Платье (гет)

В жизни Пенелопы Фезерингтон было не так уж много радостей, но она никогда не считала это поводом жалеть себя.

Колин, милый Колин! Неужели она и вправду могла поверить, что он увлечётся девушкой, которая выглядит, как перезревший апельсин, и маячит с пустой карточкой на задворках светского общества? Она прекрасно знала: заявив во всеуслышание о том, что он «и не думал ухаживать за Пенелопой Фезерингтон», Колин не имел ни малейшего намерения её оскорбить. И всё же уязвлённое самолюбие и обида, вдребезги разбитое сердце и рухнувшие с небес на землю надежды терзали её изнутри словно одна большая рваная рана, лишая сна и даже аппетита.

— Вы расстроены не только моим решением выйти из нашего дела, — заметила мадам Делакруа. Рукопись брошюры леди Уислдаун с едкими обидными заметками, написанная в порыве злости и отчаяния, лежала на столике между ними. Мадам Делакруа кинула долгий внимательный взгляд на ровные, пропитанные болью строчки и накрыла их ладонью. — Знаете… мне кажется, Вам вообще пока не нужно это публиковать. То, что Вам действительно сейчас нужно… это новое платье.

Пенелопа любила красивые платья. Ей нравилось ощущать их текстуру — гладкую нежность шёлка, воздушность муслина и домашнюю мягкость хлопка. На балах она не раз заглядывалась на искусные и порой малозаметные украшения — изящную выпуклость вышивки, тонкую паутину кружев, сбегающих от груди к подолу, драгоценные камни на тонкой ленте пояса. Удачно подобранные платья превращали в таинственных принцесс даже самых заурядных простушек... Но только не её, Пенелопу.

— Каждая женщина имеет право на платье, в котором будет чувствовать себя красивой, — со знанием дела заметила мадам Делакруа. — Мне кажется, Вам бы подошёл голубой, под цвет глаз.

— Матушка всё равно не позволит мне его надеть, — покачала головой Пенелопа, вспомнив о своих многочисленных, но совершенно безвкусных нарядах ядовито-жёлтых и оранжевых оттенков. — Какой толк от красивого платья, если его никто не увидит?

— Вы увидите, — отрезала мадам Делакруа.

Пожалуй, она не зря считалась лучшей портнихой в Лондоне, умеющей мастерски подчёркивать достоинства своих клиенток и скрывать их недостатки. Оценив далекую от признанных канонов красоты фигуру Пенелопы, мадам Делакруа отказалась от глубокого декольте и аляповатых цветочков на лифе. Сдержанный голубой шёлк цвета безоблачного неба, скромная вышивка в виде клевера на подоле, кружево, прикрывшее пышную грудь — новая Пенелопа больше не была похожа на толстую жёлтую гусеницу. Трепетная бабочка внутри неё проснулась и расправила крылышки.

— А выглядит и вправду неплохо, — улыбнулась она своему отражению, непроизвольно отметив, что ямочки на её пухленьких щеках не лишены очарования. Да и глаза сияют, стоит в них вспыхнуть огоньку кокетливого лукавства. И грудь совсем не похожа на коровье вымя, как грубо выразилась однажды в пылу ссоры мать, — высокая, округлая, она была скрыта ровно настолько, чтобы разжигать интерес, но не казаться вульгарной.

Это ощущение собственной привлекательности не покинуло Пенелопу и на следующий день, когда они с сестрой, похожие на попугаев из королевского зоопарка, подпирали стены танцевального зала. Голубое платье осталось дожидаться своего часа в шкафу, но мысль о нём грела сердце Пенелопы ничуть не хуже её маленького секрета о леди Уислдаун. Она смотрела на хрупких девушек, парящих, словно маленькие пташки, в объятиях галантных кавалеров, но перед глазами у неё был голубой шёлк и собственная пышная фигура, легко и грациозно скользящая в танце по паркету…

Войдя в зал и по привычке отыскав взглядом Пенелопу, Колин Бриджертон на мгновение замер, заметив на её губах мечтательную улыбку. Было что-то незнакомое, соблазнительное, маняще-женственное в выражении её лица, что совсем не вязалось с привычной Пен-другом — человеком для него близким, но, по сути, бесполым. «А ведь она хороша», — закралась в его голову нежданная мысль, но Колин тут же себя одёрнул — не он ли всего пару дней назад громко заявил всему светскому обществу, что не собирается ухаживать за Пенелопой Фезерингтон?

Он ведь и вправду не собирался, но… Но?