Наперекор судьбе (гет)

В комнате было темно, но не потому что был поздний вечер, а потому что весь день шёл дождь. Противный, моросящий дождь. В такую погоду любой нормальный человек даже не то что сам из дому не выйдет, пса не выпустит. Свинцовые тучи с утра затянули небо, и целый день было очень темно. Даже ни единого просвета на небе.

Глубокие лужи были практически везде, но единственное, что было хорошо, так это то, что после дождя воздух казался свежее.

Семилетнему Ивану очень не нравилось, что идёт дождь и ему нечего делать. Если бы не дождь, то он бы пошёл рассматривать деревья, наблюдал бы за летящими в синей вышине неба птицами или просто смотрел на облака.

«Даже поиграть не с кем, что же делать? Может, зайти в кабинет отца?» — размышлял мальчик, уже открывая дубовую дверь и входя в помещение.

Вообще ему запрещалось ходить туда без спросу, так как там находились важные бумаги, которые Ивану не надо было трогать. В комнате был полумрак, на столе лежало белое гусиное перо, а также кипы исписанных и ещё чистых бумаг. Осмотрев весь кабинет и даже заглянув в ящик с ещё нетронутыми чернилами, Иван не увидел ничего интересного, что привлекло бы его внимание.

— Ничего интересного, — протянул мальчик, заправляя прядь рыжих волос за ухо. — А это что?

Из-за плохого освещения Иван не рассмотрел названия, но точно понял, что это не очередные указы. Аккуратно взяв бумаги и стараясь не уронить, он пошёл к матери.

Ксения сидела в горнице и заканчивала прясть. Её отвлёк скрип двери.

«Неужели Дмитрий вернулся? Так скоро…» — подумала женщина, но увидела, что ошиблась. На пороге стоял её сын с кипой бумаг.

— Ох, опять к отцу ходил? — беззлобно спросила Ксения.

— Я ничего не трогал, кроме… этого. — Иван протянул матери бумаги. Та осмотрела их. Кажется, это были записи Григория, которые он зачем-то вёл.

— И зачем они тебе? — спросила женщина у сына, погладив его по макушке.

— Нуу… — мальчик задумался. — Я хочу, чтобы ты почитала мне их, ну пожа-алуйста!

Ксения лишь вздохнула. Её сын всегда был любопытным, и просто так он не отвяжется от неё.

— Ну, хорошо, но только уговор: ты будешь слушать и не отвлекать по пустякам, хорошо?

Иван кивнул и сел на лавку рядом с матерью. Приобняв его, женщина начала читать вслух…

Первый раз я увидел Ксению, когда меня привезли во дворец Бориса Фёдоровича. Борис, видимо, ушёл разбирать указы, а я решил походить и позаглядывать в комнаты. Проходя около очередной комнаты, я услышал чей-то милый, звонкий смех.

«Интересно, кто это смеётся?» — подумал я. Приоткрыв дубовую дверь, я заглянул в довольно просторную и светлую комнату. Возле дальней стены на лавке сидела девушка в красном сарафане и общалась, как я понял из разговора, со своим братом — Фёдором.

Вдруг она обернулась и встретилась взглядом со мной. Это смутило меня, почувствовав, как сердце отчего-то колотится быстрее обычного, я поспешил закрыть дверь. Не хотелось понапрасну тревожить людей, поэтому решил отправиться к себе в комнату. В привычной обстановке думалось легче, казалось, что только здесь я буду в полной безопасности. Пытаясь успокоить своё колотящееся сердце, я лёг на кровать поверх покрывала и закрыл глаза. Образ молодой симпатичной девушки всё никак не хотел исчезать.

— Так, успокойся, Григорий! Ты — монах. Ты давал обет безбрачия, и этого чувства не должно быть у тебя, просто не должно.

Но сердце не слушало меня, мои мысли всё чаще и чаще возвращались к Ксении. Я знал, что не могу признаться в чувствах, так как считал, что царевна отвергнет сразу же, ведь во мне нет ни капли царской крови, а значит, я не ровня ей.

— Что же мне делать? Я не могу признаться, но, может, я могу дарить знаки внимания тайно? Да, так и сделаю! — щёки пылали, я радовался своей придумке.

Ксения была в горнице. Она была всё в том же красном сарафане и задумчиво смотрела в окно. За окном дул ветер и срывал высохшие жёлтые листья с деревьев. Тихо подойдя к ней я внезапно поцеловал её в щёку. Она вздрогнула и обернулась:

— Дмитрий Иванович, вы поцеловали меня? — спросила Ксения, на её щеках появился румянец.

— Д-да, — кивнул я, в душе боясь, что ей это не понравится, но она лишь улыбнулась и первый раз поцеловала меня в губы.

Я был очень смущён и в то же время неописуемо счастлив: я нравлюсь царевне. Я нравлюсь ей.

Мы договорились, что будем часто видеться именно одни. Мне нравилось с ней общаться, ведь оказалось, что я быстро нашёл с ней общий язык. С ней было гораздо легче, чем с кем-либо ещё из этого дворца.

Я думал, что такие встречи были просто, чтобы скоротать время, когда нам обоим нечего делать. Так я думал, пока по прошествии двух недель ко мне не подошёл Фёдор. Взгляд брата Ксении был задумчивым и, кажется, он не хотел ко мне изначально идти:

— Что нужно хоть? Говори быстрее, у меня скоро тренировка с Петром Фёдоровичем, — потребовал я.

Юноша будто очнулся, зачем-то пригладил чёрные волосы, но тут же принял спокойный вид.

— Дмитрий Иванович, моя сестра Ксения хочет вас видеть. — Фёдор кивнул на дверь, она была приоткрыта.

— Зачем?

— Зачем-зачем, она сказала, что хочет видеть вас, и всё. Будто б я знаю! — с раздражением ответил тот.

Сердце застучало. Я знал, что просто так меня бы не позвали, и поэтому сразу быстро пошёл к Ксеньюшке.

— Вы меня звали? — спросил я, заходя к Ксении.

Та обернулась. На лице у неё была счастливая улыбка. Она кивнула и предложила сесть.

— Да, я хотела сказать, что… — она замолчала, стараясь подобрать слова. Через некоторое время она продолжила: — Вы мне нравитесь, Дмитрий Иванович.

Это было и приятным удивлением для меня. Я не мог принять это, но и отвергнуть чувства царевны казалось абсолютной глупостью.

— Я… я вас, — начал было я, смотря на Ксению. Её карие глаза были полны надежды на то, что чувства взаимны. С одной стороны, мне хотелось и признать эти чувства, но с другой — я не мог; я до сих пор был верен монашескому обету.

«Соберись! Скажи ей! Ну, где твоя дворянская гордость, Юрий?» — рассуждал я. Сердце бешено стучало, я не мог молчать:

— Я не принимаю ваши чувства. Я не могу, я монах, дававший обет безбрачия… Надеюсь, мой ответ не разочарует вас? Вы молоды, вы найдёте избранника, — выдохнул я.

Наступила тишина. Ксения стояла неподвижно, обдумывая мои слова. Я не торопил её, давая возможность самостоятельно справиться со своими чувствами и привести мысли в порядок. Лицо ее выражало холодное спокойствие, улыбка служила попыткой показать, что все нормально, и лишь глаза говорили правду, грозясь вот-вот наполниться горькими слезами.

— Так вот вы как… ясно. Ну, хорошо. Хорошего вам дня, — Ксения отвернулась, то ли не желая видеть меня, то ли в попытке скрыть свои истинные эмоции.

В сердце кольнуло. Ксения больше так ничего и не сказала, стоя ко мне спиной. Я готов был к любой реакции: к слезам, крикам, даже готов был принять пощёчину. Но, как оказалось, тишина могла резать без ножа. Я мог вынести любую самую бурную реакцию, но молчание доставляло куда больше боли.

Не вытерпев, я вышел из её комнаты и, чтобы успокоиться, вышел из дворца.

* * *

Меня окликнули. Это был Пётр.

— Ну что? Собирайте коня и идём на тренировку. Вы же не забыли? — подойдя ко мне, воевода положил руку на плечо.

— А? Нет, что вы! — я с усилием улыбнулся. Какое-то гадкое чувство поселилось в моём сердце.

Оседлав своего вороного коня, я медленно поехал за Петром Фёдоровичем. Ветер дул несильно и, видимо, поэтому воевода выбрал это время для тренировки. Впрочем, тренировки проходили каждый день по несколько часов, и мужчина всё равно повёл бы меня на тренировку, невзирая снег идёт или дождь.

Мы подъехали к поляне. Деревья, ещё не потерявшие листья, были очень красивы. Красные, жёлтые, оранжевые и в некоторых местах скромно выглядывали зелёные листочки, не желающие превратиться в гниль.

Задумавшись, я очнулся от окрика:

— Дмитрий Иванович, вы на тренировке или где? — Пётр был недоволен.

— На тренировке, — быстро ответил я.

— Попробуем повторить отражение ударов. Я нападаю, а вы будете отражать. Понятно?

Я кивнул. Тренировка давалась мне очень тяжело. Я испытывал стыд и за то, что не мог тренироваться как следует, и за то, что мои мысли возвращались снова и снова к моменту, когда я отверг чувства царевны. Задумавшись, я пропустил удар. Это вконец разозлило Петра Фёдоровича:

— Да что с вами не так? Почему вы не можете нормально тренироваться? — Пётр вздохнул и ушёл, оставляя меня на поляне одного. Дорогу я знал, но решил подышать терпким и немного сладким воздухом. Неожиданно как-то вспомнилась моя семья. Боже! Как же я сильно соскучился по ним.

Я вспомнил отца Богдана и частые, когда мне было лет восемь, выездки с ним. Когда он показывал окрестности и рассказывал о прошлом, всегда было интересно слушать, особенно про военные походы. Матушка моя, Варвара, честно, отчего-то совсем не помню её, но помню голос и извечное «Юшенька» и… Всё на этом. Василий, младший брат, который всегда меня тянул в любые передряги и… это было весело, кажется, что я помню его чуть ли не лучше, чем отца, и очень по нему скучаю. Надеюсь, что меня они не забыли и довольны мной, ведь разочаровывать я никого не хочу.

Потом накатили ещё более невесёлые размышления о проступке. Я боялся возвращаться, так как считал, что если Фёдор рассказал всё отцу, то можно распрощаться и с царством, и с жизнью будущего царя, и, если не повезёт, даже с собственной жизнью. Разозлённого Бориса Фёдоровича мне хотелось видеть ещё меньше, чем себя на плахе или виселице. Меня аж передёрнуло от такой мысли. Так бы я и бродил без дела по поляне, не являясь к царю, если б не начавшийся внезапно мелкий и противный дождь и не урчание в животе.

«Отлично, мало того, что я голоден, так я ещё и промокну. Только этого мне не хватало!» — подумал я и, пришпорив коня, поспешил во весь опор ко дворцу. Мой конец меня не сильно волновал, я не хотел попасть под ливень, а судя по усиливающемуся дождю — он будет.

Добравшись до дворца, я оставил коня в конюшне и поспешил ко дворцу, дабы согреться. Пройдя к себе, я начал переодеваться. И хотя одежда была чуть влажной, я всё же не хотел простудиться. Повесив одежду на стул, я вышел из комнаты. До меня донёсся лёгкий аромат травяного сбора, так знакомый мне с самого детства. Кажется, Борис Фёдорович решил попить сбора вместе с семьёй.

Я подсел к ним, стараясь не привлекать лишнего внимания. Ксения о чем-то беседовала с братом, я зачем-то посмотрел на неё. Фёдор зло посмотрел на меня, как бы говоря: «Лучше молись Богу, чтобы я не рассказал всё отцу».

«Кажется, она рассказала ему», — подумал я и, чтобы отвлечься, начал пить сбор. Кажется мой и так невесёлый вид увидела Мария.

— Что-то не так, сынок? — спросила она меня и ласково погладила по волосам.

— Да есть у меня тут… проблема. Но я не могу рассказать здесь, пойдём лучше к тебе? — шёпотом сказал ей я.

Ирина неодобрительно покосилась на нас. Ей определённо не нравились шептания у неё под боком, но она промолчала.

Мария Фёдоровна отвела меня за руку к себе. Сев на стул, она потребовала:

— Ну, рассказывай, что там у тебя?

Вздохнув, я пересказал ей мой проступок, что до сих пор меня грызёт изнутри противное чувство вины. В мыслях я постоянно возвращался к тому моменту, к чистым глазам Ксении, в которых были горькие слёзы по моей вине. Мария пристально посмотрела на меня, пытаясь отыскать то, что я сам боялся найти. После недолго раздумья, наконец, улыбнулась так по-доброму, как умела только она, и произнесла:

— Думаю, тебе стоит извиниться перед ней. Ксения добрая, она поймёт тебя.

Я лишь кивнул «матушке».

— Умница, — сказала она, обняв меня и крепко поцеловав в щёку. Это было очень приятно.

Когда я ушёл от неё, то направился прямиком к себе, разделся и лёг в кровать. В комнате по-прежнему стояла тишина. Очень хотелось скрыться ото всех: от взглядов, от ненужных слов и, самое главное, от собственных мыслей. Я растянулся во весь рост и закрыл глаза, уже мечтая о блаженном сне, но не тут-то было! Неожиданно проснулась совесть и принялась меня упрекать в том, что я совершил. Мне было очень стыдно, но я так и не пошёл извиняться перед Ксенией.

Сначала не хотел позориться перед царём, а потом все уже легли спать и врываться к Ксеньюшке с глупой мольбой о прощении казалось мне не очень хорошей затеей.

Наконец, я мысленно успокоил совесть и всё же смог заснуть, хотя на сердце было всё так же тяжело.

Через несколько месяцев моей размеренной жизни царевича пришёл конец. В тот день я сидел в своей комнате и смотрел на медленно падающий снег.

Я с детства не любил ноябрь, непонятный месяц не зимний, но осенним язык не поворачивался назвать. В дверь постучали.

— Дмитрий Иванович, вас зовёт к себе Борис Фёдорович, — в комнату прошёл какой-то боярин, имя которого я не помнил.

— Иду, — сразу, не задумываясь, сказал я и пошёл по направлению к кабинету царя.

Я не хотел вспоминать, о чём мы говорили, но скажу одно: Борис Фёдорович был при смерти и выбрал меня на царство. С одной стороны, мне нравилось это, ведь в руках безграничная власть и я могу делать все, что хочу, а с другой, я могу сорваться и создам всем только страдания и это было страшно.

Я вышел от уже мёртвого государя и столкнулся с Фёдором. В глазах юноши горела надежда и я не хотел его огорчать, но выбор царя, хоть и мёртвого, есть выбор, и никуда от него не спрячешься.

— Меня выбрали на царство, уже завтра я еду в Успенский собор на венчание, — холодно сказал я Фёдору, в глубине души я ненавидел и проклинал тот день, когда меня привезли сюда. Я не законный правитель, это сын Бориса должен был быть на царстве, а не я.

Тот разочарованно вздохнул и ушёл к себе, кажется, теперь он будет меня ненавидеть за то, что не он оказался на троне.

— Слушайте, — обратился я к сыну царя, — а не поделиться ли этой новостью с Ксенией?

Фёдора затрясло. Он ненавидяще посмотрел на меня и прошипел:

— Нет. Но если тебе так безразлична Ксения, то подумай о ребёнке, которая она носит под сердцем. Неужели тебя не волнует жизнь наследника? Твоего наследника? — я понял, что лучше не идти, так как выведу Ксению на эмоции, ребёнок родится мёртвым, и тогда Фёдор вообще будет меня всю свою жизнь ненавидеть, а я этого не хотел.

Решив немного развеяться, я отправился побродить по окрестностям дворца. Снега было очень мало, и он ещё не успел покрыть всю землю. Но холод ощущался и мне приходилось прятать руки, так как не хотелось их потом отогревать.

Я начал вспоминать, что вообще мне нужно будет делать, когда стану настоящим царём.

«Так, первой вспомнилась Мария. Она просила вернуть величие роду, да, я это сделаю. Точно», — думал я, вспоминая слова Марии Фёдоровны. Мне не хотелось её разочаровывать. Да и, как я понял, в царстве лучше никого не разочаровывать, а то твоя жизнь окончится довольно быстро.

По прошествии нескольких минут мне вдруг вспомнились слова Фёдора о Василии Шуйском. По его словам, он был нехорошим человеком, который вдобавок ненавидел Бориса Фёдоровича за то, что того выбрал Земский совет. Хотя, как я слышал, именно он был представителем Рюриковичей. Почему его не выбрал совет, я так и не понял.

«Значит, он меня тоже будет ненавидеть, если ещё не начал. Ведь я не Рюрикович, так, просто попавший сюда монах, у которого ещё меньше права на престол, чем у всех во дворце вместе взятых. А если меня убьют?» — подумал я и тут же поёжился от этой мысли. Умирать молодым я не планировал. Вспомнив про тренировку, я пошёл к Петру Фёдоровичу.

* * *

С тренировки я вернулся, когда уже начало вечереть. Пётр похвалил меня и сказал, что скоро я могу тренировать армию. Смоленск. Я слышал о том, что они терпят поражение за поражением, и мне очень хотелось это исправить, хотя я сам не знал как, но считал, что я обязан помочь отбить Смоленск.

Я согрелся на тренировке и почти не чувствовал, как лёгкий мороз щиплет за щёки.

Когда я зашёл во дворец, меня встретила Ксения. Она заправила волосы за ушко и сказала:

— Ох, Дмитрий Иванович, вы уже вернулись?

— Да, что было, когда я отсутствовал? — сказал я, поглаживая живот Ксении. Он был уже довольно большим и мягким.

— Я жалею, что мой отец так никогда и не увидит внука, я так хотела, — Ксения чуть погрустнела и положила на живот руку.

Фёдор всё же сказал ей, а может, и к лучшему, я боялся, что скажу слишком грубо и выйдет ещё хуже.

Скоро Ксения легла спать, я лёг к ней и ещё раз с удовольствием погладил живот моей супруги.

— Дмитрий Иванович, а как бы вы назвали наследника? — вдруг спросила Ксения.

— Наследника? Ну, наверное, Иван, — неуверенно сказал я.

— Как вашего отца? А если будет девочка?

Я застопорился и не ответил. Хотел назвать Варварой, но я знал, что на это время мне надо забыть о своей настоящей семье, а может, и навсегда. Как долго продлится это скоморошничество?

— Ладно, спите, вы, видимо, уже устали, — ласково сказала Ксения и поцеловала в губы, щёки тут же стали горячими и это было приятно.

Я долго ещё лежал около мирно спящей Ксении и не мог заснуть.

«Что если я не справлюсь с обязанностями? Что если я потоплю всё в крови? Или стану никудышным правителем? Что мне делать теперь, когда Борис Фёдорович умер? Что? Что?» — лихорадочно думал я.

Нет! Я смогу доказать, что из меня выйдет достойный царь. Докажу, что Годунов не ошибся во мне. Я буду стараться ради народа, ради Годунова, ради Ксении.

Успокоившись, я повернулся к Ксении, обнял её и скоро заснул.

Я заканчивал запрягать лошадей. Было ранее утро, и поэтому в округе было тихо, что нравилось мне. Я бы встал позже, тем более ещё шести не было, но я решил, что лучше рано утром выполню обещание Ивана.

— И зачем было вставать в такую рань? Когда солнце только-только поднималось? — раздосадовано говорил Пётр, запрягая лошадей.

Было раннее лето, но жара уже стояла, хотя не настолько ярая, как в полдень.

— Я пойду разбужу Ивана, а вы пока постойте рядом с лошадьми, — кивнул я Петру, — я ненадолго.

Войдя в дом, я на цыпочках подошёл к Ивану и потряс его за плечо, но мальчик никак не хотел открывать глаза, стараясь ещё сильнее укутаться в белоснежное одеяло.

— Пора просыпаться, Иван, — шёпотом сказал ему я.

— Зачем? Ты покажешь мне окрестности? — Иван протёр глаза и сел на кровати.

— Да, я же обещал, так что одевайся, поешь и выезжаем. — Улыбнулся я и вышел из дворца. Сам я давно поел. Пётр стоял около развесистой яблони и наблюдал за лошадьми. Те мирно стояли и смотрели вдаль.

— Иван, либо ты ешь, либо мы никуда не поедем! — из раскрытого окна донёсся голос Ксении, видимо, Иван снова не хотел есть.

По прошествии нескольких минут Пётр оторвался от созерцания яблони и спросил:

— Скоро они? Думаете, мне интересно смотреть на дерево?

— Дмитрий Иванович! — окликнула меня Ксения в синем длинном платье, ведя под руку Ивана, который был в кафтане и шароварах синего цвета.

Я помог Ксении сесть в карету, а позже подсадил сына.

Мы тронулись.

Сначала проехали царский сад, где, кроме пышных синих, белых и жёлтых цветов, которые росли скоплением, и на которых сидели и отдыхали белые и жёлтые бабочки, росли яблони. К слову, яблонь было две: одна большая и старая, а другая совсем молодая.

— А бабочки когда-нибудь спят? — внезапно спросил сын у Ксении.

— Большинство, но некоторые не спят, — с улыбкой ответила та.

— А почему?

— Видишь ли, ночью тоже есть цветы, которым нужно расти, а так как сами они никуда пойти не могут, то бабочки и другие насекомые им помогают. Так что белые бабочки, которых ты видел вечером, тоже заняты делом.

Иван замолчал и внимательно следил за порхающими бабочками, которые перелетали с цветов, а некоторые уже улетели куда-то далеко.

Через некоторое время мы ехали по дороге, а вокруг колосилась рожь. Казалось, будто бы она кланялась ветру. Вдалеке росли деревья, но они казались очень маленькими, будто бы всё это ненастоящее. Мне показалось, что там была фигура пахаря, а может быть, она и была, но я решил отдохнуть и ни о чем пока не думать, ведь по возвращению меня ждут нескончаемые указы; их подписывание было единственным, что мне одновременно нравилось и в то же время навевало скуку. Гораздо интереснее было разбираться в проблемах народа лично. Ну, наверное, и редкие съезды с польским королём, а ещё более редкие — с королём Испании.

Мои раздумья прервала поездка по ухабистой дороге.

— Хоть не зимой либо после дождя едем! — воскликнул Пётр, его голос дрожал из-за того, что его на дороге несколько потряхивало. Мне самому не нравилось так ехать и всё, что я хотел — это быстрее проехать по ней, и чтобы уже началась дорога без ухабов и камней.

Через некоторое время эта ужасная дорога закончилась. Снова ехали по ровной дороге, вдали виднелись остроконечные крыши деревянных домов.

«Видимо, деревня», — подумал я, и точно, подъехав ближе, мы увидели небольшую деревню. Где-то кудахтали куры, лаял белый с рыжим пёс, какой-то человек в лаптях, белой рубахе и синих шароварах откланялся нам. Это меня несколько смутило, ведь я до сих пор по неизвестной причине не привык к тому, что ко мне проявляют не видимое, а настоящее уважение, и даже побаиваются. Я отвернулся. В деревне росли яблони и груши, виднелись молодые сливы и высокие вишни. Также вдалеке росли берёзы и, кажется, осины. Скоро, мы и их проехали.

Мы ехали по почти пустынной дороге, скоро мы должны возвращаться. В небе блестел золотой купол и я понял, куда мы подъезжаем. Чудов монастырь, он навевал мне воспоминания, когда я был счастлив. Я старался вглядываться в лица монахов, силясь увидеть моего бывшего наставника — Тихона, но безуспешно. Ксения заметила, что я напряжённо всматриваюсь в мимо проходящих монахов, и спросила:

— Дмитрий Иванович, вы кого-то ищете?

— Да, — ответил я. — Тихона.

— Тихон? — переспросила она. — Кто это?

— Знакомый монах, — сказал я, смотря ей в глаза. — Скажи Ивану, что скоро возвращаемся.

Ещё немного погрустив о прошлом, мы поехали обратно.

«И зачем мне эта шапка Мономаха? Если из-за неё тебя могут просто убить и всё? И для чего это?» — думал я, вспоминая годы в монастыре. Тогда было легче и безопаснее.

На то, что мы проезжали, я не смотрел. Уже видел. Так что приехав, я вышел и направился ко дворцу. Краем уха я слышал, как мой сын что-то говорил Ксении, но закрыл дверь и принялся разбирать указы. Не до этого.

Стоял ещё один дождливый осенний день. Я дочитывал письмо, в котором говорилось, что мои люди заканчивают обучение кораблестроению в Испании и скоро должны приплыть обратно.

«Хоть что-то хорошее. Да и письмо не намокло, Мио хорошо сохранил его», — подумал я, ухмыляясь. Оставила письмо на столе, я снова стал смотреть на ливень, который, похоже, будет весь день. Хотелось сесть и ничего не делать. Ужасно скучно, я привык постоянно быть в деле, а сейчас приходилось сидеть.

Внезапно меня отвлёк голос сына, стоящего в дверном проёме:

— Папа, мне очень скучно, ты не мог рассказать что-то?

— И что тебе рассказать? — безразлично спросил я.

— Ну, — Иван запнулся и посмотрел в пол, — расскажи о своём прошлом. Пожалуйста!

«И что мне рассказать? Выдумать историю царевича? Или как?» — думал я, пока Иван выжидающе смотрел на меня. Я должен был что-то придумать.

«Лучше расскажу о том, кто я есть. Так будет лучше».

— Хорошо, садись и слушай, — сказал я, Иван сел мне на колени и приготовился слушать.

— Перед тем как я начну, Иван, мне надо кое-что сказать. Готов? — спросил я.

Мальчик кивнул. В его глазах читался восторг, будет очень жаль, если он узнает, что его отец — бывший дворянин и монах. Но это необходимо.

Делаю вдох и в последнюю минуту отмахиваюсь от мысли соврать:

— Я не тот царь. Точнее, я вообще не являюсь им.

Иван так и остался с открытым ртом.

— Пап? Ты же шу-шутишь? — выдавил он из себя.

Я покачал головой и начал не спеша рассказывать о прошлом, но Иван уже мало слушал, всё норовя уйти от меня, вдобавок ко всему он выглядел подавленным.

Я пожал плечами. Решил, что сыну нужно привыкнуть к новой для него правде. Весь день Иван проходил тише воды ниже травы, ни с кем не пытался заговорить, а лишь смотрел из окна на дождь. Кажется, он разочаровался во мне.

— Мне кажется, что что-то с Иваном не так, — задумчиво сказала Ксения, смотря на сына, который ел похлёбку и постоянно вздыхал.

— С чего бы это? Думаю, тебе кажется, — натянул я улыбку.

«Глупец. Конечно, ты же сам решил ненужную правду дать! Как же не знать!» — ругал я самого себя.

Всё оставшееся время я разбирал указы, пытаясь игнорировать пустоту в душе, но она никуда не делась.

* * *

— Мам, пап, можно я с вами лягу? — сонно спросил сын, он снова хочет поспать со мной и Ксенией.

«Ох, наконец-то он простил меня», — улыбнулся я и разрешил сыну лечь рядом.

— Папа, — наклонившись к уху, проговорил Иван, — можно просьбу?

— И какую же? — спросил я, подтыкая одеяло.

— Не обнимай меня сегодня. Я не хочу, чтобы меня обнимал тот, кто мне врал, — серьёзно сказал сын.

Я лежал, слушая мирное сопение моего сына, и думал: зачем же я всегда говорю правду?

«Но ведь моя мама так говорила мне, и отец, и Тихон то же самое твердил. Неужели они не правы? Почему я должен врать сыну? Не лучше, если он узнает правду с самого начала?» — задавал себе вопросы я.

«Нет, не лучше, — ответил я сам себе. — Отлично, теперь я стал разочарованием для моего сына. Вот этого я уже и не ожидал», — от этих бесконечных укоров хотелось спрятаться, либо забыть об этом моменте жизни.

«Легко сказать: забудь! А попробуй забыть!» — думал я. Внутренне я злился и на себя, и на свою судьбу, и на то, что вынужден лгать всем, кто был мне близок, из-за какого-то там царевича!

Вскоре я уснул, устав бесконечно спорить с самим собой.

Светило яркое апрельское солнце. Оно проникало сквозь плотные шторы и светило прямо в глаза.

Потянувшись, я улыбнулся и встал. Попутно натягиваю одежду и думаю, что сегодня неплохо бы отдохнуть от государственных дел.

«Но что делать? С Басмановым на охоту? Или поехать с семьёй на ярмарку? Пожалуй, лучше проведу время с Ксенией и Иваном».

Когда я оделся, в горнице меня ждала Ксения.

— Вы очень радостны, Дмитрий Иванович, — сказала она, поправляя серьги с рубинами.

— Да, решил немного отвлечься, — кивнул я. — Как Иван?

— Иван спит, пойти разбудить его?

— Я сам разбужу его, — улыбнулся я и пошёл к сыну.

Мальчик сопел, укутавшись в белоснежное одеяло и, видимо, просыпаться не собирался.

— Пора вставать, — я взъерошил волосы сына, тот протёр глаза и спросил:

— Папа? Мы сегодня куда-то едем?

— Да, Иван я сегодня целый день проведу с вами, — ответил я сыну.

— А ты не врёшь?

Я погрустнел — Иван всё же помнил тот случай в прошлом году — но тут же впопыхах ответил:

— Не вру. Собирайся.

Пока сын собирался, Ксения держала небольшой листок бумаги.

— Зачем он тебе? — пожал плечами я.

— Нам нужно кое-что купить, — Ксения заправила за ухо прядь волос и дала мне листок.

Кажется, она собиралась на ярмарку. Там было написано про буханку хлеба, пять яиц, колбасу и два леденца на палочке для Ивана.

— Ещё я хочу себе ожерелье. А то старое уже надоело, — сказала она.

«Видимо в царских семьях у всех в крови это», — ухмыльнулся я.

— Мама, папа! Я оделся, — за спиной появился Иван.

— Ну что ж, поедем на ярмарку, — кивнул я и вышел из дворца.

На улице был слабый свежий ветер. Деревья шелестели своими листьями. Было умиротворённо. Тихо. Свежо.

Налюбовавшись я сел в карету, перед этим помог Ксении и Ивану. Ехали мы на этот раз по ровной дороге, без ухабов и неожиданных ям с мутной водой. Путь я специально выбрал долгий, захотелось полюбоваться деревьями. Молодые зелёные берёзы, тополя и иногда дубы — всё пахло свежестью, и мне нравилось это. Я большую часть дороги любовался окружающей природой и иногда прислушивался к разговорам Ивана.

Наконец, мы приехали. На ярмарке было довольно много народу.

Я крепко сжал руку Ивана, чтобы тот не потерялся. То там, то тут ходили какие-то люди, что-то говорящие друг другу. Купцы-зазывалы расхваливали свой товар. Я начал вспоминать, где в прошлый раз покупал колбасу. Вроде у какого-то купца со светлыми волосами. Значит, нужно идти вправо. Так и было, а я уже думал, что иду куда-то не туда.

Прослушав все убеждения мужчины, почему только у него лучшая колбаса, я, морщась от слишком большого количества слов, купил колбасу.

Дальше была покупка хлеба. Мне всегда нравился запах свежего хлеба, напоминающий отчего-то детство.

Купец, продававший хлеб и какие-то булки, оказался молчаливым и просто коротко предложил товар на продажу. Я молча расплатился.

Куриные яйца и ожерелье покупала себе уже моя жена. Это было очень муторно, ведь она придирчиво рассматривала товар, особенно расспрашивала торговца ожерельями.

И в последний момент, когда мне надоело стоять и смотря на небо, держа сына за руку, Ксения сказала:

— Ну вот и всё. Осталось купить леденцы для Ивана, — она погладила его по голове, а Иван счастливо улыбнулся. После покупки я дал леденцы сыну и пошёл к карете.

— Пришли, — недовольно пробубнил Пётр Фёдорович, — а я уж думал искать вас.

— Как видишь, вернулись. — сказал я, помогая Ивану залезть.

Когда мы тронулись, я вспомнил, что вглядывался в толпу, силясь увидеть Василия или Дарью, но всё бесполезно. После пятнадцати я потерял их, и похоже навсегда. Иван уснул, прижимаясь ко мне, я приобнял его и мысленно обратился к Дарье:

«Ну что ж, сестра. Я стал тем, кем мечтал. У меня есть любимый сын и самая лучшая жена — Ксения. Интересно, где ты? Что теперь с тобой? Как там Василий? Помнит ли обо мне или забыл? Надеюсь на первое. Я скучаю по тебе, моя любимая старшая сестра», — от этих мыслей я поник, небо было каким-то лилово-серым и казалось, что вот-вот грянет дождь.

«Жаль, что не могу их увидеть!» — с грустной усмешкой подумал я.

— Приехали! — крикнул Басманов и пошёл расспрягать лошадей.

Я разбудил Ивана и когда он пришёл домой, я сказал ему лечь спать. Впрочем, он сам устал.

— Может, помочь переодеться? — спросил я.

— Нет, я сам — сказал Иван и пошёл к себе. Вообще-то это раньше было моей комнатой, но позже у меня появилась среднего размера комната, просторная и светлая. А та комната стала принадлежать моему сыну.

Ксения уже убрала колбасу и яйца в погреб, а хлеб в хлебницу. Мы решили попить травяного сбора.

Я посмотрел на неё: мне казалось, что Ксения в этом жемчужном ожерелье ещё прекраснее.

«Может, поцеловать её? — подумал я, глядя на неё. — Да, я сделаю это».

Я отвлёк её и тут же поцеловал в губы.

— Ты моя, — шептал я, целуя её в щёку, переходя на шею, — моя, всё моё, всё, всё…

— Ох, Дмитрий Иванович, кажется, вы научились первым начинать поцелуй, — Ксения поцеловала меня в щёку. — Какой вы хороший, красивый, умный и добрый…

— Добрый? — переспросил я её, я пытался казаться в глазах народа похожим на моего как бы отца, но, похоже, меня раскусили. У меня слишком доброе сердце, неспособное спокойно биться, когда я убиваю людей из царства. Единственное наказание, что я мог придумать и к которому прибегал — ссылка.

— Да, вы очень добрый. — сказала Ксения, прижимая меня к себе и гладя по спине. — Не отрицайте этого.

— Я и не отрицаю, — улыбнулся я, приглаживая её чёрные мягкие волосы.

Мы допили сбор, и я лёг, прижимая к себе супругу. Этот день мог считаться одним из самых счастливых.