Маяк (гет)

Ранняя весна, когда дороги становятся реками грязи, реки — горами движущегося льда, а горы плачут всеми ледниками — самое время сидеть у себя в комнате у камина и читать что-нибудь этакое, наподобие «Поучительной трагедии Философа Мэна и степной царицы».

— Ну, положим, трагедию я могу увидеть, — лениво заметил Дезмер, перелистнув страницу. — Он её любил, она его нет, она его использовала, он использовался. Очень грустно. Но поучительного-то в этом что?

Дезмер был родом из Стахир, а там все любили пофилософствовать на досуге — с тех самых пор, как их город дал жизнь знаменитому Ариесту Мыслителю, что логикой и нумерологией вычислил, сколько должно быть у мухи лапок, у женщины — зубов, а у мужчины — рёбер.

— Как же, очень поучительно. Ты ей не люб? Не пытайся завоевать и выслужиться, найди другую, на одной девке мир клином не сошёлся, и в главном все мы одинаковы, — отозвалась его жена, сидевшая за шитьём.

Звали её Иона, и она была женщина простая и деревенская, а потому к философии относилась несколько свысока — как и к мужу, безнадёжно испорченному что происхождением, что полученным в столице высшим образованием. С таким-то прошлым и сидеть надо в столице, а не пытаться обустраивать жизнь на одиноком маяке — считала она.

Но Дезмер был не согласен.

И дело было не только в том, что он влюбился в дочку смотрителя. Влюблённость — вещь преходящая, особенно для философа. Нет. Просто в столице — да и в любом крупном городе — жизнь была слишком быстрой, чтобы успевать ещё и думать. Он торопился закончить школу, торопился поступить, торопился сдавать экзамены, находить хорошую работу... и вот уже половина жизни осталась позади, так быстро он бежал.

Встреча с Ионой на деревенском рынке, где она крыла отборной бранью жуликоватого рыбника, просто указала ему путь прочь с гоночной трассы, пропахшей бензиновыми парами и жжёной резиной — туда, где только соль и морской ветер.

— Знаешь, — сказал он жене, — когда-то машины были на пару, и пахло от них костром и дымом, а не вот этим всем.

— Когда-то и феи ходили по утрам танцевать, — отмахнулась Иона. — Что толку об этом говорить? Живём-то сейчас.

— Сейчас, да, — согласился Дезмер. — Но здесь, на Зелёном Мысу, всё так тихо, что кажется — прошлое совсем рядом.

— Это просто электричество опять отключили. Как починят линию и включат — живо все иллюзии пропадут. Лампочки, они в этом деле прямо чудеса творят.

— Хорошо, что есть генератор. Маяк без света — не маяк.

— Да уж, только судебного разбирательства по поводу кораблекрушения нам и не хватало.

После таких слов, конечно, генератор должен был заглохнуть, но, к некоторому сожалению Дезмера, мир всё-таки не полностью подчинялся законам литературы, так что глухое жужжание продолжало доноситься из подвала как ни в чём не бывало.

Зато раздался стук в дверь.

Не звонок — звонок, как и всё электрическое, не работал.

— Кого ещё принесло, в такое-то время? — сердито буркнула Иона.

— Может быть, не стоит открывать? — пошутил Дезмер. — Вдруг это какой-нибудь беспокойный дух явился испортить нам вечер.

— Куда дальше портить-то!

С точки зрения Дезмера, вечер был очень даже неплох. Снаружи был полный штиль: ни дождя, ни ветра, даже море не шумело, а только тихо мурлыкало где-то вдали, ласкаясь о скалы. Небо усеяли крупные белые звёзды, какие бывают только здесь, вдали от городов с их ночными огнями и невыносимым смогом. А что нет электричества... но при свечах читалось и размышлялось даже уютнее, а что ещё надо человеку?

Но в дверь стучали, и он неохотно поднялся с кресла, чтобы открыть.

Это была беременная девушка — отвратительное словосочетание, но женщиной стоявшую за дверью назвать было невозможно. Слишком юна она была, слишком тонка. Ничего женственного: полудетское личико, тонкие ручки, плоская грудь... беременность ей совершенно не шла.

— Пустите меня, — попросила она тихим, еле слышным голоском. — Пустите меня, пустите меня к себе. Только на одну ночь...

Дезмер собрался было спросить что-нибудь — например, зачем, почему именно к ним, почему именно сегодня, и кто вообще она такая — но Иона уже решительно втянула девушку внутрь, провела в большую комнату. Оставалось только запереть дверь и смириться.

— Спасибо, — пролепетала девушка, бессильно оседая на диван. На ней было красивое платье — белое, длинное, из лёгкой какой-то ткани. Подол только был совсем мокрый, и её волосы тоже — с них прямо текло. А ноги были босые и сбитые в кровь.

По уму, надо было вызвать скорую, но в трубке была тишина: телефонный провод, как видно, порвался вместе с электрическим.

— Не стой столбом, — потребовала Иона. — Надо поставить чайник, напоить бедняжку чем-нибудь горячим. Потом накормить. Видишь, какая она усталая? Брюхатым нельзя так уставать!

Он видел.

Пока грелся чайник, девушка успела заснуть, свернувшись в комочек. Длинные волосы её стелились по полу, и Дезмеру всё казалось, что воткнутый в них цветок шевелит лепестками, как щупальцами.

— Небось из дому погнали. — Иона накрыла её пледом. — Знамо дело, ей сколько, лет пятнадцать? И залетная. А платье-то дорогое, значит, из хорошей семьи. В хороших семьях всё строго.

— В хорошей семье её бы на аборт отправили, — возразил Дезмер. — Не в позапрошлом веке живём, чтобы детей на мороз выгонять по таким пустякам.

— Ничего-то ты не знаешь о действительно хороших семьях, мой милый. Там знаешь, как на репутацию молятся? Не дай-то Бог с ней что случится, это ведь люди могут начать говорить. Лучше погнать вон, а как разродится — тогда можно и домой, и сделать вид, что отсылали к доброй бабушке в соседнюю страну.

Откуда дочке смотрителя маяка знать, как себя ведут в действительно хороших семьях?

Наверное, из сериалов. Там вечно что-то такое творилось.

Чайник отчаянно засвистел, оповещая о готовности, и девушка на диване, вздрогнув, проснулась.

— Зовут-то тебя как? — спросила Иона.

— Марина, — ответила та, осторожно держа чашку обеими руками и вдыхая душистый пар.

— Хорошее имя. А откуда ты, Марина, родом?

— Отсюда. Мой папа — хозяин этого моря, а мама — его сорок третья жена. — Девушка простодушно улыбнулась и вдруг вздрогнула всем телом. — Он скоро придёт за мной. Я целый год от него бегаю, остался один день, чтобы я стала свободной. Но он не позволит такого. Не отдавайте меня ему, пожалуйста!

Всё это звучало непонятно и странно, кроме последнего: просьбы не отдавать отцу.

— Бить будет?

— Нет, — девушка помотала головой. — Что толку меня бить? Отправит куда-нибудь рыб пасти, и всё. Только я-то не хочу рыб пасти, не хочу под воду. Я хочу к своему любимому.

— Это понятно, — кивнула Иона и уточнила: — А он-то тебя хочет?

Хотя что спрашивать влюблённую девчонку? Ей-то, конечно, кажется, что конечно, больше всего на свете: и её, и ребёнка, и ответственность за них обоих.

— Он обещал, что мы поженимся, — предсказуемо ответила она.

— Обещать-то все горазды...

— Он не такой! Он честный! — живо возмутилась девушка. — Я знаете сколько маялась, пока его сумела соблазнить!

— А если он такой честный, чего же ты у чужих людей ночуешь?

— А я раньше у него и жила, — она погладила живот, словно показывая результат этой жизни, — только папа пришёл и всё бурей разметал, а где его настоящий дом, я не знаю. А у вас маяк. Над маяками папа не властен.

Всё это было, конечно, очень странно и непонятно, но при этом поразительно просто: подростковая любовь, суровый папаша...

— Он у меня археолог, в Мёртвой Лагуне со дна всякое доставал. Я сначала ему помогала, а потом влюбилась. А если любишь, то как можно прятаться? Никак. Вот я перед ним и явилась, говорю, так и так, я Марина, давай будем вместе... — бормотала девушка, снова задрёмывая.

Ни Дезмер, ни Иона не удивились, когда в дверь снова постучали. Удивились они тому, кто обнаружился на пороге. Не какой-нибудь водяной из детских книг, в юбке из рыбьей кожи. Не колдун в колдовском платье. Нет: приличный господин с длинной аккуратной бородой, в чёрной шляпе и чёрном костюме, с чёрным зонтиком.

— Здравствуйте, — сказал он, протягивая визитную карточку, и Дезмер заметил, что ноги-то у него босые. На визитке было указано имя, фамилия и фирма — "Дела Морские". — Простите, что так поздно, но не видели ли вы здесь девушку? В ночной рубашке, волосы длинные, нос курносый, глаза большие и синие. Это моя дочь, я очень за неё беспокоюсь.

— А что так? — спросила Иона.

— Да она опять из интерната сбежала, — горестно ответил мужчина. — Больная она у меня, бедняжка. Пока таблетки пьёт — всё хорошо, а как перестаёт — так и начинается: русалки, водяные, жестокий отец мешает любиться с прекрасным принцем-археологом... так я зайду?

Ноги у него были босые, а борода — мокрая.

— Нет, — решительно сказала Иона. — Уж извини, но человек из тебя не очень. А нелюдь в дом пускать — дурная примета.

Она будто и не удивлялась всему происходящему. Наверное, и правильно: маяки — штука такая, искони немного волшебная.

— Пусти, женщина, не то генератор поломаю и корабли на рифы брошу, из судов не вылезете до будущего года!

— Не поломаешь. Это маяк, — Иона выпрямилась, гордая и довольная.

— Маяк-то маяк, а я весь мыс под ним разнесу! — рыкнул мужчина.

— Попробуй, — фыркнула та. — У нас тут не абы кто строил, люди с руками и мозгами. На цунами рассчитано, не то что бурю.

— Послушай, женщина... добром прошу, пусти и отдай мне дочку! Я же не зверь какой, я её бить не стану. Отправлю рыб пасти к соседу в тёплые моря, и всех бед. Нагулянного и того воспитаю. Только отдай её мне.

— Зачем?

— Спрашивают они... вы поймите, люди, нам с вами никак нельзя пересекаться. Договор такой: у нас своя жизнь, у вас — своя. А если она год и один день среди людей проживёт, да ещё замуж выйдет, да ещё родит — договору кранты. И прощай наша спокойная жизнь, да и ваша тоже!

— Это как?

— Это так, что всё вернётся, как было: деревья проснутся, реки оживут, моря заговорят, волшебство вернётся. И во всём будете вы виноваты, что девку-дуру пожалели непонятно зачем и домой не прогнали! — стукнул тот зонтом оземь. — Она, думаете, невинная жертва? Как бы не так, ей сколько раз запрещали к этому археологу лазить! А она сначала ему со дна всякие цацки таскала, а потом и сама вылезла! Любовь у неё... триста лет спокойно сидела, и тут любовь — дожили, называется!

Всё это больше было похоже на сон, чем на нормальный вечер. Русалки, водяные, волшебство, которое вернётся, если не пустить в дом бородатого мужика...

Дезмер подумал и молча закрыл дверь.

— Уверен? — спросила его жена.

— Предлагаю подумать об этом завтра, — ответил он.

* * *

Буря ревела всю ночь — а наутро, когда Дезмер вылез из кровати и собрался проведать... кого-то, кто стремительно исчезал из его памяти, он нашёл на кухонном столе удивительный цветок, шевеливший пёстрыми лепестками, как щупальцами.