Миссис Уизли (джен)

Гермиона сидела за туалетным столиком и расчесывала пышные непослушные кудри. Со вздохом она собрала их в хвост и закрепила гребнем — сотрудникам Министерства Магии предписывалось придерживаться строгого стиля в одежде. Она потянулась рукой к выбившемуся локону и замерла — он был рыжим. Гермиона с удивлением, как в первый раз, осмотрела свою прическу: рыжие пряди проглядывали тут и там, из-за чего когда-то темно-каштановые волосы казались гораздо светлее. У Гермионы возникло чувство дежавю, словно когда-то она уже так сидела и разглядывала себя. Голова отозвалась болью, и Гермиона поспешно встала — она уже опаздывала, а поразмышлять над своей внешностью можно и позже.

Гермиона вошла в свой кабинет ровно в 7:58, радуясь, что выиграла хотя бы две минуты — опаздывать она ненавидела, но в последнее время приходить вовремя становилось все сложнее. Она чувствовала постоянную усталость, а после тяжелого сна, в который она проваливалась как в черную бездну без сновидений, поднималась еще более утомленная, чем накануне вечером. Даже Рон заметил, что с женой что-то не так, и пытался о ней заботиться: уговаривал уйти в отпуск, придумывал для нее с помощью домашнего эльфа вкусные блюда.

Если дом Артура и Молли назывался "Нора", коттедж Билла и Флер — "Ракушка", то Рон и Гермиона поселились в небольшом домике на скале, нависавшей над морем, который получил название "Ласточкино гнездо". Рон сказал, что это старый дом семьи Уизли, который наконец-то перешел к Артуру по наследству. Гермионе домик над морем не слишком нравился, она мечтала о чем-то более надежном и уютном, однако вскоре привыкла к свисту ветра за окном, постоянному шуму волн и громким крикам чаек. К тому же в доме была большая просторная спальня, а окно кухни выходило на восток, и за завтраком супруги нередко любовались рассветом.

Гермиона сразу предупредила Рона, что из-за работы в Министерстве не сможет следить за домом так же тщательно, как это делала Молли. Рон тоже целыми днями пропадал в магазине, так что они наняли домашнего эльфа. Наняли — Гермиона на этом настаивала, и эльф Корри появлялся у них в доме четыре раза в неделю, чтобы прибраться, приготовить и получить заслуженные галлеоны. Ни Гермиона, ни Рон не знали, как он проводит остальное время и гадали, есть ли у эльфов понятие собственного жилья. Жизнь налаживалась, и все было бы совсем хорошо, если бы с недавних пор Гермиона не начала испытывать эту странную слабость.

Гермиона, нахмурившись, просматривала документы, когда в дверь постучали, и в кабинет вошла ее помощница Мелисса. В руках она держала несколько пухлых папок.

— Миссис Уизли, прислали правки по вашему предложению. А еще проект новой реформы образования — вашего мнения ждут к концу дня. А здесь…

— Ох, я ничего не успеваю, — простонала Гермиона. — Еще это собрание с Найтингейлом в четыре…

Мелисса с удивлением посмотрела на нее, ее глаза сделались круглыми:

— Собрание с Найтингейлом было вчера…

— Как вчера?

Мелисса торопливо выудила из груды папок нужную и положила на стол:

— Здесь протокол вчерашнего собрания. Мы же еще радовались, что вашу аналитическую записку одобрили и направили прямо министру Шеклболту.

Гермиона открыла папку и пробежалась глазами по строчкам. Разумеется, собрание было, она его вспомнила. На Найтингейле была какая-то дурацкая мантия канареечной расцветки, а ее главный оппонент, Берджис, был вполне любезен и даже спорил больше для вида, чем по существу. Но как можно было забыть такое важное событие?

— Спасибо, — сказала она сдержанно. — Что-то я совсем заработалась.

— Вам бы в отпуск, — улыбнулась Мелисса и вышла.

Гермиона покачала головой и вернулась к работе.

— Хм, у вас изможденный вид, — кивнул целитель Хислоп, у него была отросшая эспаньолка, свисавшая с подбородка, которую аккуратистке Гермионе ужасно хотелось подрезать. — Однако я не вижу для этого никаких причин. Вы здоровы, уровень вашей магии достаточно высокий. Думаю, вам нужен отдых, хорошее питание, свежий воздух — и все пройдет. Я пропишу вам специальное зелье, оно укрепит ваш иммунитет.

— Спасибо, целитель, — Гермиона опустила голову. С ней явно что-то происходило, но было очевидно, что в Мунго ей не помогут.

В "Ласточкином гнезде" свежего воздуха было много, ледяной ветер с моря бился в окна и, казалось, старался снести их домик с утеса. Эльф Корри готовил любимые блюда Гермионы, а Рон старательно отвлекал ее от дел. Они вышли пройтись по пляжу, но быстро вернулись, разрумянившиеся и смеющиеся, — для прогулок было слишком холодно. В воскресенье они отправились в галерею Тейт в Лондон вместе с Гарри и Джинни. Гермиона недоумевала, почему эти двое никак не поженятся — они обручились еще раньше, чем они с Роном, но Джинни настаивала, что сначала хочет завершить обучение в Магическом университете, и Гарри терпеливо ждал. Как бы там ни было, день они провели замечательно, Гермиона даже развеселилась — но утром снова проснулась разбитой и с больной головой. В отражении на нее смотрела бледная молодая женщина, чью белизну кожи и темноту под глазами подчеркивали рыжие пряди, тут и там торчавшие среди каштановых. Гермиона уже не была уверена, каких из них было больше.

Днем в ее кабинет влетела одна из министерских сов и бросила на стол письмо. Гермиона взяла конверт в руки и с удивлением обнаружила, что ее имя и отдел написаны ее почерком. Она вскрыла конверт — в нем был обрывок страницы, словно кто-то (сама Гермиона?) криво вырвал ее из книги. Красными чернилами была подчеркнута строчка: "Провалы в памяти — признак того, что на вас часто используют Обливиэйт". В конверте было что-то еще — на стол упала колдография стройной темноволосой девушки в мантии Хогвартса устаревшего покроя. Черты ее лица показались Гермионе смутно знакомыми. "Миссис Уизли!" — осенило ее, однако она тут же спохватилась, что это была еще Молли Прюэтт — и у нее были темные, почти черные волосы.

Гермиона отказывалась понимать что-либо. Она отправила предостережение самой себе? Почему она ничего об этом не помнит? И что означает эта колдография? В любом случае, Гермиона попытается воспользоваться и этими крупицами информации. Она ушла из Министерства пораньше и аппарировала в Косую аллею, а оттуда, прикрыв лицо шалью, которую так кстати накинула холодным утром, прошла в Лютный переулок. По сравнению с оживленной и галдящей Косой аллеей, в Лютном было почти пусто. Редкие ведьмы и волшебники, завернувшие в переулок "по делу", старались скрыть свое лицо, кто за надвинутой на глаза остроконечной шляпой, кто за опущенной вуалью шляпки, а кто, как и Гермиона, закутавшись в шаль по самые брови. Завсегдатаи переулка, напротив, неспешно прохаживались с хозяйским видом и с пренебрежением поглядывали на чужаков. Несколько ведьм, словно вышедших со страниц пьесы Шекспира, громко обсуждали очередную свою пакость и хохотали. В дверях аптеки стоял худощавый владелец, у него было бледное лицо, красные глаза, и он мрачно смотрел на улицу, скрываясь от гаснущего дневного света под погнутым от времени козырьком.

Гермиона не сразу нашла нужную ей лавку. Наконец, она увидела знакомую черную дверь, но если раньше над ней была деревянная вывеска с тыквами, то сейчас вывеску сняли и на ее место установили потрепанное чучело совы, которое смотрело на улицу стеклянными глазами с выражением злобного недоумения. Гермиона толкнула тяжелую дверь и, согнувшись, чтобы не удариться лбом о низкий дверной проем, шагнула внутрь. В лавке царил полумрак, света из крошечных окошек не хватало, и над потолком летало несколько свечей, освещавших полки, заставленные бесчисленным количеством пузырьков, склянок, артефактов, амулетов, хрустальных шаров и прочих магических вещей. Гермиона прошла к прилавку, так же захламленному, и позвонила в колокольчик, который тихо задребезжал. Ответа не последовало.

— Миссис Небельфог? — позвала Гермиона, и наконец из глубины лавки раздался шум, но вместо сгорбленной старой ведьмы к ней вышел невысокий маг немногим старше нее.

— Тетя Небельфог ушла на покой, — пояснил он, — она оставила эту лавку мне. Мое имя Искандер. Чем могу помочь?

Гермиона стушевалась — она знала, что миссис Небельфог хорошо хранит секреты своих клиентов, но встреча с незнакомым волшебником стала для нее неожиданностью. Вдруг она почувствовала, что кто-то трется об ее ногу — черное животное, похожее на горностая или на ласку, разлеглось на спине и играло со шнурком ее ботинка.

— Вы нравитесь Гере, — заметил Искандер. — Она редко проявляет такое добродушие к посетителям. Так чем я могу вам помочь?

Гера дернула шнурок посильнее, от чего он развязался. Гермиона с усмешкой вытащила палочку и заклинанием завязала ботинок обратно:

— Не балуйся, моя хорошая, — ей хотелось погладить мягкий мех, но красная пасть животного, полная острых зубов, не внушала доверия.

— Миссис Небельфог как-то рассказывала мне об артефакте, который способен смягчать действие вреда от заклинаний или зелий. Он у вас есть?

— О, так вы в опасности? — заинтересовался Искандер. Он вышел из-за прилавка, сгреб с пола расшалившуюся Геру, и она меховым ручейком взобралась ему на плечи, скрылась в складках мантии. Выпрямившись, Искандер заглянул Гермионе в глаза. Взгляд его был тяжелым и пронзительным, но легилименции она не почувствовала, видимо, это было какое-то другое колдовство. Удовлетворившись увиденным, он кивнул:

— У меня есть такой амулет, это редкость, созданная с помощью темной магии. Думаю, вы понимаете, что показывать его в Министерстве не стоит.

Он отошел к полкам, открыл какую-то шкатулку и долго в ней рылся, жестом подозвав одну из свечей, пока наконец не извлек ожерелье — неприятного вида насекомое с хоботком и лапками на длинной цепочке.

— Восемнадцать галлеонов, восемь сиклей и четыре кната, — объявил Искандер цену. — Только должен предупредить вас, что носить амулет может быть не слишком… хм… приятно.

— Что вы имеете в виду?

— Он должен попробовать кровь того, кого защищает.

— Я должна капнуть на него своей кровью?

— О, нет, он возьмет ее сам. Позвольте, я надену вам его на шею — чтобы его правильно закрепить, требуется определенный навык.

Искандер наколдовал Люмос, и огоньки осветили стоявшее в глубине лавки зеркало. У зеркала он надел амулет Гермионе на шею, застегнул замочек и для верности прошептал заклинание.

— Важно, чтобы он соприкасался с кожей, — сказал Искандер. Гермиона расстегнула две пуговицы на платье и опустила насекомое на грудь. И тут же почувствовала, что жук словно ожил, завозился на длинных лапках.

— Не волнуйтесь, — объяснил Искандер, — сейчас он найдет подходящее положение.

Амулет действительно вскоре перестал двигаться, насекомое воткнуло лапки-иголочки в кожу Гермионы, тонкий хоботок вытянулся и всосал кровь.

— Отлично, — сказал Искандер, наблюдавший за происходящим через зеркало, — теперь он будет следить за вашим состоянием и заберет на себя любое проклятье.

Гермиона тяжело дышала, привыкая к новому ощущению и успокаивая себя тем, что темная магия, особенно магия крови, была не из приятных.

— Чем я еще могу вам помочь? — услужливо спросил Искандер. Тень за его плечом зашевелилась, и Гермиона понадеялась, что это ласка ползает в складках мантии.

— Палочка, — выдохнула она, — у миссис Небельфог можно было купить незарегистрированную волшебную палочку.

— Какие интересные кадры работают в Министерстве, — заметил Искандер со сдержанной улыбкой. — Да, у меня есть палочки. Одиннадцать галлеонов, два сикля и девять кнатов.

Он вновь прошел за прилавок, открыл нижний ящик и, поискав в нем, вытащил короткую — не более семи дюймов — гибкую палочку черного цвета.

— Если вы хотите носить ее незаметно, могу предложить ремешок, с помощью которого ее можно закрепить на запястье. Чтобы призвать палочку, нужно очертить ладонью круг.

— Беру.

— С вас еще пять галлеонов.

Искандер склонился над столом, подсчитывая сумму товара на больших костяных счетах. Свеча парила над ним, и Гермиона теперь ясно видела, что его тень словно состоит из множества маленьких теней, которые постоянно двигались, кишели, расходились в стороны и снова собирались. Искандер оторвался от расчетов и назвал сумму:

— Тридцать четыре галлеона, десять сиклей и тринадцать кнатов.

Заметив странное выражение лица Гермионы, он обернулся, посмотрел на свою тень — которая теперь словно существовала отдельно от него — и помрачнел. Гермиона дрожащей рукой высыпала на блюдце тридцать пять галлеонов:

— Сдачу оставьте себе, — она хотела лишь одного: уйти из проклятой лавки. Искандер подал ей завернутую в бумагу палочку с ремешком. Но, заметив, что Гермиона старается взять покупку так, чтобы избежать прикосновения, нарочно схватил ее за руку и приблизил свое лицо к ее:

— Тоже мне, недотрога, боится теней, когда у самой внутри такая тьма, которую мне еще не доводилось видеть!

Он щелкнул пальцами — и Гермиона вдруг очутилась в Косой аллее у самого входа в Лютный. В одной руке она так и держала новенькую палочку, а в другой — открытый кошелек. Она прошлась взад-вперед по аллее, приходя в себя после неприятного магазина, а затем аппарировала в "Ласточкино гнездо".

Гермиона открыла глаза. Она лежала на чем-то твердом в плохо освещенной не то комнате, не то камере. В груди жгло, словно огнем, видимо, от этой боли она и очнулась. Жук раскалился докрасна, обжигая кожу, и когда жар стал совсем невыносимым, цепочка на шее лопнула, а амулет соскользнул на пол, выполнив свою задачу. Гермиона попыталась сесть, но не смогла — руки были привязаны к спинке кровати. Кровати? Гермиона не помнила, что произошло и как она здесь оказалась. Путы были магическими. Она нарисовала ладонью окружность, насколько позволяли чары, и палочка скользнула ей в руку.

— Финита инкантатем, финита инкантатем, — зашептала она. Освободившись, Гермиона встала с кровати, подошла к двери комнаты и потянула на себя. К ее удивлению, дверь была не заперта. Она вышла в полутемный коридор, освещенный несколькими лампами. Стены были скалистыми, словно в пещере, а пол состоял из ровных каменных плит. Место ей не было знакомо, однако у нее возникло смутное ощущение, что когда-то она уже здесь была. Она стояла в раздумье, не зная, в какую сторону идти, и вдруг услышала громкий лязг. Гермиона пошла на звук и вскоре увидела полуприкрытую дверь, из которой лился неяркий свет и доносились голоса. Она затаилась и выдохнула — ее дыхание превратилось в пар. Гермиона только сейчас заметила, насколько холодно было в коридоре. В комнате завозились, по полу покатилось что-то тяжелое, и она поспешила укрыться в тени, вжавшись в стену и надеясь, что похитители не обратят на нее внимания. Дверь распахнулась шире, и первой из нее выкатилась клетка, в которой метался дементор. С его шеи свисала цепь. Но самым ужасным был не дементор, а те, кто катили клетку по коридору. Гермиона закрыла себе рот рукой, чтобы не закричать, потому что это были Рон и Джордж Уизли. Собравшись с духом и крепко сжав палочку в руке, Гермиона вышла из своего укрытия.

— Что здесь происходит?

Браться вздрогнули и обернулись.

— Мерлин, — выругался Рон. — Гермиона, ты не должна была прийти в себя так быстро!

— Ступефай! — Джордж упал, как подкошенный. — Вот как, Рон, не должна была прийти в себя? Что здесь происходит?

Рон провел рукой по лицу и вздохнул.

— Ты не представляешь, сколько раз мы с тобой об этом говорили. Но каждый раз все заканчивается одинаково — мы ссоримся, и я использую Обливиэйт. Я не хочу, чтобы все было так, — сказал он с печалью в голосе. — Но у меня… у нас нет другого выхода.

— Просвети меня, Рон.

— Хорошо.

Рон был хмур. Казалось, он не обращает внимания на палочку, которую наставила на него Гермиона.

— Ты же знаешь, что Уизли называют предателями крови.

— Да.

— Только этот титул нам достался не в прошлую войну, а гораздо раньше, века два назад. И это не просто обидное название, это — настоящее проклятие, от которого я пытаюсь тебя защитить.

Дементор дернулся в клетке, заскрежетала цепь.

— Наш предок, Пейтон Уизли, предал своего кузена Альфреда во время одного из сражений гоблинских войн. Он должен был прийти к нему на подмогу со своим войском, но гоблины подкупили его, и он не явился на битву. Альфред, умирая, проклял его и его потомков. "Да будут прокляты ваши души во веки веков!" — таковы были его последние слова. Так Уизли стали предателями крови. Проклятье же подействовало практически сразу. Сначала жена Пейтона, а затем его старшие сыновья начали чахнуть на глазах, они потеряли интерес к жизни, их ничего не радовало, они ничего не хотели, просто тихо слабели и умирали.

— Похоже на депрессию, — заметила Гермиона.

— Ты каждый раз говоришь это, — грустно улыбнулся Рон. — Я спросил у Гарри, что это такое, даже сходил в маггловский книжный и купил пару медицинских справочников. Так вот, маггловская депрессия и в подметки не годится тому, что испытывали те Уизли. Пейтон же не чувствовал ничего и на тот момент решил, что его наказание — видеть, как умирают близкие. Его старшие сыновья были женаты, и проклятье перекинулось на их жен. Затем начала чахнуть его дочь Онория, а вместе с нею — ее муж, а ведь оба носили другую фамилию. Пейтон понимал, что скоро потеряет всех своих потомков. У него остался младший сын Роберт, младшая дочь Изабелла и внуки — и всем им грозила опасность. Он потратил практически все свое состояние на услуги колдунов и ведьм, которые пытались снять проклятие — но тщетно. Говорят, он даже отправился в прошлое, но не смог ничего изменить. Однажды он вернулся в дом, который когда-то был полон жизни, и служанка сообщила, что у Изабеллы появились симптомы черной меланхолии. Он кивнул и молча проследовал в свой кабинет, и вдруг услышал смех. Смех раздавался из детской. Пейтон пошел на звук и увидел, что Роберт, которому к тому времени исполнилось тринадцать лет, изо всех сил пытался развеселить свою сестренку и устроил ей настоящее представление. Изабелла с вежливым, но скучающим видом следила за попытками брата, а он расходился, представляя себя то рыцарем, то шутом, то драконом, смеялся своим шуткам, говорил на разные голоса — и Пейтон сообразил, что Роберт старше Изабеллы, а значит, судя по тому, как распространялось проклятье в семье, должен был заболеть раньше сестры. Почему же Роберту, как и Пейтону, удалось избежать действия проклятья? И тут Пейтона осенило: почти все его дети были темноволосые, в мать, и только у него да у Роберта волосы были ярко-рыжие. Все знают поговорку, что у рыжих нет души. И, видимо, это правда: Альфред не смог проклясть души Пейтона и Роберта, потому что душ у них не было.

Теперь перед Пейтоном стояла новая задача. Он не мог снять проклятие, но мог найти способ лишить Изабеллу души. Я не буду пересказывать все его злоключения, скажу лишь, что он догадался извлекать душу с помощью дементоров. Видишь ли, когда во время поцелуя они высасывают душу из жертвы, это происходит очень быстро, организм не успевает привыкнуть и выходит из строя. Но если забирать душу постепенно, за семь, за десять сеансов, тело привыкает жить с уменьшающимся количеством души и не замечает перемены. Так Пейтон сумел спасти Изабеллу. И когда ритуал был полностью завершен, ее волосы стали такими же рыжими, как у отца.

Гермиона с ужасом коснулась своих волос:

— Так вот, что происходит! Я рыжею потому, что ты лишаешь меня души!

— Не я, Морти, — Рон кивнул на дементора. — Пейтон оставил своим потомкам подробные инструкции. Часто Уизли и так рождаются рыжими, а если нет — или в случае брака — мы проводим ритуал.

— Молли, — выдохнула Гермиона, — я видела колдографию, где она была черноволосой…

— Мама очень любила папу и согласилась пройти ритуал добровольно, — кивнул Рон.

— А Джинни… Она поэтому откладывает свадьбу? Она знает, что Гарри не согласится остаться без души?

— Да, — Рон неловко почесал затылок, — Гарри столько лет прожил с двумя душами, а если он женится на Джинни, то ему придется лишиться и той, что осталась.

— Ты мог бы спросить меня, Рон.

— Я спрашивал. Ты всегда говоришь нет, — между бровей Рона залегла скорбная складка. — Я видел, как это происходит, как умирал муж тетушки Мюриэль. Я больше не хочу проходить через это.

— Где мы?

— Дома, в "Ласточкином гнезде". Здесь есть подвал, который мы с Корри от тебя прячем. Теперь ты все знаешь.

Повисла пауза. Гермиона пыталась осмыслить то, что только что услышала.

— В первый раз я попытался убедить тебя в необходимости ритуала, но ты была против. Тогда я начал применять зелья и Обливиэйт. И все равно ты постоянно что-то подозревала, пару раз наткнулась на подвал, в другой раз нашла книгу с описанием ритуала, теперь вот раскопала старую колдографию моей матери… Но это неизбежно, ритуал должен быть завершен!

В этот момент Ступефай перестал действовать, и Джордж проворно поднялся с пола.

— Герми, ты знаешь, что мы тебя любим и рады, что ты в нашей семье, — сказал он, доставая палочку. — Но чтобы жить долго и счастливо, нужна лишь малость — стать такой же рыжей.

Гермиона похолодела. Она знала, насколько хороши в дуэлях Рон и Джордж, и их вдвоем ей было не одолеть. У нее была только одна возможность застать их врасплох. Она направила палочку вверх, над головами Рона и Джорджа, и крикнула: "Бомбарда!"

Скалистый потолок посыпался, и братья отскочили назад, но камнепад не прекратился. Видимо, скалу за столько лет источили ветер, дождь и море, и одной Бомбарды хватило, чтобы она начала разрушаться. Камни повалили клетку с дементором. Гермиона увидела, как Рон нырнул в сторону, закрывая голову от летящего на него булыжника, а сама развернулась и бросилась бежать по коридору, лишь на пару шагов обгоняя все ширившуюся трещину. Ступеньки наверх, дверь — и Гермиона оказалась в своей гостиной. Она увидела, как проседает камин, как вздыбливается деревянный пол — и успела выбежать наружу за секунду до того, как дом буквально сложился и сполз в образовавшийся разлом.

Гермиона вновь ощутила приступ ужасной слабости. Под завалом остались Рон и Джордж, и она не была уверена, что они выжили. Ее начало трясти то ли от холода, то ли от ужаса пережитого, то ли от всего вместе. Немного успокоившись, она зашагала по тропинке, подальше от моря и от остатков того, что когда-то было ее домом, повторяя, что кошмар закончился. Внезапно дорогу ей преградила тень — Гермиона подняла голову и увидела дементора, с шеи которого свисала цепь. Морти… Видимо, ему удалось выбраться из поврежденной клетки и вылететь из-под завала. Голодный и растревоженный, он потянулся к Гермионе. Она выставила перед собой палочку, отчаянно пытаясь подумать о чем-нибудь хорошем, и прошептала из последних сил:

— Экспекто патронум!

Зыбкая дымка, вылетевшая из палочки, была последним, что увидела Гермиона, прежде чем потеряла сознание.