Живите теперь с этим (джен)

Идея поселиться в Годриковой Впадине долго обсуждалась на семейном совете. Ну сколько можно ютиться по съёмным квартирам? Только обрастёшь в полной мере привычками и бытовыми мелочами на новом месте, как снова приходилось срываться. У Гарри был собственный дом на Гриммо, но, признаться, он так и не смог привыкнуть к нему и побороть отвращение. Дом отвечал взаимностью, а Джинни и вовсе заявила, что чувствует себя в нём глубоко несчастной.

У Гарри Поттера на счету было достаточно средств, чтобы купить домик где-нибудь в пригороде, но тогда пришлось бы затянуть пояса в буквальном смысле слова. Зарплата аврора, конечно, была вполне достойной, но когда у тебя на подходе третий ребёнок, стоило крутиться в удесятерённом режиме, чтобы обеспечить потребности семьи.

Гарри невольно вспоминал Артура Уизли, который умудрялся содержать семерых детей. Джинни ушла из большого спорта, занималась журналистикой, и Гарри знал, чего стоило ей принять это решение. Квиддич для Джинни был отдушиной, полётом, свободой, радостью. Но как не вспомнить циничное замечание о том, что семья занимает всё твоё время, жизнь, желания и мечты, так что прежде чем завести семью, подумай, готов ли ты лишиться всего этого.

Они с Джинни были готовы — или только верили в это — так что Гарри брал сверхурочные, а Джинни после рождения мальчишек ушла из «Холихедских гарпий» на пике карьеры.

Скорое появление третьего ребёнка дало толчок их решительности. Гарри оформил бумаги, предварительно наведался в Годрикову Впадину, уточнил детали и моменты.

Конечно, энная сумма ушла на восстановление особняка, но средств было затрачено значительно меньше, чем если бы пришлось покупать или строить новый коттедж.

В то первое своё посещение родительского дома, когда они оказались здесь с Гермионой в год поисков крестражей, Гарри думал, что магические разрушения дома уже невозможно исправить. Оказалось, всё поправимо.

Гарри недрогнувшей рукой убрал иллюзию, возникающую всякий раз из зарослей крапивы и сорной травы, словно странный быстрорастущий цветок. «Да здравствует Гарри Поттер!», «Удачи тебе, Гарри Поттер, где бы ты ни был!»

Гарри тошнило от этих надписей. Он мечтал зажить жизнью обычного человека, без становления на пьедестал, без использования его имени. Он и детям не рассказывал о своих «подвигах», но как тут укроешься, когда все учебники истории переписали на новый лад. А Гарри всё это набило оскомину.

Малыш должен был родиться уже здесь, в Годриковой Впадине; к этому времени все строительные работы были завершены, коттедж был отстроен заново.

Жить бы да радоваться, ведь у Гарри теперь было всё то, о чём он так мечтал в детстве и юности. Любимая и понимающая жена, двое детей, а вскоре — и трое, интересная работа и даже подработка в Хогвартсе в виде часов по защите от Тёмных искусств.

Приторно до тошноты.

Пожалуй, он так и не вернулся обратно с призрачной платформы 9 и 3/4, где Дамблдор рассказывал Гарри о выборе. Не было у Гарри выбора. Вместо Гарри вернулась жалкая тень, которая трепыхалась, создавая видимость жизни, и неумолимо отравляла жизнь близких, тех, кто был рядом и верил, что однажды Гарри Поттер наконец почувствует себя свободным и счастливым. Гарри чувствовал себя мёртвым.

Однако он не подавал виду, а просто следовал за нитями невидимого кукловода, который дёргал его в нужном направлении. Почему он не был хозяином своей собственной судьбы? Гарри и сам не знал. Наверное, укрытие в Годриковой Впадине было частью выверенного плана, установленного кем-то практичным и до жути циничным.

Сюрпризом оказалось неожиданное соседство. Гарри не мог сказать: приятным или досадным. В первый же день, когда рабочие Отдела магического хозяйства помогали распаковывать вещи и таскали мебель, к нему из смежной калитки вышел Аберфорт Дамблдор.

— Что, Поттер, решил укрыться от всех проблем? — ехидно спросил он.

Гарри прикинул, что старику по меньшей мере лет сто двадцать пять. Почтенный возраст, что уж тут и говорить. Гарри постарался скрыть раздражение в голосе:

— Здравствуйте, мистер Дамблдор. Не ожидал встретить вас тут.

— Так и не ожидал, Поттер? Да моя семья испокон веков жила здесь, вряд ли ты не знал этого.

— Конечно, я в курсе, — с нажимом ответил Гарри. — И всё же я думал, что вы проживаете в «Кабаньей голове».

— Я тебя умоляю, Поттер! Коммерция и бизнес хороши до тех пор, пока владелец этого самого бизнеса адекватен. Чем я могу быть полезен бару в свои годы? Я продал бар, перебрался сюда и тихо жду, когда госпожа Смерть изволит прийти за мной. Но что-то она не торопится. Может, мне суждено было прежде встретить здесь вас?

Аберфорт Дамблдор зашёлся кашлем после лающего смеха, а Гарри поморщился. Ещё только полоумного соседа ему не хватало. Но Джинни примирительно взяла Гарри за руку, другой рукой придерживая огромный живот, и Гарри сдался, не стал больше спорить.

Удивительно, но именно Лили стала тем связующим звеном между ершистым Аберфортом и семьёй Поттеров.

Если поначалу он относился к ним настороженно, читай, враждебно, то вскоре ситуация изменилась в корне.

Маленькая Лили, едва научившись ходить, помышляла лишь об одном — пойти к доброму дедушке с козами. Гарри не понимал, какая магия кроется за этой привязанностью, и поначалу попросту боялся, что Аберфорт, в силу своего чудаческого возраста, обидит Лили, но вскоре убедился, что маленький человечек имеет невероятную власть над взрослым, умудрённым сединами стариком. Понятно, что Лили никто не отпускал одну, Джинни всегда была рядом, но время шло, Лили становилась старше, и вот уже не раз и не два Гарри приходилось забирать дочурку из сада Аберфорта.

Завидев её, тот таял, становился совсем другим, и иногда Гарри думал, что Аберфорт видит в Лили свою ушедшую сестру, поэтому так снисходителен.

Но кто знает, какие тараканы бродили в помутнённом сознании старика, поэтому Гарри всегда был начеку.

Когда Лили было шесть, у неё случился первый магический выброс. Именно Аберфорт стал свидетелем этого. Они с Лили — к тому времени Джинни вполне спокойно отпускала дочь со странным соседом — пошли на кладбище. Аберфорт подошёл сначала к могиле Поттеров, негромко рассказал Лили о её дедушке и бабушке, а потом повёл к мраморному надгробию Кендры и Арианы. Он стоял молча, полностью уйдя в себя, и вдруг заметил, как из воздуха возникают прекрасные белые цветы и, кружась, укладываются на плиту с именами. Он очнулся и заметил маленькую Лили в трансе, из ладошек которой вылетали матовые шары света, превращающиеся в чудесные цветы.

Он взял Лили за руку и повёл прочь, молясь, чтобы этот ребёнок, чуткий и чистый, справился с потрясением.

Лили привязалась к угрюмому старику; между ними царила странная дружба, не понятная ни Гарри с Джинни, ни Джеймсу с Альбусом.

Через год Джеймс уехал в Хогвартс, через два — Альбус, а вскоре и Лили пришлось проводить на долгие месяцы.

Дом в Годриковой впадине, оживший за последние годы от детского смеха, вновь погрузился в дремоту. Гарри слишком был занят работой и своими думами, чтобы заметить, что его собственным детям как никогда нужна помощь. Неуверенный в себе Альбус и лёгкий на подъём Джеймс никогда особо не были дружны, а Гарри даже и не пытался их сплотить, стать для них центром Вселенной, каким был тот же Артур Уизли для своих детей. Гарри думал, что со временем всё образуется, рассосётся, а на деле просто малодушно прятался от всех проблем в рейдах, разбирательствах и погонях за преступниками.

Сапожник без сапог, он пропустил тот момент, когда его собственные дети стали почти врагами. Это хрупкое «почти» готово было рухнуть при малейшем противостоянии, а Гарри продолжал откладывать разговор с подросшими сыновьями. Гарри Поттер по-прежнему спасал мир, не замечая, что мир в собственной семье он давно разрушил.

Джинни все эти годы была рядом, но они давно были каждый сам по себе. Чужие люди, проживающие по инерции под одной крышей дома, который так и не стал оплотом счастья. Джинни вспоминала квиддич, жаркие баталии в воздухе и с горечью думала о том, что самой большой глупостью на свете является придумывание себе кумира. Гарри Поттер не был уже тем героем, которым она восхищалась в детстве. Позолота слезла с идола, он оказался обычным позеленевшим куском дешёвого металла. Джинни не винила Гарри, он никогда не желал стоять на пьедестале, однако было безумно горько от того, что мечты разбились вдребезги. Гарри Поттер был болен синдромом мученика и неизбежно заражал неспособностью радоваться жизни и Джинни, и мальчишек. Одна только Лили пока оставалась невосприимчивой к расползающемуся яду тоски Годриковой впадины, и то только потому, что находила защиту у Аберфорта, единственного, кто всё примечал и замечал, но кто прислушивался к полубезумному старику?

Так и случилось в лето перед последним курсом Джеймса, что никому не было дела до внутренних терзаний уже не детей, но подростков. Гарри, возможно, было не всё равно, но он так и не сумел подобрать нужных слов хотя бы раз, чтобы рассказать, объяснить, открыться. А Джинни всё искала ответы на вопросы, куда подевалась та влюблённая в Гарри Поттера жизнелюбивая девочка, когда она успела превратиться в циничную стерву и почему ей почти не больно?

Лили металась между братьями, пыталась их примирить, ведь дороги ей были оба, но что она могла сделать?

Точки кипения споры Джеймса и Альбуса в один из последних дней каникул достигли после того, как Джеймс, рисуясь и смеясь, бросил в лицо брату:

— А слабо провести настоящую дуэль, маменькин сынок?

— Не называй меня так, — процедил Альбус, и губы его побелели.

— Давай на пустыре за домом чокнутого Дамблдора. Как тебе? — в глазах Джеймса плясали чертята, вряд ли он отдавал себе отчёт в том, на что подталкивает брата.

— Через час, — спокойно ответил Альбус.

Сейчас или никогда. Он хотел доказать выскочке Джеймсу, что не всё складывается в жизни лишь только по тому факту, что ты любимчик фортуны от рождения. Вся обида и горечь от недопонимания с отцом и мамой, братом и враждебным миром выплеснулись в одну-единственную спасительную мысль: сделать хоть что-то. Действовать, расплескать всю боль в дуэли, вскрыть нарыв.

Лили слышала этот договор, а потому она в назначенный час возникла на поле боя, пытаясь образумить смутьянов.

А они ходили вокруг друг друга, рисовались, не смели сделать первый шаг, но были так близки к этому.

Глупцы.

Лили было всего лишь тринадцать, она металась между ними и пыталась вразумить. Из палочек братьев вылетали пусть не смертельные лучи, но Лили боялась, что они увлекутся, не смогут сдержаться. Какой соблазн: попробовать это впервые. Она кричала, кидалась от одного к другому. Хотя они оба с напряжёнными ухмылками отвечали ей, что всего лишь проверяют друг друга на прочность и ей нечего бояться, каждый знал, что сегодня это непременно случится. Адреналин кружил голову, кровь пульсировала в висках желанием, что значит "переступить черту", если ты давно балансировал на грани и мечтал об этом.

Аберфорт испугался тоже. Он случайно выглянул в окно в этот вечерний час и замер. Как наяву он увидел другую дуэль, только тогда парней было трое. Они так же бездумно кидали друг в друга заклятья, а маленькая хрупкая девушка пыталась им помешать.

Ему стало страшно. Он хотел остановить задир, спасти её, защитить хотя бы на этот раз. Всё перемешалось в его сознании, он уже не понимал, где он — старик, а где тот чумазый подросток, который противостоял брату и его другу. Он вытащил палочку из кармана мантии, но острая боль парализовала всю левую сторону. Всё, что смог Аберфорт, это обернуться к огромному, во всю стену, портрету, перенесённому из бара, когда он решил окончательно отойти от дел.

— Ты знаешь, что надо делать, — прошептал он и упал.

Гарри Поттер сидел в глубоком раздумье, глядя в бумаги. Очередное непонятное постановление по очередному якобы важному вопросу. Неужели именно на это он положил свою жизнь? Он деревянно повёл плечами, разминая шею. Интересно, где Джинни? В последнее время её почти никогда не было дома, а если он и успевал до сна засвидетельствовать её приход, то его встречало облако терпких духов и виски.

У них так и не хватило смелости сесть и поговорить, признать, что их брак давно дал трещину, если не сказать, что он изначально был построен на иллюзиях. Кажется, у Джинни кто-то был, она нашла где-то утешение, но Гарри Поттер не испытывал по этому поводу даже досады, лишь чудовищную пустоту.

Гарри повернулся, словно желая увидеть рядом Джинни, но вместо неё вдруг увидел прямо перед собой на обоях в стене точку, быстро разрастающуюся и увеличивающуюся в объёме. И вот уже Гарри чуть не с ужасом смотрел на появившийся портрет Арианы Дамблдор.

Он снова тот семнадцатилетний юноша, которого дёргали за ниточки кукловоды. Он не знал, какой путь верный, по какой дороге следует пойти, он слепо тыкался наудачу.

Ариана Дамблдор с портрета манила Гарри, и он понимал, что при всём своём желании не может сопротивляться. Да он всю жизнь шёл туда, куда ему скажут; он выбирал тот путь, который был предопределён.

Гарри забрался в проход и последовал за сестрой Дамблдора, чтобы через несколько долгих минут петляния по тёмным узким переходам оказаться в комнате Аберфорта.

Сначала он не понял, что это за шутки такие, зачем вообще он здесь и почему хозяин лежит на полу. Затем увидел из окна гостиной, в которой оказался, самую настоящую дуэль. В ужасе Гарри осознал, что противниками, кидающими друг в друга смертоносные заклятья, были его собственные сыновья. Он будто проснулся от долгого сна, заметив боковым зрением где-то в сторонке Лили, закрывшую голову руками и тоненько подвывающую.

Гарри разбил окно, выскочил наружу и вмешался как раз вовремя, чтобы предотвратить братоубийство.

Мощный щит Протего отрезвил дуэлянтов, они доли секунд оглядывались, смотря по сторонам, потом одновременно с Гарри кинулись к фигурке Лили, выпускающей из рук матовые шары белого цвета. Лили пела и улыбалась, и Гарри надеялся, что её помутнение временное, хотя где-то в глубине души могильной плитой его придавливала чудовищная правда.

Джеймс и Альбус выглядели нашкодившими котятами, Альбус плакал, а Джеймс всё пытался привести в чувство Лили, но Гарри взял обоих за шкирку и повёл в дом Аберфорта, не особо заботясь о том, что осколки окна гостиной режут руки.

Он подвёл их к неподвижному телу Аберфорта, на лице которого застыла боль.

— Что нам теперь делать? — спросил Джеймс и в растерянности посмотрел на Альбуса.

Кажется, они чуть не впервые готовы были объединиться, сплотиться, перестать враждовать, но... было уже слишком поздно.

В молчании они смотрели на беспечно хохочущую Лили, рассматривающую капли крови на руке — она полезла в дом вслед за ними, — затем перевели взгляды на безжизненного старика, а потом на портрет на стене, на котором печальная девушка ласково улыбалась им обоим.

— Живите теперь с этим, — жёстко бросил Гарри Поттер, с горечью понимая, что переселение в Годрикову Впадину было тоже предопределено чёртовым манипулятором, а его душа так и осталась на призрачной платформе много лет назад.