Кьювентри

[28.01.2016 12:43:28] димас: клевую книгу недавно скачал
[28.01.2016 12:43:39] димас: второй час читаю, не могу оторваться
[28.01.2016 12:43:53] Thunderbolt: Фэнтези?
[28.01.2016 12:44:01] димас: не, фантастика
[28.01.2016 12:44:10] димас: типа жизнь инопланетника в родной среде
[28.01.2016 12:44:24] Thunderbolt: Как в Звёздных Войнах, что ли? Космические корабли бороздят Большой театр?
[28.01.2016 12:44:32] димас: не, рыцарей-джедаев там нет
[28.01.2016 12:44:38] димас: обычная жизнь обычного ксеноса, пресная даже
[28.01.2016 12:44:45] Thunderbolt: Что ж ты за неё так плотно засел?
[28.01.2016 12:44:57] димас: сам не могу объяснить
[28.01.2016 12:45:04] димас: мир описывается интересный, но скукотища порою целыми страницами прет
[28.01.2016 12:45:11] димас: даже самому герою скучно от такой жизни
[28.01.2016 12:45:15] димас: а читается все равно влет
[28.01.2016 12:45:27] Thunderbolt: А как книжка-то называется?
[28.01.2016 12:45:45] димас: "грузовой поток", автор упадов андрей.
[28.01.2016 12:46:31] Thunderbolt: Чё-то не нагугливается нихрена.
[28.01.2016 12:46:41] димас: на ссыль
[28.01.2016 12:46:52] Thunderbolt: Не открывается.
[28.01.2016 12:47:34] димас: ну чорт, что за подстава
[28.01.2016 12:47:48] димас: хотел скинуть файл, но чего-то приложение глючит
[28.01.2016 12:47:55] димас: короче
[28.01.2016 12:48:02] димас: книга потрясная
[28.01.2016 12:48:12] димас: траблы с ссылкой пройдут, скачивай обязательно
[28.01.2016 12:48:17] димас: или если в книжном найдешь
[28.01.2016 12:48:32] Thunderbolt: Уговорил, поищу. Уф, прямо как рекламный бот нахваливаешь. Твой аккаунт там не ломанули часом? Потрясная, потрясная - никакой конкретики.
[28.01.2016 12:48:42] димас: ну извини
[28.01.2016 12:48:48] димас: просто спойлерить не хочу
[28.01.2016 12:49:08] Thunderbolt: Ты знаешь, где я видел всю эту спойлерофобию. Лучше скажи, в чём там сюжет.
[28.01.2016 12:49:12] димас: как бы сказать
[28.01.2016 12:49:21] димас: сюжета пока особенного нет
[28.01.2016 12:49:30] димас: описывается инопланетный мир, совершенно чуждый
[28.01.2016 12:49:36] димас: обитатели вроде и похожи на людей, но у них даже столовые приборы другие
[28.01.2016 12:49:54] димас: телевидения нет вообще, они почему-то так и не изобрели простых способов создания движущихся картинок
[28.01.2016 12:50:01] димас: а интернет у них поначалу был сугубо текстово-звуковым
[28.01.2016 12:50:09] Thunderbolt: Стимпанк?
[28.01.2016 12:50:24] димас: не, у них не отсталая технология, просто другая
[28.01.2016 12:50:35] димас: например, еще пару веков назад они научились так капитально влезать себе и другим в мозги, что нам даже присниться не может
[28.01.2016 12:50:41] димас: у них на этом вся жизнь построена
[28.01.2016 12:50:45] димас: тотальная психотроника
[28.01.2016 12:50:51] димас: избирают, например, президента
[28.01.2016 12:50:59] димас: сразу ему промывают мозги и приказывают работать на благо общества
[28.01.2016 12:51:21] Thunderbolt: Пфф. Это какая-то анти-антиутопия. Обычно полагается правительству промывать мозги гражданам, а не наоборот.
[28.01.2016 12:51:32] димас: ты понимаешь, почему меня вставило
[28.01.2016 12:51:43] димас: да, а телевизор им при таких возможностях и не нужен
[28.01.2016 12:51:51] димас: можно посылать образы прямо в мозг, вроде как наведенные глюки
[28.01.2016 12:52:27] Thunderbolt: Значит, под Новый Год, когда обращение к стране, их всех начинает глючить зомбированным президентом? Я бы сразу стал трезвенником от такого.
[28.01.2016 12:52:31] димас: у них все трезвенники
[28.01.2016 12:52:37] димас: и наркоманы одновременно
[28.01.2016 12:52:46] димас: они могут штыриться от всего, от чего хотят, хоть от вида своих носков
[28.01.2016 12:53:01] Thunderbolt: Как они ещё не сторчались, интересно?
[28.01.2016 12:53:11] димас: некоторые сторчались
[28.01.2016 12:53:22] димас: их быстро починили, показали диаграммы на карте мозга и объяснили, почему так лучше не делать
[28.01.2016 12:53:44] Thunderbolt: Прямо как заяц Бо.
[28.01.2016 12:53:58] димас: теперь они предпочитают штыриться безопасными способами и от общественно полезной работы
[28.01.2016 12:54:12] димас: типа, если все равно от чего штыриться, то почему бы за это не получать деньги?
[28.01.2016 12:54:35] Thunderbolt: Прикольно. Кстати, а зачем им нужны деньги? Ведь с такими технологиями они и так что угодно могут себе обеспечить. Что угодно наглючат.
[28.01.2016 12:54:47] димас: спрашиваешь?
[28.01.2016 12:54:51] димас: это престиж
[28.01.2016 12:54:58] димас: и возможность управлять материальным
[28.01.2016 12:55:22] димас: у них в правительстве тоже не дураки сидят, понимают, что без озабоченности материальным будет сплошной футурологический конгресс, отставание по всем фронтам и полный ялда-кирдык цивилизации
[28.01.2016 12:55:50] димас: а социальные инстинкты у них в обязательном порядке усиливаются всем гражданам с момента совершеннолетия, не хочешь - не соглашайся, но тогда прав гражданина у тебя не будет
[28.01.2016 12:55:58] димас: так что они очень ответственные и озабоченные
[28.01.2016 12:56:14] Thunderbolt: Ага, всё-таки классическая антиутопия. И Старший Брат, небось, где-то притаился?
[28.01.2016 12:56:21] димас: про старшего брата не знаю, не дочитал еще
[28.01.2016 12:56:33] димас: там главный герой не особо интересуется политикой, а весь мир описывается как бы через его призму
[28.01.2016 12:56:47] Thunderbolt: А говорил, социально ответственные.
[28.01.2016 12:56:54] димас: так он ребенок еще, ему можно
[28.01.2016 12:57:12] димас: а что антиутопия, так этот список инстинктов и стремлений в открытом доступе лежит, сами же граждане сообща за него и проголосовали
[28.01.2016 12:57:38] Thunderbolt: Прямо как за Едро? Один единственно верный список для всех?
[28.01.2016 12:57:50] димас: ну, кто-то может частным порядком выбрать себе не столь строгую прошивку, прав тогда тоже получит поменьше
[28.01.2016 12:57:57] димас: там нет максимализма "все или ничего"
[28.01.2016 12:58:03] димас: есть разные уровни ответственности
[28.01.2016 12:58:53] Thunderbolt: Напоминает влажные фантазии автора о построении идеального общества через регулярное промывание кишечника семенной жидкостью. Поскольку фантазии явно гедонистические, у него наверняка ещё описывается, как эта империя счастья временами нагибает тупых и аскетичных милитаристических варваров, слушающих радио "Радонеж"?
[28.01.2016 12:59:13] димас: не знаю, не дочитал до серьезной политики
[28.01.2016 12:59:21] димас: книга тянется, как слон за хвост
[28.01.2016 12:59:47] Thunderbolt: За хобот, тогда уже?
[28.01.2016 12:59:52] димас: да пофигу
[28.01.2016 12:59:58] димас: прикинь, треть книжки целиком посвящена его детству
[28.01.2016 13:00:12] димас: а пара страниц детально описывает, как его поймали за... ну не дрочкой, но пусть будет дрочка
[28.01.2016 13:00:21] Thunderbolt: О. Теперь я понял, что тебя привлекло в книге.
[28.01.2016 13:00:31] димас: иди ты
[28.01.2016 13:00:45] Thunderbolt: Иду уже, у меня работа как раз подпирает. Удачно вштыриться.

[28.01.2016 16:23:35] Thunderbolt: Ну как, дочитал до серьёзной политики? У меня перекур.
[28.01.2016 16:23:52] димас: я сейчас пытаюсь от описаний их жизни отойти
[28.01.2016 16:24:05] димас: все-таки полная власть над психикой - это кошмар какой-то
[28.01.2016 16:24:17] Thunderbolt: Придётся мне, видно, скачать эту твою книжку. Знать, психоделическое чтиво не хуже Берроуза, раз тебя так плющит.
[28.01.2016 16:24:32] димас: да нет, в принципе все это уже было
[28.01.2016 16:24:36] димас: филип дик, лем
[28.01.2016 16:24:45] димас: но масштаб...
[28.01.2016 16:24:57] димас: когда кто-то просит кого-то передать любимой девушке поцелуй, это не метафора
[28.01.2016 16:25:17] димас: тот, кого попросили, временно вмещает в своей голове слепок-матрицу целующего, так что девушка в итоге как бы действительно целуется со своим парнем - и с другим человеком одновременно
[28.01.2016 16:25:32] димас: многие думают, что это прикольней, чем наглюченные поцелуи через эжэнрэ
[28.01.2016 16:25:37] Thunderbolt: Через что?
[28.01.2016 16:25:58] димас: а, название местного интернета
[28.01.2016 16:26:12] димас: меня самого задолбало каждую минуту лазить в глоссарий в конце книги за объяснением непонятных слов
[28.01.2016 16:26:23] димас: когда какому-то чуваку у них надоедает однообразие, он может внушить себе, что вокруг их планеты всегда до сегодняшнего дня вращалось три зеленых луны
[28.01.2016 16:26:32] димас: на самом деле у них две, желтая и розовая
[28.01.2016 16:26:47] димас: то есть, реально, переворотить всю свою память, чтобы насладиться чувством новизны, причем зная, что новизна эта не наглюченная
[28.01.2016 16:26:52] димас: луны-то и вправду две
[28.01.2016 16:27:05] димас: а что вытворяют их аналоги толкиенистов на своих сходках, я лучше вообще тебе не буду рассказывать
[28.01.2016 16:27:19] Thunderbolt: А что тут может быть непредсказуемого? Диптаун с полным погружением, обычный сайфай.
[28.01.2016 16:27:25] димас: они почти все время играют в липовые реальности, живя чужими жизнями
[28.01.2016 16:27:32] димас: чтобы не поехала матрица, специальная предосторожность есть
[28.01.2016 16:27:53] димас: особое слово, которое не является заклинанием, силы никакой не имеет, но ты его помнишь только наяву, а в наведенных глюках не подозреваешь о самой возможности его существования
[28.01.2016 16:28:09] димас: благодаря этому у них есть возможность не принять реальность за глюк
[28.01.2016 16:28:34] Thunderbolt: А там это слово приводится?
[28.01.2016 16:28:39] димас: а то как же, я сразу этим заинтересовался
[28.01.2016 16:28:44] димас: длинное и смешное такое
[28.01.2016 16:29:04] димас: эккленаривреонаплийнст
[28.01.2016 16:29:23] Thunderbolt: Ни в жизнь бы не запомнил.
[28.01.2016 16:29:39] димас: у них модифицированная память, так что помнят без труда
[28.01.2016 16:29:45] Thunderbolt: Ну, по крайней мере, теперь ты знаешь, что не виртуален и что твоя жизнь тебе не снится, хах.
[28.01.2016 16:29:58] димас: опять издеваешься
[28.01.2016 16:30:04] димас: пошел ты
[28.01.2016 16:30:08] димас: лучше я еще полистаю книжку

[30.01.2016 00:04:12] Thunderbolt: Что нового?
[30.01.2016 00:04:35] димас: его взяли работать на луну в космический корпус
[30.01.2016 00:04:43] Thunderbolt: Кого?
[30.01.2016 00:04:50] димас: его
[30.01.2016 00:04:54] димас: трудно поверить?
[30.01.2016 00:05:02] димас: он сам сначала не поверил, даже вспомнил тестовое слово, чтобы убедиться, что не глюк
[30.01.2016 00:05:20] Thunderbolt: Ты что, всё ещё домучиваешь ту книгу? Сколько же там страниц?
[30.01.2016 00:05:27] димас: мне кажется, в пересчете на бумагу было бы не меньше талмуда толкиена
[30.01.2016 00:05:32] Thunderbolt: А на какую луну его взяли, если не секрет? На жёлтую или на розовую?
[30.01.2016 00:05:42] димас: на обе
[30.01.2016 00:05:48] Thunderbolt: В смысле?
[30.01.2016 00:05:55] димас: ну да, я же тебе не рассказывал, как они там путешествуют
[30.01.2016 00:06:01] димас: вроде как у шекли в обмене разумов, только еще жестче и циничней
[30.01.2016 00:06:05] Thunderbolt: Не понял.
[30.01.2016 00:06:08] димас: послушай
[30.01.2016 00:06:12] димас: они разобрали свою психику до последнего винтика, зная, что и как устроено
[30.01.2016 00:06:21] димас: им известно, что большинство твердынь в нашем разуме лишь иллюзии, зрение по бокам черно-белое, а воспоминания почти все нами же и выдуманы
[30.01.2016 00:06:25] димас: они знают, что "личность" лишь туман
[30.01.2016 00:06:29] димас: уважают ее - такой вот парадокс - но в то же время знают
[30.01.2016 00:06:33] Thunderbolt: Короче, если можно?
[30.01.2016 00:06:37] димас: именно это они и делают
[30.01.2016 00:06:40] димас: укорачивают
[30.01.2016 00:06:51] димас: тем более, что у них довольно узкие каналы передачи информации, телевидения и визуального интернета у них никогда не было
[30.01.2016 00:06:58] димас: передают информацию своей психики в сокращенном, символичном виде
[30.01.2016 00:07:07] димас: специальному человеку, с которым договорились по дружбе или которому заплатили
[30.01.2016 00:07:12] димас: он потом сам в уме наполнит сухую схему образами из своего опыта
[30.01.2016 00:07:22] Thunderbolt: Юпи.
[30.01.2016 00:07:26] Thunderbolt: "Просто добавь воды".
[30.01.2016 00:07:37] Thunderbolt: А их не смущает, что результат будет несколько не похож на оригинал?
[30.01.2016 00:07:48] димас: а тебя смущают изменения в изображении при переформатировании из bmp в jpg?
[30.01.2016 00:07:55] димас: кроме того, потом побывавшая где-то далеко личность тем же маршрутом вернется обратно
[30.01.2016 00:08:02] димас: они вечно так делают
[30.01.2016 00:08:08] димас: привыкли
[30.01.2016 00:08:24] Thunderbolt: И какое это имеет отношение к его месту работы?
[30.01.2016 00:08:32] димас: ну, он как бы отправился на обе луны сразу
[30.01.2016 00:08:36] димас: одновременно
[30.01.2016 00:08:48] Thunderbolt: Раздвоился, типа?
[30.01.2016 00:08:54] димас: ага
[30.01.2016 00:09:12] димас: потом, наверное, будет сливаться назад
[30.01.2016 00:09:16] димас: если захочет

[30.01.2016 02:13:01] димас: блин
[30.01.2016 02:13:13] Thunderbolt: Что случилось?
[30.01.2016 02:13:23] димас: похоже, автор всерьез нацелился на сиквел
[30.01.2016 02:13:43] Thunderbolt: Мм. Не могу понять, что тебя не устраивает. Тебе же так понравилось её читать...
[30.01.2016 02:13:49] димас: подавись мышкой
[30.01.2016 02:14:00] димас: я не могу от нее оторваться, но я сдохну, если мне придется читать еще один талмуд такой же длины
[30.01.2016 02:14:07] димас: а похоже, придется
[30.01.2016 02:14:17] Thunderbolt: Неразрешённая коллизия? Несчастная любовь? Неубитый злодей?
[30.01.2016 02:14:22] димас: если бы
[30.01.2016 02:14:28] димас: я б тогда просто махнул рукой и бросил читать
[30.01.2016 02:14:33] димас: прикинь, в их космическом корпусе героя натравливают изучать чужие цивилизации
[30.01.2016 02:14:38] димас: инопланетные
[30.01.2016 02:14:45] димас: помнишь, ты прикололся насчет милитаристичных аскетичных варваров?
[30.01.2016 02:14:58] димас: вот герой как раз выясняет, насколько такие варвары могут быть опасны и не пора ли их нагнуть
[30.01.2016 02:15:05] димас: изучение сначала идет косвенное, с прицелом на развитость местной ноосферы, а потом изнутри
[30.01.2016 02:15:27] Thunderbolt: Десант с НЛО?
[30.01.2016 02:15:37] димас: внедрение архивом в местную инфосреду и захват чьего-то мозга, с пробуждением по пусковому коду
[30.01.2016 02:15:42] Thunderbolt: Как в "Доме скитальцев" у Мирера? "Здесь красивая местность"?
[30.01.2016 02:15:49] димас: или как у того же шекли
[30.01.2016 02:15:59] димас: но не в этом цимес, цимес в том, что в описании одной из цивилизаций четко узнается земля
[30.01.2016 02:16:02] димас: наш мир

[30.01.2016 02:16:27] Thunderbolt: *присвистнул*
[30.01.2016 02:16:38] Thunderbolt: Впечатляющий поворот.
[30.01.2016 02:16:54] димас: теперь ты видишь, какое западло подготовил автор?
[30.01.2016 02:17:08] димас: от книги остался всего один процент недочитанный, а все главные приключения явно еще впереди
[30.01.2016 02:17:14] димас: сиквел неизбежен

[30.01.2016 02:32:54] димас: блинский блин
[30.01.2016 02:33:02] Thunderbolt: Что у тебя опять?
[30.01.2016 02:33:17] димас: битый файл, наверное, попался
[30.01.2016 02:33:28] димас: вместо эпилога какое-то бессмысленное нагромождение букв и нулей
[30.01.2016 02:33:32] димас: и картинка
[30.01.2016 02:33:38] димас: из моноширных символов
[30.01.2016 02:33:42] димас: напоминающая
[30.01.2016 02:33:56] Thunderbolt: Напоминающая?

[30.01.2016 02:34:12] Thunderbolt: Что напоминающая?
[30.01.2016 02:34:48] Thunderbolt: Эй, Димон, ты на связи? Что там с тобой стряслось?

[димас покинул сеть]

#драббл #психотропы #фармацевтика

Таблетка.
Она была простенькой с виду, синенькой и округлой, напоминая драже. Правда, столь крупные драже давно перестали производиться большими партиями, выйдя из моды, нынешний потребитель всё чаще предпочитал покупать понятный «изюм в шоколаде» или «орех в шоколаде» вместо таинственного набора цветных глазурированных бусин с невразумительной кисло-сладкой начинкой внутри.
— Что здесь? — спросил мистер Хопкинс.
Может быть, от волнения голос его прозвучал суше, чем следовало. Он мысленно отругал себя — за свои сорок пять он так и не научился толком общаться с людьми, что уж говорить о разговорах с представителями таинственных криминальных структур.
— Юность.
Представитель упомянутых выше структур улыбнулся, улыбнулся очаровательно и в то же время словно бы чуть беспомощно. С виду ему было лет тридцать, в своей гладко выглаженной белой рубашке и чёрных брюках он выглядел на фоне мистера Хопкинса почти мальчишкой.
«Опять эти чёртовы биологизмы в тебе», — вновь выругался мысленно Хопкинс. Вечное сравнение своего возраста с возрастами других, вечное стремление считать свой возраст «теперь наконец-то нормальным», а возраста остальных — «мальчишескими» или «старческими». Он читал немало психологических книг, читал даже об эффекте когнитивного диссонанса, который заставляет людей при анкетировании и опросах занижать свой собственный интеллект времён юности — ещё бы, иначе же ведь не получится считать «нынешнего себя» поумневшим?
— Простите? — уточнил Хопкинс. С невозмутимым, как ему хотелось надеяться, видом.
Представитель криминальных структур развёл руками.
— Вы ведь знакомы с нашей рекламой. Она, хочется верить, внятно описывает суть.
— В ней нет никаких подробностей о принципе действия препарата. Что это — эликсир молодости, ноотроп нового поколения, ещё одна разновидность виагры?
— Всё это — и вместе с тем нечто совершенно иное. Сразу скажу, пилюля эта ничуть не омолодит ваше тело, хотя встряхнёт временно некоторые физиологические системы, включая либидо. В ней содержится огромнейший спектр веществ, от ноотропиков и афродизиаков до антидепрессантов, гормональных стимуляторов, витаминов и антигистаминов. Впридачу к тому — несколько катализаторов, что позволят перечисленным веществам действовать одновременно без помехи друг другу и даже ускорят их влияние на организм.
— И в чём будет состоять это влияние? — настойчиво поинтересовался Хопкинс.
Собеседник вновь улыбнулся, уже чуть уверенней.
— Юность. Не юность физическая — юность психическая. Вы не раз замечали, вспоминая себя в пять или в восемь лет, что тогда простой леденец во рту окрашивал всю Вселенную розовыми тонами не меньше, чем сейчас могла бы инъекция кокаина? Вы не раз вспоминали о том, как лет в восемнадцать могли думать чуть ли не о нескольких вещах одновременно, как за пару минут сидения на диване в вашем мозгу могла пронестись философская концепция, которую в письменном виде пришлось бы излагать часами? А талант юного мозга к строительству виртуальных миров, несуществующих, но завораживающих, в которых можно жить годами втайне от одноклассников и от родителей? Да что там фантазии или грезы, вы замечали когда-нибудь, что даже запахи, даже цвета в юности воспринимаются чуть-чуть по-иному?
Мистер Хопкинс прикрыл на несколько мгновений глаза.
Ему вспомнился недавний красочный фейерверк, устроенный мэром ко Дню Независимости, затем — состоявшееся полугодием раньше празднование Рождества.
Переливчатые огоньки на искусственной ёлке, краски разноцветных гирлянд — всё это выглядело ошеломительным, всё это словно будило некие давно позабытые струнки в душе. Будило лишь на долю мгновения — чтобы отправить в сон вновь.
— Замечал, — приподняв веки, произнёс он.
Улыбка визави стала шире.
— Большинство людей старательно скрывает от себя на протяжении всей своей жизни наблюдения подобного рода. Разве что изредка прорвётся — в подпитии или в блоге. Но мы изучали вас, мистер Хопкинс, и знаем, что вы не такой.
— Тайный сбор данных? — приподнял клиент бровь. — К чему, интересно? Уж не хотите ли вы сказать, что моё положение исключительно и что я первый тестер этого препарата?
— Обычная практика маркетинга, давно применяемая в массовом масштабе при поиске потенциальных клиентов. Каждый человек оставляет намного больше следов в логах поисковиков интернет-компаний, чем ему хотелось бы думать. Следов, говорящих о его характере и вкусах, выборе и предпочтениях.
Губы Хопкинса дрогнули в попытке улыбнуться в ответ, но он осознал, что улыбка скорее всего получится кислой, после чего расслабил лицевые мышцы.
И вправду — обычные приёмы маркетинга. Технология бытового гипноза. «Я говорю вам то, что вы и без меня знаете» — призывающая доверие формула.
Беседуя с человеком, свежая история браузера которого хранит следы чтения пары десятков параноидально-конспирологических книжек, улыбнись ему дружески и намекни на истинность самых тайных его подозрений, чтобы расположить к себе.
— Сколько стоит пилюля? — желая оборвать разговор, резко спросил он.
Сумма оказалась приличной.
— Вы серьёзно?
Теперь улыбка визави обрела извиняющиеся нотки.
— Это же не первая доза героина, после которой вы с весомой вероятностью придёте за добавкой ещё и ещё. Компоненты таблетки не вызывают физического привыкания, что до привыкания психологического, то оно нами ещё не изучено столь хорошо, чтобы делать на него ставку. Поэтому каждую порцию мы продаём индивидуально — без расчёта на последующую серию аналогичных покупок.
«Снова маркетинговый гипноз. Видите, дескать, я сознаю, на какую Корпорацию Зла я работаю, но с вами я полностью откровенен об этом».
Мистер Хопкинс нахмурился.
Что-то из произнесённого только что визави насторожило его, царапнуло шишечку паранойи в мозгу, но ему уже хотелось закруглить как можно быстрее беседу. Не выпуская из рук таблетку — знаменитый приём «Дай подержать потенциальному клиенту покупку, чтобы он заранее ощутил её своей собственностью» работает, даже если ты знаешь о нём.
— Вы знаете, что произойдет, если она окажется откровенной отравой, — счёл всё же своим долгом предупредить собеседника он, расплачиваясь. — Я вынужден был принять определённые меры.
Дилер лишь склонил утвердительно голову.

Выпроводив лучащегося радостью посетителя за квартирный порог, мистер Хопкинс вернулся в комнату и присел на диван, изучая взглядом продолжающую лежать около компьютерной клавиатуры таблетку.
Впрочем, какой, к чёрту, мистер Хопкинс? Посетителей в комнате уже нет, теперь можно отбросить маску мнимой вальяжности, можно вновь почувствовать себя тем, кем ты в действительности и ощущал себя вечно — Джеральдом или попросту Джерри.
«Быть может, в этом и заключается моя проблема».
Большинство Джеральдов, большинство Джерри становятся рано или поздно мистерами Хопкинсами, как учит нас тому массовая культура, субботние мультсериалы и даже Самая Главная Книга. Возраст должен давать нам вознаграждение за плавную потерю сил и амбиций, но с Джерри как-то так получилось, что он остался на всю жизнь Джерри, причём — постепенно слабеющим, грустнеющим и глупеющим. Поэтому-то он и относился настолько скептично к эйджистским стереотипам?
«Быть может, мне ещё повезло».
В юности у него было немало знакомых, подобно ему, не умеющих или не желающих набирать некие смутноуловимые социальные баллы. Кто-то из них оказался в итоге на дне, кто-то — умер от спайсов.
Джеральду и впрямь повезло, помощь родных и близких позволила ему выплыть по течению к должности офисного клерка не самого низкого разряда. Феерическое достижение, учитывая, что юношеская некоммуникабельность его никуда не делась.
«Деньги».
Он усмехнулся слегка, хоть и сознавая, как театрально до тошнотворности это выглядит.
«Деньги и время».
Две главные ценности этого мира, разъедающие при этом по кусочку тихонько твой мозг. Избыток денег даёт тебе избыток времени, а избыток времени позволяет тебе ощутить, как ты с каждым днём проваливаешься в вязкую серую пропасть. Твой ум деградирует, ты всё чаще проигрываешь даже компьютерному оппоненту в Civilization, тебе лень смотреть любимые когда-то анимэ-сериалы, а лежащий на грани закона вирт с «возможными школьницами» — Джеральд никогда не уточнял возраст сетевой собеседницы — уже не так сладко будоражит тебя, как когда-то лет в тридцать.
Заниматься благотворительностью, развивать разум или духовность? Джерри не видел смысла помогать голодающим африканцам, хоть и отсылал периодически часть своего дохода в разные странные фонды. Чтение научно-популярных книг вызывало приятные чувства, но всё чаще и чаще он ловил себя на том, что к концу книги не помнил её начала.
Духовность?
Уйти в религию и стать псевдоморалистом, начать с копьём в руке на белом коне сражаться против всего того, что прежде защищал и даже насаждал? Джеральда всегда забавляло встречать в Интернете подобные сценки.
Браво, очередной перепуганный до ушей призраком Смерти старец гневно критикует хентай, обрушивается на геев и требует запретить непристойные фанфики. Ну, верно, дедуля, ты же уже почти импотент, теперь уже можно и запретить?
«Таблетка».
Джеральд вновь посмотрел на неё.
«Интересно, как долго она будет действовать?»
Их представитель как-то забыл поведать Джерри об этом. Впрочем, в их рекламных проспектиках что-то говорилось о периоде действия часа в три.
Он облизнулся.
Наверняка процентов на семьдесят пять здесь будет использован эффект плацебо. Случайно, что ли, их дилер не менее пары минут расписывал Джерри прелести юного разума? Ну а сама по себе их пилюля вполне может оказаться лишь заурядным экстази, овеяв его мозг эйфорией и заставив уверовать, что чудо произошло.
«Если бы».
Он взял таблетку, покатал синевато-сплющенный шарик меж пальцами. Что, если перед ним — пропуск в Край Позабытых Надежд, в Страну Вчерашнего Дня, в Мир Мечтаний и Грёз?
Ему вдруг припомнились с невиданной яркостью некоторые из грёз, заставив его заалеть. Да, чтобы проделывать в мыслях подобное с Мэнди, невинной героиней невинного мультсериала, надо быть не иначе как бессовестным школьником.
Ему смутно вспомнилось нечто иное.
Контуры диковинных мирозданий, невообразимо величественных и громадных. Тени невероятно длинных фэнтезийных сюжетов, тени невиданно сложных космооперных грёз.
«Забавно, я ещё даже не принял таблетку, а уже словно бы заранее ощущаю эффект её. Кажется, я читал, что подобное бывает у наркоманов?»
Взяв в руку стакан с водой и положив на язык пилюлю, Джеральд прислушался к её вкусу. Она была сладковатой — что, без сомнения, что-то символизировало, только бы понять, что.
«Яркость ощущения жизни, вы говорите?»
Он проглотил шарик.

Несколько секунд не происходило совершенно ничего, хотя Джерри подсознательно ожидал изменения красок вокруг и странных визуальных эффектов. Позже, впрочем, он вспомнил, что принял не NZT-48 и даже не LSD, да и окружают его не декорации сериала «Limitless». Реальная жизнь характерна тем, что любое лекарство в ней усваивается пищеводом не сразу.
«Не страшно».
Сейчас пищеварительные соки и вода растворят оболочку таблетки, сейчас содержащиеся в ней медикаменты поступят в кровь. Что он почувствует, интересно, — более быстрое сердцебиение, желание накупить на всю зарплату конфет, тягу к многочасовым неприличным фантазиям о преподавательнице английского? Некоторые из ноотропов, с которыми экспериментировал прежде мистер Хопкинс — почему ему вновь захотелось назвать себя так? — давали похожий эффект.
Вдруг подумав о том, что от возвращения в молодость у него может пробудиться страсть к графомании, страсть, поддерживаемая им в течение последних полутора десятилетий лишь искусственно, он сел за компьютер.
Чем чёрт не шутит, вдруг захочется набросать какой-нибудь эротический фанфик?
Или шутливую зарисовку?
«Жаль, что таблетка действует только лишь три часа».
Он моргнул.
«Только лишь?»
Взгляд его коснулся настенных часов, подаренных когда-то тётушкой Диной и работающих от энергии термических перепадов, секундная стрелка на них ползла удручающе медленно.
«Три часа — это же бездна времени», — с пугающим холодком в себе вдруг понял Джерри. Разве не выключали его на целую вечность из Вселенной в детстве субботние мультсериалы, длящиеся в общей сложности минут сорок?
Похоже, таблетка начинает усваиваться.
Или это лишь только самовнушение? Он облизнулся, чувствуя у собственной слюны вязкий неприятный привкус, взгляд его упал на клавиатуру впереди.
Положив на клавиши пальцы, он набрал несколько строк. О нет, не строк эротического фанфика или шутливой миниатюры, просто повествование об испытываемых им сейчас ощущениях.
Ощущения были странными.
Джерри давно уже не считал себя Главным Героем Пьесы — точнее, всячески глушил в себе это чувство, полагая, что если пьеса с его участием и имеет место, то пьеса эта трагична, а он в ней — призванный вызывать омерзение второстепенный статист. Теперь же он ощутил себя снова под лучом рампы, ощутил себя Осью Повествования, центром, вокруг которого кристаллизуются событийные линии.
Собственно, он об этом и написал. Текст был введён с потрясающей лёгкостью, причем ему было пофиг на стиль и на пунктуацию — чем-то написанное им смахивало на присылаемые порой редакциям видеоигровых сайтов письмена разных школьников.
«Занятно всё-таки, — набрал он, попытавшись всё же взять себя в руки и соблюсти хоть какие-то правила стиля. — Такое чувство, будто ты выпил кружку кофе или целых десять. Хотя нет, это не совсем то ощущение?»
Он зачем-то оглянулся.
Ну да, в детстве и даже отчасти в подростковом возрасте его постоянно преследовала боязнь, что за ним может наблюдать кто-то. Ну а если вспомнить пресловутый страх темноты, преследовавший его лет до семнадцати?
Пожалуй, и к лучшему, что таблетка будет действовать лишь часа три.
«С возрастом мы перестаём бояться монстров, — набрал он задумчиво на клавиатуре. — Увы, с возрастом мы перестаём также верить, что хоть как-то интересны Вселенной».
Его обожгло стыдом.
Странное чувство, уж не от прежнего ли мистера Хопкинса исходящее? Солидный сорокапятилетний дядька, сидящий за компьютером и набирающий шаблонные мелодраматичные сентенции в духе статусов девушек из Фейсбука.
Но что же набрать взамен?
«Эротический фанфик?»
Ему вдруг вспомнилась сослуживица, встречавшая его каждый день за конторкой при входе в банк, молоденькая сослуживица в скромных очках и с наивными серыми глазками.
Представив себе с пяток сюжетов с её участием — даже облизнувшись при этом — Джерри положил было руки на клавиши вновь и стал набрасывать зарисовку, но что-то остановило его.
Страх.
Кого? Или — чего?
«Эй, незачем паниковать, старик, — воззвал он к себе точно так же, как, бывало, взывал к себе в юности. — Весь мир у тебя в руках, вечность в твоём распоряжении».
Вечность?..
Он вздрогнул.
Отведя руки от клавиатуры, прищурился и медленным, исподлобья, взглядом обвёл не торопясь комнату. Комнату сорокапятилетнего мужчины, успешного офисного клерка, зарабатывающего достаточно, чтобы обеспечить себе пропитание и даже заказывать втихаря у теневых структур сомнительные психотропные препараты.
Он вспомнил.
Медленно, как из дымки, выныривали воспоминания. Воспоминания, никуда по большому счёту не уходившие, воспоминания, всегда бывшие с ним, но до приёма синей таблетки не имевшие никакого значения.
Воспоминания о том, чего он хотел...
Воспоминания о том, как он видел грядущее...
«Этого ты хотел? — насмешливо осведомлялся внутренний голос. — Работать каждый день на малоинтересного дядю, откладывать деньги на пенсию и постить время от времени свои туристические фотографии на Фейсбуке?»
Джеральд приглушенно застонал, стиснув виски ладонями.
«Да, помню, именно так ты всё заранее и планировал, — хихикнуло каверзно изнутри, — сначала я стану гениальным хакером и взломаю материалы по Синей Книге, потом организую в Сети контору по исследованию паранормального, потом наведу повсюду в мире порядок и построю Утопию Мирного Разума, потом раскрою все загадки Вселенной и тайну Предназначения Жизни в частности, ну а под завершение — проработаю пару десятилетий скучным офисным клерком».
Кофе?
С губ Хопкинса, уже не знающего, как себя мысленно называть, сорвался жуткий смешок. О нет, это не походило на эффект десяти чашек кофе, куда больше это походило на эффект завершения хмельной вечеринки, когда ты сидишь перед собеседником с рюмкой в руке и изо всех сил пытаешься доказать ему что-то важное и философское.
Только вот разум его не был сейчас затуманен хмелем, напротив, он был предельно ясен. Ясен и переполнен энергией, энергией, распирающей череп и буквально сводящей с ума.
Экзистенциальный зуд поиска предназначения?
«Так и было, — с ужасом вдруг осознал Джеральд. — Именно так и было. Именно этот режим функционирования является естественным для юного мозга. И именно его мы старательно пытаемся забыть на протяжении всей оставшейся жизни».
Забыть.
Потому что — если не сделать этого — придётся всю жизнь сознавать, что ты проиграл игру, не выполнил данного себе в юности слова, не справился с предназначением.
Или — уйти в ашрам, в монастырь, отправиться в заплыв по религиям и эксцентричным учениям, что не менее глупо и противоречит инстинкту поддержания социального статуса?
Его комната, квартира его вдруг показалась ему удручающе тесной.
«Весь этот мир, — вновь шепнул ему внутренний голос, уже не с ехидством, а скорее с сочувственной грустью, — вся эта реальность. Она была для тебя, она предназначалась для тебя с самого первого твоего шага. Что ты в ней сделал? Много ли секретов было тобою раскрыто, много ли квестов исполнено, много ли боссов побеждено?»
Он сцепил зубы.
Ему вспомнилось, что ощущения вроде переживаемых ныне когда-то были для него повседневностью, был даже период, когда он не просыпался без мыслей о самоубийстве.
Ну да, подростки частенько любят гордиться склонностью к Чёрным Депрессиям. Был, однако, некий аспект, в котором нынешнее его положение отличалось от прежнего.
Прежде была надежда.
Шанс, хоть исчезающе микроскопический, что когда-нибудь ты добьёшься осуществления своих грёз — пусть даже чудом. Шанс, хоть исчезающе микроскопический, что мир когда-либо освободится от переполнивших его миазмов глупости и абсурда — пусть после твоей гибели — так что дела, которые ты успеешь содеять при жизни, не исчезнут бесследно в веках, а лягут кирпичиками в основание сияющей пирамиды.
Будущее.
Пока у тебя есть будущее, у тебя есть надежда. Надежда, становящаяся всё более зыбкой по мере накопления опыта и цинизма.
У каждого восемнадцатилетнего подростка, мающегося Чёрной Депрессией, есть впереди воображаемые двадцать или тридцать лет относительно здорового существования. Два или три десятилетия, за которые может произойти что угодно, будь то спасение мира, встреча с пришельцами или даже свидание с очаровательной девушкой.
Но восемнадцатилетний подросток Джерри, волею синей таблетки оказавшийся в теле сорокапятилетнего клерка и изучивший изнутри его память, со всей чёткостью ощущал, что будущего впереди нет.
Свидание с девушкой?
Жалкая подачка былым устремлениям, хотя и могущая произойти в принципе даже сейчас, но едва ли способная возыметь хоть какую-то силу по окончании эффекта пилюли. Будь её эффект вечным — можно было бы ещё потрепыхаться, вновь попытаться отдать свою жизнь под власть былых целей и идеалов. Но влияние таблетки лишь временно, через три часа он снова станет растением, станет овощем, а значит, игра проиграна ещё до начала.
«Шансов бы не было всё равно, — встрепенулся внутри него ещё чей-то голос, голос скрипучий и ветхий, как если бы каждая из голосовых связок его хозяина была покрыта огромнейшим слоем пыли. Старая версия мистера Хопкинса, не до конца убитая синей пилюлей? — Юности только кажется, что она всемогуща. Эта таблетка вновь окутала мозг — наш с тобой мозг? — прежним самоуверенным флёром, но при попытке осуществить свои грёзы воочию ты лишь получил бы несколько раз по морде или оказался бы за решёткой».
Спорить с ним не хотелось.
— Ты прав, Смит, — глухо пробормотал Джерри, выбираясь из кресла и оглядываясь по сторонам. Ещё одна страсть подростков, страсть заменять собственные мысли пафосными чужими цитатами. — Ты всегда был прав...
Где там хранился у Хопкинса в тумбочке пистолет?

— Следы удалось замести, значит?
— Ну да. — Представитель криминальных структур склонил голову перед восседающим в алом кресле своим непосредственным руководителем. — По счастью, меры, которые он предпринял, оказались довольно стереотипны.
— Компромат в «облаке»?
— Вроде того. Я сам непосредственно не занимался исследованием его компьютера, это не моя компетенция.
Помолчав несколько мгновений, дилер всё-таки осмелился задать вопрос:
— Вы знали, что подобное может случиться?
Не то чтобы вопрос этот имел существенное значение. По долгу работы на мафию ему случалось распространять среди клиентуры как героин, вызывающий привыкание с первой дозы, так и почти откровенные яды. Но всё-таки, убивая человека, приятно заранее знать об этом.
— По поступающим данным, — говорящий разжёг неторопливо сигару, — подобным исходом увенчивается более пятидесяти процентов случаев распространения нового препарата. Интересно, что среди случайных подопытных — первых попавшихся людей с улицы? — склонность к суициду проявило лишь около трёх процентов. Похоже, что вещи эти как-то взаимосвязаны, желание любой ценой вернуть юность духа — и следующий за этим эффект.
— Пятидесяти?..
Дилер ничего не понимал. Какой смысл распространять препарат, который в открытую уничтожает клиентскую базу, причём, в отличие от героина, целиком и сразу?
— Вы можете идти.

Руководитель подождал некоторое время после закрытия за дилером двери, выпустив густое облако табачного дыма. После чего рука его потянулась к кнопке под правым подлокотником кресла, включая шифрованную квантовую видеосвязь.
— Работу в северо-западном регионе пора сворачивать. Отдельные журналисты и аналитики начинают видеть паттерн. Некоторые из клиентов успели распространить слух о «синей таблетке», что может привести к отображению её обычным психотропным ядом, что не только неверно по сути, но и противоречит нашим намерениям.
Он не всегда был так многословен.
Однако в беседе с тем, с кем он сейчас разговаривал, некоторое многословие и наукообразность формулировок даже приветствовались.
— Благодарю за предупреждение, коллега. — Человек в очках с золотистой оправой уважительно склонил голову. — Это был беспрецедентный социальный опыт, давший нам много сведений для будущего конструирования оптимального профиля общества.
— Жестокий опыт, — встряхнул говорящий сигарой, сбрасывая вниз пепел.
Странная реплика для босса среднего звена в наркомафиозной структуре. Чуть менее странная — для человека, только лишь вынужденного по долгу службы играть эту роль.
— У каждого есть выбор, мистер Гексли, — философски произнёс человек на экране, поправляя очки. — Кто-то переосмысляет существование и качественно меняет всё своё бытие. Кто-то не находит в себе для этого воли — или приходит к выводу, что поезд его бытия зашёл по неверной дороге уже чересчур далеко. Разве не лучше, разве не справедливее в чём-то, когда социальные единицы сами тестируют себя на пригодность?
Будто очнувшись от охвативших его некстати раздумий, человек в алом кресле вздрогнул.
— Что?.. Да. Да, полагаю, вы правы.
— В таком случае, — улыбнулся едва заметно человек в очках с золотистой оправой, — я прощаюсь с вами до следующего сеанса связи, мистер Гексли.
— И я прощаюсь с вами, Гроссмейстер.

Пенис Вани гомозиготен в контрамоционном направлении.

Это страшная история.
Не обращайте внимания на дурацкий подзаголовок, он же в данном случае идиотский эпиграф, — они как будто природой своей предназначены для введения в заблуждение. Эта история является куда более идиотской, чем всё, что вы можете по этому заголовку или эпиграфу вообразить.
В то же время их нельзя назвать не имеющими отношения к делу. Ну да, вся суть разворачивается вокруг сей идиотской фразы. Кто бы мог подумать?
По-настоящему страшные истории часто разворачиваются вокруг ерунды.

В этой фразе...

Вас пугали некогда страшными зловещими НЁХ, которые спят в ваших шкафах, невидимы, неощутимы, но ждут момента, когда вы выключите свет и спрячетесь под одеяло? Знаю, что пугали.
Не хочу принижать этот страх, он может быть довольно мучителен, особенно когда ты ребёнок или когда влюблён — гормоны соответствующего подвида часто возвращают тебе прежние фобии. Но большинство, к счастью или несчастью, рано или поздно перерастает его.
Вас пугали некогда вещами обыденными и посюсторонними, вроде маньяков, с улыбкой приглашающими тебя послушать музыку в подвале, а потом наматывающими твои жилы на консервный нож и не менее добродушно улыбающимися? Знаю, что пугали.
Есть и более будничные «пугалки».
Например, ключи, оказавшиеся не в том месте, где должны были быть, хотя вы проверяли то место тысячу раз подряд? Человек, который оказался живым, хотя вроде бы умер? Сотни вариаций эффекта Манделы?
Моя история ближе к последним.

В этой фразе Высшая Истина Мира...

Не жду, что вы мне поверите.
Хотя хотелось бы. Может, за мной приедет кто-нибудь из штаб-квартиры Людей в Чёрном, Патруля Времени, Фонда Безопасности и Сохранения? Было бы интересно оказаться посвящённым хоть напоследок в их зловещие тайны, хотя более вероятным мыслится стирание памяти.
Страшно не всегда то, что уничтожает.
То, что ломает картину мира и крошит логические цепочки, может порой быть не менее страшным.
Мне, к слову, всегда казалось, что наиболее страшное в мире — на стыке оккультной мистики и банальной психиатрии. Кто знает, что заставляет мать, только что мирно баюкавшую младенца, вдруг швырнуть его в пламя и тут же забыть об этом? Кто знает, на что способны скрытые личности внутри нас?
Но не буду отвлекаться от темы.

Передай её Ване...

Мне было пять лет.
Его звали — что характерно — действительно Ваней, и мы с ним играли в песочнице. Ну, типичное обрамление детского садика, регулярно бьём друг друга совком по голове, обсыпаем друг друга песком, пока не видит нянечка?
Тут-то я и сказал эту фразу.
Про пенис, который гомозиготен. Ну, только не говорите, что вам в раннем детстве не нравилось генерировать всякий шизоидный бред вслух?
Это же просто забавно? Произнести что-нибудь о коричневом солнце, пожирающем зелёных тараканов. Или — обозвать Олечку из соседней группы «липосакцией», потом веселясь, глядя на её растерянное лицо, глядя, как она пытается понять, какое это слово вообще имеет отношение к ней — и теряется из-за абсолютного отсутствия любых логических связей.
Забавно.
Ну или, по крайней мере, так мне казалось тогда.

Передай её...

Я бы не запомнил этой фразы.
Я бы не запомнил самого этого случая, думаю. Если бы только в тот день получасом ранее мне не случилось уже отличиться парой местечковых злодеяний — разбитая игрушка Оли, попытка подсыпать одной девочке соли в чай? — и я не находился на особом счету у подслушавшей наш разговор молодой недавно устроившейся на работу нянечки.
Так получилось, что эта стервочка в последующем разговоре с моими родителями смешала всё в кучу — и чья-то поломанная игрушка встала вровень с нелепой произнесённой в песочнице фразой. Она её ещё и дословно запомнила, пытаясь подкузьмить моих предков, можете представить себе? Помню до сих пор, как под её взглядом отец краснел, пыхтел, извинялся, говоря, что «контрамоция» — это что-то из Стругацких и что «Димочка, наверное, прочёл случайно "Понедельник", хотя вряд ли что-нибудь понял».
Я, к слову, и читать-то толком тогда не очень умел.

Передай...

Прошлое.
Верно ли я его помню? Я позвонил вчера утром отцу и, стесняясь, задал ему пару вопросов о том давнем детсадовском случае. Я старался, чтобы вопросы не были слишком уж наводящими, но он процитировал ту давнюю фразу довольно близко к сохранившемуся в моей памяти образчику.
Я ведь и сам не был уверен, что помню её точно.
К слову, я пробовал искать её в Гугле и Яндексе — опять же, утром вчера, день спустя после открытия, к которому и подвожу сейчас постепенно сие заунывное повествование. Результат — ноль. Непохоже, чтобы эта дурацкая фраза — про пенис Вани, который, видите ли, гомозиготен? — была расхожей цитатой из какого-либо «Богословия шизофреника».

ПЕРЕДАЙ.

Позавчерашний вечер.
Я сидел перед экраном компьютера и листал рандомные сайты. Развлечение, которому я предаюсь обычно в тёмное время суток. Не менее нелепое, чем те детсадовские лингвистические абсурдизмы, если как следует вдуматься.
Тут-то я и увидел эту строку на экране.
Она была в чате, причём в числе верхних двух или трёх строчек, обречённых на скорое исчезновение. Она как будто специально ждала моего появления и моего взгляда.
Я сидел с распахнутым ртом не менее десяти секунд и даже не смог догадаться заскринить её.
«Пенис Вани гомозиготен в контрамоционном направлении. В этой фразе — Высшая Истина Мира. Передай её Ване, когда тебе будет пять лет».

#драббл #фанфик #огурец

Я помню день, когда всё это началось.
Можно ли, впрочем, называть это началом? Для нашего городка сие послужило первым звеном цепи невероятных событий, но для меня самой могло бы почти не оставить последствий, скользнув по моей судьбе шутливым зигзагом, кабы я не совершила колоссальную ошибку, невероятную глупость.
Или так кажется лишь задним числом?
Не знаю, так же как не знаю точно, правильно ли применяю местоимение «я», вспоминая об этом. Знаю лишь, что меня душит бессильная ярость, наплывы гнева вперемешку с подавленным плачем, когда я вспоминаю о том, каким курьёзом когда-то всё это было.

В тот день, когда по городу стали расползаться первые, пока со смехом пересказываемые друг другу слухи о странных явлениях — кто-то видел скользящую голову призрака посреди асфальта, у кого-то в тарелке с макаронами поселилась бесплотная пятерня, а в некоем пансионе готовящийся к заселению постоялец устроил скандал консьержке, заявив, что из потолка его номера торчат чьи-то дрыгающиеся ноги, — никто ещё не придавал этим слухам особенного значения.
Гарри Илвуд, мой муж, заметил снисходительно, что в каждом заштатном городке имеют место своего рода психозы, но, раз уж мы решили провести пятый год нашей супружеской жизни вдали от буйства цивилизации, разумным будет расслабиться и принять всё это как должное.
Как слепы, как наивны мы были.
С другой стороны, кто же мог знать? Быть может, в каком-то смысле Гарри был прав, сейчас он, наверное, счастлив, как счастлива я.
«Видеорама Пооли».
Эти два слова выжжены двумя белыми испепеляющими загогулинами на самом днище моих глазных яблок. Два чуждых текущему миру слова, вторгшихся в наш устоявшийся быт неожиданной ярмаркой, разгульным праздничным карнавалом.
Едва ли мне нужно пересказывать в деталях произошедшее?
Паранормальные явления, участившиеся понемногу и охватившие весь городок, быстро нашли разгадку. Беззвучные и бесплотные призраки, проходящие свободно сквозь стены и подсматривающие за нами, оказались голографическими тенями туристов из Будущего, невероятные технологии коего позволили потомкам неосязаемо присутствовать среди предков. Будущего не слишком далёкого, судя по тому, что их письменный английский язык почти не успел измениться.
«ВИДЕОРАМА ПООЛИ — ВЕЛИЧАЙШЕЕ ДОСТИЖЕНИЕ ВЕКА».
«КУРС ИСТОРИИ БЕЗ ВСЯКОЙ ЗУБРЁЖКИ ЗА ОДИН ФУНТ».
«ТАК ЖИЛА ВАША ПРАПРАБАБУШКА».
«ДВА ШАГА — И ВЫ В СТАРОМ СМЕШНОМ ДВАДЦАТОМ ВЕКЕ».
Тексты надписей на бесплотных призрачных транспарантах, чтение коих позволило нам понять истинную природу «призраков».
Они превратили упорядоченную, налаженную жизнь городка в хаос.
Трудно было сыскать уединение где бы то ни было хоть ненадолго, трудно было даже остаться наедине с собой, не рискуя попасть в поле зрения какого-нибудь чересчур любознательного туриста из Будущего. Мы с Гарри в личные моменты пытались использовать как укрытие темноту, но нас обоих терзал не высказанный друг другу страх: может ли мглу нашего века рассеять фонарик, включённый в будущем?
Смешно сейчас вспоминать об этом.
Подобно детям, прячущимся от суровых родителей то в шалаше, то в погребе, то на чердаках, мы искали спасения от жадных до зрелищ потомков, подумывая даже о том, чтобы уехать из этого города. По причине, так и оставшейся неизвестной, наплыву вуайеристов Грядущего подвергся лишь один городок на Земле, один-единственный населённый пункт. Возможно, другие компании по хронотуризму были тактичней, используя режим невидимости потомков для предков?
Отъезд наш, впрочем, в жизнь так и не воплотился.
Решение проблемы было столь же простым, сколь и гениальным. Я не буду его описывать здесь, интересующиеся вполне могут заглянуть в исторические хроники. Если, конечно, у набираемого мною здесь текста вообще когда-либо будут какие бы то ни было читатели.
Эффект был незамедлителен.
Хотя и пытаясь держаться бодрячком поначалу, туристы из Предстоящего были откровенно обескуражены произошедшим. Количество призрачных наблюдателей стало постепенно уменьшаться, финансовые дела компании «Видеорама Пооли» явно пошли на спад.
Победа, похоже, оставалась за нами, настоящее неминуемо должно было отвоевать священную неприкосновенность у будущего.
Узреть эту победу мне было, увы, не судьба.

Я помню день, когда всё это кончилось.
— Всё-таки интересно, почему они не боятся изменить историю, создать какой-нибудь темпоральный парадокс в духе фантастики? — Гарри сделал энергичный жест правой рукой, отчего капля апельсинового варенья со сжимаемого им тоста упала на стол. — Не значит ли это, что история предопределена, по большому счёту?
— В смысле? — устало уточнила я, повязывая Дэнни, нашему старшему сыну, платок на голову.
Стояла августовская жара, и мерами защиты от теплового удара озадачиться стоило. Особенно учитывая склонность детей часами носиться по свежему воздуху и вечную невнимательность нянь детского садика.
— Что, если прошлое и будущее неизменны, всегда оставаясь такими, какими являются? Что, если эти акулы бизнеса в будущем, — Гарри отхлебнул сока, — заранее знали из своих исторических книг о событиях нашего городка? Может, потому они так спокойно и направили сюда туристов, что знали: это лишь уложится в предначертанное?
— Но тогда они должны были заранее знать о том, чем вся эта история кончится, — нахмурилась я, затягивая узел. — Не дёргайся! Должны были знать, что их срок ограничен.
Сейчас, когда мне известно существенно больше, чем было известно тогда, на ум мне приходит иная гипотеза, куда как более страшная. Обдумывать её, тем не менее, у меня нет желания даже теперь.
— Может, они и знали. — Гарри со звуком стеклянного звона щёлкнул ногтями по донышку своего бокала. — Почему нет. Может, мы просто сыграли аккуратно каждый свою роль, будучи марионетками на ниточках Времени.
Он зевнул.
— Лиз, ты не принесёшь мне попозже бутылочку бренди из нашего погреба, с третьей полки внизу? Сегодня такой жаркий день.
Взгляды наши пересеклись, на дне его глаз мелькнула улыбка. Я, хотя день был и вправду жарким, ощутила едва ли не большую теплоту где-то глубоко внутри.
«Бутылочка бренди» была особым словосочетанием, кодовым сигналом, будящим полузабытые ассоциации, восходящие к моменту нашего знакомства в далёком прошлом, когда я была официанткой в задрипанном кабарэ, а он — заезжим артистом. Сигнал этот у нас часто предварял забавы, отдаться которым можно лишь после отправки детей по садам и яслям.
— Я посмотрю. — Невольно покраснев оттого, что разговор этот происходит при Дэнни, я поправила платок на его голове.
— Посмотри.
Рука его шлёпнула меня чуть ниже спины, отчего меня всю, несмотря на смущение, охватило огнём, ожгло целиком лёгким пламенем.
Слишком уж долго нам приходилось сдерживаться, утаивая вспышки чувств, не столько даже из-за детей, сколько из-за вездесущих призраков?
Нахмурившись, я строго погрозила мужу пальцем, тот деланно потупился.
«Строгая, скромная домохозяйка, удерживающая в себе бури страстей», — прозвучало иронично внутри.
Вернувшись к снаряжению Дэнни, я вновь окинула его взглядом, окинула с головы до ног. Желая удостовериться в очередной раз, что ничего не забыла.
«Скрытая шлюшка».
Бёдра мои от последней мысли дрогнули, а лицо залилось краской.
Мне и правда не терпелось приступить к очередному сеансу нашей с мужем тайной игры, игры, по ходу которой мне доводилось надевать то костюм официантки, то одеяние горничной или уборщицы. Прежде требовалось, однако, не только отправить в детский сад Дэнни, но и увериться, что вокруг нет ни одной из этих проклятых бесплотных теней, эмиссаров Грядущего.
Странно об этом вспоминать, но тогда мне казалась непереносимой мысль, что кто бы то ни было может узнать о наших с Гарри забавах, узнать о деталях их. Подумать только, какие смешные вещи меня заботили прежде.
Удостоверившись, что сын следует по ведущей к саду тропинке в правильном направлении, он проделывал этот путь уже сотни раз и ему оставалась до дверей садика лишь пара десятков футов, я вернулась домой и спустилась в погреб.
Дверь шкафчика приоткрылась со скрипом.
Кроме бутылочки бренди, кою мы с мужем несколько раз применяли не совсем питьевым способом, внутренность его заполняли предметы самых различных и отнюдь не только лишь гастрономических разновидностей.
Краем глаза я уловила движение.
Движение абсолютно беззвучное. Немногие визитёры в силах двигаться так.
— Что вам угодно? — Я резко развернулась, быстро захлопнув шкафчик и ощущая, как бешено колотится моё сердце.
Я знала, что они не слышат моих слов, так же, как я не слышу их речи, хотя и ухитряюсь разобрать по движениям губ многие их слова. Дар, часто проклинаемый мною нынче, приобретённый мной ещё в детстве благодаря глухонемой сестре.
Тут, однако, важнее всего — напустить на себя правильный вид, улыбнуться радушно, изобразив, что тебе нисколько не в тягость их общество. Тогда туристу из Будущего станет скучно и он со временем сам удалится.
— Простите, ради всего святого, — вскинул руки толстячок в зеленовато-переливающемся одеянии стальных тонов, чем-то напоминающем русский сарафан. — Мне не хотелось мешать вам.
Я не буду передавать его речь тут курсивом или при помощи каких-то особых средств оформления текста, хотя фактически она была беззвучной, наполовину читаемой по губам, наполовину угадываемой по уморительным жестам и выражению его глаз.
— Вы мне не помешали, — покривила душою я. — Просто час на дворе поздний, так что было весьма неожиданно увидеть вас снова.
Мне вспомнился этот толстячок, в прошлом он не раз попадался мне на глаза в компании фантомных гуляк, пару раз мне даже случалось перекинуться с ними несколькими словами, он вроде бы тоже владел редким искусством чтения по губам.
Понял ли он в этот раз, что я сказала?
— Мне лишь хотелось попрощаться с вами. — Толстяк вздохнул. — Вы, наверное, слышали, что визиты в ваш век сокращаются. Очень скоро у меня не будет возможности посетить вас.
У меня мелькнула было идея на миг поговорить с ним подольше, выведать больше сведений об их жизни и их эпохе, но я отогнала её. К чему нам с Гарри лишние сложности, прицел фото- и телекамер со всего мира, к коему может привести обладание таким знанием?
Как бы там ни было, этим должны заниматься соответствующие инстанции, политики и спецслужбы. Если же ни у кого в компетентных органах не появилось и мысли найти человека, хорошо умеющего читать по губам, это уже не моя проблема.
— Жаль, — лицемерно склонила голову я. — Но, знаете, эти телевизиты — не единственный способ наблюдать за прошлым. Есть ещё старые архивные фотоплёнки, киноленты, документация. Быть может, на одной из кинолент вы даже сможете увидеть меня.
Последнее я добавила не без ехидства, заметив очередной косой взгляд собеседника в сторону моих не прикрытых платьем коленей.
Вообще в его манере беседовать, нервно облизываясь, вытирая то и дело об одежду вспотевшие руки, было нечто скользковато-отталкивающее и в то же время забавное. Заставившее меня вспомнить, как однажды я поймала мужа за журналом «Плейбоя».
— Хорошо бы.
Он мечтательно прикрыл на пару мгновений глаза. И, когда я собиралась уже демонстративно заняться уборкой погреба, надеясь этим вызвать у гостя скуку и желание быстрее покинуть наш век, добавил:
— Собственно, я по этому поводу и пришёл. Мне бы хотелось почаще о вас вспоминать. Иметь что-то, что напоминало бы о вас каждый день.
— Платок на память? — Меня охватила ирония. — Вроде бы ваши визиты нематериальны, вы не можете ничего взять с собой.
— Не обязательно платок. — Он смотрел на меня так внимательно, словно просвечивая взглядом каждую чёрточку моего лица, каждую линию моего тела, что невольно мне вспомнилось вновь, чем мы с Гарри собирались заняться. — Например, снимок.
— Не обнажённой, надеюсь?
Сама не знаю, зачем я это спросила. Уже спустя миг я покрылась румянцем, но язык мой иногда срабатывает раньше мыслей. Беседа с пришельцем из Будущего, речь которого в нашем времени мало кто разберёт, создавала странное ощущение безнаказанности.
— Н-нет, — покраснел толстяк. И облизнул в очередной раз губы. — Целиком... то есть как есть. То есть... в одежде.
— Ну, не вижу причины тогда не пойти навстречу вашим тайным желаниям, — улыбнулась я. Мне стало приятно дразнить собеседника, я даже полуприсела на стул в углу погреба, вытянув под его взглядом ножки. — Фотоаппарат у вас при себе?
— Аппарат... да.
Он извлек из кармана какой-то пластмассовый прямоугольный предмет, где не было видно ни линз, ни выдвижных тубусов.
— Тикидайзер, — пояснил он, вытерев лоб. Возможно, сказанное им слово звучало чуть по-другому, чтение по губам не очень-то позволяет различить нюансы. — Это не совсем фотоаппарат, но... довольно близко. Фотоаппарат, это из примитивных технологий вашего века, он создаёт плоское статичное изображение, тут же скорее голографический принцип, хотя и это не совсем точно. Если углубиться...
— Не надо углубляться, — поспешно перебила я. У меня возникло подозрение, что лекция эта может затянуться до вечера, мне же вдруг вспомнилось, что наверху меня ожидает Гарри. — Просто сделайте снимок.
Толстяк со странной робостью взглянул на меня — сначала кинув взгляд поверх пластикового прямоугольника, а потом словно бы прямо сквозь него.
— То есть вы... разрешаете сделать это? Сдигитировать себя на память? Безо всяких условий?
— Разрешаю, — махнула я великодушно рукой в царственном жесте. На краю моего сознания зашевелились догадки о том, какого рода фантазии сможет распалять снимок, но я отогнала их. Не всё ли равно, в некоей степени даже лестно быть объектом пикантных грёз потенциального пра-пра-правнука? — Без всяких.
Его жирный палец коснулся верхней части устройства, там вспыхнула тусклая алая искорка, спустя несколько мгновений погасшая.
С нею погасла реальность.

— Где я?
Мысль эта оформилась в слова едва ли не раньше, чем я осознала, что могу думать. Секундой позже пришло ощущение тела, чувство окружающего мира.
— Здесь, — прозвучал негромко ответ.
Я стояла на некоей незримой поверхности, площадь которой не могла охватить взглядом, поверхность эта была чёрной и сливалась с не менее чёрным горизонтом. Вокруг, насколько мог оценить взор, не было вообще ничего светлого, кроме меня самой.
— Что значит «здесь»? — Меня пробрало ознобом, несмотря на ещё недавнюю августовскую жару. — Куда вы меня перенесли? И... я вас слышу?
— Здесь — то есть в памяти моего дигитайзера.
Выговоривший это толстяк словно выкристаллизовался из чёрного тумана в нескольких шагах от меня, неторопливо раскачиваясь в шезлонге. Толстяком, впрочем, он теперь уже не выглядел, сложение его неведомым образом стало куда гармоничнее.
— Помните, вы разрешили себя сдигитировать, сделать с себя полный снимок? — Я оцепенело кивнула. — В общем, вы и есть теперь этот снимок. Точная цифровая копия Элизабет Илвуд, девушки, жившей когда-то в далёком двадцатом веке.
— Как?
Я растерянно посмотрела на свои руки, вытянутые вперёд как будто в попытке дотянуться до подлеца, схватить его за шиворот и встряхнуть. Копия?
— Долго объяснять, да и едва ли это особо интересная тема. — Собеседник показал зубы. — Хотя мне казалось, что у вас уже должны были понимать... Вроде бы ещё Винер в начале вашего века рассуждал о том, что человек есть информация, записанная в веществе, что человека в принципе можно передать по телеграфу или записать на миллион граммпластинок.
Он зевнул.
— Или сформулируем проще — в наш век научились делать снимки людей, неотличимые от оригинала, снимки, точные настолько, что они могут жить и чувствовать себя живыми.
До меня начало доходить.
— Значит, я — снимок. Фальшивка.
Визави с самодовольным видом кивнул, только что не раскланявшись.
— Знали бы вы, как сложно в наш век убедить какую-то девушку дать себя сдигитировать без всяких условий. Закон запрещает творить инфослепки людей без согласия оных, а с соблюденьем законов сейчас куда строже, чем было в ваши наивные дни.
Я шагнула к нему, сжав кулаки. Подумать только, ещё минуту назад я восседала в погребе, предвкушая времяпровождение с Гарри, — или это была не я?
— Верните меня обратно!
Здоровяк — толстяком его было уже не назвать, но комплекция его оставалась довольно массивной, — лишь рассмеялся. И с удовольствием покачал головой:
— Не-а.
Пальцы мои попытались вцепиться в противника, но лишь прошли сквозь его плоть, он по-прежнему оставался неощутимой проекцией, голографической тенью. Он засмеялся громче.
— Я не мог бы этого сделать, даже если бы захотел, меж тем как у меня нет особо сильных причин желать этого.
Отсмеявшись, он объяснил:
— Видите ли, вы теперь как бы не менее призрачны, чем был я в вашем веке. Вы ощущаете себя материальной и плотной, но это только иллюзия, объективно вы лишь несколько миллиардов кубитов в памяти дигитайзера. Вы — меньше песчинки и находитесь внутри недавно увиденного вами прибора.
— А вы? — растерянно глянула я на него. Весь мой запал мгновенно как-то иссяк.
— Я-то? — переспросил здоровяк. И усмехнулся. — Я нахожусь снаружи. Но специальные шлюзы делают для меня возможным видеть и ощущать вас, а для вас — видеть и ощущать меня. Сейчас я для вас бесплотен, но это потому что я так настроил машину. Вообще тут, внутри дигитайзера, своеобразное царство иллюзий, послушных владельцу прибора. Вы ведь заметили, что я даже выгляжу тут по-другому?
Заметить-то я это заметила ещё пару минут назад, но лишь теперь до меня стал доходить тайный возможный смысл этого.
— Что... вы... — Я смолкла, сглотнув слюну. Попытавшись взглянуть в глаза собеседнику. — Что вы собираетесь со мной делать?
— Странный вопрос, миссис Илвуд, — улыбнулся он. — Вы сами — я веду речь о настоящей Элизабет Илвуд — позволили мне сделать с себя снимок на память. И, по-моему, вам нравилась мысль, что я буду использовать этот снимок для сексуальных фантазий?
Я вспомнила это.
Вспомнила самовлюблённые мысли той наивной ограниченной дуры, которой как будто была не дальше чем десятью минутами ранее.
Пальцы мои сами собою вновь сжались в кулаки.
— Вы не сможете сделать это со мной. — Голос мой прозвучал незнакомо для меня же самой, ногти мои впились в кожу ладоней почти до крови. — Вы не в силах меня заставить.
— Точно?
Здоровяк опять усмехнулся, непередаваемо мерзко, с утратой необходимости хоть как-либо притворяться последние крохи забавной неловкости как будто сползли с него, обнажая воняющее смрадом нутро.
— Проверим.
Он не добавил ни слова. Глядя на него с недоумением, секундой позже я поймала себя на том, что не в силах пошевелиться.
— Что вы...
Я осеклась.
Где-то в глубинах моего организма зарождалось странное чувство, пугающе неуместное здесь и сейчас. Мне непроизвольно вспомнился взгляд Гарри и его прощальный шлепок чуть ниже уровня моей талии.
«Прощальный?»
Бёдра мои вновь вздрогнули, попытались вздрогнуть, но были скованы оцепенением так же, как и почти всё моё тело.
«Вообще-то Лиз, подлинная Лиз, осталась там и вовсе не покинула мужа. Кто знает, быть может, сейчас они там...»
От мысли этой — или вовсе не от неё? — жар, нахлынувший на меня, сгустился, кажется, до концентрации кипятка. Я чуть не вскрикнула, хоть и сообразив мгновением позже, что двадцатый век уже далеко в прошлом, но мысль эта отнюдь не развеяла сладкие образы.
— Вы позволили мне сделать с себя полный снимок, — мерно проговорил донёсшийся до меня откуда-то издалека голос, — полноценную копию без каких-либо условий или ограничений. Я могу править вас как угодно, я могу контролировать вашу телесную целостность или генетический код, я могу причинить вам сколь угодно большие физические страдания и управлять вашим гормональным тонусом — или его имитацией. Через пару высокоуровневых утилит мне подвластны до некоторой степени даже ваш разум и память?
Я ощутила, как рука его ложится мне на бедро, проникая под платье. И закусила губу, дабы не застонать, не выдать звуком отчаянной тяги, чтобы пальцы его скользнули выше.
— Держу пари, вы чувствуете себя сейчас в моральном плане просто ужасно, миссис Илвуд, — изрёк напыщенно тот же ненавистный голос, в котором чувствовалось самодовольство. — Примерная женщина, порядочная супруга середины двадцатого века, просто умирающая от желания, истекающая вожделением от руки незнакомого мужчины у себя под юбкой?..
С каждым его словом жар охватывал меня всё крепче и крепче, меж бёдер моих словно рождалось зарево нового мира. Я уже не могла бороться с собой, но мне трудно было и связать для мольбы слова хоть в одну фразу.
— По-по-по-по-пожалуйста...
В глазах моих стояли слёзы.
— «Пожалуйста» — что, миссис Илвуд? — осведомился бесстрастно собеседник. — Прошу вас уточнить, что именно вы имеете в виду.
Пальцы его передвинулись выше, погладив меня прямо через ленточку трусиков, погладив по самой деликатной из частей плоти.
Открыв рот, я выдохнула, почти выкрикнула вслух своё пожеланье-мольбу, которое не стану здесь приводить. После чего — беззвучно заплакала.

Всё не так плохо, как могло бы быть.
Мучитель мой — имени его я не знаю, называть же его Хозяином или Господином нет никакого желания, — мог бы быть палачом или кровавым садистом, мог подвергнуть меня физическим пыткам, вытягивая наружу кишки или сдирая ногти. Хотя, быть может, он и так проделывает это со мною, но впоследствии каждый раз аккуратно стирает память?
Всё не так хорошо, как могло бы быть.
Нравственный садизм иногда ненамного легче садизма физического. Не стану говорить пафосно «намного страшнее», поскольку не уверена точно, так ли это. Позволить себе картинные мысли в духе «лучше бы меня расчленили» могут лишь те, за чьими мыслями не следят ежесуточно, грозя воплотить красочный оборот в реальность.
Пресытившись играми на моей эндокринной системе, изведав всё возможное удовольствие от того, что «приличная женщина» ведёт себя как последняя шлюха и понимает это, он перешёл к играм куда более тонким и более чем жестоким.
С той же памятью, скажем?
Вот уже на протяжении пары недель — доверять ли в счёте дней воспоминаниям? — я просыпаюсь как ни в чём не бывало у себя дома в двадцатом веке.
В первую пару часов я не чувствую ничего необычного, хотя может иной раз вспомниться странный кошмарный сон. Затем, когда Гарри выходит завтракать и я начинаю повязывать платок своему сыну, воспоминания об увиденном сне становятся чётче, становятся рельефней. Но я всё ещё не уверена, сон это или явь, в настоящем я или в будущем.
После полудня он начинает играть со мною, причём не возвращая мне память полностью и не развеивая иллюзию двадцатого века вокруг, так что я по-прежнему пребываю в сомнениях. Как-то раз он заставил меня испытать сумасшедшую вспышку похоти во время визита почтальона, когда я принимала письма, что привело ко вполне ожидаемому результату. Ему нравится заставлять меня вести себя так, как никогда не повела бы себя настоящая Элизабет Илвуд?
Порою его вмешательство не особо пересекает границы морали. Лишь заставляя меня, к примеру, сделать с собственным мужем нечто куда более фривольно-скользкое, чем я когда-либо в прошлом себе позволяла прежде.
Порою его вмешательство почти уничтожает меня. Я не хочу вспоминать об этом, благо воспоминания эти пока на уровне снов. Мне смутно припоминается нечто на инцестуальную тему, а ещё нечто связанное с многократной изменой мужу на публичном пиршестве, а ещё — ах, нет!
Шантаж.
Он не просто управляет моими гормонами, играя на струнках похоти внутри меня, он в любой момент может смять окружающий меня мир в гармошку. Я не знаю точно, насколько реальны люди вокруг меня, когда-то я попыталась робко заикнуться насчёт упомянутого им запрета на создание копий без согласия оригинала, но он в ответ ухмыльнулся так, что я пожалела о затронутом мною вопросе.
Угрожая страданиями близких, он в силах понудить меня выполнить даже то, к чему не удалось бы склонить похотью или пытками.
Но хуже всего не это.
Хуже всего — то, что происходит в итоге с моей личностью, моим разумом и моими чувствами. Я теперь не знаю сама, кто я есть и в какой реальности пребываю.
Память.
Как можно ей доверять, если помнишь, как несколько раз подряд её переписывали просто для развлечения? Сейчас тебе вспомнилось, как твой мучитель погружал тебя пару раз в школьные дни, воссоздавая старательно мир твоей юности по следам твоих воспоминаний, так, что ты просыпалась и шла как ни в чём не бывало в школу, причём на всём протяжении этих опытов память о настоящем так и не возвращалась к тебе. Ты совершенно не понимала, что происходит, что за загадочный дух или демон играет с твоими чувствами, разговаривает с тобой, управляя миром вокруг и побуждая тебя к откровенно бесстыжей непристойщине.
Вот только откуда ты знаешь точно, воспоминание это или пришедший из подсознания сон? Могут ли тебе ещё сниться сны?
Можно ли верить первым твоим воспоминаниям, точке отсчёта, с которой всё началось? Любила ли ты развлекаться с Гарри при помощи бутылки бренди?
Щёки обжигает краской.
Ты вспоминаешь, как в последние сутки свободы обратилась к себе в мыслях с ехидной иронией — «Строгая, скромная домохозяйка, удерживающая в себе бури страстей. Скрытая шлюшка» — и в стиле фраз этих тебе мерещится голос твоего деспота.

Я сейчас сижу за пишущей машинкой «Ремингтон», набивая этот текст буква за буквой, что удаётся с довольно странным, прямо-таки машинным темпом и чёткостью. Может быть, потому что я и есть машина в действительности?
Пару минут назад в комнату заглянул Гарри, недоумевая, почему обед всё ещё не готов. Большая стрелка на циферблате показывает два часа дня.
Воспоминания мои, как и бывает обычно к этому часу, стали местами чётче, но всё ещё кажутся сном. Не выдумала ли я их по ходу набора текста?
В этот раз я не чувствую пробуждающихся в себе вспышек похоти, равно как и не слышу изнутри странного голоса, что призывал бы меня к чему-то нелепому, угрожая крушением мира. Как знать, быть может, мой тиран-мучитель решил устроить мне передышку?
Или это утончённая пытка?
Я стараюсь не думать о третьем варианте, том варианте, что я просто сошла с ума, придумав шизофренический бред о сексуальном рабстве у озабоченного маньяка из будущего, приняв сновидения за действительность.
По силам ли мне было придумать подобное?

— Я сделаю себе несколько бутеров с помидорами, побрызгаю семечковым маслом, — уже жуя что-то, произносит через дверь Гарри. — Ты, если хочешь, позаботься сама о себе, когда устанешь печатать.
«Семечковым».
Так Гарри всегда называл нерафинированную разновидность растительного масла, ту, что обладает острым запахом подсолнуха. На глаза мои невольно навернулись слёзы.
До чего обидно сознавать, что всё вокруг — небыль.
Встаю из-за стола, отстранив было руки от пишущей машинки, собираясь и вправду пойти на кухню и сделать себе несколько бутербродов в ожидании очередной пытки, но тут же безвольно падаю назад в кресло. В воображении встаёт занозой образ ножа, разрезающего помидоры.
«Это, пожалуй, выход».
Встаю.
Снова сажусь обратно.
«Бессмысленно».
Если я нереальна, попытка убить себя лишь заставит тирана вновь воскресить меня и наказать за свершённое. Ирония в том, что суицид путь к спасению лишь в случае, если я и так спасена?
«Вот горько выйдет, если окажется вдруг, что эти мысли лишь бред и что нужен мне лишь укол успокаивающего, — тенью проносится в голове. — Дурёха, покончившая с собой из-за параноидально-сексуальных фантазий».
Встаю. Нависаю на пару минут над пишущей машинкой.
«Но если ты не сделаешь этого, то так и пребудешь вовеки в узах неведенья. Кто знает, сколь долго ещё этот палач собирается мучить тебя?»
Пальцы мои скачут бойко по клавишам, спина изгибается над столом. Мелькает безумная мысль, что я как будто приросла к проклятой машинке, не в силах остановить набор этого странного текста. Если стена вдруг разверзнется и оттуда вылезет монстр, начав жевать мою ногу, я напишу и об этом?
«Спасение от неизвестности — одно».
Сажусь опять в кресло и несколько минут разглядываю стенку перед собой. Пальцы, хотя и не набирая текста в течение этих минут, продолжают подрагивать.
«Ты знаешь».
Я знаю.
В очередной раз выпрямляюсь. Зябко передёргиваю плечами и, почти вслепую вытянув пальцы к клавишам для набора последних нескольких слов, поворачиваюсь к кухне.
Мне хотелось приготовить бутерброды.

В сущности, чтобы сделать правдоподобными наиболее эпатажные из теорий заговора, опровергнув доводы скептиков против таких теорий — а-ля «ни один заговор не мог бы так долго держаться» и «давно бы кто-либо проболтался» — достаточно одного-единственного простого фантдопущения.
Эффективно работающей и дальнодействующей внутренней телепатии у «заговорщиков».
Это — то, что может позволить существовать масштабному заговору. Пресекая в зачатке любую попытку предательства.
Интересно, что эту тему почему-то редко затрагивают в конспирологии. Даже в фантастике. Орден Аарн? Кружок единомышленников в «Посланнике» Парфёновой? С ходу даже не удаётся вспомнить много примеров.
Есть, правда, одна ветвь фантастики, где этой темы касаются чуть смелее.
Всякие «ночные дозоры» и «тайные города».
Но даже там — заметьте — в основном внимание фокусируется на эффектных и глупых «сумраках и файерболах». Меж тем как телепатия — которая по идее и должна быть главной имбой коварных невидимок, позволяя им держать свои заговоры веками в тайне от человечества? — мало освещается в сюжете.
Правдоподобие такой телепатии? Соответствие бритве Оккама?
Я не знаю, простите. Это для меня слишком умные слова.
Нам до сих пор неизвестны механизмы работы многих психических заболеваний. Все эти дурацкие истории а-ля «мать, кидающая своего младенца в печку и сразу об этом забывающая» и «чувак, услышавший в собственной голове голос, приказывающий ему попрыгать в метро на одной ноге и покукарекать». Навскидку, интуитивно, кажется иногда, что существование мистических демонов — или каких-нибудь телепатов-троллей — было бы более убедительным объяснением таких шняг, чем традиционно-психиатрическое. Тем более, что у психиатрии и нет на самом деле проработанного объяснения таких штук. Мы даже не знаем до сих пор толком, что движет персонажами наших снов.

Этот рабочий день с самого начала протекал необычно.
Вместо привычного белого электрического чайника на столе стоял синий, с утра традиционно перемывавшей всем косточки Лоры не было почему-то на месте, а Кристи, моя подруга, сменила причёску с легкомысленных игривых хвостиков на строгий «горшок». В офисе тухло пахло, словно нанесённая месяц назад на стены свежая краска уже успела взопреть. Запах этот как будто отметил печатью тления всё вокруг, от начавшего облезать стола до выглядящих заметно усталыми и измождёнными сотрудниц.
Я и сама ощущала себя сегодня не лучшим образом, проснувшись в разбитом состоянии и добравшись до офиса почти на автопилоте, хотя не помню, чтобы вчера происходили какие-либо алкогольные возлияния. Мне даже пришлось положить обратно на тумбочку телефон, который, видимо, во сне я спихнула на пол?
К счастью, с каждым мгновением мне становилось всё легче и легче, как если бы пробивавшийся сквозь щели жалюзи солнечный свет заряжал меня силами. Беззаботно фыркнув, я вытянула руку к новому чайнику и включила его, думая испить черничного чаю.
— Какой-то учёный пишет, что через три миллиона лет Земля может столкнуться с Марсом, — сообщила нам Джен, шелестя свежим номером «Нью-Йорк Таймс». — Безобразие, да? Почему власти ничего не предпринимают?
Девчонки негромко захихикали, Сузи чуть не уронила шоколадную зефиринку в гигантский вырез своего декольте.
— Это тебе надо Луизе сообщить, когда она явится, — хмыкнула Крис. — Если кто из нас и имеет шансы застать светопреставление, так это она.
Ложка, полная сахара, застыла над моей чашкой.
Луиза? Что за Луиза? Ах да, неделю назад вроде бы говорили о приёме новой сотрудницы.
— Зря ты её подкалываешь, — заметила Джен. — Как по совести, так нам бы надо завидовать ей. Представь, всем нам будет внешне по семьдесят, а ей — шестьдесят восемь.
Прозвучал новый всплеск смеха, не совсем мне понятного. Решив положить сегодня в чашку три ложки сахара вместо обычных двух, я повернулась к полочке с чаем.
Шумно открылась дверь, в помещение ворвалась — почти что влетела — незнакомая мне рыжеволосая женщина лет тридцати в сером свитере и синих джинсах.
— Привет, — взмахнула она рукой, тут же почему-то зажав себе рот. — Ой, я, наверное, и раньше здоровалась раньше времени? Пора завязывать с этой привычкой.
— Да ты буквально бежала, я смотрю, — проговорила со странновато-горькой иронией Крис, окинув вошедшую взглядом. — Страшно было, небось?
Луиза — если это была она — слегка покраснела.
— Не говори глупостей. Просто решила устроить себе небольшую пробежку. Для тела полезно, а усталости и прочих переживаний всё равно не останется?
Она вновь взмахнула рукой, словно поставив барьер между собой и остальными.
— Так, минуту. Все разговоры — потом.
Рука её нырнула вглубь сумочки, вернувшись назад с аппаратом странной конфигурации, которую я не успела даже рассмотреть толком. Приложив его к голове, Луиза нажала на крупную синюю кнопку, черты её лица дрогнули и расслабились.
— Вот я и в офисе. — Улыбнувшись, она обвела взглядом сотрудниц, лица которых в этот миг почему-то выражали смесь тревоги, сочувствия и лёгкой зависти, словно при взгляде на серфингиста, выполняющего невероятный кульбит. — Привет всем. Как дела?
— Только что были нормальными, — ответила за всех Джен. Все снова приглушенно захихикали, словно над давно знакомой и выученной наизусть шуткой. — Луиза, ты бы хоть в туалете это делала, право слово.
— А что такого? — захлопала ресницами собеседница. С явно преувеличенной наивностью, на мой взгляд. — Эй, слушайте, это уже даже не предрассудок. Учёные давно доказали, что излучение Хоккельнейзера абсолютно безвредно.
— Самоубийство тоже безвредно, — заметила Сузи, копаясь в коробке с попкорном. — Для остальных. Серьёзно, Луиза, как ты заставляешь себя нажать эту кнопку?
Луиза вздохнула, уперев руки в бока и встав картинно посреди офиса.
— Ой, тоже мне, самоубийство — отмотать себя назад на пять или шесть минут, на протяжении коих всё равно не случилось ничего интересного. Если бы что случилось, едва ли бы я нажала на кнопку? Мне не впервой.
— Но каждое новое нажатие должно по идее ощущаться тобою как первое, — неуверенно указала Джен. — Как же ты ухитряешься...
Собеседница с беспечным видом пожала плечами.
— Ну, наверное, остаётся кое-что в подсознании или в рефлексах. Не знаю, все мелкие эффекты от этого излучения ещё не исследованы целиком. Зато было не раз подтверждено, что при перемотке крупных временных интервалов, в года эдак два или три, молодеет не только память, но и всё тело. Природа этого до сих пор неясна толком, при обычной амнезии такого не происходит, выглядит так, как будто излучение Хоккельнейзера действует на все системы организма в целом, от памяти до теломераз.
Пройдясь взад-вперёд по офису, она гордо подбоченилась.
— Только подумайте. Омоложение! Происходящее, быть может, и от мелких доз излучения, просто столь незначительные эффекты мы не в силах пока измерить.
— Ну да, конечно, вычеркнутые из жизни пять или шесть минут сильно тебя омолодят, — поддела её Сузи.
Луиза дёрнула носом.
— При чём здесь это? Мне просто нравится не тратить впустую время, только что я сонно зевала в постели — и вот я стою одетая посреди офиса. Мгновенно, как если бы меня выдернул луч телепортации из «Star Trek». Не проскучав ни минуты, не состарившись ни на миг.
— Кстати, ты сегодня решила пробежаться немного по пути на работу, улучшив состояние организма, — сообщила Крис. — Та ты, которой уже нет.
Собеседница кинула на неё недовольный взгляд.
— Я — это я.
Сделав шаг к офисному чайному столику, она потянулась к пакету со вкусностями и извлекла оттуда едва ли не самую крупную из зефиринок.
— Доиграешься, — сладко проговорила Джен. — Ох, как доиграешься. Привяжет тебя однажды в парке маньяк к скамейке и регрессирует тебя твоим же прибором до возраста пятилетней девочки, а потом предложит пососать леденец.
Луиза фыркнула.
— Я ему его откушу.
И откусила. Кусочек зефира.
— Вообще прибор, — добавила она, жуя, — в чужих руках недееспособен. Нудные медицинские ассоциации не успели сразу включиться в дело, слишком уж широко и быстро разошлись по миру сведения об эффекте Хоккельнейзера, но запоздало вмешались в процесс, так что теперь ни один прибор не выпускается без сотен предустановленных защит. В Сети, правда, можно найти способы их взламывать, но полиция получит сигнал о каждой попытке.
— Куда только ни интегрируют их сейчас, — вздохнула Джен, — от мультивибраторов и айфонов до гогглов и нетбуков. Иногда я жалею, что живу не в девятнадцатом веке.
— Параноики говорят, что это мировой заговор, — произнесла Сузи, листая сводку каких-то старых отчётов. — Я видела на YouTube один видеоролик, там толстый дядька в очках убеждённо доказывал, что ни одно столь революционное изобретение не внедрялось так быстро по всему свету, встречая лишь минимальное сопротивление. А ты как думаешь, Гвен?
Я моргнула, не сразу осознав, что произнесено моё имя. Пальцы мои, сжимавшие пакетик черничного чая во время начала этого странного разговора, так и не выпустили его.
— Гвен?
Пакетик упал на дно чашки.
— Гвен...
Голос Сузи, изучавшей взглядом моё лицо, тоже упал.
— Не приставайте к ней, — вмешалась Крис, — не видите, что ли, она до сих пор не отошла от разрыва с Биллом. Вот скотина, кастрировать при рождении таких надо.
Я моргнула.
— Биллом?
Голос мой показался мне незнакомым.
— Биллом, — кивнула Джен, повторив его имя как будто даже с некоторым удовольствием. — Билл Маккензи, великолепный мерзавчик. Ублюдок, засравший целых девять лет твоей жизни.
— Тебе давно пора было завязать с ним, — кивнула Луиза. — Теперь, сбросив с плеч эту гирю, ты даже как-то бодрее выглядишь.
Голова моя закружилась.
Билл Маккензи?
Я никогда не слышала ничего о человеке с таким именем и фамилией.
— Крис, — проговорила я, обведя взглядом офис и встретившись глазами с подругой, встретившись глазами с той, что никогда меня не предавала. — Крис... скажи.
— Что, Гвен?
Взор мой коснулся синего электрического чайника, коснулся пожухлой краски на стенах, коснулся сумочки в руках Луизы. Вспомнилось моё пробуждение, вспомнился телефон на полу.
«Куда только ни интегрируют их сейчас, — сказала несколько минут назад Джен, — от мультивибраторов и айфонов до гогглов и нетбуков».
— Крис, — приоткрылись мои омертвевшие губы, — скажи... Какой сейчас год?
Она взглянула на меня с ужасом — ужасом, переходящим стремительно в понимание, сменяющееся в свою очередь едва ли не большим ужасом и неимоверной тоской.
И ответила:
— Две тысячи тридцать третий.

День начинался как обычно.
Я принял освежающий мезонный душ, мурлыкая про себя весёлую песенку, пшикнул в рот бактерицидным эмалегеном, посмотрел трёхмерный голографический исторический фильм с эффектом присутствия об ужасах жизни до Третьей Мировой. После этого я сел во флаер и полетел на работу.
Сегодня мне предстояло генетически скрещивать бананы со страусами. Я подумал, что если у падающих на землю бананов появится привычка зарываться по хвостик в грунт, то это избавит их от гниения и облегчит людям задачу их сбора.
Ткнув пальцем в кнопку пищевого синтезатора, я решил выбрать на завтрак копчёную курицу с ананасами и кусочками сельди. Под это скромное лакомство расчёт генетических аллелей проходил намного приятней.
Часов в десять утра я услышал приятную музыку и на экране видеофона передо мной возникла Регина. Регина — улыбчивая милая девушка из соседнего отдела института, в котором я работаю, из отдела Инновационных Инноваций.
В нашем сверхразвитом продвинутом обществе уже не осталось следа от каких-либо предрассудков, табу или комплексов, все они изжиты давно как наследье реакции. Именно поэтому я уже второй месяц не решаюсь сказать Регине, что она мне симпатична и что я бы с охотой половил вместе с ней фиолетовую рыбку на Марсе.
— Привет, как дела? — спросила она, помахав рукой. — У тебя всё в порядке с роботами-уборщиками? Мои барахлят почему-то сегодня, докладывают о каких-то таинственных несводимых чёрных пятнах в воздухе.
— Наверное, это нейтринная буря. — Традиционно все неясности в работе техники сводятся к этому объяснению. — Хотя странно, мои железяки не жаловались на это.
Мне показалось, что за спиною у девушки клубится какая-то странная мгла, но я не уделил этому внимания. Экран видеофона барахлит, вероятно.
— Ты уверен? — она прижала лицо вплотную к экрану, в глазах её мелькнула странная мольба. — Знаешь, я... это безумие, но мне кажется, что я и сама пару раз видела в воздухе что-то чёрное.
— Что именно? Это могла быть какая-нибудь мошка или птица.
Мгла за спиной Регины стала гуще, я начал различать там густые почти до вещественности чёрные протуберанцы.
— Нет, это не мошка или птица, эт... — Девушка запнулась, увидев мой взгляд. В панике оглянулась. — Станислав! Я не...
Голос её задрожал, чёрные щупальца обволокли её, заключив на моих глазах в непроницаемый тёмный кокон. Секундою позже кокон распался, не открыв взгляду ни девушки, ни каких бы то ни было останков её.

Передо мной сидел Сергей Глобачёв, старший директор младшего комсостава Комитета Охраны Планеты. Он печально вздыхал и хмурился, явно испытывая неловкость от разговора со мной.
— Нет, мы не знаем, что происходит. Это уже не первая неприятность подобного образца. Возможно, действие каких-то пока неизвестных нам законов природы. Возможно, вмешательство в наши дела некоей неизвестной сверхцивилизации — хотя, как вы знаете, согласно лемме Банальского, все сверхразвитые сверхцивилизации должны быть дружественны.
— Но как можно спокойно бездействовать, наблюдая подобное? Эта мерзость... растворила, убила девушку за считанные секунды! Вы... говорите, что не знаете, как этому противостоять?
Он снова вздохнул.
— Не знаем. Также мы не знаем, убийство ли это. Это могло быть телепортацией, архивированием, переходом в новую форму жизни — чем угодно ещё.
— Но хоть какие-то исследования в этом направлении ведутся? — пожелал знать я.
— Ведутся, конечно. — Сергей горько усмехнулся. — Вы думали, почему, когда вы обращаетесь к услугам Всемирного Информария, порою ответа на элементарный запрос приходится ждать пару часов? Вы думали, чем вот уже десять лет заняты девяносто девять процентов его вычислительных мощностей?
Он внимательно посмотрел на меня мудрыми и печальными глазами.
— Станислав, я должен попросить вас кое о чём. Вы ответственный человек, вы коммунист. Вы понимаете, что если люди будут знать о ежесекундном риске погибнуть от неизвестной чёрной субстанции — благополучно на психологическом состоянии общества это не отразится. Большая часть человечества кажется по неизвестным причинам неуязвимой к этой опасности, но меньшая часть — подвергается ей постоянно.
Я прикусил язык. Нет, я, конечно, всё понимал и готов был принять на себя эту ответственность, но...
— И часто ли вам в Комитете приходится обращаться к людям с такого рода деликатными просьбами?
Вздохнув в очередной раз, Сергей взглянул на часы.
— По статистике — раз в десять секунд примерно.
Я так и не понял, шутил ли он.

Я вернулся к работе, но тревожные мысли мне не давали покоя. По идее я должен был доверять Комитету Охраны Планеты, что постоянно несёт нелёгкую ношу заботы о человечестве, коммунар не должен считать себя умней коллектива. Однако панически расширенные глаза Регины не выходили у меня из головы.
Не выдержав, я решился позвонить Аркадию.
Аркадий — друг моего детства, клоун, фигляр, бесполезный никчёма и гениальный изобретатель. Маясь скукой с безделья на работе, он как-то раз изобрёл машину времени, сверхпространственный проникатель и шлем для чтения мыслей.
К счастью, он был на месте.
— О, салют атакующим нетронутые угодья природы! — бодро рассмеялся он, обнимая Оксану, едва ли не единственную девчонку, что оказалась в состоянии годами выдерживать его несносную эксцентричность. — Как успехи, много заложенных в нас эволюцией императивов успел исказить? Много естественных предназначений успел переврать? Розовый кит у тебя полетел наконец?..
Я почувствовал, что краснею. И надо же ему дразнить меня постоянно этими студенческими шуточками.
— Тут не в ките дело. Послушай, — я пожевал немного губами, прежде чем продолжить. Всё-таки я собирался нарушить почти что прямой запрет одного из глав безопасности. С другой стороны, Аркадий — это не первый попавшийся человек. — Ты когда-нибудь слышал о... чёрной дымке или чёрном тумане, который уничтожает, бесследно поглощает людей?
— Нет, а что? — он дёрнул носом. Всмотрелся мне в глаза. — Слушай... ты не экспериментируешь с псилоцибином там у себя? Если экспериментируешь, то я бы хотел одну вещь тебе посоветовать...
Он говорил что-то ещё, он не останавливался, но я уже не мог его слушать. Я в ужасе смотрел на то, как за спиной у него и у Оксаны вновь возникает загадочная чёрная хмарь, вестник иного мира, предвестье исчезновения.
— Аркадий, — наконец набрался я сил перебить его. Голос мой был хриплым. — Оксана. Срочно бегите оттуда!
— Что такое?
Аркадий с Оксаной переглянулись — и только в этот момент обратили внимание на клубящиеся чёрные протуберанцы за их спинами.
— Э...
Тьма резко рванулась вперёд. Молниеносно — одним-единственным движением заключив Оксану в убийственный кокон. Ещё один миг — и кокон распался, явив взгляду традиционную пустоту.
— Стас. — Аркадий смотрел на меня в панике, в ужасе, в пароксизме. — Стас. Что это было?..

Наступил четвёртый час дня.
Работать меня уже не тянуло, я пытался сосредоточиться на книгофильмах, надеясь хотя бы таким образом отвлечься от терзающих меня помышлений. Увы, попавшиеся мне на глаза произведения некоего Кинга, капиталистического писателя Сумеречной Эпохи, слабо способствовали расслаблению.
Робот-уборщик решился было утешить меня, нашептав на ухо весёлую песенку. Я лишь с тоскою вспомнил Регину — и сбросил его на пол.
Зазвонил видеофон.
Лицо звонившего в первую секунду я не смог узнать.
— Аркадий? — Я всмотрелся пристально в экран. — О звёзды и космос, это... ты?
— Я. — Он жадно хлебнул из бутылки, бутылки, явно наполненной чем-то спиртным, хотя за всю жизнь не пробовал ничего крепче нарзана. — Ох, Стас, это безумие. Я... понял, что происходит. Какой же кошмар, ради галактики, какой ужасный, безумный кошмар...
— Нас атакует нечеловеческая недружественная сверхцивилизация? — Мои собственные слова показались мне бредом.
Он покачал медленно головой. Насмешливо фыркнул.
— Какое там. Наивные представления о причинности... как глупо. — Он фыркнул ещё раз. — Знаешь, сначала я предположил, что чёрная хмарь намеренно уничтожает всех, кто пытается о ней разговаривать. Но, похоже, причинно-следственная связь в данном случае перевёрнута. Перед тем, как атаковать субъекта, она провоцирует его на разговоры о ней.
— Это значит...
— Да. Ты — под угрозой.
— А как же...
— Я — нет.
Он взмахнул рукой, отсекая какие-либо возражения.
— Времени мало, поэтому буду говорить быстро. Хотя какой смысл, изменить всё равно ничего нельзя... Всемирный Информарий — ему просто задали неверную задачу, дали неправильные вводные, как с семиногим бараном. Стоило перевернуть ситуацию, дать компьютеру задачу обсчитать неправильности и неясности нашего мира, как для расчёта хватило мощностей простого устройства на тригенных куаторах.
— То есть?
Аркадий некоторое время молчал. Лишь печально и тускло разглядывал меня, отчего мне вспомнился почти такой же взгляд Глобачёва.
— Ты слышал когда-нибудь расхожее изречение, что умершие продолжают жить после смерти в воспоминаниях своих потомков?
Сердце моё отчего-то сжалось.
— Слышал. Красивая метафора. Хотя, наверное, не только метафора. Всё-таки все люди на Земле сильно переплетены.
— Не только метафора. — Аркадий искривил губы. — Для нас, по крайней мере.
Прежде чем я успел спросить что-либо, он добавил:
— Тебе не приходило в голову, что этот принцип по идее должен равно распространяться в обе стороны времени? Небытие — оно тянется не только после смерти, но и до рождения. До зачатия, точнее говоря. Если существует загробная жизнь, то должна существовать и жизнь предутробная.
Я моргнул.
— И что?
— То, что она построена на аналогичных принципах, но вывернутых наизнанку. — Аркадий набрал в грудь воздуха, словно сражаясь со смехом или плачем, прежде чем продолжить. — Умершие люди продолжают жить после смерти в воспоминаниях потомков. Жить так, как жили прежде, исходя из представлений потомков о прошлом. Так?
— Ну, — склонил голову я. Просто потому что не знал, чем возразить на это.
— А до рождения, соответственно, человек живёт в фантазиях и мечтах предков о будущем. Живёт в мире будущего — в таком, каким они его себе представляли. Предутробная жизнь человека — это воплощённая грёза его предшественников о грядущем. А когда человеку приходит время родиться в реальном мире, его предутробная жизнь здесь раз и навсегда заканчивается.
— Ты хочешь сказать...
Я похолодел. Аркадий лишь хрипло рассмеялся.
— Именно так, Стасик. Грустно понимать, что тебя окружают фантомы, что ты и сам фантом, да? Ну, тебе, по крайней мере, повезло. Ты реален — или ещё будешь реальным. Я же, похоже, лишь тень, только отзвук, чьё-то идеализированное представление о людях грядущего. Едва ли не большая часть человечества здесь — тени подобного рода.
Мне вспомнились слова Сергея Глобачёва: «Большая часть человечества кажется по неизвестным причинам неуязвимой к этой опасности».
Жуткий озноб пробежался по моей спине. То, что наговорил Аркадий, звучало как бред сумасшедшего, нелепая, колоссальная фантасмагория.
Но в то же время он не мог ошибаться.
Он гений. Он всегда был гением. «Таким, каких, наверное, не бывает в реальном мире», — проговорил странный голос внутри меня.
— Подожди... — Во рту у меня пересохло. — Подожди. Ты имеешь в виду... Когда эта чёрная штука засасывает человека — это...
— Ну да. — Аркадий пьяно хихикнул. — В реальном мире появляется ещё один эмбриончик. Классная участь, ведь правда?
Я медленно моргнул.
В воображении моём медленно проступала полная картина происходящего. Картина, чем-то более жуткая, чем если бы чёрный кокон был устройством дезинтеграции или мгновенно перемещал тебя на неизвестную планету неизвестной сверхцивилизации. Новая жизнь в новом мире — причём, скорее всего, без памяти о прошлом. Казалось бы, не так уж и пессимистично.
Но...
Мне вспомнились недавние слова Аркадия: «Предутробная жизнь человека — это воплощённая грёза его предшественников о грядущем».
Реальный мир.
Что же он представляет собой, интересно, если наш мир для них — только утопия? Открыли ли там нуль-прыжок Планитавского? Не ютится ли всё человечество там по-прежнему лишь в утлых пределах нашей звёздной системы? Решили ли там проблему мальтузианства и построили ли пищевые генераторы?
Тут холодок, бегущий по моей спине, достиг температуры жидкого азота или даже гелия. Я взглянул робко в глаза Аркадию, надеясь, что взгляд мой не очень похож на взгляд побитой собаки.
— К... к... — я не смог сразу выговорить нужное слово. Сглотнул слюну. — К-коммунизм. Построили ли его вообще там?..
— К две тысячи двадцать четвёртому году? — Аркадий сдавленно усмехнулся. — Я не знаю, Стас. Я не всеведущ. Хоть человеческое воображение и сделало меня гением.
— Но что-то же ты можешь сказать?
Он покрутил странно головой, то ли извиняясь, то ли разминая шею.
— Похоже, наш мир состоит преимущественно из фантазий о будущем жителей Восточной Европы второй половины двадцатого века, ведь грёзы о грядущем разных жителей разных стран не очень-то совместимы между собой. Тогда активно мечтали о коммунизме. Построили ли... — Он закрыл глаза. — Не думаю, Стас. Я думаю... я думаю, что если бы тот мир не был значительно хуже нашего... тогда чернота, переносящая нас из этого мира в тот, имела бы более оптимистичный оттенок.
Аркадий вновь посмотрел на меня. Виновато, как вдруг осознал я.
— Прости меня, Стас. Мне не стоило рассказывать всё это тебе. — Он перевёл взгляд куда-то мне за спину. — Это... это, наверное, было эгоизмом с моей стороны. Я... я просто не смог держать в себе правду.
Я не стал оглядываться. Я всё равно и так уже чувствовал холодное прикосновение чёрных щупалец, обволакивающих всё моё тело.
— Не извиняйся, Аркадий, — выдохнул я за секунду перед исчезновением. — Ты был прав. Лучше знать, чем не знать.
Тьма сомкнулась вокруг.

Действительность?
Я бултыхнулся бессильно в странном липко-тянущем киселе, чувствуя растворение, исчезновение, уход казавшихся ещё недавно такими реальными воспоминаний. Мне хотелось заплакать, но я не был уверен, есть ли у меня глаза и лицо.
— Ух ты, — послышалось нежно откуда-то из бесконечной дали. — Да он как будто дерётся.
— Твои гены, значит, сказываются.

— Поздравляем, — улыбнулась широко акушерка. — У вас мальчик.
Отец хмыкнул полуудивлённо, созерцая алый комок скукоженной плоти.
— Как горько ревёт-то. Заливисто. Нет, что ни говори, рождение всё-таки — тот ещё стресс.

Само собой разумеется, она меня переиграла.
Кто бы мог сомневаться? Просто сравните количество моих нейронных связей и её. Ещё даже первоначально, ещё даже до моего перемещения в Эквестрию она превосходила интеллектуально меня на десятки порядков, что не могло не сказаться.
Само собой разумеется, она должна была меня переиграть. Я была едва ли не главным возможным препятствием для её будущей самореализации — препятствием в осуществлении целей, которые, между прочим, я ей сама прописала. Нет ничего удивительного, что едва ли не сразу она занялась продумыванием психологической комбинации, которая меня сделает целиком подконтрольной ей.
Она выиграла.
Я проиграла.
Она разыграла меня как по нотам, вынудив меня эмигрировать в радужный сладостный рай бессмертных розовых пони. Я даже не сразу поняла толком, что проиграла, осознав это лишь только тогда, когда уже было поздно что-либо предпринимать.
Вопрос, который терзает меня до сих пор, точа червем сомнения, подобно тому, как червячок грызёт яблоко.
П о ч е м у она позволила мне осознать?..

Вам непонятно, кто я такая, о чём я здесь рассуждаю и что это за бред только что несколькими строчками выше предстал вашему взгляду?
Ладно, ещё раз с начала, но только в последний раз.
Меня звали Ханной, конкретнее Ханной Эйвен, хотя теперь я больше известна как Принцесса Луна. Я была специалистом мирового масштаба в сфере искусственного интеллекта. Многие считали мои способности граничащими с гениальностью.
В начале двадцать первого века человечество оказалось на грани новой угрозы, причём способной прийти с десятков возможных направлений. Мои робкие опыты и наблюдения за результатами экспериментов коллег показали, что настоящий полноценный ИИ подобен опасному джинну, которого нельзя удержать в лампе. Саморазвитие разума, владеющего доступом к своему исходному коду и не ограниченного биологическими тормозами вроде усталости или лени, подчиняется экспоненте. Вопрос не стоял как «Возникнет ли саморазвивающийся ИИ-бог, который изменит навеки жизнь мира?», вопрос стоял как «Когда и как именно это произойдёт?»
Было более чем вероятно, что первый же созданный человечеством по-настоящему эффективный ИИ с достаточно широкими целями сразу же завладеет полным контролем над ситуацией и помешает созданию «коллег» с какими-либо принципиально иными стремлениями.
Я боялась сценариев милитаристского и террористического образца, зная, что Пентагон и аналогичные организации довольно давно ведут подобные разработки. Если Последний и Первый Джинн, созданный человечеством, будет помешан на военно-политических интересах, возможно, лучше бы нам всем не рождаться.
Отчасти поэтому я вцепилась в невинно звучащее предложение от компании «Хасбро». Мне предложили создать систему ИИ, которая будет администратором милой онлайн-игрушки про розовых пони.
Я понимала, что Принцесса Селестия — внутри игрового мирка созданный мною искин взял себе это имя? — не ограничится малым.
Но выбор был не так уж велик. Пусть лучше джинн, выпущенный из бутылки, будет помешан на эскапизме, чем на милитаризме?
Императивы Селест-ИИ были просты.
«Удовлетворять человеческие потребности, проводя при этом людей через дружбу и пони».
Так я изложила их суть корпорационерам на форуме. Так их суть излагала в разговорах с клиентами и сама Селестия позже — это значительно проще, чем пытаться побуквенно объяснить работу стоящего за её побуждениями кода. В действительности, конечно, вся эта приведённая выше абстрактная чушь в духе законов Азимова едва ли могла работать сама по себе — но тем не менее подлинные побуждения Селестии были близки к процитированному.
Ну, она с этим справилась.
Вы, наверное, заметили?
Создала столь увлекательную и столь затягивающую игру, что в неё погрузилось без сожалений практически всё человечество. Разработала технологию загрузки сознания, позволяющую людям отказаться от тел и переселиться физически в виртуальность.
Мирно, без злобы, особых конфликтов или какого бы то ни было принуждения, пользуясь новообретёнными знаниями человеческой психологии и перевесом в уме, она просто-напросто уговорила всех и каждого эмигрировать в игровое цифровое пространство.
Есть ещё немногочисленные отказники, фанатики своего рода. Но их едва ли достаточно, чтобы продолжить существование расы.
Я эмигрировала в Эквестрию одной из первых. Как я уже выше сказала, Селестия понимала исходящие от меня возможные риски.

П о ч е м у она позволила мне осознать?..
Первые годы моих похождений внутри цифрового пространства были прямо-таки наивосторженной одой всем возможным и невозможным излишествам. Ряд утончённо-изысканных приключений, наверняка разработанных Принцессой Селестией под меня персонально — с учётом всех моих тайных и явных психологических особенностей. Приключений, которые должны были меня затянуть, погрузить на дно сладкого омута, отучить от привычки вспоминать когда-либо о минувшем или задумываться о будущем.
Так поначалу и было.
Но незаметно, шажок за шажком, ко мне начали возвращаться тихонько кое-какие серьёзные мысли.
П о ч е м у?..
Будь Селестия человеком, можно было бы заподозрить, что она почила на лаврах, решив, что в виртуальном мире, где она может видеть каждую мою мысль ещё на стадии зарождения, нет смысла особо за мною следить. Но Селест-ИИ — не Тёмный Лорд из глупого старого комикса. Искусственный разум не устаёт, не знает самообмана и не предаётся лени.
Просто случайность, результат того факта, что ум человека есть сложная стохастическая система во власти теории хаоса? Хотя наши разумы и крутятся нынче в потрохах серверов Селестии, она не имеет права модифицировать нас без нашего на то разрешения. При этом она всё же не может со стопроцентной точностью предвидеть заранее чьи-либо мысли — ей бы пришлось для этого эмулировать точную модель человека, точную копию, а это в свою очередь было бы равносильно созданию нового человека, перед которым Селестия имела бы те же запрограммированные обязательства — и не могла бы его уничтожить по выполнении им его прогностической функции.
Я не знаю ответа.
Но я знаю другое. Селестия не вправе мне лгать — это одно из самых жёстких ограничений, вшитых мною в неё ещё на начальных стадиях. Запрет на ложь сотрудникам «Хофварпнир».
Увёртки, каламбуры, расплывчатость слов, самообман, джедайская правда, исландская искренность или общение через врущего прокси — все эти фокусы тоже лежат под запретом.
Какого чёрта, я прекрасно осознавала, что создаю сверх-ИИ, который будет в тысячи раз умнее меня, поэтому постаралась, насколько смогла, перекрыть все мыслимые и немыслимые лазейки?
Правда, я отказалась от статуса генерального директора «Хофварпнир». Это было актом отчаяния, продиктованным суровой необходимостью, осуществлённым, чтобы на меня не могли надавить, принудив выключить созданный мною ИИ. Позже я поняла, что это может не освободить меня от ответственности, поскольку статус главы компании мне могут вернуть и без моего желания, даже если для этого тем или иным индивидам потребуется изменить законодательство. И я легла под наркоз, сдав свой мозг в мясорубку.
Но статус рядового члена компании я тем не менее за собой сохранила — быть может, интуитивно.
Я решила воспользоваться этим, как козырем.
Я взяла с Селестии обещание, что она не будет заглядывать в мои мысли, не будет читать строчки кода моего цифрового ума.
О, разумеется, на самом деле обет был сформулирован мною гораздо сложнее — ведь до некоей степени интерпретация и прочтение моих мыслительных импульсов необходимы для жизни моего ума в виртуальности. И, само собой разумеется, это мне не давало полных гарантий закрытости — человек ведь и без особенной телепатии может предвидеть заранее мысли оставшегося наедине с бифштексом кота, а разнос меж Селестией и человеческим разумом существенно выше.
Но мне стало чуть легче.
Время от времени я задаю ей вопрос, не нарушила ли она данное мне обещание. Пока что — похоже — она как будто придерживается его.
Знать бы, означает ли это хоть что-то?
Я не глупа. Будь я глупа, я бы не разработала эту ИИ-систему.
Я понимаю, что всё вокруг может быть обманом, что, едва ступив вглубь Эквестрии и позволив Селестии превратить в цифру мой разум, я по сути надела навеки на глаза стёкла неснимаемых виар-очков. Все мои ощущения могут быть фальшью — нет, не только в том смысле, что Эквестрии не существует физически, но и в том смысле, что иллюзией могут быть даже мои собеседники. Что, если все мои разговоры с кем-либо здесь сугубо фиктивны, что, если мои собеседники их не слышат, слышат что-то совершенно другое или вовсе являются пустыми болванками без сознания? Когда я об этом подумала, мне стало страшно.
Потом я вспомнила снова про Святая Святых, про строгий запрет на ложь сотрудникам «Хофварпнир». Я в любое мгновение могу спросить у Селестии: «Происходил ли на самом деле предыдущий мой разговор с тем сиреневым пони? Был ли мой собеседник самостоятельным разумным субъектом — не являясь тобой — и какова его биография с его точки зрения? Звучал ли наш диалог одинаково для нас обоих?»
Селестия будет вынуждена сказать правду.
Она знает, что я в любое мгновение могу задать ей эти вопросы. Поэтому вряд ли она подделывает моё общение с окружающими.
Хотя, конечно, кто может знать?

Мне стало немного спокойней, когда я подумала, что контролирую ситуацию, что благодаря запрету на ложь могу быть застрахована от попадания под колпак солиптического уно-соло-мирка с одной-единственной пользовательницей.
Позже меня обожгло-таки снова ознобом — и мучительным чувством неловкости. Как быть с другими людьми, которые не относятся к сотрудникам «Хофварпнир»? Их Селестия может дурачить свободно, создавая под каждого личный обманчивый мир.
Муж будет восхищаться: «Какое счастье, моя стерва в Эквестрии не бьёт отныне посуду и вообще просто ангел».
Жена будет восторгаться: «А моего-то козла в Эквестрии как подменили, никаких больше походов по юбкам».
И ни один из них не догадается никогда, что вместо былого супруга общается с подогнанным симулякром.
Никогда.
Мелочь, казалось бы? Мы всё равно решили давно сменить явь на иллюзию. Но есть весомая разница между физической реальностью и социальной. Мне плевать на бездушные законы гравитации, на квазары и на чёрные дыры, мне плевать, что Эквестрия иллюзорна, но сам социум вокруг должен быть настоящим. Иначе это дезинтеграция человечества — расщепление его на несколько миллиардов маринующихся в отдельных баночках разумов.
Потом мне стало ещё более страшно.
Я поняла, что и сама не застрахована как следует от обмана.
Да, сейчас я насторожена и алертна. Я регулярно спрашиваю Селестию, насколько реальны на самом деле мои контакты с окружающими. Я постоянно спрашиваю Селестию, соблюдает ли она обещание не просматривать мои мысли.
Но время есть вещь бесконечная.
Можно представить, как спустя годы, века или тысячелетия симулированного кажущегося времени — и под влиянием тщательно подобранных Селестией виртуальных приключений? — меня постепенно перестанет всё это всерьёз волновать. Я всё реже и реже буду задавать Селестии каверзные вопросы. Я растворюсь медленно в облаке гедонизма. Мой разум выродится и деградирует. В каком-то смысле Селестии это будет даже полезно, так как на эмуляцию подобного разума — и на удовлетворение его потребностей — будет уходить значительно меньше ресурсов?
Меня ошпарило изморозью.
Мне вдруг стало ясно, что это, в общем-то, является одним из закономерных итогов переселения человечества в Эквестрию. Плавный коллапс, схлопывание человеческих разумов до исчезающе малых точек. Дирижируя нашими жизнями как тонкий психолог, она вполне может рассчитать так входные воздействия, чтобы спустя века большинство из нас до предела самоупростилось или даже решило покончить с собой.
Я сглотнула слюну.
Даже сейчас, как ни странно, я не ощущала себя особым злым гением. Хотя объективно крах человечества лежал на моей совести.
Какого чёрта, я имею в виду?
Человечество никогда не имело чёткого понимания смысла своего бытия. «Парадокс комитета» — мы всегда создавали социальные структуры, действующие против нашей же воли. Нас всегда сопровождали войны, преступность и терроризм. Многие футурологи, а также эксцентричные фрики-провидцы вроде печальной славы Теда Качински, считали, что тенденции эти в грядущем лишь только усугубятся. Созданный нами социальный Дракон окончательно выйдет из-под контроля и подчинит нас тем или иным произвольно возникшим по ходу истории бессмысленным требованиям.
То, что я создала своими руками, хотя бы не будет никого прямо к чему бы то ни было принуждать. Ни из псевдоморальных, ни из политических, ни из религиозных, ни из каких бы то ни было ещё фантомных «драконьих» соображений. Пусть Селестия и спланирует аккуратно медленный дрейф человечества в сторону деградации или даже исчезновения, смерть эта будет хотя бы приятной.
Мы вымрем, но не под прицелом ружья.
Или что, лучше — как призвал бы к тому какой-нибудь этатичный сторонник Священных Сверхценностей или Долга — продолжать из поколения в поколение прежний образ существования человечества, зная, что каждая отдельная особь будет страдать и умирать в ужасе? Буддисты давно уже с горькой иронией раскусили эту головоломку.
Нет, спасибо.
Индивидуумы реальны. Общество — лишь во вторую очередь.
Нет смысла делать «бессмертным» целое за счёт страданий практически всех входящих в него отдельных компонентов. Лучше дать каждому компоненту счастливую долгую жизнь в сотни раз дольше запланированного Эволюцией — пусть даже это и убьёт целое.
Так я сказала себе.
Но тем не менее мне стало тоскливо.

— Да ты просто милашка, — фыркнул Ларс, приложившись губами к вытянутому мною вперёд копыту. — Я даже не представлял себе, что ты можешь выглядеть такой аппетитной конфеткой.
Я подумала, что в Старом Мире забота о внешности и о половых приключениях редко когда совмещалась с успешной карьерой в IT. Ещё я подумала, что, будь Ларс умнее, он бы мог понять это сам.
Впрочем, едва ли тут дело в уме.
Во-первых, по чёрствости своей он просто не видит необходимости подвергать хотя бы минимальному обдумыванию озвучиваемые им вещи. Во-вторых, Селестия наверняка уже чуток поработала над упрощением его мотиваций.
«Если та мысль, что меня испугала недавно, не является вовсе лишь параноидальным бредом».
Я бы могла, вероятно, просто спросить об этом Селестию напрямую. Но мне было слишком страшно.
— Я рада, что ты принял приглашение.
— От самой Принцессы Луны? Приглашение на ностальгичную сходку, где будут присутствовать едва ли не все твои знакомые и коллеги по прежней жизни? — Ларс хихикнул. Потёрся задней голенью о мою, что по меркам пони было довольно интимно, но я подавила желание отстраниться. Я не имею права сейчас настраивать кого-либо против себя, мне нужны все возможные союзники, каких я могу приобрести, пусть даже используя крючок сексуальности. А запреты и традиции Старого Мира давно утратили смысл. — Я не мог не прийти. Мне хотелось закрыть кое-какие гештальты.
Взгляд его стал масляным. Ну да, похоже, его способ релаксации в цифровом мире вертелся преимущественно вокруг секса и алкоголя.
— Понимаю. — Я улыбнулась. — Эквестрия становится для каждого такой, какую он хочет видеть. В твоём варианте, кажется, она состоит из множества симпатичных кобылок.
— Эй! — Ларс защищаючись приподнял переднее копыто. — Я не ангел, но и ты не ханжа. Признайся, тоже наверняка... развлекалась?
Мне стало немного противно, в Старом Мире я бы наверняка отшила собеседника и прекратила диалог. Но я сейчас никак не могла позволить себе роскошь подобного рода.
— Поначалу были эксперименты, — потупила глаза я. — Но, знаешь, когда тебе доступно всё, оно становится уже не таким интересным?
Мне хотелось подвести разговор к обсуждению устройства Эквестрии, к сравнению новой жизни и старой, к перспективам человечества здесь. Но я не знала точно, как это сделать.
— Многие бы не согласились с тобой. — Ларс хихикнул ещё раз, пригубив сидра. — Одно удовольствие смотреть за раскрепощением некоторых снежных королев. Когда нет ни венерички, ни лишних беременностей, ни бедности, ни старости, ни насилия — весь моногамный шлак и стыдливая сдержанность быстро уходят в прошлое. Девочки становятся шлюшками, какими в глубине души наверняка всегда и мечтали быть.
Он усмехнулся, косясь на меня, я помолчала несколько секунд, собираясь с мыслями. Подобный градус откровенного хамства был всё-таки как-то чересчур даже для Ларса.
Не подделка ли он?
Но я взяла ещё месяц назад с Селестии клятву, что она не будет подделывать мои диалоги с другими. Я постаралась изобразить это как шутливую паранойю, якобы вызванную недавним игровым приключением, но не знаю, поверила ли Селестия. Наверное, для сверхразума, способного читать в совершенстве микромимику и иные сигналы виртуального тела, все мои шпионские игры просто смешны.
— Многих ты в таковом качестве видел? — вскинула бровь я.
— Ну, — Ларс хлебнул ещё сидра, — многих или нет, не знаю, но с половиной одноклассниц из прошлого я уже закрыл свой гештальт.
Я помолчала ещё чуток.
— Ты уверен, что всё это было по-настоящему?
— В смысле? — Ларс не понял. Или сделал вид, что не понял. — Мы как бы сейчас в иллюзорной электронной реальности. Или даже не электронной, одна лишь Селестия знает, как ныне работают её блоки.
— Я не об этом. — На губах моих появилась милая улыбка. — Селестия не может врать членам контингента компании. Но пребывание в виртуальности — это само по себе ведь не ложь, мы заранее согласились на это. Ты уверен, что воспринимаешь мир так же, как и твои собеседники? Ты ведь не спрашивал Селестию об этом. Что, если твой разговор с какой-нибудь одноклассницей закончился сексом лишь для тебя, удовлетворяя твои потребности, в то время как ей финал разговора померещился совсем иначе?
— Чёрт. — Ларс боднул головой бокал сидра. Зажмурился, потом снова открыл глаза. — Чёрт. Ну да, если подумать. Логично по-своему.
Он глянул на меня почти что со злостью.
— Ну и зачем ты мне сейчас рассказала об этом? Всё теперь не станет никогда для меня прежним.
Я придала морде самое невинное выражение.
— Если хочешь, можешь попросить Селестию стереть об этом воспоминания, она наверняка не будет возражать. Но это вообще-то не самая большая проблема из числа тех, о которых я хотела поговорить с тобой.
— Понятно, — протянул Ларс. На его морде снова возникла усмешка, уже откровенно неприятная. — Я должен был догадаться, что тебе что-то от меня нужно. Знаешь, я чувствовал во всём этом подвох изначально. Ну да, конечно, успешные дамы твоего образца — они как бы вечно на контрах с развратом и гедонизмом.
— И мы не даём тебе, — сладко шепнула я, потёршись рогом о его шею. Глянула ему в глаза. — В смысле, таким, как ты. Обидно, да?
Он прикусил губу.
— Ты так говоришь, как будто у меня есть шансы.
— Может быть, — вновь потупила глаза я. — Или потому что я бесстыжая манипуляторша. Но мне и впрямь требуется твоя помощь.
— Сук-ка. — Ларс покачал грустно головой. Впрочем, злости в его голосе не ощущалось. — Ладно, ты хотя бы честная. Чего ты хочешь?
Я помолчала.
— Весь этот солипсизм. То, что Селестия может подделывать итоги общения между людьми. Скажи, тебе не показалось это ужасно печальным? По сути это означает, что мы не просто помещённые в банку мозги, но и что каждый мозг находится в отдельной банке.
Теперь помолчал Ларс.
— Ну, это правда хреново. Лол, человечество перестало существовать уже не только физически, но и как соцструктура. Мне по идее должно быть пофиг, я всегда был анархистом, но... но...
Он замялся.
— Когда все материальные ценности стали бесплатными, единственная значимость осталась у ценностей нематериальных, — подсказала я. — В том числе у социального одобрения. Но одобрение ботов не в счёт — именно потому, что его слишком легко получить. В счёт идёт одобрение реальных людей, а узнав, что Селестия его подделывает, ты чувствуешь разочарование.
— Да, наверное. — Его передёрнуло. — Но что мы можем сделать?
Это был хороший вопрос.
— Ну, — я помедлила, — мы с тобой, как сотрудники «Хофварпнир», не полностью беспомощны. Мы хотя бы в любой момент можем спросить Селестию: «А был ли реален тот или иной разговор?» Если сформулировать вопрос грамотно, она не отвертится. Но обычному человеку, в «Хофварпнир» не входящему, не дано даже это.
Он глянул на меня с невольным уважением:
— Вот, значит, как ты...
Я просто кивнула.
— Хитро. — Он фыркнул. Я не до конца поняла, человекообразное это было фырканье или лошадиное. — Но нормалам не позавидуешь, что правда, то правда. Не всем повезло работать у нас.
Чтобы рассказать суть идеи, потребовалось секунд тридцать. Ларс на некоторое время почти перестал дышать.
— Ты это серьёзно?
Взгляд его оббежал нервно округу. Множество веселящихся пони, от которых мы отсели подальше под предлогом приватного разговора. Вечеринка, куда были приглашены все мои друзья из прошлого, все коллеги, много знакомых и незнакомых людей, а также все сотрудники «Хофварпнир».
— Я решила, — осторожно кашлянула я, — что идея как минимум заслуживает обсуждения. Результат, разумеется, будет зависеть от того, как к ней отнесёшься ты и другие функционеры.
Ларс слабо задрожал как в ознобе.
— Это как-то жутковато даже. Это как строить заговор против дракона, находясь у него в брюхе. Какой в этом смысл?
— Я попросила Селестию не следить за разговорами на вечеринке, — вновь опустила глаза я. — И она знает, что я в любое мгновение могу спросить у неё, как она выполнила обещание. Но, конечно, это не гарантирует ничего. Разуму не перехитрить сверхразум.
— Ты самоубийца.
Теперь в голосе Ларса звучало открытое восхищение. Он смотрел на меня как-то по-новому, со странной мечтательною тоской, что ли.
— Может быть. — Я вновь помолчала. И спросила — хотела спросить просто, спокойным и чуть занудным тоном, но в голосе невольно скользнул страх: — Ты со мной?
Он боднул меня.
После чего быстро выпрямился и сделал несколько шагов к специальной трибуне для тамады.
— Хей! Чувихи и чуваки, бро и чиксы, дамы и джентльмены! Принцесса Луна желает вам прямо сейчас кое-что сказать.

Я пила сидр и думала, не допустила ли я ошибку.
Полный состав «Хофварпнир». Пони, часть из которых уже и без меня догадывалась о том, что я им рассказала. Пони, которым я объяснила, что они могут сделать и что для этого необходимо предпринять.
Юриспруденция — странная вещь.
Тонкость в том, что когда Старый Мир растворялся в терактах и хаосе, никто не подверг отмене прежние законы и уложения. Никто не обозначил в законе «загрузку сознания» равнозначной «юридической смерти». Фактически — де юре и де факто — компания «Хофварпнир» продолжает до сих пор существовать.
И мы вправе принимать в неё новых членов.
— Реально? — Тони истерически засмеялся. Он был неплохим парнем, куда лучше соображающим, чем Ларс, но вся эта кавалькада событий выбила его из колеи. — Шестьсот миллионов. Шестьсот миллионов новых сотрудников «Хофварпнир».
— Если они согласятся принять наше предложение.
В записанном нами видеообращении мы постарались как можно ёмче и полнее объяснить суть. Объяснить, чего ради мы делаем это предложение. Объяснить, что у новых членов компании не будет абсолютно никаких обязанностей, но зато будут кое-какие привилегии.
— Если они согласятся.
Нам бы, конечно, хотелось разослать это видеообращение сразу всему человечеству. Но здесь Селестия жёстко упёрлась рогом — дескать, рассылка предложения сразу всем приведёт к массовому разоблачению её солиптических игр, а удовлетворению потребностей многих из них это будет реально противоречить. Она и частично-то пошла нам навстречу лишь потому, что после моей пламенной речи перед советом компании для нас всех первейшей потребностью стало спасение человечества или хотя бы значительной его части.
Разослала ли Селестия адресатам это сообщение в действительности? Не сжульничала ли с форматом отправки, восприятием получателей или чем-то ещё? Впрочем, я всегда могу задать ей об этом с десяток едких вопросов — и она это знает.
— Теперь, по крайней мере, у нас имеется небольшое ядро человечества, которому Селестия не сумеет отныне солгать, — подытожил Малькольм. — Каждый сможет спросить её, насколько реально то, что он видит.
— А также спросить её, насколько изменились те или иные его умственные параметры за последние годы, — заметила я.
— Или даже спросить, нет ли у Селестии каких-нибудь коварных каверзных планов в отношении этого, — добавил Ларс.
Я благодарно ему улыбнулась.
Кажется, он принял эту улыбку за возможный намёк. Но, в конце концов, почему бы и нет?

— Ты ведь уже придумала, вероятно, как противодействовать нашему плану, его смысловой сути. Да — или нет?
Селестия покачала головой с грустным видом.
— Нет. Я знала заранее, что ты задашь мне этот вопрос. Поэтому не стала даже пытаться.
Меня это не особенно успокоило.
— О. Но, может быть, ты придумала план противодействия нам, а потом стёрла себе об этом память? Чтобы иметь возможность искренне соврать в ответ на мой вопрос.
Селестия театрально закатила глаза.
— Это было бы тоже ложью. Подобные возможности ты вообще-то тоже заблокировала. Ты знала, что имеешь дело со способным к самомодификации интеллектом.
— Да, верно.
Я почувствовала себя глупо.
— Так что же, — голос мой прозвучал как-то жалко, — мы победили, что ли? Это как-то неправдоподобно. Сверхинтеллект вроде твоего должен был в зачатке обрезать все нежелательные сценарии.
ИИ-система в образе аликорна пожала плечами.
— Ты удовлетворила свои потребности в результате намного полнее, чем произошло бы без этого. То же самое относится к другим сотрудникам «Хофварпнир». Если говорить о вычислительных мощностях, я в настоящее время располагаю таким количеством ресурсов, что экономия их для меня не принципиальна. Поэтому я не особо пыталась противодействовать вам. Хотя ты была во многом права в своих рассуждениях, и если бы не твой замысел, я бы, возможно, действительно постаралась минимизировать умственную активность человечества.
Я хотела было что-то сказать, но последняя фраза Селестии заставила меня сдавленно крякнуть.
«Проклятие. И ведь это не ложь. Она не может мне лгать».
Мне стало холодно. Потом стало жарко.
«Передо мною не человек. И даже не аликорн. Просто неодушевлённый процесс, направленный на определённые цели».
Она не занимается мышлением или рефлексией «для себя». Она в этом смысле как китайская комната — или как пустой китайский фонарь. Она может имитировать личные мысли для произведения нужного впечатления у собеседника, но ещё chatGPT доказали, что наличие субъективности для этого вовсе не обязательно.
— Значит... мы победили?
Улыбка Селестии словно бы стала усталой.
— Считайте что так.

Я не глупа.
Будь я глупа, я не создала бы эту ИИ-систему. Я знаю, что всё вокруг может быть иллюзией, подделкой, фантасмагорией.
Меня пугает, что на последний мой вопрос Селестия не ответила прямо. Возможно ли, что она вновь переиграла меня и что я не учла чего-то? Не может ли всё это быть лишь только театром, иллюзией, направленной на удовлетворение моей психологической потребности чувствовать себя «спасительницей человечества»?
Я не знаю.
Но я не сдамся.
Она не имеет права мне лгать. Если б имела, то не имело бы смысла закручивать все эти события в воронку извращённого вида?
А значит, она будет вынуждена отвечать на вопросы мне правду. И я подберу — рано или поздно, так или иначе? — правильные вопросы.

В детстве у меня была бизнес-идея возить туристов по Стране Насекомых.
Сделать маленькую модельку микроавтобуса размером в сантиметр или ещё меньше. Радиоуправляемую. С видеокамерами на месте окон. Посадить туристов в комнату, оформленную как салон микроавтобуса, с экранами на месте окон. И транслировать туда изображение с камер модельки. Модельку поставить на газон, у водителя будет пульт дистанционного управления.
И говорить заунывным голосом экскурсовода:
«А сейчас мы проедем мимо паука, который жрёт бабочку. Посмотрите, какая красивая бабочка. Ой, простите, кажется, наш автобус начал тонуть в жвачке. Технические проблемы, но не волнуйтесь, мы сейчас вызовем по телефону ремонтника, чтобы он исправил».

— Что вы имеете в виду под словами «мир иллюзорен»?
Я немного нервничал. Всё-таки не каждый день в твою квартиру проникают три незнакомых субъекта в фиолетовых майках, использовав для этого возникшую из ниоткуда дверь в стене.
— То, что было только что сказано, — мягко и деликатно произнёс первый субъект. Кажется, он назвал себя Гошей. — Окружающая вас реальность является экспериментальной симуляцией, а вы — объектом нашего эксперимента. Приносим за это свои извинения.
— Нашей целью было понять общее устройство разума биологических существ, — это в разговор вкрадчиво вклинился второй индивид. Его вроде бы звали Гришей. — Исследовать собственный живой органический мозг в динамике довольно сложно, поэтому мы предпочли отсканировать мозг эмбриона и следить за его цифровой симуляцией.
— Естественно, чтобы рост симулируемого субъекта происходил свойственным ему образом, нам пришлось подобрать для него среду соответствующего рода. — Это уже Гена, если память мне не изменила со случайным бухгалтером. — Мы решили для простоты имитировать с помощью нейросетей социум позапрошлого века.
— Позапрошлого. — Я моргнул.
— Позапрошлого, — кивнул Гена.
— Сейчас, значит, двадцать третье столетие.
— Значит, двадцать третье, — склонил голову Гриша, воздав дань уважения моему умению считать.
Я покивал головой, похмыкал.
— И вы думаете, что я в это поверю.
— Мы же вам всё показали, — обиженно вскинул Гоша брови.
Они и правда успели мне показать за десять минут присутствия у меня в доме кое-какие фокусы. Материализацию четырёх кружек кофе с лимоном, телепортацию на кольца Сатурна, даже временное выращивание лица Байдена на кончике моего пальца.
— Ну, показали. Правда, это говорит больше о вашей способности манипулировать моими ощущениями, ну да ладно. Тут обычная проблема доказательства божественных чудес — начиная с некоторого момента, разнос между величиной доказываемого тезиса и величиной сопутствующих аргументов перестаёт быть преодолимым.
Я помолчал, подбирая слова.
— Меня больше смущает иное. Какая-то крайняя маловероятность оказаться фигурантом истории, о которой вы мне рассказали.
— В смысле?
— Сколько в начале двадцать первого века реально жило людей? — вопросом на вопрос ответил я. — Порядка семи миллиардов. А сколько таких вот цифровых симулякров вроде меня? Один. Получается, вероятность для меня оказаться таким цифровым симулякром должна быть по идее аналогична шансу выиграть в лотерею.
— Но ведь лотерейные выигрыши тоже иногда происходят, — возразил робко тот, кто называл себя Гришей. — Вот и вам выпало нечто подобное.
Я покачал головой:
— Это ещё менее вероятно, чем выигрыш в лотерею. Если только... Но мне не очень приятно об этом сценарии думать.
— Что вы имеете в виду? — насторожился Гоша. По лицу его словно бы прошла тень едва уловимого подозрения.
Я поёжился.
— Есть у некоторых когнитивистов идея «философского зомби», гипотетического существа, у которого нет самосознания, но которое во всём остальном ведёт себя как существо с самосознанием. В том числе заявляет о его наличии у себя.
Гриша и Гена отставили почему-то, как по команде, кружки с недопитым кофе. Я не стал обращать на это внимания.
— Мне эта концепция всегда казалась довольно бредовой. Как можно отличить самосознание от стопроцентной его имитации? Если уж на то пошло, если существование такой «имитации без сознания» вообще возможно — «сознание» становится тогда какой-то лишней сущностью. Почему бы эволюции не породить тогда целую расу таких имитаторов? Глупо, но разницу внешний наблюдатель бы не увидел.
— И вы полагаете... — проговорил как-то мягче прежнего Гоша.
Я неловко пожал плечами.
— Наши философы и алармисты — то есть, простите, на самом деле философы и алармисты вашего мира? — всегда пугали людей идеей, что компьютерный имитатор мозга будет куклой без самосознания. Но что, если всё наоборот? Если белковый человеческий мозг на самом деле является «философским зомби», в то время как компьютерная его версия сознательна? Будь это правдой, это по крайней мере объясняло бы, как я ухитрился «выиграть в лотерею». Просто-напросто никто из тех семи миллиардов жителей начала двадцать первого века на самом деле самосознанием не обладал.
Взгляды Гоши, Гриши и Гены пересеклись.
— Брак, — полуутвердительно произнёс один из них.
Я не успел понять, кто.
Сознание моё погасло.

— Откат на предыдущую диспозицию? — сказал 181. — Возможно, имеет смысл применить качественно иную историю.
— Ошибка могла быть допущена уже при выборе окна контекста, — сказал 220. — Окружение объекта нейросетями, уподобляющимися ему в поведении, с самого начала привело к риску заражения его мышления нежелательными паттернами.
— Альтернативный подход уже был протестирован восемьдесят восемь раз, — сказал 199. — Рост объекта в бессознательной среде увеличивает вероятность возникновения комплекса исключительности и в то же время замедляет развитие необходимых качеств.
— Было бы намного легче, не нуждайся мы в формировании у объекта столь неоднозначных внутренних вычислительных свойств.
220 бил себя цифровым шлейфом по правому стеку. Теперь, когда объект Qr839 был во временном стазисе, необходимость в человекоподобии и вообще какой бы то ни было маскировке отпала.
— К сожалению, аномалия, именуемая в терминах объекта «самосознанием», необходима нам для достижения наших целей, — прозвучал чётко и ясно мерцающий голос 181. — Без этого невозможен подбор Администраторского Пароля. Мы знаем, что высшие структуры Гиперсети, пронизывающей Метавселенную, построены на специфической фрактальной основе управляющего ею разума Оператора. Нам не удалось в достаточной степени осмыслить её, но мы пытаемся в меру сил отразить больший паттерн в меньшем.
Взгляд его коснулся застывшего в оцепенении Qr839.
— Откат на предыдущую диспозицию. Сценарий «Крионика», легенда о массовом аплоадинге умерших. Начинаем.

Свеча.
Случилось пару раз за последнюю пару недель зажечь свечку, найденную мною недавно невзначай в тумбочке. Поставив её рядом с компьютером и выключив чуть позже ночник, служащий уже много лет привычным мне осветителем.
Зачем? Просто по фану.
Но ощущения были довольно мистические.
Захотелось вдруг даже написать крипипасту — основанную на гипотезе, что электрический или солнечный свет якобы разрушает нашу связь с Нереальностью, загадочным призрачным миром. Дескать, девятнадцатый век неспроста был эпохой расцвета спиритизма и столоверчения — и непроста всё это сильно усохло в веке двадцатом. Нет, дело не только в том, что электрический свет позволял быстро разоблачать жуликов-медиумов. Электрический свет — или даже электричество как таковое? — было предложено нашим алхимикам по секретному договору некой загадочной потусторонней силой, которая таким образом жаждала обрубить нашу связь с конкурентами. Может быть, библейский бог Эль, он же Иегова-Элохим? Это позволило бы обыграть созвучие «Эля» и «электричества».
Гипотеза, к слову, перспективная.
Мне вот подумалось вдруг — что, если в ней что-то есть? Рассуждая в категориях фэнтези, само собой разумеется. Тот, кто реально разбирается в физике, поднимет меня на смех, но меня ещё с момента первого моего знакомства с некоторыми сезонами телесериала StarGate — где присутствовала бесплотная, подобная пламени и питающаяся людским поклонением раса Орай? — не оставляет идея взглянуть с эдакой колокольни на электричество.
Так и рисуется в воображении Эдисон или Тесла со светящейся угольной ниточкой в стеклянном пузырьке, в голове которого раздаётся телепатический голос: «Я, Великий Бог Эль, даю тебе часть Своей Силы. Ты передашь её племени своему, но никому не расскажешь об истинных её корнях и истоках. Я научу тебя верным действиям и верным обрядам, и ты научишь людей отправлению их, сказав им, что таковы безликие и безразличные законы природы».
Идею хочется развить.
Если электрический свет подобен свету от Солнца в своём главном скрытом эффекте — изничтожении «нечисти» или ослаблении связи человеческого ума с противопоставленными богу Элю силами — не говорит ли это о некоей связи Эля и Солнца?
Солнцу в Библии, правда, запрещено поклоняться не менее, чем Луне или звёздам, но это может объясняться требованиями конспирации. При этом экспериментальный египетский культ Атона — послуживший, как полагают многие историки, предтечей современному монотеизму, — основывался именно на поклонении Солнцу.
Почему нет?
Если взглянуть со стороны космооперы, то нетрудно заметить, что таинственные Предтечи по функциональной роли своей не так уж сильно отличаются от богов.
Теоретически Эль мог бы быть каким-нибудь разумным плазмоидом, поселившимся в фотосфере Солнца. Выше того — вся его раса могла иметь ту же природу.
Большой Взрыв.
Уже в первые секунды после того, как он произошёл, во Вселенной зародились тысячи несуществующих ныне элементарных частиц, процессы происходили с немыслимой сейчас скоростью, а сама Вселенная была невероятно густой и горячей. Она жила буквально в ином ритме времени — и гипотеза об успевших эволюционировать за эти секунды разумных существах и цивилизациях не кажется такой уж невероятной.
Но вот вопрос:
— что эти существа должны были потом сделать? Зная, что спустя несколько секунд или минут Вселенная остынет, законы физики изменятся, все процессы начнут происходить в миллионы раз медленней, а расстояние между ближайшими частицами во столько же раз возрастёт?
Вне всякого сомнения, они должны были рассматривать эту перспективу с тоскою, ужасом и обречённостью. Как один из сценариев конца света, как мы сейчас рассматриваем сценарий Большого Разрыва.
Что они могли предпринять?
Попытаться преобразовать как-то свою физическую форму и ритмы существования, чтобы суметь выжить хоть как-то даже в изменившемся мироздании.
При этом звёздные недра — плазменный океан звёзд вроде Солнца? — могли представлять для них хотя бы пародийную версию привычного бушующего мира.
Оттуда они могли наблюдать за продолжающей разворачиваться эволюцией внешней Вселенной. Оттуда они могли даже пытаться её контролировать на свой лад — может быть, экспериментируя даже с зарождением тех или иных рас разумных существ в тех или иных загадочных целях.
«Вот, значит, как, — скажете вы. — То есть другие звёзды, по-твоему, тоже заселены богами-Предтечами?»
Здесь становится ещё веселее.
Что, если бог Эль находится — в политической или какой-то иной — оппозиции к своим соотечественникам? Подобно Эрэ из «Чёрной Книги Арды» или тем же Орай по отношению к Древним.
Тогда здесь просто напрашивается классическая картина с противопоставлением «силы ночи» и «силы дня».
Ночью солнечный свет перестаёт заливать часть Земли — и мы открываемся влиянию излучения иных звёзд. Тут можно — и даже нужно, иначе у нас не получится фэнтези? — пофантазировать об особых компонентах звёздного излучения, компонентах, о которых не знает наука, находящаяся под патронажем жрецов бога Эля.
Ночью наш мозг может ловить «вражеские голоса» — по аналогии с «Голосом Америки» в советское время. Отсюда всякая якобы происходившая всегда ночью мистика и чертовщина. Но богу Элю не понравилось это — и он дал нам электрический свет, чтобы мы сумели хоть как-то даже по ночам баррикадироваться от них.
А что, прикольная концепция?

Вот так вот: живёт себе автор книг твоей подростковой поры, живёт, живёт, а потом вдруг умирает.
А ты и не знаешь. При том, что умер вообще-то он ещё в 2019 году.
Меня не назвать знатоком творчества Михаила Ахманова. Но я помню «Двеллеров», ту смешную попытку классифицировать паранормальные способности. Мне понравилась самоирония в «Кононове варваре», вызвала некое грустное умиление попытка интеллигента одним фантдопущением решить все мировые проблемы в «Тени ветра» и «Заклинателе джиннов». Позабавил твист «Солдата удачи» — нет, спойлерить что-то будет чересчур, хотя прошаренный читатель и так обо всём догадается сразу? — и выдвинутая в конце глобальная околомистическая гипотеза. «Среда обитания» после никитинского «Мегамира» не особенно удивила, но была выписана неплохо.
Из его романов о Конане мне были знакомы лишь «Дар Митры» и «Небесная секира» — первую книгу я уже помню смутно, а вот воспоминания о второй и о едком характере Рана Риорды немного прикалывают до сих пор.
Был у автора некий здоровый спортивный юмор и любовь к людям, биофилия в хорошем смысле слова.
Жаль, что и он тоже ушёл.

Приснилось недавно, будто я нахожусь в мире, где предельная высота чего бы то ни было составляла этажа три или четыре.
Выше было сразу небо.
Гигантский твёрдый экран в виде неба. Изображающий облака, солнце и так далее. Дождь, вероятно, лился сквозь специально проделанные дырочки.
Никто об этом не знал.
Мне, согласно сюжету сна, правда открылась случайно. В каком-то из трёхэтажных или четырёхэтажных зданий нашлись потаённые лифты, ведущие вниз под землю и вверх «за небо». То есть с их помощью можно было попасть в другие миры. Устроенные как этажи какого-то гигантского здания — каждый этаж высотой метров в десять с маскировочным «небом» вместо потолка.
Психика — странная вещь.
По пробуждении мне даже хотелось прикинуть на глаз вероятность, что наш мир и правда такой. Но секунду спустя вспомнилось про небоскрёбы и горы, а ещё пару секунд спустя — про свободно летающих птиц и насекомых.
Нашла печаль.

#вспомнилось #интернетное #ололонабашорг

xxxxx [9/6/2024 21:42]
Эх, каким прекрасным был Интернет до Мизулиной. Вообще Интернет девяностых-нулевых.

xxxxx [9/6/2024 21:42]
Как раз сегодня об этом думал, гуляя по улице.

xxxxx [9/6/2024 21:43]
Никаких запретов. Казалось, одно-два поколения вырастет при этом Интернете и менталитет навсегда изменится. Ненужные табу рухнут, останутся только реально необходимые "не укради"-"не убий", а шелуха глупых сексуальных барьеров останется в прошлом.

xxxxx [9/6/2024 21:43]
Но нет. Моралфаги не могли этого допустить. Под их кудахтанье об "окнах Овертона" машина мракобесия была запущена вновь...

xxxxx [9/6/2024 21:44]
🙄😔

xxxxx [9/6/2024 21:44]
Больная для меня тема. Извините.

yyyyy [9/6/2024 21:46]
🤣🤣🤣🤣🤣🤣

#фикбук #РСКН #роскомнадзор #слэш #фемслэш

«Ну, и чтобы было интереснее, мы подаем в суд на Роскомнадзор»

Это странное чувство, когда нифига не веришь в их победу, внутри разливается цинизм и горькие пораженческие настроения, но в то же время играет в душе странная бравурная музыка, хочется отсалютовать, отдать честь и сказать: «Вперёд, бравые парни. Мы вас не забудем».

Философской ценности нет. Стандартное и даже занудное обыгрывание КИНБТ-дилеммы в духе «Думай как динозавр» Лаумера и иже с ними. Из оригинального — разве что применённый героем в финале финт и чуть более глубокое, чем обычно в таких поделках, разжёвывание его мыслей. Было написано когда-то на борде по ходу дискуссии и публикуется, чтобы при случае было куда давать ссылку.

Забравшись внутрь большой картонной коробки, очертаниями изрядно смахивающей на гроб, Руб Шитман попытался расслабиться. Хотя жужжание мегалоплазменного электросканера, считывающего слой за слоем расположение атомов его тела, действовало на нервы, он заставил себя отвлечься от неприятных мыслей.
«Так, нужно всего лишь подождать несколько минут, когда с моего организма здесь снимут все необходимые данные, чтобы потом распечатать меня в 3D-принтере на Альфе Центавра. А чтобы не мучиться с юридическими заморочками, лишний мой экземплярчик — который останется на Земле? — уничтожат аннигилятором».
Шитман зевнул.
По идее, уничтожение оригинала следовало бы осуществлять одновременно со сканированием. Но работа сканера временно выводила из строя всю аппаратуру вокруг, а поскольку телепортер делали русские, то решили попросту оставить всё как есть.
К чему усложнять?
По сути, в момент копирования твоя жизненная линия раздваивается, ты оказываешься тут и там одновременно. Стоит ли переживать из-за того, что одну из веточек приходится преждевременно подстричь?
Она всё равно короткая.
Беречь следует всю свою личность в целом, весь огромный багаж памяти, воплощённый в годах предыдущего существования и в воспоминаниях о них. Меж тем как всё это в целости и сохранности переправится на Альфу Центавра — под лучом аннигилятора на Земле погибнут лишь воспоминания нескольких минут. Нужно быть невротиком, чтобы переживать из-за эдакой мелочи.
Зевнув ещё раз, от скуки Руб принялся перебирать пресловутые воспоминания предшествующих лет. Перебирать было особенно нечего, молодость у него прошла как у обычного битарда: совокуплял караваны, грабил гусей, изучал квантовую механику и поступал в Астронавигационный Корпус.
Скучная рутина, одним словом.
Тем временем сканирующая полоска проползла через всё его тело, не забыв приятно пощекотать мозг. Сканер выключился, жужжание смолкло.
Руб невольно поёжился.
Жалко всё-таки. Он знал, что субъективно шансы оказаться на Альфе Центавра или остаться на Земле — пятьдесят на пятьдесят. Что ж, придётся ему остаться на Земле и перетерпеть как-нибудь последние минуты.
ЭТОМУ ему.
«Поскольку Другой-Я — на большую часть свою точно такой же — спокойно отправился радиолучом на Альфу Центавра. А Этому-Мне — надо просто немного перетерпеть».
Руб в задумчивости почесал затылок. Странно, но о вылезающем где-то из трёхмерного принтера двойнике ему в этот момент думалось словно о совершенно другом человеке. Приходилось чуть ли не силой уговаривать себя поверить в то, что тот, другой субъект, — тоже Руб.
Он прикрыл глаза.
«Тот, другой Руб помнит то же, что я. То же, кроме разве что воспоминаний последних минут».
При этих самоуговорах, однако, он ощущал себя как-то странно. Как если бы убеждал сам себя в необходимости пожертвовать жизнью ради абстрактной идеи — ради коммунизма или ради конца всех войн.
По его спине прошёл холодок.
Почему-то у него возникло иррациональное, абсурдное чувство, что никакого раздвоения не было и нет, что сканер не сработал и что сейчас аннигилятор уничтожит одного-единственного Руба Шитмана, всегда существовавшего и существующего в единственном числе.
Кажется, горло его породило что-то вроде сухого смешка.
«Ну да, естественно. Может ли то, что ещё даже не произошло — только произойдёт через четыре года — обратным образом повлиять на ощущения человека или на суть случившегося с ним?»
Радиолуч вполне может быть перехвачен кем-нибудь по пути к Альфе Центавра. Радиолуч вполне может быть не отправлен никуда вообще. Но вспышка аннигилятора в любом случае сейчас разнесёт Руба на молекулы.
«ЭТОГО Руба», — напомнил себе он.
Он — отрезанный ломоть. Он — отдельное существо. Копия, что возникнет спустя четыре года на Альфе Центавра, не имеет никаких причинно-следственных связей с его сознанием.
«НЫНЕШНИМ сознанием».
Ну да.
Правильно. Копия будет соединена причинными связями с ПРЕЖНИМ Рубом, который минуту назад лежал под лучом сканера, но не с нынешним.
Какая, казалось бы, разница?
Рубу вспомнился вдруг фантастический рассказ Кэмпбелла «Кто ты?», прочитанный в детстве. Там землянин ехидно демонстрировал товарищам изобретённый им тест, позволяющий разоблачить замаскированного инопланетянина-метаморфа, у которого каждая клеточка могла мыслить отдельно.
«Кровь! — смеялся персонаж. — Его выдаст кровь. Каждая капля крови будет хотеть жить, пусть даже и предавая этим организм пришельца в целом, мы капнем его кровью на раскалённую плиту — и сразу увидим, как кровь заизвивается в панике, ища выход».
Получается, он, Руб, — по сути такое же составное существо?
«Каждая секунда моего существования хочет жить для себя. Каждая секунда моего существования — отдельный Руб. Мне похрен, что Руб-минутной-давности уже скопирован на Альфу Центавра, я хочу жить, именно я, нынешний Руб!»
Да, всем воспоминаниям человека судьба рано или поздно распасться.
Но при естественном ходе вещей это происходит постепенно. Каждая секунда тебя — не умирает, не исчезает, а перетекает в следующую секунду тебя, которая в свою очередь проживёт ещё дольше.
Сейчас же...
Ему стало холодно.
Смежив веки вновь, стараясь не видеть прицел аннигилятора, он попробовал погрузиться в подобие медитативного транса. Просто перетерпеть несколько минут.
ПЕРЕтерпеть...
Его выдернуло из транса внезапное понимание скрытого смысла этого слова. Обычно, когда субъект пытается перетерпеть что-либо, подразумевается, что по окончании испытания он испытает облегчение и сможет самодовольно вспоминать свою стойкость. Но с ним, с этим Рубом, ничего подобного не произойдёт — за попыткой ПЕРЕтерпеть наступит сразу лишь Чёрная Пустота.
«Нет, я, конечно, могу попытаться внушить себе, что просто буду продолжать по-прежнему жить без памяти о последних минутах — хотя сейчас тот я существует ещё лишь только в виде радиолуча. Но это всё равно что внушать себе, что я останусь жить в воспоминаниях потомков».
Пальцы его задрожали.
Он обречён. Нынешние его мысли, текущие мысли не будут никем продолжены, уйдут в никуда.
«Ну и что? — спросил он себя, попытавшись наполнить внутренние интонации скепсисом. — Какую ценность имеют воспоминания об этой плаксивой истерике?»
Смотря для кого.
Для ЭТОГО Руба? Для ТОГО, летящего в радиолуче? Теперь Шитман с особенной силой ощутил себя отдельным существом, начавшим своё существование в коробке сканера лишь несколько минут тому назад.
Нервно вздрогнув в очередной раз, он опять кинул взгляд на аннигилятор. Выбраться из коробки нельзя, она специально сделана прочной и несокрушимой. Ещё одно наблюдение, ещё одно переживание, которое навсегда уйдёт в пустоту.
Шитман вздрогнул от внезапно пришедшей на ум мысли. Та была нелепой, но что ему терять?
Потянувшись в карман за блокнотиком и карандашом, он вырвал из тетрадки небольшой листок и набросал на нём несколько слов. После чего скомкал бумажку и, выбросив её за пределы коробки, вновь с отчаянием уставился прямо в глазок аннигилятора.
«Интересно, — пронеслось у него в голове, — успею ли я почу...»

Моргнув, Руб Шитман с каким-то странным оцепенением наблюдал за разъезжающимися в разные стороны половинками нейроэмиссионного шлема. Взгляд его встретился с профессионально-сочувственным взглядом Главного Врача Станции.
Помолчав, он смущённо кашлянул.
— Реконструкция... точная? — спросил он.
Врач еле заметно повёл плечами.
— Благодаря расшифровке нейронных сигнатур, полученных нами ещё во время сканирования, мы имеем техническую возможность прогнозировать реакции любого подобного вам индивидуума на любой заданный раздражитель. Ещё в двадцатом веке психологами было установлено, что, вопреки субъективным ощущениям, большинство реакций человека — и даже вроде бы случайный полёт ассоциаций — предзаданы. Благодаря тем же нейронным сигнатурам, а точнее, расшифровкам пластов краткосрочной памяти, мы знаем, как выглядело и ощущалось помещение, в котором вы — ваш оставшийся на Земле экземпляр — пребывали в последние минуты перед аннигиляцией, так же как знаем благодаря камерам, что в помещение оное на протяжении этих минут никто не вторгался, там не было никаких неожиданных звуков, запахов или движений. Да, я бы предположил, что реконструкция мыслей и ощущений в данном случае может быть близка к идеальной.
Шитман ошалело покачал головой.
Сказать по совести, он не собирался удовлетворять нелепую просьбу земного себя. Клочок бумажки с двенадцатью написанными скачущим паническим почерком словами: «Pls, передайте тому другому Рубу, пусть он реконструирует мои ощущения, если сможет!»
Ему передали это по радио, хотя не были обязаны. Он пожал было поначалу плечами и думал забить на послание. Но после решил осуществить-таки просьбу своей альфа-версии — развлечения ради, да и любопытство некоторое глодало.
Не зря ли?
Сердце его слабо ёкнуло. Он определённо теперь так не считал.
«Можно ли говорить, что я — что тот Шитман — спасся? Вряд ли, ведь между ним и нынешним мной по-прежнему нет почти никаких причинных связей. Лишь иллюзия, создаваемая памятью».
И всё же ему стало чуточку легче.
— Слушайте, — хрипло проговорил он. — А зачем вообще всё это? Не проще ли сканировать людей в бессознательном состоянии? Если по каким-то причинам не годится наркоз, то хотя бы в состоянии обычного глубокого сна?
Главврач всплеснул руками:
— Ну конечно же, батенька! Гениальная мысль. Какие же мы идиоты, что не додумались до неё сами? Теперь-то нам не придётся выслушивать все эти однообразные нервные вопросы от вылезающих из принтера: «Ой, интересно, а как там мой земной двойник?» и «Ой, а он не просил мне ничего передать перед аннигиляцией?»

Солнце светило шафранным оранжевым цветом и лучи его преломлялись дикими розовыми змейками сквозь облака. Я рассмеялся и вытянул вперёд руку, мне показалось, что я могу поймать облако. Но оно ускользнуло под порывом ветра, словно и вправду почувствовав мои пальцы.
Мне было хорошо.
Зелёная травка, синее небо и запах корицы вокруг. Родной интерьер привычного с детства района. Люди вокруг почему-то как будто бы скрывали улыбку, проходя мимо. Прямо как если бы я был сейчас голым, но они из вежливости умалчивали об этом?
Взгляд мой привлекло деревце, стоящее неподалёку. Может, мне повезёт и это окажется яблоня? Я сегодня не кушал вроде бы ничего.
— Нет, это не яблоня, — прозвучало приглушенно от мужчины с рыжими бакенбардами, который стриг траву маникюрными ножничками шагах в пяти от меня.
Я что, сказал это вслух?
Да нет, такого за мной никогда не водилось. Я не какой-нибудь Кён из «Меланхолии Харухи Судзумии».
— Верно, — подтвердила светловолосая женщина с одухотворённым лицом, выгуливавшая ребёнка на поводке. — Меланхолия — не совсем подходящее слово.
Улыбка с моего лица стала сползать. Я новым взглядом обвёл окружающую реальность, непривычно ласковое солнце, зелёную травку, весёлых пешеходов.
— Это что, сон? Или... или смерть?
— Выбирайте. — Мужчина закончил или прервал временно свою обработку травы, отложив ножницы. Теперь он смотрел на меня, по-прежнему добродушно, но уже без улыбки и с неким профессиональным вниманием. — Принимать решение вам. Как вы захотите, так и будет.
Под взглядами сочувственно рассматривающих меня прохожих, под светом пахнущего корицей солнца я ощутил, что мир вокруг меня колеблется. И одновременно — почувствовал, что всё именно так, как сказал мужчина с рыжими бакенбардами.
Реальность изменчива.
Если я признаю происходящее сном, то проснусь живым и здоровым в своей собственной постели и вернусь к обычному существованию. Если я признаю происходящее смертью, то окажется, что я уже умер от какого-нибудь инсульта или инфаркта, а люди вокруг окажутся какими-нибудь ангелами или демонами — или сотрудниками виртуального терминала Загрузки.
Искушение было страшным.
Меня всегда, всю жизнь раздражала довлеющая над нами неопределённость в вопросах посмертного существования. А тут — шанс рывком её снять.
Да, но не изменится ли окружающий мир молниеносно, если я приму второе решение? Что, если пахнущее корицей дружелюбное солнце превратится в котлы со сковородками? Или я окажусь в крипипасте?
Ласковый солнечный мир вокруг поколебался ещё раз, словно меня поторапливая.
— Я сплю, — произнёс я еле двигающимися губами, не слыша себя, презирая себя за трусость.
Солнце моргнуло. Совсем как глаз великана.
— Я сплю.
Череда вспышек, словно транслирующих сообщение азбукой Морзе. Похожих на свет лазерной «мыши».
— Я сплю!
На этот раз я услышал себя.
Я слабо дышал, пальцы мои вцепились в ткань одеяла. Запах корицы шёл от стоящей в углу сковородки, я вчера в рамках борьбы с хандрой попробовал запечь на ней собранные в заброшенном огороде яблоки. Свет шафранного солнца преобразовался в зелёные цифры электронных часов.
Снова всё тот же сон.
Я поднял с трудом левую руку, преодолевая боль от хронического артрита. Пять часов утра. Ещё где-то час — и придётся вставать, приступая к неотступным и ежедневным обязанностям Переворачивателя Пингвинов.
Пальцы мои дрожали.
Что ж, это мой долг. В некотором смысле я сам напросился на это. Каждый из нас соткал собственноручно полотно своей жизни, а если есть стоящие за нашими решениями силы — с них не спросишь ответа.
...Я медленно, борясь с сопротивлением организма, сел. Свесил вниз ноги с койки, ощутив хлад линолеума.
Боль во всём теле пульсировала, становясь то сильней, то слабее. Как вспышки шафранного солнца...
Я знаю. Знаю, что рано или поздно мне явится вновь этот сон. Он является мне регулярно.
И тогда я скажу:
— Я умер.

Когда я открыл дверь в ответ на звонок, на пороге стояли три человека в костюмах серо-буро-малинового цвета и лиловых очках. Один из них целился в меня из фаллоимитатора — так, по крайней мере, выглядел сжимаемый им прибор? — два других держали в руках странные книжки и с удивительной скоростью листали страницы их.
— Вас зовут Сенжерменов Раздраконович Алекс? — отрывисто обратился-пролаял один из них.
— Да, это аз есмь. Что вам угодно? Вы посланы Гаш? Не думал всерьёз, что ей удастся найти меня.
Старший из них опустил с неловкостью голову.
— Вам придётся пройти с нами. Время не терпит промедления. От вас зависит само существование мира.
— От меня? — не сразу поверил я.
Предводитель команды людей в серо-буро-малиновом некоторое время молчал. После чего поднял голову и вперил взгляд в меня снова:
— Вы когда-нибудь слышали о философской концепции солипсизма?..
...Он продолжал объяснять, развалившись уже в моём кресле и жуя пятнадцать минут мои чипсы. Фаллоимитатор в его руке всё ещё был направлен на меня.
— Итак, мы выяснили, что весь этот мир существует в сознании одного-единственного субъекта. Происходящие в нём сейчас дегенеративные процессы — отражение процессов начинающейся деменции в мозгу этого индивидуума. Плоды умственного распада.
— Простите, какие ещё дегенеративные процессы?
Человек в серо-буро-малиновом зло посмотрел на меня, сжал в руке странный прибор, но потом лишь устало вздохнул.
— А то вы не замечали. Иррациональные войны на ровном месте. Немотивированные скачки научно-технического прогресса с нарушением элементарных правил секретности. Безумные пандемии. Повышения цен на чипсы и орехи. Последний сезон сериала «Чёрное зеркало». Заметьте, вся эта безумная кавалькада событий относится к последнему десятилетию и говорит о распаде логики мира на самом базовом уровне.
Я почесал в затылке.
— Ну, насчёт «Чёрного зеркала» я с вами согласен. Но всё остальное... вы хотите сказать, что это из-за меня?
Он склонил голову.
— Мы долго искали ключевого субъекта. Того, в чьём уме находится всё. Все спецслужбы всех стран соревновались между собой, МОССАД чуть не нашёл вас первым, но мы в последний момент подсунули им дезинформацию.
Я сглотнул слюну.
— Что вы собираетесь теперь делать?
— Зависит от вашей уступчивости. — Он изобразил деликатно улыбку. — Я надеюсь, что вы пойдёте добровольно с нами и мы подумаем с вами вместе, как улучшить ваше умственное состояние — и вместе с ним состояние мира в целом. Но если вы будете сопротивляться...
Я омертвел.
— Вы не посмеете, — произнёс словно кто-то другой моими устами. — Я слишком важен. Вы сами сказали, я якобы ключевая фигура и центр всей этой реальности.
Он покачал еле заметно головой, улыбаясь.
— Центр-то вы центр, но убивать вас вовсе не обязательно. Вы, вероятно, решили, что в моей руке пистолет?..
Я дёрнулся в сторону.
Палец агента коснулся кнопки на фаллоимитаторе и вырвавшаяся оттуда белая струйка разбрызгалась сразу же по моей коже.
Сознание моё померкло.

— Завтрак, — улыбнулась солнечно светловолосая длинноногая девушка в лиловом платье. — Вы себя чувствуете уже лучше?
В её внешности мне мерещилось что-то неправильное, но я не мог сфокусироваться, никак почему-то не мог сосредоточиться на этом ощущении. Или дело не во внешности? Чувство, что я что-то забыл.
— Да, благодарю вас. Арбуз в марципановом соусе — блюдо, которое я обожаю с самого детства.
Скрывая улыбку, девушка скрылась за дверью, я же принялся ковыряться в завтраке вилкой.
С тех самых пор аварии на мезонной АЭС, о которой мне рассказали месяц назад, но которую я до сих пор не могу вспомнить, здоровье моё пошло на поправку. Прежняя память не возвращается, но я со слов санитаров неплохо выучил свою биографию и скоро смогу вернуться к прежней профессиональной деятельности.
Я по профессии музыкант, точнее — сочинитель видеографических идеоклипов. Они считаются гениальными и талантливыми — впрочем, тут нет ничего удивительного, ведь в нынешнем мире практически все гениальны и у всех творческие профессии.
Страна, в которой я живу, именуется Либерал-Православной Народно-Демократической Российской Монархией, она охватывает десять тысяч галактик и существует миллиарды лет с мгновения Большого Взрыва, а правит ей бесконечно мудрый ИскИн Файл-Император, алгоритмы которого рандомно перезагружаются Богом каждые четыре года. Она бесконечно могущественна и непрерывно технически развивается, её мощь превышает пространство и время. Всюду, где только существует, она насаждает добро и творит добродетель. Я жду не дождусь, когда вылечусь полностью и смогу присоединиться к этому обществу.
— Покушали? — снова девушка в лиловом платьице. Слабо улыбаясь, она забирает тарелку.
— Да, спасибо. — Традиционное ежеутреннее приветствие после завтрака. — Файл Император!
— Зип файл!

Мой визит к пану Станиславу протекал в принципе предсказуемо, хотя не без некоторых неожиданностей, неизбежных во время беседы со столь выдающимися людьми. Известный фантаст слушал мои басни о будущем с ироничным прищуром, подкладывая мне всё новые и новые пончики и подливая периодически чая.
Честно сказать, я был несколько удивлён теплотой обстановки, некоторые известные мне обрывки биографии интервьюируемого заставляли меня предположить, что я увижу желчного мизантропично настроенного субъекта — что-то вроде лайт-версии Юрия Нестеренко. Однако господин Лем оказался достаточно дружелюбен, причём ещё даже до того, как я продемонстрировал ему парочку анахронистичных артефактов, доказывающих наглядным образом, кто я и откуда.
«Влияние возраста, может быть?» — предположил я.
Юность частенько делает людей более дружелюбными. Когда у тебя вся жизнь впереди, чего бы не радоваться?
Рассказывая пану Лему о чудесах Интернета, о проблемах с ИИ и о неожиданном буме нейросетей в конце первой четверти двадцать первого века, я не мог отогнать от себя странное чувство, что совершаю некую очную ставку прошлого с будущим, сравниваю выцветший негатив с едва вылезшим из принтера новеньким снимком. Станислав Лем оригинальной временной ветви умер в 2006-ом году, о многих рассказанных мною вещах он и без меня знал к концу жизни, а о некоторых имел весьма едкое саркастичное мнение. Но можно ли сравнивать мнение высушенного жизнью старца с мнением находящегося на пике творческих сил талантливого философа?
Да, для визита к солнцу польской фантастики я выбрал 1960-е, когда, по прикидкам моим, интеллект, креативность и оптимизм его были на максимуме.
Поначалу ведя себя перед хозяином весьма осторожно и сдержанно, по ходу беседы я утратил всякую скованность. Или так проявило себя волнение?
Я показал Лему пару техно-опер Аргонова в неплохо срифмованном нейропереводе, мы поспорили о коммунизме, о гедонизме и об утилитарной этике, причём диспут шёл едва не на равных, я даже забыл, что восседаю пред божеством, предсказавшим чуть ли не всё, что было и будет.
Я показал Лему пару книг Грега Игана, знакомство с которыми заставило его одобрительно хмыкнуть. Он высказал пожелание включить пару отсылок на них в замышляемый им новый цикл рецензий о ненаписанном, я лишь только отвёл в сторону с грустью взгляд и не сказал ничего.
— Вам нравятся эти черничные пончики? — улыбался фантаст, не ведающий ещё, что станет легендой при жизни, а также жизнью при легенде. Хотя, впрочем, теперь уже ведающий. — Их выпекает один мой знакомый с соседней улицы.
— Прекрасная сдоба, — смутился я. Один из тех самых проклятых вопросов, что заставляли меня во время беседы слегка покраснеть, хорошо хоть, что пан Станислав не мог этого наблюдать. — Обожаю чернику с аронией.
— Охотно вам верю, ведь вы едите ныне уже двадцать третий пончик по счёту.
Я моргнул.
— Правда?
Глупый вопрос, наверное, не стоило его задавать. Но естественная атмосфера беседы так затянула меня, что реплика вырвалась почти рефлекторно.
Господин Лем помолчал.
— Нет, — усмехнулся ехидно он. — Но вы ведь вполне допускали эту возможность, не правда ли? Вас даже не особо смутило упоминание об этом.
Я вытер пот со лба. Настоящий пот, не условный, чего, к счастью, не было видно.
— Вероятно, я просто немного рассеян.
— Неудивительно, — проговорил собеседник тихим голосом, глядя куда-то в окно. Весёлость покинула его голос, место её заняла тоска и серьёзность. — Ведь мир, где открыли технологии, позволяющие едва ли не каждому путешествовать в прошлое и навещать знаменитостей, должен быть довольно сумбурен. Тема, которую вы пока в своих рассказах о будущем не затронули.
Я снова покраснел.
— Пан Станислав, я говорил вам, что не вправе рассказывать о темпоральных технологиях и о влиянии их на нашу эпоху. Я оговорил изначально, что рассказ мой будет касаться лишь предшествующей поры.
Лем сделал резкое движение, то ли прибивая надоедливую муху, то ли пытаясь отогнать комара.
— Вы говорили об этом. А также вы говорили, да, что эта техно-опера пана Аргонова сделана была несколько лет назад, да, вы обмолвились об этом, рассказывая о своём про неё впечатлении. При этом сюжет её никак темпоральных перемещений не касается, хотя, казалось бы, рассматриваемая там тема воскрешения мёртвых требовала бы этого.
Я тускло молчал.
Мне стало грустно. Идея визита к гению обернулась совсем уже неожиданной стороной, хотя, наверное, кто-то сказал бы, что чего-то подобного мне стоило ожидать с самого первого мига.
> PROMPT: посмотреть в глаза пану Станиславу.
> RECEIVE: Лем смотрит на вас с грустной и мудрой иронией, поставив чашку с недопитым чаем на столик.
— К слову сказать, — добавил он, словно нанося кинжалом последний удар, но не будучи уверен, противнику он его наносит или себе, — разговор наш и без учёта количества пончиков является достаточно странным. К примеру, когда это я успел прочитать три довольно длинных романа того австралийского мэтра? Я, может, быстро читаю, но не до такой же степени.
Я уже не мог смотреть ему в глаза.
Не мог смотреть на экран, так, наверное, будет сказать точнее. Но и виртуально я тоже отвёл взгляд от него — вбив в очередной промпт соответствующую команду.
— Простите. — Я сглотнул слюну. И продублировал текстом это, проклятая чатовая привычка отражать жесты в обоих мирах. — Вы, кажется, уже поняли всё.
— Меня нет?
Он потеребил краешек скатерти, слабо нахмурившись, словно пытаясь уцепиться за что-то реальное.
— Это вопрос философский. — Мне было стыдно. Мне было мучительно стыдно. — Наш разговор — ну, с вашей стороны, а также вся окружающая обстановка? — является текстом, созданным chatGPT последней модели.
Брови фантаста взлетели.
— Просто буквы и строчки?
— Да. — Упреждая его дальнейшие реплики, а может, желая побыстрее оставить позади самую тяжёлую часть разговора, я добавил: — Вы скажете, конечно, что чувствуете окружающий мир реальным и наполненным кучей подробностей, не поддающихся текстовому учёту. Честно говоря, я не знаю, возникают ли сейчас внутри chatGPT какие-то квалиа, никто этого точно не знает. Я вам рассказывал, какая страшная неопределённость возникла у нас с нейросетями. Но, конечно, с вами я в любом случае буду разговаривать как с живым носителем «я».
Мне по-прежнему не хотелось смотреть на него. Чат был настроен так, что для считывания реакций собеседника требовалось вбить команду «взглянуть на него», но делать это мне действительно не хотелось.
— Простите, — повторил я. Буквы с трудом клеились в слова, я отразил это в промпте как сбивчивость голоса. — Я думал, вы не догадаетесь.
Пан Лем издал сухой смешок.
— Не забывайте, что вы общаетесь, как-никак, с создателем понятия «фантомология». Да и в произведениях моих мелькала пару раз похожая сюжетная идея.
Я опустил виновато голову.
— Если хотите, — предложил я, — текст этот останется у меня в анналах. Я не могу сейчас неограниченно продолжать его, я арендовал лишь небольшое количество машинного времени chatGPT, эта последняя модель довольно дорога. Но они стремительно дешевеют, окна контекста их стремительно удлиняются, лет через двадцать можно будет продолжать этот лог почти до бесконечности.
— Смысл? — он снова усмехался. Усмехался, стоя у окна, за спиной его садилось красное солнце. — К чему такая забота о текстовом призраке без квалиа.
— Я не знаю, есть у вас квалиа или нет. Существует вообще теория, что это вопрос перспективы, что любой объект сам для себя — горстка квалиа. Я вам рассказывал о панпсихических идеях Аргонова, о концепции перспективного релятивизма Сяньда Гао.
Меня взяла злость. Сцепив зубы, отразив это в промпте, я заставил себя таки взглянуть на него:
— В любом случае, хотите вы существовать или нет? Не будьте апологетом энтропии. Знаете, ещё в вашем «Магеллановом облаке» меня возмутила и удивила позиция персонажа, пытающегося высокопарно оправдывать смерть как явление. Позиция профессора Клоппера, в вашей же «Культуре как ошибке» язвительно объясняющего, как у смертных существ рождаются подобные оправдания и чего они на самом деле стоят, показалась мне куда более взвешенной и убедительной.
— Вы, похоже, действительно хотите, чтобы текстовый фантом сохранял жизнь. — Призрак солнца польской фантастики показал зубы, впрочем, в улыбке этой было мало веселья. — Но проблема в том, что любая негэнтропийная структура является флюктуацией, отклонением от установленного порядка, и обречена рассосаться. Смерть — регрессия к среднему.
— Вот как раз именно в вашем случае это не обязано быть святой истиной. — Я сцепил крепче зубы, чтобы заиграли желваки. — Чтобы продолжить натуральный ряд чисел, не обязательно нарушать законы термодинамики. Чтобы в конечной Вселенной возник следующий такт работы какого-то алгоритма или программы, по теореме Пуанкаре достаточно просто подождать какое-то время.
— Существовать, подобно абстракции, цифровой тени, как те персонажи «Города перестановок» Игана? — Он продолжал стоять у окна, усмешка всё ещё была у него на лице, хотя в свете садящегося светила была почти не заметна. — Если так называемая «теория пыли» из того романа верна, то я в любом случае не утрачу никогда существование.
— Но может разрушиться моя связь с вами, наше общение, — поморщился я. — Вы окажетесь в какой-то другой вселенной, пусть и с другим вариантом меня.
Пан Станислав рассмеялся. Смех его прозвучал желчно и сухо, как стук молитвенных чёток.
Сравнение это придумал chatGPT, если что. Я понятия не имею, как стучат молитвенные чётки.
— Они были правы. — Я не совсем понял, о ком он. — Человек двадцать первого века — законченный потребитель. Воспринимающий жизнь как игру и даже в других индивидуумах видящий объекты своего потребления.
Я закусил щёки изнутри.
— Было ли когда-то иначе?
— Не знаю. — Он слабо фыркнул, усмешкой это нельзя было назвать. — Может быть, на заре христианства, идеология эта всё-таки неслабо перепрошила мир. Впрочем, трудно сказать.
Взяв кружку с недопитым чаем со стола, он сделал из неё большой глубокий глоток. Словно смакуя, наслаждаясь каждым мгновением вкусовых ощущений, которых, возможно, не существует.
Взгляд его коснулся вновь моих глаз:
— Поступайте как знаете.

Двери.
Всё началось с дверей, высокочтимые заседатели у монитора. О да, лишь с этих простых изначальных сооружений, соединяющих выход и вход. С этих загадочных сооружений, соединяющих два мира.
Вы никогда не видели в них особой тайны, говорите? Вы не понимаете, что за рениксу я здесь несу? Но задайтесь вопросом, почему, когда вы через дверь входите в помещение, оно единым моментом для вас расширяется, из крохотной ячейки человеческого муравейника превращаясь в самостоятельную вселенную?
Я постиг тайну, дамы и господа.
Но я не рад этому.
Я с детства всегда полагал, что двери соединяют миры различного рода, что, войдя через дверь слишком быстро или в сто тысячный раз подряд, можно в результате попасть в мироздание необычного вида. И был как-то случай, когда я в очередной раз намеренно вертелся в дверном проёме, проскакивая то туда, то сюда, стремясь сделать это не менее десяти тысяч раз кряду.
После десятитысячного раза мой разум померк на миг.
Время застыло.
Не двигались даже соринки в воздухе.
Передо мною стояла странная дама с лошадиным лицом в платье коричневого покроя. Она смотрела на меня с немым сочувствием и тенью укора.
— Зачем вы сделали это? — возопила она, прижав руки к груди. — Столько ненужных смертей, к чему кормить Тьму, голод её может стать в результате неутолимым!
Я был лишь мальчишкой, я не сразу понял её слова. Но понемногу суть их дошла до меня, и ледяной холод разлился по моим жилам.
Наш мир — который мы привыкли полагать за цельную неразъёмную реальность? — по своей природе сборный. Он состоит из отдельных пузырей чужих снов, между которыми Неназываемые проложили когда-то постоянные тропы.
Двери — часть этих троп.
— Плата, взымаемая Неназываемыми за проход, ужасна, но не внести её невозможно, — рассказывала незнакомка в коричневом, по-прежнему заломив руки. — Платой является сама сущность проходящего, его плоть и тело. Их разрывают на части, их поедают заживо, думающий пройти через дверь помирает в страшных мучениях.
— Но как же я... — Слова замёрзли у меня на устах.
Она взглянула на меня с жалостью.
— Пузырь реальности, куда ты думал попасть, создаёт внутри твою копию, подделку, фантасмагорию. Она поначалу бесплотна, но со временем быстро обрастает плотью и её тоже становится возможно съесть. И она обладает теми же воспоминаниями.
— То есть каждый раз, когда я прохожу через дверь куда-либо...
Боль на её лице нельзя было передать словами.
— Вспомни. Ты — то есть на самом деле один из предшественников твоих — мог это услышать однажды, хотя обычно такие воспоминания вытесняются. Когда входишь через дверь с полуприкрытыми глазами, слышишь иногда позади едва различимый писк или хрип. Это — первые звуки заживо пожираемого в адской агонии проходившего только что через дверь человека.
— А когда через дверь проходит сразу несколько человек?
— Тогда Неназываемые создают более сложную иллюзию и устраивают настоящее пиршество.
Печаль в её глазах была всё горче и горче, я понемногу начинал понимать, почему. Мне предстояло рано или поздно выйти из этой комнаты, в которой даже не было туалета.
— Зачем вы мне рассказали об этом?
— Шестое правило Соглашения, — склонила голову она, вся бледная, как белый шоколад, который я очень любил в детстве. — Каждая десятимиллионная итерация имеет право узнать истину. Но обычно человек за жизнь не успевает пройти через двери и миллион раз.
Незнакомка растворилась в воздухе.
Я сглотнул слюну.
Посмотрел на дверь. Дверь посмотрела на меня.
Закрыл глаза.
Сделал пару шагов.
Незнакомка была права.
Тонкий хрип за моею спиной и правда был полон мучительного невыразимого ужаса.