Сделка (джен)

Как такой удачный вечер мог закончиться так плохо? Только что был момент ее победы, триумфа — уличный показ мод и сорванный таким образом показ баронессы фон Хеллман. Наслаждение невероятным успехом длилось почти весь вечер — и вот такое непредвиденное завершение дня. Она-то у себя дома, только есть нюанс: сидит связанная перед очень злой баронессой. Прокол ее друзей Хораса и Джаспера дорого обойдется им всем. Два феерических дебила! А ведь как все прекрасно шло в последние дни! Месть за смерть матери и сломанную жизнь самой Эстеллы уже почти подходила к логическому завершению — разрушению дела все всей жизни баронессы — ее модного дома.

— И ради чего замарашка затеяла все это? Зачем ты срывала показы и приемы? — мелькает некоторое подобие интереса в голосе баронессы фон Хеллман, которая медленно рассматривает Эстеллу, будто пытаясь что-то найти.

— Ты убила мою мать! Скинула ее с обрыва, как и многих других! — стоит закрыть глаза, и тройка бешеных далматинов⁽¹⁾ по команде свистка баронессы несутся к ее матери, чтобы растерзать.

— Чуть поподробнее, — женщина усмехается, наклоняясь к Эстелле. — Их, как ты и сказала, было слишком много.

— Кэтрин. Ты носила ее кулон, — она будит в себе Круэллу, которой все нипочем, и старается растянуть губы в полубезумной усмешке своего альтер-эго. Но такой переход от триумфа к поражению мешает Круэлле высвободиться — страх Эстеллы слишком силен.

— Ах, кулон. Как же я могла забыть?- издевательски улыбается и продолжает, — Смешно, но к этой жертве я не имею отношения, — фыркает баронесса и поднимает ногтем подбородок Эстеллы, заставляя смотреть в глаза. — Кто же знал, что это дурочка испугается собак и сделает шаг назад? Они, знаешь ли, не любят чужаков, однако это не повод, чтобы прыгать в пропасть.

— А свисток? Они всегда подчиняются твоему свистку!

— Они? — Баронесса вскидывает бровь. — Свистку подчиняются Чингис, Принц и Миссис ⁽²⁾. Те далматины не подчинялись, дорогуша. Далматины, конечно, долгожители среди собак, но той тройки уже нет в живых. Как я уже говорила тебе, Эстелла, Кэтрин не справилась. Идиотка.

— Не смей так говорить о моей матери!

Баронесса не отвечает, лишь усмехается, но эта усмешка пугает гораздо больше угроз. Страх проникает под кожу — Эстелла никогда не думала, что все закончится здесь, на старом чердаке заброшенного дома, откуда они так и не выбратились. Два идиота, клинических кретина, не могли понять, что за ними слежка!

Круэлла на миг приподнимает голову, но страх за свою жизнь и жизнь друзей вызывает внезапное чувство вины. Злость на собственные просчеты мало чем помогает, только усиливает хаос в душе. Что делать, что предпринять? Что задумала эта чокнутая? Баронесса силой заставляет терзающуюся от смеси вины, злости и ненависти Эстеллу откинуть голову назад, рассматривает сгиб шеи. Удовлетворенно цокает языком, попробовав сковырнуть родинку на ключице, и абсолютно не обращает внимания на дернувшуюся от боли жертву. Выдергивает пару волос и внимательно разглядывает их.

— Зачем тебе это? Поднимется же шум в газетах! Ты единственная, кто заинтересован в смерти Круэллы! — голосу Эстелы не хватает малой толики уверенности.

— Хочешь сказать, что мне это с рук не сойдет? — в голосе слышится веселье, и на чертов миг кажется, что это сама Круэлла издевается над альтер-эго Эстеллой.

— Отпусти хотя бы моих людей! — пробует еще раз Эстелла, — они не виноваты!

— О, замарашка, я же говорила тебе об инстинкте убийцы, — баронесса с усмешкой треплет Эстеллу за щеку, чтобы в следующий момент залепить болезненную пощечину за попытку укусить. — Они тебе дороги, этого вполне достаточно. На этом мы с тобой попрощаемся. Приступайте, — бросает баронесса молчаливым теням в углу и свистом подзывает собак. Те подбегают к хозяйке, но смотрят в сторону Эстеллы, которая дергается в попытках ослабить веревки. Где-то на заднем плане беспомощно скулит Бади. Она делает еще одно отчаянное усилие, чтобы порвать веревки. Но у нее нет специальных навыков для распутывания веревок, будучи связанной, ничего не выходит.

Баронесса, ласково улыбаясь, поджигает поднятую с пола газету. Огонь весело вспыхивает, освещая комнату. Эстелла не может поверить, что все закончится вот так. Яростно дергается в беспомощной надежде. В этот момент кто-то подносит к лицу сладко и одновременно мерзко пахнущую тряпку, мир начинает плыть, и свет меркнет.

Она приходит в себя в незнакомой комнате — голова раскалывается от боли, перед глазами плывет. Язык как наждак, болит каждая мышца. Кто-то вливает ей в рот чуть-чуть жидкости — это воспринимается организмом как блаженство. В голове постепенно проясняется. Эстелла медленно открывает глаза и ожидает увидеть все, что угодно: ад, подвал, камеру, комнату в психушке, но видит лишь светлый потолок с лепниной.

С трудом заставляет себя сесть, не обращая внимания на бешено вращающийся мир. Она жива!

Эстелла подносит руки к вискам, пытаясь унять головокружение. На ней пижама из мягчайшего хлопка хитрого кроя — это первое, за что цепляется мозг. Такой крой пойдет не всякому, но ей должен. Эстелла ругается вслух: кажется, хлороформ плохо действует на мозги. Что тут вообще происходит? Кто и зачем ее переодел? Почему она жива — зачем она баронессе?

Как же все нелепо и не так — теперь она просто рада, что жива. А ведь всего несколько дней назад она почти победила! Почти отомстила за убийство своей матери, за то, что ей пришлось выживать после смерти Кэтрин — и все пошло крахом? Надо снова выкручиваться и начинать с начала.

— Так-так, — в комнате раздается голос баронессы, — я смотрю ты пришла в себя.

Эстеллу мгновенно вытесняет Круэлла.

— Оригинальный способ звать гостей, не находишь? Можно было просто отправить заказное письмо с приглашением на один из твоих безвкусных приемов.

— Да ты обычно приходила на них сама, без приглашения. Я решила, что и в этот раз ты без него обойдешься, — баронесса абсолютно расслабленно сидит на кресле около окна — Круэлле приходится щуриться, чтобы видеть свою собеседницу.

— Вот как раз сегодня оно было бы не лишним. Под хлороформом плохо придумывается образ, знаешь ли.

— Не беспокойся, эта пижама вполне подходит под волосы, — баронесса закуривает сигарету в длинном мундштуке. — Вполне соответствует домашнему дресс-коду.

— На мой взгляд, плохо соответствует ситуации, где ты поджигаешь мой дом и занимаешься похищением людей. Почему бы просто не убить меня?

— Дорогуша, твое убийство — бессмысленная трата ресурса. — Сигарета тлеет в тонких пальцах, запах смеси никотина и неизвестной горьковатой добавки распространяется по комнате. — От тебя будет больше пользы живой.

— Тебе не хочется убить меня за сорванные показы? Ну там, скомандовать фас своим собачкам, поставив меня на краю обрыва? — Круэлла язвит, пытаясь найти, за что зацепиться. Большинство ее атак были тщательно спланированными — в этой же ситуации она ориентируется плохо.

— За сорванные показы ты мне заплатишь по-другому, — внезапно баронесса смеется. — В конце концов, правильно поданная в газеты правда сделает из этой истории прекрасную рекламу.

— Да ты спятила! Твоя первая удача — и все, ты сошла с ума. — Эстелла лихорадочно оглядывает комнату в поисках выхода, но дверь подпирают два молчаливых амбала, не замеченных до этого, а у окна сидит эта психопатка.

— Ты потеряла часть своей оригинальности, если так говоришь, — эта психопатка снимает с шеи кулон, тот самый из-за которого Эстелла и вляпалась во все это. Из кулона баронесса собирает ключ, открывает шкатулку на подоконнике и достает оттуда какой-то документ.

— Свидетельство о рождении Эстеллы фон Хеллман, — издевательски зачитывает она. — Видишь ли, дорогуша, у Кэтрин не было детей, кроме мертворожденного сына задолго до твоего рождения. А вот у меня двадцать с лишним лет назад — родилась вполне живая дочь. С семейной особенностью, передаваемой через поколение. Двухцветными волосами. — В этот момент голос баронессы чуть подрагивает, но почти незаметно. На собеседницу она не смотрит.

— Ты бредишь еще сильнее чем я думала, — почему-то сорванным голосом выдавливает из себя Эстелла. Или Круэлла?

— Если бы. У меня были сутки с моим ребенком. А потом начались осложнения и несколько дней после родов я была в беспамятстве, — баронесса пристально смотрит на свою пленницу. — Поэтому и пропустила похороны ребенка. Мой муж прибыл, когда я еще была в бреду, а ребенок уже не дышал. Барон был слишком убит горем, чтобы разглядывать цвет волос ребенка. Спасибо, что хоть не кремировал. Было что эксгумировать после твоего появления на балу, на котором ты пыталась похитить кулон. Волосы, знаешь ли, неплохо сохранились, и они были не двухцветными. Что же, спасибо и на этом, — фыркает она. — Сначала я была уверена, что в ту ночь Кэтрин просто хотела денег, надеясь сыграть на моем чувстве утраты. Что не было у нее никакого ребенка.

— Она была в отчаянии, — сглатывает Эстелла. В то, что говорит ее бывшая работодательница, невозможно поверить! Мама не стала бы похищать ребенка. Только не мама! Но сказанное обескураживает — этого она точно не ожидала.

— Когда украла тебя или когда обратилась ко мне со слезливой сказочкой о твоем спасении? Или по жизни? — в голосе баронессы слышится скрытая ярость. — Какая мелодрама — няня моего ребенка подменяет его мертвой дочерью фермера, от которого я спустя двадцать лет узнаю, что у него выкупили маленький трупик. А потом быстро исчезает из дома, чтобы через десять лет объявиться с бредовой историей про ребенка от моего мужа!

— Почему же Джон, твой бедный преданный дворецкий, так испугался, когда увидел меня на балу ребенком? Что-то не сходится в твоей мелодраме, нет? — язвит Эстела, заставляя себя вспомнить тот проклятый вечер, когда погибла мать. Она не смогла усидеть в машине и отправилась на бал, где спряталась под столом, пока ее не нашел Джон. А потом, потом погибла мама из-за свистка этой психопатки!

— Джон когда-то был влюблен в эту идиотку, старался ее защитить, — качает головой баронесса. — Правда, ему и в голову не приходило, что Кэтрин похитила ребенка.

— Я был уверен, что твои волосы — результат окрашивания. Чтобы разжалобить баронессу, — раздается голос Джона от двери. Эстелла чувствует его задумчивый взгляд. Она же пытается вдохнуть, ощущение будто бы из нее вышибли весь воздух.

— На сегодня хватит объяснений. — баронесса встает из кресла. — Привыкай к тому, что есть. Загляну к тебе попозже, дорогуша.

Она выходит, вместе с ней Джон и амбалы. Слышится звук запирающегося замка и Эстелла остается одна; ей бы сбежать через окно, но на нем решетки. Что за ними — непонятно. Вероятнее всего, обрыв.

Что за бред она только что услышала?

Эстелла медленно оглядывает комнату еще раз: из мебели огромная кровать да кресло, на котором сидела баронесса. Опираясь на стену — без опоры двигаться не получалось — она обходит комнату и обнаруживает почти незаметную дверь, за которой крошечная ванная комната с соответствующими аксессуарами. На кресле валяется блокнот с едва начатыми эскизами баронессы. Рядом лежит карандаш. Поддаваться на такую явную провокацию желания нет. Неужели баронесса реально думает, что Эстелла будет для нее рисовать?

Что это все за галиматья?

Разумеется, за окнами ее тюрьмы обрыв, где плещется море, — ожидаемо, но все равно раздражает. В голове не укладывается все произошедшее. Баронесса утверждает, что это она — мать, а Кэтрин, любящая и защищавшая ее Кэтрин, ее украла. Это просто абсурд, извращенная месть баронессы за сорванные показы! А еще, ей до сих пор неизвестна судьба Хораса и Джаспера — хочется верить в лучшее, но кто знает, что придумала эта ненормальная?

Однако просто сидеть и обдумывать план побега — бессмысленное занятие. Все планы пока нереализуемы — ни от кресла, ни от кровати не отламываются ножки, простыни тоже не желают так просто рваться.

Молчаливые амбалы приносят еду, на вкус которой она не обращает внимания. Как назло, ей приносят все в одноразовой посуде. Пластиковым ножом ничего не распилишь! На все попытки заговорить эти шкафы в костюмах не реагируют. По истечению получаса все недоеденное забирают с собой, не обращая внимания на протесты Эстеллы. Ее просто отодвинули в сторонку! Проскочить в дверь тоже не получается — на входе дежурит еще пара охранников. Ее просто скручивают и бросают на кровать, как котенка.

За окном постепенно темнеет, начинается дождь. Капли дождя стучат по окну, рисуя причудливые силуэты на стекле. Эстелла разглядывает их, думая, что платье с таким оптическим эффектом было бы потрясающим. Однако ей приходится не создавать платье, а мастерить из разорванных простыней канат. Нет, чтобы делать белье из хлопка, так они из плотного шелка ей постелили! Спасибо, что хоть не глянцевой стороной вверх!

И все же в голову лезут мысли, что они с Кэтрин были не похожи. Что Кэтрин действительно могла быть не ее биологической матерью. И не просто так мать привезла ее в поместье и запретила выходить из машины. Нет, нельзя об этом думать!

— Чем тебе не угодили простыни? — в почти осязаемой тишине громко звучит голос баронессы — она стоит в дверях, явно уставшая. Эстелла делает вид, что ничего не слышит, продолжая упрямо связывать полосы шелковой ткани. — Кстати, пришел результат генетического теста по крови. Его обычно использует для подтверждение отцовства, но, в кои-то веки, он понадобился для подтверждения материнства. То, что ты — Эстелла фон Хеллман — неоспоримый факт.

Эстелла хочет проигнорировать эти слова, но Круэлла не сдерживается.

— А если бы оспоримый, то метод уже обработан на моей матери. Можно даже без собак, просто сбросить с обрыва.

— Да, инстинкт убийцы требует развития. — Баронесса швыряет на кровать газеты. — Там новости о твоих друзьях. Рекомендую ознакомиться.

Дверь снова закрывается — Эстелла мельком проглядывает передовицу: двое домушников задержаны на пепелище пожара в сердце Лондона, подозреваются в особо масштабных кражах. На фото крупным планом изображены ее друзья, и Эстелла испытывает прилив злости на баронессу и на себя, за то, что втянула их в это. И все же — они все трое живы, значит, смогут выбраться и из этой передряги! Судя по датам на газете, Эстелла в поместье уже больше трех дней. Долго же она была в отключке! Однако с этим пора бы уже завязывать и выбираться на свободу. В конце концов, не Англией единой жив человек, а разобраться с баронессой можно и потом. Главное — выбраться.

Следующие два дня проходят так же однообразно. Эстелла вяжет из простыней и пододеяльника канат — канат худо-бедно выходит, но сквозь решетки ей не протиснуться, даже если она сбросит фунтов двадцать. Пытается прошмыгнуть между амбалов, приносящим ей еду четыре раза в день, но каждый раз неудачно.

К завтраку на второй день прилагается весьма забавное черно-белое платье с юбкой. Эстелла с удовольствием меняет осточертевшую пижаму. Если бы еще с этими шкафами в костюмах можно было перекинуться хоть словечком — но они игнорируют все ее потуги. Попытку броситься на них амбалы предотвращают еще до ее начала: больно заламывают руки, вынуждая опуститься на колени. Пнуть их как следует не удается. Если бы подобные типы были на том первом приеме, куда она явилась за кулоном в облике Круэллы, ее крестовый поход захлебнулся бы сразу.

Мысли о Кэтрин и баронессе нет-нет да приходится прогонять. Ведь если допустить, что баронесса сказала правду, то вся ее жизнь — исключительная издевка. Разве Кэтрин могла так поступить? Могла украсть ребенка и растить его в любви? А если она верила, что так спасает Эстеллу? Вряд ли баронесса была заметно добрее двадцать лет назад…

А ведь в жизни баронессы и вправду была какая-то трагедия — коллекция одна тысяча девятьсот пятьдесят девятого года — причудливое сочетание бордового и черного, будто траур. Та коллекция была откровенно пугающей, но почему-то достаточно популярной, чтобы о ней писали и подражали ей.

Воспоминание слишком внезапно, и лишь сильнее повергает Эстеллу в смятение. Что, если смерть Кэтрин — несчастный случай?

Нет, в смерти Кэтрин виновата баронесса и ее собаки, точка!

Исключительно от скуки и никак иначе, Эстелла берет в руки блокнот с эскизами баронессы. Это странно, но в набросках угадывается странный сплав Эстеллы и Круэллы, будто кто-то совместил перчинку безумия Круэллы и мягкость, иногда присущую Эстелле.

Рука невольно, будто самостоятельно, дорисовывает пару эскизов, карандаш скользит по бумаге, рисуя женский силуэт в женском смокинге. Планы побега отходят на потом — эскиз костюма вытесняет все остальное. Важен только лист бумаги и набросок на нем.

Баронесса как всегда появляется не вовремя.

— Я смотрю, ты нашла чем себя занять.

— И тебе добрый вечер, — кидает Эстелла, внимательно разглядывая эскиз. — Скольких людей ты сегодня и вчера довела до инсульта и заикания?

— Решила отдать все силы тебе, дитя мое, — баронесса подходит ближе и смотрит на эскизы. — Одиночество идет тебе на пользу, дорогуша.

— Ты решила отвесить комплимент мне? — фыркает Эстелла. — Не похвалишь себя, как обычно?

— От генетики, согласно последним исследованиям, никуда не деться, — пожимает плечами баронесса.

— Ну раз ты настолько щедра, что хвалишь, может, отпустишь меня и моих людей? Тебе — эскизы, мне — свобода. И все счастливы, — мрачно произносит Эстелла, чувствуя прилив усталости. Она больше двух дней сидит в этой комнате и говорит только с баронессой. Еще чуть-чуть, и она превратится в черно-белый кактус!

— У меня к тебе другое предложение. Сделка, — баронесса покровительственно улыбается. — Твои друзья получают свободу, легализацию, все шансы вести нормальный образ жизни. Ты же получаешь возможность заниматься любимым делом. Возможность выйти из этой комнаты в конце концов. Ну и получишь свою мелкую шавку, которую спасли мои далматины.

— Может, отдашь мне еще свой модный дом? Что за приступ филантропии? Тебя Анита покусала?

Баронесса лишь усмехается и продолжает:

— Взамен я хочу лишь исполнения дочерних обязанностей. Всего лишь. Но если ты нарушишь условия, мне придется позаботиться о твоем душевном здоровье, дорогуша. Разумеется, лучшее лечение для моей дочери. На долю бедной девочки ведь выпало так много испытаний!

— Я так понимаю, у меня нет выбора?

— Разве? — в ответ лишь добрейшая улыбка. — Ты можешь остаться в этой комнате, если так хочешь. Только на твоих друзей повесят что-нибудь еще.

Эстелла пожимает плечами — с этой психованной станется упрятать ее в Бедлам⁽³⁾, в этом она не сомневается.

— А можно чуть поконкретнее про дочерние обязанности? Не портить твои показы? — видимо, ей придется подчиниться. И не так уж важно, что это будет сделка с ее чувством мести. Зато у них будет крошечный шанс выжить. А затем, либо она найдет способ убедиться в словах баронессы, либо способ отомстить за все сразу. Эстелла боится, и не знает, чего сильнее: что баронесса заточит ее психушку, или что баронесса ей не врет.

* * *

Спустя год после загадочного исчезновения Эстеллы Миллер на пожаре Эстелла фон Хеллман отмечала выпуск молодежной коллекции собственного дома мод "Круэлла де Виль". Правда, этот дом мод изначально был филиалом модного дома баронессы фон Хеллман. Однако творения Эстеллы фон Хеллман радикально отличались по стилю и настроению от творений ее матери.

Условия сделки выполнялись и Эстеллы, и баронессой, а в выигрыше были обе. И, хотя, особой душевной близости между матерью и дочерью не возникло, общий язык они смогли найти.

После освобождения, Хорас с Джаспером решили поискать себя на континенте, во Франции. С Англией их связывала Эстелла, однако её мать обещала им помощь в Париже. Баронесса не была восторженной поклонницей воровского прошлого своей наследницы и помогать её друзьям предпочитала на расстоянии. Чем больше расстояние, тем больше помощь.

В итоге, Джаспер занялся сигнализациями уже с другой стороны. Смеялся, что его прошлое пригодился. Хорас подался в актеры, начал сниматься в кино и быстро набрал популярность.

Сделка состоялась от и до.

1) Официальное название породы — далматин. Термин "далматинец" появился и стал популярным после русской локализации названия мультфильма.

Вернуться к тексту

2) Имена двух далматинов взяты из книги Доуди Смит "101 Далматин".

Вернуться к тексту

3) Бедла́м — официальное название Бетлемская королевская больница — англ. Bethlem Royal Hospital, первоначальное название — госпиталь святой Марии Вифлеемской, психиатрическая больница в Лондоне (с 1547).

Вернуться к тексту