К вопросу о происхождении видов. (джен)

«И был вечер, и было утро: день шестой»

(Бытие, глава 1)

«Пространство между звездами, за исключением отдельных туманностей, выглядит пустым».

Но не для него. Самаэль, яд Господен, Змей Хаоса видел гораздо больше в межзвездной пустоте. Да и кому еще видеть здесь, как не ему, вечному хозяину этого Вечного Хаоса.

Мир был беспределен, и хаос, как всегда послушно, тек меж его ладоней, шепча, протестуя или соглашаясь. Мысли облекались в привычную форму — вопроса. Это радовало. Как радовало и то, что выходило из-под его странно умелых, чутких, нежных и уверенных пальцев. Вопросы были не столь уверенны. Да что там. Очень крамольны были вопросы. Как всегда.

Полноте, да и было ли Слово?

И какое же Слово это было?

Химия?

Или все же Физика?

Или астрофизическая химия?

Во всяком случае эти интересные частицы, состоящие из других частиц, разнящиеся их количеством на их крохотных орбитах, никем не названные и не увиденные, просто пребывающие в хаосе данной беспредельности, обладают массой удивительных свойств?

И отчего же они так по-разному светятся?

И не зависит ли цвет их удивительного свечения просто от количества разных частиц, присутствующих в облаке Хаоса в данном месте?

И что будет, если убрать одни и добавить другие?

Как в результате изменится цвет?

Результатом всех этих вопросов и длительных и кропотливых экспериментов с частицами межзвездной пыли явились несколько великолепных туманностей, как газовых, так и отражательных. Названий у них, естественно, не было. Кто же озадачивался придумывать имена его созданиям? А сам он этим вопросом как раз и не задавался. Это была красота в чистом виде. Грандиозная, великолепная, необъятная красота. И спрашивается — зачем ей имя?

Большая туманность (позже названная Большой туманностью Ориона), расположенная чуть ниже трех звезд, выстроившихся в одну линию расплывалась многообразием оттенков от нежной зелени до рыжих отблесков, уходящих в фиолетовые и сиреневые таинственные завитки и всполохи. Потом в ней обнаружат около 3000 звезд. Но Змей точно знал, что их там спрятано до 10000, и минимум у 150 из них имеются протопланетные диски. Отдельным ее участкам уже миллионы лет, а что будет дальше? Кто знает? Его задача — только слегка подтолкнуть и направить события.

Любоваться этой красотой можно было бесконечно. Но в то время ведь особо и нечем было любоваться, кроме далеких звезд и процесса звездообразования.

Однако, любование было прервано грубо и неожиданно. Беспардонно просто!

— Что это ты все еще тут висишь?! 1350 световых лет от Земли! Хорошо, что я не свет!

— Да, это всем известно, что ты не свет, а герцог Преисподней. Что надо, Хастур?!

— Собирайся. У Повелителя есть дело для тебя.

— Так, по-вашему, я тут прохлаждался?!

— Нет. Но ты слишком увлекся. А все уже давно заняты Землей.

— Землей? Велика невидаль?! Шарик из воды с островами?! Не много ли чести? Все заняты? И как это вы все там поместились? Все легионы обеих сторон?

— Да. Поместились. И не выпендривайся. Там такое творится. Полный аврал и грандиозная движуха. Противоположная сторона расстаралась. Наделали растений. Теперь этих будут создавать. Живчиков. Животинок. Тьфу! Животных. Таких, чтоб ходили, прыгали, летали, пожирали друг друга, а также плодились и размножались.

— А я тут при чем?

— У нас решили. То есть наверху у нас решили, что задание как раз по тебе. Во-первых, разведывательное. Надо пробраться и посмотреть, что они там уже наделали. А лучше тебя туда никто не проскользнет. А во-вторых, нельзя позволить противоположной стороне наделать этих животных без нашего участия. А то получится все белое и пушистое. Ты же знаешь! То есть каждый должен сделать что-то свое. Только динозавров даже предлагать запретили. Это была шутка.

— Динозавров? Да когда это было?! 67 миллионов лет назад! И да, я даже питался их яйцами. Меня тогда звали Sanajeh indicus. Лучше бы уж сразу назвали Вритрой. Хотя и звать-то особо некому было. Но переводить все в шутку?! Не смешно. А кого, кстати, можно делать?

— В том-то и дело, что делать можно кого угодно, а называть пока нельзя. Но надо в нашем духе. Чтобы здоровые, вредные и кусачие. И, кстати, златогривый лев, вол, исполненный очей, и с ними — золотой орел небесный — тоже не предлагать.

Азирафель, ангел Начал Страж Восточных врат неспешно прогуливался под яблоневыми ветвями. Не то чтобы у него не было чем заняться. Но работа над птицами уже длилась так долго. И последней каплей стал этот ужасный павлин Гавриила. Что за вид, напыщенный, излишне роскошный, нарочито вульгарный блеском своих переливов! С таким же высокомерным поворотом головы, как у автора. К тому же разве это птица, которая умеет летать только с ветки на землю и наоборот?! А крик! Да уж, песней никак не назовешь! Но Гавриил так им гордился. И хвост павлиний явно бы самому ему пошел. Поэтому Азирафель сослался на странный шум в районе ворот и сделал перерыв между уткой и… другой уткой.

-Я просто отдохну. Просто отдохну немного…

Под ветвями было чудесно. Меж листьев распускались бело-розовые цветы, такие нежные, такие хрупкие на вид, с чудесным ароматом. Все было полно покоя и красоты. Но там, чуть дальше на лужайке за садом происходило что-то странное. Он продвинулся вперед, сжав меч и став за стволом ближайшего дерева.

Это была змея. Очень большая. Она ползла всеми известными способами, кружила и кувыркалась в траве, нанизывая кольца и распластываясь по траве так, словно хотела впитать в себя и росу, и запахи зацветающих трав, и блики солнечного цвета, плясавшие на листьях и травинках. Это был очень странный танец. Если бы у змей были крылья, она, вероятно, взлетела бы! Ушей, конечно, у нее не было. И никакой барабанной перепонки. Но малейший шорох змеи чувствуют всем телом. Азирафель думал, что ступал не слышно, но змее и этого хватило. Гибкое черное тело упало в высокую траву и метнулось в самую гущу зарослей Melissa officinalis. Листья скрыли ее. Азирафель подошел ближе. Тугие кольца змеиного тела напряглись, голова лежала сверху, глаза, прикрытые прозрачными веками светились солнечным золотом, но было непонятно, смотрит она или спит. Азирафель наклонился ниже, и рука его непроизвольно двинулась к изящной змеиной головке. Раздалось настороженное шипение, язык выбросился из змеиного рта, осязая воздух и принимая запахи. Но тут ангел остановил свой ласковый жест и отдернул руку. Змея спрятала голову меж колец и сжалась еще больше. На короткое мгновение Азирафелю показалось, что перед ним вовсе не змея, а другое существо: абрис темной фигуры, разворот плеч, тонкие руки, прикрывающие голову с растрепанными рыжими, почти красными прядями волос, и крылья, четко очерченные, плотно прижатые к спине. Словно существо старалось занять как можно меньше места и спрятаться. И эти крылья были черны. Он увидел это только на миг, но сердце ангела замерло и сжалось от печали. Конечно, никаких змей тут и быть не могло! Какие змеи?!

— Так вот оно что! Ты совсем не здешний! И как же ты сюда пробрался?! Ладно, не отвечай. Это я виноват. Я сам оставил ворота. Из-за птиц. Понимаешь, это было так интересно! Они тоже умеют летать. Ну, кроме павлина. Это совсем не полет. Хотя я не люблю критиковать. Ладно. Думаю, ты просто приполз посмотреть. И тебе, видимо, понравилось. А раз понравилось, ты не станешь вредить. Ведь не станешь?!

Змея подняла голову, и ангел увидел глаза, полные страха, вины, отчаянья и еще чего-то, что он не мог никак определить. Но это что-то было не опасно. Но очень печально. Невыразимо печально. И еще глаза с ужасом следили за острием его меча. Азирафель спрятал пылающий меч за спину.

— Не хочешь говорить, и не надо. Мне тоже не следует. Но раз ты ничего плохого не сделал, то и я не стану ничего… предпринимать. Ты ведь меня прекрасно понимаешь. И сдается мне, что ты гораздо старше всех здешних созданий. И имя у тебя тоже должно быть… древнее, как ты сам. Если бы знал, то и назвал бы. Но раз так, то буду называть так, как ты выглядишь. Змий. Ползи уже. Или мне придется опять достать меч. Я — Страж тут, понимаешь, так положено. А мне бы не хотелось никого запугивать зря. Давай. Прочь отсюда. Домой. Ведь у тебя должен быть дом? Где-нибудь?! Только уползай. Пожалуйста!

После этого змея продемонстрировала все четыре способа передвижения: гармошкой, боковым ходом, гусеницей и извиваясь, а затем исчезла за камнями ворот.

Азирафель оглядел поляну, близлежащие кусты и деревья. Все было нетронуто и блистало радостью. Только листья мелиссы слегка дрожали.

Разведал. Теперь это так называется. Да, там было много интересного. Из животных. Четырехногие, полосатые и не очень, с пятнами, хвостами, когтями, разнообразными ушами, зубами. Некоторые даже сумчатые. Они разбирались во взаимных связях и выстраивали пищевые цепочки. Странными показались препротивные создания Сандальфона — мелкие, с острыми зубами и лысыми хвостами, серые и очень многочисленные. Странно было, что прекрасный огромный зверь с трубкой вместо носа и ушами, похожими на крылья бросился от этих мерзких тварей бегом. И странно было, что Михаэль и Лигур, сидя под раскидистым дубом, творили нечто мелкое, невидимое невооруженным глазом и, видимо, очень зловредное. Михаэль была в перчатках. И этих невидимых тварей они рассаживали по созданиям Сандальфона в ужасающем изобилии.

Но эта разведка происходила между делом. Потому что все другое его поразило даже больше, чем животные. Все сияло первозданной зеленью, лопавшимися почками цветов, трепетало, переливалось и пламенело яркими красками невообразимого обилия сада. Или леса? Неважно. О, растения! Просто венец творенья! Так хороши, что слов нет. И разговаривают ненавязчиво, шелестят листьями, шуршат иголками, постукивают сучьями, позванивают стручками и коробочками семян. Все великолепно! От верхушек темных елей, секвой и эвкалиптов, до гладких ветвей яблони, нежных стеблей травы, что приятно щекотала и обнимала. И эти виноградные лозы, что так похожи на змей! А сколько было ароматов! Он чувствовал это все сразу — запахи, прикосновения, сияние и трепет. Естественно, все это опьянило его. И, естественно, его несколько занесло. Да что там, его занесло сильно! Хотелось впитать в себя всю эту красоту, и свет, и запахи. И тут, среди этого бешеного танца радости, охватившего все его существо, почувствовал он легкие шаги и шорох, исходивший не от растений. Ничего не оставалось, как скрыться и свернуться. Но это был Ангел. И, значит, его видели насквозь. Почему он сразу не рубанул его своим огненным мечом, как нарушителя границ и безобразника? Почему он подошел и пытался вызвать его на разговор? Может стоило полезть в драку? Принять истинный облик, рассмеяться в лицо, сжечь, окатить всем накопленным ядом, разорвать его на части? Разве страшен мне его пылающий меч? Следил за его острием с ужасом от мысли, что тот начнет первым, и тогда ему придется… Но нет. Не мог он сражаться с этим Ангелом. Почему-то не мог. И не сможет никогда теперь. К тому же тот все-таки не начал первым. Он просто заговорил. И что стало бы, если бы Ангел все же коснулся змеиной кожи? Не надо было шипеть, если так интересно? Он был просто добр? Или видел в нем просто очередного питомца для приручения? Или, как Творец, своего ребенка? Но Творец со своими детьми о не сильно церемонился: у вас вопросы, так и катитесь в бездну без ответов. А питомец? Чем лучше? Или хуже? А что еще бывает, если кто-то говорит с тобой так и мечом при этом не машет? Почему он отпустил его? Отпустил или прогнал? У каждого должен быть дом? И где же мой? Если бы среди этой зелени…

— Ну?! И что там?

— Там много интересного. Кстати, Лигур там тоже участвует. С Михаэль вместе и участвует. Там — ключевое слово. Спроси, он тебе расскажет в подробностях. А я пойду тоже кого-нибудь сотворю. Как ты там сказал? Чтобы здоровые, вредные и кусачие? Здоровых там уже полно. Да и кусачих тоже.

— Тогда уж постарайся, Змий. Время до полудня. Потом Вельзевул будет принимать работу.

Начнем, пожалуй.

Однако, этот Ангел не выходит из головы. Интересно, на ощупь он мягкий и пушистый? Точно, такого и сделаю. Вот так. Маленького, мягкого и пушистого. С недлинной шерстью цвета его волос. И с курносой милой мордашкой. И носик должен чувствовать все эти чудные запахи. И любить их. Вот скажем как тебе нравится мелисса? Или валериана? Неплохо. Усы добавим. Без усов невозможно будет обойтись для осязания и уверенности в себе. Добавим щетинки под глазами и кисточки на ушах. Миленький носик и розовый язычок. Такой нежный и чувствительный, несмотря на шероховатость. Бери палец, лизни. Не кусай! А кусаешься отлично. Так. Полизывает палец, молодец. Славненький вышел язычок… о чем я только думаю?! Молочка? Сделаю потом тебе молочка. Если погладить за ушами… какие чудные звуки! Интересно, а если Его погладить за ушами? Откуда такие мысли? Ангела гладить за ушами? Подманить и приручить? Бредовые мысли. Лучше продолжать работу. Что там у нас? Ушки? Ушки на макушке. Никакого слухо-осязания змеиного! А просто очень тонкий слух. До малейших шорохов песка под чужими лапами, до шелеста крыльев бабочки. И глаза. И чем мои плохи? Отличные. С узким зрачком, который может расширяться в зависимости от ситуации. И по ночам смогут светиться. Как звезды. Как надежда во тьме, или пугающий нездешний огонь. Лапки. Не на пузике же тебе ползать! Распрекрасные чуткие лапки. Они смогут ходить неслышно, быстро бегать и отлично прыгать. И прятать когти. И выпускать их, когда надо. Очень опасные коварные когти. И лазать по деревьям, и хватать добычу. Вот эти мерзкие дряни от Сандальфона в качестве добычи вполне сгодятся. Ты же будешь хищником. Как и я. Ну от молочка тоже не отказывайся. Да и трава тоже может быть иногда полезна, только не всякая трава. Как же тебя приятно гладить! От ушей и до…хвоста? Опять этот бред. Если Его погладить рукой по светлым кудрям от лба к затылку, так же нежно будет и тепло? Ангел в качестве домашнего питомца? Или кого еще, если с ним не драться? Это же бывает? Когда драться не надо? Было б только с кем поговорить? Интересно, есть ли для этого название? Бред. Вернемся к созданию. До хвоста. Тоже шерстяного. Длинного, почти змеиного, поднятого, как знамя, пушистого хвоста. А если наоборот? От хвоста и до…? Ага! Шипеть ты тоже умеешь! Замечательно. Только не делай это основным звуком. Вот это «мрр» отлично подойдет. И расселиться по всему свету, и гулять, где хочешь, где сам решишь. Разве только, если кто-то уж очень тебе приглянется, то тогда… Ты позволишь себя приручить, немного, самую малость. И будешь домашним питомцем? Ну или скорее сделаешь домашним питомцем этого, приглянувшегося лопуха, который покормит, погладит и позаботится. Что? Пузо тоже почесать? Урчи, урчи. Как же это тепло и сладко! Я упускаю главное. Надо дать волю воображению и разнообразить внешний вид. Чтобы никто ничего не заподозрил. Да и подозревать-то и нечего! Подумаешь, светлое, пушистое, с голубыми глазами! Сделаю других. С желтыми и зелеными. Полосатых, черных, рыжих, дымчатых и трехцветных, с длинной шерстью и с короткой. Так. Можно и лысого. Ужасно выглядит. Но ужасно, это как раз то, что надо! Абсолютно совершенное создание. Во всех отношениях.

В полдень, Вельзевул уже невообразимо устала от всех этих членистоногих, парнокопытных, пресмыкающихся, земноводных и прочих. Тот, кого потом назовут крокодилом, был последним в очереди, последней каплей переизбытка созданий больших и малых, ужасных и противных, отвратительных и не очень. После чего она, наконец, устало плюхнулась в кресло.

— Надеюсь, это все?

Некоторый шум у входа заставил ее повернуться в сторону его источника. Змей в своем человеческом (как окажется потом) обличье шел в окружении целого полчища небольших пушистых и хвостатых зверьков, издававших весьма странные звуки. От безобидного «мрр-мяу» до неистовых воплей, непередаваемых письменной речью и отражавших, по-видимому, то ли страсть, то ли ярость. Причем, один зверек обитал у него за пазухой, и виднелись только белые уши, ярко-голубые глаза и розовый нос, второй черный с наглой мордой (под стать хозяину и с такими же ярко-желтыми глазами) сидел на левом плече, свесив длинный хвост и слегка им помахивая из стороны в сторону.

Хастур охнул и зашептал: «Идиот?! Я тебе сказал здоровых, вредных и кусачих. А ты чего наделал?» И получил в ответ: «Со своей кусачей жабой разбирайся, любезный герцог».

— Так, что это вообще значит, Змий?

— Лорд Вельзевул, это коты.

— Какие коты? Тебе разве не передали, что называть будут потом?

— Ну, Вы же спросили? И как я должен ответить? Это пушистый млекопитающий зверь небольшого роста, хищник с хвостом, говорящий «мяу», кусачий и вредный? Да, что хотите делайте, но их никто по-другому и не назовет. Коты.

— Кусачие и вредные? И именно поэтому один из них торчит у тебя за пазухой? Ты это серьезно?

Змий пожал плечами. Создания, названные котами, меж тем вели себя вполне по-хозяйски. Нагло себя вели. Гуляли, где хотели. Разбрелись в стороны, разлеглись на полу, некоторые играли друг с другом, другие принялись вылизывать свои конечности миленькими розовыми язычками. Один пытался забраться на Хастура, видимо, хотел познакомиться с жабой. Другой старался допрыгнуть до ближайшей мухи. Вельзевул, отогнав кота от мухи, потянулась почесать пузо пушистому созданию, легко впрыгнувшему к ней на колени и разлегшемуся там на спинке весьма заманчиво. Словно специально подставляло себя для ласки, словно заманивало в мягкую ловушку. Почесала. Стоило только опустить пальцы в теплую нежную шерсть, как создание схватило ее зубами за палец, передними лапами за кисть, а задними нещадно принялось молотить по предплечью, выпустив при этом острые когти всех четырех лап во всю их длину. Чем сильнее Вельзевул размахивала рукой в попытке освободиться, тем сильнее животное продолжало свои вредные упражнения с укусами, царапаньем и порезами.

— Змий! Что ты стоишь! Сними его! Убери от меня этого… этого кота!

Она с изумлением осмотрела руку, оценивая последствия безобразий после того, как Змий, пошептав что-то на ухо животному, снял его с пострадавшей повелительницы Ада мягким и осторожным движением. Дав ей вдоволь наглядеться на последствия кото-катастрофы, он провел рукой над окровавленной кистью и предплечьем, царапины исчезли.

— Это было достаточно ужасно. Даже и не ждешь от такого… А что он еще может?

— Все может. Бегать, прыгать, лазать по деревьям, охотиться, питаться, орать по ночам дурным голосом в марте, плодиться и размножаться, мурлыкать. Рождественские елки виртуозно валять на пол вместе с игрушками.

— Какие елки? С какими игрушками? Хотя... Рождество? Как-то Небесами попахивает. Так что пусть валяют. Что еще?

— Молоко любит и рыбку. Глазами в темноте светит.

— Интересно…

Далее произошло следующее. Одно из Сандальфоновых созданий, неизвестно как пробравшееся в зал (возможно даже в кармане Змея, но утверждать не берусь), метнулось к креслу Вельзевул, размахивая лысым мерзким хвостом, нагло шевеля усами и демонстрируя преотвратительные мелкие острые зубы. Вельзевул, которая видала созданий гораздо хуже и противней и многими из них даже командовала, абсолютно рефлекторно неистово завизжала и запрыгнула на кресло с ногами. Одновременно с плеча Змия вниз метнулась черная молния, раздался тихий хруст мелких костей, и в следующее мгновение черный кот с гордо поднятой добычей уже направлялся к хозяину.

— Не мне, дорогой!

Змий махнул рукой в сторону Повелительницы, слезавшей с кресла. Кот подошел ближе и сложил свой трофей у ее ног.

— Принимаете работу, мой Лорд?!

Вельзевул посмотрела на него строго, вернувшись к образу непоколебимой Повелительницы демонов и мух, и кивнула.

— Реакция у них, однако. Прямо змеиная. По своему образу и подобию ваял?

— О, что Вы! Какое же тут подобие? Ничего общего. Почти. Ну разве глаза, и шипит иногда?! А так — совершенно на меня не похожи. Вот абсолютно от слова совсем. Совершенно не похожи.

— Совершенно? Ну да, ну да! Совершенные создания демонического гения. Хорошо, что много наделал, и разных. И расселить повсеместно. Чем больше их будет, тем лучше. Несколько тут оставишь. Пригодятся.

— Всегда пожалуйста!

На этом можно и закончить историю. Хотя всем, конечно, интересно, куда девался первый котик — пушистый, светлый, голубоглазый. Не знаю. Коты, как известно, гуляют сами по себе. Могут бродить по городским подвалам, а могут и посмотреть на короля.

Поищите во дворе. И да, в Вашем дворе, мой читатель! Может быть, он там сейчас как раз мокнет под дождем.