Финита (джен)

Патроны в автомате кончились. Нога нещадно болела, но Лёха не обращал на неё внимания. Костенко приближался.

Надо было догадаться, что эта сволочь в бронежилете, когда стрелял по нему из револьвера последним патроном. Ведь Пашка говорил, что надо в голову, чтоб наверняка. А так Костенко только отбросило назад, но он был даже не ранен. Резво вскочил на ноги и припустил вниз по лестнице, ловко уворачиваясь от автоматных очередей.

Автомат Настя подобрать успела, пока Костенко приходил в себя. Потом стреляла по убегающему убийце, прикрывая раненого Лёху. Отчаянная она, его Настёна. Была.

Надо было бежать, но Лёха не мог. Костенко, сука, выстрелил ему в колено, когда Лёха вышел к нему с прибором перемещения в руках.

Уже валяясь на грязном полу, Лёха успел сделать тот единственный выстрел. Как же он сейчас жалел, что не в голову!

Эту мразь убить — рука бы не дрогнула. И пусть Лёха никогда никого не убивал в свои восемнадцать лет. А вот Костенко убил бы — и никогда об этом не пожалел.

То, что он, сука, застрелил Игоря-подкастера прямо на входе в здание — это ладно. Страшно, конечно, но подкастер им никто. И вообще, в эту передрягу они из-за него и попали.

Но всё равно обидно, ведь они столько нянчились с этим убогим, столько раз за ним возвращались. Впрочем, если бы не сердобольная Аня, упорно называвшая этого утырка человеком, которого нельзя бросать в Зоне, хрен бы они за ним вернулись, наверное.

А вот то, что Костенко играючи застрелил Настю, Лёха ему простить не мог. Когда она упала, подкошенная пулей, Лёха думал, что сдохнет сейчас вместе с ней.

До этой минуты он и не знал, что у него есть сердце. Но тут оно замерло, стало нечем дышать, а потом ярость затопила, захлестнула с головой. Всё, чего он хотел, — растерзать убийцу своей девушки голыми руками, вцепиться ему в горло и рвать.

Он тогда, не думая о простреленном колене, готов был под пулями ползти к ней, чтобы обнять в последний раз. Закрыть собой, хоть это уже ничему бы не помогло. Если бы не Пашка, оттащивший его за выступ стены, так бы и было.

Лёха не понимал: как так-то? Вся эта поездка казалась увеселительной прогулкой поначалу. Лёха, как всегда, хохмил и прикалывался. Доставал очкарика Гошанчика. Иногда, конечно, перегибал. Хотя не сразу до него дошло, за что лучший друг Пашка сунул ему под дых несколько раз и заставил извиниться.

Ну да, подставил он всех пару раз. С травой этой, будь она неладна. С таджиком убогим тоже некрасиво получилось. Но они всё равно были вместе, заодно. Даже нюнчик Гошан, вечно ноющий ссыкун.

Приключений на их поездку выпало до хрена. И все что-то не весёлые. То они в ментовку загремели, то от дальнобойщика удирали, то с маньячкой в кафе сражались. Лёха тогда чуть не свихнулся, когда эта чокнутая баба Настюху на машине увезла.

Чего только не было, но они сумели дойти сюда живыми. Все, даже подкастер.

А теперь Насти нет и Гошан ранен. Да и сам Лёха сидит, привалившись к стене, с простреленным коленом и ждёт своего убийцу.

Ведь так не бывает? Так не должно быть, чтобы какой-то взрослый мужик запросто убивал восемнадцатилетних ребят хрен знает зачем.

Жизнь они ему, видите ли, сломали. Нежный какой, прям ромашка полевая, а не советский кагэбэшник. Обиделся он, охоту устроил.

Главное — вёл их всю дорогу, прикрывал, а теперь сам же и убивает. Что в башке у этого типа, Лёхе не понять. Да и некогда уже понимать.

В живых остались только Пашка и Аня, да где-то ещё Гошан раненый валяется, если не сдох. Лёха остался прикрывать, когда они уходили и уносили с собой чёртов прибор. Он мечтал сейчас только об одном: чтобы Пашка выжил и надрал задницу этому кагэбэшному козлу.

Лёха расстрелял весь магазин, а запасной болтался на поясе Костенко. Оставалось только ждать, когда этот гад придёт и всадит ему пулю между глаз. В том, что он это сделает, Лёха не сомневался ни секунды.

А ему так отчаянно хотелось жить. До слёз просто. Но он не будет реветь. Хренушки! Не доставит этому упырю такого удовольствия. Он, Лёха Горелов, умрёт с вечной своей кривой улыбочкой на губах. Пусть знает, гад, что не сломал и не испугал.

На самом деле испугал, конечно. Но хрен он об этом узнает. Умирать в восемнадцать лет страшно и очень обидно. Жизнь только началась, а уже и конец. Как же это?

Костенко вырос перед Лёхой во весь рост, сжимая в руках ствол. Ну вот и всё. Финита.