв одежду, скрылся в душе.

Дин тем временем вытащил из рюкзака оставшийся провиант, одежду для себя и под подушку засунул нож и кольт. Старенький глаурус с разрывными пулями он решил не доставать. К сожалению — или к счастью, — ни в одной жизни Сэм не попытался его убить. Ни в моменты знакомства, иногда, если внимательно пораскинуть мозгами, явно странные и заранее спланированные; ни в те первые разы, когда Дин ломался и рассказывал ему обо всем, — а Сэм лишь жалел его за это; ни когда, окончательно отчаявшись, он нарочно провоцировал Сэма на убийство. Никогда. Вообще.

Оставляя оружие в рюкзаке, он боялся не того, что Сэм спустит в него обойму посреди ночи, а, скорее, наоборот. Разочарование было пережить труднее, чем смерть, как оказалось. Может, если бы Сэм все же сделал это, все бы закончилось…

Дин успел расстелить постели и проверить, что дверь закрыта и решетки на окне не поломаны, когда Сэм вышел из ванной. Часы показали, что он пробыл там восемь минут и тридцать две секунды, и Дин нисколько не удивится, если обнаружит, что Сэм едва позволил вылить на себя пару галлонов воды. Только влажные волосы и порозовевшая от пара кожа говорили о том, что он действительно включал душ, а не просто обтер себя полотенцем.

Дин вдруг поймал себя на мысли, что вот он, пиздец, здравствуй. Он наблюдал, как рушились страны и стирались с лица земли города, как подобно плавленому сырку растаяла Антарктида; он застал начало и конец страшных войн и эпидемий, на себе ощущал, как затапливало и выжигало планету, видел столько смертей, сколько больше никто не видел, ему приходилось убивать одних и тех же не по одному разу, и вот у него на душе вдруг заскребли кошки от неожиданного сожаления, что Сэму теперь будет отказано даже в такой малости, как нормально, вдоволь помыться.

Кажется, Дин только что открыл то, что следует дальнейшей стадией за старческим маразмом, и это была отнюдь не смерть. С усилием он затолкал поглубже свою так некстати всплывшую гребаную рефлексию. Эн-ный по счету экзистенциальный кризис мог и подождать.

— Увидел в зеркале Кровавую Мэри, что, как ошпаренный, выскочил оттуда?

Сэм улыбнулся самым краешком губ.

— Кажется, ты имеешь в виду что-то другое, а не выпивку… Я просто не фанат длительных купаний.

Он врал, Дин не то что по глазам видел: теперь, в мире засухи и пепла, это была ложь из разряда даже не глупых — а невозможных. Дин снова почувствовал, как стиснуло грудь. То, как Сэм боялся урвать у него лишнее, понимая, что оно буквально выстраданное, хоть он и не знал, насколько… Как и то, что Дин без сожалений отдал бы ему все, как и всегда.

— Что ж, тогда я везунчик. Моя очередь в душ, а у тебя… Тет-а-тет с Турнедо Россини. Вкушай.

Дин на ходу бросил ему маленький контейнер — последний с того налета в Третьем Голден Дистрикте в прошлом месяце. Сэм ловко его перехватил и уставился на него с нескрываемым интересом. Чертов эксклюзив, сокровище Грааля, перепадающее лишь святым. Хоть кусок и выглядел малоаппетитно, по факту это был настоящий говяжий стейк. У одного из Высших с того Дистрикта оказался доступ к клонированию культивированных клеток из ткани одной из коров, которые давным-давно вымерли подобно дронтам или странствующим голубям еще задолго до начала разгоревшейся агонии планеты. Дин в своем вечном бдении успел прочесть достаточно бесполезной, но местами увлекательной херни.

Вряд ли, конечно, он мог поразить этим райским куском Сэма, который наверняка вырос на детском пюре из этой самой выращенной в пробирках говядины. Или даже из гребаной брокколи, что была чуть более чем идентичной натуральной, — может быть, ему даже повезло попробовать их зелеными и хрустящими, не напоминающими желтоватое отвратительное желе, совершенно не имеющее запаха. Единственное преимущество нынешнего аналога их пропитания было в том, что все же пищевая ценность в биосмеси была приближена к продуктам животного происхождения, в отличие от настоящей капусты. В противном случае, девяносто процентов выжившего населения давно вымерло бы от белкового голодания. Дин не думал, что когда-либо ему придется скучать по зелени. Сэм оборжался бы, если бы знал. Сэм много чего сделал бы — и никогда не сделал — если бы знал.

— Спасибо, — Сэм если и чему и удивился, так это, возможно, факту того, что у Дина в принципе имеется подобный изыск. Но промолчал. А может, он тоже не умел больше ничему удивляться.

— Жуй.

— А ты?

— Я сыт. — По горло, мысленно добавил Дин. — Так что, предвосхищая твои самоотверженные потуги: нет никакой необходимости мне что-то оставлять. Чтобы съел все.

Видимо, Сэм понял что-то по его взгляду, потому что рыцарски предлагать разделить с ним трапезу действительно не рискнул, хотя явно собирался.

И все же Дин, по-прежнему чувствуя себя с самой первой секунды их встречи шагающим босиком по леске, от колкости не удержался. И перед тем как скрыться за дверью в ванную, добавил:

— Если что, капсулы от изжоги положил на тумбочку.

Хотя Сэм уж точно ни в чем не был виноват: ни в том, что его не помнит, ни в том, что ему посчастливилось вырасти не в трущобах. И в том, что у них теперь постоянно разные родители, он тоже не был виноват. Однажды мироздание решило внести разнообразия в список своих издевок над Дином и они оказались сводными братьями. Они прожили бок о бок почти четырнадцать лет, и все это время Дин его не помнил. Когда память начала возвращаться, их родители уже развелись и Дин находился вместе с матерью в Европе, а Сэл — это было как раз то перерождение, в котором Сэма звали Сэл, — остался вместе со своим отцом в штатах. В следующий раз Дин увидел Сэма уже перед самой смертью: его, Дина, пристрелили вместе с сотнями других несчастных, пытающихся пробраться на корабль, везущий последний поток людей на Зеб, потому что Сэм был там. Ну, Дин думал, что он был там, — уже угасающим зрением он успел заметить, что Сэм, чертов Сэм, которого он так рьяно искал после возвращения памяти, спускался с трапа.

Потом уже, в следующей жизни, Дин узнал, что Сэм оказался единственным придурком за всю историю человечества, кто вернулся с Зеб на грешную Землю. Любой, у кого не завалялось в карманах парочки фунтов александрита, продал бы душу и даже больше за шанс оказаться на планете, на которой «завтра есть будущее» — это горело тогда неоном на всех билбордах, даже в самых захолустных районах, — а Сэм, тот, кто получил после развода родителей серебряную ложку в рот, променял ее на… На что, Дин иногда спрашивал себя до сих пор. Он так и не смог выяснить, почему Сэм возвратился на верную смерть. Сэм стал одним из двух миллиардов, погибших спустя месяц при солнечной вспышке, и не было в этом никакого смысла...

Когда Дин вышел из ванной, Сэм, сжавшись в клубок на одной из кроватей, как и был, одетый, тихо посапывал. Приоткрытый контейнер лежал на тумбочке — еды в нем осталось как минимум еще половина. Дин покачал головой с невеселой ухмылкой. Он мог бы догадаться.

Бросив влажное полотенце на свою кровать, он неслышно подошел к Сэму и, вздохнув, укрыл его сложенным у изголовья флисовым одеялом. Нос защекотал запах его, Дина, шампуня, и отчего-то это было сродни удару под дых.

Но что-то остановило его, удержало рядом. Может, это был до боли оживший в памяти вид того, как Сэм спал, трогательно подложив ладонь под щеку; как едва заметно трепетали его длинные ресницы во сне, а на лбу то и дело просматривалась небольшая морщинка, которая в свое время никогда не покидала его лицо… Наверное, когда-нибудь Дин научится жить, прекратив гнаться за сверхурочными страданиями, но пока Сэм раз за разом разбивал все его надежды в прах. Дин всегда позволял ему это. Дин всегда его ждал, каждая из его судеб носила имя брата.

Может быть, когда-то…

Не успев прервать себя, он чуть усталым, ласковым жестом, который позволял себе пару раз в сотню лет, отвел в сторону свесившуюся на лоб прядь, едва задев загрубевшими пальцами его щеку. Сэм чуть улыбнулся, видно, почувствовав, но Дин не сумел сразу отдернуть ладонь. Здесь, на руинах мира, в затхлой мотельной коробке, это было невыносимое, нестерпимое зрелище, от которого не хватало сил отвести взгляда. Таким он был века назад… Сэм казался слишком беззащитным в своей невинности, что порой не верилось, с какой безжалостностью он, сам того не ведая, мог уничтожить — и уничтожал — его изнутри.

Дин на миг закрыл глаза.

— Черт тебя подери, Дин… Беги же, — прошептал он.

Сэм был отпущением его грехов и причиной того, что он навсегда и беспросветно будет грешен. Что ж, Дин готов был носить все свои грехи как нагрудные медали, если это означало, что в конечном итоге все по-прежнему сведется к тому единственному в его жизни, за что не было необходимости сражаться и грызть землю зубами. К привилегии преданно и несокрушимо любить его. Каким бы он ни стал — даже если чьим-то.

* * *

В ремонте Детки толку от Сэма было ничуть. Конечно же. Дин еще заранее осознавал смехотворность собственного предлога, но другие лживо-правдоподобные уже себя исчерпали. Что, однако, выбивало из колеи: судя по всему, Сэм испытывал к ней чуть ли не благоговейный трепет. Когда Дин перестал ожидать подвоха, он понял, что это было большее, что он мог получить. Или меньшее.

Сэм хватался за каждое его слово, за любой навык с силой бульдога, его глаза неизменно горели, как у ребенка, и он был совершенно искренним в своих попытках оказаться хоть сколько-то полезным. Это одновременно трогало, бесило и лишний раз напоминало о том, что Дин совершенно бессилен перед ним. Подспудно Дин все равно ждал, когда Сэм поймет, что кочевая жизнь в одних лишениях ему не подходит, и сбежит, наконец. А ведь Дин мог бы это изменить, для него. Если очень захотел бы, черт, он стал бы королем этого бренного мирка и плясал бы на пепелище… Он разложил бы перед Сэмом этот мир, его остатки, как костяшки домино.

Он знал слишком много. Видел. Чувствовал. Жил слишком много. Иногда ему казалось, что он не помещается в собственное тело, что кожа туго натягивается подобно проводу на морозе, и он скоро лопнет, как мыльный пузырь.

Он мог бы. Заставить прогнуться под себя. Только ему не было нужно. Сэму тоже.

Дни шли, Сэм продолжал выглядеть самым довольным жизнью из всех, кого Дин когда-либо в этой самой жизни встречал. Невольно он задавался вопросом, какое дерьмо Сэм должен был оставить за своей спиной, чтобы наслаждаться бесцельным блужданием по городам в ржавом корыте с едва знакомым мужиком и отвратительной едой. Ведь Сэму эта жизнь могла предложить хоть чуточку, но больше. Дин был потрясающим, но не настолько, в конце концов.

Надежду на то, чего он в действительности хотел, горячо и трусливо, — и чего он сделать не мог, — он похоронил еще до того, как Земле потребовался новый Ной.

* * *

Пародия на нормальную еду. Периодически — тесные, душные мотели. Нескончаемая дорога — хоть и без желтой полосы посередине. Сэм на переднем рядом.

Дин чувствовал себя глубоко и безвозвратно несчастным.

* * *

— Это… что?

Сэм практически выпрыгнул из-за спины Дина и, скинув ботинки, с ногами взгромоздился на переднее сидение. В руках он держал потрепанную белую коробку.

Дин на секунду отвел взгляд от дороги. Значит, он уже и под его кроватью успел пошариться… Шустрый. Выговаривать ему, по правде, не хотелось, хоть и каждый подобный вопрос или найденный Сэмом сувенир из прошлого ощущались как прогулка по мемориальному комплексу. Почти всегда — имени самого Сэма.

— Музыка.

Брови Сэма исчезли под челкой.

— Это… — он покрутил одну из трех оставшихся кассет в руке, «Дип пёрпл». — Музыка? И как…

У Дина таких кассет набирались когда-то десятки, постепенно теряясь по ходу жизней, и отыскать их каждый раз представлялось либо невероятным, либо едва возможным. На эти, последние, он наткнулся по чистой случайности, возле одной из неутилизированных свалок Форт-Уэрта. Свалки были ему его же могилами, на самом деле. Он периодически находил там свои вещи или их бренные останки.

— Дай.

Дин выхватил у Сэма из пальцев рассыпающийся, поцарапанный подкассетник и одной рукой ловко выудил из него кассету. Вставил ее в собранную когда-то чуть ли не из дерьма и палок магнитолу и выкрутил громкость наполовину.

Когда из динамиков в углу под крышей громыхнуло гитарными риффами, Сэм вздрогнул. Он молчал некоторое время, вслушиваясь в песню, а потом выдал как-то робко, словно на свои слова он имел права меньше, чем без спросу залезть в вещи Дина:

— Если бы я не знал точно, что машины времени не существует, я бы решил, что ты не отсюда, Дин. Это что-то очень, очень старое, верно? А как же… — Сэм указал взглядом на планшет, лежащий рядом, и постучал пальцем себе по виску.

Дин скривился, но моментально придал лицу бесстрастное выражение.

— Предпочитаю музыку как часть себя не в буквальном смысле.

Сэм посмотрел на него непонимающе — он часто так на него смотрел.

— Ладно…

Пальцы забытыми, неуверенными движениями барабанили в такт по рулю, и слова песни всплывали в голове сами по себе — рвущиеся откуда-то изнутри, настоящие, а не синтезированные прямо в мозг искусственным интеллектом. На самом деле Дин очень давно ничего не слушал. Не хватало одной переменной: была дорога, была… Детка — Сэма не было. И, может быть, поэтому именно сейчас фраза, давным-давно запертая в самом уголке сознания, вдруг защипала на языке, и Дин выпалил, прежде чем успел себя остановить:

— Кстати, есть одно правило, о котором я забыл сказать. Водитель, знаешь ли, выбирает музыку, а пассажир помалк…

Он повернул голову и умолк на полуслове. Сэм, водрузив его планшет к себе на колени, с закрытыми глазами мотал головой под что-то из визгливого репертуара «Бестий изворотливых».

Дин, усмехнувшись без грамма веселья, нажал на «стоп» на магнитоле.

Через десять миль Сэм уснул, и он аккуратно вытащил планшет из-под его руки. Воспроизведение мгновенно прекратилось. Поморщившись, Дин заученным движением закинул планшет куда-то себе за спину. Возникшая тишина, изредка прерываемая тихими всхрапами Сэма, сдавливала тело и мысли со всех сторон. Только осознание, что топливо было в дефиците, останавливало Дина от того, чтобы переключить Детку с энергии солнечных батарей на двигатель. Успокаивающий звук мотора сейчас пришелся бы как никогда кстати.

Впрочем, спать Сэму пришлось недолго. Дин, матерясь сквозь зубы, растормошил его, когда с перебоями работающие индикаторы завопили о приближающейся с севера песчаной буре. От которой уйти, судя по ее скорости, им уже не удалось бы. Дин видел ее на самом горизонте.

На самом деле была еще одна мысль, с которой у Дина до сих пор не очень хорошо получалось смириться. Солнце могло иметь хоть каплю благодарности за то, что он сдох тогда, в первой жизни. Его разнесло, как бурлящий шарик для ванны, чтобы его сиятельство к чертовой матери — божьей сестренке, простите, — сиять не перестало, а в ответ на его жертву много, много позже эта сучья звезда сожгла к херам больше половины человечества и Сэма.

А еще торнадо. Эти гребаные торнадо в самых сухих штатах, возникающие в период сильной жары, — то есть почти каждый день, появление которых невозможно было предсказать.

— Сэм! — Дин мягко хлопнул рукой по его груди. — Подъем!

Сэм подскочил с огромными глазами, и Дин вовремя схватил его за плечо, чтобы тот от неожиданности не выпрямился во весь свой огромный рост и не долбанулся головой о крышу.

— Ч-что случилось?

— Торнадо на севере. Уйти не успеем, — отрывисто сообщил Дин. — Нужна твоя помощь.

Сонливость слетела с Сэма в мгновение, сменившись уверенной сосредоточенностью. У Дина неожиданно пересохло в горле. На подобную реакцию их когда-то вымуштровал отец, так как же… Впрочем, размышлять на эту тему не было времени.

— Что нужно делать?

— Возьми из ниши металлические колья и натяжители. Я возьму кувалды.

— А разве…

— Гравитонов у Де… у Детки нет, — напряженно ответил Дин, предугадывая вопрос. Ударив ладонью по кнопке на приборной панели, он выпустил стальные перекрытия на лобовое и боковые стекла. — Удержаться сможем только механически. Если сможем.

Раньше ему удавалось избегать встреч с торнадо или успевать заблаговременно уходить от них, только однажды в Техасе пришлось вот так же пережидать бурю. Тогда, в одиночку, он едва успел закрепиться, два троса не выдержали и оборвались, и они с Деткой только чудом не перевернулись.

Больше не спрашивая, Сэм рванул в салон за инструментами. Дин заглушил мотор, быстро нахлобучил респиратор с маской и протянул такой же Сэму. Они выскочили из Детки одновременно.

Небо больше, чем наполовину, заволокло серыми тучами. Ветром сносило с ног, земля гудела и дрожала. Апокалипсис местного пошиба.

— Я вбиваю колья, ты натягиваешь тросы! — заорал Дин, перекрикивая шум взбесившейся стихии. — Затягивай как можно сильнее. Иначе не удержимся и улетим к чертовой матери, как Элли с Тотошкой! Гребаный Канзас!

— Понял!

Про Элли и Тотошку Сэм благоразумно уточнять не стал.

Они работали слаженно, быстро, без единого слова, понимая друг друга с полужеста, как будто даже теперь не могли иначе. И на какой-то короткий, больнючий миг, грохнув кувалдой со всей своей глубоко упрятанной в душе яростью от несправедливости, Дин позволил себе обмануться.

Пот заливал глаза, руки дрожали от напряжения. Три кола он вбил, оставался четвертый, но силы, необходимой ему сейчас, недоставало. Некстати в голове всплыло, что раньше они с Сэмом копали могилы чуть ли не десятками и это воспринималось рутиной. Когда-то и Сэм… Черт.

Пульсирующая от жара ладонь соскользнула с рукояти, и кувалда чуть не упала ему на ногу.

— Твою…

Рука, вдруг возникшая в поле его зрения, уверенно перехватила его руку, потянувшуюся к упавшей кувалде.

— Дай мне.

— Не нужно. Я сам.

Дина распяло, видным даже через маску, умоляющим взглядом Сэма.

— Дин, пожалуйста. Дай мне. Я доделаю. Проверь тросы.

Помешкав, Дин позволил ему забрать кувалду. И побежал, поскальзываясь на песке, к закрепленным тросам. Сэму он верил, его стараниям тоже. Себе — уже нет. Ему хватило половины месяца, чтобы выпестованная не одним годом выдержка дала слабину. Короткого ощущения совместной работы, в которой они дополняли друг друга, как целое. Ему хватило беглого Сэмова взгляда, и он уже готов был рухнуть на колени и вновь просить его вспомнить.

О том, что Детка, дребезжа, со стонами, все же выстояла натиск торнадо, Дин не пожалел потому, что Сэм каждую из этих коротких-вечных минут внутри бури смотрел, не отводя взгляда, прямо на него — и совсем не боялся.

Дину было непереносимо тошно от его слепой веры.

* * *

Все это было как игра. Дин играл в нее снова, и снова… Она надоела ему много лет назад, и хуже нее не было ни черта. Что греха таить: Дин искренне ненавидел «Голодные игры», настолько, чтобы постоянно воспроизводить их в своей голове, особенно теперь, когда они буквально стали реальностью. Каждый раз ему оставалось одно — учиться существовать с Сэмом, так же, как он учился существовать без него. Это стало его искусством, которое он из раза в раз, постоянно начинал с нуля, и легче оно ему не казалось. Вряд ли он хоть сколько-то преуспел в нем.

Он не умел — все — без Сэма.

И в этой бесполезной, абсолютно никчемной жизни, в которой самым честным из всего, что ему было дано, оказалось то, что он родился наполовину незрячим; в которой Дин сознательно не оставил себе ничего, кроме отсутствующих дорог, избеганий и существования на самой грани, у него была одна цель — перестать.

А потом Сэм нашёл его, и все полетело к чертям.

* * *

Сэму нравилось ночами включать в Детке интерактивный потолок, имитирующий звездное небо. Может, потому, что потолок был самым современным среди всего, что окружало Дина, включая самого Дина. По первости Дин все порывался задвинуть любую чушь — про великих королей прошлого или «далекую-далекую галактику», например, и, черт, Сэм принял бы все за чистую монету, но в итоге Дину стало противно от самого себя.

Тем более что толику честности он все же позволить себе мог.

— Напоминает о лучших временах, — сказал он, когда Сэм собирался спросить, раз, наверное, в третий, для чего ему здесь такой элемент декора.

В тех лучших временах тоже были пепел, боль и много зла. А еще — черный хромированный капот, прохладный от ночной стужи, тепло и постоянство прижатого к нему бока и кисло-терпкий вкус дешевого пива на языке. Но этого Сэму знать было не нужно. Это было нужно Дину — чтобы Сэм знал, — и определенно несправедливо.

Сэм, в отличие от него, был искренен с ним в той степени, в которой ему было это полезно. Дин не мог его за это винить. И прикидывался гребаным мучеником, поэтому ни слова ему не сказал, когда на самой границе с Иллинойсом, в сумерках, они наткнулись на лежащего у обочины человека. Парочку жизней назад Дин даже вполне на такое купился бы. У Сэма такого преимущества (или кары) не имелось, поэтому он чуть ли не подорвался с места и едва не вывалился наружу, только Дин тормознул Детку. Дин еле успел схватить его за рубашку.

— Стой же, дурачина.

В первый раз Сэм с момента их встречи взглянул на него с нетерпением, в котором в большей степени угадывалось раздражение.

— Но тому человеку нужна помощь.

О, господи.

Дин потянулся и вытащил из висящей за спиной куртки глаурус. Помедлив, протянул его Сэму. Тот молча переводил взгляд с него на лицо Дина и обратно.

— Не ему здесь нужна помощь.

Он мельком взглянул на татуировку на шее Сэма, Сэм это заметил и мгновенно побледнел. Его подбородок закаменел, на лбу пролегла морщинка, но скулы явственно заалели — нынешний Сэм врал куда лучше, чем Дин когда-то привык, но если его на лжи все же ловили, он точно так же выдавал себя с потрохами.

Протянутое оружие Сэм взял осторожно. Руки у него слегка дрожали.

— Собственная мать хотела продать меня одному… уроду за небольшой участок земли с подземным ключом, — глухо признался он, когда молчание можно было уже резать ножом. Глаз он не поднимал и все гладил и гладил рукоятку большим пальцем. — Кажется, она… до сих пор не отказалась от этой идеи.

Дин открыл рот и тут же закрыл. Это было не тем… что он предполагал. Все-таки имелись пределы даже привычному ему цинизму. И он очень, безумно не хотел оказаться правым.

Ныне он знал, пожалуй, только одного человека, способного на такое. Она была единственной, у кого хватило бы власти и возможностей влегкую поймать его и сравнять с землей, о чем мечтали практически все из ее круга. Она не сделала этого до сих пор лишь потому, что Дин обходил ее территорию по широкой дуге и сознательно, даже демонстративно, не трогал то, что принадлежало ей.

До недавнего времени, как оказалось. Не то чтобы Дин это планировал.

— Твоя мать… — медленно сказал он. — Ее зовут Эстер?

Сэм покосился на него, настороженность искоркой вспыхнула в его глазах, но он тут же снова уткнулся взглядом в свои колени.

— Ты… с ней знаком?

Дин не мигая пялился через лобовое стекло на человека, который по-прежнему продолжал виртуозно изображать из себя бревно. Он чувствовал, что Сэм, не отрываясь, так же смотрел на него, — напряженно и мучительно, со страхом ожидания грядущего приговора.

Мысли уплывали куда-то в сторону.

Наверняка ей доставлял удовольствие факт того, что вся ее знакомая братия пытается избавиться от него, как от надоедливого таракана, или, скорее, крысы, подъедающей драгоценные остатки, в то время как она таковых трудностей не испытывала. Может, она упивалась укоренившимся в ее голове ошибочным знанием, что Дин ее боится, и потому к ней не лезет. Дин не собирался ее переубеждать в обратном.

Было время, когда он мечтал знать, какой она будет, если они все же встретятся, и они встречались — уже после. Но все это был муляж, фальшивка. Всякий раз только разочарование. Черт, хотя бы в той жизни, когда он начал вспоминать уже в одиннадцать, она на полной скорости переехала его любимого корги и даже не остановилась; Дину повезло, что на тот момент он уже знал, как наматывать чьи-нибудь кишки на люстру, иначе психотравма была бы обеспечена. А может, не повезло совсем, потому что не этого он ожидал от своей-не своей, но так или иначе матери. До сих пор он изо всех сил гнал от себя постыдные, гадкие мысли о том, что это — ничто иное, как закономерность. Что случись их встреча, даже когда она была бы его… настоящей, он в глубине души все равно предпочел бы никогда ее не узнать. Что лучше было оставаться лелеять образ.

А он и не знал, что у нее есть сын.

— Довелось увидеться как-то вечность назад.

Бледность Сэма постепенно начала отступать, а глаза засветились надеждой — еще совсем робкой, нечаянной. Надеждой приговоренного, которому походя, не разобравшись, кинули шанс на помилование.

Вот бы Дин понимал его немного хуже.

— Тогда почему ты до сих пор не вышвырнул меня к нему же на обочину и не дал по газам? — тихо спросил Сэм, дернув головой в направлении валяющегося перед Деткой мужика.

Вот бы Сэм тоже понимал его.

Дин до белых кругов перед глазами закусил щеку.

— Мне нравится твой музыкальный вкус, — процедил он.

До этого ему казалось, что каждая жизнь ставила своим долгом смачно ткнуть его носом в то, насколько на самом деле они с Сэмом разные; впаять ему по-новой издевательскую назойливую мысль, что, не случись с ними того, что случилось, их бесповоротно развело бы по противоположным берегам; что ему пришлось бы, наверное, завидовать младшему брату. В этой жизни Сэм оказался сыном женщины, носившей когда-то имя Мэри Винчестер, — а в итоге Дин мог лишь ненавидеть, что то, что должно было стать Сэму благословением, почему-то наказывало его.

— Я не хочу, чтобы ты из-за меня влип в неприятности.

Дина потянуло заорать. Сэм не должен звучать настолько ранимо. И это не должно было так действовать на него самого. Если бы Сэм только… к черту.

— Разберемся, — тусклым голосом ответил Дин и первым спрыгнул на дорогу.

Щелкнул затвором кольта.

— А ты смотри сзади.

* * *

Ничего не изменилось. Просто в череду дорог-мотелей-паршивой еды добавилась еще скалящаяся в темноте опасность — та, которую не видно, но она всегда есть. Одна на двоих, снова.

И кровь на его руках, несмываемая, дурно пахнущая и раскаляющая нервные окончания добела, стала чернее и гуще.

Дин надеялся, что в какой-нибудь из жизней Бобби простит его за это. Что, вернувшись, он больше ни разу не умрет от его руки.

* * *

Если раньше Дин считал, что Сэм был чрезвычайно и предвзято… милым по отношению к нему, то, как оказалось, это было ничто по сравнению с тем, что началось после того, как он не позволил наемникам ма… Эстер грохнуть себя и забрать Сэма. В глазах Сэма чуть ли не сердечки заплясали, теперь, когда он осознал, что Дин всерьез не собирается избавляться от него никаким способом. Наверное, Дин действительно в его понимании выглядел этаким добрым самаритянином, протягивающим руку помощи всем заблудшим. А ведь так было бы даже лучше... Дин же знал: Сэм далеко не дурак и прекрасно понимает, что все, что Дин делает, по известным только ему, Дину, причинам, он делает это сугубо для Сэма. Ни для кого другого он не стал бы.

Сэм не спрашивал, благослови его боже, ни черта не спрашивал. Дин исчерпал свой лимит на садомазо-сказки еще не в этой жизни. Возможно, Сэм боялся разломать этот хрупкий мост между ними излишними вопросами, или всего-навсего его не особо интересовали причины. Он просто смотрел. Смотрел так, как Дин никогда не заслуживал, так знакомо и все равно — не по-сэмовски...

Сэм так же должен был уметь сучить, дерзить, читать ему нотации за мусор на кровати, умничать временами напоказ и любить вопреки, а не за что-то. Дин уже пережил, но не прошел через все это.

Была ничем не примечательная среда, одна из многих тысяч, когда стало совсем невмоготу находиться рядом с Сэмом в тесном пространстве. Дин принял решение.

— Ладно. Сегодня мы идем на охоту, — сказал он. Слова оставили во рту странный вязкий привкус.

Сэм, который до этого не очень виртуозно притворялся, что дремал, — похоже, чувствуя внезапную нервозность Дина, — встрепенулся, подобрался весь, как щенок, готовый бежать по первому свисту. Пожалуй, Дин определенно свихнется быстрее, чем в какой-либо другой раз.

— На охоту? — Сэм округлил глаза. — Но я никогда не бывал на охоте.

— Да… не был, — поморщившись, ответил Дин. — Но, судя по недавнему… инциденту, как минимум и более чем ты умеешь прицеливаться. Вот и проверим на более мелких и быстрых мишенях.

— На ком?

Дин заметил, как Сэм сглотнул, и подавил усмешку.

— Не то чтобы у нас есть большой выбор. Здесь мало кого осталось… но земляных кукушек кое-где еще можно встретить. Знаешь таких?

Сэм помотал головой.

— Дорожный бегун же.

Сэм продолжал молча пялиться на него.

— Да ну, старик, «Луни Тьюнс», ты же в детстве…

Дин резко прикусил язык чуть ли не до крови. Блядь. Пусть Сэм прекратит. Пусть он прекратит… все это.

— Интересный факт, — продолжил он сухо, — то, как она охотится на гадюк. Хватает клювом за хвост и бьет головой о землю, как бичом. Если повезет, увидим.

Сэм фыркнул.

— Сказать честно… не то чтобы горю желанием. В этом мире, похоже, нигде не осталось даже подобия дружелюбия.

— Сказал человек, которого… — Дин снова заткнулся на полуслове. Да какого черта он сегодня открывает рот, не подумав? — Прости.

— Все нормально.

Может, Сэм и вовсе не врал. Он только пару дней после еще выглядел непривычно задумчивым и хмурым, но в его голове точно не было мыслей, с которыми ему пришлось бы заново свыкаться. Хотел бы Дин знать, любил ли его здесь хоть кто-то… Вряд ли.

Дин с усилием вернулся обратно в реальность.

— Мяса с нее с гулькин хрен, конечно, — лекторским тоном продолжил он, — но какое-никакое… Такого ты уж точно не пробовал. Вот и попробуешь, при условии, что ты вообще попадешь.

На сей раз глаурус Сэм выхватил у него с нетерпением.

— Поспорим? — он протянул ему руку. Он так был похож сейчас на… того девятилетнего себя, который пытался взять его на слабо, заявив, что справится с любым заданием из сборника математических задач «со звездочкой» для старших школьников, и если Дин проиграет, то он должен дать и ему порулить втайне от отца, пока учится водить машину…

Помедлив, Дин схватил его ладонь и разбил рукопожатие.

— Давай, дерзни.

Ну, что он мог сказать: отец ими гордился бы. Дин словно вернулся в свое первое детство и учил Сэма стрелять по банкам на свалке за домом Бобби. Правда, учить тут уже нечему было: этот Сэм палил по бегающим кукушкам немногим хуже, чем тот, девятилетний, по неподвижным мишеням. Нынче нельзя было иначе. Если честно, Дин забавлялся от души — не столько им нужны были полфунта весьма сомнительного вкуса мяса, сколько он хотел переключить внимание Сэма с себя на что-то другое.

Сэм весь — от волос до ботинок — вывозился в песке, раскраснелся и опустошил целиком магазин. В его улове оказалось три птички: довольно много для здешних мест.

— Это всегда так… будоражит? Охота? — запыхаясь, спросил он. Дину почти захотелось ответить ему честно.

— Смотря на что... на кого охотиться.

— А на кого ты охотился? Кроме кукушек?

Иногда у Дина мелькало чувство, что Сэм просто издевается над ним и все он знает… Но даже по меркам нынешнего мира такая шутка оказалась бы слишком жестокой. Просто количество прицельно бьющих под дых вопросов уже переходило за грань. Дина.

— На привидений, — бросил он.

Возникла пауза — и Сэм, запрокинув голову, пронзительно расхохотался. А ведь он даже не понял отсылку. Не говоря уже о правде.

Это был словно нездешний, внеземной звук. Дин вдруг явно почувствовал, как чуть отступает неприятное чувство, постоянно стискивающее сердце, и он не захотел остановить притаившуюся в уголках губ улыбку. Может… может быть, у него что-то и получится.

* * *

Узнать ему не пришлось. Его жизнь, какой бы по счету ни была, всегда таила особую нежность к драматическим эффектам и ничуть не теряла навыков за произошедшие репиты. Но эта, пожалуй, сделала всех.

Две недели спустя Сэм умер первым.

* * *

Выстрелы прозвучали, когда Дин оставил Сэма присмотреть за Деткой, а сам отправился к одному из своих тайников прибарахлиться дополнительным оружием — закопанному в земле металлическому ящику за кое-каким заброшенным складом. Там у него, помимо оружия на черный день, оставалось еще что-то из одежды, древний смартфон с голосовыми от Сэма, его Сэма, и потускневший кулон, совершенно бесполезный для поисков, но дорогой как память.

Пустошь всегда молчала, и раздавшийся позади глухой хлопок оказался для него подобен удару гонга. Отшвырнув в сторону лом, Дин развернулся и побежал. Подошвы ботинок разъезжались на глине, полы распахнутой рубашки хлестали по спине, и все, что он отчетливо понимал в этот момент: времени у него не осталось. Больше нет.

Сквозь рев ветра в ушах и собственное заполошное дыхание он услышал жалобный лязг Детки. Сэм же не издал ни звука. Рванув из кармана кольт, Дин несколько раз выстрелил перед собой, будто это могло усмирить разгоревшуюся внутри сокрушительную ярость. Детки на месте не было — только клубы пыли в миле от него, — а Сэм сидел на земле, привалившись спиной к голому кусту и с каким-то неподдельным удивлением рассматривал расплывающееся на своем животе кровавое пятно. Дин тоже не мог в это поверить.

Грохнувшись с разбегу перед Сэмом на колени, он молча сдернул с себя рубашку и с силой прижал к ране на животе. Сэм тихо застонал, но тут же постарался приглушить стон — наверняка увидев выражение, которое исказило лицо Дина при этом звуке.

Разрывные пули. Ни капли не утонченно, но действенно на сто десять процентов.

Так не должно быть, что-то неправильно. Так никогда не было, так не должно быть. Так не…

— Они не из засады, — сказал вдруг Сэм. Дин продолжал давить на рану и тупо смотреть на то, как сочатся сквозь его пальцы на песок красные густые змейки. — Здесь никого не было. Они… они, кажется, выследили нас. Прилетели на модуле.

— Это что-то меняет? — негромко поинтересовался Дин. В висках стучало отбойным молотком. — Ты умираешь.

Слова прозвучали сухо, как факт в параграфе учебника по истории. Скупой строчкой, ничуть не передающей, насколько невыносимым для него оказалось признать это перед ними обоими: приближение его смерти — и констатацию собственного бессилия.

— Ты не виноват, — сказал Сэм. Он произнес фразу твердо, насколько мог, но Дин отчетливо уловил отчаяние в его голосе. Было ли оно связано с тем фактом, что Сэм уходил, или с тем, что понимал, что Дин ему не поверит… Это не имело никакого значения. — Я виноват. Не смог ее уберечь…

— Ты умираешь, — повторил Дин. Всаживая в себя эти слова, как острый нож. Может, так он тоже скоро умер бы.

Руки были скользкими от крови Сэма. На этот раз было слишком, слишком много крови.

Сэм мягко обхватил пальцами его руку, зажимающую рану, слегка ослабляя давление.

— Что ты…

Дин поднял, наконец, взгляд на его лицо — и поймал себя на том, что не может протолкнуть вдох в легкие. Сэм улыбался ему, его губы дрожали, из одного уголка медленно стекала вишневая струйка, а глаза… последний раз Дин смотрел в такие в своих навязанных снах очень, очень давно.

— Так странно… так странно видеть тебя, — вдруг шепнул Сэм. — Не понимаю почему…

Не переставая улыбаться, — это была душераздирающая, чересчур мягкая, долгожданная и совсем слабая улыбка — он медленно поднял окровавленную ладонь и прикоснулся ей к щеке Дина. Дин обхватил ее своей, удержал, чувствуя под трясущимися пальцами, как тихо и неуверенно бьется пульс на его запястье.

— Плевать, господи… — Сэм покачал головой, издав тихий полусмешок-полувсхлип.

Дин всегда думал, что готов отдать все за это, даже за короткие мгновения. Он думал, что знал о каждой цене, которую мог бы заплатить. Что уже прочувствовал на себе всю немыслимую жестокость кармы, или судьбы, или чем оно там называлось.

Но он совсем не думал о том, что ещё Сэм может с ним сделать. Потому что это было не по правилам. Дин заставлял себя бродить по проклятой планете, заземляясь одним лишь этим знанием.

Которое Сэм влегкую перечеркнул, решив умереть у него на руках. За миг до того его вспомнив. Просто-напросто.

— Это… Как ты… Боже. Сэмми.

Впервые за столетия Дин совершенно не знал, что сказать. Как ему сказать. Все рвущиеся слова казались толстыми, неповоротливыми, не вмещающими в себя и грамма смысла, который ему хотелось них вложить. Он никогда не позволял себе представлять эту встречу, чтобы не погрязнуть в мечтах, пожирающих еще более голодно, чем реальный мир, — и потому не знал.

— Я никогда не мог понять, чего мне не хватает, — прохрипел Сэм и облизнул пересохшие до корочек губы. — Вечно что-то пытался найти, куда-то бежал… Я… не знаю, как объяснить. Все время хотелось выцарапать себя из своей кожи, отыскать свое место. Не осознавал, что ищу, кого, но все равно искал. А потом оказывалось — тебя, всегда тебя.

— Ты не…

— Тш-ш… — Сэм покачал головой. — Дай мне сказать. Дин.

Сэм сглотнул несколько раз.

— Это было похоже… наверно, на столкновение с поездом. Память. Она каждый раз возвращалась мгновенно, все это: годы, имена, обрывки из всех жизней, которые так быстро склеивались внутри головы, как пазл… И ты. Ты, ты, ты, в каждой моей жизни, был ты, которого я знал, но не помнил. Он… который другой я, он, знаешь… в те жизни, когда ты давал ему шанс, чаще всего он любил тебя.

Дин вздрогнул, как от удара хлыстом. Сэм не заметил — или сделал вид, что не заметил.

— Каждый раз было так больно, — продолжил он еле слышно. — Вспоминать. И сейчас было. Пока я тебя не увидел… Ты тоже так вспоминал? Ты всегда вспоминал?

— Память возвращалась ко мне неделями, иногда месяцами. — Дин судорожно провел рукой по сэмовым спутанным волосам, краем сознания отмечая, какие они теперь жесткие, как проволока. Так тоже не должно было быть… Глупо. Все это так глупо. — Ощущалось, будто во мне было несколько личностей, это до усрачки пугало… первые разы. Потом перестало. Адаптация, может быть.

Сэм прикрыл глаза.

— Потом… потом, когда я вспоминал, становилось только хуже. Я находил тебя. Только твое имя, на самом деле… Всегда одно и то же. Имя и… То, что каждый раз ты был уже мертв, каждую гребаную жизнь. Я всегда опаздывал. Похоже, таким было мое наказание. Как-то излишне жестоко, не находишь? Я тебя уделал.

— Я мог бы с тобой поспорить. — Мог бы, если бы не ощущал, как течёт меж пальцев горячее, как становится все тяжелее и тяжелее осевший в груди камень, погребающий осознанием потери.

Сэм, кажется, его уже не слышал.

— Но я успел. Наконец-то я успел. Не знаю, как… неважно. У тебя не было могил, или ты к ним не возвращался… — бессвязно пробормотал он. — Если бы ты приходил, ты бы тогда увидел… ты бы знал, Дин, что я всегда буду с тобой.

— Ты и был, Сэмми.

Сэм открыл глаза и посмотрел прямо на него. Дин знал этот взгляд. Этот взгляд, вопреки всему, что было, он никогда не хотел бы видеть. Ему показалось, что он сейчас разорвется, как старый пергамент, и никакая другая жизнь не склеит его обратно.

— Если ты меня похоронишь, я зайду за тобой… скажем, в семь, — очень тихо произнес Сэм.

Дин рассмеялся — черт возьми, как давно он не смеялся. Когда-то такая фраза могла подразумевать для них совсем иное. Вырвавшийся смех вскрывал его изнутри не хуже ржавой ножовки.

— Лучше бы тебе сдержать свое слово. — Дин наклонился и прижался лбом к горячему лбу Сэма, тут же почувствовав на нем влагу собственных слез. — Слышишь?

После он не чувствовал ничего. Ни пуль, вонзающихся в спину, ни того, как вдруг свело мышцы, когда он пытался удержать на весу свое тело, чтобы не упасть на Сэма. Больно было секундами раньше.

— Я буду ждать тебя, — выдохнул Дин ему на ухо, закрыв глаза. Аккуратно прижался грудью к затихшей груди Сэма и тоже замер. — Мгновение по сравнению с прошедшей вечностью, но советую тебе поторопиться. Понял?

Перед тем, как замолк его очередной рефрен, Дин вдруг кристально ясно понял, что все началось не в момент, когда он пришел на перекресток ради Сэма, а, если знать, намного, намного раньше… Понял, что не нужно больше никого искать. В действительности никогда и не было нужно. Куда там Богу, только у них и могло хватить сил и желания быть виноватыми в своих же мучениях… и даже испытывать от этого своего рода счастье.

Дин еще успел подумать, что он не сумеет воплотить поставленное условие, но Сэм все равно должен. И — на самой последней ноте — о том, какое право Сэм имеет быть бесконечно беззаботным, когда настолько мертв.

* * *

Трасса блестела от недавно прошедшего дождя, и Дин так засмотрелся на ее блики, что вздрогнул от неожиданности, когда свет фар выхватил впереди голосующего на обочине парня.

Дин резко вдавил тормоз. Сердце билось высоко в горле, когда дверь открылась, и он, мокрый, взъерошенный, забрался в Детку, затащив следом огромный рюкзак. Сняв с головы капюшон толстовки, он повернулся и пристально посмотрел на него.

Дин сделал глубокий вдох.

— Привет, Сэмми.

Сэм улыбнулся и прошептал:

— Дин.

___________________________________________

P.S. Кто хочет, можно так:

"Трасса блестела от недавно прошедшего дождя, и Дин так засмотрелся на ее блики, что вздрогнул от неожиданности, когда свет фар выхватил впереди голосующего на обочине парня. Дин резко вдавил тормоз. Дверь открылась, и он, мокрый, взъерошенный, забрался в Детку, затащив следом огромный рюкзак. Сняв с головы капюшон толстовки, он повернулся и пристально посмотрел на него.

— Дин?..

Дин вздрогнул.

— Я вас знаю?"

(нет, мне не стыдно)