Гамбит (джен)

 — Шах.

Карл Иванович поспешно отставил чашку и придвинулся к доске.

— Ну, уж это с вашей стороны совсем некрасиво, — сердито сказал он, поблескивая стеклами очков. — Пользуетесь моей рассеянностью?

— Я всем пользуюсь, — засмеялся Лаудер. — Даже не знаю, что людей обижает больше — когда пользуются их слабостями или когда не пользуются. В первом случае они недовольны вами, во втором — собой.

— На мой взгляд, второй случай из области метафизических рассуждений, — возразил Карл Иванович. — Если вы игнорируете чью-то слабость, тем самым вы делаете человеку комплимент. Это не может обидеть.

— Вы так думаете? Нет, дорогой доктор, во втором случае они начинают считать вас идиотом, неспособным разыграть собственный козырь, и вы в их глазах падаете до нуля. И партнерство с вами тоже.

Карл Иванович передвинул фигуру и снова взял чашку в руки.

— Догадываюсь, кого вы имеете в виду под вторым случаем, — сказал он. — Но смею вас уверить, он так не думает. Он высоко оценил ваше участие и полученный результат, и только занятость помешала ему сказать вам об этом лично.

Лаудер расхохотался, запрокинув голову.

— Доктор, вы неподражаемы в стремлении найти светлую сторону во всех человеческих поступках, — сказал он. — За это я вас и люблю. Вам мат.

Он сделал ход и откинулся назад, глядя на обиженного Карла Ивановича смеющимися глазами. Доктор несколько секунд растерянно смотрел на доску, потом махнул рукой.

— Вас не обыграешь ни больным, ни здоровым. Тем лучше. Ложитесь уже и поднимайте рукав.

— Вы мстительный человек, доктор, предлагаю сегодняшний день пропустить, — сказал Лаудер. — Стоит ли его портить никому не нужными вещами?

— Не заговаривайте мне зубы, молодой человек, — ответил Карл Иванович. — У вас своя работа, у меня своя. И мне нужно что-то вписать в отчет по вам.

— Его у вас никто никогда не спросит, — невинным голосом заметил Лаудер.

Карл Иванович покраснел.

— А вот это не ваше дело. — Он водрузил на стойку капельницы пакет с жидкостью, подключил к игле и повернулся к Лаудеру. — Я жду.

Тот расстегнул манжет и поднял рукав пижамы выше вшитой венозной фистулы, дал Карлу Ивановичу возможность подключить капельницу и откинулся назад.

— Вам необязательно сидеть со мной все это время, — Лаудер кивнул на пакет. — Я сам ее отключу.

— Да нет уж, — неприятным голосом ответил Карл Иванович, — я подожду.

— Вы мне не верите?

— Ни на грош.

Лаудер засмеялся.

— Хорошо, пусть будет по-вашему. Чем вас развлечь в это время?

Карл Иванович задумчиво посмотрел на своего пациента, побарабанил пальцами по столу.

— Я бы сказал, но ведь вы все равно соврете, — уверенно сказал он. — У вас какое-то патологическое нежелание говорить правду людям, даже если она выставляет вас в хорошем свете. Поэтому можете сами выбрать историю на свой вкус, но лично я предпочел бы услышать, как вам удалось в наше время получить лучевую болезнь.

Он посмотрел на Лаудера, тот сделал легкомысленное движение здоровой рукой.

— Это будет очень короткий рассказ, — сказал он. — Находился в зоне поражения дольше положенного.

— Что вы там делали?

— Работал и увлекся. Знаете, как бывает…

— Опять вы врете, — хмуро сказал Карл Иванович.

Лаудер пожал плечами.

— Если у вас своя версия, и вы хотите ее подтверждения, так и говорите, — заметил он. — Это не одно и то же с желанием знать правду.

— Вы не забыли, что дед Бена — мой хороший друг, и я немного больше в курсе происходящего, чем вы себе воображаете? — Карл Иванович встал. — Да, у меня своя версия, которая с вашей и рядом не лежала. Хотите послушать?

— Ну, сделайте одолжение.

Карл Иванович подошел к окну, достал сигареты.

— Насколько я знаю, вас отправили на захваченный корабль для того, чтобы провести переговоры с террористами, вывести из дрифта и забрать Бена, который лишился своего напарника. Насколько я знаю, переговоры почему-то зашли в тупик. Также мне известно, что во время переговоров из строя вышел реактор корабля и террористы предпочли эвакуироваться, бросив вас на корабле, чем сгореть заживо. Но когда реактор взорвался, оказалось, что он был отделен от корабля и отстрелен в сторону, и только благодаря этому вас не разнесло на куски. Ничего не хотите добавить?

Лаудер слушал с живейшим интересом, заложив за голову руку.

— Могу добавить, что реакторы на кораблях такого класса часто ненадежны, — наконец сказал он. — Экспериментальная серия. Ничего удивительного, что безграмотные террористы с ним не справились. Я писал в служебной записке, что по ряду технических показателей…

— А может быть, кто-то разогнал его до критической отметки, чтобы выкурить их?

— Надо быть совсем самоубийцей, чтобы пойти на это.

— Или очень хорошо рассчитать момент и знать конструкцию двигателя и всех систем корабля.

Карл Иванович взглянул на выражение лица Лаудера и с досадой смял вытащенную сигарету. Лаудер посмотрел на ее ошметки с искренним сочувствием.

— Жаль, если я вас разочаровал, — мягко сказал он. — Реактор действительно просто сломался, террористы действительно сбежали, и наших с Беном умений хватило только на то, чтобы отделить его от корпуса. Провозились дольше положенного и получили дозу. Да и переговорщик из меня вышел не слишком умелый. Вот и вся история, как видите, ничего героического.

— Когда Бена доставили в клинику, определили, что в кому он впал еще на корабле, — возразил Карл Иванович. — Так что отделять с вами реактор он никак не мог, да и поражения радиацией, в отличие от вас, у него не было. Только поэтому он восстановился быстрее, чем мы все ожидали, несмотря на отек мозга.

— Серьезно? Ему крупно повезло.

— Эксперты сказали, что для отделения реактора требовался выход наружу.

— Они ошиблись. Там была система аварийного сброса.

— Не было там такой системы. — Карл Иванович взял стул и с грохотом поставил его спинкой вперед, плюхнулся на него всем весом. — Зачем вы мне постоянно врете?

Лаудер поднял руки.

— Я больше не стану вас разубеждать, — сказал он. — Ну, хотите, я во всем соглашусь с вами?

— Ничего я от вас не хочу, — сварливо ответил Карл Иванович. — Я хочу, чтобы вы лежали спокойно и не дергали рукой. Эта капельница последняя. Потом можете делать с собой все, что захотите. Кстати, последний вопрос: Лаудер — ваша настоящая фамилия? А то эти плакаты с рекламой духов наводят на мысль, знаете ли…

— Настоящая.

— Опять врете?

Лаудер ничего не ответил и тихонько засмеялся.

— Если вы верите моему опыту, сэр. Скальпель прошел от язычной артерии до верхнечелюстной. Одним словом — загнали на всю длину, включая крепление к подвижной части робота.

Крэнстон показал, как именно крепился скальпель.

— Мгновенная смерть? Или…

— Мгновенная, сэр.

Гарриэт побарабанил пальцами по столу, еще раз посмотрел на тело на полу, которое сотрудники накрыли простыней, но из-под нее все равно вытекал густопсовый бордо, каменеющий на светлой керамике.

— Чертовщина какая-то…

Крэнстон почему-то обиделся.

— Я не могу написать это в заключении.

— Пишите — неосторожное обращение с оборудованием, включенным в сеть и попавшим в перекрестный диапазон датчиков, — злобно посоветовал Гарриэт. — Или нет, напишите: сбой в программе медицинского оборудования. Да черта в ступе пишите, ему уже все равно. В отличие от нас. Холтман!

Помощник вырос у локтя и дыхнул ментолом, отбивающим запах вчерашнего перегара.

— Начальника безопасности ко мне, — бросил ему Гарриэт. — Я хочу послушать, что он мне скажет.

— Вчера они ручались, что ни одна муха…

— Муха, мать вашу! — не выдержав, заорал Гарриэт, с лязгом отталкивая от себя колесный хирургический стол с инструментами. — Муха?! Уроды! Всех в утиль отправлю, на органы, сучьи дети! Где была охрана? Где сигнализация? Где все?

При каждом слове Холтман вздрагивал и моргал, стоя навытяжку — это было единственным, что могло спасти от примитивнейшего рукоприкладства, которым Гарриэт не брезговал. Не шевелись — и зверь тебя не заметит. Иногда срабатывало.

Начальник безопасности, ждавший за дверью, ввалился и вытянулся на безопасном расстоянии.

— Слушаю вашу версию, — Гарриэт повернул к нему длинное лицо с маской спокойствия. — Постарайтесь, чтобы она была более вменяемой, чем моя.

— Это было его желание — работать ночью, — поспешно выпалил тот главный аргумент. — В смысле — профессора Ганау. Нам с утра велели очистить этаж, а в двадцать четыре ноль-ноль — все здание. Ждать снаружи и прийти только в семь утра. Чтобы мы ничего не видели и не слышали, и даже если к нам применят меры воздействия, рассказать ничего не смогли.

— И поэтому вы ничего не заподозрили?

— Заподозрил, — начальник безопасности тоже обиделся. — Инструкции такое запрещают, но вы же знаете ситуацию…

— Представьте, что не знаю. И что я тупой. Вы же так обо мне думаете?

— Я так не думаю, сэр. Просто… Одним словом, у профессора Ллойда ничего не получилось, вы это знаете. Сенатор Рассел требовал результатов по импланту, а их не было. Ну и подключились нужные люди. За последний месяц с… объектом две недели работал Старк, потом еще четыре дня — Мусей, и уже даже не помню сколько раз вызывали специалистов широкого профиля, только без толку. Ганау был последним шансом, это все тут знали. Уйму денег стоил, райдер как у долбаной кинозвезды, разве что без трейлера. Вы же нам велели исполнять все его прихоти и молиться на него, как будто он того заслуживал, но кто обсужда…

— Какого черта лифты оказались на этаже? — рявкнул Гарриэт. — Ночь на дворе, они что, работают по ночам? В пустом здании? При том, что весь персонал снаружи?

— Не могу знать, — внезапным фальцетом пискнул начбез. — Дежурный клялся…

— Что ворота заперты и наружная охрана на местах — он тоже клялся! — Гарриэт все-таки смел со стола хирургические инструменты, с лязгом раскатившиеся по полу. — И что гараж заперт! И что дорога под наблюдением! И шлагбаум опущен! И заградлиния поднята на периметре. А объект ушел! И никто, мать вашу, этому не помешал! Ни камеры, ни датчики, ни люди! Дармоеды!

Хосеба беззвучно выступил из стены, накапал в мензурку спирта и сунул в кулак начальства, тот махнул содержимое не глядя, и только когда пятна на его лице приняли четкие очертания, бессильная ярость отступила.

— Объект имеет специфические характеристики, — негромко напомнил Хосеба. — Напрасно вы обвиняете людей. И тем более технику.

— Черта лысого напрасно. — От спирта в голосе и в глазах Гарриэта выступили слезы, костлявая смерть (определенно имеющая лик сенатора Ричарда Рассела) немного отпустила горло и оно стало способно производить членораздельные звуки. — Я могу понять случившееся с роботом-хирургом, Ганау кретин, прозевал какие-то возможности чертова импланта, который он считал блокированным, но остальное? Как объект со стола слез? После того, что с ним тут проделывали, он не мог преодолеть расстояние в семь этажей с ловкостью ниндзя. Или все их семейство чертовы супермены, как пишут газетчики?

— Суперменов не существует, — усмехнулся Хосеба. — Есть криминалисты. Так вот они говорят, что с операционного стола объект действительно слез самостоятельно. Около двух часов ночи, если не быть голословным. Фиксацию на столе делали бинтом, бинт разрезан тем же скальпелем робота-хирурга, который…

— Какого хрена бинтом? Почему не полипластовыми скобками, не железными наручниками?

— Требование стерильности. Тут все-таки операционная.

— Дальше что? Освободился от бинтов, слез со стола?

— Это подтверждают следы на полу: задел труп, испачкался в его крови, наследил немного. Забрал у робота из обоймы обезболивающее и адреналин. До двери дошел сам. Следы разной отчетливости, как будто одна нога не действует в полной мере.

— У него надколенник разбит, — устало сказал Гарриэт. — Месяц назад первично, и с тех пор еще пару раз корректировали. Колена попросту нет.

Хосеба никак не отреагировал на поправку, просто продолжил:

— Дверной замок был разблокирован системно через аварийный пульт, снаружи ждали гравиносилки. Про лифты вы знаете. Носилки в лифте спустили его в холл прямиком к приемному покою, оттуда — на траволаторе для лежачих к минус первому для служебного транспорта. Там носилки, кстати, и нашли. Одна из машин покинула стоянку клиники через автоматический пропускной пункт в районе часа ночи.

— Кто был за рулем, номер машины, код транспондера?

— Этот сантранспорт беспилотный. Позиционирование и спутниковое слежение отключены, данные клинической пропускной системы стерты, потому что сама система взломана и сигнальный пульт обесточен. И заградительная линия не шевельнулась, когда машина проезжала, транспондер показал приоритет и разрешение на выезд в любое время суток. Номер машины у нас есть, но толку от него…

Гарриэт достал сигареты, которые за большие деньги ему находили в черной сети, вредные и канцерогенные, но рак почему-то не приходил, и обещанная эмфизема легких тоже, каждый день он зря восставал из мертвых. Хосеба ждал, что ему предложат сигарету, но Гарриэт пока не решил, стоит ли заводить такую близость с тем, кто еще может понадобиться для списания всех грехов.

— Я на свете живу сорок семь лет. — Он выпустил дым прямо в помощника, тот не дрогнул. — Мог бы поверить, что Белый Медведь внедрил сюда своего агента на какую-то ключевую точку. Мог бы. Но новых людей в клинику не принимали уже лет восемь. Предвидеть события за восемь лет до их наступления не могут даже медведи.

— Не могут, — подтвердил Хосеба. — Люди, оказавшиеся в эту ночь на постах, — ровно те самые, кого вы нанимали лично, ни один не менялся, ни один не находится в сложных жизненных обстоятельствах, ни один не получал неизвестных сумм на счет. Мы проверили.

— Тогда как?

Хосеба приподнял носком ботинка простыню, взглянул в лицо трупа, после чего опустил ткань обратно и бесцеремонно вытер об нее подошву.

— Кто-то ему помогал, — он поднял глаза на Гарриэта.

— Чушь не мелите. Как этот кто-то сюда попал? И не оставил следов? В каждом помещении датчики, не считая патрулей снаружи. А даже если бы попал заранее, как остался незамеченным, чтобы все это подготовить и осуществить? Это ведь не день и не два. Местность разведать, планы здания получить, схемы и графики персонала. В сети их нет, и меняются они каждый день не по разу. Я вообще не уверен… — Гарриэт не стал озвучивать, в чем он не уверен, но Хосеба понял его без слов.

— Сенатор пока не в курсе нашего прокола, — сказал он. — Время есть.

— Если кто-то сольет заказчику информацию, убью на месте. — Гарриэт незаметно нащупал в кармане шприц-тюбик со стимулятором и через ткань воткнул его себе в бедро, наплевать уже на санитарию. — Скрывать до последнего, пока у нас на руках не будет результата, а еще лучше — самого объекта. Если он узнает это от посторонних, могу предложить всем нам общую газовую камеру — гуманно и безболезненно.

— Город закрыли, — успокоил его Хосеба. — Администрация немного поломалась, но официальная причина — утечка вируса из клиники, не поспоришь, так что полный локдаун. Улицы пусты, учреждения закрыты, комендантский час до особого распоряжения. Если он где-то здесь, обязательно себя выдаст. Без нас отсюда и муха не вылетит.

— Насрать мне на твоих мух! — Гарриэт снова начал заводиться, в основном от вида спокойной рожи помощника. — Локдаун уже сутки, с момента побега семьдесят шесть часов — и где данные уличных камер? Где твоя гребаная система распознавания лиц? Где доносы? Машина где?

— Машина найдена, лежит на городской свалке, восстановлению не подлежит, побывала под прессом для металлолома. Но она нам и не нужна. Никакой другой транспорт из города не выйдет. Комендантский час будет длиться, пока мы не обнаружим объект. Даже если понадобится год.

— Через год у нас передохнут с голода последние крысы, сожравшие передохших до этого людей, включая объект. Чем это приближает нас к цели?

— Объекту надо есть и пить, — усмехнулся Хосеба. — Запасы имеют тенденцию истощаться. Медикаменты ему потребуются вот-вот и специфические. Как я понял, у него искусственно вызванный диабет, придется искать лекарства, он обязательно засветится. Возьмем.

— До сих пор не засветился.

— Логичнее на сутки-другие лечь на дно и продержаться на том, что украл из операционной. Мы проверяем все адреса пищедоставки и меддоставки, где заказы за последние сорок восемь часов сделаны без регистрации с постоплатой.

— У него нет денег. И карты тоже.

— Мы учли. За двое суток роботы-доставщики подверглись нападению на пятнадцати адресах района, который здесь называют метадоновой клеткой — наркоманы, бомжи, проститутки, полное отсутствие страховок и кредитных карт, только наличный оборот, торговля оружием, даже полиция туда не суется. На одном адресе робот лишился, помимо заказа, видеорегистратора и данных блока памяти. В числе прочего туда были заказаны витамины и глюкоза. Я послал на адрес расчет из восьми человек.

— Что обнаружили?

— Могли бы обнаружить, не столкнись они с мусоровозом, вывозившим контейнеры. Мусоровоз танкерного типа, просто наехал на них задним колесом и остановился, когда датчик помех наглухо заблокировал систему.

— Как он там оказался, если локдаун? Вы клялись, что люди сидят по домам.

— Люди сидят, но при этом они едят и гадят, так что квартирные отходы сваливаются в контейнеры, а те транспортируют на беспилотниках, которым эпидемия не страшна. Судя по свидетельствам очевидцев, смотревших в окна, два городских грузовых танкера забирали контейнеры с площадки, где складируются крупные твердые отходы всего района…

Гарриэт сжал в кармане пачку сигарет, чувствуя, как под пальцами крошится отсроченная смерть.

— Дальше!

— Один неудачно сдал назад и заглох на нашей машине, второй выехал беспрепятственно и повез свой контейнер в направлении свалки за городом. Мы блокировали все выезды, и кран доставил контейнер на перехватывающую платформу. Одну из тех, что держатся на искусственной пониженной гравитации над землей, чтобы не портить экологию и воздух. Сейчас его уже должны были снять и вскрыть.

Пад Хосебы издал звонок, Гарриэт до боли закусил губу, чтобы не спугнуть удачу. Несколько секунд помощник слушал абонента, а потом опустил руку, забыв отключить прием, голос продолжил надрываться так, что слышно было всем в комнате:

— …гарантийный срок, аппараты искусственной гравитации вышли из строя, и площадка попросту сорвалась. Делаем все возможное, чтобы…

Гарриэт забрал чужой пад и поднес к уху.

— Ваши чертовы аппараты выпустили ее прямо в небо? — гаркнул он. — Я правильно понимаю?

— Аварийная ситуация, сэр, — голос на том конце не удивился, только изменился в сторону осторожности. — У платформ это бывает, когда датчик показывает перегрузку, контейнеров слишком много, но мы уже вызвали перехватчики.

— И где они? На платформе?

Голос замялся.

— У перехватчиков сбой в навигаторах, гравитационная установка продолжает производить помехи, из-за нее двое потеряли высоту, один продолжает преследовать платформу. И, сэр, мы не смогли это дольше скрывать, слишком много очевидцев, поэтому сюжет просочился в новостные каналы. Мы их контролируем, лишнего не скажут, просто не допустят паники и заполнят информационный вакуум.

Гарриэт сбросил говорливого докладчика и упал в кресло — ноги отказывались держать массивное тело без новой дозы стимуляторов. Хосеба включил холовизор, нашел новостной канал городских властей.

Происходящее комментировала известная ведущая Кейя Лут, без ее пояснений изображение на квадрате в углу экрана больше напоминало варку супа в режиме онлайн, причем точка обзора была со дна кастрюли.

— Опасности для жителей других районов Виктор-Сити она не представляет, — истерично верещала Кейя. — Пилотирование платформы в настоящее время исключено ввиду отсутствия на ней механизма управления, поэтому администрацией города совместно с военными властями принято решение принудительно посадить платформу в деловом районе Диг-Соксер, который экстренно эвакуировали. Прямо сейчас мы видим…

Гарриэт привстал в кресле, потому что Кейя заткнулась и распахнула свои приклеенные ресницы.

Платформа, полная контейнеров, начала один за другим ронять их на землю, дав крен в семьдесят градусов. Ящики с мусором уходили вниз как многотонные бомбы, взрываясь на сотни селедочных голов, картофельных очисток и пластиковых бутылок прямо на чистеньких улицах делового квартала, погребая под собой дорогие частные кары. Взвыли сигнализации уцелевших машин, рухнул столб электропередачи, теряющая вес платформа поднялась еще выше и с ужасающим грохотом вбилась краем в небоскреб «Клинт и Шенье». Часть остекления вылетела, осыпая дождем стекла фонтан у входа в хэд-офис всесильного банка.

— Почему контейнеры не закреплены? — слабо спросил Гарриэт.

— Все крепления были оснащены системами магнитных замков.

— Электронными?

Хосеба кашлянул и замолчал.

На экране оставшийся целым перехватчик крутился вокруг стреляющей контейнерами платформы, пока не уселся на нее верхом. Платформа пошла вниз, одновременно выравниваясь за счет того, что перехватчик добавил ей веса. Невидимые операторы в студии жидко захлопали, Кейя ожила и затарахтела подсказываемыми телесуфлером фразами. Хосеба выключил звук.

— Все наши люди предупреждены, — напомнил он. — Улицы пусты, оставшиеся контейнеры и платформу немедленно оцепят, будут вскрывать только при условии полной секретности. Никакой видеосъемки и регистрации.

Ведущая продолжала шевелить губами, платформа опустилась на землю, раздавив напоследок вендинговый автомат по продаже напитков и спугнув кошку. Перехватчик, сделавший свое дело, взмыл в небо и с левым разворотом поспешно убрался из пределов видимости.

Гарриэт не возразил, когда Хосеба налил ему виски. После стимуляторов спиртное возымело неожиданный эффект — Хосеба стал казаться симпатичным и достойным доверия.

— Вот вы мне скажите, — обратился он к помощнику, равнодушно наблюдая за его осторожной попыткой чокнуться краем своего стакана с начальствующим, но ничем не облегчая его задачи. — Имплант у объекта блокирован, новокаиновую блокаду разрабатывал сам объект, из него эту методику выбили под наркотой, так что ложь исключена. Плюс четыре месяца мы держали его зафиксированным, там от мышц уже ничего не осталось. Есть законы физиологии, они должны работать даже на трижды белых медведях. Он не способен передвигаться самостоятельно. Тем более угонять технику.

— Второй дрифтер, — вдруг выпалил Хосеба, играя желваками на щеках.

— Бред. Откуда он тут взялся бы?

Гарриэт сказал и понял, что прозвучало фальшиво — ответ подходил под многие неизвестные, но означал его собственный полный провал, делая весь аппарат его частной военной компании никчемным и жалким.

Хосеба понимающе моргнул.

— Ну хорошо, — Гарриэт постарался, чтобы в голосе не звучало писклявых нот, — если допустить вашего второго… хер с ним, мы все равно тут одни... где он находится физически? Ведь его не было в клинике рядом с Ганау, мы это уже выяснили, значит, он здесь, в городе? Допустим, на чердаке или в подвале какой-нибудь шараги в метадоновой клетке, там его никто не заметит. Допустим даже, что прямо оттуда он внедрился в городскую сеть, вышел на нашу локальную, чтобы управлять гравиносилками этими, машиной и периметром. Но это от городской черты около сотни километров. Не хрен собачий.

— Восемьдесят два километра, — уточнил Хосеба.

— Вот. И ладно бы клиника, но робот-доставщик? Их в городе миллионы, разных фирм и марок. И откуда он узнал про платформу на антигравах? Вы кому-нибудь говорили, куда перенаправили контейнер?

— Нет, конечно. Два раза поменял по пути адрес.

— Значит, он не мог этого знать, чтобы так быстро среагировать. Поэтому повторяю вопрос — где он находится?

Хосеба неловко свел плечи, точно они у него затекли. Или требовалось размять их перед дракой.

— По логике — где-то в городе. Метадоновую клетку прошерстили, но там пусто. Видимо, в другом районе обосновался.

— Даже если он снял номер в гостинице в хорошем районе, он что, способен покрыть и держать под контролем расстояние между клиникой и городом? И заодно весь городской район? — саркастически спросил Гарриэт. — Район города — это…

Алкоголь делал мысли вязкими, а язык деревянным, но Хосеба его понял.

— Семьдесят один километр.

— Семьдесят квадратных километров электронных устройств. — Гарриэт проглотил застрявший в горле виски. — Два района — сто сорок километров. Три — двести десять. Площадь города, грубо говоря, девятьсот сорок километров. Это физически невозможно.

Пад снова зазвонил, Хосеба доверительно включил громкую связь, чтобы начальнику не переспрашивать, а услышать все собственными ушами.

— …пустой. Второй контейнер тоже. Не считая мусора. По плотности заполнения контейнеров человек мог там находиться, но был ли он там на самом деле, без криминалистов подтвердить не могу.

Хосеба тупо сел на стул, пока Гарриэт дергал и дергал галстук, не дававший воздуху поступать в легкие, чтобы заорать. Пришлось прохрипеть:

— Где сейчас перехватчик? Который садился на платформу?

— Ищем. Он не вернулся на базу, на связь тоже не выходит. Возможно, вышло из строя навигационное оборудование или какие-то помехи...

— Радары его видят?

— Он вне зоны их действия. Радары есть у ПВО в пограничных частях, а самолет ушел на сверхзвуковой скорости в центральную часть континента, к границам не приближался. Ищем с применением спутниковой сети.

— Знаете, я не люблю давать советы, но вам все-таки дам.

— Да?

— Найдите. Его.

Часы отбивали время, но все собравшиеся понимали, что отмеряют они не что иное, как минуты их жизни. Гарриэт уже не стеснялся заправляться стимулятором прямо при подчиненных, благо те делали то же самое. Со стороны — общество анонимных наркоманов, а не частная военная компания под патронажем сената планеты.

— Сто двадцать три часа, — когда стимулятор теплом прокатился по венам, сказал Гарриэт. — Хоть кто-нибудь может что-то сказать? Где центр этой чертовой паутины?

— Мы нашли перехватчик, — ляпнул Бронкс.

— Пустой, — не то спросил, не то ответил за него Гарриэт, и от его тона рыбы в аквариуме у секретарши ушли на дно.

— Да, сэр, — промямлил Бронкс.

— И блоки памяти чистые, само собой?

Бронкс не стал отвечать, уронил пад и полез за ним под стол. Гарриэт вяло перекатил во рту горошину с калориями, заменяющими ему завтрак, обед и ужин в эту трижды проклятую неделю.

— То есть где садился — данных нет?

— Есть спутниковые данные, — тихо шелестнул Бэколл. — Был замечен при стыковке с беспилотным заправщиком на запасном аэродроме.

— И? — Гарриэт круто развернулся к нему.

— Аэродром не эксплуатировался последние семь лет. Заправщик частный.

— Откуда он?

— Космопорт «Лавиад».

— Людей туда послали?

— «Лавиад» совместный проект нескольких юридических лиц, мы направили запрос администрации в установленном порядке. Они обещали ответить.

— Что они обещали? Когда?

— Когда получат ордер, подписанный сенатором штата и прокурором.

— Иными словами — отказали?

— Боятся имидж испортить. По некоторым данным, заправщик поднялся в воздух без приказа, на команды не реагировал, а когда вернулся, сел не там, где ему было положено, протаранил стартовую и чудом не задел корабль, готовый к рейсу. Сейчас идет разбирательство.

— Значит, корабль…

Гарриэт поморгал, чтобы туман в глазах отступил, но проклятая дымка продолжала застилать поле зрения. Глаза отказывали от количества стимулятора, фокус сбивался. К тому же позорным образом накрыло побочкой адреналина — все слизистые усиленно производили секрецию, и носовые платки приходилось менять каждую пару минут. Отстраненно подумал, что со стороны выглядит шмыгающим носом кокаинистом.

— Рассел на связь выходил? — обратился он к Хосебе.

— Пока нет. В секретариате сказали, что у него отпуск и он проводит его в кругу семьи и личных гостей в частном землевладении, — многозначительно ответил тот. — Как только появится возможность, они нас свяжут. Если интересно мое мнение…

— Интересно.

— Мне кажется, пора просить помощи у армейских. Пока дело не вышло за пределы округа и не получило огласку. Иначе нас никакой Рассел уже не отмажет.

Суетой космопорта это было не назвать, но персонал бегал, мониторы мигали данными, все это слилось у Гарриэта в одну смазанную, как после брошенного на акварельный рисунок стакана воды, реальность. Она текла вниз и грозила перелиться за край холста. Время работало против него, и чем дальше, тем больше..

— Борт сорок три нуля шестнадцать, ответьте диспетчеру, — в сотый раз заунывно повторял форменный придурок, как его окрестил про себя Гарриэт, не доверявший военным в силу извечного противостояния департаментов. — Борт сорок три нуля шестнадцать…

Стимуляторы перестали действовать на двенадцатый день гонки за призраком. Не то их отмена, не то ситуация в целом настраивали на философский лад, это накатывало тем чаще, чем бесполезнее были попытки ухватить химеру за хвост.

Гарриэт покачался в кресле (в детстве любил), поднял глаза на Хосебу.

— Нет связи, — ответил тот на немой вопрос. — Борт висит на стационарной орбите, но передачи не ведет. Приема тоже.

— Что за движок?

— Термояд. Ни варпа, ни прыжкового двигателя.

— Это хорошо.

Гарриэт знал, что это не хорошо, это никак. Снять борт с орбиты без того, чтобы не поставить на уши всю планету, не удастся. Сейчас военные блокировали его перемещение и он висел там под прицелом конвойных кораблей, но чтобы его абордировать, нужно разрешение президента, президенту понадобится причина. Через сутки придется ее назвать, а в каких словах это делать? Пока официальной причиной был карантин в связи с заражением экипажа, хотя бы у журналюг вопросов не возникало, но долго это продолжаться не сможет.

В правительстве их действия одобрят единицы, считая сенатора Рассела. Остальные придут в ужас. Особенно если узнают имя человека внутри. А они его узнают, доказательства написаны у него на лице. Надо было сделать ему пластическую операцию, что ли… На будущее запомнить. Если, конечно, оно у них есть, это будущее.

— Слушайте, — обратился он к Хосебе. — Вы вот умный человек, многое повидали, в отличие от меня, который свою задницу дальше родной планеты не уносил. Объясните вы мне, Христа ради… Нет, не то, как он это сделал, а как вообще человек такое может. В принципе. Что эти дрифтеры такое?

— Люди. — Хосеба присел на край стола и вызвал из пада стену антизвука, чтобы не мешать диспетчеру. — Обычные люди. Из крови и плоти.

— Насчет крови мне можете не объяснять, я видел ее собственными глазами. Но как факт: две недели мы ловим человека, который стоит одной ногой в могиле, — суть Гарриэт прояснял больше для себя, чем для Хосебы. — Так, навскидку могу перечислить то, чему был сам свидетелем: потеря крови, длительное химическое воздействие, отсутствующее колено, переломы правой кисти и плечевого сустава, за это я вам ручаюсь, сам делал. И даже если чертов имплант, который мы не смогли ни извлечь, ни скопировать, ни понять, ни заставить его показать принцип действия, разблокирован, как этот ходячий труп перемещается? Может, я чего-то не понимаю?

Хосеба потрогал свой пад, повернул его по часовой стрелке, потом — против.

— Все упирается в то, что вы подразумеваете под словом «как», — задумчиво сказал он. — Объект не может ходить без посторонней помощи, да. Но современные коммуникации — одна огромная сеть, все так или иначе связано со всем. Клиника — с городской сетью, городская сеть — с планетарной, планетарная — со спутниковой. До сих пор все складывалось таким образом, что для перемещения объекту не требовалось особенных усилий, его попросту перекладывали с одного транспорта на другой, хорошо пристыкованный по времени и месту. Насколько я понимаю, дрифтеры и обучаются разбираться в сетях и применять свои навыки к ключевым точкам.

— Вот именно — к точкам. Где общая точка у космопорта и клиники? У носилок и самолета-перехватчика? У платформы и заправщика?

— Космопорт управляется собственной программой, которая установлена на компьютеры. Если второй дрифтер захватил центральный компьютер, то получает в свое распоряжение все существующие программы, от управления входными дверями и упаковкой багажа до стартовых и вспомогательных систем. Плюс спутники.

— Для этого ему нужно быть в космопорте, правильно?

— Да, конечно.

— Тогда как он попал в клинику?

— При чем тут клиника?

— При том, мать же вашу, что маленькая незаметная клиника за городом никаким боком не связана с космопортом, а он был и там, и там.

— Если сравнить масштаб, то клиническая сеть намного мельче портовой. Ее подчинить легче.

— Вы меня не понимаете. — Гарриэт с трудом удержался, чтобы не забрать пад из рук Хосебы и не вышвырнуть его в окно. Или напиться. Или и то и другое. — Знаете, я смирился с тем, что объект от нас ускользнул навсегда. Даже если мы его сейчас достанем из этой жестянки на орбите, нам его уже не отдадут. Может, и не выпустят, но к нам в руки он уже не попадет. Им будут заниматься другие службы, на нашу долю остаются только логические ребусы. Я и пытаюсь их разгадать. Вот вы сказали — второй дрифтер. Приехал каким-то чудом в Новую Викторию, пройдя кордоны и системы опознавания, — я готов даже допустить, что он сделал это законно, например, под видом сотрудника дипмиссии. Хотя и сотрудников досматривают на таможне через сканеры, и импланты там видны. Но бог с ним. Как-то приехал и ушел из-под наблюдения. Прилетел в Виктор-Сити — и вот первая несостыковка. За любым медвежьим посланцем следят сотни глаз. Где он взял билет, как высадился, как снял номер незаметно? На него должна работать агентурная сеть из тысяч людей.

— Хотите сказать, что ее не может быть? — Хосеба вытянул ноги, уперевшись копчиком в край стола.

— Может, но для этого она должна быть создана вчера. Потому что будь она создана позавчера, вчера там был бы как минимум один стукач и один предатель. Такова природа людей.

— Медведи хорошо платят.

— Даже если завалить золотом каждого из членов сети, всегда найдется тот, кто решит получить гонорар дважды. Единственная гарантия от предательства — отсутствие сети.

Хосеба усмехнулся.

— А вместо нее — Бонд, Джеймс Бонд?

— Вот вы смеетесь, а одному иногда легче и дешевле, сам себя не предашь и себе веришь. Обычно. Не скажу, что всегда.

— Одиночка тем более под наблюдением. Если он выходит за территорию посольства или консульства, за ним следят не только камеры, но и люди. Управлять людьми дрифтеры не умеют.

— Да. Но давайте все-таки допустим мою мысль, что он был один, тогда бесполезность нашей службы не так очевидна. Вот он высадился в космопорте, попутно изучив их системы, доехал до Виктор-Сити, заселился в гостиницу и занялся слежкой за клиникой. Сколько дней ему понадобилось, чтобы узнать все наши порядки и схемы? Пусть пара-тройка дней. Плюс еще пара дней, чтобы выяснить подходящий момент. Заметьте, я беру минимум, по-хорошему это работы на месяц. Потом он начинает операцию «Эвакуация», внедряясь во все, заметьте — во все системы клиники. Объект погружен на машину и несется в направлении города. Машине нужно поворачивать по знакам и светофорам, соблюдать дистанцию, парковаться, выгружать объект на конспиративной квартире. Машину нужно отгонять на свалку и там пристраивать на утилизацию. И это в то время, когда мы ее уже ищем. Значит, он встраивается в дорожную сеть коммуникаций и навигатор транспорта, правильно? При этом что, находясь в городском номере?

— Получается, так. — Хосеба потянул себя за ворот рубашки. — Если организовать все правильно, то из города до клиники не так трудно дотянуться.

— Хорошо. Объект доставлен, машина на свалке. А дальше? Объект перемещается в контейнер, контейнер на платформу, платформу он отстегивает в воздух, вынуждает перехватчик сесть на нее, и тот, вместо того чтобы исполнять приказы своего диспетчера, открывает кабину и позволяет объекту забраться внутрь, после чего улетает. Где он в этот момент, наш спайдермен? В военной части, которой подчиняется самолет?

— Пожалуй, вместо города я сейчас поставил бы на военную часть, — определился с правильным ответом Хосеба. — Она расположена не так далеко, хотя и дальше клиники. Там меньше глаз, а возможностей намного больше, техника лучше.

— Прекрасно. — Гарриэт посмотрел на беззвучно шевелящиеся губы продолжающего свои вызовы вояки, на его растерянную рожу и красные уши, отвернулся и нашел более эстетичный объект в виде крошечного кактуса на столешнице. — То есть такой незаметный в военный части медвежий спайдермен беспрепятственно проходит КПП, охраняемый людьми, и усаживается в уголочке руководить операциями через штабной терминал незаметно для всех. Не видите противоречий?

— Звучит абсурдно, но факты…

— Отбросьте вы свои факты, давайте побудем чистыми романтиками и поверим в комиксы. Тем временем самолет пропадает с радаров и где-то паркуется, имея на борту человека, которому грозит диабетическая кома или там обморок, не знаю, что его накрыло раньше. Сколько времени прошло от этого момента и до заправки?

— Шесть часов.

— Значит, шесть часов спайдермен просидел опять-таки незаметно где-то в военной части, а потом перебрался на территорию частного космопорта и снова прилег в уголочке, попутно захватив диспетчерскую и управление топливника, который направил на дозаправку приятельского самолета, попутно посадив его на брошенной полосе в лесу. Какое расстояние между «Лавиадом» и военной частью нашего перехватчика? Между городом и военной частью? Между клиникой и лесной полосой?

— Огромное как минимум.

— Перехватчик отправляется продолжать отвлекать наше внимание, а заправщик, наоборот, возвращается в космопорт, и заметьте — это происходит одновременно.

— Никто не может быть в двух местах сразу. Он все время был здесь, в порту, на этом клятом борту. Который внезапно стартовал без всяких графиков.

— Но при этом спайдермена опять никто не увидел и ни одна камера не зафиксировала. Может быть, он сейчас в этой комнате? А?

Хосеба непроизвольно оглянулся, и Гарриэт захохотал, благо звук наружу не просачивался.

— Так вот, что вытекает из вышесказанного. — Он оборвал смех так же резко, как начал. — Мы глубоко ошибаемся, предполагая его перемещения между географическими точками. Их действительно нельзя совершить незаметно, и мы бы его засекли. Но если представить, что он все время находился одной и той же точке…

— Нет такого единого центра управления всем на свете, — напомнил Хосеба.

— Он мог создать его?

— Как?

— Этого я сказать не могу. Но тогда было бы логично его одновременное присутствие в разных местах и реакции с практически мгновенной скоростью при отсутствии физических улик. Как в играх, знаете, — выбор локаций по щелчку на карте. Мы внутри игры, а он снаружи.

— Объединить в игровое пространство все клинические автоматы от робота-хирурга до лифта, все городские от светофоров до доставщиков, все военные и космопортовые?

— Вот именно. По крайней мере я не вижу другого ответа, способного подойти ко всем условиям задачи. Признайтесь, что мой ответ идеален. Правда, мешает одно «но».

— Какое?

Гарриэт изобразил губами звук вылетевшей пробки.

— Второму дрифтеру неоткуда взяться в Новой Виктории, — заговорщицки шепнул он наклонившемуся к нему Хосебе. — Им запрещено пересекать наши границы. Максимум удаления от Урсулы для них — Мумбаи. Так что все это полнейший и фантастический бред.

Хосеба с пониманием посмотрел на него и ничего не сказал. Гарриэт махнул рукой и закрыл глаза. Говорят, сходить с ума в компании веселее, чем в одиночку. Скоро он это узнает.

— …будет эквивалентно ядерной бомбе, сброшенной на Хиросиму.

Молоденький сержант запнулся, произнося эту фразу. Гарриэт посмотрел на полковника Моргана, распоряжавшегося конвоем на орбите.

— Ваше слово?

— Нужно отозвать абордажную команду с корабля. Если террористы не врут, взрыв будет не дай боже. Я не могу этого допустить.

— Это блеф, — уверенно заявил Гарриэт, хотя в глубине души был уже ни в чем не уверен. — Если корабельный реактор пойдет в разгон, они сами погибнут. Такого ни один здравомыслящий человек, будь он трижды террорист, не захочет.

— Я не допускаю мысли…

— А вы допустите, — задушевно предложил ему Гарриэт, взяв его за форменную пуговицу и борясь с диким желанием оторвать ее и засунуть в чужую глотку. — Много там топлива на борту?

— Комплект.

— Абордажников ваших сколько?

— Четырнадцать человек.

— А террористов всего двое, и я вам могу с уверенностью сказать, что один из них крайне нездоров, второй на окружающую обстановку не реагирует. Оружия у них нет. Пусть разберут переборку и возьмут эту парочку, целой бригаде это труда не составит.

— По словам командира абордажной бригады, там не отвечает ни одна из панелей управления. Не пилить же переборку вручную.

Хосеба и Гарриэт обменялись понимающими взглядами.

— Прикажите экипажу попробовать как-нибудь выкурить их оттуда. Есть же какие-то химикаты на борту? Принудительная откачка воздуха?

— Повторяю — панели не активны. Заблокированы. Чем воздух откачивать, велосипедным насосом?

— А мозгами они вообще разучились работать? Пусть запустят откачку механически.

— Вы говорите что-то фантастическое…

— А вы? Два человека, запертые между переборками, запугали четырнадцать здоровых лбов с бластерами сказками про то, что разгонят реактор? Чем? Голыми руками?

Вопрос поставил полковника в тупик. Аргумент про голые руки почти заставил его дрогнуть, но через секунду монитор показал новые данные — температура в реакторе начала подъем.

— Сэр, — тревожно произнес сержант, но цифры и так увидели все.

Полковник Морган вытер бисер пота с толстой переносицы и затравленно посмотрел на Гарриэта. С голыми руками цифры никак не вязались. Гарриэт не торопился брать свои слова назад: реактор мог быть в полном порядке, а цифры — всего лишь взломанная система и нарисованные показатели.

Через пару секунд Морган дрогнул.

— Как хотите, но я даю приказ людям приказ эвакуироваться. Конвою нужно время, чтобы отступить на безопасное расстояние.

— Это блеф, — как заведенный повторил Гарриэт. — Они не сделают этого.

— Мне кажется, они не шутят, сэр, — бойко сказал молоденький сержант, не то блатной, не то родственник полковника, судя по сходству брылей. — Топливо убывает, температура поднимается, поглотители бездействуют. По данным радиационного фона, реактор дойдет до разрушения активной зоны через двадцать минут.

— Они не пересекут красную черту.

— Если мы решим проверить это на деле, конвойные корабли разнесет взрывом в щепки.

Гарриэт понял, что хочет только одного — взять эту молодую ядреную шею в кулак и вдавить кадык в трахею, так, чтобы позвонки вылезли с другой стороны.

— Я не призываю довести ситуацию до катастрофы, — сказал он, выдыхая в сторону. — Считаю, что они остановятся.

— Вы уверены? — полковник Морган наклонил голову вперед, сразу став похожим на быка. — С чего им останавливаться? Они же не озвучили никаких требований. Просто делают это. В непосредственной близости от моих кораблей. С моими людьми на борту. Я не имею права…

Гарриэт встал, потянулся, после чего от всей души ударил в толстый живот нестроевого вояки ногой. Ботинок увяз в желеобразном брюхе, несмотря на то что в удар он вложил всю отпущенную ему природой ярость. Он притянул сложившегося полковника к себе за ворот и шепнул ему на ухо:

— Передайте на борт, что я хочу поговорить с кем-нибудь из террористов. Есть же из двоих кто-то главный?

— Он себя не обозначал, — прохрипел Морган.

— Так пусть ваши болваны попросят обозначить, — заорал он, срываясь на фальцет — голосовые связки после огромных доз стимуляторов уже не действовали. — Скажите, что мы хотим обсудить условия перемирия.

— С террористами не ведут переговоров, — повторил старый тупица в нашивках.

— Я, сукин ты сын, знаю, что не ведут, — задушевно поведал ему Гарриэт. — Я даже знаю, как далеко ты полетишь со своего теплого места, если я сделаю один только звонок. Поэтому все, что от тебя требуется, — направить на корабль мое сообщение.

— Я не стану выполнять вашу просьбу.

— Это не просьба, идиот, это приказ.

— Я не подчиняюсь…

Кажется, зуб он ему все-таки выбил. Хосеба вызвал врача с носилками, одновременно помогая жертве встать, тот ловил ладонями ручей на подбородке, пуская пузыри разбитыми губами.

— Есть тут кто-нибудь вменяемый? — Гарриэт снова развернулся к бойкому сержанту, побледневшему от увиденного. — Вот ты, например. Тоже веришь, что на борту камикадзе?

Сержантик затравленно оглянулся на дверь, за которой исчез тихий Хосеба вместе с его родственником и защитником.

— Ничего другого не остается, сэр. Они ведут себя как шахиды.

— Передай абордажной команде мой приказ — стоять до конца.

— Но радиация…

— Они опустят поглотители.

Сержант непроизвольно взглянул на монитор — показатели продолжали расти, красная черта была все ближе.

— Сэр…

— Они нужны мне живыми, — сообщил ему Гарриэт, за неимением других ушей обратившись к торчащим как у нетопыря раковинам сержанта. — В двадцать с небольшим умирать никому не хочется, спроси себя сам. Еще пара минут. Следи.

Он кивком головы указал на экран, сержант шумно сглотнул, но не издал ни звука. Бегунок на секунду замер, и Гарриэт выдохнул — кое-что он в своем деле понимает. Надо будет напиться после всего этого. И в сауну. С девочками.

— Сэр! — снова прошептал сержант.

Вместо того чтобы остановиться и поползти назад, показатель делений резко скакнул вперед. Красная черта увеличилась в размерах и начала пульсировать.

— Пять минут до взрыва.

— Стоять на месте.

— Абордажники покинули корабль. — Хосеба снова вырос в дверях, скользнув взглядом по монитору и вернувшись к лицу Гарриэта. — Без какого-либо приказа. Вернулись на свой конвойный корабль, и тот ушел в прыжок. Остальные тоже показывают предстартовый.

— Трусливые крысы, — одними губами ответил Гарриэт. — Ничего, давайте дождемся конца представления, потом будем думать, как лучше с ними поступить. Дезертирство — слишком мягко звучит, не находите? Я думаю, это государственная измена. Расстрел.

Он обогнул Хосебу, попятившегося сержанта и вышел в зал. Персонал центра управления полетами не работал. Все стояли перед главным монитором, на котором висел проклятый борт сорок три нуля шестнадцать.

В фильмах в такие моменты всегда играет тревожная музыка, но в зале было звеняще тихо, цифры тоже менялись беззвучно. Когда показатели совпали с данными за красной чертой, экран орбитальной трансляции накрыло ослепительной вспышкой. Диспетчер, сидевший ближе всех, непроизвольно заслонил лицо рукой, пролив на себя кофе, и тут же кинулся его вытирать. Остальные смотрели кто на взрыв, кто на пролитый кофе, кто на затылок диспетчера, возившего и возившего по полу бумажной салфеткой, лишь бы не подниматься.

— Ужасно, — сказал кто-то. — Зачем?

Гарриэт мог бы сказать зачем, но промолчал вместе со всеми. Хосеба подошел к его локтю и потянул в сторону, где их не могли услышать. Судя по выражению лица, он получил какие-то важные сведения. Гарриэт мог заложиться сам с собой — Рассел вышел на связь и требует комментариев. Что же, у Гарриэта они были. Бедный Хосеба, ты был неплох в качестве помощника, но еще лучше будешь выглядеть в качестве козла отпущения.

— Что там?

— Даже не знаю, как сказать, — глаза Хосебы бегали от одного зрачка Гарриэта к другому, точно он не мог определиться, в какой глаз смотреть, и наконец сосредоточились на переносице. — Сенатор Рассел мертв. Его нашли в личном бункере под землей, вместе с его людьми и охраной. Все мертвы более двух недель.

Гарриэту стало холодно. Две недели? Накопленное напряжение неожиданно начало выходить какой-то мелкой противной дрожью. Подземный бункер был системой укрепленных помещений с многоуровневой системой защиты и контроля. Туда попадали только те, кого сам Рассел приводил.

— Что именно случилось? — спросил он помощника, стараясь не попасть зубами по собственному языку. — Поражение током? Яд? Удушье? Есть какая-то информация?

— Как ни странно, неосторожное обращение с домашним аквариумом. Он держал хищных рыб в доме и, видимо, забыл покормить. Сайрены.

Какие же они все слепые идиоты. Дрифтеров и было двое, Одиссей и Телемах. Но Одиссея Рассел забрал себе, ни слова не сказав о наличии у того импланта, а Гарриэт, зная намерения сенатора касательно убийцы своего отца, тогда же вычеркнул пацана из списка живых. Ему оставалось жить максимум неделю.

Четыре месяца…

— Фотографии с места есть?

Хосеба покрутил по сторонам головой, убедился в отсутствии посторонних глаз, залез в карман, разблокировал экран пада, показал Гарриэту и вовремя отскочил, когда того вырвало прямо на ковер под ногами.

— Ветер по морю гуляет и кораблик подгоняет, он бежит себе в волнах, на раздутых парусах…

Немного послушав, Карл Иванович с состраданием посмотрел на генерала, привычным движением открыл кейс с лекарствами.

— Не надо, — остановил его генерал.

— Что значит «не надо»? Определенное расстройство психики у вас все-таки есть, — сухо ответил Карл Иванович. — Я не лезу с вопросами и соболезнованиями, просто дайте мне сделать свою работу.

— Бен любил эту вашу сказку, — вместо ответа произнес генерал. — Он знал ее наизусть уже в три года. Довольно странный выбор, не так ли?

— Почему странный?

— Сказка жестока. «И царицу в тот же час в бочку с сыном посадили, засмолили, покатили и пустили в океан…»

— Дети любят страшные истории.

— А не потому ли, что действительность для них куда страшнее? Я как-то не задавался таким вопросом раньше.

— Глупости. — Карл Иванович поднял к глазам вакуумный шприц и обернулся к генералу. — Бен никогда мне не жаловался.

— Мне тоже. О его жизни мы говорили или хорошо, или ничего, начиная с рождения. А он всё не жаловался. Туча по небу идет, бочка по морю плывет…

— Прекратите немедленно.

— Зачем? Мне хочется кому-нибудь рассказать правду.

— Какую?

— Что впервые в жизни я был бессилен сделать хоть что-нибудь. Вся эта военная мощь, доктор, это такой миф, такая иллюзия. Но это понимаешь только там, здесь трудно объяснить, здесь тепло и безопасно. Вот нас две огромные армии, стоим с двух сторон на нейтральной полосе и ждем, кто первым нарушит границу. Кто бы это ни был, мы все понимаем, что через секунду после этого начнется мясорубка, в которой никто не выживет. И вот, значит, есть кусок металла без двигателя, который висит в нейтральной полосе. Там мой внук. Но политика такая вещь, что я не могу пересечь жалкие несколько сотен километров и вытащить его из этой бочки, понимаете? И викторианцы не могут. При всей нашей технике никто ничего не может. Вот чего мы добились своей политикой — полнейшего, абсолютного абсурда. Жизнь моего внука решила крохотная утечка в герметичном корпусе, вытолкнувшая корабль на нашу сторону реактивной струей. Какой смысл во всем этом? Где я ошибся?

— Это трагическое стечение обстоятельств, вашей вины в этом нет. Подло обвинять себя только потому, что больше некого.

— Подло пережить собственных детей и внуков, это я говорю вам совершенно сознательно.

— Я очень настаиваю, чтобы вы отдохнули, здесь и сейчас, при мне. И не надейтесь, что я вас отпущу туда, где вы получите доступ к оружию. До тех пор, пока я не получу квалифицированного заключения от своих коллег о состоянии Бена, вы будете находиться при мне.

Генерал опустился в кресло, поморщился и переложил руку по-другому.

— Что? — насторожился Карл Иванович.

— Ничего. Вы помните, что там в сказке дальше было? Когда бочку выбросило на берег?

— Кажется, царевич встретил волшебную птицу, — припомнил Карл Иванович.

Генерал нахмурился и закрыл глаза.

— Да, верно. С белой ручки не стряхнешь и за пояс не заткнешь…

— На вашем месте я бы лег.

— Не дай вам бог быть на моем месте, доктор.

Его прервал тихонько звякнувший пад Карла Ивановича. В комнате воцарилась полнейшая тишина, потом с грохотом сменилась цифра на электронном табло часов. Или генералу так показалось.

Наконец Карл Иванович убрал пад в карман и взялся за пульс на руке у своего пациента. Но генерал вырвал запястье, заставил посмотреть себе в глаза:

— Что?

— Бен вышел из комы, — ровно ответил врач. — Общее физическое состояние плохое, но не безнадежное.

— Самое время для чуда? — одними губами прошептал генерал.

Карл Иванович вдруг рассердился.

— Смотря что называть чудом, — резко ответил он. — С Беном в капсуле был другой человек. Это он соединил свой имплант с его имплантом и все это время поддерживал его тело в рабочем состоянии. Жил и дышал за него, генерал. О нем вы даже не спросили. Я думаю, вам действительно нужен покой в самом широком смысле слова. И, пожалуй, я первый освобожу вас от своего общества. Вместе с заявлением об отставке.

Генерал рывком поднялся, но сильная боль за грудиной заставила его опуститься назад и принять с ладони Карла Ивановича под язык белую таблетку.