Английские розы (джен)

Резкий толчок сотряс кузов грузовика, и я проснулась. Несколько секунд мне понадобилось на то, чтобы понять, что произошло. За эти мгновения ко мне вернулись все прежние ощущения — холод, голод, смертельная усталость и шок, который никак не хотел меня отпускать.

Вокруг было темно, хоть глаз выколи. Снаружи слышались какие-то голоса, всё на том же непонятном языке, на котором говорили всего пару часов назад мои мучители — ныне уже отправленные на тот свет, а точнее, прямиком в ад. Машинально я попыталась сесть, но тело не слушалось. Я всегда гордилась своей худобой, но сейчас, казалось, превратилась в ходячий скелет. От голода у меня кружилась голова, и я опять опустилась на пол и съёжилась в комочек, обхватывая руками свои костлявые коленки. На мне до сих пор была надета та жуткая чёрная роба, так что я бы наверняка окоченела, если бы кто-то не укрыл меня тёплым шерстяным одеялом.

Кто-то. Воспоминание, озарившее мой разум яркой вспышкой, отогнало подступивший было сон, так что я почти забыла даже о сковавшей всё моё существо всепоглощающей усталости. Кто-то. Он. Всё-таки пришёл. Я так ждала, так надеялась, и он всё-таки пришёл. Несмотря ни на что. Какое же отчаяние владело мной, когда я отправляла ему то сообщение. Я думала, он бросил меня умирать. А он пришёл.

Странно — сейчас, когда я могла хотя бы попытаться осмыслить случившееся, моё сознание принесло мне воспоминание из далёкого прошлого. Это было в Париже, лет пятнадцать назад, и я тогда жила с одним впечатлительным философом, моим первым любовником. У него была квартирка на чердаке одного старого дома — совсем как в романах Виктора Гюго, — и он часами мог декламировать мне отрывки из книг своих любимых мыслителей. Я помню, он обожал Сартра — все французы тогда его обожали, это увлечение философами-бунтарями всегда пьянило жителей этой прекрасной страны — и как-то прочитал мне его рассказ «Стена». Ад в душе приговорённого к смерти. Я была потрясена. Потом, когда прошли годы, и я стала, как мне казалось, гораздо мудрее и опытнее, я начала с иронией относиться к пережитому тогда восхищению, считая его едва ли не ошибкой незрелой молодости. А сейчас, оказавшись ровно в таком же положении, как и герой этого рассказа, я поняла, что слишком рано уверилась в своей мудрости.

Возможно, в этом и состоял мой главный изъян. В излишней самоуверенности. Когда-то мне показалось, что мне открылся главный секрет людской природы. Кто-то сказал, что человечеством движет желание. Нет, не без желчи усмехнулась я про себя — это вовсе не так. Человечеством движет похоть. Не желание, не любовь, не власть, а то, что их объединяет — похоть. Ради её удовлетворения большинство готово на всё. Нет, конечно, есть и такие люди, которых этим не проймёшь, но их меньшинство, так что на мой бизнес их существование никогда не влияло. Да, я очень быстро поняла, что на этом можно зарабатывать деньги. Можно сказать, я стала своеобразным «чёрным исповедником» — если в церкви люди каялись в своих грехах, то в моей спальне они им поклонялись, обнажая передо мной всю подноготную своей порочной, а вообще-то просто жалкой натуры.

Играла ли я с огнём? Конечно. Постоянно. В этом и был смысл. Ибо мной, в отличие от моих клиентов, двигала вовсе не похоть. Мною двигала страсть. Страсть к подчинению. Поэтому я и придумала это изящное, немного вычурное и бесконечно соблазнительное латинское название моей уникальной профессии. Доминантка. Доминантка, потому что доминирую — не над убогими потребностями моих высокопоставленных клиентов, а над законами человеческой природы, что движут мир.

Внезапно наступившая снаружи тишина прервала мои размышления. Пережитые несколько часов назад потрясения заставили меня с подозрением относиться к тишине. Я заворочалась под одеялом, пытаясь выровнять внезапно участившееся дыхание. Прошло ещё несколько тягостных мгновений, а затем грузовик снова тронулся с места. Я не смогла подавить вырвавшийся из моей груди вздох облегчения, крепче закуталась в одеяло и тут только заметила рядом с собой какое-то движение.

Может быть, я и не была столь мудрой, как считала раньше, но не понять, кто это был, на моём месте умудрился бы лишь глупец. В грузовике было абсолютно темно, но свет мне и не требовался. Я смутно помнила, как попала сюда — от шока и перенапряжения я почти потеряла сознание, — а затем я совершенно точно заснула, но теперь, окончательно проснувшись, поняла, что не он был водителем грузовика. Нет, он сидел рядом со мной, охранял меня, пока нас везли в безопасное место. И пусть скоро, совсем скоро мы расстанемся, сейчас он был рядом. О, одна лишь эта мысль способна была возродить меня к жизни, сделать так, чтобы пережитый мною кошмар навсегда стёрся из памяти!

И я ведь даже не вспоминала о том, что это из-за него я и попала в плен к террористам, из-за него я и лишилась своей единственной страховки. То, что я испытывала к нему, было сильнее меня, было сильнее той, кем я привыкла себя считать. Из-за этого чувства я рискнула всем — и в одну секунду всё потеряла. Но почему-то сейчас, дрожа от холода в трясущемся на дорожных ухабах грузовике, в Богом забытой азиатской стране я поняла, что ничуть об этом не жалею. Не жалею и никогда не пожалею, потому что такого чувства в моей жизни больше никогда не будет.

Всю жизнь я отдавала себе отчет в том, что живу в жестоком мире. Я выбрала себе столь неприглядную с точки зрения многих моралистов профессию, потому что доминирование давало мне ощущение контроля и безопасности. Подчиняя других людей и используя их грязные секреты, я выстроила вокруг себя защитную стену, за которую никому не удавалось пробиться. Никому, кроме него.

Я не сразу смогла, говоря моим же языком, «осознать своё поражение». Наверное, смутно, где-то глубоко в душе я с самого начала знала, что он никогда не поддастся моим чарам. Он и его старший брат, они были другие. Ими двигала не похоть, а что-то ещё, это я поняла сразу же, но что же это было?.. Это вечное мужское желание покрасоваться, добиться власти и успеха? Нет, это было бы слишком просто. Давняя детская травма, неуверенность в себе, боязнь других людей? Нет, это слишком глупо. Ими двигало что-то иное, и, кажется, теперь я наконец поняла, что это было. Боязнь одиночества. Страх уйти из этого мира, не совершив ничего великого. А также смутный ужас перед лицом перспективы остаться наедине с самим собой.

Я лежала, не шевелясь, и слушала, как грохочут снаружи колёса старого грузовика. Он сидел рядом, неподвижный, бесстрастный, словно не замечающий моего присутствия. Как же сильно мне хотелось схватить его за руку, вцепиться в него пальцами, ощутить, что он действительно здесь. И как же сильно мне хотелось его. В мире, который я знала, было так мало настоящей любви. А он… Боже, если я когда-нибудь встречу женщину, что сломает его сопротивление, я расцарапаю ей лицо. Он любит меня, я это точно знаю — если бы не любил, то не поехал бы на край света, чтобы меня спасти. Но это не та любовь, ради которой он готов идти на жертву. Жертва. Да, близость для него — это жертва. Он никогда не отдаст себя женщине, способной пробудить в нём то непреодолимое чувство одиночества, которого он так боится. А я… Что ж, в этом он прав — как был прав и во всём остальном. Моя любовь не ищет покоя, и я никогда не перестану рисковать.

Мы ехали ещё около часа — всё такие же неподвижные, безмолвные, бесстрастные. Я ни о чём не думала и ни о чём не волновалась. Он уже всё предусмотрел. Каким бы ни был его план, я знала — изъянов в нём нет. Теперь, что бы ни случилось, я снова была под защитой.

Когда мы расставались, я всё же не смогла сдержаться. Переполнявшие моё сердце эмоции словно выплеснулись через край. Я схватила его бледное, тонкое запястье и, притянув его к себе, хотела коснуться губами его губ — но он повернул голову, и я всего лишь поцеловала его в щёку. Провожая взглядом его тонкий силуэт, я почувствовала, как мои губы невольно трогает улыбка. В конце концов, у меня всё ещё был его телефон.