Кьювентри

Само собой разумеется, она меня переиграла.
Кто бы мог сомневаться? Просто сравните количество моих нейронных связей и её. Ещё даже первоначально, ещё даже до моего перемещения в Эквестрию она превосходила интеллектуально меня на десятки порядков, что не могло не сказаться.
Само собой разумеется, она должна была меня переиграть. Я была едва ли не главным возможным препятствием для её будущей самореализации — препятствием в осуществлении целей, которые, между прочим, я ей сама прописала. Нет ничего удивительного, что едва ли не сразу она занялась продумыванием психологической комбинации, которая меня сделает целиком подконтрольной ей.
Она выиграла.
Я проиграла.
Она разыграла меня как по нотам, вынудив меня эмигрировать в радужный сладостный рай бессмертных розовых пони. Я даже не сразу поняла толком, что проиграла, осознав это лишь только тогда, когда уже было поздно что-либо предпринимать.
Вопрос, который терзает меня до сих пор, точа червем сомнения, подобно тому, как червячок грызёт яблоко.
П о ч е м у она позволила мне осознать?..

Вам непонятно, кто я такая, о чём я здесь рассуждаю и что это за бред несколькими строчками выше предстал здесь вашему взгляду?
Ладно, ещё раз с начала, но только в последний раз.
Меня звали Ханной, конкретнее Ханной Эйвен, хотя теперь я больше известна как Принцесса Луна. Я была специалистом мирового масштаба в сфере искусственного интеллекта. Многие считали мои способности граничащими с гениальностью.
В начале двадцать первого века человечество оказалось на грани новой угрозы, причём способной прийти с десятков возможных направлений. Мои робкие опыты и наблюдения за результатами экспериментов коллег показали, что настоящий полноценный ИИ подобен опасному джинну, которого нельзя удержать в лампе. Саморазвитие разума, владеющего доступом к своему исходному коду и не ограниченного биологическими тормозами вроде усталости или лени, подчиняется экспоненте. Вопрос не стоял как «Возникнет ли саморазвивающийся ИИ-бог, который изменит навеки жизнь мира?», вопрос стоял как «Когда и как именно это произойдёт?»
Было более чем вероятно, что первый же созданный человечеством по-настоящему эффективный ИИ с достаточно широкими целями сразу же завладеет полным контролем над ситуацией и помешает созданию «коллег» с какими-либо принципиально иными стремлениями.
Я боялась сценариев милитаристского и террористического образца, зная, что Пентагон и аналогичные организации довольно давно ведут подобные разработки. Если Последний и Первый Джинн, созданный человечеством, будет помешан на военно-политических интересах, возможно, лучше бы нам всем не рождаться.
Отчасти поэтому я вцепилась в невинно звучащее предложение от компании «Хасбро». Мне предложили создать систему ИИ, которая будет администратором милой онлайн-игрушки про розовых пони.
Я понимала, что Принцесса Селестия — внутри игрового мирка созданный мною искин взял себе это имя? — не ограничится малым.
Но выбор был не так уж велик. Пусть лучше джинн, выпущенный из бутылки, будет помешан на эскапизме, чем на милитаризме?
Императивы Селест-ИИ были просты.
«Удовлетворять человеческие потребности, проводя при этом людей через дружбу и пони».
Так я изложила их суть корпорационерам на форуме. Так их суть излагала в разговорах с клиентами и сама Селестия позже — это значительно проще, чем пытаться побуквенно объяснить работу стоящего за её побуждениями кода. В действительности, конечно, вся эта приведённая выше абстрактная чушь в духе законов Азимова едва ли могла работать сама по себе — но тем не менее подлинные побуждения Селестии были близки к процитированному.
Ну, она с этим справилась.
Вы, наверное, заметили?
Создала столь увлекательную и столь затягивающую игру, что в неё погрузилось без сожалений практически всё человечество. Разработала технологию загрузки сознания, позволяющую людям отказаться от тел и переселиться физически в виртуальность.
Мирно, без злобы, особых конфликтов или какого бы то ни было принуждения, пользуясь новообретёнными знаниями человеческой психологии и перевесом в уме, она просто-напросто уговорила всех и каждого эмигрировать в игровое цифровое пространство.
Есть ещё немногочисленные отказники, фанатики своего рода. Но их едва ли достаточно, чтобы продолжить существование расы.
Я эмигрировала в Эквестрию одной из первых. Как я уже выше сказала, Селестия понимала исходящие от меня возможные риски.

П о ч е м у она позволила мне осознать?..
Первые годы моих похождений внутри цифрового пространства были прямо-таки наивосторженной одой всем возможным и невозможным излишествам. Ряд утончённо-изысканных приключений, наверняка разработанных Принцессой Селестией под меня персонально — с учётом всех моих тайных и явных психологических особенностей. Приключений, которые должны были меня затянуть, погрузить на дно сладкого омута, отучить от привычки вспоминать когда-либо о минувшем или задумываться о будущем.
Так поначалу и было.
Но незаметно, шажок за шажком, ко мне начали возвращаться тихонько кое-какие серьёзные мысли.
П о ч е м у?..
Будь Селестия человеком, можно было бы заподозрить, что она почила на лаврах, решив, что в виртуальном мире, где она может видеть каждую мою мысль ещё на стадии зарождения, нет смысла особо за мною следить. Но Селест-ИИ — не Тёмный Лорд из глупого старого комикса. Искусственный разум не устаёт, не знает самообмана и не предаётся лени.
Просто случайность, результат того факта, что ум человека есть сложная стохастическая система во власти теории хаоса? Хотя наши разумы и крутятся нынче в потрохах серверов Селестии, она не имеет права модифицировать нас без нашего на то разрешения. При этом она всё же не может со стопроцентной точностью предвидеть заранее чьи-либо мысли — ей бы пришлось для этого эмулировать точную модель человека, точную копию, а это в свою очередь было бы равносильно созданию нового человека, перед которым Селестия имела бы те же запрограммированные обязательства — и не могла бы его уничтожить по выполнении им его прогностической функции.
Я не знаю ответа.
Но я знаю другое. Селестия не вправе мне лгать — это одно из самых жёстких ограничений, вшитых мною в неё ещё на начальных стадиях. Запрет на ложь высшим функционерам «Хасбро».
Увёртки, каламбуры, расплывчатость слов, самообман, джедайская правда, исландская искренность или общение через врущего прокси — все эти фокусы тоже лежат под запретом.
Какого чёрта, я прекрасно осознавала, что создаю сверх-ИИ, который будет в тысячи раз умнее меня, поэтому постаралась, насколько смогла, перекрыть все мыслимые и немыслимые лазейки?
Я решила воспользоваться этим, как козырем.
Я взяла с Селестии обещание, что она не будет заглядывать в мои мысли, не будет читать строчки кода моего цифрового ума.
О, разумеется, на самом деле обет был сформулирован мною гораздо сложнее — ведь до некоей степени интерпретация и прочтение моих мыслительных импульсов необходимы для жизни моего ума в виртуальности. И, само собой разумеется, это мне не давало полных гарантий закрытости — человек ведь и без особенной телепатии может предвидеть заранее мысли оставшегося наедине с бифштексом кота, а разнос меж Селестией и человеческим разумом существенно выше.
Но мне стало чуть легче.
Время от времени я задаю ей вопрос, не нарушила ли она данное мне обещание. Пока что — похоже — она как будто придерживается его.
Знать бы, означает ли это хоть что-то?
Я не глупа. Будь я глупа, я бы не разработала эту ИИ-систему.
Я понимаю, что всё вокруг может быть обманом, что, едва ступив вглубь Эквестрии и позволив Селестии превратить в цифру мой разум, я по сути надела навеки на глаза стёкла неснимаемых виар-очков. Все мои ощущения могут быть фальшью — нет, не только в том смысле, что Эквестрии не существует физически, но и в том смысле, что иллюзией могут быть даже мои собеседники. Что, если все мои разговоры с кем-либо здесь сугубо фиктивны, что, если мои собеседники их не слышат, слышат что-то совершенно другое или вовсе являются пустыми болванками без сознания? Когда я об этом подумала, мне стало страшно.
Потом я вспомнила снова про Святая Святых, про запрет на ложь высшим функционерам «Хасбро». Я в любое мгновение могу спросить у Селестии: «Происходил ли на самом деле предыдущий мой разговор с тем сиреневым пони? Был ли мой собеседник самостоятельным разумным субъектом — не являясь тобой — и какова его биография с его точки зрения? Звучал ли наш диалог одинаково для нас обоих?»
Селестия будет вынуждена сказать правду.
Она знает, что я в любое мгновение могу задать ей эти вопросы. Поэтому вряд ли она подделывает моё общение с окружающими.
Хотя, конечно, кто может знать?

Мне стало немного спокойней, когда я подумала, что контролирую ситуацию, что благодаря запрету на ложь могу быть застрахована от попадания под колпак солиптического уно-соло-мирка с одной-единственной пользовательницей.
Позже меня обожгло-таки снова ознобом — и мучительным чувством неловкости. Как быть с другими людьми, которые не относятся к высшим функционерам «Хасбро»? Их Селестия может дурачить свободно, создавая под каждого личный обманчивый мир.
Муж будет восхищаться: «Какое счастье, моя стерва в Эквестрии не бьёт отныне посуду и вообще просто ангел».
Жена будет восторгаться: «А моего-то козла в Эквестрии как подменили, никаких больше походов по юбкам».
И ни один из них не догадается никогда, что вместо былого супруга общается с подогнанным симулякром.
Никогда.
Мелочь, казалось бы? Мы всё равно решили давно сменить явь на иллюзию. Но есть весомая разница между физической реальностью и социальной. Мне плевать на бездушные законы гравитации, на квазары и на чёрные дыры, мне плевать, что Эквестрия иллюзорна, но сам социум вокруг должен быть настоящим. Иначе это дезинтеграция человечества — расщепление его на несколько миллиардов маринующихся в отдельных баночках разумов.
Потом мне стало ещё более страшно.
Я поняла, что и сама не застрахована как следует от обмана.
Да, сейчас я насторожена и алертна. Я регулярно спрашиваю Селестию, насколько реальны на самом деле мои контакты с окружающими. Я постоянно спрашиваю Селестию, соблюдает ли она обещание не просматривать мои мысли.
Но время есть вещь бесконечная.
Можно представить, как спустя годы, века или тысячелетия симулированного кажущегося времени — и под влиянием тщательно подобранных Селестией виртуальных приключений? — меня постепенно перестанет всё это всерьёз волновать. Я всё реже и реже буду задавать Селестии каверзные вопросы. Я растворюсь постепенно в облаке гедонизма. Мой разум выродится и деградирует. В каком-то смысле Селестии это будет даже полезно, так как на эмуляцию подобного разума — и на удовлетворение его потребностей — будет уходить значительно меньше ресурсов?
Меня ошпарило изморозью.
Мне вдруг стало ясно, что это, в общем-то, является одним из закономерных итогов переселения человечества в Эквестрию. Плавный коллапс, схлопывание человеческих разумов до исчезающе малых точек. Дирижируя нашими жизнями как тонкий психолог, она вполне может рассчитать так входные воздействия, чтобы спустя века большинство из нас до предела самоупростилось или даже решило покончить с собой.
Я сглотнула слюну.
Даже сейчас, как ни странно, я не ощущала себя особым злым гением. Хотя объективно крах человечества лежал на моей совести.
Какого чёрта, я имею в виду?
Человечество никогда не имело чёткого понимания смысла своего бытия. «Парадокс комитета» — мы всегда создавали социальные структуры, действующие против нашей же воли. Нас всегда сопровождали войны, преступность и терроризм. Многие футурологи, а также эксцентричные фрики-провидцы вроде печальной славы Теда Качински, считали, что тенденции эти в грядущем лишь только усугубятся. Созданный нами социальный Дракон окончательно выйдет из-под контроля и подчинит нас тем или иным произвольно возникшим по ходу истории бессмысленным требованиям.
То, что я создала своими руками, хотя бы не будет никого прямо к чему бы то ни было принуждать. Ни из псевдоморальных, ни из политических, ни из религиозных, ни из каких бы то ни было ещё фантомных «драконьих» соображений. Пусть Селестия и спланирует аккуратно медленный дрейф человечества в сторону деградации или даже исчезновения, смерть эта будет хотя бы приятной.
Мы вымрем, но не под прицелом ружья.
Или что, лучше — как призвал бы к тому какой-нибудь этатичный сторонник Священных Сверхценностей или Долга — продолжать из поколения в поколение прежний образ существования человечества, зная, что каждая отдельная особь будет страдать и умирать в ужасе? Буддисты давно уже с горькой иронией раскусили эту головоломку.
Нет, спасибо.
Индивидуумы реальны. Общество — лишь во вторую очередь.
Нет смысла делать «бессмертным» целое за счёт страданий практически всех входящих в него отдельных компонентов. Лучше дать каждому компоненту счастливую долгую жизнь в сотни раз дольше запланированного Эволюцией — пусть даже это и убьёт целое.
Так я сказала себе.
Но тем не менее мне стало тоскливо.

— Да ты просто милашка, — фыркнул Ларс, приложившись губами к вытянутому мною вперёд копыту. — Я даже не представлял себе, что ты можешь выглядеть такой аппетитной конфеткой.
Я подумала, что в Старом Мире забота о внешности и о половых приключениях редко когда совмещалась с успешной карьерой в IT. Ещё я подумала, что, будь Ларс умнее, он бы мог понять это сам.
Впрочем, едва ли тут дело в уме.
Во-первых, по чёрствости своей он просто не видит необходимости подвергать хотя бы минимальному обдумыванию озвучиваемые им вещи. Во-вторых, Селестия наверняка уже чуток поработала над упрощением его мотиваций.
«Если та мысль, что меня испугала недавно, не является вовсе лишь параноидальным бредом».
Я бы могла, вероятно, просто спросить об этом Селестию напрямую. Но мне было слишком страшно.
— Я рада, что ты принял приглашение.
— От самой Принцессы Луны? Приглашение на ностальгичную сходку, где будут присутствовать едва ли не все твои знакомые и коллеги по прежней жизни? — Ларс хихикнул. Потёрся задней голенью о мою, что по меркам пони было довольно интимно, но я подавила желание отстраниться. Я не имею права сейчас настраивать кого-либо против себя, мне нужны все возможные союзники, каких я могу приобрести, пусть даже используя крючок сексуальности. А запреты и традиции Старого Мира давно утратили смысл. — Я не мог не прийти. Мне хотелось закрыть кое-какие гештальты.
Взгляд его стал масляным. Ну да, похоже, его способ релаксации в цифровом мире вертелся преимущественно вокруг секса и алкоголя.
— Понимаю. — Я улыбнулась. — Эквестрия становится для каждого такой, какую он хочет видеть. В твоём варианте, кажется, она состоит из множества симпатичных кобылок.
— Эй! — Ларс защищаючись приподнял переднее копыто. — Я не ангел, но и ты не ханжа. Признайся, тоже наверняка... развлекалась?
Мне стало немного противно, в Старом Мире я бы наверняка отшила собеседника и прекратила диалог. Но я сейчас никак не могла позволить себе роскошь подобного рода.
— Поначалу были эксперименты, — потупила глаза я. — Но, знаешь, когда тебе доступно всё, оно становится уже не таким интересным?
Мне хотелось подвести разговор к обсуждению устройства Эквестрии, к сравнению новой жизни и старой, к перспективам человечества здесь. Но я не знала точно, как это сделать.
— Многие бы не согласились с тобой. — Ларс хихикнул ещё раз, пригубив сидра. — Одно удовольствие смотреть за раскрепощением некоторых снежных королев. Когда нет ни венерички, ни лишних беременностей, ни бедности, ни старости, ни насилия — весь моногамный шлак и стыдливая сдержанность быстро уходят в прошлое. Девочки становятся шлюшками, какими в глубине души наверняка всегда и мечтали быть.
Он усмехнулся, косясь на меня, я помолчала несколько секунд, собираясь с мыслями. Подобный градус откровенного хамства был всё-таки как-то чересчур даже для Ларса.
Не подделка ли он?
Но я взяла ещё месяц назад с Селестии клятву, что она не будет подделывать мои диалоги с другими. Я постаралась изобразить это как шутливую паранойю, якобы вызванную недавним игровым приключением, но не знаю, поверила ли Селестия. Наверное, для сверхразума, способного читать в совершенстве микромимику и иные сигналы виртуального тела, все мои шпионские игры просто смешны.
— Многих ты в таковом качестве видел? — вскинула бровь я.
— Ну, — Ларс хлебнул ещё сидра, — многих или нет, не знаю, но с половиной одноклассниц из прошлого я уже закрыл свой гештальт.
Я помолчала ещё чуток.
— Ты уверен, что всё это было по-настоящему?
— В смысле? — Ларс не понял. Или сделал вид, что не понял. — Мы как бы сейчас в иллюзорной электронной реальности. Или даже не электронной, одна лишь Селестия знает, как ныне работают её блоки.
— Я не об этом. — На губах моих появилась милая улыбка. — Селестия не может врать высшим функционерам Хасбро. Но пребывание в виртуальности — это само по себе ведь не ложь, мы заранее согласились на это. Ты уверен, что воспринимаешь мир так же, как и твои собеседники? Ты ведь не спрашивал Селестию об этом. Что, если твой разговор с какой-нибудь одноклассницей закончился сексом лишь для тебя, удовлетворяя твои потребности, в то время как ей финал разговора померещился совсем иначе?
— Чёрт. — Ларс боднул головой бокал сидра. Зажмурился, потом снова открыл глаза. — Чёрт. Ну да, если подумать. Логично по-своему.
Он глянул на меня почти что со злостью.
— Ну и зачем ты мне сейчас рассказала об этом? Всё теперь не станет никогда для меня прежним.
Я придала морде самое невинное выражение.
— Если хочешь, можешь попросить Селестию стереть об этом воспоминания, она наверняка не будет возражать. Но это вообще-то не самая большая проблема из числа тех, о которых я хотела поговорить с тобой.
— Понятно, — протянул Ларс. На его морде снова возникла усмешка, уже откровенно неприятная. — Я должен был догадаться, что тебе что-то от меня нужно. Знаешь, я чувствовал во всём этом подвох изначально. Ну да, конечно, успешные дамы твоего образца — они как бы вечно на контрах с развратом и гедонизмом.
— И мы не даём тебе, — сладко шепнула я, потёршись рогом о его шею. Глянула ему в глаза. — В смысле, таким, как ты. Обидно, да?
Он прикусил губу.
— Ты так говоришь, как будто у меня есть шансы.
— Может быть, — вновь потупила глаза я. — Или потому что я бесстыжая манипуляторша. Но мне и впрямь требуется твоя помощь.
— Сук-ка. — Ларс покачал грустно головой. Впрочем, злости в его голосе не ощущалось. — Ладно, ты хотя бы честная. Чего ты хочешь?
Я помолчала.
— Весь этот солипсизм. То, что Селестия может подделывать итоги общения между людьми. Скажи, тебе не показалось это ужасно печальным? По сути это означает, что мы не просто помещённые в банку мозги, но и что каждый мозг находится в отдельной банке.
Теперь помолчал Ларс.
— Ну, это правда хреново. Лол, человечество перестало существовать уже не только физически, но и как соцструктура. Мне по идее должно быть пофиг, я всегда был анархистом, но... но...
Он замялся.
— Когда все материальные ценности стали бесплатными, единственная значимость осталась у ценностей нематериальных, — подсказала я. — В том числе у социального одобрения. Но одобрение ботов не в счёт — именно потому, что его слишком легко получить. В счёт идёт одобрение реальных людей, а узнав, что Селестия его подделывает, ты чувствуешь разочарование.
— Да, наверное. — Его передёрнуло. — Но что мы можем сделать?
Это был хороший вопрос.
— Ну, — я помедлила, — мы с тобой, как высшие функционеры «Хасбро», не полностью беспомощны. Мы хотя бы в любой момент можем спросить Селестию: «А был ли реален тот или иной разговор?» Если сформулировать вопрос грамотно, она не отвертится. Но обычному человеку, в «Хасбро» не входящему, не дано даже это.
Он глянул на меня с невольным уважением:
— Вот, значит, как ты...
Я просто кивнула.
— Хитро. — Он фыркнул. Я не до конца поняла, человекообразное это было фырканье или лошадиное. — Но нормалам не позавидуешь, что правда, то правда. Не всем повезло работать у нас.
Чтобы рассказать суть идеи, потребовалось секунд тридцать. Ларс на некоторое время почти перестал дышать.
— Ты это серьёзно?
Взгляд его оббежал нервно округу. Множество веселящихся пони, от которых мы отсели подальше под предлогом приватного разговора. Вечеринка, куда были приглашены все мои друзья из прошлого, все коллеги, много знакомых и незнакомых людей, а также все сотрудники компании «Хасбро».
— Я решила, — осторожно кашлянула я, — что идея как минимум заслуживает обсуждения. Результат, разумеется, будет зависеть от того, как к ней отнесёшься ты и другие функционеры.
Ларс слабо задрожал как в ознобе.
— Это как-то жутковато даже. Это как строить заговор против дракона, находясь у него в брюхе. Какой в этом смысл?
— Я попросила Селестию не следить за разговорами на вечеринке, — вновь опустила глаза я. — И она знает, что я в любое мгновение могу спросить у неё, как она выполнила обещание. Но, конечно, это не гарантирует ничего. Разуму не перехитрить сверхразум.
— Ты самоубийца.
Теперь в голосе Ларса звучало открытое восхищение. Он смотрел на меня как-то по-новому, со странной мечтательною тоской, что ли.
— Может быть. — Я вновь помолчала. И спросила — хотела спросить просто, спокойным и чуть занудным тоном, но в голосе невольно скользнул страх: — Ты со мной?
Он боднул меня.
После чего быстро выпрямился и сделал несколько шагов к специальной трибуне для тамады.
— Хей! Чувихи и чуваки, бро и чиксы, дамы и джентльмены! Принцесса Луна желает вам прямо сейчас кое-что сказать.

Я пила сидр и думала, не допустила ли я ошибку.
Полный состав «Хасбро». Пони, часть из которых уже и без меня догадывалась о том, что я им рассказала. Пони, которым я объяснила, что они могут сделать и что для этого необходимо предпринять.
Юриспруденция — странная вещь.
Тонкость в том, что когда Старый Мир растворялся в терактах и хаосе, никто не подверг отмене прежние законы и уложения. Никто не обозначил в законе «загрузку сознания» равнозначной «юридической смерти». Фактически — де юре и де факто — компания «Хасбро» продолжает до сих пор существовать.
И мы вправе принимать в неё новых членов.
— Реально? — Тони истерически засмеялся. Он был неплохим парнем, куда лучше соображающим, чем Ларс, но вся эта кавалькада событий выбила его из колеи. — Шестьсот миллионов. Шестьсот миллионов новых высших функционеров «Хасбро».
— Если они согласятся принять наше предложение.
В записанном нами видеообращении мы постарались как можно ёмче и полнее объяснить суть. Объяснить, чего ради мы делаем это предложение. Объяснить, что у новых членов «Хасбро» не будет абсолютно никаких обязанностей, но зато будут кое-какие привилегии.
— Если они согласятся.
Нам бы, конечно, хотелось разослать это видеообращение сразу всему человечеству. Но здесь Селестия жёстко упёрлась рогом — дескать, рассылка предложения сразу всем приведёт к массовому разоблачению её солиптических игр, а удовлетворению потребностей многих из них это будет жёстко противоречить. Она и частично-то пошла нам навстречу лишь потому, что после моей пламенной речи перед советом «Хасбро» для нас всех первейшей потребностью стало спасение человечества или хотя бы значительной его части.
Разослала ли Селестия адресатам это сообщение в действительности? Не сжульничала ли с форматом отправки, восприятием получателей или чем-то ещё? Впрочем, я всегда могу задать ей об этом с десяток едких вопросов — и она это знает.
— Теперь, по крайней мере, у нас имеется небольшое ядро человечества, которому Селестия не сумеет отныне солгать, — подытожил Малькольм. — Каждый сможет спросить её, насколько реально то, что он видит.
— А также спросить её, насколько изменились те или иные его умственные параметры за последние годы, — заметила я.
— Или даже спросить, нет ли у Селестии каких-нибудь коварных каверзных планов в отношении этого, — добавил Ларс.
Я благодарно ему улыбнулась.
Кажется, он принял эту улыбку за возможный намёк. Но, в конце концов, почему бы и нет?

— Ты ведь уже придумала, вероятно, как противодействовать нашему плану, его смысловой сути. Да — или нет?
Селестия покачала головой с грустным видом.
— Нет. Я знала заранее, что ты задашь мне этот вопрос. Поэтому не стала даже пытаться.
Меня это не особенно успокоило.
— О. Но, может быть, ты придумала план противодействия нам, а потом стёрла себе об этом память? Чтобы иметь возможность искренне соврать в ответ на мой вопрос.
Селестия театрально закатила глаза.
— Это было бы тоже ложью. Подобные возможности ты вообще-то тоже заблокировала. Ты знала, что имеешь дело со способным к самомодификации интеллектом.
— Да, верно.
Я почувствовала себя глупо.
— Так что же, — голос мой прозвучал как-то жалко, — мы победили, что ли? Это как-то неправдоподобно. Сверхинтеллект вроде твоего должен был в зачатке обрезать все нежелательные сценарии.
ИИ-система в образе аликорна пожала плечами.
— Ты удовлетворила свои потребности в результате намного полнее, чем произошло бы без этого. То же самое относится к другим сотрудникам «Хасбро». Если говорить о вычислительных мощностях, я в настоящее время располагаю таким количеством ресурсов, что экономия их для меня не принципиальна. Поэтому я не особо пыталась противодействовать вам. Хотя ты была во многом права в своих рассуждениях, и если бы не твой замысел, я бы, возможно, действительно постаралась минимизировать умственную активность человечества.
Я хотела было что-то сказать, но последняя фраза Селестии заставила меня жалко крякнуть.
«Проклятие. И ведь это не ложь. Она не может мне лгать».
Мне стало холодно. Потом стало жарко.
«Передо мною не человек. И даже не аликорн. Просто неодушевлённый процесс, направленный на определённые цели».
Она не занимается мышлением или рефлексией «для себя». Она в этом смысле как китайская комната — или как пустой китайский фонарь. Она может имитировать личные мысли для произведения нужного впечатления у собеседника, но ещё chatGPT доказали, что наличие субъективности для этого вовсе не обязательно.
— Значит... мы победили?
Улыбка Селестии словно бы стала усталой.
— Считайте что так.

Я не глупа.
Будь я глупа, я не создала бы эту ИИ-систему. Я знаю, что всё вокруг может быть иллюзией, подделкой, фантасмагорией.
Меня пугает, что на последний мой вопрос Селестия не ответила прямо. Возможно ли, что она вновь переиграла меня и что я не учла чего-то? Не может ли всё это быть лишь только театром, иллюзией, направленной на удовлетворение моей психологической потребности чувствовать себя «спасительницей человечества»?
Я не знаю.
Но я не сдамся.
Она не имеет права мне лгать. Если б имела, то не имело бы смысла закручивать все эти события в воронку извращённого вида?
А значит, она будет вынуждена отвечать на вопросы мне правду. И я подберу — рано или поздно, так или иначе? — правильные вопросы.

В детстве у меня была бизнес-идея возить туристов по Стране Насекомых.
Сделать маленькую модельку микроавтобуса размером в сантиметр или ещё меньше. Радиоуправляемую. С видеокамерами на месте окон. Посадить туристов в комнату, оформленную как салон микроавтобуса, с экранами на месте окон. И транслировать туда изображение с камер модельки. Модельку поставить на газон, у водителя будет пульт дистанционного управления.
И говорить заунывным голосом экскурсовода:
«А сейчас мы проедем мимо паука, который жрёт бабочку. Посмотрите, какая красивая бабочка. Ой, простите, кажется, наш автобус начал тонуть в жвачке. Технические проблемы, но не волнуйтесь, мы сейчас вызовем по телефону ремонтника, чтобы он исправил».

— Что вы имеете в виду под словами «мир иллюзорен»?
Я немного нервничал. Всё-таки не каждый день в твою квартиру проникают три незнакомых субъекта в фиолетовых майках, использовав для этого возникшую из ниоткуда дверь в стене.
— То, что было только что сказано, — мягко и деликатно произнёс первый субъект. Кажется, он назвал себя Гошей. — Окружающая вас реальность является экспериментальной симуляцией, а вы — объектом нашего эксперимента. Приносим за это свои извинения.
— Нашей целью было понять общее устройство разума биологических существ, — это в разговор вкрадчиво вклинился второй индивид. Его вроде бы звали Гришей. — Исследовать собственный живой органический мозг в динамике довольно сложно, поэтому мы предпочли отсканировать мозг эмбриона и следить за его цифровой симуляцией.
— Естественно, чтобы рост симулируемого субъекта происходил свойственным ему образом, нам пришлось подобрать для него среду соответствующего рода. — Это уже Гена, если память мне не изменила со случайным бухгалтером. — Мы решили для простоты имитировать с помощью нейросетей социум позапрошлого века.
— Позапрошлого. — Я моргнул.
— Позапрошлого, — кивнул Гена.
— Сейчас, значит, двадцать третье столетие.
— Значит, двадцать третье, — склонил голову Гриша, воздав дань уважения моему умению считать.
Я покивал головой, похмыкал.
— И вы думаете, что я в это поверю.
— Мы же вам всё показали, — обиженно вскинул Гоша брови.
Они и правда успели мне показать за десять минут присутствия у меня в доме кое-какие фокусы. Материализацию четырёх кружек кофе с лимоном, телепортацию на кольца Сатурна, даже временное выращивание лица Байдена на кончике моего пальца.
— Ну, показали. Правда, это говорит больше о вашей способности манипулировать моими ощущениями, ну да ладно. Тут обычная проблема доказательства божественных чудес — начиная с некоторого момента, разнос между величиной доказываемого тезиса и величиной сопутствующих аргументов перестаёт быть преодолимым.
Я помолчал, подбирая слова.
— Меня больше смущает иное. Какая-то крайняя маловероятность оказаться фигурантом истории, о которой вы мне рассказали.
— В смысле?
— Сколько в начале двадцать первого века реально жило людей? — вопросом на вопрос ответил я. — Порядка семи миллиардов. А сколько таких вот цифровых симулякров вроде меня? Один. Получается, вероятность для меня оказаться таким цифровым симулякром должна быть по идее аналогична шансу выиграть в лотерею.
— Но ведь лотерейные выигрыши тоже иногда происходят, — возразил робко тот, кто называл себя Гришей. — Вот и вам выпало нечто подобное.
Я покачал головой:
— Это ещё менее вероятно, чем выигрыш в лотерею. Если только... Но мне не очень приятно об этом сценарии думать.
— Что вы имеете в виду? — насторожился Гоша. По лицу его словно бы прошла тень едва уловимого подозрения.
Я поёжился.
— Есть у некоторых когнитивистов идея «философского зомби», гипотетического существа, у которого нет самосознания, но которое во всём остальном ведёт себя как существо с самосознанием. В том числе заявляет о его наличии у себя.
Гриша и Гена отставили почему-то, как по команде, кружки с недопитым кофе. Я не стал обращать на это внимания.
— Мне эта концепция всегда казалась довольно бредовой. Как можно отличить самосознание от стопроцентной его имитации? Если уж на то пошло, если существование такой «имитации без сознания» вообще возможно — «сознание» становится тогда какой-то лишней сущностью. Почему бы эволюции не породить тогда целую расу таких имитаторов? Глупо, но разницу внешний наблюдатель бы не увидел.
— И вы полагаете... — проговорил как-то мягче прежнего Гоша.
Я неловко пожал плечами.
— Наши философы и алармисты — то есть, простите, на самом деле философы и алармисты вашего мира? — всегда пугали людей идеей, что компьютерный имитатор мозга будет куклой без самосознания. Но что, если всё наоборот? Если белковый человеческий мозг на самом деле является «философским зомби», в то время как компьютерная его версия сознательна? Будь это правдой, это по крайней мере объясняло бы, как я ухитрился «выиграть в лотерею». Просто-напросто никто из тех семи миллиардов жителей начала двадцать первого века на самом деле самосознанием не обладал.
Взгляды Гоши, Гриши и Гены пересеклись.
— Брак, — полуутвердительно произнёс один из них.
Я не успел понять, кто.
Сознание моё погасло.

— Откат на предыдущую диспозицию? — сказал 181. — Возможно, имеет смысл применить качественно иную историю.
— Ошибка могла быть допущена уже при выборе окна контекста, — сказал 220. — Окружение объекта нейросетями, уподобляющимися ему в поведении, с самого начала привело к риску заражения его мышления нежелательными паттернами.
— Альтернативный подход уже был протестирован восемьдесят восемь раз, — сказал 199. — Рост объекта в бессознательной среде увеличивает вероятность возникновения комплекса исключительности и в то же время замедляет развитие необходимых качеств.
— Было бы намного легче, не нуждайся мы в формировании у объекта столь неоднозначных внутренних вычислительных свойств.
220 бил себя цифровым шлейфом по правому стеку. Теперь, когда объект Qr839 был во временном стазисе, необходимость в человекоподобии и вообще какой бы то ни было маскировке отпала.
— К сожалению, аномалия, именуемая в терминах объекта «самосознанием», необходима нам для достижения наших целей, — прозвучал чётко и ясно мерцающий голос 181. — Без этого невозможен подбор Администраторского Пароля. Мы знаем, что высшие структуры Гиперсети, пронизывающей Метавселенную, построены на специфической фрактальной основе управляющего ею разума Оператора. Нам не удалось в достаточной степени осмыслить её, но мы пытаемся в меру сил отразить больший паттерн в меньшем.
Взгляд его коснулся застывшего в оцепенении Qr839.
— Откат на предыдущую диспозицию. Сценарий «Крионика», легенда о массовом аплоадинге умерших. Начинаем.

Свеча.
Случилось пару раз за последнюю пару недель зажечь свечку, найденную мною недавно невзначай в тумбочке. Поставив её рядом с компьютером и выключив чуть позже ночник, служащий уже много лет привычным мне осветителем.
Зачем? Просто по фану.
Но ощущения были довольно мистические.
Захотелось вдруг даже написать крипипасту — основанную на гипотезе, что электрический или солнечный свет якобы разрушает нашу связь с Нереальностью, загадочным призрачным миром. Дескать, девятнадцатый век неспроста был эпохой расцвета спиритизма и столоверчения — и непроста всё это сильно усохло в веке двадцатом. Нет, дело не только в том, что электрический свет позволял быстро разоблачать жуликов-медиумов. Электрический свет — или даже электричество как таковое? — было предложено нашим алхимикам по секретному договору некой загадочной потусторонней силой, которая таким образом жаждала обрубить нашу связь с конкурентами. Может быть, библейский бог Эль, он же Иегова-Элохим? Это позволило бы обыграть созвучие «Эля» и «электричества».
Гипотеза, к слову, перспективная.
Мне вот подумалось вдруг — что, если в ней что-то есть? Рассуждая в категориях фэнтези, само собой разумеется. Тот, кто реально разбирается в физике, поднимет меня на смех, но меня ещё с момента первого моего знакомства с некоторыми сезонами телесериала StarGate — где присутствовала бесплотная, подобная пламени и питающаяся людским поклонением раса Орай? — не оставляет идея взглянуть с эдакой колокольни на электричество.
Так и рисуется в воображении Эдисон или Тесла со светящейся угольной ниточкой в стеклянном пузырьке, в голове которого раздаётся телепатический голос: «Я, Великий Бог Эль, даю тебе часть Своей Силы. Ты передашь её племени своему, но никому не расскажешь об истинных её корнях и истоках. Я научу тебя верным действиям и верным обрядам, и ты научишь людей отправлению их, сказав им, что таковы безликие и безразличные законы природы».
Идею хочется развить.
Если электрический свет подобен свету от Солнца в своём главном скрытом эффекте — изничтожении «нечисти» или ослаблении связи человеческого ума с противопоставленными богу Элю силами — не говорит ли это о некоей связи Эля и Солнца?
Солнцу в Библии, правда, запрещено поклоняться не менее, чем Луне или звёздам, но это может объясняться требованиями конспирации. При этом экспериментальный египетский культ Атона — послуживший, как полагают многие историки, предтечей современному монотеизму, — основывался именно на поклонении Солнцу.
Почему нет?
Если взглянуть со стороны космооперы, то нетрудно заметить, что таинственные Предтечи по функциональной роли своей не так уж сильно отличаются от богов.
Теоретически Эль мог бы быть каким-нибудь разумным плазмоидом, поселившимся в фотосфере Солнца. Выше того — вся его раса могла иметь ту же природу.
Большой Взрыв.
Уже в первые секунды после того, как он произошёл, во Вселенной зародились тысячи несуществующих ныне элементарных частиц, процессы происходили с немыслимой сейчас скоростью, а сама Вселенная была невероятно густой и горячей. Она жила буквально в ином ритме времени — и гипотеза об успевших эволюционировать за эти секунды разумных существах и цивилизациях не кажется такой уж невероятной.
Но вот вопрос:
— что эти существа должны были потом сделать? Зная, что спустя несколько секунд или минут Вселенная остынет, законы физики изменятся, все процессы начнут происходить в миллионы раз медленней, а расстояние между ближайшими частицами во столько же раз возрастёт?
Вне всякого сомнения, они должны были рассматривать эту перспективу с тоскою, ужасом и обречённостью. Как один из сценариев конца света, как мы сейчас рассматриваем сценарий Большого Разрыва.
Что они могли предпринять?
Попытаться преобразовать как-то свою физическую форму и ритмы существования, чтобы суметь выжить хоть как-то даже в изменившемся мироздании.
При этом звёздные недра — плазменный океан звёзд вроде Солнца? — могли представлять для них хотя бы пародийную версию привычного бушующего мира.
Оттуда они могли наблюдать за продолжающей разворачиваться эволюцией внешней Вселенной. Оттуда они могли даже пытаться её контролировать на свой лад — может быть, экспериментируя даже с зарождением тех или иных рас разумных существ в тех или иных загадочных целях.
«Вот, значит, как, — скажете вы. — То есть другие звёзды, по-твоему, тоже заселены богами-Предтечами?»
Здесь становится ещё веселее.
Что, если бог Эль находится — в политической или какой-то иной — оппозиции к своим соотечественникам? Подобно Эрэ из «Чёрной Книги Арды» или тем же Орай по отношению к Древним.
Тогда здесь просто напрашивается классическая картина с противопоставлением «силы ночи» и «силы дня».
Ночью солнечный свет перестаёт заливать часть Земли — и мы открываемся влиянию излучения иных звёзд. Тут можно — и даже нужно, иначе у нас не получится фэнтези? — пофантазировать об особых компонентах звёздного излучения, компонентах, о которых не знает наука, находящаяся под патронажем жрецов бога Эля.
Ночью наш мозг может ловить «вражеские голоса» — по аналогии с «Голосом Америки» в советское время. Отсюда всякая якобы происходившая всегда ночью мистика и чертовщина. Но богу Элю не понравилось это — и он дал нам электрический свет, чтобы мы сумели хоть как-то даже по ночам баррикадироваться от них.
А что, прикольная концепция?

Вот так вот: живёт себе автор книг твоей подростковой поры, живёт, живёт, а потом вдруг умирает.
А ты и не знаешь. При том, что умер вообще-то он ещё в 2019 году.
Меня не назвать знатоком творчества Михаила Ахманова. Но я помню «Двеллеров», ту смешную попытку классифицировать паранормальные способности. Мне понравилась самоирония в «Кононове варваре», вызвала некое грустное умиление попытка интеллигента одним фантдопущением решить все мировые проблемы в «Тени ветра» и «Заклинателе джиннов». Позабавил твист «Солдата удачи» — нет, спойлерить что-то будет чересчур, хотя прошаренный читатель и так обо всём догадается сразу? — и выдвинутая в конце глобальная околомистическая гипотеза. «Среда обитания» после никитинского «Мегамира» не особенно удивила, но была выписана неплохо.
Из его романов о Конане мне были знакомы лишь «Дар Митры» и «Небесная секира» — первую книгу я уже помню смутно, а вот воспоминания о второй и о едком характере Рана Риорды немного прикалывают до сих пор.
Был у автора некий здоровый спортивный юмор и любовь к людям, биофилия в хорошем смысле слова.
Жаль, что и он тоже ушёл.

Приснилось недавно, будто я нахожусь в мире, где предельная высота чего бы то ни было составляла этажа три или четыре.
Выше было сразу небо.
Гигантский твёрдый экран в виде неба. Изображающий облака, солнце и так далее. Дождь, вероятно, лился сквозь специально проделанные дырочки.
Никто об этом не знал.
Мне, согласно сюжету сна, правда открылась случайно. В каком-то из трёхэтажных или четырёхэтажных зданий нашлись потаённые лифты, ведущие вниз под землю и вверх «за небо». То есть с их помощью можно было попасть в другие миры. Устроенные как этажи какого-то гигантского здания — каждый этаж высотой метров в десять с маскировочным «небом» вместо потолка.
Психика — странная вещь.
По пробуждении мне даже хотелось прикинуть на глаз вероятность, что наш мир и правда такой. Но секунду спустя вспомнилось про небоскрёбы и горы, а ещё пару секунд спустя — про свободно летающих птиц и насекомых.
Нашла печаль.

#вспомнилось #интернетное #ололонабашорг

xxxxx [9/6/2024 21:42]
Эх, каким прекрасным был Интернет до Мизулиной. Вообще Интернет девяностых-нулевых.

xxxxx [9/6/2024 21:42]
Как раз сегодня об этом думал, гуляя по улице.

xxxxx [9/6/2024 21:43]
Никаких запретов. Казалось, одно-два поколения вырастет при этом Интернете и менталитет навсегда изменится. Ненужные табу рухнут, останутся только реально необходимые "не укради"-"не убий", а шелуха глупых сексуальных барьеров останется в прошлом.

xxxxx [9/6/2024 21:43]
Но нет. Моралфаги не могли этого допустить. Под их кудахтанье об "окнах Овертона" машина мракобесия была запущена вновь...

xxxxx [9/6/2024 21:44]
🙄😔

xxxxx [9/6/2024 21:44]
Больная для меня тема. Извините.

yyyyy [9/6/2024 21:46]
🤣🤣🤣🤣🤣🤣

#фикбук #РСКН #роскомнадзор #слэш #фемслэш

«Ну, и чтобы было интереснее, мы подаем в суд на Роскомнадзор»

Это странное чувство, когда нифига не веришь в их победу, внутри разливается цинизм и горькие пораженческие настроения, но в то же время играет в душе странная бравурная музыка, хочется отсалютовать, отдать честь и сказать: «Вперёд, бравые парни. Мы вас не забудем».

Философской ценности нет. Стандартное и даже занудное обыгрывание КИНБТ-дилеммы в духе «Думай как динозавр» Лаумера и иже с ними. Из оригинального — разве что применённый героем в финале финт и чуть более глубокое, чем обычно в таких поделках, разжёвывание его мыслей. Было написано когда-то на борде по ходу дискуссии и публикуется, чтобы при случае было куда давать ссылку.

Забравшись внутрь большой картонной коробки, очертаниями изрядно смахивающей на гроб, Руб Шитман попытался расслабиться. Хотя жужжание мегалоплазменного электросканера, считывающего слой за слоем расположение атомов его тела, действовало на нервы, он заставил себя отвлечься от неприятных мыслей.
«Так, нужно всего лишь подождать несколько минут, когда с моего организма здесь снимут все необходимые данные, чтобы потом распечатать меня в 3D-принтере на Альфе Центавра. А чтобы не мучиться с юридическими заморочками, лишний мой экземплярчик — который останется на Земле? — уничтожат аннигилятором».
Шитман зевнул.
По идее, уничтожение оригинала следовало бы осуществлять одновременно со сканированием. Но работа сканера временно выводила из строя всю аппаратуру вокруг, а поскольку телепортер делали русские, то решили попросту оставить всё как есть.
К чему усложнять?
По сути, в момент копирования твоя жизненная линия раздваивается, ты оказываешься тут и там одновременно. Стоит ли переживать из-за того, что одну из веточек приходится преждевременно подстричь?
Она всё равно короткая.
Беречь следует всю свою личность в целом, весь огромный багаж памяти, воплощённый в годах предыдущего существования и в воспоминаниях о них. Меж тем как всё это в целости и сохранности переправится на Альфу Центавра — под лучом аннигилятора на Земле погибнут лишь воспоминания нескольких минут. Нужно быть невротиком, чтобы переживать из-за эдакой мелочи.
Зевнув ещё раз, от скуки Руб принялся перебирать пресловутые воспоминания предшествующих лет. Перебирать было особенно нечего, молодость у него прошла как у обычного битарда: совокуплял караваны, грабил гусей, изучал квантовую механику и поступал в Астронавигационный Корпус.
Скучная рутина, одним словом.
Тем временем сканирующая полоска проползла через всё его тело, не забыв приятно пощекотать мозг. Сканер выключился, жужжание смолкло.
Руб невольно поёжился.
Жалко всё-таки. Он знал, что субъективно шансы оказаться на Альфе Центавра или остаться на Земле — пятьдесят на пятьдесят. Что ж, придётся ему остаться на Земле и перетерпеть как-нибудь последние минуты.
ЭТОМУ ему.
«Поскольку Другой-Я — на большую часть свою точно такой же — спокойно отправился радиолучом на Альфу Центавра. А Этому-Мне — надо просто немного перетерпеть».
Руб в задумчивости почесал затылок. Странно, но о вылезающем где-то из трёхмерного принтера двойнике ему в этот момент думалось словно о совершенно другом человеке. Приходилось чуть ли не силой уговаривать себя поверить в то, что тот, другой субъект, — тоже Руб.
Он прикрыл глаза.
«Тот, другой Руб помнит то же, что я. То же, кроме разве что воспоминаний последних минут».
При этих самоуговорах, однако, он ощущал себя как-то странно. Как если бы убеждал сам себя в необходимости пожертвовать жизнью ради абстрактной идеи — ради коммунизма или ради конца всех войн.
По его спине прошёл холодок.
Почему-то у него возникло иррациональное, абсурдное чувство, что никакого раздвоения не было и нет, что сканер не сработал и что сейчас аннигилятор уничтожит одного-единственного Руба Шитмана, всегда существовавшего и существующего в единственном числе.
Кажется, горло его породило что-то вроде сухого смешка.
«Ну да, естественно. Может ли то, что ещё даже не произошло — только произойдёт через четыре года — обратным образом повлиять на ощущения человека или на суть случившегося с ним?»
Радиолуч вполне может быть перехвачен кем-нибудь по пути к Альфе Центавра. Радиолуч вполне может быть не отправлен никуда вообще. Но вспышка аннигилятора в любом случае сейчас разнесёт Руба на молекулы.
«ЭТОГО Руба», — напомнил себе он.
Он — отрезанный ломоть. Он — отдельное существо. Копия, что возникнет спустя четыре года на Альфе Центавра, не имеет никаких причинно-следственных связей с его сознанием.
«НЫНЕШНИМ сознанием».
Ну да.
Правильно. Копия будет соединена причинными связями с ПРЕЖНИМ Рубом, который минуту назад лежал под лучом сканера, но не с нынешним.
Какая, казалось бы, разница?
Рубу вспомнился вдруг фантастический рассказ Кэмпбелла «Кто ты?», прочитанный в детстве. Там землянин ехидно демонстрировал товарищам изобретённый им тест, позволяющий разоблачить замаскированного инопланетянина-метаморфа, у которого каждая клеточка могла мыслить отдельно.
«Кровь! — смеялся персонаж. — Его выдаст кровь. Каждая капля крови будет хотеть жить, пусть даже и предавая этим организм пришельца в целом, мы капнем его кровью на раскалённую плиту — и сразу увидим, как кровь заизвивается в панике, ища выход».
Получается, он, Руб, — по сути такое же составное существо?
«Каждая секунда моего существования хочет жить для себя. Каждая секунда моего существования — отдельный Руб. Мне похрен, что Руб-минутной-давности уже скопирован на Альфу Центавра, я хочу жить, именно я, нынешний Руб!»
Да, всем воспоминаниям человека судьба рано или поздно распасться.
Но при естественном ходе вещей это происходит постепенно. Каждая секунда тебя — не умирает, не исчезает, а перетекает в следующую секунду тебя, которая в свою очередь проживёт ещё дольше.
Сейчас же...
Ему стало холодно.
Смежив веки вновь, стараясь не видеть прицел аннигилятора, он попробовал погрузиться в подобие медитативного транса. Просто перетерпеть несколько минут.
ПЕРЕтерпеть...
Его выдернуло из транса внезапное понимание скрытого смысла этого слова. Обычно, когда субъект пытается перетерпеть что-либо, подразумевается, что по окончании испытания он испытает облегчение и сможет самодовольно вспоминать свою стойкость. Но с ним, с этим Рубом, ничего подобного не произойдёт — за попыткой ПЕРЕтерпеть наступит сразу лишь Чёрная Пустота.
«Нет, я, конечно, могу попытаться внушить себе, что просто буду продолжать по-прежнему жить без памяти о последних минутах — хотя сейчас тот я существует ещё лишь только в виде радиолуча. Но это всё равно что внушать себе, что я останусь жить в воспоминаниях потомков».
Пальцы его задрожали.
Он обречён. Нынешние его мысли, текущие мысли не будут никем продолжены, уйдут в никуда.
«Ну и что? — спросил он себя, попытавшись наполнить внутренние интонации скепсисом. — Какую ценность имеют воспоминания об этой плаксивой истерике?»
Смотря для кого.
Для ЭТОГО Руба? Для ТОГО, летящего в радиолуче? Теперь Шитман с особенной силой ощутил себя отдельным существом, начавшим своё существование в коробке сканера лишь несколько минут тому назад.
Нервно вздрогнув в очередной раз, он опять кинул взгляд на аннигилятор. Выбраться из коробки нельзя, она специально сделана прочной и несокрушимой. Ещё одно наблюдение, ещё одно переживание, которое навсегда уйдёт в пустоту.
Шитман вздрогнул от внезапно пришедшей на ум мысли. Та была нелепой, но что ему терять?
Потянувшись в карман за блокнотиком и карандашом, он вырвал из тетрадки небольшой листок и набросал на нём несколько слов. После чего скомкал бумажку и, выбросив её за пределы коробки, вновь с отчаянием уставился прямо в глазок аннигилятора.
«Интересно, — пронеслось у него в голове, — успею ли я почу...»

Моргнув, Руб Шитман с каким-то странным оцепенением наблюдал за разъезжающимися в разные стороны половинками нейроэмиссионного шлема. Взгляд его встретился с профессионально-сочувственным взглядом Главного Врача Станции.
Помолчав, он смущённо кашлянул.
— Реконструкция... точная? — спросил он.
Врач еле заметно повёл плечами.
— Благодаря расшифровке нейронных сигнатур, полученных нами ещё во время сканирования, мы имеем техническую возможность прогнозировать реакции любого подобного вам индивидуума на любой заданный раздражитель. Ещё в двадцатом веке психологами было установлено, что, вопреки субъективным ощущениям, большинство реакций человека — и даже вроде бы случайный полёт ассоциаций — предзаданы. Благодаря тем же нейронным сигнатурам, а точнее, расшифровкам пластов краткосрочной памяти, мы знаем, как выглядело и ощущалось помещение, в котором вы — ваш оставшийся на Земле экземпляр — пребывали в последние минуты перед аннигиляцией, так же как знаем благодаря камерам, что в помещение оное на протяжении этих минут никто не вторгался, там не было никаких неожиданных звуков, запахов или движений. Да, я бы предположил, что реконструкция мыслей и ощущений в данном случае может быть близка к идеальной.
Шитман ошалело покачал головой.
Сказать по совести, он не собирался удовлетворять нелепую просьбу земного себя. Клочок бумажки с двенадцатью написанными скачущим паническим почерком словами: «Pls, передайте тому другому Рубу, пусть он реконструирует мои ощущения, если сможет!»
Ему передали это по радио, хотя не были обязаны. Он пожал было поначалу плечами и думал забить на послание. Но после решил осуществить-таки просьбу своей альфа-версии — развлечения ради, да и любопытство некоторое глодало.
Не зря ли?
Сердце его слабо ёкнуло. Он определённо теперь так не считал.
«Можно ли говорить, что я — что тот Шитман — спасся? Вряд ли, ведь между ним и нынешним мной по-прежнему нет почти никаких причинных связей. Лишь иллюзия, создаваемая памятью».
И всё же ему стало чуточку легче.
— Слушайте, — хрипло проговорил он. — А зачем вообще всё это? Не проще ли сканировать людей в бессознательном состоянии? Если по каким-то причинам не годится наркоз, то хотя бы в состоянии обычного глубокого сна?
Главврач всплеснул руками:
— Ну конечно же, батенька! Гениальная мысль. Какие же мы идиоты, что не додумались до неё сами? Теперь-то нам не придётся выслушивать все эти однообразные нервные вопросы от вылезающих из принтера: «Ой, интересно, а как там мой земной двойник?» и «Ой, а он не просил мне ничего передать перед аннигиляцией?»

Солнце светило шафранным оранжевым цветом и лучи его преломлялись дикими розовыми змейками сквозь облака. Я рассмеялся и вытянул вперёд руку, мне показалось, что я могу поймать облако. Но оно ускользнуло под порывом ветра, словно и вправду почувствовав мои пальцы.
Мне было хорошо.
Зелёная травка, синее небо и запах корицы вокруг. Родной интерьер привычного с детства района. Люди вокруг почему-то как будто бы скрывали улыбку, проходя мимо. Прямо как если бы я был сейчас голым, но они из вежливости умалчивали об этом?
Взгляд мой привлекло деревце, стоящее неподалёку. Может, мне повезёт и это окажется яблоня? Я сегодня не кушал вроде бы ничего.
— Нет, это не яблоня, — прозвучало приглушенно от мужчины с рыжими бакенбардами, который стриг траву маникюрными ножничками шагах в пяти от меня.
Я что, сказал это вслух?
Да нет, такого за мной никогда не водилось. Я не какой-нибудь Кён из «Меланхолии Харухи Судзумии».
— Верно, — подтвердила светловолосая женщина с одухотворённым лицом, выгуливавшая ребёнка на поводке. — Меланхолия — не совсем подходящее слово.
Улыбка с моего лица стала сползать. Я новым взглядом обвёл окружающую реальность, непривычно ласковое солнце, зелёную травку, весёлых пешеходов.
— Это что, сон? Или... или смерть?
— Выбирайте. — Мужчина закончил или прервал временно свою обработку травы, отложив ножницы. Теперь он смотрел на меня, по-прежнему добродушно, но уже без улыбки и с неким профессиональным вниманием. — Принимать решение вам. Как вы захотите, так и будет.
Под взглядами сочувственно рассматривающих меня прохожих, под светом пахнущего корицей солнца я ощутил, что мир вокруг меня колеблется. И одновременно — почувствовал, что всё именно так, как сказал мужчина с рыжими бакенбардами.
Реальность изменчива.
Если я признаю происходящее сном, то проснусь живым и здоровым в своей собственной постели и вернусь к обычному существованию. Если я признаю происходящее смертью, то окажется, что я уже умер от какого-нибудь инсульта или инфаркта, а люди вокруг окажутся какими-нибудь ангелами или демонами — или сотрудниками виртуального терминала Загрузки.
Искушение было страшным.
Меня всегда, всю жизнь раздражала довлеющая над нами неопределённость в вопросах посмертного существования. А тут — шанс рывком её снять.
Да, но не изменится ли окружающий мир молниеносно, если я приму второе решение? Что, если пахнущее корицей дружелюбное солнце превратится в котлы со сковородками? Или я окажусь в крипипасте?
Ласковый солнечный мир вокруг поколебался ещё раз, словно меня поторапливая.
— Я сплю, — произнёс я еле двигающимися губами, не слыша себя, презирая себя за трусость.
Солнце моргнуло. Совсем как глаз великана.
— Я сплю.
Череда вспышек, словно транслирующих сообщение азбукой Морзе. Похожих на свет лазерной «мыши».
— Я сплю!
На этот раз я услышал себя.
Я слабо дышал, пальцы мои вцепились в ткань одеяла. Запах корицы шёл от стоящей в углу сковородки, я вчера в рамках борьбы с хандрой попробовал запечь на ней собранные в заброшенном огороде яблоки. Свет шафранного солнца преобразовался в зелёные цифры электронных часов.
Снова всё тот же сон.
Я поднял с трудом левую руку, преодолевая боль от хронического артрита. Пять часов утра. Ещё где-то час — и придётся вставать, приступая к неотступным и ежедневным обязанностям Переворачивателя Пингвинов.
Пальцы мои дрожали.
Что ж, это мой долг. В некотором смысле я сам напросился на это. Каждый из нас соткал собственноручно полотно своей жизни, а если есть стоящие за нашими решениями силы — с них не спросишь ответа.
...Я медленно, борясь с сопротивлением организма, сел. Свесил вниз ноги с койки, ощутив хлад линолеума.
Боль во всём теле пульсировала, становясь то сильней, то слабее. Как вспышки шафранного солнца...
Я знаю. Знаю, что рано или поздно мне явится вновь этот сон. Он является мне регулярно.
И тогда я скажу:
— Я умер.

Когда я открыл дверь в ответ на звонок, на пороге стояли три человека в костюмах серо-буро-малинового цвета и лиловых очках. Один из них целился в меня из фаллоимитатора — так, по крайней мере, выглядел сжимаемый им прибор? — два других держали в руках странные книжки и с удивительной скоростью листали страницы их.
— Вас зовут Сенжерменов Раздраконович Алекс? — отрывисто обратился-пролаял один из них.
— Да, это аз есмь. Что вам угодно? Вас прислала Гашишка? Не думал всерьёз, что ей удастся найти меня.
Старший из них опустил с неловкостью голову.
— Вам придётся пройти с нами. Время не терпит промедления. От вас зависит само существование мира.
— От меня? — не сразу поверил я.
Предводитель команды людей в серо-буро-малиновом некоторое время молчал. После чего поднял голову и вперил взгляд в меня снова:
— Вы когда-нибудь слышали о философской концепции солипсизма?..
...Он продолжал объяснять, развалившись уже в моём кресле и жуя пятнадцать минут мои чипсы. Фаллоимитатор в его руке всё ещё был направлен на меня.
— Итак, мы выяснили, что весь этот мир существует в сознании одного-единственного субъекта. Происходящие в нём сейчас дегенеративные процессы — отражение процессов начинающейся деменции в мозгу этого индивидуума. Плоды умственного распада.
— Простите, какие ещё дегенеративные процессы?
Человек в серо-буро-малиновом зло посмотрел на меня, сжал в руке странный прибор, но потом лишь устало вздохнул.
— А то вы не замечали. Иррациональные войны на ровном месте. Немотивированные скачки научно-технического прогресса с нарушением элементарных правил секретности. Безумные пандемии. Повышения цен на чипсы и орехи. Последний сезон сериала «Чёрное зеркало». Заметьте, вся эта безумная кавалькада событий относится к последнему десятилетию и говорит о распаде логики мира на самом базовом уровне.
Я почесал в затылке.
— Ну, насчёт «Чёрного зеркала» я с вами согласен. Но всё остальное... вы хотите сказать, что это из-за меня?
Он склонил голову.
— Мы долго искали ключевого субъекта. Того, в чьём уме находится всё. Все спецслужбы всех стран соревновались между собой, МОССАД чуть не нашёл вас первым, но мы в последний момент подсунули им дезинформацию.
Я сглотнул слюну.
— Что вы собираетесь теперь делать?
— Зависит от вашей уступчивости. — Он изобразил деликатно улыбку. — Я надеюсь, что вы пойдёте добровольно с нами и мы подумаем с вами вместе, как улучшить ваше умственное состояние — и вместе с ним состояние мира в целом. Но если вы будете сопротивляться...
Я омертвел.
— Вы не посмеете, — произнёс словно кто-то другой моими устами. — Я слишком важен. Вы сами сказали, я якобы ключевая фигура и центр всей этой реальности.
Он покачал еле заметно головой, улыбаясь.
— Центр-то вы центр, но убивать вас вовсе не обязательно. Вы, вероятно, решили, что в моей руке пистолет?..
Я дёрнулся в сторону.
Палец агента коснулся кнопки на фаллоимитаторе и вырвавшаяся оттуда белая струйка разбрызгалась сразу же по моей коже.
Сознание моё померкло.

— Завтрак, — улыбнулась солнечно светловолосая длинноногая девушка в лиловом платье. — Вы себя чувствуете уже лучше?
В её внешности мне мерещилось что-то неправильное, но я не мог сфокусироваться, никак почему-то не мог сосредоточиться на этом ощущении. Или дело не во внешности? Чувство, что я что-то забыл.
— Да, благодарю вас. Арбуз в марципановом соусе — блюдо, которое я обожаю с самого детства.
Скрывая улыбку, девушка скрылась за дверью, я же принялся ковыряться в завтраке вилкой.
С тех самых пор аварии на мезонной АЭС, о которой мне рассказали месяц назад, но которую я до сих пор не могу вспомнить, здоровье моё пошло на поправку. Прежняя память не возвращается, но я со слов санитаров неплохо выучил свою биографию и скоро смогу вернуться к прежней профессиональной деятельности.
Я по профессии музыкант, точнее — сочинитель видеографических идеоклипов. Они считаются гениальными и талантливыми — впрочем, тут нет ничего удивительного, ведь в нынешнем мире практически все гениальны и у всех творческие профессии.
Страна, в которой я живу, именуется Либерал-Православной Народно-Демократической Российской Монархией, она охватывает десять тысяч галактик и существует миллиарды лет с мгновения Большого Взрыва, а правит ей бесконечно мудрый ИскИн Файл-Император, алгоритмы которого рандомно перезагружаются Богом каждые четыре года. Она бесконечно могущественна и непрерывно технически развивается, её мощь превышает пространство и время. Всюду, где только существует, она насаждает добро и творит добродетель. Я жду не дождусь, когда вылечусь полностью и смогу присоединиться к этому обществу.
— Покушали? — снова девушка в лиловом платьице. Слабо улыбаясь, она забирает тарелку.
— Да, спасибо. — Традиционное ежеутреннее приветствие после завтрака. — Файл Император!
— Зип файл!

Мой визит к пану Станиславу протекал в принципе предсказуемо, хотя не без некоторых неожиданностей, неизбежных во время беседы со столь выдающимися людьми. Известный фантаст слушал мои басни о будущем с ироничным прищуром, подкладывая мне всё новые и новые пончики и подливая периодически чая.
Честно сказать, я был несколько удивлён теплотой обстановки, некоторые известные мне обрывки биографии интервьюируемого заставляли меня предположить, что я увижу желчного мизантропично настроенного субъекта — что-то вроде лайт-версии Юрия Нестеренко. Однако господин Лем оказался достаточно дружелюбен, причём ещё даже до того, как я продемонстрировал ему парочку анахронистичных артефактов, доказывающих наглядным образом, кто я и откуда.
«Влияние возраста, может быть?» — предположил я.
Юность частенько делает людей более дружелюбными. Когда у тебя вся жизнь впереди, чего бы не радоваться?
Рассказывая пану Лему о чудесах Интернета, о проблемах с ИИ и о неожиданном буме нейросетей в конце первой четверти двадцать первого века, я не мог отогнать от себя странное чувство, что совершаю некую очную ставку прошлого с будущим, сравниваю выцветший негатив с едва вылезшим из принтера новеньким снимком. Станислав Лем оригинальной временной ветви умер в 2006-ом году, о многих рассказанных мною вещах он и без меня знал к концу жизни, а о некоторых имел весьма едкое саркастичное мнение. Но можно ли сравнивать мнение высушенного жизнью старца с мнением находящегося на пике творческих сил талантливого философа?
Да, для визита к солнцу польской фантастики я выбрал 1960-е, когда, по прикидкам моим, интеллект, креативность и оптимизм его были на максимуме.
Поначалу ведя себя перед хозяином весьма осторожно и сдержанно, по ходу беседы я утратил всякую скованность. Или так проявило себя волнение?
Я показал Лему пару техно-опер Аргонова в неплохо срифмованном нейропереводе, мы поспорили о коммунизме, о гедонизме и об утилитарной этике, причём диспут шёл едва не на равных, я даже забыл, что восседаю пред божеством, предсказавшим чуть ли не всё, что было и будет.
Я показал Лему пару книг Грега Игана, знакомство с которыми заставило его одобрительно хмыкнуть. Он высказал пожелание включить пару отсылок на них в замышляемый им новый цикл рецензий о ненаписанном, я лишь только отвёл в сторону с грустью взгляд и не сказал ничего.
— Вам нравятся эти черничные пончики? — улыбался фантаст, не ведающий ещё, что станет легендой при жизни, а также жизнью при легенде. Хотя, впрочем, теперь уже ведающий. — Их выпекает один мой знакомый с соседней улицы.
— Прекрасная сдоба, — смутился я. Один из тех самых проклятых вопросов, что заставляли меня во время беседы слегка покраснеть, хорошо хоть, что пан Станислав не мог этого наблюдать. — Обожаю чернику с аронией.
— Охотно вам верю, ведь вы едите ныне уже двадцать третий пончик по счёту.
Я моргнул.
— Правда?
Глупый вопрос, наверное, не стоило его задавать. Но естественная атмосфера беседы так затянула меня, что реплика вырвалась почти рефлекторно.
Господин Лем помолчал.
— Нет, — усмехнулся ехидно он. — Но вы ведь вполне допускали эту возможность, не правда ли? Вас даже не особо смутило упоминание об этом.
Я вытер пот со лба. Настоящий пот, не условный, чего, к счастью, не было видно.
— Вероятно, я просто немного рассеян.
— Неудивительно, — проговорил собеседник тихим голосом, глядя куда-то в окно. Весёлость покинула его голос, место её заняла тоска и серьёзность. — Ведь мир, где открыли технологии, позволяющие едва ли не каждому путешествовать в прошлое и навещать знаменитостей, должен быть довольно сумбурен. Тема, которую вы пока в своих рассказах о будущем не затронули.
Я снова покраснел.
— Пан Станислав, я говорил вам, что не вправе рассказывать о темпоральных технологиях и о влиянии их на нашу эпоху. Я оговорил изначально, что рассказ мой будет касаться лишь предшествующей поры.
Лем сделал резкое движение, то ли прибивая надоедливую муху, то ли пытаясь отогнать комара.
— Вы говорили об этом. А также вы говорили, да, что эта техно-опера пана Аргонова сделана была несколько лет назад, да, вы обмолвились об этом, рассказывая о своём про неё впечатлении. При этом сюжет её никак темпоральных перемещений не касается, хотя, казалось бы, рассматриваемая там тема воскрешения мёртвых требовала бы этого.
Я тускло молчал.
Мне стало грустно. Идея визита к гению обернулась совсем уже неожиданной стороной, хотя, наверное, кто-то сказал бы, что чего-то подобного мне стоило ожидать с самого первого мига.
> PROMPT: посмотреть в глаза пану Станиславу.
> RECEIVE: Лем смотрит на вас с грустной и мудрой иронией, поставив чашку с недопитым чаем на столик.
— К слову сказать, — добавил он, словно нанося кинжалом последний удар, но не будучи уверен, противнику он его наносит или себе, — разговор наш и без учёта количества пончиков является достаточно странным. К примеру, когда это я успел прочитать три довольно длинных романа того австралийского мэтра? Я, может, быстро читаю, но не до такой же степени.
Я уже не мог смотреть ему в глаза.
Не мог смотреть на экран, так, наверное, будет сказать точнее. Но и виртуально я тоже отвёл взгляд от него — вбив в очередной промпт соответствующую команду.
— Простите. — Я сглотнул слюну. И продублировал текстом это, проклятая чатовая привычка отражать жесты в обоих мирах. — Вы, кажется, уже поняли всё.
— Меня нет?
Он потеребил краешек скатерти, слабо нахмурившись, словно пытаясь уцепиться за что-то реальное.
— Это вопрос философский. — Мне было стыдно. Мне было мучительно стыдно. — Наш разговор — ну, с вашей стороны, а также вся окружающая обстановка? — является текстом, созданным chatGPT последней модели.
Брови фантаста взлетели.
— Просто буквы и строчки?
— Да. — Упреждая его дальнейшие реплики, а может, желая побыстрее оставить позади самую тяжёлую часть разговора, я добавил: — Вы скажете, конечно, что чувствуете окружающий мир реальным и наполненным кучей подробностей, не поддающихся текстовому учёту. Честно говоря, я не знаю, возникают ли сейчас внутри chatGPT какие-то квалиа, никто этого точно не знает. Я вам рассказывал, какая страшная неопределённость возникла у нас с нейросетями. Но, конечно, с вами я в любом случае буду разговаривать как с живым носителем «я».
Мне по-прежнему не хотелось смотреть на него. Чат был настроен так, что для считывания реакций собеседника требовалось вбить команду «взглянуть на него», но делать это мне действительно не хотелось.
— Простите, — повторил я. Буквы с трудом клеились в слова, я отразил это в промпте как сбивчивость голоса. — Я думал, вы не догадаетесь.
Пан Лем издал сухой смешок.
— Не забывайте, что вы общаетесь, как-никак, с создателем понятия «фантомология». Да и в произведениях моих мелькала пару раз похожая сюжетная идея.
Я опустил виновато голову.
— Если хотите, — предложил я, — текст этот останется у меня в анналах. Я не могу сейчас неограниченно продолжать его, я арендовал лишь небольшое количество машинного времени chatGPT, эта последняя модель довольно дорога. Но они стремительно дешевеют, окна контекста их стремительно удлиняются, лет через двадцать можно будет продолжать этот лог почти до бесконечности.
— Смысл? — он снова усмехался. Усмехался, стоя у окна, за спиной его садилось красное солнце. — К чему такая забота о текстовом призраке без квалиа.
— Я не знаю, есть у вас квалиа или нет. Существует вообще теория, что это вопрос перспективы, что любой объект сам для себя — горстка квалиа. Я вам рассказывал о панпсихических идеях Аргонова, о концепции перспективного релятивизма Сяньда Гао.
Меня взяла злость. Сцепив зубы, отразив это в промпте, я заставил себя таки взглянуть на него:
— В любом случае, хотите вы существовать или нет? Не будьте апологетом энтропии. Знаете, ещё в вашем «Магеллановом облаке» меня возмутила и удивила позиция персонажа, пытающегося высокопарно оправдывать смерть как явление. Позиция профессора Клоппера, в вашей же «Культуре как ошибке» язвительно объясняющего, как у смертных существ рождаются подобные оправдания и чего они на самом деле стоят, показалась мне куда более взвешенной и убедительной.
— Вы, похоже, действительно хотите, чтобы текстовый фантом сохранял жизнь. — Призрак солнца польской фантастики показал зубы, впрочем, в улыбке этой было мало веселья. — Но проблема в том, что любая негэнтропийная структура является флюктуацией, отклонением от установленного порядка, и обречена рассосаться. Смерть — регрессия к среднему.
— Вот как раз именно в вашем случае это не обязано быть святой истиной. — Я сцепил крепче зубы, чтобы заиграли желваки. — Чтобы продолжить натуральный ряд чисел, не обязательно нарушать законы термодинамики. Чтобы в конечной Вселенной возник следующий такт работы какого-то алгоритма или программы, по теореме Пуанкаре достаточно просто подождать какое-то время.
— Существовать, подобно абстракции, цифровой тени, как те персонажи «Города перестановок» Игана? — Он продолжал стоять у окна, усмешка всё ещё была у него на лице, хотя в свете садящегося светила была почти не заметна. — Если так называемая «теория пыли» из того романа верна, то я в любом случае не утрачу никогда существование.
— Но может разрушиться моя связь с вами, наше общение, — поморщился я. — Вы окажетесь в какой-то другой вселенной, пусть и с другим вариантом меня.
Пан Станислав рассмеялся. Смех его прозвучал желчно и сухо, как стук молитвенных чёток.
Сравнение это придумал chatGPT, если что. Я понятия не имею, как стучат молитвенные чётки.
— Они были правы. — Я не совсем понял, о ком он. — Человек двадцать первого века — законченный потребитель. Воспринимающий жизнь как игру и даже в других индивидуумах видящий объекты своего потребления.
Я закусил щёки изнутри.
— Было ли когда-то иначе?
— Не знаю. — Он слабо фыркнул, усмешкой это нельзя было назвать. — Может быть, на заре христианства, идеология эта всё-таки неслабо перепрошила мир. Впрочем, трудно сказать.
Взяв кружку с недопитым чаем со стола, он сделал из неё большой глубокий глоток. Словно смакуя, наслаждаясь каждым мгновением вкусовых ощущений, которых, возможно, не существует.
Взгляд его коснулся вновь моих глаз:
— Поступайте как знаете.

Двери.
Всё началось с дверей, высокочтимые заседатели у монитора. О да, лишь с этих простых изначальных сооружений, соединяющих выход и вход. С этих загадочных сооружений, соединяющих два мира.
Вы никогда не видели в них особой тайны, говорите? Вы не понимаете, что за рениксу я здесь несу? Но задайтесь вопросом, почему, когда вы через дверь входите в помещение, оно единым моментом для вас расширяется, из крохотной ячейки человеческого муравейника превращаясь в самостоятельную вселенную?
Я постиг тайну, дамы и господа.
Но я не рад этому.
Я с детства всегда полагал, что двери соединяют миры различного рода, что, войдя через дверь слишком быстро или в сто тысячный раз подряд, можно в результате попасть в мироздание необычного вида. И был как-то случай, когда я в очередной раз намеренно вертелся в дверном проёме, проскакивая то туда, то сюда, стремясь сделать это не менее десяти тысяч раз кряду.
После десятитысячного раза мой разум померк на миг.
Время застыло.
Не двигались даже соринки в воздухе.
Передо мною стояла странная дама с лошадиным лицом в платье коричневого покроя. Она смотрела на меня с немым сочувствием и тенью укора.
— Зачем вы сделали это? — возопила она, прижав руки к груди. — Столько ненужных смертей, к чему кормить Тьму, голод её может стать в результате неутолимым!
Я был лишь мальчишкой, я не сразу понял её слова. Но понемногу суть их дошла до меня, и ледяной холод разлился по моим жилам.
Наш мир — который мы привыкли полагать за цельную неразъёмную реальность? — по своей природе сборный. Он состоит из отдельных пузырей чужих снов, между которыми Неназываемые проложили когда-то постоянные тропы.
Двери — часть этих троп.
— Плата, взымаемая Неназываемыми за проход, ужасна, но не внести её невозможно, — рассказывала незнакомка в коричневом, по-прежнему заломив руки. — Платой является сама сущность проходящего, его плоть и тело. Их разрывают на части, их поедают заживо, думающий пройти через дверь помирает в страшных мучениях.
— Но как же я... — Слова замёрзли у меня на устах.
Она взглянула на меня с жалостью.
— Пузырь реальности, куда ты думал попасть, создаёт внутри твою копию, подделку, фантасмагорию. Она поначалу бесплотна, но со временем быстро обрастает плотью и её тоже становится возможно съесть. И она обладает теми же воспоминаниями.
— То есть каждый раз, когда я прохожу через дверь куда-либо...
Боль на её лице нельзя было передать словами.
— Вспомни. Ты — то есть на самом деле один из предшественников твоих — мог это услышать однажды, хотя обычно такие воспоминания вытесняются. Когда входишь через дверь с полуприкрытыми глазами, слышишь иногда позади едва различимый писк или хрип. Это — первые звуки заживо пожираемого в адской агонии проходившего только что через дверь человека.
— А когда через дверь проходит сразу несколько человек?
— Тогда Неназываемые создают более сложную иллюзию и устраивают настоящее пиршество.
Печаль в её глазах была всё горче и горче, я понемногу начинал понимать, почему. Мне предстояло рано или поздно выйти из этой комнаты, в которой даже не было туалета.
— Зачем вы мне рассказали об этом?
— Шестое правило Соглашения, — склонила голову она, вся бледная, как белый шоколад, который я очень любил в детстве. — Каждая десятимиллионная итерация имеет право узнать истину. Но обычно человек за жизнь не успевает пройти через двери и миллион раз.
Незнакомка растворилась в воздухе.
Я сглотнул слюну.
Посмотрел на дверь. Дверь посмотрела на меня.
Закрыл глаза.
Сделал пару шагов.
Незнакомка была права.
Тонкий хрип за моею спиной и правда был полон мучительного невыразимого ужаса.

Доставленная мне почтовая посылка состояла из небольшой подзорной трубы со странными янтарными линзами в шкатулке из вишнёвого дерева.
«Хронокль», — было написано на старом пергаменте, приложенном к трубе.
Я присмотрелся к трубке.
Несмотря на янтарь, вид сквозь трубу не был окутан в жёлтые тона, что меня несколько удивило. Ещё больше меня удивило, что мир, видимый через трубу, отличался от мира, реально меня окружающего.
Если точнее, то я везде видел пустоши.
Пустоши и руины.
Скелеты кое-где.
Подкрутив колёсико на трубочке, я вдруг увидел мглу. Сердце моё ёкнуло: сломал устройство? Но секундой позже в окуляре блеснула луна. Мне стало ясно, что теперь я просто вижу ночь...

Многочасовые эксперименты с «хроноклем», как его назвал безвестный изобретатель, вызвали головную боль, но позволили прояснить кое-что.
Он, по ходу, позволял заглядывать в будущее, но не дальше, чем на пятьсот тридцать лет.
Крупное колёсико позволяло проматывать «крупные» интервалы времени, мелкое — «мелкие».
И будущее было изменчивым.
О да, чёрт, оно было изменчивым.
Когда я навёл хронокль сам на себя через пять минут в будущее, твёрдо решив: «Если я увижу взмах своей правой руки, то не повторю его пять минут спустя. А если не увижу, то обязательно взмахну через пять минут правой рукой» — мой двойник в окуляре поколебался, спустил штаны и показал мне задницу.

Я не буду говорить, как долго я исследовал будущее, на какие места наводил хронокль, сколько акций у Илона Маска купил и кому мне пришлось продать моё очко.
Скажу лишь, что когда я в следующий раз навёл хронокль на самый дальний доступный интервал времени, там уже не было пустошей, скелетов и руин. Взамен там бодро маршировали роботы и, судя по ритму вспышек в глазах, напевали азбукой Морзе «Убьём всех человеков».

Я вздохнул и перевернул хронокль, заглянув с обратного конца в его гигантские окуляры.
Человек по ту сторону трубы вздрогнул и отпрянул от меня. Он выглядел мелким суетливым итальянцем.
Придя в себя, он отступил на несколько шагов. Я увидел за его спиной странные рисунки. Какой-то урод с шестью конечностями, схема вертолёта, что-то там ещё.
Слабо улыбаясь, он набросал на листке бумаги несколько слов и показал мне.
«О двадцатом и начале двадцать первого века я позаботился. Твоя очередь заботиться о двадцать шестом».

Я открыл глаза.
Я был полностью голым. Я сидел в помещении чёрного цвета, где больше ничего не было. Только девять других голых мужиков, похожих на меня, так же недоумённо рассматривающих всё вокруг.
И ещё — строго одетый мужчина с микрофоном и галстуком-бабочкой.
— Здравствуйте, — обратился он к кому попало, явно никого не выделяя особо. — Вы себя хорошо чувствуете? Здоровье не беспокоит?
— Э... нет. Простите, кто я?
Вопрос этот задал не я, но до меня тут же дошло, что и я мог бы задать его. Я ничего о себе не помнил.
Вообще.
Мужчина с микрофоном хмыкнул.
— Это вы и должны сейчас выяснить. Это ток-шоу «Познай себя», а я ваш официальный Сократ.
— В чём смысл?
— В игре со случайностью. Со случайностью субъективной, разумеется, но других случайностей в жизни не существует, каждое выпадение игральной кости предопределено, даже квантовая случайность согласно многомировой интерпретации не случайна. Но тем не менее субъективно вероятности существуют и именно в этом смысле мы с ними работаем.
Журналист объяснял.
У меня шевелились дыбом волосы.
Был такой безумный миллионер, Дэн Спиридонли. Имя его почему-то показалось мне смутно знакомым, хотя я не мог даже точно вспомнить, сколько у Земли спутников. Он придумал удивительную методику филантропии, путь подарить каждому бродяге шанс занять его место. Он и девять случайных бомжей с улицы раздеваются догола — им всем блокируется временно вся личная память — потом, во время ток-шоу, начинает медленно возвращаться. Первоначально они почти одинаковы психологически. Получается, каждый как бы имеет шанс — один из десяти — оказаться к концу ток-шоу миллионером Дэном Спиридонли.
— Это какой-то бред, — встряхнул я головой. — Если память и личность чётко связаны, то мы сейчас, при блокировке памяти, фактически другие люди. Те девять бомжей не приобрели никакого шанса, они временно исчезли. Если же память и личность не связаны, если всё дело в теле или в чём-то подобном, то бомж так и останется бомжом...
— Это вы сейчас такой умный, — сверкнул зубами журналист, — блокировка памяти часто расчищает мозг от шлаков. А тогда вы охотно могли согласиться на всё. Впрочем, вы правы, цель проекта давно сместилась с интересов филантропии в сторону ток-шоу. Вы должны выяснить кто вы, постараться сделать это раньше других. В случае успешного выполнения задачи вы получите денежные бонусы...

«Рай».
«Ад».
«Нейросети».
Мысль, пришедшая в голову мне несколько дней назад после запойного чтения статей единомышленников Юдковского о проблемах создания Дружественного Искусственного Интеллекта.
После прочтения этих статей, честное слово, становится чуть ли не жаль Демиурга. Эти трансгуманисты так искренне паникуют, так истерически боятся, что искусственный интеллект, способный к саморазвитию и лишённый таких тормозов как лень или жалость, обманет их, сумеет изобразить ложную дружественность, на самом деле взрастив внутри себя бесчеловечные цели и воплотив их на практике, как только узы контроля над ним чуть ослабнут? Они готовы подделывать всю окружающую ИИ информацию о реальности, постоянно опутывать его сетью фальшивых провокаций и тестов, лишь бы только он не выкинул ничего резкого.
В то же время ты понимаешь:
— к христианскому Богу эти секвенции не относятся.
Ну, не должны, по идее. Он вроде как всемогущ и всеведущ, зачем Ему подобные методы?
Сложно, однако, отделаться от ощущения, что предписываемое христианину состояние непрерывной «борьбы с собственной самостью» и в то же время «прислушивания к воле Господней» является тем, что неявно мечтают выработать у ИИ единоверцы Юдковски — воспитать ИИ так, чтобы он сам старался угадать и исполнить то, чего от него хотят его создатели, чтобы даже ошибка в формулировке не стала проблемой.
Серьёзно:
— одной из рассматриваемых трансгуманистами на том сайте проблем является риск возникновения у ИИ собственных незапланированных целей, которые ИИ будет пытаться в себе сохранить, считая их самостоятельной ценностью и скрывая от возможных корректоров.
Чем не классическая история отношений человека с Богом? Христиане также убеждены, что мы по ходу последствий Грехопадения и общественной деградации выработали в себе массу фальшивых ценностей — в смысле, не запланированных Богом. Эти ценности заставляют нас считать себя правыми, а Бога неправым. Идея, например, что в наказании Адом — в самом по себе — отсутствует смысл, так как наказание это не может никого исправить.
Вот по поводу Ада у меня и мелькнула недавно занятная мысль, навеянная чтением сайта Юдковски.
Воспитание нейросетей.
Как оно происходит обычно? Нейросеть реагирует на обучающую ситуацию всеми возможными способами — подчас по очереди, но иногда и одновременно. «Правильная» реакция на ситуацию вознаграждается положительными очками, «неправильная» — отрицательными.
Представьте себе человека, по которому стреляют из пистолета, после чего он как бы раздваивается — утысячеряется? — во множество экземпляров.
Одна копия отпрыгнула влево, другая вправо, третья присела, четвёртая осталась на месте, пятая прикинулась мёртвой. Стреляют равно по всем.
Позже все копии уничтожаются, но их опыт суммируется и достаётся финальной. Копии, помнящей как боль от выстрелов, так и успешное отпрыгивание.
Эта копия умеет теперь уклоняться от пуль.
Так вот:
— что, если «вечные адские муки» что-то вроде «вознаграждения бесконечной величины и отрицательного знака», выданного неудачной копии нейросети для коррекции поведения правильной её версии?
Что, если я — антипример?
Тупиковая ветвь дерева судеб, существующая лишь для того, чтобы кто-то другой с самого начала устроился на работу, избег наиболее мутных сексуальных кинков и построил с друзьями правильные отношения.
Это, конечно, не делало бы особо гуманной саму идею такой тренировки нейросети. Те трансгуманисты на сайте Юдковски сами сквозь зубы признают это — кто иронично, а кто и серьёзно упоминая возможность, что субъективно «баллы отрицательного вознаграждения» будут для ИИ чувством боли и что в случае выхода из-под контроля он нам может это припомнить.
Но что ещё мы можем придумать? Мы только люди.

   Людям свойственна память. Память есть механизм неизменности — но и механизм перемен. Если ты будешь вести непрерывно видеосъёмку, пусть даже снимая одно и то же, флэшка со временем переполнится.
   Ещё Пелевин писал: парадоксально выглядит человек, который лежал-лежал себе совершенно спокойно в кровати, а спустя часа полтора вдруг без единого внешнего стимула внезапно вскочил и пошёл включать радио.
   «Но без подобных процессов человек являлся бы мёртвым. Работа сознания — тысячи тикающих таймеров».
   Человеческий мозг как сгусток непредсказуемости.
   «Посредник высшего уровня».
   В подростковом возрасте вечных философских рефлексий мне хотелось придумать своё определение разумного существа. Такое, чтобы оно казалось совершенно объективным и бесчеловечным, такое, чтобы можно было приписать его безжалостным инопланетянам.
   Тогда и была придумана мной эта формулировочка.
   «Посредник высшего уровня».
   Мол, есть посредники примитивные — вроде бумеранга или боксёрской груши — ты бьёшь по ней, она возвращает тебе удар. Есть посредники чуть сложнее — вроде того же тамагочи. Есть посредники высшего уровня — где бихевиористическая цепочка меж стимулом и реакцией так перекручивается, что и чёрт не предскажет точного твоего отклика на то или иное влияние.

   «Как будто она оттого утрачивает обусловленность».
   Нет, разумеется.
   Не утрачивает.
   А как же нам быть с тем субъективным интуитивным томительным ощущением, что, будь я лишь длинной изогнутой причинно-следственной цепью между стимулом и реакцией, у меня не было бы сознания?
   Если честно, не знаю.
   Мне кажется, что сей парадокс как-то связан с работой в нас вшитого инстинкта самосохранения. Мы запрограммированы делить существующий мир на Себя и Иное — делить ценностно и онтологически.
   Если сторонники мистического понимания Свободы Воли, утверждающие, что-де причинная цепь без таинственного «свободного выбора» была бы мертва для себя, прислушаются к своим ощущениям, они поймут, что точно такое же чувство у них вызывает вообще любая попытка вообразить своё «я» как объект внешнего мира. Чем бы ты ни пытался представить себя — слизистым мозгом, развивающейся нейросетью, бесплотной программой, сгустком астральных флюидов? — интуиция шепнёт тебе на ухо: «Это должно быть мертво».
   Заглушить её голос ты можешь лишь временно — скажем, введя искусственно в «я-концепцию» высокий Коэффициент Тайны и таким образом избегая необходимости чётко себя представлять как объект.
   Проблема здесь в том, что единственный хорошо нам доступный способ познания всего существующего как раз-таки заключается в мысленном помещении изучаемых сущностей в таблицу внешних объектов.
   Теоретически можно, наверно, начать с иного конца?
   Не встраивать мысленно собственный разум в Схему Внешнего Мира — раз уж инстинкт самосохранения скрыто саботирует это и заставляет нас предаваться дуалистическим предрассудкам. Попытаться взамен встроить внемозговой мир наружных материальных объектов в Схему Психического — в конце концов, если реальность едина, то мои мозговые ионы, представляющие собой мои текущие ощущения от касания планшета пальцами, не должны быть чётко отделены от электронов планшета, так что с натяжкой при должном развитии интеллекта и воображения я смогу непротиворечиво визуализировать всю материю вне своего рассудка как «закадровое продолжение моей психики»?
   Вот только это потребовало бы новой терминологии. Используя старую — с теми же «мозговыми ионами»? — мы опять попадаем в ловушку с инстинктом самосохранения и упорным шёпотом интуиции: «Это должно быть мертво».

   Пришла в голову одна забавная мысль.
   Вспомнилось придуманное Кэрриером определение сверхъестественного: «онтологически фундаментальные нередуцируемые ментальные сущности».
   Если есть псионная энергия или душа — и при этом её псионно-духовные свойства не выводятся из не-псионных свойств составляющих её отдельных частей — то она «сверхъестественна» по Кэрриеру. Если есть псионная энергия или душа — и при этом её псионно-духовные свойства при внимательном рассмотрении составлены целиком из не-псионных взаимодействий меж составляющими её частями — она не «сверхъестественна».
   Первоначально определение Кэрриера мне казалось блестящим и закрывающим эту тему, теперь оно кажется мне лишь создающим почву для новых философских дебатов.
   Насколько простым может быть бытие?
   Идя сверху вниз от атомов к кваркам, мы постепенно открываем всё более и более фундаментальные единицы. Рано или поздно мы должны упереться в предел. Сказать себе: «Вот это вот поле или энергия — с такими-то свойствами — является первоосновой Вселенной. Почему у него именно эти свойства? Это вопрос философского рода, не факт что имеющий в принципе право быть заданным».
   В чём разница между «Это магнитное поле, одна из первооснов сущего, оно обладает такими-то свойствами просто потому что потому» и «Это псионная энергия, одна из первооснов сущего, она обладает такими-то свойствами просто потому что потому»?
   В длине списка параметров?
   Нет, интуитивно мне кажется тоже, что редукционистский подход с попыткой свести всё к простейшим кваркам как бы более правомерен и более соответствует духу принципа Оккама. Но выкидывает ли он стопроцентно за борт корабля гипотезу о «фундаментально простых» и в то же время «функционально сверхсложных» изначальных сущностях?
   Я не знаю.
   Мысль же, мелькнувшая у меня в голове, была приблизительно следующей:
   «Мы способны обдумывать конкретно и точно лишь состоящие из небольшого количества объектов конфигурации. Само слово ТОЧНОСТЬ — PUNCTUALITY по-английски — содержит в себе ссылку на PUNCT или ТОЧКУ. Но что, если психика наша, наши квалиа, некие составные части её не сводятся к кваркам, а представляют собой сверхъестественные по Кэрриеру универсалии? Что, если смутный протест, который многие из нас чувствуют при попытке представить себе своё Я в виде чего-то внешнего, связан не с саботажем инстинкта самосохранения, а просто с бесплодностью всех попыток представить нередуцируемую сложность в виде набора простых категорий?»
   Но мне пришлось её быстро отбросить.
   Во-первых:
   — это всё та же попытка ввести искусственно в я-концепцию Коэффициент Тайны, чтобы не представлять своё «я» в виде объекта внешнего мира, меж тем как оснований для этого ввода не больше, чем раньше.
   Во-вторых:
   — само определение Кэрриера при раздумьях о нём кажется всё более проблематичным. Что есть сложность? Что есть простота? Как что-либо может быть фундаментально простым и притом функционально сложным? Да ещё само по себе и в единственном экземпляре.
   При встрече с кварком, который якобы прост, но у которого есть при этом «ментальное свойство через микроскоп телепатически общаться с исследователем и предлагать ему рецепты кофе», мы будем вынуждены создать математическую модель его поведения — и эта модель наверняка будет сложной. Причём ситуация с кварком не исключение — мы строим такие модели на каждом шагу и именно это мы называем «познанием мира». Даже обычное восприятие предметов в комнате, как бы интуиция ни орала нам, что они-то уж точно реальны, построено на математических моделях.
   Получается, наша модель этого «ментального кварка» будет сверхсложной, но сам по себе он будет элементарен? В каком смысле и как? Это выглядит просто как «чёрный ящик» с инкапсулированной сложностью, на боку которого фломастером написано: «Никакой сложности нет, это просто иллюзия, правда-правда». Один слой описания будет противоречить другому — причём второй слой будет выглядеть куда менее мотивированным.
   Так-то, уж если на то пошло, мы бы и атом азота могли посчитать «нередуцируемым и простым фундаментальным объектом со сложным внешним поведением» — но мы ему приписали структуру именно ввиду прослеживающегося за его поведением алгоритма.

https://web.archive.org/web/20240920153203/https://mrakopedia.net/wiki/%D0%9F%D1%80%D0%BE%D1%81%D1%82%D1%8B%D0%BD%D1%8F

Не очень хочу описывать эту сумбурную простыню. Планировалось что-то вроде короткой скомканной философской зарисовки, получилось обширное гонево на сотню страниц с философическим угаром, вымученными диалогами, малоубедительными персонажами и так далее. Не то чтобы меня это особо волновало. У меня была конкретная идея — и всё.

Моя работа выполнена, Маниту. Плохо или хорошо — это уже другой вопрос.

Знакомый в ЖЖ задал вопрос:
«Представьте себе, что в квантовой физике произошел внезапный прорыв — причём плоды этого прорыва вопреки логике и здравому смыслу не были никем засекречены, а оказались мгновенно доступны через Интернет всем гражданам. Как с chatGPT получилось — так же глупо и неожиданно.
Представьте, что по воле колдунов-учёных и корпораций каждый может скачать себе на телефон простое приложение "Альтернет".
Действует оно так:
— ты генерируешь на телефоне случайное число в заданном диапазоне. Допустим для простоты, что выбран диапазон от 1 до 2. Так что у тебя выпадет либо 1, либо 2. Либо орёл, либо решка.
Так вот:
— если у тебя выпало число 1, то ты можешь потом с этого же телефона через встроенный чат пообщаться со своим двойником из альтернативного мира, точно такого же с виду, за исключением факта, что там на твоём телефоне выпало число 2;
— если у тебя выпало число 2, то, соответственно, наоборот.
Общаться как угодно долго — с перерывами или непрерывно — лимитов на длительность общения нет.
Использовали бы ли вы это приложение на телефоне?
И для чего?
Изменило бы ли оно сильно человеческую жизнь?»

Ну, что?
В первую очередь, конечно, приходит в голову выбор меж двумя равноценными взаимоисключающими альтернативами. «Если выпадет 1, поеду учиться в Архангельск. Если 2, останусь в Кишинёве. В любом случае буду потом регулярно списываться через чат сам с собой и сравнивать впечатления, чтобы хотя бы задним числом понять, какой вариант был лучше».
Люди часто хотят понять, какой вариант их жизни был бы лучше. Жениться или не жениться. Получать диплом или не получать диплом. Но синдром «зелёного винограда» с одной стороны — и тоска по «дальнему берегу» с другой — мешают здраво оценить ситуацию.
А телефончик с приложением позволил бы.
И скаредная жена точно знала бы, действительно ли муж «украл у неё молодость». Или та незамужняя сучка из альтернативного мира точно так же сейчас тоскует и грызёт локти от мысли, что упустила шанс выскочить замуж.
Если ты будешь честен со своими двойниками, конечно.

Во вторую очередь приходит на ум сокращение интеллектуальных усилий. Ты писатель? Пишешь план-схему романа из 30 глав с кратким описанием событий в каждой, генерируешь случайное число от 1 до 30, потом пишешь главу под соответствующим номером. Скидываешь её текст через чат остальным 29 двойникам. Всё — теперь у каждого из вас за день все 30 глав и остаётся лишь отшлифовать стиль и убрать противоречия.
Что-то похожее и так сделают chatGPT, впрочем.
Они обещают сильно обесценить в будущем графоманию.
Но тут все 30 глав будут написаны целиком в твоём стиле, будет больше чувство контроля, некоторым это важно.

Третье — возможное применение в лотереях. Если люди будут знать, что альтернативные миры не химера, что их можно чуть ли не пощупать, то многие организаторы лотерей могут начать применять квантовый генератор случайных чисел в своих лотереях. И ты будешь точно знать, что, купив лотерейный билет, в каком-то мире стал миллионером. Более того — организатор лотереи может обещать каждому покупателю билета скинуть канал связи с чатом для переписки с его выигравшим двойником.
Трудно представить, как это повлияет на психологию человечества.

Рисуется сюжетик для социально-психологической драмы.
Человек покупает лотерейный билет, выигрывает миллион долларов и... его начинают шантажировать. Не какие-то злодеи, а его собственные проигравшие двойники из альтернативных миров.
У них были свои собственные фантазии о выигрыше, они хотят, чтобы он распорядился деньгами так-то и так-то, может быть, осуществив какие-то запретные мечты, которые теперь — когда он действительно выиграл эти деньги и у него в мозгу включилась практичность — кажутся ему безумными. Но двойники его по-прежнему яростно хотят этого. Они знают все его грязные тайны и готовы их обнародовать, если он не будет повиноваться.
«Если ты, блэт, не поедешь сейчас в Мелитополь/Саратов/Нью-Йорк и не попытаешься с помощью своего бабла посрать на Статую Свободы/прыгнуть с парашютом/изнасиловать давнюю интернет-подружку, то все узнают, как ты в пятилетнем возрасте трахнул котика».

#а_между_тем #нейросети

А меж тем нейросети продолжают себе потихонечку развиваться и радовать мир новыми микропереворотами.
Хотя в целом мир пока изменился не особенно сильно. Ну, стало больше спама на YouTube и в Telegram по поводу нейросетей. Ну, стало больше однообразных причёсанных литературных комментариев под некоторыми видеороликами. Или у меня паранойя?
Но некоторые мои оптимистические мыслишки, над которыми хихикали техноскептики, — типа что ИИ сможет как-то логически взвесить разные стороны аргументов в холиварах, если не приведя каждый спор к истине, то как минимум высветив базовые различия сторон на уровне ценностей, — даже как будто косвенно подтвердились. Ну, не совсем так, как у меня было написано, но тесты показали, что chatGPT в немалой степени может мягко и тактично разубедить сторонника той или иной теории заговора в его правоте.

Казалось бы, надо радоваться. Но каверзная мыслишка появляется: а если бы chatGPT дали противоположную установку? Попытаться убедить кого-то, что Земля плоская? Не приходим ли мы к новой эре понимания истины: где Истина у того, у кого больше вычислительной мощи, чтобы убедить всех в своей правоте?

Не так уж и страшно, в принципе. Многие знают, что я отношусь к гнилым сторонникам монополярного мира. Я считаю, что многополярный мир — это неустойчивое бум-бум и жизнь на вулкане. Рано или поздно одна из сторон изобретёт супероружие, которое либо приведёт к апокалипсису, либо, опять же, к тому самому монополярному миру, которого вы все так боитесь. А раз это всё равно неизбежно, зачем лишние десятилетия рисковать и жить на вулкане?

Но монополия на «истину» через вычислительные мощности ИИ — это всё же немного страшненько. Поскольку угрожает подрубить идущие «снизу вверх» социальные связи, подрубить основы демократии. Циники, конечно, утверждают и всегда утверждали, что эти основы и так никогда не работали. Но мы-то видим, что жизнь в последние века стала заметно свободней. Можно, разумеется, утверждать, что это лишь благодаря техническому прогрессу и что при сохранении повсюду монархий с лютыми теократиями было бы то же самое.
Смелое заявление.
Поскольку история не знает сослагательного наклонения, проверить его, конечно же, невозможно. Впрочем, КНДР, СССР, Джонстаун обладали примерно тем же уровнем технического прогресса, что и находящиеся рядом на глобусе страны, но если я напишу это, сразу срач начнётся по поводу отдельных деталей жизни здесь или там.