Выбор (джен)

— Так и будешь молча смотреть на меня?

​Драко не знал, что сказать. Он, если честно, даже не понимал до конца, что именно тут делает. Конечно же, он пришел из-за Нарциссы. Она отчаянно пыталась помирить отца и сына, а Драко не мог вечно избегать Люциуса.

— Он же твой отец, Драко, поговори с ним, — практически каждый день умоляла его мать.

— Мам, я же сказал, что эта тема закрыта, мне нечего ему сказать, — раздраженно отвечал юноша.

​Он абсолютно точно не хотел ни видеть отца, ни слышать его. Драко не мог простить Люциуса за то, что тот предал семью, причинил столько страданий и боли матери. А всё во имя чего? Своих убеждений? И к чему они его привели? К Азкабану? А его семью — к унижению, презрительным взглядам и гонениям? Хороши же оказались убеждения!

​Конечно, годы бесконечных пожертвований на благо современного прогрессивного магического общества и постоянных публичных доказательств, что их отношение к магглорожденным изменилось, сделали своё дело: волшебный мир сам стал терпимее относиться к бывшим Пожирателям, шепотков за спиной и косых взглядов становилось всё меньше. Но это не отменяло прошлого. Его было не исправить ни миллионами галлеонов, ни благотворительными вечерами, ни покаянными речами. И хотя каждый сам должен отвечать за свои ошибки, Драко не мог перестать винить отца в несчастьях своей семьи. В презрении, которое они заслужили, потому что шли на поводу предрассудков превосходства чистоты крови, которые Люциус так трепетно взращивал и защищал.

​Сколько Драко себя помнил, столько ему вдалбливали, что он особенный. Особенный, потому что волшебник; особенный, потому что чистокровный волшебник; особенный, потому что чистокровный волшебник из семейства Малфоев. Это как высшая лига, в которую невозможно попасть за какие-то заслуги, нужно просто родиться в правильной семье. Спустя годы Драко понял, что сам лично ничем не заслужил исключительного к себе отношения. Что ему просто повезло быть Малфоем... или не повезло? В нем бережно воспитывали ненависть ко всему немагическому, а что он мог, будучи ребёнком? Для детей родители — центр вселенной, а Люциус являл собой восхитительный центр: он был влиятельным, богатым, умным, воспитанным, одним словом — аристократом. И Драко вырос под стать отцу, но вместе с этим он стал и надменным, циничным, эгоистичным лицемером. У любой монеты две стороны. Но у него не было и шанса стать другим. Дети становятся отражением своих родителей. Можно сколько угодно раз говорить, как нужно делать, и ребёнок не услышит, но стоит один раз ему показать, и он повторит, как высокоточный копир. Драко всегда стремился заслужить похвалу отца, он его боготворил. А по итогу воздушные замки были разрушены, отец оказался не только не богом, но чудовищем — с его убеждениями, с его безудержной, яростной преданностью ложным представлениям.

​Но если задуматься, то Малфой-младший винил отца не за его убеждения, а за то, что из-за них пострадали он, Нарцисса и весь будущий род Малфоев. Драко не мог понять, почему Люциус готов был пожертвовать — и жертвовал — своей семьей в угоду сумасшедшему фанатику, который даже не ценил этих жертв, который держал последователей в страхе, унижении, который был готов убивать и наказывать любого даже незначительно провинившегося в его глазах, глазах Темного лорда.

— Но, может быть, ему есть, что тебе сказать? — шепотом и отведя взгляд, с нотками неловкости в голосе произнесла Нарцисса.

​И вот он тут, в Азкабане, напротив сидит его отец. Хотя отцом он давно перестал его считать и называть. Всё-таки мало просто дать жизнь, нужно нести за данную жизнь ответственность. «Сын за отца не отвечает» — этой мыслью Драко пытался обелить себя в своих собственных глазах, найти оправдания своим ошибкам. Но он был твёрдо уверен, что «отец отвечает за сына»: за то, каким ребёнок вырастет, какими будут его жизненные ценности. Нет, конечно, не нужно сваливать все промахи на плохое воспитание: в мире всё настолько относительно, что деление на белое и чёрное просто невозможно. Но родитель своим примером должен показать и тем самым научить, как не впадать из крайности в крайность, научить мыслить объективно, показать, что мир многогранен, удивителен и неповторим. Не навязывать отпрыску своего мнения, а помочь сформировать собственное мировоззрение. Эта очень тонкая грань — быть достаточно хорошим родителем и не пускать всё на самотёк, но и не окружать гипперопекой, не растить копию себя, не реализовываться через своего ребёнка. Всегда нужно помнить, что дети — отдельные личности. В этом Драко винил отца, на это он никак не мог повлиять, этого ему нельзя было исправить.

​Люциусу заключение, конечно, не пошло на пользу: выглядел он скверно. Стал ещё более тощим, лицо его осунулось, и без того острые черты стали ещё острее и злее, что ли; кожа стала светлее, но приобрела нездоровый зеленовато-серый оттенок. Она была похожа на воск. Волосы потеряли былой блеск и лоск, и лишь платиновый цвет напоминал о прошлой роскоши. Непривычная для Драко щетина скудными седыми островками обрамляла измученное лицо Люциуса. Не изменились только глаза: холодные, как сталь, бездонные, как озеро, серые, как дождливое небо. Вид Малфоя-старшего был удручающим.

​«Так тебе и надо», — подумал Драко и сам ужаснулся своей жестокости. Прощать он так и не научился.

— Сын!

— Не смей меня так называть! — сквозь зубы практически прорычал Драко. — Ты потерял это право в тот день, когда привёл в наш дом Пожирателей!

— Ну, хоть какая-то эмоция, — усмехнулся Люциус. — Потерял навыки окклюменции?

— Потерял надежды на мало-мальски содержательную беседу, — огрызнулся Малфой-младший.

— Ну, чтобы беседа была содержательной, нужен диалог, а ты только смотришь на меня диким зверем.

— Я не хочу с тобой вести диалога, — уже успокоившись и откинувшись на спинку стула, сказал юноша.

​Нужно отметить, что Люциус сидел на табурете и не имел такой роскоши, как возможность прислонить к чему-нибудь спину. Роба его была потрёпанная, а кандалы на тощих запястьях и босых ногах явно не добавляли удобства. Тем не менее осанка его была ровной, как будто ему вбили штырь вместо позвоночника.

— Так зачем же ты пришёл? — с наигранной любезностью спросил заключенный.

​Драко только закатил глаза и чуть слышно вздохнул. У него не было никакого желания играть в игры с родителем, но он обещал матери. К тому же, возможно, ему и правда нужно поговорить с отцом, расставить все точки над i, так сказать.

«Мерлин, дай мне сил!» — подумал юноша.

— Решил, что в этом есть хоть какой-то смысл, но начинаю сомневаться в своей собственной адекватности.

— Ты слишком много на себя берёшь, Драко, — в этот раз Малфой-старший не решился назвать его сыном.

— А ты не много на себя брал, когда втягивал свою семью в это дерьмо? — взорвался Драко, но тут же взял себя в руки.

«Он недостоин наслаждаться моей слабостью. Я не позволю ему мной манипулировать!» — говорил сам себе юноша.

— Я делал всё только во благо нашей семьи: Нарциссы, тебя и будущих поколений Малфоев, — абсолютно спокойно ответил Люциус.

— И как оно? Благополучно будущее поколений?

— Случаются и провалы, — так же размеренно и спокойно ответил Люциус. — Но я сделал всё что мог, может быть, даже больше, чем следовало.

— Может быть? Может быть?! — негодовал Драко. — Да ты растоптал нас, уничтожил как семью! Мама абсолютно разбита, а из меня ты сделал практически свою копию! Знаешь, в детстве ты был для меня идеалом для подражания, я гордился тобой, я всегда старался угодить тебе. Я мечтал стать таким, как ты! Ты был центром моего мира! А кем я был для тебя? Трофеем? Отпрыском, которым можно похвалиться? Которым можно помыкать? Пожертвовать?

— Ты был, есть и будешь моим сыном, ты истинный Малфой, как бы ты ни хотел этого изменить. В тебе течёт моя кровь. И ты можешь мне не верить, но я любил тебя! — четко, не повышая голоса, проговорил Люциус. — И всё, что я делал, я делал в первую очередь ради твоего счастливого будущего!

— И где же оно? Моё светлое будущее? Может быть, тут?!

​Драко рванул рукав у рубашки на левом предплечье и выставил метку вперёд. Она являла собой грязное пятно как на теле, так и на судьбе юноши. Она навсегда останется горьким напоминанием его чудовищного прошлого.

— Вот оно? Клеймо! Люциус, мне было всего шестнадцать!

​Взгляд Малфоя-старшего дрогнул лишь на секунду и тут же стал невозмутимым:

— Это была ошибка.

— Ошибка? Ну спасибо, па-поч-ка, что хотя бы признаёшь это! — презрительно выплюнул Драко, растянув по слогам обращение к своему собеседнику.

— А ты, видимо, герой! Пришёл и обвиняешь меня во всех своих неудачах, — ​Люциус дёрнулся, но кандалы не дали ему встать. — Да что ты знаешь о долге, щенок?!! Только и можешь, что плакать над своей испорченной судьбой! Метка у него, видите ли, бедняжка какой, — Малфой-старший выплёвывал каждую фразу, как скорпион яд. — Если ты не заметил, то у меня такая же!

​Он попытался задрать рукав робы, но кандалы опять же не дали ему этого сделать, и продолжил:

— Только вот ты на свободе, а я в Азкабане. И не в первый раз.

— Меня оправдали, — голос Драко дрогнул. Люциус надавил на самое больное, юноша был уверен, что он недостоин этого, что это какая-то издевка судьбы: бывшие однокурсники, предатели и кровные враги, которых он презирал всеми фибрами души, стали его же спасителями. Но Малфой-младший постарался этого не показать. — Суд Визенгамота решил, что у меня не было другого выбора.

— А ты думаешь, у меня выбор был? — Люциус говорил тихо, с презрением.

— Думаю, что был!

— Ты ничего обо мне не знаешь!

— Я знаю достаточно, чтобы понять, что твоя фанатичная приверженность чистой крови — абсолютная чушь! Все волшебники равны, и совершенно не важно, как они ими стали. Кровь у всех одинаковая! Если ты не знал, Люциус, она красная, — с иронией сказал Драко.

— Ха! — Малфой-старший рассмеялся в голос. — Ты думаешь, мне есть дело до всяких там грязнокровок?! Ха-ха-ха! Да пусть себе существуют на задворках магического мира! Я хотел лишь оградить от них свою семью, чтобы они не смогли ей навредить!

​Драко смотрел непонимающим взглядом.

— Ты думаешь, ты один такой правильный? Не забывай, всё-таки ты мой сын, просто однажды мне пришлось повзрослеть и выбрать между надо и хочу, должен и желаю! Я вот сейчас смотрю на тебя и не уверен, что ты сможешь сделать правильный выбор. Чертова кровь Блэков, мать слишком сильно на тебя влияла, да и на меня — в том, что касалось твоего воспитания. И вот об этом я жалею.

— То есть служение Волан-де-Морту, истребление гря… — Драко запнулся, — магглорожденных — это всё неважно? Об этом ты не жалеешь?

— В целом я согласен, что это всё было лишним, но на войне все средства хороши, в тот момент я посчитал это отличным вариантом, — Люциус говорил это абсолютно буднично, как об омлете с беконом на завтрак, никакого раскаяния в голосе.

— Люциус, ты мне противен! — чётко, по слогам сказал Драко. — Я хочу, чтобы ты сгнил в Азкабане, ты не достоин даже поцелуя Дементора. Я хочу, чтобы ты провёл здесь весь остаток своей никчемной жизни, чтобы ты видел, как мир, который ты чуть не уничтожил, процветает вопреки твоим убеждениям! Не нужно мне было сюда приходить, ничего нового ты мне не поведал. Прощай!

​Драко встал и собирался уже уходить, как Люциус прищурился и сказал:

— Как поживает мисс Грейнджер?

— Не смей произносить её имя! — Малфой-младший рыкнул, как лев, готовый защищать свой прайд. — Она тебя не касается.

— Как знать, как знать… — протяжно выговорил Люциус. — Так-то меня касается всё, что связано с тобой.

— Ты угрожаешь мне?!

— Нет! Интересуюсь жизнью единственного сына.

— Порадовать мне тебя нечем: у неё всё хорошо!

— А вот интересно, исключительно гипотетически, если тебе придётся выбирать между Нарциссой и мисс Грейнджер, кого ты выберешь? — Люциус растягивал каждое слово, будто смаковал.

— Что за бред! Мне не придётся никого выбирать! — огрызнулся Драко, всё ещё стоя у выхода.

— Рано или поздно выбирать приходится. Вся наша жизнь состоит из выбора. Где-то его сделать просто, где-то — сложно, а порой вовсе невозможно, но делать нам его придётся так или иначе, — философски сказал Малфой-старший.

— Что ты хочешь этим сказать?

​Драко подошёл к своему стулу, но всё ещё продолжал стоять. У него было нехорошее предчувствие, что это не просто размышления, что за этим словами кроется что-то жизненно важное для него, но он не был до конца уверен, что хочет знать это.

— Я тоже был молод, горяч, свободомыслящ и амбициозен, я хотел покорить мир, мои душевные порывы были светлы и прекрасны, — начал свой рассказ Люциус, а Драко всё-таки сел на стул. — И я был влюблён! И, о ужас, это не была твоя мать! Представляешь? В юности я очень часто бывал на юге Франции. Франция прекрасна, с её мягким климатом, чудесным вином, свежей выпечкой, мелодичным языком. Не зря Париж считается городом влюблённых. Там я встретил Анну-Мари. Она была чиста, как утренняя роса, она была прекраснее, чем рассвет, её светлые волосы струились по плечам, а в голубых глазах можно было утонуть, но она не была волшебницей… мой мир тогда рухнул первый раз! Я понимал, что не могу быть с ней, но не быть с ней я тоже не мог! И я решился! Решился отказаться от всего: от состояния, от семьи, от всех титулов и наследства, Салазар, я даже был готов отказаться от своей магии! Лишь бы быть с ней…

​Люциус говорил с нежность в голосе, и казалось, его глаза наполнились слезами, хотя, возможно, это было лишь игрой света. А он продолжал:

— Мы хотели сбежать ото всех на край света! Жить на Лазурном берегу, посадить виноградник, растить детей… Но, — голос Малфоя-старшего дрогнул, и он запнулся.

​Драко затаил дыхание. Отец никогда не показывал ему своих чувств, у них не было задушевных бесед, он никогда не рассказывал о своём детстве и юношестве, кроме некоторых общеизвестных фактов.

— И появится на свет первенец, и желанен он будет отцом своим и матерью своей, но мир не примет его, и станет он началом конца династии своей, и будет виной тому кровь матери его! — монотонно проговорил Люциус.

​Драко непонимающе моргнул, в горле пересохло. Он не решался сказать что-либо, но Малфой-старший молчал.

— И? Что это? — не выдержал молчания Драко.

— Пророчество, — твёрдо, даже жестко, проговорил Люциус и тряхнул головой, как будто скидывая с себя воспоминание. — Пророчество рода Малфоя.

— И что оно значит? — шепотом спросил юноша.

​А в голове у него замельтешили мысли. Он пытался проанализировать всё услышанное, но у него не получалось сложить отдельные обрывки рассуждений в единую целостную картину.

​«Первенец» — родится ребёнок, это же хорошо!

​«Желанный» — тоже отлично!

​«Мир не примет его» — это уже хуже. Но что значит «не примет его»?

​«Станет началом конца» — тоже звучит так себе!

​«Виной кровь матери его!» — вообще плохо!

​Не примет из-за крови? Но при чём тут кровь? И тут Драко как будто окатило ледяной водой. «Началом конца династии, династии Малфоев, династии чистокровных, династии волшебников…» Юноша нервно сглотнул, в висках застучало, и сознание стало кричать: «Сквиб! Сквиб! Сквиб!», а воображение нарисовало Аргуса Филча. Вредного, противного завхоза Хогвартса, который, кроме брезгливости и жалости, не вызывал никаких чувств — ни уважения, ни сострадания. И сердце Драко бешено застучало, руки задрожали, челюсти так сильно сжались, что послышался скрежет зубов, а если бы он не сидел, то ноги его точно бы подкосились.

​Люциус выжидающе смотрел на него. Он не усмехался, не издевался, он просто ждал, когда Драко осознает всё услышанное.

— Это же шутка? Чья-то глупая шутка? — не выдержал юноша.

— А ты рискнёшь это проверить? — ответил вопросом на вопрос Малфой-старший. — Я вот не решился.

— Но ведь это же бред! — отрицал очевидное Драко.

— Ой ли?

— И что ты хочешь мне всем этим сказать?

— Только то, что всегда приходится делать выбор, — спокойно ответил Люциус.

— Но при чём тут магглорожденные? Сквибы могут родится и в чистокровных семьях, — не мог успокоиться юноша.

— Могут, — спокойно сказал Люциус. — Но какова вероятность?

​Да, наверное, Малфой-старший был прав. У Драко шла кругом голова, ему вся эта ситуация казалась сюром.

— Ну и кого теперь ты выберешь: свой магический род или Грейнджер? — с нескрываемым сарказмом спросил Люциус. — Если взять в расчёт проклятие Малфоев, исходя из которого в поколении рождается лишь один ребёнок, готов ты оставить минимум одно поколение без магии?

​Драко стало ещё хуже, стены комнаты начали давить на него, стук в висках не прекращался, костяшки пальцев побелели от того, насколько сильно он сжал кулаки. «Это просто кошмарный сон! Я сейчас проснусь, и всё будет как раньше: Люциус — в Азкабане, мать — в меноре, Гермиона — в нашей квартире в Лондоне», — успокаивал себя юноша.

— Зачем ты мне всё это рассказал? — зло, с ненавистью в голосе задал вопрос Драко.

— Чтобы ты знал, пора и тебе взрослеть и делать выбор, — спокойно ответил Люциус. — Я свой сделал много лет назад. Я приложил максимум усилий, чтобы пророчество не сбылось, возможно, тем самым приблизив его исполнение. Я решил, что, изгнав всех грязнокровок из магического мира, убедив всё волшебное сообщество в их никчемности, я огражу себя и своих потомков от связей с предателями крови. Теперь я вижу, что это было слишком радикально, и я готов нести ответственность за свои ошибки. Но я не жалею. Я сражался не за идеи, я сражался за семью! За тебя! За твоё будущее!

— Уничтожить нечистокровных, только чтобы в семье не родился... — Драко запнулся, — сквиб? Миллионы неповинных людей, Люциус, ты эгоист и монстр!

— Целые народы ненавидели и за меньшее, — пожал плечами Малфой-старший.

* * *

​Драко вернулся домой поздно и плохо помнил как. Разговор с отцом не шёл у него из головы: «Начало конца… виной кровь его матери». Это не могло быть реальностью, он врал ему!

Но в душе юноша знал, что отец не соврал, только не в этот раз.

​Гермиона мирно спала, так и не дождавшись его. Как же он её любил! Но что теперь ему делать? Какой сделать выбор?

​Драко достал из внутреннего кармана пиджака обручальное кольцо. Он носил его там уже несколько месяцев, ждал подходящего момента, чтобы сделать предложение, но если раньше оно грело его, то теперь обжигало…