Бесконечность (джен)

Когда Дженни умерла, я забрал банку из нашего дома, а остальное оставил ее семье: дом, машину и маленький цветочный магазинчик, в котором Дженни работала почти до самого конца. Мне больше ничего не было нужно, кроме банки — банки с моей смертью. Мы с Дженни хранили ее в течение семидесяти лет нашей счастливой семейной жизни, но пришла пора двинуться дальше. Я отдал ей все почести, которые только возможно, простился и ушел.

Банка стояла на полке в гараже, где я жил после смерти Дженни, пока несколько лет спустя я не встретил Марту. Пшеничные кудри Марты вдруг заполонили поле моего зрения, и я пропал в ней. Мы съехались через два месяца, а поженились — через пять. Я сразу поставил банку на каминную полку нашего нового дома — потому что она всегда должна быть у меня на виду, — и тогда Марта спросила:

— Улитка? Интересный выбор питомца.

Я улыбнулся и пальцем погладил стеклянный бок банки.

— Зато от них нет никаких хлопот. А ощущение живого существа рядом — есть.

Раз в неделю мы подкидывали в банку листья салата и кружочки огурцов. Марта приняла это как данность, как часть своей жизни, и за это я любил ее ещё больше.

Иногда она ходила со мной на могилу Дженни — я сказал ей, что там захоронена моя бабушка, с которой я провел детство. Марта молча стояла рядом и обнимала меня, и я любил, так любил ее.

Я любил ее каждый день все те шестнадцать лет, которые мы были вместе, пока Марта не попала в аварию и не разбилась насмерть. На опознании ее тела я рыдал будто в первый раз, но затем, месяц отгоревав, продал дом, забрал банку и вернулся в гараж. Мы жили так ещё очень долго, втроем: я, банка и моя смерть в ней.

А затем… Затем я познакомился с Чарли. На самом деле ее, конечно, звали Шарлин. Она была очень важной, серьезной и так часто работала допоздна, что я даже не успел привыкнуть спать с ней в одной кровати. Чарли ничего не спрашивала про банку с тех пор, как я рассказал о ней на нашем втором свидании в ответ на вопрос, есть ли у меня питомцы.

— Улитка? Интересный выбор, — улыбнулась она.

С Чарли я познакомился тогда, когда она впервые за несколько лет взяла отпуск и приехала в мой город на несколько дней. Мы вдруг закружились в вихре внезапных для нас обоих чувств, а потом я не нашел в себе сил отпустить ее обратно в Нью-Йорк — и уехал вместе с ней.

Из гаража я забрал с собой лишь банку да новый паспорт и поселился в наиболее похожей на гараж квартире, наверное, самой маленькой во всём городе. Чарли не хотела съезжаться ещё очень долго — но мы неизменно встречались два раза в неделю, и сердце мое неизменно начинало биться чаще при каждом взгляде на нее.

Чарли не ходила со мной на кладбище, а я просиживал там штаны каждое третье воскресенье месяца по несколько часов и не мог перестать. Некоторые из тех, кого я хотел навестить, уже давно были сровнены с землей — и немудрено, ведь столько лет уже прошло. Но я старался ходить ко всем, кого помнил — и кого помнила наша земля.

Я женился на Чарли спустя семь лет — после сотни раз, когда она предлагала повременить ещё немного. Быстрее, выше, сильнее — она хотела получить все, что мир мог дать ей, и боялась, что я помешаю. Но я всегда лишь поддерживал, помогал, не мешался под ногами — поэтому после свадьбы Чарли часто говорила, что сожалеет, что мы не сделали этого раньше. Она вдруг перестала быть всегда начеку, словно расслабилась, успокоилась — и многие годы ожидания действительно стоили того. Чарли даже научилась печь торты и задумалась об уменьшении нагрузки на работе.

Однажды, вернувшись домой, я увидел, что банка пропала со столика в гостиной. Все внутри меня похолодело, и я бросился искать Чарли в глубине квартиры. Она откликнулась на мои призывы из главной ванной — весёлым, дружелюбным голосом. Я вошел и увидел картонную коробку, стоящую у раковины, в ней — улитку, а банку у Чарли в руках.

— Что ты делаешь? — пытаясь отдышаться, спросил я.

— Банку решила помыть, прочитала, что за улитками всё-таки нужен какой-никакой уход. Никогда не видела, чтобы ты это делал.

Улитка в коробке медленно подползла к ближайшей ко мне стенке и остановилась.

— Хорошо, спасибо, — пробормотал я. — Но в следующий раз лучше предупреждай. Я заволновался.

Чарли подмигнула мне и продолжила свое занятие.

И хоть я и был готов уничтожить все минуту назад, я все так же любил ее.

Я любил ее, когда три года спустя она собралась уйти с работы. Любил ее, когда она захотела завести ребенка. Любил, когда она решила уйти от меня после моего отказа.

И я забрал банку и вернулся в гараж. Навестил Дженни и Марту, сменил прическу и продолжил существовать.

А затем в соседнем гараже начала репетировать одна местная рок-группа, собравшаяся в попытке отвлечься от кризиса среднего возраста. Четверо немолодых мужчин приходили сюда каждый день и играли музыку — я не знаю, хорошую или плохую, но это точно было музыкой.

Иногда они здоровались со мной, если в этот момент мне доводилось выйти из гаража. С одним из них — его звали Эдом — мы даже как-то разговорились. Потом — снова. Потом мы пили бренди в моем гараже после их репетиции.

Он спросил про банку, я ответил заготовленной фразой про питомца и принес ее на стол — чтобы он рассмотрел поближе. Когда я был за столом, улитка сидела, прилипнув к ближайшей ко мне точке поверхности банки. Когда я встал, она попозла в ту же сторону.

Эд пьяно усмехнулся.

— Смотри, она всегда ползет в твою сторону.

Я, пошатываясь, вернулся с очередной бутылкой.

— В этом и есть ее цель. Она должна меня достать.

На этот раз Эд засмеялся в голос и опрокинул еще одну рюмку.

— Охотится за тобой?

— Да.

Повисла тишина, разбавляемая лишь утухающими смешками Эда. А затем я сказал:

— Когда она достигнет своей цели и коснется меня, я умру.

Эд посмотрел на меня весело, изогнув бровь.

— Это похоже на страх, который давно пора преодолять ка.. Кардинальными методами. Например, сейчас!

Он с силой поставил рюмку на стол — я даже удивился, что она не разбилась, — и взял банку в руки. Мое пьяное сознание следило за тем, как Эд откручивает крышку, но не паниковало, а лишь думало: «А что, если?»

Сколько себя помнил — я не касался ее. Боялся, оберегал и никогда не переставал о ней думать. Но что, если тогда меня обманули?

Что, если это все ложь?

Как только улитка получила возможность заползти на стенку банки, она направилась в мою сторону. Вот ее слизистое тело перетекло через край и она оказалась на столе.

Вот она доползла до бутылки.

До рюмки.

До десертной ложки, зачем-то оставленной на столе.

Я вцепился пальцами в деревянную поверхность и почти не дышал.

Улитка подползла к моей левой руке и коснулась пальца своей холодной поверхностью. А затем остановилась.

Я сидел неподвижно еще несколько минут. За это время Эд устал от бездействия и пальцами потянулся к улитке, поднял ее и переставил в центр стола.

Больше она никогда не двигалась.

* * *

Я не помню, кто рассказал мне об этом. Возможно, это знание само поселилось в моей голове. Возможно, оно было там всегда.

Просто когда я увидел это существо, я понял: наконец-то. Наконец-то избавление настигнет и меня. Самой большой несправедливостью вселенной было то, что все остальные заслуживают смерти, но не я. Я был обречен на бесконечную жизнь, ограниченную конечным количеством возможностей. Но он… Он был всем, что мне нужно.

Каким-то образом он узнал обо мне — то ли в его голову тоже вселилось это знание, то ли он тоже всегда это знал. И он испугался. Он был так напуган мной, что не смог забыть. И тогда он посадил меня в клетку, из которой я никогда бы не убежал.

Так началась моя вторая бесконечность.