Так угодно Звездам (джен)

Маленькую Тьмушку не слишком-то и привлекают травы во всем их многообразии. Она мечтает бегать наперегонки с ветром по пустошам, сражаться до капли крови за свое племя и с гордо поднятой головой приносить в лагерь добычу. И она с нетерпением ждет Решения предков, не сомневаясь, что ее определят на путь воина.

Ручеек, ее брат — тот не такой. Он тихий, скромный, предпочитающий веселой возне наблюдение за каким-нибудь ползущим по травинке жуком… будущий целитель, да и только. Или терпеливый охотник, который может полдня провести в засаде. Впрочем, сам Ручеек на все вопросы сестры о своем возможном будущем предпочитает отговариваться какой-нибудь ерундой вроде «Звездам решать, кем я стану».

Смешно даже! Ведь и мышке понятно, что предки выбирают то, к чему у будущего ученика лежит душа. Недаром же они постоянно наблюдают за племенами с небес?

Засыпая под действием маковых семян возле Лунного озера — таков ритуал Решения, — Тьмушка уже предвкушает горести и радости бытия оруженосцем.

* * *

— Как… целителем? — нет, не может этого быть. Наверное, в трансе, когда ее голосом вещали предки, она оговорилась — эти семена ведь так путают сознание, что совершенно невозможно сосредоточиться даже на собственных мыслях… или же что-то не так сказало Звездное племя. — Это точно?..

— Звезды не ошибаются, — роняет в повисшую тишину Ливнехвост, целитель племени, и отворачивается от Тьмушки, замершей в горестном непонимании, к начавшему приходить в себя Ручейку. — Ты станешь воином, — все так же бесстрастно извещает он котика. У того в глазах мелькает отражение недоумения сестры. Тьмушка ждет от него вопроса, возмущения, хоть какого-нибудь несогласия с Решением… но ничего такого не происходит. Ручеек уважительно склоняет голову перед гладью Лунного озера:

— Благодарю вас, предки, за то, что помогли мне выбрать жизненный путь.

— Это ошибка! — восклицает Тьмушка. — Нас наверняка перепутали! Ну какой из меня целитель?!

— Звезды не ошибаются, — с нажимом повторяет Ливнехвост. — Ты же не хочешь вызвать их гнев своей строптивостью?

Невообразимое множество слов подкатывает к горлу Тьмушки — и умирает под холодно-безразличным, как северный ветер, взглядом ее будущего наставника.

Оспаривать Решения не принято.

* * *

— Ручьелап! Ручьелап! — выкрикивает племя Ветра в ночное небо, и Тьмушка кричит вместе с ними, хоть к глазам и подступают злые слезы. Ее брат достоин капельки счастья, и не его вина, что это счастье они не разделили между собой.

После церемонии она ищет Ручьелапа в толпе. Земля, обычно такая незыблемо-постоянная, уходит из-под лап, и Тьмушка отчаянно надеется, что разговор поможет ей хоть немного успокоиться.

— Ручьелап! — и брат удивленно оборачивается на ее возглас.

Тьмушка давит из себя кривую дрожащую улыбку:

— Ты ведь научишь меня боевым приемам? А я помогу тебе узнать травы, — судорожная попытка удержать единство, начавшее рассыпаться в прах еще там, у Лунного озера, смягчить последствия Решения и остановить трещину, ползущую между ними.

— В Законе сказано, что целители не сражаются, ты же знаешь, — Ручьелап объясняет это мягко, словно разговаривает с котенком. — Прости, мне нужно идти.

И в самом деле уходит прочь, к другим оруженосцам, которые встречают его дружескими возгласами. А Тьмушка — Тьмушкой она была и останется для всего племени до тех пор, пока не займет место наставника, и лишь он будет звать ее ученическим именем, — стискивает зубы, чтобы из горла не вырвался предательский всхлип.

— Привыкай, — тихой тенью рядом возникает Ливнехвост, и Тьмушке чудится в его голосе не то насмешка, не то затаенная горечь. — И возьми себя в лапы, целителю нельзя демонстрировать эмоции.

Будущим целителям, в отличие от будущих воителей, не положена какая-то особенная церемония. Ливнехвост просто отводит ее к расщелине в скале, из которой терпко пахнет травами и в которой старшие оруженосцы уже приготовили вторую подстилку, и напоследок бросает лаконичное:

— Надеюсь, ты будешь старательной ученицей, Темнолистая.

* * *

Чем больше Темнолистая узнает о ремесле целителя, тем сильнее его ненавидит. Оно выглядит жалкой попыткой пойти против природы — иллюзорно большое количество знаний совершенно бесполезно перед по-настоящему серьезными травмами и заболеваниями.

Возможно, в этой ненависти отчасти виновато то, что она никак не может запомнить свойства целебных трав и смесей.

Целители обязаны лечить соплеменников, но им запрещено ошибаться — тот, кто не сумел спасти больного, по умолчанию считается виноватым.

— Должен предупредить, — голос Ливнехвоста, как всегда, бесстрастен, — когда ты займешь мое место, будь готова принять наказание за ошибки.

— Какое именно? — ученица поднимает на него потускневшие глаза, даже не возмущаясь еще одному идиотскому правилу только-для-целителей. Корка льда, сковавшая ее сердце за последние луны, надежно прячет от окружающих жалкие остатки эмоций — по крайней мере, ей так кажется.

— Тебе будут вырывать когти. По одному за каждую смерть.

— А что будет, когда когтей не останется? — вокруг шеи обвивается незримая ежевичная плеть паники, перекрывая доступ воздуху, и приходится сглотнуть, чтобы продолжить более-менее нормальным тоном: — Что если умрет больше восемнадцати котов?

— Я это еще не выяснил, — сухо отзывается Ливнехвост, у которого — Темнолистая заметила это уже давно, — медленно отрастают два новых когтя на передней лапе. — И да, лечить эти, как их называл мой наставник, «позорные раны» запрещено, даже если начнется заражение.

Говорят — вернее, рассказывают шепотом старейшины, как величайшую тайну, — когда-то давно целителям нельзя было иметь пару и котят. Теперь же им, согласно Закону, вовсе нельзя привязываться к соплеменникам — считают, что это может помешать им выполнять свои обязанности. Именно поэтому целители не участвуют в сражениях — когда их ничто не держит в своем племени, что мешает им перейти на сторону врага?

И ровно по этой же причине целителей за пределы лагеря отпускают только в сопровождении воинов.

Темнолистой до зуда под шкурой хочется убить того, кто неоспоримо решил, что отсутствие привязанностей означает запрет на вообще любые чувства. Контроль эмоций дается тяжело, все невысказанное, невыплаканное копится-копится-копится, распирая грудную клетку изнутри, невидимый огонь жжет ребра, то и дело норовя прорваться к горлу неосторожными, необдуманными обвинениями в адрес Звездного племени, изломавшего ей судьбу, в адрес племени Ветра, что теперь смотрит на нее как на пустое место, в адрес брата, который с удивительной легкостью вычеркнул ее из своей новой жизни…

Она не замечает, в какой момент этот ком эмоций спрессовывается настолько, что затухает, покрывается слоем холодного равнодушия, припорошенного пеплом горечи, оставшейся с самого Решения. И с каждым днем этот слой становится только толще.

* * *

— Он мертв, — Ливнехвост не сожалеет о случившемся — он просто извещает окружающих о свершившемся факте.

Тело воина, перепачканное в крови, раздробленные камнями кости и превращенные в кровавую кашу лапы вызывают у Темнолистой чувство жути и тошноту от мысли, что им придется тащить это в лагерь, чтобы с ним попрощалось племя. Странно, что он продержался до прихода помощи и даже какое-то время после, странно, что его вообще смогли достать из-под обвала живым…

— Конечно, он мертв, ведь вы ничегошеньки не сделали! Вы просто дали ему умереть! — шипит какая-то белая воительница, имени которой ученица даже не помнит за ненадобностью.

— Ему было не помочь, — обрубает целитель.

— Или вы не хотели ему помочь? — вкрадчиво спрашивает второй воин, высоченный по меркам племени Ветра черный котяра. Темнолистая впивается когтями в землю, не замечая, что ее ледяной панцирь спокойствия трещит, готовый рассыпаться в пыль.

— Интересно, как ты представляешь себе помощь? — она не сразу узнает в этом низком рычании собственный голос. — Замотать паутиной и надеяться, что это, — взмах хвостом в сторону торчащих осколков костей, — срастется по воле Звездного племени?

В ушах звенит от увесистой оплеухи Ливнехвоста, и через этот звон пробивается его громкий шепот — такой, чтобы слышали все:

— Я понимаю, что тобой движет горе, но веди себя достойно, Тьмушка.

Очень хочется возмутиться, рявкнуть, что чихала она с высокой скалы на этого кота, которого даже не знала — если посмотреть беспристрастно, она настолько далека от племени, что помнит только имя предводителя и нескольких воинов, чаще всего сопровождающих ее в вылазках за травами, — но тут до нее наконец доходит замысел наставника. Пока что на них озлоблены только эти двое, но нет сомнений, что с ними согласится все племя. Ведь они с Ливнехвостом не выполнили целительский долг — не помогли, не спасли, не сотворили чудо.

— Не надейтесь, что избежите наказания, куски дерьма! — эхом отзываясь мыслям Темнолистой, цедит сквозь зубы белая воительница.

Привычную маску бесстрастности — да, придется признать, что все-таки только маску, — получается натянуть с большим трудом.

* * *

Говорят — осторожно, тихо, опасаясь гнева Звезд, — когда-то давно именно целителям полагалось разгадывать пророчества. Теперь же они — не более чем вестники воли Звездного племени, от которых требуется одно: быстро, не исказив, передать эту волю предводителю, который уже сам решит, как именно ее толковать. Впрочем, малопонятные видения тоже ушли в прошлое — Звезды уже не подталкивают живущих в нужном направлении, но тычут им приказами в нос, точно несмышленым котятам.

…Теплое солнечное утро летит кувырком, начиная с самого рассвета. Сначала, стиснув зубы — значит, лапа с вырванным когтем все еще ноет, — ухрамывает к предводителю с новым знамением Ливнехвост, отделавшийся от вопросов ученицы кратким «Я не намерен тебя в это впутывать». Затем при разборе «кладовой» с травами выясняется, что паутины у них до странного мало — хотя раненых в последнее время точно не было.

И, апогеем происходящего — Ручьелап, за загривок втаскивающий в лагерь кого-то из соплеменников — кажется, Чижа. Ничего необычного, если забыть о том, что рослый широкоплечий серый кот — оруженосец, а щуплый черно-белый котик, которому сложно дать больше восьми лун и которого как раз-таки тащат по земле — воин.

— Что произошло? — стремительно оборачивается Темнолистая к наставнику. Ее слух вычленяет из раздающихся снаружи криков слова «вор» и «предатель».

— Вчера патруль тяжело ранил и прогнал с нашей территории бродячую кошку. Чиж нашел ее, истекающую кровью, дождался, пока мы оба уйдем за травами, и украл паутину, забыв, что Звезды все видят. А сегодня Ручьелап по приказу предводителя совместил охотничье-боевое испытание с поимкой вора. Логическая цепочка понятна? — осведомляется Ливнехвост.

Темнолистая рвано кивает. Спрашивает, уже не отрывая взгляда от происходящего снаружи:

— А что с нарушительницей?

— Неизвестно.

Сомнений относительно судьбы провинившегося у Темнолистой нет. Кража целительских запасов во все времена считалась тяжелым преступлением. Помощь бродягам и иноверцам с некоторых пор — тоже.

Ручьелап по знаку предводителя смыкает челюсти на тонкой шее Чижа.

— Неудивительно, — еле слышно шипит ученица, кривясь, как от сильной боли, — что Звезды не допустили моего брата до целительства. Будучи послушным воином, он принесет им гораздо больше пользы, чем будучи послушным целителем.