Треугольник изоляции. Дети Метацериса (джен)

Я ещё раз взглянул на мёртвого метацеридового. Сильный, быстрый, кровожадный… Что из этой, что из прошлой передряги мы выбрались на чистом везении, но удача не бесконечна. Нам определённо нужна тактика уничтожения этих тварей, да только её нет: Метацерис создал существ куда более приспособленных и живучих, чем естественная эволюция. Где не справилась природа, дело завершила эта дрянь.

Может, в параллельном измерении, откуда они пришли, всё было иначе. Кто знает, какие из местных метацеридовых, легко разрывающих людей, в своём мире — всего лишь еда для кого-то более страшного? Я представил, какой хаос там творится, как до Слияния боролись за жизнь метацеристерии — или они научились сосуществовать с этой жуткой природой? — и пришёл к выводу, что человеку в том мире не выжить.

Хотя и в этом городе продержаться до вечера будет непросто.

— Алард, лети вперёд и сканируй, — приказал я. Новых встреч с крупными метацеридовыми хотелось избежать.

Дрон поднялся выше и устремился к виднеющимся за границей промзоны высоткам, а мы пошли следом. Небо неподъёмной тяжестью давило на плечи, наваливалось на крыши небоскрёбов, стремясь пригнуть их к земле, но они стояли всё так же ровно и неподвижно, и казалось, будто лишь эти здания, памятник ушедшему прошлому, удерживают низкий тёмно-синий свод от падения.

Но они не могли удержать дождь. Морось быстро переросла в ливень. Капли побежали по забралу шлема и броне, проникая между пластинами и впитываясь в ткань комбинезона под ней. Голографический интерфейс накладывался на мокрые разводы, ничуть не искажаясь.

Гигантским метацеридовым взревел над Кёльном гром. Испугавшись, с крыш взметнулись стаи мелких птиц. Я приблизил изображение с помощью коммуникатора и заметил среди чёрных перьев тонкие синие прожилки. Но птицы не были заражены. Нет, это были полчища метацеридовых.

Больше всего в этот момент я боялся, что они бросятся на нас. Отбиться от такой мелочи возможно, если есть огнемёт или гранаты с большим радиусом поражения, но не когда тварей несколько сотен.

— Твою мать… — потрясённо выдохнул Вольфганг.

Птицы поднялись над всем Кёльном, на несколько мгновений затмив небо, а затем смоляным валом опустились на насиженные места. Город не просто кишел метацеридовыми — он походил на совершенно другое измерение. То, из которого вырвался Метацерис.

Прежде, чем идти дальше, я сверился с картой. Между промзоной и центром города находились ещё скрытые от взгляда заводами и складами спальные микрорайоны. Они окружали Кёльн, как заграждение, и были ничуть не менее опасны, чем промзона. Раньше их можно было быстро проехать на монорельсе, но сейчас он, естественно, не работал.

Улицы и узкие проходы между зданиями сплетались паутиной, выводя то к дороге, то в окружённые заборами дворы заводов. Где-то мы перебирались, где-то проходили через проломы, а где-то возвращались назад и искали другой путь. Тупики попадались на каждом шагу, но не все из них невозможно было преодолеть.

В очередном таком дворе, по периметру которого тянулось бетонное ограждение, а с двух других сторон подступали высокие стены цехов с воротами и рампами, всё заросло Метацерисом. Однако возвращаться до последнего перекрёстка было слишком далеко, а путь вперёд преградил завал. Другой дороги не осталось.

— Уверен, что тебе стоит туда лезть? — спросил Вольфганг.

— Есть другие предложения? — ответил вопросом на вопрос я.

Других предложений у него не было. Для метацеридового очаг никакой опасности не представлял, так что рисковать предстояло мне одному, и решение я принимал тоже сам, без совещаний и сомнений. Задерживаться в Кёльне я желанием не горел, а это был кратчайший путь к микрорайону.

Карта показывала, что мы уже в центре промзоны. Полпути позади. Воодушевления от этого не прибавилось, потому как в Треугольнике изоляции не бывает легко, и чем дальше в синие зоны — тем хуже, но всё-таки какая-то часть меня довольствовалась и этой малой в сравнении с предстоящим отметке.

Впрочем, рано радоваться: сначала нужно выбраться из города живым.

Живыми.

Я до сих пор не верил, что Керт… Вольфганг выжил тогда, протянул двадцать лет в очень суровых условиях и спустя столько времени сам нашёл меня. Умом понимал, что никто другой не мог знать всего, что он рассказал, но так сложно было принять правду: он жив и почти не изменился… И привыкать думать не только о себе. Хоть чуть-чуть.

Я пошёл первым. Метацерис щупальцами вился по асфальту и цехам, мёртвой хваткой вцепляясь в покрытие. На стене висела пара коконов со «ртутью». Их я обошёл широкой дугой, аккуратно переступая через толстые жилы биомассы. Меньше всего хотелось перепачкаться в этой дряни.

Что-то лёгкое, но довольно крупное с противным шлепком упало мне на голову. Я смахнул это, с удивлением обнаружив мёртвую птицу — одну из тех, что мы видели чуть раньше. Хотя на птицу эта тварь походила разве что оперением: нескладная, с непропорционально большими крыльями, тонким длинным хвостом и зубастой пастью вместо клюва. Хрупкое тельце было переломано и изуродовано.

Я с отвращением отшвырнул трупик подальше в Метацерис и поднял голову. На высоте трёх этажей между зданиями тянулись синие космы, как на подходах к городу, а в них висели оплетённые кости и мёртвые «птицы». Меня передёрнуло от одной мысли о том, что будет, если угодить в такую ловушку.

— Зачем Метацерис убивает их? Для подпитки органикой? — высказал первое пришедшее на ум предположение я.

— Не знаю, — пожал плечами Вольфганг.

— Что, даже изучить этот вопрос не хочешь? — не удержался от язвительного замечания.

— Поверь, нет.

По его тону я понял, что у него мерзкая картина вызвала ещё большее отвращение, чем у меня. За свою жизнь я повидал столько, что пронять меня было сложно, и если бы не свалившаяся на меня тварь, я не обратил бы внимания на биомассу и останки метацеридовых в ней. Вольфганг больше озирался по сторонам и наверняка заметил ловушку — а ничем иным эти путы быть не могли, — раньше, но проявил благоразумие. А может, у него просто была менее закалённая психика. В любом случае, омерзение и здравый смысл явно перебороли его нездоровую любознательность и тягу ко всякой дряни, что меня несказанно порадовало.

Я аккуратно пересёк двор завода и перемахнул через забор. Обожжённая нога отозвалась болью, заставив меня скрежетнуть зубами. Ограждение в некоторых местах обрушилось и было высотой не под два метра, а мне по шею. Я остановился возле одного из таких проломов, наблюдая за напарником.

Тот шёл медленно, с осторожностью, часто оборачиваясь — нет ли кого за спиной? Я жестом показал, что контролирую тыл. Благодарно кивнув, Вольфганг сосредоточил всё внимание на опасном препятствии. Кто знает, что будет, если задеть Метацерис?

«Кто знает — тот уже не расскажет», — я криво усмехнулся своим мыслям. Без юмора в этой жизни никак, пусть даже юмор чёрный. С чувством юмора у меня всегда были проблемы: радоваться что в детстве, что после Слияния миров, когда детство внезапно кончилось, было настолько нечему, что я практически перестал воспринимать добрые позитивные шутки. Ну как… Они просто казались несмешными и в чём-то даже лицемерными, мол, «не так уж всё плохо!», когда вокруг творится полный звездец — метацеридовые жрут людей, мародёры и головорезы убивают кого ни попадя ради добычи и развлечения, Метацерис заражает всё новые территории, а те, кто, кажется, ещё вчера был простым обывателем, теперь отчаянно сражаются за жизнь с самим Треугольником. А кто-то весело смеётся над дурацкой шуткой, будто нет этого ада, хотя все всё понимают…

Когда я в последний раз высказал своё мнение одному человеку, с которым пил в лагере, даже имени его не спросив, он посчитал меня странным. Сказал, что без капельки позитива в Треугольнике можно сойти с ума. Ему было лет сорок — он застал мир до Слияния в осознанном возрасте, успел привыкнуть к нормальной жизни, но не позволил жестокой реальности себя сломить. Этот мужчина погиб на следующий день, когда на лагерь напали мародёры, но разговор с ним запомнился мне надолго: благодаря ему я о многом задумался.

И всё равно сбежал тогда, потому что выживает тот, кто не лезет на рожон. Такова правда, такова обыденность.

Забавно: сейчас я стоял посреди смертельно опасной синей зоны, наплевав на все свои убеждения, а тогда не рискнул дать отпор каким-то зарвавшимся мразям. Хотя сейчас у меня и выбора-то не было… Но выбор был в другом — бросить Вольфганга один на один с его проблемами сразу после Кёльна или идти до конца? Всего пару часов назад ответ казался очевидным, но теперь меня терзали сомнения. Он — мой единственный друг, не считая Аларда, однако мы не виделись двадцать лет… Время, когда мы с ним были не разлей вода, ушло. И всё равно он может стать хорошим напарником… А нужен ли мне вообще напарник, кроме моего дрона?

Вольфгангу оставалось пройти всего пару метров, когда раздалось противное чавканье — он случайно наступил на синее «щупальце», впившееся в асфальт и вроде бы неподвижное. А в следующее мгновение Метацерис зашевелился. Такого я ещё не видел и всю жизнь считал его неспособным двигаться.

Он полз достаточно медленно, но уверенно — начал оплетать покрытый пластинами брони ботинок, явно собираясь обездвижить и… Сожрать? Или что он делает с жертвами? Проверять это Вольфганг не собирался. Он рванулся изо всех сил, но Метацерис держал крепко, и он упал, задев ещё больше биомассы.

Я вскинул винтовку, навёл прицел на первый отросток и выстрелил. Плазма оторвала его и отбросила на несколько метров. Кусок Метацериса с обожжённым дочерна краями больше не двигался, но я не сомневался, что так легко его не убить. Впрочем, моей целью было лишь спасение невезучего напарника.

Вольфганг достал нож и с размаху опустил на опутавшую его вторую руку биомассу. Сталь удивительно трудно входила в эту… органику. Я не знал, как ещё назвать вещество, из которого состоит Метацерис.

Глубокий, хотя даже не до половины, порез зажил прямо на глазах. Я выстрелил в то же место, отсекая «щупальце». С более тонкими отростками, выходящими из крупных, Вольфганг справился сам. Вскочив и стряхнув с брони синие ошмётки, он пробежал остаток расстояния и перепрыгнул через забор. Сквозь шлем слышалось его тяжёлое дыхание.

— Ты знал, что он двигается? — поинтересовался я.

— Догадывался, — признался Вольфганг. — Но я думал только про те его… части, которые наверху. Мы же и раньше на него наступали, и ничего не происходило!

— Видимо, опасны только такие ловушки. Ты у нас горе-учёный, вот и попробуй это объяснить!

— Мне нужно подумать.

Мы пошли дальше. Вольфганг и впрямь надолго задумался.

Честно говоря, я был этому рад: тишина угнетала, но человеческий голос в ней казался неуместным, как неправильно подобранная звуковая дорожка в хоррор-игре. Кёльн не умер в день Слияния, нет — он зажил своей жизнью и человеку места в ней не оставил.

Около получаса мы шли в гробовом молчании, прислушиваясь к звенящей тишине и вглядываясь в тёмные окна и проломы. Метацерис вился повсюду — снаружи, внутри, под ногами… Разве что ловушек нам пока больше не встретилось.

Я уже решил было, что Вольфганг так и не нашёл ответа на мучивший нас обоих вопрос, как вдруг он подал голос:

— У меня есть кое-какие предположения… Но доказать их нечем.

— Выкладывай, — махнул рукой я.

— Возможно, не весь Метацерис способен питаться. Те части, которые способны, образуют вот такие ловушки и коконы и перерабатывают органику, чтобы он постоянно разрастался. Трупов для этого не хватает, поэтому он вынужден охотиться.

Не факт, что он угадал, но меня такое объяснение устроило. В конце концов, для выживания достаточно знать, что в некоторых местах Метацерис способен двигаться. И, похоже, такое встречается только в Вершинах и крупных очагах, потому что больше нигде я такого не замечал.

Дорога тянулась между заводами, петляя и разветвляясь, но всё равно уводя к окраинам промзоны. Мы шли быстрым шагом, стремясь как можно скорее покинуть эту территорию. Приходилось пробираться через завалы и проходить сквозь здания, где это получалось — проломов хватало.

Очередной проход перегородили обломки. Я уже мысленно проклинал смерчи, устроившие этот непроходимый бардак. Мы снова свернули в распахнутые ворота какого-то цеха и двинулись к противоположной стороне, где виднелись ещё одни, но закрытые. Через всё длинное помещение тянулись конвейеры, на которых лежали детали к какой-то технике. К правой стене прилегала металлическая лестница, на третьем пролёте обрывающаяся возле закрытой двери.

Сквозь фильтры шлема пробилась сладковатая вонь. Этот запах невозможно не узнать, когда он попадается на каждом шагу. Я обвёл взглядом тёмное посещение, подсвеченное разве что нечёткими отблесками тусклого синеватого света из окон. Между парой конвейеров лежал полуразложившийся труп какого-то метацеридового. Первый не оплетённый Метацерисом труп, который я видел с момента входа в Кёльн.

Значит, что-то, что его убило, всё ещё рядом. Я указал Вольфгангу на труп и приложил палец к нижней части забрала: «Тихо». Тот кивнул.

Дальше пошли пригнувшись и на полусогнутых, часто оглядываясь в ожидании нападения. У метацеридовых нюх и слух куда лучше человеческих, несмотря на комплект имплантов, и мало того, что от нас наверняка разило целой палитрой запахов, так ещё и под ногами похрустывали кусочки бетона и осколки стекла.

Мы вышли из цеха с другой стороны. В нескольких метрах от входа валялись крупные бетонные обломки, а в земле зиял провал. Подойдя к краю, я осторожно заглянул в него. Внизу тянулись гравитационные рельсы, на которых, накренившись и опираясь крышей о покрытую порванными проводами стену, стоял скоростной поезд. Стёкол в окнах не осталось, раздвижные двери были грубо разжаты и погнуты изнутри. На рельсах и в поезде валялись обглоданные кости метацеридовых и… людей? Черепа очень походили на человеческие, не считая острых наростов, тянущихся от лба до затылка. Метацерис не вызывал таких мутаций, да и людей в Кёльне быть не могло.

Я жестом поманил Вольфганга к пролому и указал на кости:

— Есть предположения, чьи?

— Ты никогда не видел метацеристерия без шлема? — удивился тот. — У них гребни на голове. Отвечают за терморегуляцию, вроде…

Прежде чем уйти, я ещё раз заглянул в окна поезда. Это явно было логово какой-то твари, но она сама отсутствовала. Может, её и убили в цеху, а может, она охотилась. Долго эти вопросы меня не мучили.

Куда важнее было наличие станции метро где-то поблизости: граница промзоны уже рядом. Вольфганг, похоже, подумал о том же, потому что вывел из коммуникатора голограмму карты, согласно которой линии метро проходили километром левее.

— Можешь это удалять, — с лёгким злорадством бросил я. — Тебя надули.

Вольфганг никак не ответил, и я принял молчание за согласие. Однако карту удалять он не стал, хотя толку от неё не было. Основным ориентиром служили небоскрёбы далеко впереди — к ним мы и направились.

Я опасался, что придётся искать оружейные магазины по всему Кёльну. В таких жёстких условиях это слишком опасно, но остаться без боеприпасов — ещё опаснее… Верная смерть. Полчища метацеридовых не оставили нам выбора.

— Движение на шесть часов, — предупредил Алард.

Оглянувшись, я заметил скрывшийся за краем крыши кончик хвоста и запрыгнул в окно какой-то явно не промышленной постройки. Вольфганг без лишних вопросов последовал за мной.

— Ты его видел? — спросил он.

— Да, мельком, — кивнул я. — Следи за тылами. Нужно понять, с чем мы имеем дело.

Вольфганг отошёл на пару метров вглубь помещения. Это было хранилище данных, о чём говорило множество полок и стеллажей с информационными картриджами. На тонких чёрных пластинках ещё светились голубые светодиоды, показывающие, сколько свободного места на носителе. Вполне ожидаемо мой напарник прихватил несколько картриджей, видимо, собираясь почитать на досуге — ничего полезного из них он узнать не мог. Наверняка там содержалась информация об изготовлении тех или иных деталей и запчастей, каких-то необходимых в прошлом, но ставших бесполезными сейчас товаров…

Убедившись в том, что Вольфганг прикрывает тылы, я подключился к Аларду. Как и в прошлый раз, мне открылись уже знакомые виды с высоты нескольких этажей. Насколько всё-таки полезно наследие мира до Слияния! Кустарные импланты, изготавливаемые умельцами в самом Треугольнике, во многом уступали тем, что сохранились с былых времён, но и вживить это чудо техники под силу далеко не каждому медику. Скоро внутри Границ совсем не останется людей с медицинским образованием, и киборги нового поколения будут намного слабее нас.

По моей команде Алард облетел вокруг здание, за которым скрылся метацеридовый. Тварь брела по улице, держась стены, чтобы лишний раз не привлекать к себе внимание, хотя выглядела весьма внушительно. Крупный поджарый монстр опирался на четыре лапы — массивные задние с двумя коленными суставами и больше похожие на руки передние, оканчивающиеся когтистыми пальцами. За ним волочился хвост раза в два длиннее его тела. Толстую белую шкуру пронзали синие жилы Метацериса; они же испещряли вытянутую морду и тонкими прожилками разбегались по белёсым, но точно зрячим глазам.

Я отключил имплант от камер Аларда и присел, чтобы меня не было видно через окно. Головокружение быстро проходило. Вольфганг сел на пол рядом, прислонившись спиной к стене.

— Ну, что там? — напряжённо спросил он.

— Здоровая тварь. Связываться с ней — себе дороже, — вполголоса ответил я. — Пропустим её дальше, потом пойдём.

Мы затихли: метацеридовый находился достаточно близко и мог услышать. Одного я не ожидал — что он свернёт к нашему укрытию. Алард завис в воздухе достаточно высоко, чтобы монстр его не заметил, однако нас от него отделяла лишь стена со множеством больших окон, в которые эта дрянь без труда пролезет. Снаружи тихо зацокали когти, раздалось громкое дыхание. В остальном метацеридовый шёл почти бесшумно.

Он остановился. Я затаил дыхание. Каждый удар сердца гулким эхом отзывался в ушах. Время растянулось, превращая секунды в часы. Если монстр нас заметит, в замкнутом пространстве нам не отбиться, и наверняка это понимал и Вольфганг. Он медленно, чтобы не издать ни звука, перевёл винтовку в режим стрельбы длинными очередями.

В тот момент я понял, что не такой уж никудышный у меня напарник. Ситуация складывалась безвыходная, надеяться оставалось только на удачу, как бы банально это ни звучало, но Вольфганг не паниковал, не распускал нюни и не собирался сдаваться. Чем дальше мы с ним заходили, тем сильнее я убеждался, что недооценивал его. Может, тогда, в лесу, он не пытался сбежать от мародёров, а правда был оглушён?

За долгие годы я отвык от того, что кто-то прикрывает в бою, что есть, на кого положиться… И не хотел привыкать. Стоит чуть расслабиться, довериться кому-то, как сработает закон подлости, и напарник погибнет или предаст. Треугольник изоляции меняет людей — мог изменить и Вольфганга. Если он научился примерять маски, что ему стоит использовать меня в своих целях, а потом избавиться, как от ненужного свидетеля? Всё-таки заражение Метацерисом опасно не только само по себе: заражённых убивают, как бешеных собак. В интересах Вольфганга скрывать такую правду.

Догадывался ли он о моём недоверии? Он был отнюдь не глуп, несмотря на его долбанутый интерес к Метацерису, который однажды точно выльется ему в большие неприятности. А то и не только ему.

Все эти мысли вихрем пронеслись в голове, хотя думать нужно было о том, как выбираться. Секунды тянулись, словно часы. И… Метацеридовый побрёл дальше, не заметив нас. Я выдохнул с облегчением, но сразу вспомнил, что нам нужно в ту же сторону, куда ушёл он.

— Алард, следи, чтобы мы не столкнулись с этой тварью, — отдал приказ.

— Выполняю, — прозвучал из встроенной в шлем гарнитуры искажённый помехами синтетический голос.

Дрон полетел впереди, а мы выбрались из здания и последовали за ним. Часы в углу голографического интерфейса на стекле шлема показывали полдень, давая понять, что до вечера нам из Кёльна не уйти. Я не хотел даже думать, какая гадость выползает из своих нор с наступлением темноты — насмотрелся уже, но далеко от крупных синих зон. Что же водится в Вершинах, пока оставалось только гадать.

Чем глубже в город мы заходили, тем больше руин и завалов становилось вокруг: здесь бушевали самые сильные бури. Большинство зданий пребывало в аварийном состоянии — в одних стенах зияли проломы высотой в несколько этажей, другие и вовсе обвалились, с некоторых построек ураган сорвал крыши, а от каких-то остались лишь обломки. Дороги выглядели не лучше. Вздыбленный асфальт, провалы в метро и канализацию, выдранные из земли трубы…

И снова Метацерис. Ему было плевать на ландшафт. Он сделал местность непроходимой, добавив к разрушениям от торнадо «корни» биомассы, оплетающие даже куски бетона с торчащей во все стороны арматурой и провисающие между зданиями. Мы петляли, обходя самые трудные участки, пролезали под Метацерисом, перебирались через завалы… Сколько времени на это ушло, я не считал, но когда впереди наконец-то замаячили жилые дома, близился вечер. Это я понял ещё до того, как глянул на часы — сумерки сгустились ещё сильнее, чем днём.

В микрорайоне — довольно захолустном, надо сказать, — разрушений было меньше: смерч не утюжил город километр за километром, а прошёл по своей хаотичной траектории. Вместо заводов потянулись высотки в несколько десятков этажей, отделанные тем же иссиня-чёрным покрытием, что и все остальные постройки. Уцелевшие стёкла на свету отливали синим или зеленоватым. В дешёвых квартирах окна стояли некачественные: через них по-прежнему можно было заглянуть внутрь.

Между домами часто попадались въезды во дворы и тупиковые закоулки с подъездами. Первые этажи некоторых зданий занимали небольшие магазины с некогда светившимися вывесками, от которых теперь осталось по несколько букв. За распахнутыми дверьми многих подъездов царила темнота. Тусклого света с улицы не хватало, чтобы осветить хотя бы метр пространства внутри: из-за тёмных зданий сумрак густым сиропом заливал узкие улицы, сокрытые от едва пробивающегося сквозь клубы туч света многометровыми стенами.

Что самое странное, за полчаса, как мы вышли из промзоны, нам не встретилось ни одного метацеридового. В то же время казалось, будто из пустых окон кто-то наблюдает, провожает голодными взглядами…

Тишина стояла мёртвая. Ни свиста ветра, ни шорохов и скрипов, типичных для разрушающихся под гнётом времени зданий — вообще ничего. Собственное дыхание звучало громче треска помех.

Как-то незаметно улицы стали расширяться, и мы вышли на магистраль. Брошенные и побитые в ДТП машины баррикадами стояли на дороге. Ни в них, ни между ними не лежало ни одного скелета, что не могло не удивлять после всего, что я повидал на просторах Треугольника. Хотя, конечно, и дураку понятно, куда делись кости — их сожрали метацеридовые.

Мы вышли к вокзалу и станции монорельса, что служил основным ориентиром, потому как проходил аккурат через центр города, где и построили НИЦ. Я свернул к длинной лестнице со стеклянными перилами, ведущей к станции (она находилась на платформе на высоте нескольких метров над землёй): оттуда открывался обзор на центр микрорайона, что позволяло оценить ситуацию и избежать неприятных сюрпризов.

Ступени ощерились сколами и выщербинами. Некоторые секции перил отсутствовали, осколки других хрустели под ногами. Когда-то Кёльн был красив: огромный технологичный мегаполис, озарённый светом голограмм и неоном, наполненный визгом машин и людскими голосами… В нём кипела жизнь, пока «Портал» не вышел из-под контроля. Метацерис же превратил город в смертельную ловушку, но вернул ему жизнь, пусть даже жизнь извращённую и неестественную для нашего мира.

Выйдя на платформу, я увидел микрорайон во всей красе — оплетённые Метацерисом здания и разруху. Посреди этого хаоса станция сохранилась весьма неплохо: по крайней мере, смерч не сорвал её с опор. Она походила на рассечённый надвое перрон, по одну сторону которого раньше находился дешёвый кафе-бар, а с другой располагались касса и зал ожидания. Монорельс тянулся в обе стороны, уводя в город и в депо. Удивительно, что и чуть накренившийся в сторону, но ещё удерживаемый от падения креплениями поезд оказался на месте — застрял над небольшой площадью с генератором голограммы по центру.

— Движение на два часа, — сообщил Алард.

Я и без него заметил три силуэта на краю площади и присел, чтобы не отсвечивать. Приблизил изображение с микрокамеры шлема.

Двое мужчин в киберброне тащили под руки упирающуюся девушку. Она, в отличие от них, брони не имела — на ней был надет чёрный кожаный комбинезон с тканевыми вставками и капюшоном под стоячим воротником. В том, что девушка — не человек, сомнений не возникло, хотя чертами лица она всё-таки походила на земных женщин. Её даже можно было бы назвать привлекательной, если бы не тонкие прожилки Метацериса под неестественно белой кожей и глаза с огромными зрачками и практически отсутствующим белком. Всю её голову покрывали гребни с тонкой синей перепонкой, свисающие ниже лопаток. Руки ей стянули за спиной тонким, но прочным жгутом.

Я не брался предполагать, что натворила эта метацеристерия. Явно что-то серьёзное, потому что конвоиры бросили её к генератору голограммы, не удосужившись развязать руки, сказали что-то напоследок и двинулись в обратном направлении. Прежде чем уйти с площади, один из них выстрелил в воздух. Громкий треск эхом разнёсся по микрорайону, в небо взмыла сигнальная ракета.

— Нужно ей помочь, — выдвинул новую «чу́дную» идею Вольфганг.

— Да ты как всегда — в своём репертуаре, — саркастически заметил я. — Хочешь сдохнуть вместе с ней — давай, а я пас.

Мы оба понимали, что будет дальше. Почему-то метацеристерии не захотели убивать пленницу своими руками — может, вынесли приговор или ещё что, — и доверили дело метацеридовым.

— Успеем вывести её, пока тварь не пришла, — не отступал Вольфганг. — Она здесь живёт, значит, знает безопасные тропы. Хочешь как можно скорее уйти отсюда, причём живым? Тогда она нужна нам.

Возразить было нечего. Если им и двигал альтруизм, он привёл достаточно убедительные доводы. Вольфганг побежал вниз по лестнице, на площадь, и я последовал за ним — не только потому, что он убедил меня в полезности метацеристерии. Не хотел я бросать напарника... По нескольким причинам, конечно, и былая дружба среди них занимала последнее место.

Но мы не успели. От девушки нас отделяло метров двадцать, когда кто-то шумно спрыгнул с крыши ближайшего дома на монорельс. Окончательно потеряв равновесие, поезд сорвался и с грохотом рухнул на землю. Гора металлолома, в которую он превратился, отрезала нас от пленницы.

Из клубов пыли появился тот самый метацеридовый, от которого мы прятались в промзоне. С угрожающим рыком он вскочил на поезд. В его глазах горела слепая ненависть — он убивал не из-за голода, а из собственной злобы. И мы стали следующей целью.

Тварь бросилась к нам, одним длинным прыжком сведя дистанцию на нет. Я кувырком ушёл в сторону, краем глаза заметив, что Вольфганг сделал то же самое.

— Отвлекли его — я заминирую! — крикнул он.

«Легко сказать», — подумал я, поднимаясь на ноги и вскидывая винтовку. Выстрел! Обожжённый метацеридовый кинулся ко мне, позабыв и о Вольфганге, и о девушке. Я снова ушёл с его пути, но он, вопреки ожиданиям, не пробежал дальше, а резко затормозил и хлестнул хвостом. Я не успел уклониться.

Удар отбросил меня на пару метров. Броня уберегла от серьёзных травм и спасла голову, однако от когтей монстра защитить не могла: слишком крупный попался. Он прыгнул на меня. В том, что это существо может разорвать человека, как клочок бумаги, я был уверен на все сто и проверять не стал — откатился вправо, поднялся и побежал к генератору голограммы. Других препятствий для твари поблизости не наблюдалось.

Метацеридовый в два прыжка догнал меня и попытался достать когтями. Пригнувшись, я метнулся зигзагом и укрылся за генератором. В подсумке нашлась граната. Я бросил её под ноги твари и прижался к асфальту. Полыхнула плазменная вспышка, однако монстра взрыв не задел: тот вовремя прыгнул ко мне.

Я перекатился в сторону. Клыки клацнули в нескольких сантиметрах от меня. Вскинув винтовку и смазано проведя по сенсору, я вскочил. Выпущенный в упор плазменный заряд прожёг грудь метацеридового, чудом не задев сердце. Синие жилы начали затягивать рану, несмотря на прижжённые края.

Затрещала турель Аларда. Лишь поэтому монстр не ринулся в атаку — он развернулся к новому противнику, оценивая шансы допрыгнуть до зависшего высоко над землёй дрона. Это дало мне несколько драгоценных секунд, чтобы полоснуть очередью наискосок. Плазма прожгла его переднюю лапу насквозь, оторвав кисть и оставив лишь обожжённые ошмётки, и прошлась по боку, но метацеридового это из строя не вывело.

Взревев от боли и злости, он бросился на меня. Я отшатнулся, пропуская противника мимо, и его хвост едва не снёс мне голову. Спасла меня лишь доведённая до предела имплантами реакция — я успел пригнуться. Резко развернувшись, тварь взмахнула здоровой лапой. Загнутые когти просвистели совсем рядом.

Алард продолжал методично расстреливать противника, но того спасала сумасшедшая регенерация. Отвлечь его тоже не получалось: я нанёс ему бо́льшие увечья, за что он теперь хотел убить именно меня.

В край обезумевший от боли метацеридовый остервенело атаковал резкими рывками, ловко балансируя на трёх лапах и размахивая хвостом, как хлыстом. Я отступал, стреляя короткими очередями. Монстр не обращал никакого внимания на жгущую изуродованное биомассой тело плазму, а я едва успевал уворачиваться от когтей и клыков.

— Я закончил! — оповестил Вольфганг, отбегая от нескольких мин недалеко от генератора голограммы. — Замани его на мины!

Крепкое словцо само сорвалось с языка. Не хватало только подорваться! Впрочем, другого выхода я не видел: мощный плазменный взрыв — наше единственное спасение. И поэтому я остановился на самом краю крошечного минного поля и снова выстрелил во врага.

Метацеридовый не прыгнул. Это было бы идеально, но нет — он побежал, оскалив жёлтые клыки и сопя от ярости. Убегать от него через мины — чистое самоубийство, так что мне не оставалось ничего, кроме как запрыгнуть на генератор голограммы. Метацеридовый кинулся следом, но не вписался в поворот и наступил на мину. Остальные сдетонировали по цепной реакции, разрывая тварь на куски.

В последний момент перед взрывом я юркнул за генератор, оказавшись рядом с прижавшейся к холодному металлу девушкой. Сердце с бешеной скоростью колотилось о рёбра, в ушах стучал пульс. Не верилось, что мы так легко отделались. Боеприпасов почти не осталось, но это не беда — главное, что сами не пострадали.

Я перевёл взгляд на спасённую. Её щёку рассекал сочащийся синей кровью рубец, грязь и подсохшие брызги крови покрывали лицо. Внешне метацеристерия оставалась спокойна, но прерывистое дыхание и напряжённый взгляд выдавали её страх.

— Он мёртв? — с заметным акцентом спросила она.

— Ты знаешь наш язык? — удивился я.

Вольфганг только хмыкнул.

— Мы нашли кое-какие файлы в ваших хранилищах и учились по ним, — поведала девушка. — Наш лидер говорил, что врага нужно изучить… Только врагом мне оказались не люди.

— Твои собратья отдали тебя метацеридовому. За что? — спросил я.

— Это вас не касается. За помощь спасибо, но дальше нам не по пути. Кстати, может, уже освободишь меня?

Руки зачесались напомнить ей, кому она обязана жизнью, но Вольфганг, предугадав мой порыв, положил руку мне на плечо и едва заметно покачал головой. Однако вмешиваться не стал: сейчас действительно требовалось поставить метацеристерию на место, а это куда лучше получится у меня.

— Не знаю, как у вас, а в нашем мире долги принято возвращать, — прошипел я. — Мы рисковали собой не ради тебя, а из личной выгоды. Ты не в ладах со своими — для нас это плюс. Ты знаешь город — ещё один плюс. А теперь назови мне ещё хоть одну причину, по которой я должен оставить тебя в живых.

Я упёр приклад винтовки в плечо, наставляя дуло на девушку. Та испуганно дёрнулась назад и упёрлась спиной в бортик генератора голограммы. Ответить ей было нечем.

— Выбирай: либо ты пойдёшь с нами и проведёшь, куда скажем, а после выхода из Кёльна пойдёшь на все четыре, либо я сейчас тебя пристрелю, — на полном серьёзе пригрозил я.

Убить её мне ничего не стоило. Трудно стрелять в беззащитного человека, но легко — в тварь из параллельного мира, одну из тех, что ненавидят нас лютой ненавистью. Мысли о том, что эта метацеристерия может быть другой, я не допускал, опасаясь, что остатки усохшей совести не позволят нажать на спуск.

— Ладно, — удручённо понурив голову, сдалась она.

Я рывком поставил её на ноги, не срезав жгут с её запястий. Оказавшись на свободе, она сможет сбежать, а так ей без нас в Кёльне не выжить.

— Как тебя звать хоть? — спросил Вольфганг.

— Ферфликт, — представилась девушка.

Имя звучало странно, но я промолчал. Наверняка метацеристериям людские имена и названия тоже казались непривычными.

— Короче, слушай сюда, — не теряя времени даром, начал я. — Нам нужно в ближайший оружейный магазин. Пойдёшь впереди, и только попробуй завести в ловушку…

Ферфликт противиться не стала. И неудивительно: любой согласится на взаимовыгодные условия, если ткнуть в него автоматом. Она покорно побрела к одному из множества поворотов, порой оглядываясь на нас, но уже не прося освободить ей руки. Вольфганг старался больше смотреть по сторонам и меньше — на неё, из чего я сделал вывод, что ему жаль метацеристерию.

Наверное, она заслуживала человеческого отношения. Но я ни за что не поверил бы ей настолько, чтобы дать практически полную свободу, потому что Треугольник — жестокое место. Такое же жестокое, как все порождения Метацериса.