Лларн'Квэссан (джен)

Редакция 300524

Уже двадцать пять дней находился Ке́рвин в этой пустыне. Ему надо было её пересечь, но сквозных дальних караванов пока не встречалось. Чтобы быть ближе к цели, молодой человек доехал с небольшим караваном до посёлка в укреплённом оазисе посреди ветровейных песков, местами нарушаемых скальными выступами, такими же нежно-желтоватыми, как и барханы. Караван дальше не шёл: доставив припасы и выкупив какие-то товары, что оставили здесь другие купцы, через день повернул обратно.

Ожидая следующий караван, Кервин коротал жаркие дни здешнего лета. Зимой тут тоже солнце и песок, но по ночам вода в бурдюках может замёрзнуть. Посёлок насчитывал десятков пять домов, обнесённых частоколом с несколькими дозорными вышками. Жизнь тут была настолько размеренной и спокойной, что непонятно было, работает ли тут кто-нибудь вообще, или все впали в ввечный сон... Только стражники из гарнизона охраны тракта по часам сменялись на постах. Заезжему здесь было откровенно скучно. Да и денег у Кервина оставалось маловато. Но он нашёл решение: подрядился у месного поселкового главы патрулировать ближайшую пустыню. Его задачей была разведка и предупреждение: дважды в сутки, на зорях, объезжать пустыню на некотором отдалении, искать следы, любые признаки присутствия чужаков и докладывать о них главному егерю. Вместо коня ему дали мула, и то неплохо. Каких-либо опасных созданий тут давно не видывали, но ходили разговоры о бандах зеленокожих на других участках тракта. Орки обычно, перед тем, как напасть, высылают разведчиков, которые, если будут присматриваться к оазису, обязательно оставят следы. Кервин был, на всякий случай, настороже и держал лук возле седла.

День за днём всё было одинаково спокойно — лишь только на зорях шакалы, как обычно, показывались на осторожном отдалении, да визгливо подвывали по ночам, дразня поселковых псов. Шакальи следы замысловатыми кривыми расписывали ленивые тела барханов. Солнце горячо пекло этот край, отнимая у ходящих по нему силы и волю что либо предпринимать.

Этим тихим вечером, двигаясь обычным маршрутом по девственному, причёсанному ветрами охристо-белому песку, Кервин заметил другую цепочку следов. Утром было ветренно, стихло лишь в последний час, и следы были чёткими: оставлены недавно. Плавно направляя равнодушного мула вдоль, патрульный свесился с седла, разглядывая отпечатки. Как интересно: они оставленны именно обутой ногой — не босой или обмотанной дерюгой ногой дикаря, не лапой орка, а обувью небольшого размера. Следы шли часто, неровно: идущий едва плёлся нетвёрдой походкой. Затем попалось примятое место, где кто-то как будто бы прилёг. Похоже, человек. И дальше — следы. Вечерело, солнце висело низко, било в глаза желтым светом. Ещё немного, и оно свалится за горизонт, и стремительно нагрянет тёмная южная ночь, в которой луна да звёзды могут быть помощниками путника. Но Кервин понял, что это, собственно, то, что он должен тут искать. Нужно проследить эту цепочку до безопасного удаления. Он опоздает с докладом; в посёлке закроют ворота. Ну неважно. Причина уважительная. Всадник поторопил мула. Главное — не спускать глаз с горизонта. Следы шли не совсем прямо, а как-то неровно, немного виляя. Через полчаса хода они стали ещё чаще, сделались вытянутыми: идущий волок ноги из последних сил. Тревожный признак: у него беда, он погибает. Вряд ли ушёл далеко. Кто это мог быть? Беглый невольник, или прислуга с калимшитского каравана? Странно. Караван-то последний давно был... Одинокий разбойник, бегущий от правосудия? Вероятно. Кервину не то, чтобы хотелось связываться с такими, но выяснить надо. Доложить — и по следам разбойника поймают; а вдруг за него объявлено вознаграждение?

На закате догорал огненный полудиск, когда Кервина привело к группе округлых скальных выступов из песка. Словно ряд стёсанных зубов тролля, стояли они, облитые оранжевым светом. Цепочка следов вела к подножию одного из них, и там, в тени, в ямке темнело лежащее тело. Кервин уставился на него во все глаза, наощупь достал стрелу и наложил на тетиву.

Мул по мере приближения оставался спокоен. И тело не двигалось. Кервин спешился, проверил свой короткий меч на поясе, и, держа лук полунатянутым, стал медленно подходить. Когда оставалось шагов тридцать, лежащий отреагировал подъёмом головы. Кервин остановился. Тускло блеснули два золотистых глаза на лице темнокожей женской фигуры. Оружия при ней не наблюдалось. Но Кервин помнил рассказы о страшных ведьмах диких земель, способных выпить из человека жизнь и превратить то, что останется, в ужасного ходячего мертвеца — своего раба. Кервин замер, целясь. Любое подозрительное чувство — и он не промахнётся. Тянулись мгновения, стучало напуганное сердце, кожу овеивал ласковый вечерний ветерок. Нет бы — поспешить в селение, вызвать отряд... Мул оставался спокоен, повернул голову куда-то в сторону. Лежащая незнакомка смотрела на лучника неподвижно, он едва ли мог разобрать черты её лица, но ему показалось, что замерший взгляд лишён всякой угрозы. Кервин заставил себя приблизиться и получше разглядеть существо поверх стрелы. Усталость и тоска читались на худом, усталом лице молодой девушки с серой, словно базальт, кожей. Растрёпанные чёрные волосы рассыпались по песку из-под кое-как намотанного на голову куска тёмной ткани. Шелковистое, вовсе не подобающее страннику пустыни платье золотисто-коричневого цвета, узорчатое, с декольте и высокими разрезами облегало стройный стан и приоткрывало ногу в сапоге из тёмной кожи незнакомого существа. Красивый пояс из серебряных звеньев замысловатой формы и ножны с небольшим кинжалом были украшены непонятными письменами; застёжка из алого самоцвета в форме искусно выточенного паука скрепляла платье незнакомки на груди. Облик завершали по-эльфийски заострённые, аккуратные уши с маленькими рубиновыми серёжками и диковатый, измученный взгляд красивых и необычных золотых глаз, полный печали и ожидания, не мигая устремлённый на человека.

Патрульный понял, к какому народу относится это существо. Он замер в изумлении, не опуская лук. Существо полулежало, всё также неподвижно глядя в ответ, но медленная мука постепенно напрягала это аккуратное, мягких и правильных черт лицо. Умирающая от жажды тёмная эльфийка — дроу из легендарного Подземья — вот кто перед ним. Кервин сбросил оцепенение, схватил свою походную флягу, протянул ей. Думать стал лишь потом.

О дроу ходили зловещие легенды да мрачные слухи, ещё более загадочные, чем истории о ведьмах. Мол, живут эти дроу в подземных дворцах, украшенных самоцветами, по хищным обычаям, поклоняются ужасной паукообразной богине, приносят кровавые жертвы, а в округе ущелья Зубастая Пасть — по свежим слухам — периодически грабят караваны, убивая и похищая путешественников. Но Кервин остановил ход мысли: грабят-то их воины, а тут... девушка, попавшая в беду. Хотя на вид — из тех самых дворцов. Зубастая Пасть отсюда не близко. Кругом знойная пустыня на долгие дни пути. Как она сюда попала?..

Она подняла изящную руку с глянцевыми чёрными ногтями и нерешительно взяла флягу из его неуверенной руки. Приложила горлышко к полоске чётко очерченных, засохших и потрескавшихся тёмных губ, медленно пила, прикрывая глаза, и по щеке сбегали мимо проскакивающие капли. Опустошила почти всю, но вдруг остановилась, опустила и вновь уставилась на человека, уже с новым содержанием в этих выразительных золотистых глазах. Смесь радости и печали, ожидание, затаённый интерес.

"Как хорошо, что ты есть, — хотели сказать эти глаза, — но чего от тебя ждать?"

Чего-то их обладательнице не хватало для первого слова. Приступ внезапной неловкости сковал уста и человеку.

— Ты кто?.. — вырвалось у него.

Тёмная эльфийка сделала усилие, поморщилась, пошевелила губами, и хрипловато произнесла:

— Фе́львэ...

Смягчённый акцент нездешнего языка и эльфийское имя из волшебных сказок, которые он читывал в прихрамовой школе. Да уж, не думал он тогда, что так скоро встретит кого-то подобного... И снова этот устало-заинтригованный взор.

— Фэль... вэ?.. Откуда ты? Как ты сюда попала?

Любопытство брало верх. Он поздно спохватился — поймёт ли она его речь?

Она подумала и на языке людей выговорила:

— Под землёй... Я... Жертва... Тёмной богине. На камень жертвы... От смерти... Сбе-жа-ла, — тут она тяжело и обречённо выдохнула, подняла глаза к небу, и затем вернула их на Кервина.

— Беда пришла... В мой дом... Прошу... помоги... дойти... в город... ваш. Есть чем... платить.

Она поморгала, надтреснуто добавила:

— Я... не знаю твой мир. Не знаю куда идти. Это... — показала пальцем вверх, — жжёт. Я... хочу жить.

Наземники не такие, как её сородичи. Дроу не разжалобить; их можно разве что подкупить, посулив им что-то и превознеся свою ценность. У наземников иначе. Фельвэ читала их письма, среди которых были просьбы о помощи и ответы на них; Фельвэ изучила этот момент. Они очень ценят жизнь — похоже, даже больше, чем дроу. Она сморгнула слезу, которой не было.

Кратковременное замешательство Кервина прошло в мгновение ока.

— Конечно — я не оставлю тебя умирать! И платы мне не надо. У нас принято помогать тому, кто попал в беду, не требуя ничего взамен. Кстати, я — Ке́рвин, — он указал на себя, чиркнул серной головкой и зажёг факел.

— К... йе́рвин?.. — повторила она и попыталась улыбнуться, однако сразу её аккуратные черты натянулись гримасой боли, и она поднесла пальцы к губам. У юноши сжалось внутри, но он не знал, чем сейчас помочь ей... Дроу, вернув себе спокойствие, снова внимательно смотрела на него. От разгорающегося факела в глазах этой девушки зажглись два уголька, пляшущих вместе с пламенем. Кервину стало не по себе — именно так горят глаза у хищного зверя — когда он смотрит на тебя из мрака, а ты держишь огонь. Молодой человек овладел своими чувствами, напоминая себе, что у собаки возле амбаров в посёлке тоже горят глаза, когда ночью идёшь мимо с огнём. Собака ещё и гавкать начинает. Глядя на огонь, дроу как-то вжалась в песок, напряглась, прищурила глаза.

Кервин отнёс факел в сторону, воткнул в песок и задумался основательно. Знать бы теперь, что делать. Несколько уточняющих вопросов — может быть, помогут.

— Ты из Подземья?

Теперь она вроде расслабилась и отдыхала, глядя в небо. Покосилась на него:

— Да.

— Из замка... дроу?

— Мой дом далеко, — она задумчиво поморщилась и опустила глаза.

— Они хотели принести тебя в жертву своей богине?

Кивок:

— Да...

— И ты сбежала от жрецов?

Двойной кивок, едва слышный выдох:

— Да-а...

— Давно ты здесь, в пустыне? Долго уже идёшь?

— Ночь. И день... До этой ночи. От солнца, — она показала туда, откуда шли её следы, — не знаю, где это...

Кервин опустил глаза, задумался.

— Эх... как вернуть тебя домой — надо подумать.

Она призадумалась тоже, и вдруг, расширив глаза, уставилась на него цепким и чётким взглядом, замотала головой.

— Нет, нет... Там мне смерть. А я хочу жить. Жить в этом... этой земле, наверху, -

красноречивая надежда засветилась в золотистых кружочках радужек её глаз, медленно угасая. — Там убили моих... Мать. Сестёр. Враги.

И тут Кервин понял, какова беда темнокожей эльфийки. Немного помолчав, хмуро проговорил:

— Соболезную.

Однако не был задан главный вопрос:

— За тобой гонятся? Преследуют? Где они?

— Да... раньше; больше — нет. Нет. Они назад — там, под землёй. Я бежала далеко. Нет — они не пойдут мой путь. Они не знают! — она выдохнула после такой череды убеждающих слов на наземном, привалилась головой к основанию скалы, возвела очи небесам.

Факел Кервина затрепетал на ветру, отдавая сполохи на поверхность скалы. Он сообразил, что свет огня привлекает внимание, в том числе, со стороны поселка. Спохватившись, сунул головешку в песок. Запахло дымом. Ветер взъерошил его непослушные волосы. В густых сумерках фигура дроу казалась почти чёрной на фоне серого песка. Луна светила слабовато, но глаза постепенно привыкали. Он представил себе погоню, как мог, по картинкам, что видел в книгах: отряд свирепых темнокожих воинов с косами белых волос, кривыми мечами и арканами, верхом на жуткого вида зубастых ящерицах, чёрных с красными глазами.

"Не позавидуешь судьбе беглянки. Впрочем, если бы погоня держала её след — её давно бы уже нагнали, наверное, в первую же ночь. А теперь от выхода из пещеры её отделяет около суток пешего ходу; и утро сегодня было ветреным — след в песках наверняка замело, — приметил себе Кервин. — Но сутки без воды по пустыне, однако..."

Фельвэ согнула ноги, села, подняла флягу и допила, при этом бросая на Кервина такие взгляды, словно бы он грозил отобрать воду в любой момент. Кервин улыбнулся ей:

— Пей-пей, у меня ещё есть.

С благодарным взглядом вернула ему пустую фляжку; подобрала ноги, явно намереваясь встать. Кервин не решился подать ей руку. Чуть посидев с прямой спиной, она встала — неловко, не сразу — с ногами у неё явно были проблемы. Он пожалел: руку-то можно было и подать. Эльфийка выпрямилась стройной тёмной фигурой, оправила платье, подхватила тёмный плащ, накинула себе на плечи и повернулась к человеку. Ростом она оказалась выше средней девушки — ровно с него.

— Ты покажешь мне дорогу в город наземных жителей?

Такой внимательный взгляд. Кервин смутился:

— Привести тебя в посёлок я, увы, не могу... Боюсь, стражники могут схватить тебя... Ты же... выглядишь, как тёмная... дроу...

Она посмотрела на него чуть под углом, поняла ответ, отвернулась, обвела глазами пустыню.

— Но погоди, — встрепенулся человек, — здесь бросить тебя я тоже не могу: ты действительно погибнешь. Надо найти тебе убежище до утра, а там я снова приду, принесу тебе воды и еды. И решим, что делать. Здешние люди боятся дроу, но есть другие земли — подальше от Зубастой Пасти, — где полно всякого народу, и к тебе наверняка отнесутся лучше. Я вроде видел даже кого-то похожего на тебя на одном рынке...

Она обернулась, приподняла чёрные брови, задержала на нём заинтригованный взгляд. Золотые глаза ожидающе смотрели прямо в его серые. В полутьме казалось, что их большие радужки подсвечены изнутри, и не было в них ни хищной угрозы, ни дикости, ни страдания. Они казались вполне человеческими, сияли разумной силой, эльфийской мудростью, которая манила и завораживала. Впрочем, это был отражённый свет луны, восходящей за его спиной. Затем плавно кивнула, рукой поправила свои длинные струящиеся волосы и снова отвела взгляд.

"Да, — мелькнула шальная мысль в голове у Кервина, — кто из моих сверстников общался с настоящей эльфийкой? Никто! И родители мои не общались, и вряд ли кто из преподавателей школы... Дивный народ не удостаивает общением нас, простых смертных. А я вот прямо сейчас — общаюсь. Причём, с тёмной дроу — которых все боятся. И она выглядит такой красивой и вовсе не страшной. Она не пытается на меня напасть. Она точно знает о своём народе многое. Может, врёт молва, и они — не такие все злые? Как будто бы среди людей нет грабителей?.."

— Ты покажешь мне убе́жище? — тихая, но конкретная просьба мягким голосом выдернула его из плена запавшего в память взгляда.

— О, да, конечно — сейчас поищем и найдём, — Кервин обнаружил, что до сих пор тискает лук, прижимая пальцем стрелу; убрал, взял мула за поводья и жестом пригласил нечаянную спутницу за собой. — Идём?

Он стал вглядываться в округлые очертания скал, обрисованные лунным светом на фоне потемневшего неба. Здесь камни вертикально стоят в массе песка, и хорошего убежища не найдёшь. Он сообразил, куда надо идти: к Лежачим камням. Огромным плоским плитам — здешнему приметному месту. Ветер то заметает их, то наоборот, обнажает, и там можно вполне отрыть ямку, скрытую от солнца под краем каменной плиты. Путь неблизкий, патрульный вернется назад среди ночи. При объяснении просто на след не свалить. Через десяток шагов он заметил, что дроу отстала. Пришлось вернуться. Та согнулась к своей ноге, что-то там поправляя. Затем выпрямилась, шагнула за провожатым, и, слышимо выдохнув, опять склонилась к ноге. Что-то зашептала на шипящем языке.

— Болит? — спросил он, — сбила ноги?

Она поморщилась, не оборачиваясь, что-то прошептала.

"Так мы далеко не уйдём", — заключил он.

— Садись на моего мула, вот, — он подвёл животное ближе, и то вовсе не испугалось тёмной желтоглазой девушки.

"Хороший знак..."

Дроу поглядела на животное, затем, следуя указаниям человека, поставила ногу в стремя и осторожно забралась в седло. Стало видно, что кожа незнакомого Кервину существа, из которой состояли её сапоги, вся скукожилась, порвалась и стала отслаиваться от подошвы. Через дыру проглядывали изящные пальцы ноги в струпьях засохшей крови.

"Эх, беда... — подумал он вслух. — Недолго бы ты ещё прошла".

Он пошёл, ведя мула рядом и поглядывая на всадницу. Она вцепилась в луку, и первое время раскачивалась вместе со спиной животного: ездить на лошадях ей не приходилось.

"Наверное, в Подземье нет лошадей?.."

Идти придётся медленно. Ничего, главному егерю Кервин наврёт с три короба про убежавшего строптивого мула, которого пришлось искать до полуночи. Пусть мул того и не заслужил.

Вскоре девушка освоилась в седле, и удалось ускориться до самого быстрого шага. Где искать Лежачие камни, Кервин помнил по своим объездам: к северо-западу от посёлка за пределами патрулирования. Благодаря взошедшей луне посёлок — главный ориентир — было видно вдалеке, и камни вскоре тоже показались. Всадница ехала молча, в сутулой позе, и Кервин заключил, что ей тяжко даже просто держаться в седле. Он остановился, дополнил флягу из бурдюка и подал ей.

Человек долго с пристрастием разглядывал светлые плиты, утопленные в песок, а дроу долго пила. Ничего подозрительного у Лежачих камней не обнаружилось, и следов крупных существ возле них не нашлось. Шакалы побоятся тронуть незнакомое существо крупнее себя, пока оно живое. Подойдя к приподнятому краю одной из плит с северной стороны, он отстегнул от седла небольшую лопату и начал копать. Фельвэ сама слезла с мула, тихонько охнула, встав на больные ноги, и некоторое время стояла, держась за спину животного и опираясь лбом о седло. Необычность ситуации придавала Кервину сил, и он аж вспотел, спешно сооружая гротик в песке под камнем. Сверху песок был ещё тёплым, но в яме царила прохлада. Взяв свой балахон, спасавший от дневной жары, он выстелил им дно укрытия. С пригласительным жестом посмотрел на Фельвэ.

Та подошла, встретила его взгляд и тихо выговорила:

— Спасибо... Къ'ервин.

Непривычное слово из книжек, произнесённое на наземном языке. В родном был короткий аналог, означающий примерно "я твой должник"; или другой, со смыслом "ты мне больше не должен"; и еще, простое: "я тобой довольна". Но прозвучавшее слово носило иное значение: пожелание божественной милости другому, просьба к богу заступиться за него. И отнести это обращение можно разве что к наземному богу, ведь Ллот понятия заступничества не ведала вообще; она лишь дарила атакующие способности достойным, то есть, сильнейшим. Ни одна дроу не просила её благоволения ни для кого, кроме себя.

Подземная эльфийка не спешила спускаться в укрытие, какое-то время стояла, глядя на человека. И тут он заметил, что ни одного украшения на ней больше нет: ни на мочках прикрытых волосами ушей, ни на одежде. Она молча протянула руку и подала ему маленький рубин на шпилечке — серёжку. Он недолго смотрел на неё в ошарашенной нерешительности, затем спрятал подарок в карман, отстегнул бурдюк с водой и положил в её укрытие.

— Жди меня, Фельвэ, даст бог, завтра я привезу тебе еды и воды ещё, и может быть, какое снадобье... И там решим, как быть. Я тебе помогу, чем смогу. А сейчас мне нужно поспешить в селение, я и так вернусь подозрительно поздно. Ты только не показывайся, ладно? Здесь — никто не должен тебя заметить.

Едва оторвав глаза от золотистого взгляда и ладной фигуры, он вскочил на мула и погнал его быстрее в сторону посёлка, но не по прямой, а заложив крюк по своим следам назад.

Ситуация казалась куда как щекотливой. "Беглая пленница дроу... Надо же... Её могут ловить. А что — если нападут на посёлок? А может вовсе это — разведчица дроу, прикидывающаяся жертвой? И вскоре в посёлок нагрянут воины дроу на тех самых ящерах и вырежут всех? Или утащат на свой чёрный алтарь? — Кервин беспокойно задумался, что же такое он натворил... Но если такие мысли отринуть, Кервину отчаянно хотелось забрать девушку из пустыни и устроить её как можно лучше, да только он помнил, как подозрительны здешние люди к не-людям.

Всё, что Кервин слыхал о взаимоотношениях людей и других народов с дроу, было исключительно враждебного толка. О кровавых нападениях, боязни, охотах и облавах на них. Стоит полагать, что главный егерь прикажет эту девушку схватить, бросить в яму, и затем, вероятно, повесить. Не исключено, её будут пытать, чтобы выяснить, как она тут оказалась и где выход из Подземья. Если дошла пешком и без припасов — значит — где-то неподалёку? Это тревожило.

Но Кервин слыхал и другое: где-то на поверхности живут другие серокожие эльфы. Они ни на кого не нападают, танцуют под луной и прячутся от посторонних глаз. И тут Кервин сообразил, что это — отличная идея. Трудность состоит лишь в том, чтобы найти этих эльфов: ведь это же легенда...

Приятное послевкусие встречи боролось с нешуточной тревогой. Спать спокойно сегодня вряд ли придётся.

"Ладно, — подумал юноша, — если тёмные за ночь её найдут — так найдут; от посёлка нашего это не близко — зачем им соваться сюда? А если не найдут — так я найду при свете дня. И посмотрю, не наследил ли там кто ещё".

Ворота посёлка были закрыты. На башне над частоколом стоял оцепенелый часовой.

— Эй! — крикнул Кервин снизу, — это я, свой!

Здешних стражников Кервин помнил не по именам, так по внешности, и многие узнавали его. Пришлось подождать, после чего приоткрылась высокая калитка сбоку от ворот, через которую можно было провести гружёного коня.

— Ты чего? — зашипели на входящего Кервина, — стряслось что?

— Да нет. След чей-то мне попался. Шёл с севера, затем на восток свернул (Кервин намеренно переврал направления). Тот, кто его оставил — далеко уже. Ну, думаю, дай осмотрю хоть... Так зверюга эта возьми и удери.

— Какая зверюга?

— Да вот, эта вот, — Кервин ткнул пальцем в мула.

— Тьф-фу, — разочарованно прыснул стражник, — ну вот и будешь завтра Старшому рассказывать. Кто, хоть, по следам-то?

— Одно могу сказать: не орки. Какое-то животное... Ух, спать хочу.

— Ну, иди...

— Спокойной вахты.

— И тебе ни пера в подушке...

Кервин провёл мула в стойло под тряпичным навесом, натянутым на иссохшие, трещиноватые балки, расседлал, дал ему зерна и набрал из глубокого колодца воды. Долго приходилось тянуть цепь руками, прежде чем ведро появилось наружу, но это было быстрее, чем крутить ворот. Глаза слипались, руки-ноги были не свои. Умывшись той же водой, он отправился в свою каморку в здешней казарме, которую именовали "постоялый двор". Одноэтажное здание с жилым чердаком было большим и тёмным. Дверей как таковых не было, были занавесы из старой фургонной ткани. Здесь Кервин арендовал койку у стены с полкой над ней и сундуком под — самый дешевый вариант "комнаты". Было душновато, несло запах часто потеющих мужских тел. Кто-то с присвистом храпел, выдавая порой настоящие трели. В общем, сугубая обстановочка рабочего посёлка людей. Кервин тихо, словно дроу, прокрался мимо рядов двухэтажных кроватей в свой угол. Тут было тише и уютнее.

Однако, ложиться спать сразу не пришлось; пришлось взять два оставшихся бурдюка, идти к колодцу и снова тянуть цепь. Завтрашний выезд требовал особенной подготовки, и стоять в утренней очереди по воду было бы лишним. Запасы были пополнены, однако это совсем утомило юношу. Едва добравшись до койки, он повалился "без задних ног".

Всё произошедшее казалось каким-то наваждением, навеянным пустыней; но пальцы сами нащупали в потайном внутреннем кармане серёжку, и наваливающийся сон отступил.

"А вдруг она волшебная? Например, вдруг через неё подземская эльфийка видит всё внутри посёлка, или, хуже того, читает мысли?" — Кервин вытащил рубинчик, однако в темноте не смог его даже увидеть: никакого свечения, никаких ощущений. Подержав немного, оставалось лишь убрать обратно и прогнать из головы все домыслы. Сон накрыл человека сразу же, как упавшая тень.

Редакция 10623

Повинуясь усталости, Фельвэ заползла в прохладное укрытие, застеленное плотной тканью. Слишком тесно, чтобы вытянуться в рост; дроу свернулась, поджав ноги, положила под голову скомканный пивафви. Как и сапоги, ткань плаща стала грубеть, скукоживаться и шелушиться. Рядом лежали пузатая, увесистая кожаная ёмкость с водой и недопитая металлическая фляга. Ёрзая в тесном и неудобном песчаном гроте, дроу чуть расширила его стены, подровняла пол и устроилась получше. Всё равно ощущая себя стеснённой, она поглядывала на выход, через который тянуло свежим сухим воздухом со смесью непривычных запахов.

Сон не шёл во взбудораженное сознание, которое было не в силах оправиться от первого пережитого дня. Болели ноги, голова, начинало щипать обожжённую кожу на руках. Глаза тоже болели: своеобразное чувство жжения до самого глазного дна и навязчивые фантомы в поле зрения действовали на нервы — сейчас, когда стало темно, словно в Подземье. Фельвэ ворочалась с боку на бок, болезненно приложив руку ко лбу, как будто это могло помочь... Единственный непострадавший — чуткий слух ловил новые звуки: шёпот усиливающегося за пределами норки ветра, пересыпание песка, влекомого им... Таких звуков в Подземье не было. Фельвэ задержала дыхание, прислушиваясь, и ей показалось, что это духи странного сухого мира шепчутся, тихо подбираясь ко входу. Тёмную эльфийку пробрало мурашками, в очередной раз она, глядя на выход, поёжилась. Она нащупала на поясе кинжал и затаилась, ожидая появления неведомых существ. Во рту опять пересохло. Украдкой потянулась к мешку с водой, вытащила пробку, припала губами, втягивая влагу и слушая. Всё же, в этих шорохах не было угрозы: они шелестели о чём-то своём. Здешний мир жил своей жизнью, ему не было дела до притаившейся подземницы. Сейчас ей оставалось только отдыхать, потягивая наземничью воду и ждать, что будет дальше. Ждать наземника, который обещал вернуться. При мысли о нём какое-то тепло шевельнулось в её груди, трепет неуверенной надежды и неуёмного любопытства. Своими ослеплёнными, слезящимися глазами она не сумела его толком рассмотреть или не сумела запомнить... Теперь надо ждать следующего раза. А что тогда будет? Расскажет ли он что-нибудь себе подобным? Как они отнесутся? На его месте Фельвэ привела бы чужака к Матери, и пусть она решает его судьбу. Не в силах гадать, дроу уткнулась головой в скомканный пивафви, похрустывающий, словно кожура, высвободила придавленные плечом волосы и попыталась расслабиться.

В сознание шли мысли, воспоминания. Фельвэ крутила в голове цепочку последних событий своей жизни от первых предпосылок и до сегодняшнего состояния. А предпосылок-то было совсем не много.

"Не было совсем", — поправилась она.

А'Кати были большим семейством дроу, свободно живущим в лабиринтах Подземья недалеко от глубинной тропы, соединяющей подземные города Сшамат и Сшиндирлин, по соседству с несколькими другими похожими семействами. Это были полноценные дома дроу — с главным особняком, укреплённым, словно крепость, армией в две-три сотни бойцов, некоторым количеством рабов из примитивных народов, вроде гоблинов или чёрных гномов, и возглавляемые женщиной — верховной матерью, высшей жрицей богини Ллот. Каждый дом держал под собой обширную территорию, так как Подземье в этой части было довольно бедно на термальные воды — главный источник подземной жизни. Дроу выращивали грибы и мхи, ловили и разводили безглазую рыбу, культивировали пауков и насекомых, и конечно, добывали из недр ископаемые. С горючими материалами в Подземье, как правило, плохо, поэтому руды извлекали собственными экзотическими способами, например, с помощью грибных и водорослевых культур. И конечно, чистые самоцветы и кристаллические минералы, которые тёмные эльфы прекрасно обрабатывали, были всегда в цене. Впрочем, А'Кати жили здесь уже много столетий, а богатство недр с ходом времени иссякало.

У Матери А́виширр А'Кати было три молодых дочери, и кроме того, пара сыновей постарше — оба выполняли роль представителей дома и управляющих на отдалённых участках территории.

Старшую дочь, Ларсин, мать готовила себе на смену, воспитывая её внимательной и безжалостной повелительницей дроу, и нанимала ей лучших преподавателей наук и искусств. К своенравной и лукавой средней, Хризе, был свой подход, и Хриза боялась матери также, как и богини. Не искушённая в какой-либо конкретной области мастерства, Хриза выполняла множество разнообразных поручений по управлению территорией дома и готовилась стать просто жрицей. Возможно, когда-нибудь Хриза свергнет Ларсин и сама взойдёт на трон Верховной матери — но только если сумеет оказаться сильнее Ларсин. Обычно такое случалось, когда прежняя властительница Дома становилась преклонного возраста и слабела, либо совершала роковую ошибку.

Ларсин и Хриза провели по многу лет послушницами в соборе Олот'тал'исстры — это независимое общественное заведение во владениях соседей, дома Куэ'Ларр, где учили и посвящали жриц Ллот со всей округи.

Это был храм тёмной богини дроу и школа благородных девиц, два в одном. Говорили, он основан могущественной жрицей из влиятельного дома какого-то крупного города, которая по велению богини ушла и взяла себе имя Олот'тал'исстра — "Ученица Боли во Тьме". Никто не знал эту женщину в лицо, но о ней говорили как о дроу неописуемой красоты и более высокого роста; поговаривали, что она является одним из воплощений самой богини. В школе кроме обычной грамоты, знаний о мире и простой магии, обучают священнослужению Ллот, ворожбе, манипуляции окружающими и множеству способов быстро и без напряжения добиваться своего — основным навыкам для знатных девушек традиционных дровийских домов. Это доступно не всем — лишь приближённые к правительницам домов могут себе такое позволить; но через несколько десятилетий вместо взбалмошного подростка можно получить элегантную и опасную особу — жрицу уровнем за одну ступеньку до высшей. Из года в год верховные матери окрестных домов дроу с противоречивыми чувствами и святой верой отпускали и встречали своё потомство у ворот. Это стоило денег — зажиточный торговец тоже мог пристроить туда своё избалованное чадо, если был достаточно глуп. Выживет ли дитя в сложном процессе обучения — никаких гарантий не было, но если выживет — результат может превзойти все ожидания. Однажды папочка может неожиданно не проснуться и его дело будет безвременно унаследовано, как уже несколько раз бывало в недалёком отсюда Сшамате... А если идти дальше и устроиться преподавать, то можно достичь сана высшей жрицы и получить мощное посвящение от самой таинственной Олот'тал'исстры.

Третья дочь Дома А'Кати оказалась не такой как все — единственной черноволосой дроу во всей округе. Одни считали это проклятием, другие — божественным знаком, и у Фельвэ был свой путь. Она постигала искусство магии в школе мастера Дайтина на озере Миранзарим и была там лучшей ученицей — единственная девочка в классе. Фельвэ любила тайны, эксперименты и магические явления, она старалась, как никто другой, и заслуженно получала дополнительные уроки и более серьёзные задания на дом. Ну чем не демонстрация традиционного превосходства женщин дроу?

Ученики в этой школе жили не постоянно, а периодами, дважды в год возвращаясь домой. И в эти периоды Фельвэ выполняла хозяйственные поручения матери, изучала искусство жриц и понемногу тренировалась с оружием.

Недалеко от крепости А'Кати было особое место, называемое Лучистый ход. Это была небольшая тупиковая пещера, которую Мать Авиширр приказала расчистить, сделать удобнее и поставить дверь на входе. Стены в этой пещере искрились кристаллическими выростами, отражающими и преломляющими свет мерцающих мхов, и, когда идёшь по ходу, пространство впереди играет переменчивыми иголочками белого, зеленоватого, фиолетового света уже безо всякой магии, притом, что воздух тут напоен энергией фаэрз'ресс, волшебного эфира Подземья. Так у Фельвэ появилась своя маленькая башня магии — как у настоящего чародея. Чудесное место, где даже завистливая и жестокая сестра не могла достать её. Но здесь было прохладно, и Фельвэ была здесь совсем одна.

Фельвэ всегда считала, что ничего плохого с ее родом случиться не может; Фельвэ верила, что мать найдёт выход из затруднений с ресурсами; Фельвэ отлично помнила тот день в Лучистом ходе, когда явился встревоженный посыльный из числа личных слуг Хризы с неожиданными вестями.

"Наша Верховная Мать погибла: убита в Грибной пещере, — содрогающимся голосом говорил он, — а сёстры схватились друг с другом насмерть. Хриза отравила Ларсин, и та убила её, но вскоре сама скончалась от яда. Совет жриц круга решил, что теперь ты, будущая Мать Фельвэ, должна прибыть в храм дома и принять решение, как нашему семейству дальше быть. Ведь надо найти и уничтожить убийц, посмевших напасть на верховную мать на подконтрольной нам территории".

"Мать Фельвэ?.." — мысль прозвучала громом среди тихих сводов. Это словосочетание казалось самой юной дочери дома таким странным...

Посыльный пришёл в сопровождении двух ящеро-всадников дома и привёл ящера для неё. Обдумывая значение новостей на ходу, Фельвэ поспешила занять седло.

"Что это? Новое испытание со сценарием — для меня?"

Плавно и мягко переступая, ящерицы вереницей струились по подземной тропе от чародейской пещеры к главной крепости А'Кати.

Миновав причудливой формы залы со сталактитами и светящимися тонкими грибами на потолке, преодолев несколько крутых спусков, с которыми легко справились гибкие и цепкие ящерицы, отряд выбрался в длинную просторную пещеру, образованную давно сменившей русло подземной рекой. Здесь были высокие потолки с перетекающими друг в друга природными нишами, в которых могла бы поместиться стайка летучих мышей или несколько верхолазов-дроу, однако все выступы, за которыми можно спрятаться от глаз едущих, были стёсаны, а самые глубокие ниши немного мерцали за счёт лишайников, посеянных на камне. Серо-коричневые с охристыми прожилками стены туннеля тоже мерцали кое-где: это работа садовников дома А'Кати, высаживающих осветительные породы растительности по стенам тоннелей, по которым часто ходят. Пол пещеры был выстелен мягким охристым песком, несущим следы множества ног, лап и колёс повозок: это была дорога, ведущая от поселения А'Кати на глубинную тропу, которая соединяет отдалённые крупные города дроу: Сшиндирлин и Сшамат. По той тропе ходили караваны купцов, которые порой заглядывали к А'Кати и их соседям. Мать А'Кати стремилась, чтобы тропа на её участке была безопасной и привлекала странников, а товары достигали её ворот.

Благоустроенная дорога привела эскорт к искусно высеченному расширению квадратной формы, на стенах которого угадывались заросшие мхом барельефы воинов-гномов и была могучая круглая арка из твёрдой породы, встроенная в стену. Проход перегораживала ажурная чёрная решётка — словно паутина, украшенная серебристыми пауками, по центру которой блестел герб дома — сдвоенный серебряный наконечник стрелы. Здесь один из сопровождающих взял маленький рожок и прогудел замысловатую мелодию. За короткое время, проведённое в дороге, Фельвэ вся извелась, и её беспокойство передавалось ящерице, которая била хвостом и крутилась на месте.

— Пш, пш-ш... — зашипела всадница на особом языке звуков и интонаций, на котором разговаривают с ящерами, заодно успокаивая и себя. Стражи-мужчины тревожно поглядывали на неё, но сказать что-либо не решались.

"Ясное дело, мать приказала им молчать. А если я прикажу ответить? Сошлются на мать. Ладно, скоро сама всё увижу".

Решётка тихо поднялась.

В проёме можно было увидеть обод огромного каменного колеса-створки, которое при тревоге выкатывали в проём и заклинивали треугольниками. И колесо было не одно, а сразу два через интервал шагов в десятка два. Кроме того, Фельвэ знала, что потолок в этом промежутке мог быть обрушен, закрыв тоннель так, что ломать врата станет бесполезно. Только прохождение обходного тоннеля могло бы позволить неприятелю прорваться тут — долгое и трудоёмкое. Сразу за парой врат отряд встречала стража в полной броне и фиолетовых плащах. Мужчины в островерхих шлемах стояли по струнке, женщина-офицер с большим алым плюмажем на шлеме, с улыбкой отсалютовала третьей дочери.

— Что происходит дома, скажи мне, — потребовала та, одергивая ящерицу за уздечку. Когда голова животного задиралась вверх, оно инстинктивно останавливалось.

Выражение стража стало на миг удивлённым, но приветливая улыбка тут же вернулась на место:

— Всё хорошо, Лларн'Квэссан Фельвэ... Но... тебя что-то беспокоит?

"Они всегда изображают такую заботу обо мне, — мелькнуло в голове у Лларн'Квэссан (так звучит титул третьей дочери-принцессы дома дроу), — наверное, надеясь, что я расскажу об этом матери и их поощрят"...

— Да, мне сообщили, что-то затевается. Может, кто-то говорил что нибудь? Где мои сёстры?

— Увы, не знаю, — сделала честные глаза женщина, — когда я была в башне стражей, Драд'Квэссан Хриза была дома, а Уст'Хайлесс Ларсин выехала и, должно быть, помогает Илхаресс Авиширр в Грибной пещере...

Фельвэ задержала на ней напряжённо-задумчивый взгляд. Так и должно быть: вторая принцесса предпочитала оставаться дома, тогда как первая наследница была правой рукой матери при всех делах, точно выполняя её замыслы. Непросто найти дроу, которая была бы столь же пунктуальна, как Ларсин.

"Отравила? Убила? Дурацкий сценарий для учений. Мать всегда была более изобретательной".

Женщина продолжила извиняющимся тоном:

— Клянусь паутиной Ллот, это всё, что я знаю!..

Она развела руками, открыто глядя Фельвэ в глаза своими, фиалковыми.

— Благодарю, — со вздохом ответила Фельвэ и погнала ящера догонять ожидающий её эскорт.

— Что же всё-таки происходит? — глядя в глаза, спросила посыльного слугу.

— Илхаресс Авиширр велела нам молчать, — слуга то ли говорил чистую правду, то ли так хорошо играл свою роль.

— Ох-х, — выдохнула Фельвэ. — Тогда давайте поспешим!

Отряд на ящерах прошёл по круглому тоннелю, немного забирающему вверх. Под потолком виднелись ряды узких окошек-бойниц. Дальше, шагов через двести, располагались ещё такие же врата, и решётки там поднялись после того как опустились пройденные. Далее был еще такой же тоннель с бойницами и третий заслон врат. Решетки тут уже не закрывали.

Гномий город, от которого остались эти врата, а также выровненные ходы и некоторые занимаемые дроу жилища, был не слишком большим и существовал ради разработки руд цветных металлов неподалёку, — рассказывала Фельвэ жрица-наставница, назначенная матерью. "Когда сюда проникли наши предки, рудник был истощён и гномов тут было мало. Убоявшись нас, дроу, бородатые коротышки похватали свои молотки с кирками и убрались куда-то ближе к Наземью, и сражаться с ними даже не пришлось. Это подарок Ллот нашему роду, и мы обязаны показать себя достойными обладать им", — говорила жрица. Позже Фельвэ узнала, что подобные подарки в виде гномьих выработок достались и роду Куэ'Ларр, и роду Тилинт...

"Как щедра наша богиня..."

У здешних дроу бытовало мнение, что гномы копают и строят, пока есть что копать и где строить, просто ради процесса.

"Ну разве не низшая форма жизни? Дроу намного лучше них умеют добывать пропитание и ресурсы в Подземье и не нуждаются в припасах из Наземья".

Главным богатством А'Кати считалась Грибная река, вдоль которой росло пышное разнообразие подземной жизни. Тут пришлось бороться, постепенно отвоёвывая пещеру за пещерой у племени безглазых и безымянных людоящеров. Незадолго до рождения Ларсин Мать Авиширр с войсками окончательно уничтожила племя и дала дому полный контроль над Грибной рекой. Домашние считали, что за это богиня наградила её дочерьми.

Потолок уходил круто вверх, открывая залитое розоватым свечением пространство пещеры, впечатляющей своими размерами: вдалеке не разобрать природные узоры каменной породы. Пол шёл на подъем, и впереди сверху вниз стало вырисовываться главное здание Дома дроу. Широкий сталактит с точечками окон плавно переходил из потолка пещеры в сравнительно тонкую колонну, в шпиль, обвитый двумя винтовыми лестницами. Почти на самом верху вокруг шпиля вращалось фиолетовое световое кольцо, демонстрирующее дроу, что суточный цикл на исходе. Через пару часов (из шестнадцати) кольцо посинеет, достигнет утолщения сталактита и угаснет; вместо него ниже, над куполом храма, загорится золотое, и будет подниматься, краснея, затем плавно приобретёт лиловый цвет...

Постепенно открывалось больше: шпиль расширялся, переходя в огромный стройный сталагмит — центральное здание, в куполообразной вершине которого было восемь огромных стрельчатых окон. Висячие лестницы входили в отверстия в куполе; окна искрились витражами, пространство вокруг мягко сияло смесью золотистого с лиловым, и были видны замысловатые конструкции из ажурных лесенок и подвесных галерей, охватывающих купол — главный храм дома А'Кати. Ниже окон храма здание окружала круговая галерея, венчавшая, словно корона, восемь могучих и стройных башен, стоящих по кругу, и соединёная с куполом полупрозрачными плетёными мостиками. В башнях было по нескольку рядов окошек личных комнат дроу. Стены главного здания были гладки и неприступны, и в них не имелось никаких ворот, ни единой двери, ни окна. Войти туда можно только через мостики. Фельвэ знала, что лишь три из восьми башен были натуральными сталагмитами, остальные пять — возведены дроу по методу «выращивания камней»: за счёт искусственно ускоренного в тысячи раз натёчного процесса. Подъём плавно вывел эскорт на уровень пола расчищенной и ровной пещеры, вмещавшей величественную постройку семейства, в которую создатели веками закладывали два главных свойства — изящество и прочность.

Вокруг постройки было несколько приземистых зданий округлой либо многоугольной формы хозяйственного назначения: здесь дроу содержали ящеров, рабов, тренировали армию, размещали деловых гостей и торговцев... Вся домашняя пещера имела линзовидную форму, края её пола поднимались кверху и соединялись с опускающимся потолком. Множество «лишних» ходов, ведущих в разные стороны, Мать А'Кати потребовала завалить камнями и залить по той же строительной методике, так что в дом семейства был один основной вход — через каскадные врата. Фельвэ знала и другие ходы, но они были узки, постоянно закрыты и хорошо охраняемы. На периферии домашней пещеры ближе к соединению сводов с полом располагались жилища простых дроу — поселенцев позднего времени, выглядящие как бугры с дверями и оконцами для вентиляции, либо двери были прямо в стене. К некоторым, расположенным на высоте, вели вытесанные в породах лесенки. Помещения дроу освещались сияющими мхами и тому подобной растительностью, дающей разные цвета. Свет был слабым, но для темновидящих глаз мерцание стен и окошек складывалось в мрачновато-красивую феерию.

По ровному полу широкой улицы ящеро-всадники довольно быстро добрались до высокой клетчатой ограды, напоминающей паутину, растянутую меж острых кольев с наклоном наружу. В ограде была накладная секция, по ту сторону которой стояло несколько воинов дроу в тёмно-синих доспехах, поблёскивающих, словно надкрылья жука. Высокий островерхий шлем каждого из них был украшен серебристой эмблемой в виде наконечника стрелы, и у одного наконечник был двойным — серебристый на золотистом большего размера. Командир караула узнал Фельвэ и вскинул руки — прочие шагнули назад — и силой магии заставил массивную секцию отодвинуться, освобождая проход. Ограда не была большим препятствием для проворных дроу, но Фельвэ знала секрет: если кто полезет через неё, об этом узнают в соборе и по магическому следу смогут отследить наглеца.

Фельвэ помнила, как тогда забилось её сердце — когда они приближались к украшенной парадной двери одной из восьми башен.

« Вот-вот я узнаю правду, что здесь происходит...»

— Лларн'Квэссан, — поклонился облачённый в синее с лиловым слуга главной линии семейства, — тебя уже ждут в соборе.

В его голосе звучала тревога, которая ещё больше взбудоражила третью дочь. Вместо того, чтобы ринуться в открывающиеся створки к винтовой лестнице, Фельвэ сделала три шага назад и раскинула руки — этому никто не удивился — и, призвав силу магии благородной дроу, вознеслась под шум ветра вверх на галерею, высота которой более чем двадцатикратно превышала рост дроу. Фигурки сопровождающих задрали головы ей вслед, как обычно. Пробежав по плетёному из металлических прутьев мосту, проскочив мимо элитных стражей-женщин с изогнутыми позолоченными глефами, черноволосая Лларн'Квэссан попала в лиловый свет и томный аромат дровийских благовоний собора, сходу, ничего не подозревая и не веруя в беду.

Испокон веков в домах дроу, поклоняющихся Царице пауков, главная женщина возглавляла храм. У неё были помощницы, которые вместе с ней, первой жрицей, составляли круг из восьми — по числу паучьих ног — священному числу. Обычно в круг входили самые сильные и образованные жрицы, но его состав был в ведении Верховной матери. В Доме А'Кати по велению Матери в круге состояли её юные дочери в порядке по старшинству; они были самыми знатными особами в Доме.

В храме было многолюдно. Жрицы в лиловых с золотом нарядах уже сидели кругом на подстилках, и носившая звание пятой жрицы священного круга — восседала на месте верховной матери. На месте Ларсин — шестая, а на месте Хризы — вообще незнакомая женщина. Все места были заняты: на подстилке Фельвэ устроилась девятая, «запасная» жрица, а остальные были из тех, кто вообще вне круга. Седьмой и восьмой жриц не наблюдалось, как и сестёр. Хаотичное скопище прихожан распределилось по залу. Озадаченая Фельвэ оглядывала помещение. Подобно пещере, храм имел линзовидную форму, паукообразное изваяние с головой дроу из светящегося молочно-зеленоватого кристалла было в центре, посреди круга жриц, и круг из восьми огненных чаш на ножках охватывал их, отделяя от прихода, стоявшего в несколько рядов на возвышениях по внешнему кольцу. Род А'Кати был древним и большим, и здесь могло поместиться три сотни дроу — все, кроме самой низшей прислуги. Напротив места верховной матери было огороженное пространство, где стоял продолговатый жертвенный камень и большая чаша для огня возле его конца. Вход располагался сбоку от этой линии; Фельвэ никто не встречал — она застала присутствующих врасплох. Прихода здесь было не так уж и много, и как-то с избытком вооружённых мужчин. Причём не тех, кто составлял личную гвардию Матери или сестёр — каких-то других... низшего состава?

Сердце Фельвэ застучало сильнее, она открыла было рот, чтобы возмутиться — почему занято её место, но раздался стук — двери гулко захлопнулись за спиной. Воины надвинулись со всех сторон, заходя третьей дочери за спину, становясь вокруг жутким частоколом заговора, отрезающим все шансы. Ужас сделанного вывода охватил Фельвэ, её парализовала мгновенная растерянность.

"...Оказаться такой глупой..."

Жрицы сидели недвижно, словно тоже прикованные к месту. Пятая жрица, статная и сильная женщина в белом с золотом платье с адамантитово-чёрным поясом и наручами, с замысловатой причёской в виде буруна белых волос, сливающихся за спину почти до самого пола, не вставая, повернула голову.

"Раньше она была скромнее, — подумала Фельвэ в своей песчаной норке. — Да, она всегда была злой и дерзкой, завидовала нам с сёстрами, нашему положению в круге, иногда даже спорила с Верховной матерью, но та находила, что ей ответить. И давно ли она вынашивала этот переворот?"

Разговоры про жертвенник крутились вокруг Фельвэ от её рождения. Причиной были её внешние отличия от нормальных дроу, при всех прочих сходствах, притом, что она имела все те же способности, что и другие дроу благородного происхождения. Как и многие, Фельвэ не знала, кто её отец. И здесь крылась проблема.

Соитие с не-дроу считается грехом, плоды которого надо непременно принести богине. Исключением являются только плоды, полученные с участием демонических существ, вроде глабрезу. Такое считают демонстрацией силы жрицы и священным событием. Но Фельвэ не была похожей на дреглота или алю́́ (дочь демона), а потому при каждой неудаче набожные сородичи вспоминали про неё как про долг перед Ллот. Иногда она спрашивала в пространство:

"Мать, ну зачем?.."

На прямые вопросы, заданные наедине, мать заявляла, что это её личное дело:

"Я — высшая жрица, единственная в нашем доме, и я знаю, кто из мужчин принесёт мне дочерей; в будущем ты сама будешь делать этот выбор. И вообще, тебе досталась жизнь, а потому не говори ерунды. Ты — моя дочь, жрица и волшебница, и на всякую подначку ты должна уметь дать ответ".

И лишь раз она сказала:

"Твой отец — дроу, также, как и твоих сестёр. Не отвлекайся ненужными вопросами". Когда Фельвэ спросила её о своих волосах, ответом стало простое "такова воля богини", разведённые руки и невинная улыбка этой хитрой женщины с нормальными, молочно-белыми волосами. Из любого разговора она умела выйти красиво, и за это Фельвэ обожала её.

Пятая жрица вскинула руку и низким голосом произнесла незнакомое заклинание. В глаза Фельвэ ударил поток мутной размытости, мышцы пронзило холодом и сковало, и Фельвэ успела лишь отчаянно вскрикнуть, прежде чем воздух ринулся ей в рот, забив его, лишив дыхания. Её схватили, бьющуюся, словно насекомое в паутине, и множеством рук потащили. Каждый из этих дроу хотел быть причастным к священному жертвоприношению, коснуться, облапать жертву. Фельвэ запомнила это навсегда: как она почти обезумела от ужаса и возмущения, как вся недолгая жизнь её неслась в голове, как пыталась она пустить в ход самую мощную магию, которую освоила... взорвать воздух, обрушить стены, вызвать огонь из Бездны... Её тащили, и ничего не получалось: сильные жрицы умеют подавлять магию. Её растягивали, силой удерживая руки и ноги, а она трепыхалась телом и неслась мыслью по всему, чему её учили мать и мастер Дайтин, в поисках того, что могло бы сейчас помочь...

"Ведь я — первая из благородных женщин, кто занималась именно магией..."

...По планарным путешествиям, от Низших до Дальних слоёв мироздания, перебирала в голове сущности, их вид, мысли и связанные ощущения... Спина припечаталась к твёрдому, затылок ударился о камень, голову раскололо болью; в глазах потемнело, резь в лодыжках подсказала, что ей привязывают ноги. Вознеслись протяжные песнопения, благовония накатили дурманящей волной багрового, словно кровь, дыма. Предчувствуя укол паучьим кинжалом под сердце, Фельвэ в отчаянии возжелала провалиться в любой из нематериальных планов, которые знала. Среди них были тёмные и душные, населённые уродливыми демонами, бесконечно и бессмысленно бьющимися друг против друга; были и светлые, и просторные, в которых свободные и могучие сущности носились в пространстве — тоже без особого смысла. Вспомнила, как переносилась в эти планы, как слушала и смотрела, и обменивалась мыслями с сущностями — духами этих миров. Там не было ни пола, ни свода, и Фельвэ — её духовная проекция — летала.

«Ветер, где же ты?.. — сказала она вслух дрожащим слабым голоском. — Приди и забери меня... Я буду летать!»

Все звуки словно бы доносились издалека. Вдруг резь от пут на левом запястье вернула Фельвэ в душную реальность. Она стиснула зубы, выгнулась и застонала. Но, постаравшись восстановить по памяти состояние «ухода», воззвала:

«Ветер, приди!!..»

Песнопения жриц давили на слух глубокими протяжными нотами, багровое пламя чаш плясало по потолку, жар огня наполнял воздух храма. Но вдруг стало не душно. Вдруг заложило уши. Взвыло, захолодило, зашумело непривычным для Подземья образом — но так шумит в ушах, когда быстро летишь силой магии; заполонило всё, напев кантаты пошатнулся, раздались тревожные крики. Затрепыхалось собственное платье. Воздух уплотнился, в лицо и рот попали волосы, стало трудно дышать. Крики дроу перешли в заполошные вопли, источники которых разлетались кто куда. Ветром буквально пронизало, напирая, сдвинуло, усилилась резь в запястьях и лодыжках, и Фельвэ поняла, что находится ещё на жертвеннике лишь потому, что привязана. Ветер загудел, завыл, с грохотом опрокидывая что-то, и снова набросился на жертву, пытаясь сорвать её с камня. Распятую Фельвэ выгнуло вбок, она застонала от боли в руках и ногах. "Ветер, защити меня, — выдавила она после того, как сумела вдохнуть, — отгони их! Прогони их прочь!

Мысли её в несловесной форме подсказывали духу, что надо делать.

Пение жриц сменилось и выровнялось: они затянули заклинательную песнь изгнания потусторонних существ, взывая к Паучьей Королеве, чтобы её божественная воля пресекла нежданное вторжение в священный храм... В воздухе с воплем пролетел мужчина-дроу и со слышимым хрустом костей врезался в колонну. Что-то загрохотало, одна из чаш опрокинулась вместе с подставкой, раскидав потоки искр, взметнулся дым, полетели какие-то предметы — Фельвэ видела это краем глаза, выворачивая голову. Воздух взвыл, обдавая Фельвэ прохладой, раздались вопли ужаса, стук и звон, и пение жриц расстроилось; некоторые еще пытались петь, одна выкрикнула заклятье атаки на сознание. Хлопала ткань, сыпались искры, испуганно перекликались женщины дроу. Со звоном пронеслась бронзовая посуда; храм наполнялся дымом, становилось темнее.

— Это упорный демон! — крикнула какая-то жрица. — Так не получится! Что-то держит его в этим плане!

И металлический от напряжения голос пятой жрицы приказал:

— Ритуал завершите! Богиня получит свою жертву, и оно сгинет!

Фельвэ поняла, что дело плохо в первую очередь для неё.

«Ветер, приди ко мне, возьми меня, спаси меня! — взмолилась она. И вдруг сумела вытащить правую руку из под верёвки: плохо завязали. Тут же приподнявшись, стала пытаться освободить другую руку. И ей открылась картина происходящего в храме.

Весь приход был повален с ног и разбросан по собору, теряясь в мутной кутерьме. По помещению в дыму и пыли носились кругами части интерьера: лиловые портьеры, тёмные гобелены с изысканными паучьими узорами, сидушки жриц, плащи, щиты, писчие листы, части чьего-то платья... Летали гирлянды светящегося мха, золотистые полотна искусственной паутины, сорванные со стен, скакали корзинки для благовоний и подобная храмовая утварь... Дроу цеплялись за что могли, ползали, прятались по углам и в рельефе пола, у ограды и даже возле восьминогого изваяния... Чаши чадили, испуская потоки искр, и быстро портили прозрачность воздуха. Жриц на своих местах не было — они тоже наблюдались по периферии зала в разном необычном положении, и одна лежала головой у стены, а мраморная отделка была измазана кровью. Пятой жрицы видно не было. Посчитав это дурным признаком, Фельвэ принялась усиленно пытаться развязать тугие путы. Никак. Оглядевшись, увидела свой кинжал на полу шагах в пяти, притянула силой магии в руку и разрезала шнуры. Налетевший поток воздуха толкнул её, и она грохнулась с жертвенника высотой по пояс плашмя на каменный пол, перекатилась и увидела ползущую на четвереньках женщину в лиловом с золотом. Узнала ту самую девятую жрицу, когда-то принимавшую участие в обучении Фельвэ магии жриц. Но теперь она выглядела совсем не как тогда: в её белых зубах чернел адамантитовый кинжал, растрёпанные пепельные волосы развевались, в красных глазах на фоне тёмно-серой кожи горела фанатическая жажда добиться цели; теперь она стала врагом. Всеми силами эта дроу перебарывала налетающий ураган, цеплялась ногтями за стыки плит и хищной угрозой приближалась к принцессе. Та оторопела, выставила свой кинжал навстречу и почувствовала, что ветер волочёт её в сторону жрицы. Рука бесполезно скребла ногтями пол в поисках, за что бы зацепиться. Взвыло сильнее и Фельвэ распласталась, а целеустремлённую жрицу сорвало с места. Женщина издала испуганный крик, взмахнула руками, не сводя с цели глаз, изогнулась, перевернулась в воздухе и понеслась прочь, ударяясь об пол, отдельно от своего кинжала; её снова перевернуло и шмякнуло о ступени, на которых обычно располагается публика в соборе. Истинно дровийская целеустремлённость на её лице запечатлелась в памяти Фельвэ. Тренькнула тетива, и чёрный шип отскочил от жертвенника прямо над головой. Откуда, кто стрелял — осталось тайной. Опасаясь поднять голову, третья дочь Дома выглянула за угол жертвенника и выбрала свою цель наверху — витражное окно.

Спрятала кинжал, сосредоточилась, постаралась заглушить в себе мысли о том, что, возможно, сейчас в неё попадёт другой шип... Кругом выло, в дыму носились куски ткани, проскакал чей-то шлем, раздался испуганный женский крик, затем мужские — беснующийся ветер преследовал тех, кто посмеет высунуться. Оценив направление воздушных потоков, прикинула линию.

"Есть только я и окно"...

Призвала силу фаэрз'ресс в раскинутые руки, закололо пальцы. И бросилась вперёд. Ветром подхватило её, сорвало с ног; слух дроу не обманешь — щёлк, щёлк, тихий свист где-то выше за спиной — стрелки спохватились не медля; прыгнула, вытянула руки, распласталась среди тугих слоёв несущегося воздуха, всей волей стремясь вперёд, платье захлопало по ногам, окно приблизилось с ужасающей быстротой... В последний момент обратила силу вспять, пустив перед собой плотный сгусток — и секция витража с ошеломляющим треском раскололась, и дроу вылетела наружу в лиловый полумрак домашней пещеры А'Кати под звон бьющегося стекла; мелкие осколки осыпали её, посекли где-то даже до крови. Весь разгром в храме и беснующийся стихийный дух остались позади.

«Лети со мной! — позвала Фельвэ, но поняла, что дух её не слышит: когда дух слышит, появляется ощущение его реакции. Полуоглохшая, она медленно вращалась в воздухе на остатках призванной магии и начинала падать. Спину пронзило льдом страха, воздух завыл... Инстинктивным усилием воли загнула траекторию и направила себя на мостик между дверями собора и внешней галереей. Но сил и времени на торможение уже не хватило. Фельвэ жёстко грянулась о плетёный мост, и только перила помешали ей упасть дальше вниз и разбиться. Оглушённая ударом, она громко застонала, изгибаясь, перевернулась, не находя себе места от боли в спине и копчике, и заметила фигуру, подбегающую со стороны храма.

"Две стражницы!"

Совсем забыла про них. Но глефа не взлетала в руках, не слышалось резких криков; храмовая стражница приблизилась тихо и присела рядом на одно колено; её глянцевые тёмно-синие доспехи поблёскивали, облегая стройное тело.

— Лларн'Квэссан, я умею врачевать, позволь мне... — голос звучал мягко и тревожно. Золочёная глефа легла на пол рядом. Фельвэ увидела внимательные рубиновые глаза в лучиках светлых ресниц, аккуратный нос, тёмные губы в проёме украшенного изящным гребнем шлема. Эта женщина была намного старше Фельвэ, но принадлежала к тем дроу, чьи амбиции вполне уравновешивались имеющимся положением в обществе. Храмовая стражница — почти в таком же почёте, как жрица, только её жизнь намного проще. Аккуратные, настойчивые поглаживания по коленям, пояснице, спине, плечам — всему расшибленному — изгоняли боль из тела; тихий голос, направляющий магию, был материнским — таким естественным... Фельвэ расслабилась, пользуясь моментом, но понимая, что это ещё не всё. За её спиной стояла настороже вторая воительница, тревожно озираясь вокруг. Стук, гул и крики из собора, конечно же, тревожили её.

— Что происходит? — в пространство спросила она, надеясь на ответ.

— Мятеж, — простонала Фельвэ, приподнимаясь, — надо найти, предупредить Мать!

Судя по удивлённо расширенным глазам оглянувшейся, обе женщины были не в курсе.

Внезапный стук привлёк их внимание. Двери собора распахнулись и на галерею высыпало множество вооружённых мужчин. Стоящая стражница резко приняла стойку и подняла глефу наперевес поперёк прохода. Защёлкали тетивы. Фельвэ видела, как голова храмовой стражницы неестественно дёрнулась, запрокинулась, и рослая фигура стала падать назад, словно срубленная колонна. Из её лица, из прорези для глаз торчали чёрные оперения коротких костяных стрел. Вторая воительница, сидя, повернулась к ним, подхватила глефу, наклонила голову, прикрывая лицо бронированной рукой, а Фельвэ — собой. По её броне хлестнуло несколько стрел, обломки костяных древков посыпались на мост. Фельвэ поняла, что пара мгновений — мятежники натянут тетивы, и...

— Я тебя никогда не забуду! — сказала она своей обречённой помощнице, перегнулась через перила и упала с моста вниз.

Беда придала Фельвэ отчаянного хладнокровия, какого она ещё никогда в себе не встречала — в своей недолгой для дроу и относительно безмятежной жизни. Раскинув руки и ноги в полёте к гладкой тверди, она в нужный момент бросила вперёд свою магию. Если бы она знала, как падают листья... Описав спиральную траекторию, дроу превратила последний оборот в сальто и ловко приземлилась на ноги. Не смогла отказать себе взглянуть наверх.

Фельвэ была глубоко впечатлена поступком воинов Матери, но в душе она всегда понимала, что они способны на такое — по рассказам о "грибных войнах" с безглазыми и за территорию — с домом Куэ'Ларр. Впрочем, сейчас у них даже не было выбора. Глядя на воительницу, всё ещё сидящую в защитной позе на мосту, от всей души желала ей погрузить клинок в тела мерзких супостатов. Вот они дают ещё залп, вот первые трое с мечами наголо бросаются вперёд... и она падает, скрюченно ложится там, где сидела. "Притворилась, выжидает момент, — подумала Фельвэ с мимолётным восхищением, — или... решила сдаться?"

Мятежники подбегают, первый пинает её ногой, перепрыгивает и устремляется к радиальной башне. Остальные — следом. Трое других, не столь спешащие выполнять приказы пятой жрицы, хватают бронированное тело, срывают с пояса что показалось ценным, переваливают тело через перила и оно летит вниз, ощетиненное попавшими стрелами и, конечно, мёртвое.

Третью дочь А'Кати захлестнуло тройной волной — горечи, злости и гнева, льда и огня, нестерпимо обжёгших саму душу.

"О-о, великая Богиня!!! — вскричала она, вскидывая руки. — О, Паучья Королева! Дай мне силы — обрушить на проклятых — и я лично принесу в жертву тебе их души!!"

Заклинание следом так и не прозвучало: бегущие по мосту были слишком далеко и слишком рассредоточены, чтобы поразить их, и принцесса Дома, подумав о главном, бросилась бежать. Разлившийся по телу жар смыл все остатки боли и неуверенности, придавая сил.

"Сперва я должна найти мать... И мы вернёмся вместе, неся возмездие предателям семьи! Я лично попрошу права казнить пятую жрицу... Или следующую. Мы убьём их за это. Мать сильнее них всех. И я не верю, что она мертва!"

Фельвэ и так слишком засмотрелась на драму наверху — они скоро спустятся сюда. Возле двери башни как раз стояли охранники из того эскорта, что недавно сопровождал её. Она решительно приближалась к мужчинам:

— Мне нужен твой пивафви и ящер! — указала рукой.

Воин послушно снял и подал ей плащ цвета темноты. Фельвэ забралась в седло на спине также покорной ящерицы:

— Сопровождать не нужно; лучше задержите их, — указала на двери, впрочем не слишком надеясь на помощь всадников: они тоже видели драму на мосту. Не организованные — что они могут? Лучше пусть сберегутся и примкнут в нужное время к нужной стороне.

— Или бегите!

И погнала животное к заставе у ограды. Преследователи всё не показывались из башни — видно, их там что-то задерживало.

— Открывай! — приказала командиру караульных, которые все как один уставились на неё. Но медлили.

— Открывай же! — разозлилась черноволосая дроу.

— Лларн'Квэссан Фельвэ, куда...

— Ты не подчиняешься жрице?! — вскричала она, подражая тому, как это делала её сестра Хриза, и встала в стременах. — Прочь!!

Брошенная в дело магия заставила секцию ограды взлететь в пугающей тишине, расходящиеся "хвосты" силы отшвырнули нескольких разбегающихся солдат. Бросив загородку там, где недавно стоял их командир, третья дочь устремила ящера в проём и к воротам.

— К-ша!! — прозвучала команда для животного.

На полпути передумала. Как узнать, на чьей стороне стража врат? Их вполне могли подговорить. Фельвэ свернула вправо.

"Если у врат окажутся предатели, едва ли я смогу прорваться... Но тут есть другой выход. Не парадный".

Она нашла глазами нужную дверь жилого комплекса простолюдинов в стене с краю линзовидной домашней пещеры и поторопила ящера постукиванием по бокам:

— К-ша!

Редакция 121023

Дверь открылась просто рывком за ручку; третья дочь решительно вошла в проём и потащила за ремешок на сбруе ящерицу, которая неожиданным образом "сложилась", протискиваясь в узкое место. Молодая дроу с развевающимися чёрными волосами, в лаконично облегающем фигуру золотисто-коричневом наряде длиной до колен, с узорной вышивкой и блестящим поясом, держащая кинжал жрицы в руке, бежала по длинному пешеходному тоннелю мимо дверей жилищ; за ней ползло длинномордое животное в коричневой чешуе, косящееся вперёд чёрным глазом и скребущее когтями — примерно такую картину повстречал мужчина, который выглянул из-за двери и хотел тут же скрыться, но девушка перехватила дверь.

— Где Арагит? — вся её фигура, её глаза пылали в тепловом зрении дроу. Лицо мужчины вытянулось от удивления, но реакция оказалась быстрой:

— У себя.

— Проводи.

Только сейчас она поняла, что ещё в храме потеряла диадему, указывающую рядовым жителям на её статус — с одним рубином в форме наконечника стрелы (у Хризы было два, а у Ларсин — три). Прошли по длинному коридору, стены которого помнили кирку гнома — ровные и с прямыми углами, и остановились у одной из дверей.

— Ящериный питомник Арагита, — сказал мужчина, коснувшись двери, — и сюда есть более короткий вход из пещеры, госпожа жрица...

— Я знаю.

— Я могу идти?

— Пройдёшь со мной к Арагиту.

Скрыв вздох, он дёрнул цепочку.

— Назовись! — раздалось приглушённо.

Фельвэ кивнула своему случайному помощнику, на языке жестов велела назваться.

— Вас'кил к хозяину Арагиту.

— Что ещё?

— Есть ещё одно дело...

— Говори.

Дроу озадаченно посмотрел на Фельвэ; та подсказала ему знаками.

— Это послание лично от жрицы и не для сторонних ушей...

— Сейчас хозяин подойдёт...

Прочная дверь приоткрылась до щели. Фельвэ силой магии распахнула её полностью, с лязгом сломав ограничитель (Вас'кил шарахнулся в сторону вовремя), и шагнула внутрь. Подстриженный прислужник по ту сторону увидел, кто перед ним, молча упал на колени и уставился в пол. В проходе появился хозяин Арагит, ладной комплекции мужчина в длинной безрукавке из ящериной кожи и кожаных брюках; свободные белые волосы едва доставали плеч, тонкие брови были вскинуты в изумлении.

Фельвэ прошла вперёд, и следом за ней в комнату влезла верная ящерица, и сразу заняла собой пол-комнаты. Судя по тишине сзади, Вас'кила уже след простыл.

Хозяин согнулся в учтивом поклоне. Принцесса встретила его приветливой улыбочкой:

— Послание — это я. Извини, что с шумом — но так было надо.

— О, Лларн'Квэссан Фельвэ... — заулыбался хозяин, — какой внезапный визит!.. Не правда ли впечатляет, как илистые легколазы легко протискиваются в узкие ходы?..

— Правда, — перебила она, — но мне нужен гномий колодец, и быстро.

— Что-то случилось, моя дорогая? — обеспокоился дроу.

— Проверка, по замыслу Матери Авиширр, — был ответ. — А где мои сёстры, не подскажешь ли, любезный хозяин?

Фельвэ знала Арагита большую часть жизни — он был одним из первых её учителей. Он показывал ей ящериц, учил общаться с ними и ездить на них, учил ориентироваться в Подземье и множеству всяких премудростей. Общаться с ним всегда было легко и интересно, но несколько однообразно: любые беседы с этим дроу постепенно приходили к ящерицам, и часто с них всё начиналось. Ну что ж, если это основной транспорт дроу... Фельвэ чувствовала радость и сейчас, но не позволила себе отбрасывать возможности, что Арагит находится под шантажом или к нему внедрили соглядатаев...

— В алом часу Драд'Квэссан Хриза взяла у меня десять быстроногов из числа запасных — это всё, что я знаю. Я нахожусь тут с ними безвылазно, ты же знаешь.

"Хм, значит, Хриза уехала, или отослала отряд, притом, что основной состав всадников находится вне дома. Что за манёвры?.."

Закусив губу, она направилась мимо хозяина вглубь заведения.

Далее было по-гномьи прямоугольное помещение с галереями вдоль стен, а если взглянуть вниз через перила — там, в уютной темноте на подстилках из грибных волокон виднелись головы и хвосты мирно отдыдающих легколазов. Они напоминали драконов, только сильно сглаженных и бескрылых: округлые головы на умеренно длинных шеях, изящно-гибкие тела, сильные ноги с приплюснутыми пальцами с когтями и подушечками, которыми они прилипали к камню. Пахло резковато, специфически.

— Колодец — в помещении склада, но он сейчас загружен новой партией, — доносился голос Арагита, соперничающего с ящерицей за возможность идти следом за Фельвэ. — Какие они верные, слушай... Потому, что с детёныша приучаем их, что дроу для них — источник еды, и вообще, всей жизни...

"И им нет разницы, какой это конкретно дроу, — докончила мысленно Фельвэ, поглядывая назад через плечо, — недавно это была ящерица того стражника, теперь моя".

— Она мне нужна, — сказала третья дочь.

Пройдя цепь похожих комнат ("И любят же гномы однообразие!.."), Фельвэ оказалась в следующей такой же, но вместо проёма в полу там был... навал связок грибного волокна — отходов производства грибного дерева, грибной ткани... много чего грибного, из особых пород гигантских грибов Подземья.

— Кхм, да, новой партией, — Арагит протиснулся мимо ящерицы, перешагнув через её ноги и хвост, — и это едва ли быстро разберёшь...

— Давно ли прибыла партия? — покосилась на него Фельвэ.

— Более двух восьмициклов назад, — был ответ. — Мы так давно уже делаем, лично помню распоряжение твоей матери об этом.

— Всё верно, — кивнула Фельвэ, убирая кинжал в ножны, — а теперь отойди.

По взмаху рук чародейки вся массивная куча зашуршала и задвигалась, и Арагит попятился назад через вход. Связки посыпались в дальний угол, другие надвинулись сверху, и вся куча, словно желающее покоя живое существо, переползла в сторону и развалилась в углу. Фельвэ довольно улыбнулась Арагиту, он без слов всплеснул руками, восхищённый её искусством манипуляции предметами.

На месте кучи оказалась массивная крышка квадратной формы гномьей работы. Фельвэ не могла таскать такие большие каменные глыбы — силы манипуляции были ограничены весом и объёмом предмета. Лучше всего она перемещала тело дроу (своё собственное); но выломать ворота или поднять эту плиту не смогла бы. Рассмотрела плиту: на ней контррельефом был нанесён геометрически правильный угловатый знак в виде большого квадрата и нескольких меньших, с пересечением вписанных в него, поверх которого был нанесён позолоченный сдвоенный наконечник стрелы А'Кати в круге. В середине было маленькое углубление под родовой медальон дома — такой же наконечник из золота в кольце.

— А теперь я попрошу тебя удалиться, хозяин Арагит, — сказала золотоглазая чародейка, глядя на хозяина питомника, — оставь меня; а эту кучу не трогай до завтра.

— Сделаем так точно, Лларн'Квэссан, — мужчина с поклоном удалился. Немного выждав, Фельвэ сняла медальон с шеи и положила в углубление. Сложив руки перед лицом, шёпотом зачитала часть молитвы "Сила Дома" и представила себе взлёт — лёгкость, отрицающую само понятие веса. Тронула рукой плиту и спокойно подняла край огромной крышки. Обойдя по кругу, оттолкнула невесомую плиту вверх выше своего роста, стянула за цепочку медальон и надела его, взобралась в седло на спине ящерицы и направила её в проём. Там начинался круто наклонный спуск прямоугольного сечения, поверхность которого была испещрена ударами камней: гномы сбрасывали сюда руду, чтобы вывозить по реке. Спуск выглядел страшновато, и можно было себе явно представить, как груды камней с грохотом уносятся вниз, приобретая в полёте страшную и разрушительную скорость, дробятся при соударениях, выбивают пыль...

[tab] Ящерица прилипла к наклонным стенам и уверенно понесла всадницу вниз. Сжимая её бока, дроу на ходу подтянула ремешки креплений вокруг своих ног. Обернувшись, она произнесла "Освобождающее слово", сделала жест рукой и висячая плита, возвращая себе вес, спустилась и со стуком закрыла собой проём. Кромешная тьма после мохового освещения комнат окружила дроу чернотой. Её глаза чуть попривыкли и показали ей тёмно-фиолетовую тепловую картинку с нечёткими багровыми разводами. Спуск был долгим — это камни его быстро пролетают. Квадрат в конце тоннеля, чуть светлее, чем всё остальное, постепенно вырос впереди. Пришлось прыгать, и ящерица сделала это без предупреждения и подготовки для дроу. Миг ужаса — и ту приплюснуло в седле приземлением.

Кругом стоял фиолетовый мрак, было прохладно и сыро, гулко капала вода. Третья дочь дома тёмных эльфов осталась наедине с огромным диким Подземьем, подавляющим своей темнотой и запутанностью. Прямой тоннель шёл в оба конца насколько пронзали тьму глаза. В полу были линии отверстий — когда-то здесь проходили гномьи рельсы, по которым они гоняли свои гружёные вагонетки.

Дочь дома дроу зябко закуталась в плащ пивафви, маскирующий от тепловидящих глаз и сберегающий тепло. Она не боялась: у неё была важная миссия — найти уехавшую в инспекцию владений верховную мать и предупредить о перевороте в собственном доме.

"Подумать только: перевороте! В нашем сильном, безмятежно правящем своей землёй доме! О, Богиня, скажи мне..."

Впереди нарастало бледно-зелёное сияние. Тоннель вывел к самой Грибной реке, медленно влекущей свои воды среди берегов, заросших грибами разных размеров, цветов и форм. Большинство из них были твёрдыми, почти как камень, и покрытыми шершавыми лишайниками, которые немного светились, усваивая минералы воды и энергию Подземья. Тут был гномий причал — удобная прямоугольная плита, вдающаяся в реку.

"Как эта прямоугольность чужда красоте Подземья — где нет ни одного такого угла... С чего они взяли, что надо строить именно так? Примитивные коротышки".

Гномы в своё время спрямили русло, убрали валуны, чтобы их гружёные лодки могли беспрепятственно плыть вниз безо всяких погонщиков. Фельвэ улыбнулась: о гномах ей рассказывала лично мать при объездах пещеры, освобождённой от безглазых. А сестры в это время учились в храме Олот'Тал'исстры послушанию жриц. Обучение дома проходила каждая из них, и не было сомнений: храм впереди и у Фельвэ, но не сейчас, а когда она окончит школу магии мастера Дайтина. Фельвэ поехала вперёд, мысленно благодаря богиню за своё освобождение и сопутствующую удачу, и пообещала стойко вынести испытание, коли такое уготовано ей богиней.

Грибная пещера была впечатляюще высокой и разветвлённой: темные дыры, бугрящиеся грибами, зияли повсюду — и в стенах, и в потолке. Во тьме тонули леса сталактитов, причудливые друзы наростов, "бороды" и колонны, странные пористые "головы", грибные тела...

"Трудно было выкуривать отсюда безглазых, у которых лапы, как у наших легколазов — позволяют им карабкаться почти по потолкам. Но у них не было нашей магии и метких стрел".

А'Кати гордились тем, что у них были луки — благодаря древесине, добываемой с Наземья и навыкам работать с грибным волокном — в отличие от соседей, делавших стрелы из костей, зубов и шипов подземных созданий, а потому ограниченных в боеприпасах и видах оружия. Копья и глефы у этого Дома тоже были обычным делом.

Но Фельвэ знала, что безглазые людоящеры были очень опасными противниками. Их тела, бугристые, словно камни, не излучали тепло. В темноте зрение дроу не замечало их так, как теплокровных. А сами они, пусть были и без глаз, но как будто бы прекрасно всё видели. "Вместо зрения у них слух и нюх", — рассказывал хозяин Арагит. Но было и ещё что-то, что позволяло ящерам точно "видеть" неподвижные и абсолютно тихие предметы. Им не мешала даже магическая тьма, которую умеют создавать все дроу. Шары тьмы скорее мешали стрелкам видеть цель. Безглазые бесшумно и проворно лазили по стенам и сталагмитам с помощью своих длинных, гибких и длиннопалых лап, на телах их было единственное снаряжение — кожаные пояса, за которые вдоль спины затыкали короткие копья-дротики с отравленными грибным ядом наконечниками. Безглазые метко метали их из засады и погубили много дроу, прежде чем подданные молодой в те годы предводительницы Авиширр научились противостоять им. Арагит как-то поделился подробностью, что пояса безглазых в начале войны за Грибную пещеру нередко состояли из серой и тонкой кожи дроу. Но умения жриц и магов, применённые вовремя, позволяли сохранить жизни раненым и обнаруживать скрытых врагов. И вскоре, соблюдая исключительную осторожность, воины А'Кати стали теснить безглазых. В них полетели стрелы, сделанные из их же костей. А также разряды волшебных палочек, пламенные сгустки, камни, движимые силой магии. Кроме того, дроу научились "глушить" безглазых с помощью магического звука. Зачарованные ловушки ждали их возле грибных рощ и горячих источников, и отряды охотников с каждого рейда приносили Верховной Матери трофеи. Мясо людоящеров шло в пищу ящерам ездовым, да и дроу некоторые при дефиците питания не брезговали. Медленно, но верно племя безглазых было истреблено.

"Арагит лично застал те времена, — подумала Фельвэ. — Значит ему не менее двухсот лет."

Одинокая всадница ехала навстречу течению реки в самую плодородную часть Грибной пещеры — верховья множества тёплых минеральных ручьёв, средоточие всей здешней жизни. Здесь было гораздо теплее, чем в Сухих ходах — на обширной территории, пограничной с Куэ'Ларр. От тёплой мутноватой воды местами шёл пар, местами со дна поднимались пузыри, пахло минералами. Справа зашипело: из расщелины среди камней полетели брызги "проснувшегося" гейзера. Из воды торчали вершины жёлтых, зелёных и пурпурных донных наростов, скользкие плодовые тела грибов на изогнутых ножках, местами виднелись пятна подводного света от люминесцентных водорослей. Плеснуло.

Здесь водилась безглазая рыба, плоские черви-бурильщики, мелкие мошки и удивительные подземные стрекозы с бархатистыми крыльями идеально чёрного цвета. Одна из таких сейчас сидела на кончике длинного сталактита, и Фельвэ задрала голову, любуясь ею, и пощупала прядь своих волос. Задрала голову и ящерица, но всадница поторопила животное приказом "К-ша!", — не дожидаясь выстрела длинным языком.

Язык ящерицы представлял собой хватательный орган с тремя концами, мускулистыми, как щупальца. Фельвэ вспомнила, как это бывает, когда маленькая дроу приходит в загон к ящерам, а те оказываются чем-то недовольны, или просто испытывают лишнее любопытство. Липкая холодная мерзость, бьющая прямо в лицо, сбивает тебя с ног и тянет за голову куда-то в темноту, но вскоре отпускает, так как вес подростка дроу для языка великоват. Фэльвэ поёжилась и стиснула зубы от одних только воспоминаний; а тогда она закатила хозяину Арагиту такой скандал — пока он умывал её тёплой водой с ароматным мылом и уговаривал не бежать к матери с гневной жалобой. Помогла история про сестру Хризу, которой не раз доставалось подобным образом, пока она училась ездить верхом. Позже Фельвэ слышала от Хризы, что это — досадная обязанность, что истинной жрице вовсе необязательно куда-либо ездить самой: воины и слуги доставят к ней всё, что бы она ни захотела.

Но сейчас надо спешить и не отвлекаться. Скоро по другому берегу будут рыбные фермы дома, которые держала хозяйка Ша'лассра; в иных обстоятельствах Лларн'Квэссан не преминула бы заглянуть к ней.

Ша'лассра была, конечно, жрицей, у неё был свой маленький храм, и она искусно готовила ритуальные кушанья из домашних пауков к священным дням. Но не за пауков Фельвэ любила хозяйку. Ша'лассра была тёплой и мягкой, как воды реки, её речь так и лилась, когда она рассказывала Фельвэ обо всём, что знала в природе. Ша'лассра казалась хранительницей всей этой пещеры и её природных чудес, которых так много, что их невозможно знать все наперечёт. Но не находилось ничего такого, про что хозяйка не сумела бы рассказать.

Именно Ша'лассра была той женщиной, которая растила маленькую Фельвэ и выкармливала своим молоком, как принято у дроу — отдавать детей на воспитание. Притом у неё рождались свои дети, и получилось что-то вроде маленького Дома внутри большого, полностью лояльного Верховной матери. Когда ребенку исполнилось восемь и стало ясно, что маленькая дроу здорова и полноценна, Мать Авиширр торжественно объявила всему дому о своей третьей дочери. С благоговением растущая Фельвэ наблюдала, как хозяйка и Мать беседовали за столом, журча речами, обменивались лакомствами и без злобы обсуждали всех и вся, начиная с Уст'Хайлесс Ларсин. А Фельвэ слушала в оба уха, так как знала, что настанет время, и ей самой надо будет заботиться о воспитании детей и взаимоотношениях в семействе. Потом были наёмные учителя (первыми из которых стали родные сыновья Ша'лассры), хозяин Арагит, школа мастера Дайтина и Лучистый ход...

— А почему мы поклоняемся паукам? — спрашивала десятилетняя Фельвэ хозяйку Ша'лассру, разглядывая таковых через прутья решётки на шелковой ферме.

— Потому, что они вьют гнёзда, охотятся и отлично приспособлены к жизни во тьме, — мягко сказала взрослая дроу с аккуратно расчёсанными волосами жемчужно-серебристого цвета, в серо-лиловом костюме под цвет глаз, — и вообще, они во многом похожи на нас. Поэтому Богиня их выбрала. Понаблюдай за ними.

И маленькая дроу устремила золотые плошки-глаза в ячейки решетки, по ту сторону которых ворсистые создания с замысловатым серебряным рисунком на тёмных телах то сидели абсолютно неподвижно, то плели, шевеля задними лапками.

— Это адамантовые ткачи, — прошептала взрослая дроу, опускаясь на колено возле ребёнка, — видишь, какой у них рисунок: напоминающий жилы адамантита. Это гнездовый вид. Они строят себе дома и дороги из паутины. Они окружают свою пещеру чувствительными нитями, чтобы заметить как добычу, так и врагов. Их основная пища — летучие мыши и насекомые. Они откладывают яйца, но позволяют вылупиться только такому их количеству, на сколько особей хватит пищи в пещерах. И контролируют своё растущее потомство. Жить остаются лишь те, кто хорошо плетёт и чует добычу. И соблюдает это правило выживания.

По интригующей интонации речи — Ша'лассра была влюблена во всю эту природу Подземья. Фельвэ осознала это годами позже.

— А новые пещеры? Они завоёвывают новые?

— Да, если там есть пища. Но медленно. Ведь тогда им надо сплести новое гнездо на новом месте. Тебе нравится замок Матери? А моё гнёздышко?

— Очень, — заявила девочка, честно глядя на взрослую дроу, — замок величественен, а здесь красиво и уютно.

Ша'лассра очарованно улыбнулась:

— Наши жилища строились столетиями. Пауки справляются быстрее, но и их срок жизни настолько же меньше нашего. Вот, как они похожи на нас. И потому наша богиня выбрала их священными.

— А ты... — медленно начала девочка, решившись на новый вопрос, — ты тоже убиваешь лишних детей, которые у тебя родятся?

Такое серьёзное лицо бывает только у ребенка. Ша'лассра умильно прикрыла глаза и захихикала:

— Мы, дроу, всё же не совсем пауки. Мы не откладываем яйца, мы — живородящие. Поэтому заранее можем выбрать, сколько у нас будет детей. А лишних — просто не рожать.

Фельвэ призадумалась.

— Хитрые мы, — сделала вывод.

Ша'лассра снова засмеялась и встала, отряхнув струящуюся ткань костюма. Эта женщина была ниже ростом чем Мать Авиширр и не выглядела такой сильной; её черты и пропорции были "круглее", и она выглядела такой милой и вплоть до слабости мирной, однако Фельвэ не спешила обманываться. В её хозяйстве было всегда всё тихо, и Фельвэ наслаждалась этим, считая, что ей повезло. У других её сестёр были другие воспитательницы.

Воспоминания облегчали Фельвэ душу. Всё-таки была в её жизни и красота, и какой-то толк. Лёжа в норке под каменной плитой, Фельвэ потянулась, протестуя против стенки, мешающей вытянуть ноги, с силой упёрлась в эту стенку. Посыпался песок. Но пока что стенка была сильнее.

Вспомнила поступь гарцующего быстронога — двуногого ящера — под собой, свои искристые бирюзовые доспехи и лиловый плащ, в тон подсвеченной сиреневым стене при входе в пещеру, закрытую воротами, которую занимало поместье Ша'лассры. Стройную фигуру часового в окошке — одного из множества сыновей хозяйки — смотящего на неё неотрывно. И свой звонкий голос, разлетающийся под сводами:

— Эй, Кали'со, неужели ты не узнал меня?

— О, Лларн'Квэссан, это ты! Хозяйка приказала мне зорко следить, и убедиться, что это точно ты, а не грёзы мои наяву так прекрасны!

— Открывай давай, — весело упрекнула Фельвэ, заставляя ящера повернуть её другим боком и воздевая голову, украшенную родовой диадемой с одним рубином, — а не то я испарюсь, как туман, и буду считать, что ты проглядел меня!

— Не надо, прошу, проходи, дорогая Лларн'Квэссан! Я легко соглашусь стоять на страже все восемь циклов кольца, если посмотрю на тебя всего несколько ударов сердца!

— Ну спускайся же тогда со своей башни! — крикнула она уже из ворот, зная, что его вахта делает это невозможным. Но ведь его вахта не вечна, а её визит — не последний.

У лежащей в норке стало сразу так светло и печально на душе...

А тогда, проезжая по берегу, едва ли она отдавала себе отчёт о действительной сути случившегося и того, что предстоит. Всё происходило так стремительно, как приключения во сне, и чувство перемен, которых не избежать, приходило к ней постепенно, как возвращалась боль в разбитой пояснице, заглаженная чарами храмовой стражницы.

Заметив в туманном сумраке первую дровийскую плотину и частокол рыбной фермы, собранный из залитых цементом сталактитов, всадница свернула ближе к противоположной стене и прижалась к кущам грибов и причудливых мерцающих выростов, чтобы её подольше не замечали дозорные Ша'лассры, а лучше — не видели вовсе: не хотела она, чтобы хозяйка попала под удар деспотичной пятой жрицы.

И пока она была довольна собой — тем, что её оказалось не взять даже "кучей", и тем, как быстро она перехватила инициативу. Она показала себя лучше, чем можно было ожидать от "игрушки" верховной матери, как её охарактеризовали бы некоторые представители дома. С Лларн'Квэссан многие любезничали, но далеко не все были искренними; к ней было другое отношение, и она всю жизнь гадала, чего от этого ждать. Но сейчас её целью была мать, а опережение — главным козырем. Она выполняет судьбоносную для всего дома миссию в условиях, когда всё пошло не по плану, и вскоре найдёт мать, и расскажет ей о случившемся. А потом они вместе выступят против мятежников, сокрушат их, вернутся в дом, где будет торжественная молитва с принесением богине зачинщиц и самых ярых их приспешников, а затем долгий пир, на котором Мать непременно воздаст славу третьей дочери, действовавшей самостоятельно в сложных условиях, и к Фельвэ начнут относиться по заслугам... А ещё — Фельвэ хотела увидеть мать в бою, посмотреть, на что она по-настоящему способна, ибо воображение рисовало ей множество картин, как это могло бы выглядеть — самая грозная дроу дома А'Кати... Какие только заряды магии ни вылетали из её рук, круша, пронзая, рассекая, сжигая врагов, какие клинки да глефы ни выписывали сверкающие дуги... Фельвэ предвкушала, что однажды сама станет такой, почти ровня первой наследнице Ларсин, и её слово будет значимым в политике дома. Хризу, эту "типичную жрицу", по нежеланию ограничившую себе кругозор, она давно списала со счетов — капризная Хриза и в подмётки Матери не годится.

Вопреки обычаям дроу, Фельвэ обожала свою мать. Сколько раз хотела ей в этом признаться, но в мире дроу нельзя. Мать бы расстроилась от признаний дочери и постаралась бы искоренить её привязанность. Вместо этого Фельвэ выдерживала долгий взгляд алых глаз матери, ни слова не говорящей, но, казалось — всё понимающей. И на душе дочери становилось теплее и легче, и Фельвэ с упорством шла делать свои дела, и стойко выносила все трудности жизни и обхождение сестёр.

"Слабость? — подумала Фельвэ. — Да ладно! Всякий раз при любых трудностях ты в моей голове придавала мне сил!"

Верховная мать — свод мира для каждого в доме дроу; пример, ведущая сила и духовная опора. И Авиширр справлялась. Весь Дом боготворил её и боялся — кому что. А сёстры... И это слово тоже содержало какой-то священный смысл для Фельвэ. Вероятно, дело в наследовании правления домом за матерью. Сёстры были первыми, кто имел лучшие шансы и кого специально готовили к этому. На них большая ответственность, не справиться с которой означало гибель от руки следующей ступени. Это выглядело иронично, но каждая младшая сестра должна быть своего рода судьёй каждой старшей. Понятное дело, почему они смотрели на Фельвэ весьма критически.

По ту сторону реки тянулись ограды садков рыбной фермы, стояли привязанные лодки, тихо "гуляя" под действием течения. Здесь были благодатные места, в огороженных сетями заводях реки можно было купаться, не боясь мелкой плотоядной рыбёшки, выедающей кусочки из тела. Хриза как-то раз подкинула такую рыбёшку к Фельвэ в ванну, но та заметила вовремя...

Понятное дело, почему безглазые людоящеры так цепко держались за эту пещеру, и не собирались делиться её благами с дроу.

На берегу никого не было — суточный цикл заканчивался, и рыбаки отправились по домам. Тихая всадница миновала хозяйство Ша'лассры незамеченной.

В пещере было тихо, погони не предвиделось. Фельвэ стала узнавать патрульный маршрут, по которому Мать всегда обследовала Грибную пещеру. Множество ящериных лап счищали тут плесень с камней и не давали ей заново образоваться. Последние очаги сопротивления безглазых располагались совсем в верховьях — в нескольких ответвлениях выше Развилки, где Грибная река делится на Глубокую и Сухую. Вторая сворачивает и забирает выше, в обширные грибные леса, питаемые сотней паровых гейзеров. Если Мать поехала на инспекцию — то, скорее всего, туда.

"На Развилке будет ясно по следам", — решила Фельвэ и поторопила своего ящера.

Как-то раз перед отправкой в школу пятнадцатилетняя Фельвэ осмелилась спросить свою мать:

— А что с нами случается, если мы умираем?

— Богиня решает, брать нас к себе или нет, — тихо ответила Авиширр, моргнув своими алыми глазами. — У нас ещё есть немного времени — пойдём в собор.

И была витая лестница, галерея, купол собора, и вспыхнул огонь в большой чаше. Фельвэ уселась на место крайней жрицы лицом к огню. Освещение померкло, храм озарился золотым и алым светом, льющимся из тайных ниш. По кругу ходила грациозная фигура матери, идеальная даже для эльфийки, одетая в золотисто-перламутровое лёгкое сборное платье, прикрывающее тело так, чтобы не давать лишнего мужским взглядам и ничуть не стеснять движений. Гладкие молочно-белые волосы пышным потоком обливали её плечи. Она могла вызывать зависть, но у дочери вызывала восхищение. Она возжигала чаши на ножках поднесением рук и говорила тихим голосом:

"Смотри в огонь, смотри и внемли,

Стремись туда, вперёд, вникай...

Огонь ведет тебя сквозь землю,

Сквозь грань миров, в бесплотный край..."

Её заклинания бархатным звучанием вкрадывались в голову вместе с дурманящим ароматом благовония и погружали в транс, и Фельвэ неслась вниз и вниз, сквозь кольца огня, пока огонь не сменился картинками. Это были слои Бездны, бесчисленные и однообразные тёмные каменные равнины, по которым блуждали неясные тени, и ничего более. Затем фон несколько раз сменился — зеленое свечение, багровое, фиолетовое — и тёмно-синее пространство, как холодная комната для глаз дроу. И в ней было сияние, клетчатое, хаотическое — Фельвэ узнала бескрайнюю паутину, тянущуюся из ниоткуда — в никуда. На паутине висели светлые призрачные комочки.

"Души", — шепнула мать.

Среди комочков двигались многоногие тени;

"Пауки", — догадалась Фельвэ.

Пауки карабкались по бесконечным нитям, собирали и пеленали попавшиеся души, и уносили их. Фельвэ неслась над ними с впечатляющей скоростью, и вскоре показался участок, где под нитями висели коконы. Один из коконов лопнул и оттуда вылез маленький бледный паучок, совсем ещё призрачный и слабый.

"Только жрица в милости может заглядывать сюда, — пояснила мать. — Ежели это будет грешница или чужачка — она будет уничтожена прислужницами йоклол".

Понеслись дальше.

"А теперь смотри, что будет с грешниками, отвергнутыми Богиней! — издалека эхом долетел голос матери; пронзив оболочку паучьего мироздания, Фельвэ влетела в духоту и жар, едкая пыль забила горло, юная дроу начала корчиться и кашлять, но вскоре чувства притупились, и она поняла, что реагировать на здешние факторы не обязательно. Дышать здесь было нечем совсем, багровые тучи вокруг стали реже и внизу показалась пылающая земля. Огонь от горизонта до горизонта, жгущий глаза дроу, но это тоже можно было игнорировать. Среди раскалённых скал темнели багровые впадины, в которых кипели огненные озёра, как в нескончаемой кузнечной топке или храмовой жаровне. Странные фигуры изгибались у берега, у них были длинные угловатые руки и нелепые уродливые головы, отдалённо напоминающие гоблиньи. Фельвэ снизилась почти до самой земли.

"Не бойся, — с каким-то задором сказала мать. — Ты — будущая жрица, а это — демоны Нижних кругов. Отсюда ты сможешь выбрать любого из них — чтобы обрушить весь ужас, им порождаемый, на врагов твоих и твоей богини. Он будет разить, не щадя себя, в обмен на возможность хоть одним глазком взглянуть на твой мир. Наш мир".

Фельвэ оглянулась в поисках её, но не увидела.

"Я здесь, рядом, — отозвалась мать, — всегда позади тебя."

Длиннорукий уродец был ростом с четырёх дроу, а руки его сошли бы за строительные краны. При этом двигался он как-то резко и легко, словно не имел веса, соответствующего его размерам. Огромным ковшом своих скрюченных пальцев он выхватил из огненного болота призрачно-желтое четвероногое, дёргающееся и пищащее, разинул жуткую клыкастую пасть и отправил туда странное существо. Хлопком челюстей писк оборвался.

— А кто это такие, кого он ест? — спросила ошарашенная дочь дроу.

— Слабейшие души, их называют гривами. Души тех, кто не поклонялся Богине, или прогневил её настолько, что Паутина Ллот отвергла их. Теперь ты видела, что бывает с дроу после смерти. Полетели назад.

Фельвэ пришла в себя, открыла глаза, лёжа на полу; мать стояла над ней в свете пламени жаровни, в ожидании уперев руку в бок, и контуры её тела просвечивали сквозь тонкую ткань. Испытующая улыбка не сходила с лица, голова была немного склонена набок.

"Ну как тебе? " — спрашивал весь этот облик. Фельвэ мигом стряхнула головокружение, вскочила "по струнке" и вдохновенно изрекла:

— Благодарю тебя, Мать Авиширр, за эти знания.

Та улыбнулась благосклонно, словно богиня, и качнула головой в сторону двери:

— Идём. Тебе пора.

Только десять лет спустя, изучая планарные путешествия, Фельвэ смогла оценить, что провести необученного ребенка через саму Демоническую Паутину с таким комфортом — мастерство, не иначе.

Вот так, раз от разу, мать лично давала Фельвэ уроки, как устроен мир, как защищаться и жить в нём. Но такое внимание от вечно занятой матери было нечастым явлением — по пальцам пересчитать. И Фельвэ необычайно ценила его, и чувствовала себя какой-то избранной. Но, несомненно, Мать была одна для всех в Доме, она учила и первую дочь Ларсин, и, наверное, Хризу...

Дроу торопила свою ящерицу, петляющую по низкому каменистому левому берегу реки, виляя меж групп каменных грибов, перескакивая промоины, над которыми клубился пар, иногда шлёпая лапами по лужам. Справа высилась бугристая стена Грибной Пещеры, бороды мха на которой немного мерцали, с потолка свисали невообразимые леса сталактитов и моховые "хвосты", и с таких скоплений капала вода. Ящерица старалась сторониться капели и луж, поскольку это лишний шум и следы, а подземский хищник инстинктивно стремится быть незаметным. Но дроу пресекала все попытки выписывать петли командой "К-ша!" и шлепками по спине. Надо было спешить. В очередной низине дроу почувствовала, что её плащ промок от капель. Тут было туманно из-за пара, поступавшего из трещин. Под ногами обнаружились небольшие шарики на ножках, мерцающие малиновым светом. Ящерица замедлилась, выбрала путь и проскользнула дальше, не задев ни одного гриба кисло-лилового цвета. Дроу знала, что при касании "шарик" взрывается, распыляя вокруг жгучий яд. Потянуло мокрым теплом. Из трещины с шипением вырывалась парящая струйка, резко пахнуло серой. Река изгибом вдалась в берег, пришлось опять шлёпать по воде. Затем был подъём, и всадницу повело по карнизу, в незапамятные времена оставленному промывающей себе русло рекой. О том, как вода формирует Подземье, юной Лларн'Квэссан рассказывала сама Ша'лассра. Воздух стал прозрачнее; стало видно, как почти прямое русло уходит в туманную тёмную влажную даль, наполненную тысячей запахов воды, минералов и подземной растительности.

"К-ша!"

Впереди вырисовалась каменная арка над рекой: крутобокое живописно-хаотическое образование вымывного происхождения. Это был ориентир, обозначавший половину пути, и пещера здесь была совсем дикой: дозорные Ша'лассры поворачивали назад, едва завидев Арку. Основная дорога патрулей к верховьям шла по другому берегу, и всадница повернула ящерицу к Арке: путь вперёд только один. Нащупав лапами опору, ящерица полезла по почти отвесной стене, и дроу, приникая к ней, вцепилась в упряжь. На верхней точке Арки позволила себе остановиться, глядя на тихое течение вод и непривычно близкий потолок. Прозрачные капли отрывались от сталактита и улетали вниз, в реку. Мерцающие тяжи водорослей медленно извивались в чёрной воде, пористые "головы" выглядывали из её толщи. Живность в реке была хладнокровной, и зрение дроу не помогало увидеть её. Прервав затянувшееся созерцание, дроу велела ящерице спускаться. Другой берег был выше, суше и ровнее, капающие сталактиты наверху были сбиты, а ручейки направлены по стене и дальше меж камней. Плесень на камнях была счищена многократными прикосновениями ящериных ног. Тропа. Только по ней отряд Матери мог попасть в Верховья. Приглядевшись, Фельвэ нашла, что ходили тут не слишком давно.

"К-ша!"

Теперь только скорость бега легколаза определяет, когда вестница достигнет нужных мест. Дроу не смотрела по сторонам, постаралась расположиться в седле поудобнее, чтобы животное меньше уставало, и приложила ладони к его прохладной шершавой коже. Призвала энергию фаэрз'ресс и стала напитывать ею ящерицу, концентрируя мысли на беге, на тревоге, на опасности и важности цели впереди. Легколаз побежал бодрее, покачивая всадницу вправо-влево. Эта порода хорошо карабкается, но не самая быстрая. Для бега у А'Кати была другая порода ящеров — быстроноги, с длинными мускулистыми задними ногами.

Фельвэ считала ориентиры, определяя расстояние:

"Третий клык — острый камень... А, впрочем, Развилку невозможно пропустить".

И вот, впереди потолок раздался в стороны и вверх, образовав зал. Вправо по насыпи из валунов уходил подъём в округлое ответвление. Всадница во все глаза вглядывалась туда, немного замедлила ящера, добиваясь бесшумности хода. Тихо. Но кое-что бросилось в глаза: неясная кучка среди валунов на краю тропы.

Приблизившись, третья дочь Дома разглядела доспехи воина дроу. Лежащего на камнях лицом вниз в скрюченной позе. Её сердце захолонуло, забилось. Она дёрнула ящерицу за поводья вверх, задирая её голову. Слезать не нужно, чтобы заметить короткую костяную стрелу в боку мёртвого воина А'Кати. Рядом валялось метательное копьё. И больше никаких следов вокруг.

"Стрела была отравлена. Он мог получить её где-то раньше... Он бежал к дому... Или убегал от врага?.. А где его ящер?.. К-ша! К-ша!" — заторопилась дроу, зорко осматривая пещеру впереди тепловым зрением. Затем, заслышав шелест воды, притормозила, пощупала кинжал на поясе и вытянула руки по сторонам, чтобы ощутить силу Подземья в своих руках. Энергия пробежала тёплой дрожью и покалыванием по телу, запульсировала в кончиках пальцев, желая найти выход.

"Убийство представителей А'Кати карается смертью, — подумала Фельвэ, хмуро глядя вперёд. — Никому не сойдёт с рук попирать гордость Дома дроу. Так установила моя мать".

Третья дочь поймала себя на мысли, что нисколечко не боится; напротив, готова, стремится столкнуться с угрозой лично и устранить её. Какой-то такой должна быть будущая Мать Дома?

Но одного взгляда назад, на неестественно недвижное тело хватило, чтобы увидеть бытиё под другим углом:

"Я несу Матери слишком важную весть. О перевороте! Донести — любой ценой. Верховная Мать решит их судьбу. Несомненно, они своей ложью хотели заманить меня в собор, но их замысел провалился. Потому, что Богиня с нами!"

Комок смутных плохих предчувствий тяготил душу Фельвэ, охлаждая рассудок. Настороженная, она приблизилась к низкому неровному мосту. А'Кати навели его, ворочая сталактиты силой магии и укладывая рядом толстыми и тонкими концами поочерёдно; мост позволял пересечь реку, не замочив ящерам лапы. Река бежала между быков моста — череды каменных глыб — по каменистому перекату, создавая шумовой фон и сводя на нет возможности прислушиваться. На той стороне в стене был большой округлый проём, ведущий в нижнюю залу Сухой реки. Осыпь камней покрывала подъём. Никаких подозрительных следов. Скользнув на другой берег, всадница пустила ящерицу вверх по склону. По мере приближения заметила среди камней несколько деревянных стрел с чёрно-белым оперением Дома и адамантитовыми листиками-наконечниками. Неприятный, незнакомый, подозрительный запах вкрался в ноздри. Остановив ящерицу перед завершением подъёма, дроу сложила ладони и мысленно прочла заклинание "Отклик жизни". Медленно повела рукой, ставшей особо чувствительной, перед собой. Если недалеко впереди окажется кто-то живой, ладонь почувствует тепло, подсказав количество, размеры, положение существ. Холодно. Тихо. Только шелест воды позади. Вся напряжённая, дроу медленно и осторожно въехала наверх, в нижнюю залу Сухой реки.

Помещение было большим, высоким, с несколькими пещерами, на некоторой высоте от пола уходящими в подземную даль. Бугристые стены мерцали разводами тусклой плесени, почти не улучшающей видимость. Пол был неровным, каменистым. Ящерица под Фельвэ шла крадучись, неохотно, вся напряжённая, скованная страхом. То там, то здесь виднелись пятна, не являющиеся частью природы Подземья.

Холодные тела в тёмно-синих доспехах Гвардии Матери; убитые ящеры в адамантитовых намордниках и кольчужной защите. Повсюду. Десяток, два, по всей пещере. Выроненные глефы, луки, щиты, мечи, зажатые в мёртвых руках. Выпущенные и не нашедшие цели стрелы со сколотыми об камень наконечниками. Склизкие пятна крови на камнях и кровавые следы.

Пещерной эльфийке резко стало плохо, тошно, душно, она утратила чувство реальности. Она просто ехала вперёд по побоищу, пока не наткнулась на труп длинноногой ящерицы с узорчатым седлом, чудовищно раздавленный какой-то невероятной силой. Ивоительницу-дроу — рядом.

Cradle of Filth — Walpurgis Eve

Фельвэ зажмурила глаза во тьме своей норки и выгнулась, упираясь в стены до боли в мышцах, издала долгий стон, царапая песок ногтями рук. Она была не в состоянии вспоминать это.

Она слишком хорошо помнила тот немой визг — от перенапряжения её голос сорвался в бессильное сипение. Она не помнила, как покинула седло, но слишком хорошо помнила то падение на колени в кровавую грязь, в которой опознала мёртвую мать. Мать лежала лицом вниз, ужасным образом втоптанная между камней, в окровавленной, искорёженной броне из хитиновых чешуек с мифриловыми накладками в виде пятиконечных звёзд. Другой такой брони не было ни у кого. Её поножи и наручи с блестящими каймами на тёмно-синем фоне. Родные красивые узоры. И её волосы, когда-то тёплой молочной белизны, теперь в грязи... Это она. И её больше нет.

Дочь убитой дроу закрыла лицо руками, теряясь среди ошмётков неистовой битвы, кусков доспехов, выроненного оружия, возле мёртвой ящерицы с торчащими обломками рёбер. От этой жуткой смеси запахов остывшей, но ещё не высохшей крови, железа и чего-то ещё ей свело, стиснуло горло...

Что там случилось — она не могла себе представить по сей час. Не так-то просто одолеть высшую жрицу с лучшим боевым эскортом Дома. Разбитое окно ошеломлённого неверия выбросило Фельвэ прочь из всего того, что она знала о мире. А внутри всё так сжалось, будто каменная рука голема сдавила ей грудную клетку, и магия земли глубинных гномов обратила её сердце в камень. Пожалуй, она отдала бы все хорошие воспоминания в жизни, чтоб избавиться от этих.

Она стояла на коленях, низко склонившись, как на молитве — стояла и видела мёртвую мать сквозь нерезкость выступивших слёз, боясь протянуть руку, чтобы проверить, не обманывают ли глаза и обоняние. Боясь что-либо сказать или подумать. Остекленевшая, неспособная решать, что теперь делать. В тёмном углу памяти неподвижно стоял паучий жертвенный камень. Внезапное тепло в ладони заставило тьму вокруг прийти в движение: заклинание на руке ещё не иссякло; кто-то приближался. Могло и показаться. Но тело действовало само. Ибо та дроу, которая не верит тонким чувствам на уровне инстинкта, живет недолго и не оставляет потомства.

Взметнувшись, как бесшумная тень, на спину своей ездовой ящерице, дроу касаниями велела ей быстро скрыться за грядой камней и юркнуть в ближайшую пещеру, которая от входа развилки не просматривается. Этот ход сужался и уходил вверх, в лабиринты Сухой реки. Достигнув поворота, всадница схоронилась в расщелине за натёками, на которых гребнем топорщились бледные сталагмиты, и заставила животное лечь. Привстала, выглянула. Отсюда был вид на центр залы, место убийства Матери А'Кати. Там появились два всадника на двуногих беговых ящерах — быстроногах. Из кромешной темноты ответвления их было лучше видно: серо-синие доспехи, чёрные плащи: цвета внешней стражи, работающей вне пределов врат дома; луки возле сёдел. Остановились, не спешиваясь, перекинулись парой жестов, как будто не впечатлённые страшной находкой. Затем один показал что-то жестами кому-то позади, за углом. Фельвэ припомнила, что несколько быстрых всадников недавно вернулись домой с патрулирования Холодных копей и Глубинной тропы, по которой проходит граница с Куэ'Ларр.

"Погоня! — вспыхнул в голове красный огонёк. — Сколько наших предало Мать? Где сёстры?»

Беглая дочь сжала кулаки, глаза её сузились, по телу пробежали импульсы вызванной силы. А на место гибели отряда прибывали новые всадники на быстроногах, вот их уже шестеро, восемь, озираются, у некоторых луки в руках... Пульсация силы в пальцах беглянки перешла в нервную дрожь. Она пригнулась и позволила своей ящерице бежать прочь, по крутому подъёму в резко сужающийся лаз.

Редакция 211023

После подъёма узкая пещера сделала резкий изгиб и начался настоящий подземский рельеф. Округлые выступы, поперечные трещины, пол, местами уходящий в узкие, глубокие воронки, в любую из которых не приведи богиня провалиться, сменялись лесами сталагмитов, натёчными каскадами, крутыми стенками, перегибами, острыми, почти как лезвие гигантского ножа. Ящерица ползла, стелилась, изгибалась во всех направлениях, подтягивалась, цепляясь гибкими пальцами, перескакивала трещины, а дроу прижималась к её спине. Это были лабиринты Сухой реки, пещеры, когда-то созданные и ныне покинутые водой. Когда-то безглазые цеплялись здесь за каждую пядь, но дроу извели их терпеливым измором.

Ремешки седла держали всадницу за бёдра и голени, а ремень с петлями, охватывающий тело животного, позволял взяться обеими руками. В некоторых местах между хаосом выступов пола и потолка было вообще не пролезть, и приходилось поворачивать назад, доверяя выбор пути чуткому четвероногому жителю Подземья.

Беговые ящеры тут не пройдут. Их сложение и длинные ноги просто исключают это. Хозяин Арагит говорил, что они вообще родом не из Подземья, а были завезены из каких-то каменных лабиринтов там, наверху. Здесь они живут лишь в неволе, в отличие от прирученных дроу исконно местных легколазов. Впрочем, дроу переловили их, и дикими они почти нигде не встречаются.

Суть перемен в жизни настигала третью дочь постепенно и бессловесно. Образ погони, всеобщая враждебность и отсутствие защитницы меняли всё настолько, что невозможно сразу осознать... Сводило челюсти, глаза застилало горькими слезами, капающими на шершавую чешую животного, но дроу душила всхлипы и пригибалась в седле, стремясь во тьму.

"Ох, мать... Неужели ты провинилась тем, что не заколола меня на паучьем алтаре? Лучше бы ты... сделала это тогда, сразу... Или ты... Чем-то другим вызвала её гнев?..»

Когда-то маленькая Фельвэ спросила свою мать:

— В соборе ты сказала, что всегда знала о нашей победе над безглазыми и Куэ'Ларр. Откуда ты знала?

Мать довольно улыбнулась в ответ:

— О, тогда, ещё очень давно, мне сказала Богиня.

— А что у тебя родимся мы с сёстрами, ты знала?

— Конечно.

— А что я буду такой? — Фельвэ собрала в руку свои чёрные волосы и показала матери. Та усмехнулась, глядя на дочь свысока:

— Я не задавала Богине вопросов о таких мелочах. И впредь не стану. Ты — здоровая, полноценная дроу — как и подобает моей дочери. А почему тебя волнует это, дитя моё?

На красивом лице взрослой дроу отобразилось слегка удивлённое ожидание.

— Ну, потому, что говорят, что я... — Фельвэ замешкалась, подбирая слова.

— А-а... — понимающе протянула мать, вскидывая брови, изогнутые на краешках, — это зависть — есть такое у нас, дроу. Говорят они так — от зависти. Они очень хотят занять твоё место. Но не занимают. Потому, что ты — лучше. Ты — в большей милости у Ллот — и ты получаешь власть над миром. Души тех дроу сжирает злоба, но их разговоры пусты, как падение капель воды, когда ты в милости богини.

— А что значит — быть в милости?..

— А то и значит, — гордо улыбнулась Мать Авиширр, — что бы ты ни задумала — ты просто делаешь — и у тебя получается!

Сияющие алые глаза были красноречивым подтверждением словам. Дитя опустило взор, получив ответ. Но собственное стремление доходить до конца заставило снова взглянуть на мать:

— Но... я пыталась делать многие вещи и... у меня не всё получалось... Значит, я не...

— Я же тебе говорила, — перебила мать со снисходительной мягкостью, — что у каждой дроу свои взаимоотношения с богиней. Благосклонность надо заслужить или получить в дар — и у каждой это бывает по-своему. Есть те, кто никогда её не заслужит и погибнет зря. А есть те, кто вершит славные дела в ореоле силы. Воля богини также неуловима, как предчувствие будущего. В том и состоит искусство жрицы — как прорицание: уловить веяние воли, формирующей будущее и самой поверить в него. Тогда твоя богиня услышит тебя и сделает так, как ты веришь. Ты будешь учиться этому после того, как достаточно познаешь этот мир и свои способности.

Суммируя в голове все сведения, Фельвэ приходила в тупик.

"Как так получилось, Мать, что ты не видела своей смерти? А верила ли ты в неё?! И неужели ты теперь станешь такой же гривой? Отвергнутой душой?.. Нет, — убеждала себя Фельвэ, — она отправилась к Ллот. Ллот не уступит её тем длиннолапым. Мать станет одним из маленьких призрачных паучков, украшающих её бесконечную сеть...

Фельвэ чувствовала себя ничтожной и сейчас, лёжа в песчаном гроте, вырытом наземником. Ладони зажимали глаза, и из-под них струилась нескончаемая влага. Всхлипнув, дроу потянула к себе горлышко бурдюка — пополнить запасы слёз в организме...

"Мать — паучком. Какое неравноценное превращение. Как живая и мёртвая. Матери больше нет. Кончился дом А'Кати. Ларсин не такая, как мать. Ни ей, ни пятой жрице никогда не стать такой же".

Мысли метались:

"Повернуть назад? Искать сестёр? Но где? Они должны были быть дома или с матерью... Почему они — невесть где? Почему Ларсин не защищала мать? Или она сама решила начать править домом, а пятую жрицу — использовала?

Фельвэ захлебнулась своими мыслями вперемешку со слезами:

"Нет вам веры! Пр-роклятые сёстры!"

К её боли добавилось безнадёжное желание узнать правду.

"Нет, не верится мне... Не верится, что всё так просто!.."

Всхлип. Устав гадать, дроу висела на спине у ящерицы и теряла слёзы, словно кровь, и терпела это существование, не имея иного выбора. Ужас и скорбь поселились в ней жгучим и давящим чувством пониже груди — где сходятся нижние рёбра, и стали методично плести себе гнездо. А ящерица продолжала идти по пещерам, деловито и умело маневрируя. Всадница, измучившись неудобным положением, подняла мокрое лицо, утирая его ладонью.

"Я — проклятие для дома. Я уйду прочь, я исчезну..."

Безутешно рыдая, она направила ящерицу в нужный проход и сгруппировалась в седле, готовясь к преодолению почти отвесного склона. Сейчас она просто не думала о том, где станет жить, что есть и тому подобном; она бежала, лишь бы подальше, под страхом перед пятой жрицей и сёстрами. Если пятая сумела погубить сестёр или стакнуться с ними в убийстве Матери — то одна брошенная богиней недоучка для них — не помеха. Теперь воинство А'Кати, как обычно, стремясь заслужить одобрение новой Матери, обшарит всё Подземье, чтобы поймать и приволочь к ней Фельвэ для жертвоприношения. Одинокая дроу, просто не желая умирать, направила свою ящерицу через густой и непролазный лес сталагмитов, сквозь водяной туман и пар, сквозь потоки капель, туда, где отовсюду лило, и казалось, что своды плачут вместе с ней... Но она знала, что сводам нет дела, и не собиралась с ними делиться своей бедой — только своей и ничьей больше. Её промочило до нитки, но она, не обращая внимания, стремилась сквозь мглу туда, где искать её будет так же сложно, как рыбёшку в мутной воде.

Через некоторое время в пути слёзы подсохли; раздражённые щёки щипало, и казалось, что от такого потока на них должны были остаться пещерные натёки. Всадница прошлась по лицу рукой. Натёков не обнаружила.

Узкий косой ход вывел в залу, подсвеченную вечно сияющими жёлтыми шариками на ножках, облепившими края натёчных выростов. Пол тут был неровный, с наклоном в сторону глубокой расщелины слева, а воздух — влажным и душным. Фельвэ знала от Арагита про пещеры, в которых из толщи камня бьют ядовитые испарения, и знала признаки, как их определить. В таких пещерах обычно бывало темно, и наросты на стенах — другие. А тут была чаша-озерцо с причудливо изгибающимися берегами, из которой вытекал ручеёк и терялся в расщелине. Фельвэ выехала за угол слева и увидела другое озерцо, чуть выше, и дальше — целый каскад перетекающих друг в друга чаш по всей широкой пещере. Причудливо изогнутые натёчные перегородки разделяли эти чаши. Оттенки коричневого, охристого, жёлтого, белого чередовались в породах пещеры, густой рыжий налёт покрывал кромки воды. Дальше была зала, потолок которой подпирала естественная колонна, а за ней раскинулась большая чаша, вода в которой казалась неровной — то ли от падения капель... Это была самая верхняя чаша каскада. Оглядев всю пещеру, усеянную железными желтовиками — так назывались здешние полупрозрачные грибы, дроу не заметила никакой опасности и затаила дыхание, любуясь красотой, подсвеченной жёлтым светом. Свет преломлялся в тихой воде, поблёскивал на мокрой породе, искрились какие-то вкрапления, где-то тихо и мелодично журчало... Расстегнув ремешки, всадница спешилась, погладила верную ящерицу по шее и прошептала:

"Аш-шу. Шшу-ра".

Это значило "жди меня" и "покормись". И сама присела к краю озерца, ощущая на спине неприятно облепляющий мокрый плащ. Сложила лодочкой руки, опустила в приятную тёплую воду. Поднесла к лицу, пробуя минеральную воду на вкус. С удовольствием напилась, умыла лицо, краем глаза заметила, как ящерица срывает пастью желтовики, и их свет гаснет в её глотке. Вспомнила маленьких ящериных детенышей у хозяина Арагита, накормленных споросветом: как они лежат и отдыхают со светящимся брюхом, так как их шкура ещё тонкая и просвечивается.

Фельвэ на цыпочках прошла по перегородке между чаш, глядя в мутноватую воду. Мельчайшие пузырьки насыщали её, покрывали стенки. В середине большой чаши пузырилось, узоры пузырей разбегались по глади воды. Это было одним из истоков Грибной реки. Дроу развлекала себя хождением по бровкам между чаш и рассматриванием естественных узоров. Здесь было такое приятное место... Но вспомнив, что следы приведут сюда охотников Дома, она пробежала по бровке обратно в сторону ящерицы, которая уже оборвала все желтовики с одной из стен, "погасив" её. Дроу издала чмокающий звук, словно громкий поцелуй, призывая животное. То обернулось, но с места не сдвинулось. Дроу насторожилась, угадав направление по положению головы ящерицы, смотрящей одним глазом на неё, вторым — на источник тревоги там, в том конце пещеры, куда убегала вода. Мигом обернув себя магическим коконом "гашения тепла", Фельвэ украдкой двинулась к ящерице, желая скорее уехать прочь. Что-то тихо заскреблось. Дроу и ящерица наблюдали. Что-то небольшое и вытянутое шевельнулось, проползло по стене и скрылось в щели.

"Грибоядная многоножка?

Не сводя глаз с тревожного угла, всадница тихо забралась в седло, соединила пряжки и погладила животное по шее. Еле слышным шёпотом:

— К-ша.

И только сейчас, в этом отдалённом подземном оазисе, Фельвэ задалась вопросом: что за сила погубила отряд Гвардии Матери, причинив такие ужасные повреждения? Посмотреть другие тела Фельвэ не удосужилась, но это не оружие бойцов. Магия? Но кто? И чем, каким эффектом? Магией можно сжечь, изломать, ударить о стену или выпить жизнь, и многие другие заклинания почти не оставляют следов... А тут — будто обвал, только нет упавших камней. Или какой-то великан, огромный тролль топтался по Матери А'Кати? Ближайшие дома Куэ'Ларр и Тил'инт не держали никого крупнее огра, а таковой явно мал для этого. Только сейчас Фельвэ осознала, что, кроме погони, где-то во тьме этих пещер рыщет то неведомое чудище. Душа снова упала в пятки. Преследуемая тревогой дроу направила ящерицу в более узкий ход, начинающийся под самым потолком.

"Та тварь должна быть крупной, — решила она, — а тут слишком тесно. Едва ли она сможет преследовать меня — если только это не меняющий форму демон... Мог ли какой-нибудь Принц Бездны напасть на Мать?.. Но тогда, если он ещё в нашем плане, и погоня может напороться на него! Впрочем, это лишь если предательница с ним не заодно..."

В смятенных гаданиях Фельвэ кусала губы, стремясь дальше и дальше, за пределы верховий Сухой реки... Дальше от них, дальше от дома.

Она знала, куда идти. Она с рождения отлично запоминала картинки и пейзажи, форму натёков, узоры мерцающих мхов и конфигурацию помещений. Путь, по которому она устремилась, она сама в прошлом году разведала. Кроме неё, его знали лишь несколько следопытов дома, и сейчас они, вероятно, погибли с отрядом Матери. Путь долгий, но вполне под силу за один переход — для той, у кого достаточно решимости. Лишь бы нигде не заплутать...

О том, что она собиралась сделать, не знал никто в Подземье... Ну, может быть, только сама Ллот. Но Ллот, видно, стало плевать на А'Кати, столько лет верно служивших ей — из-за одной маленькой дроу с почему-то чёрными волосами, не сделавшей, по сути, ничего особенного?

Треснувшая реальность, обрушенный мир. Мир народа дроу, злой и вероломный, показавший своё лицо. Мир, который Фельвэ стремилась понять, но, похоже, безуспешно. Мир, в котором нельзя ни ценить, ни радоваться. Мир, который теперь воспринимается иначе. В нём погас последний лучик света. И теперь этот мир не имеет значения — целый мир, которому Фельвэ молчаливо присудила самый высший приговор, какой только может обычный житель вынести миру.

Отреклась от него.

И Фельвэ А'Кати направила ящерицу вперёд и вверх, туда, где, по слухам, Ллот нет. Чтобы не возвращаться.

Пещеры стали суше, холоднее и темнее. Мокрая дроу зябко ёжилась в седле. Ящерица устала и ползла медленно, неохотно одолевая подъёмы. Никакой живности по пути не встречалось. Впрочем, здесь, в ходах, слишком отдалённых и непримечательных для того, чтобы дать им название, никто не жил. Вода покинула их много тысяч лет назад. Тут тихо веяло парами и запахами Подземья, обычными для носа Фельвэ. Но она чувствовала здешний сухой, необитаемый холод. Слабенькие пятнышки подземских мхов робко сияли на неровностях потолка, питаясь, наверное, парами из воздуха. Ящеры не любили такие места, и Фельвэ приходилось "упрашивать" животное настойчивыми прикосновениями. Ехать пришлось долго, много было подъёмов, много поворотов. Стало совсем темно, глаза дроу различали лишь монотонные неровные стены. Справа обнаружились древние гномьи выработки: характерная тёсаная прямоугольность. Неприятно пахло копотью. Гномы сжигали здесь что-то для обогрева, дым уходил выше по ходам. Тонкий нюх дроу раздражал этот резкий чужеродный запах. Уже близко.

Усталая ящерица едва переставляла ноги. Усталая дроу сотворила тусклый шарик белого света и послала перед собой, сгорбилась в седле, глядя на пол пещеры, пока не заметила налёт желтовато-белой пыли. Тогда она задрала голову кверху, высматривая нужную форму потолка. Затем увидела воронковидное устье хода вертикально вверх. Слезла с ящерицы, призвала силу магии и вознеслась под потолок. Подсветила: стрелка вверх, нацарапанная её рукой на сталактите. Радость затрепетала в душе, но быстро угасла, сменившись печалью; световой шарик рассеялся. Фельвэ спустилась к ящерице, погладила её по шее и прильнула к питомцу Арагита, крепко обнимая животное. Пусть едва ли оно поймёт и оценит...

— Я никогда вас не забуду... Мой родной мир... Мой дом... Дом моей... Матери...

Дроу громко всхлипнула и разрыдалась. Мокрой рукой погладив животное, прошептала команду:

"Шу-ру-зу-ш-ши..."

"Возвращайся в гнездо". И, решительно прерывая мучение прощания, воспарила над полом и понеслась вверх — в неровную каменную воронку, длинный узкий ход. Набегающим воздухом заложило уши, захолодило, смахнуло слёзы, затрепыхало волосами. Стенка неслась перед самым носом — коснись рукой и получишь ссадину. Зацепиться тут не за что, в случае чего... Дроу летела вверх, на магию одну надеясь. В затылке появилось ломящее ощущение — магическая усталость. Стали подрагивать пальцы, "поток" колебаться, но это вопрос жизни... Сил должно хватить с запасом — Фельвэ проверяла тогда, когда нашла этот ход. Держась силой воли, она старалась выровнять своё дыхание, расслабить нервно напряжённые мышцы и удерживать зазор до стенок. Проход медленно сузился до предела, почти касаясь тела летящей вверх чародейки, наросло сопротивление воздуха и шум в ушах... И стало плавно расширяться. Сердце стучалось, начало покалывало пальцы, щекотать всё тело, словно под эластичное, но плотное платье насыпали песка... Противное чувство.

"Да что ж он всё не кончается? Я поднимаюсь настолько медленнее?"

Она помнила бодрую эйфорию своего первого взлёта и гордость тем, что из А'Кати она — лучшая по умению парить в Подземье. Лица сопровождающих стражей из Гвардии Матери тогда были полны беспокойства, и они так обрадовались возвращению Лларн'Квэссан, и с таким интересом слушали её рассказ об этом ходе, а она себя чувствовала так прекрасно, по-геройски... Наконец, ход расширился, раздался, забугрился неровностями, склонился в одну сторону и заставил отклониться от вертикали. Ощущение "отдачи" — соответствие напряжения воли и скорости полёта изменилось — скорость стала снижаться. Предчувствуя опасность внезапного падения, Фельвэ пролетела вперёд и приземлилась на четвереньки в щелеподобное каменное русло древнего водотока, наклонное под изрядным углом. Слишком резко: больно ободрала себе ладони и коленки, зацепилась за край трещины, чтоб не заскользить вниз. Испуганно припала к холодному камню всем подрагивающим телом, сжала зубы, подтянулась, и, вставив мыски в трещину, распластавшись на камне, закрыла глаза, чтобы полежать так немного, успокоиться. Открыла глаза.

"Как тут круто. Помнится, тогда здесь уже был виден свет от Огненного Стража Наземья... Но сейчас темно".

Поймала пальцами амулет на своей груди, меняющий цвет с ходом времени: в конце цикла с лилового на синий, в начале с золотого на алый — равномерно по кругу: различила красновато-золотистый. Темнота была не полной.

"Там сейчас ночь, — сообразила дроу, — время, когда оно спит; а у нас сейчас начало нового цикла. Как удачно!

Когда-то давно маленькая Фельвэ спросила Ша'лассру о Наземье. Та думала перед ответом дольше, чем обычно.

— Это проклятый мир, выжженный огнём, — ответ был тихим и прохладным, — и ни дроу, ни пауки, ни ящеры там не живут. Там живут лишь наземники, рабы своих богов, которые щадят их в обмен за службу и души.

Фельвэ приподняла брови:

— Что, и грибы там не растут?

Ша'лассра задумчиво поджала губы.

— Там растут странные зелёные грибы, но... я их видела лишь на рисунках...

— А... какие у них боги?

— Это жестокие огненные боги, страшнее демонов. Они ненавидят нас и научили ненавидеть тамошних жителей, — тон хозяйки, как-то затихшие движения и потемневший, опустившийся лиловый взгляд сообщали то, что не могли передать слова.

Фельвэ была озадачена.

— Но зачем? Почему?.. Что случилось?

— Не знаю, Лларн'Квэссан. Согласно слухам, обрывкам легенд, мы, дроу, когда-то жили наверху. Тогда там не было жгучего огня, было множество таких вот рек, как наша, и много разных грибов. Но однажды пришли те боги. Они прокляли нашу богиню и загнали в пещеры вместе с нами. Я не знаю, почему. Однако тут им нас не достать. С тех пор минуло много тысяч лет — как наш народ живёт в пещерах и копит силы. Когда-нибудь, может быть, лучшие из лучших выйдут на битву богов за владение всеми мирами. Высшие жрицы знают об этом больше меня.

Ша'лассра умолкла. Фельвэ потрясённо смотрела на неё.

— А... наземники... — девочка захотела прервать такую хмурую паузу, — это вон те желтокожие рабы на твоей ферме?

— Это rivvil — да, это они. Вместо наземных богов теперь трудятся на нас, — слабо улыбнулась женщина. — И, по-моему, им тут лучше, чем в огне Наземья.

Фельвэ выглянула в окно, наблюдая за несколькими прямыми и высокими фигурами на дворе, развешивающими на сушку длинные тяжи водорослей. Ша'лассра не брала чёрных гномов или зеленокожих (гоблинов и орков) из-за их вредного нрава, и на её обширных пещерных плантациях всегда царил полусонный покой. Тут работали дроу и эти самые риввил, то есть люди.

— Лучше? Ты их не бьёшь плетью?

Хозяйка покачала головой с лёгкой улыбкой:

— Я научилась обеспечивать покорность без этого, управляя лишь их желаниями, — она подняла руку, пошевелила аккуратными чистыми пальцами с лиловыми ногтями, и вокруг них замерцали сиреневые волшебные пылинки. — Здоровый и опытный раб лучше работает.

— Ты такая бережливая, — восхищённо похвалила хозяйку принцесса.

Следующей о Наземье Фельвэ спросила свою мать, застав её за трапезой во дворце Дома, в уютном закутке за декоративной перегородкой из молочно-кремового стекла. Она ведь высшая жрица и никогда не говорит слов "не знаю".

— Расскажи, — попросила девочка, подсаживаясь рядом. Мать забыла о еде и посмотрела куда-то прямо вдаль впереди себя.

— Это огромный и опасный мир под властью враждебных нам богов, — зазвучал её прохладный голос. — Они подавляют наши силы и сжигают любого дроу, который задержится там. Первым делом сгорают глаза, потом кожа... Есть лишь короткое время, когда наземные боги спят, огненного шара нет наверху, и мы можем использовать его, например, чтобы добыть что-либо оттуда.

— А ты сама бывала в Наземье?

Фельвэ заворожённо смотрела на мать; тихий голос той добавлял таинственности рассказу:

— Я бывала на охотах вначале подъёма нашего Дома.

— А ты видела шар огня?

— Я видела его приближение. Я всегда успевала увести отряд под землю до того, как он поднимется и узрит нас. Иначе нас ждала бы смерть.

— А как же наземники? Почему их шар не убивает?

Мать опёрлась локтями на стол, сцепила пальцы в замок и, взглянув на дочь, продолжила:

— У нас считается, что это страж враждебных богов, поставленный, когда они захватили Наземье, чтобы убивать любое из здешних существ, которое рискнёт выбраться. Рабов своих он не трогает. Но когда страж спит, в том мире воцаряется первозданная тьма. Почти как у нас тут. Это называется "ночь", — мать посмотрела на дочь искоса с какой-то неоднозначностью, и, уловив эти блики смысла, Фельвэ покивала, и мать чуть потянула в стороны уголки губ.

"Наши познания весьма ограничены, — посылала ей мать между строк, — и далеко не всё мы испробовали".

— Но что всё-таки случилось тогда... Давно, когда пришли те боги? Ша'лассра говорила про войну богов...

Вместо ответа Мать Авиширр доела маринованные водоросли и встала, оправила красивый костюм из переливающегося чёрного шёлка в узорах паутины, с застёжками из наземского янтаря и искристо-зелёным платком нездешней ткани, заколотым брошью вокруг пояса. Тиара с кристаллом в форме двойного наконечника стрелы горела золотыми гранями над её лбом. Эта дроу взглянула на свою дочь сверху вниз:

— Долгая история. Ллот защитила нас. Придёт время — узнаешь.

Надев маску деловитой решимости, она развернулась и пошла прочь по подсвеченному коридору, сопровождаемая колышущимися белыми волосами и шёлком, словно грациозная летящая тень. У неё было мало времени на общение даже с дочерьми. Фельвэ как вчера помнила эту сцену и многие подобные.

Как-то раз Хриза, учившаяся в храме-школе Олот'тал'исстры вместе с Ларсин, болтала про большую войну богов в древности, в которой народ илитиири был вытеснен некими предателями дартиири, которые являются прямой их противоположностью, начиная с цвета кожи. Сестра мигом уловила интерес Фельвэ и пыталась этим её соблазнять, требуя за это какую-то цену; но Фельвэ не клюнула. Вместо храма-школы она попала в школу магии к мастеру Дайтину. И ничего нового он не смог ей сказать.

Всю свою жизнь Фельвэ с любопытством изучала всё, что могла, и однажды увидела, как с охоты в Ночи Наверху везут добычу и рабов-наземников. Она прямо-таки доняла сопровождающих вопросами, и после этого заявилась в темницу. Долго разглядывала десяток невольников, приставая с расспросами к надсмотрщикам. Тут и узнала, что самыми полезными являются крепкие на вид наземные гномы в виду их жизнестойкости. После некоторой выдержки их учат расхожим словам языка дроу и хозяева раскупают их отсюда.

"А в хозяйстве Ша'Лассры не было гномов, — подметила Фельвэ, — её магия не работает на них?

Все эти люди, полурослики и гномы, сидящие за решёткой, были лишёнными всего своего и выглядели отчаявшимися. Они не понимали язык дроу, сжимаясь в ужасе, когда она входила, и разговаривать с ними не получалось. Один наглухо молчал, другой невнятно бормотал, наверное, молитвы своим богам, женщина непрерывно плакала... Фельвэ чувствовала, что они здесь не такие, как на своей родине, вопреки представлениям дроу. Порой тюремщики просто мучили свежепойманных ради потехи, слушая, как они стонут и кричат, и сравнивали эти звуки, несмотря на приказ Матери Авиширр "не портить добычу". Запытанные, они не годились уже ни на что. Дроу поговаривали, что у этих короткоживущих существ "не столь высокие чувства, сколь у дроу", они проще переносят страдание и им "ничего не будет"; однако, эти "примитивные" существа оказались хрупки, они быстро заболевали и умирали, и требовалось ловить новых.

Гораздо интереснее и толковее оказалось изучать их вещи. Попадались письма и рисунки, которые везли кому-то наземные путешественники. Изучая каждый трофейный подсумок, вещицу или безделицу, Фельвэ показывала их пленникам и порой добивалась от них пары слов. Заинтригованные надсмотрщики угрозами и поощрениями помогали склонить их к общению. Рабы-наземники казались Фельвэ упрощёнными, куцыми пародиями на дроу.

Третья дочь действовала по своему: разговаривала мирно, угощала пайком вне очереди и даже пару раз снимала с пленных цепи, чтобы снизить их враждебность и расположить к диалогу. Но как-то раз большой раб-человек бросился на неё и свернул бы ей шею, если бы не погиб на месте от мечей стражи; перепуганную Лларн'Квэссан выпроводили из темницы. Вытянув несколько скудных фраз, Фельвэ снова садилась за трофейные письма, книги и карты, сопоставляя услышанное с увиденным. Она показывала тексты рабам, уже служившим у хозяев, за награду, и требовала читать, и таким образом запоминала наземничий язык, составляя собственный словарь. В последние годы она говорила с ними довольно уверенно, и некоторые рабы пытались узнать о своей участи, торговаться и даже запугивать, но что она могла им ответить? Мать, заметив это, дала ей задание вызнать как можно больше про Наземье. Опять же, не портя рабочую силу. И охотники получили приказ нести вниз книги, картины и всё тому подобное.

В течение нескольких лет третья принцесса говорила с пленными наземниками обо всём на земле и о богах, рисовала карту Наземья и в корне поменяла своё мнение о том мире. Но так и не узнала ничего нового о древнем конфликте богов и дроу. Зато выяснила, что некоторые из наземников никогда не верили в богов. Они утверждали, что не просят богов ни о чём, а просто живут. И пауки там живут, и ящерицы, но только другие. А "зеленые грибы" называются особым словом на наземском языке. Собрав свои откровения, Фельвэ отправилась к матери. Выслушав, Мать Авиширр деловито покивала и велела дочери помочь жрицам готовить храм Ллот к службе. Как четвёртая жрица, Фельвэ приняла участие в очередной церемонии с пением молитв и благовониями. В конце действа жрицы начали посвящать новых воинов дома согласно обычаю... Разумеется, каждая участница понимала последствия этого посвящения, ибо у А'Кати не принято губить в себе плод. Мать удалилась в свои покои. Недоумевая от такого нежданного церемониала и удивляясь появлению каких-то новых воинов, Фельвэ взяла быстронога и эскорт, и направилась прямиком к Ша'лассре. Та выслушала вдохновенный доклад с задумчивым видом и казалась удивлённой, но ничего не ответила. Зато предложила поучаствовать в ужине, и было подано священное блюдо из пауков. Были приглашены её сыновья, и за столом шла увлечённая беседа, но сама хозяйка отчего-то была молчалива.

Вскоре после этого Фельвэ получила жрицу-наставницу, которая принесла ей книги из самого храма Олот'тал'исстры для углублённого изучения религии собственного народа. Какая ирония была — увидеть эту жрицу в числе готовящих жертвоприношение принцессы.

Проникнутая ощущениями из воспоминаний, дроу стала карабкаться вверх по тесной щели, цепляясь за рёбра, вставляя мыски мягких сапог в малейшие трещины. Теперь полученные знания питали её последнюю надежду, и впереди ждал другой мир, о котором она кое-что знала. Целый новый мир, полный местных жителей и диковинных созданий в их естественной обстановке. В котором есть время возможностей под названием ночь, разные вкусные штуки, и, говорят, он бескрайне огромен... Ясное дело, Фельвэ будет по-дровийски осторожна, да и магия ей в помощь...

Пробираясь по узкой пещерной пропасти наверх, Фельвэ поняла, что устала. Повисла на одной из каменных плит, держась за её угол скреплёнными в "замок"руками и положив на них подбородок. Что-то тонкое, ветвистое перед носом привлекло её внимание, заставило приглядеться. Дроу засветила свою ладошку. Нечто нежно-зелёное, бледное, похожее на искусно витую проволочку, колебалось в незаметном потоке воздуха перед её взглядом. Целый кустик.

"Какие странные лишайники"... Дроу высвободила руку и потрогала тоненькие, едва лишь осязаемые листочки. Понюхала. Ничего. Подняла глаза кверху. И полезла дальше. Интуитивное чутьё подсказало ей поставить ногу рядом, не наступая на маленький кустик.

Снова призвала магию, напрягая волю, но сейчас смогла лишь едва оторваться от скалы. Стиснув до скрипа зубы, пропарила шагов десять, перелетев, однако, через неприятный отвесный выступ, и снова опустилась в каменное русло.

"Да что со мной, демоны побери? — дроу от досады стукнула по скале кулаком. Решив, что это от переутомления, ещё немного полежала на холодной скале и продолжила своё терпеливое восхождение.

Становилось положе, потолок опускался ближе. Тонкие кустики травы попадались чаще. Белый песок устилал впадины. Песок был холодным и сухим. Дроу быстрее двинулась к цели, невзирая на разодранные коленки.

"Вот-вот..."

Сузилось так, что пришлось ползти на животе, не жалея одеяния Лларн'Квэссан. Впрочем, дроу старались конструировать одежду так, чтобы она не стесняла движений. Фельвэ аккуратно и упорно пробиралась по узкой наклонной щели, и, поднимая взгляд вперёд, видела слабый таинственный свет. Светящиеся точечки на тихо сияющем тёмно-фиолетовом фоне. Наконец, руки схватились за край.

Дроу замерла в щели, чувствуя этот свет, почти осязая, как он падает ей на голову, будто бы просвечивая волосы. Душа её затрепетала.

"Охотники дома, мужчины, выходят под этот свет, и ничего... И жрицы, сопровождающие группу. Я уж точно не хуже!"

И волевым рывком выбралась из расщелины в скале, спрыгнув на каменистую осыпь, и сбежала по ней вниз, оправляя на себе дровийский плащ. Внутренняя его сторона была серой, а внешняя — цвета нездешней тьмы. Камни и песок под ногами было отлично видно, лучше, чем в пещерах с мерцающей растительностью. Было свежо и прохладно. Подняла голову, охватывая взором картину ясного ночного небосвода над собой.

Hans Zimmer — Time

У смотрящей вверх дроу закружилась голова, её повело, она мелкими шажками ступала вперёд по рассыпчатому, мягкому песку и едва не падала. Ощущение неконтролируемого движения куда-то в сторону — мерцающая бездна манила и тянула, сбивая с толку. Фельвэ смотрела в неё, задрав голову, во все глаза. Неподвижные точечки света на тёмном фоне, разбросанные хаотически, были разного размера, разной яркости, некоторые как будто бы мерцали, завораживая чувствительную к свету дроу. Они даже имели разный цвет... Большинство были одиночными, но попадались и россыпи, скопления — совсем маленьких, едва заметных звёздочек. Внизу встречались пещеры, свод которых был так высок, что мерцающие лишайники на нём пестрели подобными пятнышками, порой слагая живописные узоры. Но этот свод выглядел иначе: прозрачным и невообразимо далёким, наполненным каким-то нездешним светом, как будто всё это только мерещится.

"Может, отсюда видно другой план?"

Говорили, такие ощущения захлёстывали и других дроу, когда они выбирались в Ночь Наверху, и им приходилось некоторое время привыкать. Именно поэтому на охоту брали только самых невозмутимых и смелых.

Фельвэ остановилась, расставила ноги попрочнее, пытаясь оценить свои необычные чувства. Её всё ещё тянуло, чудная иллюзия падения была не сильной, но совсем не уходила.

"Вот откуда миф о том, что вышедший на поверхность будет бесконечно падать в бездну, ту, что наверху"...

Воздух был холодным, дышалось необычайно легко, и это дурманило. Пещерная эльфийка забралась на горку, на косую грань валуна, и устремила взгляд на горизонт. Белая равнина плавными волнами уходила вдаль и соприкасалась с небом. Глазам было так непривычно: в Подземье не увидишь такой дали. Не было даже легенд про это... Что будет, если дойти туда? Немного постояв, понимая, что не может уразуметь эти вещи сразу, она пошла вперёд. Ей всё равно было, в какую сторону. Но точно: надо идти прямо, в одном направлении. Чтобы найти наземников раньше, чем погоня найдёт её, и успеть затеряться здесь, наверху.

Некоторое время она шла, сопротивляясь странным ощущениям, но вскоре это ослабло и сошло на нет. Она отдалилась от трещины под скальным пластом, откуда выползла, настолько, что полуразрушенная скала, торчащая из песка, казалась теперь небольшим бугорком, теряющимся в волнистом пейзаже. Запомнив направление, пошла дальше. Ступать было мягко, ноги вязли в песке. Немного пробирало холодом. Посмотрела на амулет времени: красный с лиловым оттенком.

"Посмотрим, когда взойдёт этот огненный шар, который наземники именуют Солнцем... Мне это надо пережить. Наземники, из плоти и крови, живут под ним и путешествуют днём, а не ночью. Они носят одежду и головные уборы, не такие, как у нас, но чем-то похожие", — думала дроу, снимая пивафви. Своим острым кинжалом она отрезала от низа полосу, которой она рассчитывала защитить свои глаза. Волосы Фельвэ, достаточно пышные, закрывали её макушку, шею и плечи, да и плащ будет сверху. Переодев его серой стороной наружу, тёмная эльфийка деловито зашагала дальше.

Она помнила по рассказам охотников, что, если отойти от пещер, можно найти наземничью дорогу — натоптанную полосу земли, которая соединяет их поселения. Далеко ли поселения — она не знала, но наземники-то добираются. Она собиралась найти наземников, их воду и пищу, заговорить на их языке, предложить в обмен свои самоцветы и магию, и принять новые правила жизни, с которыми она знакомилась по их письмам и книгам. Какая-то шальная вера в свой способ придавала ей решимости...

Дроу замечала, как постепенно становится светлее. Краем глаза видела, что небо позади начинает таинственно разгораться, синеть, светлеть, переходя в розовый над неровной поверхностью края земли. Остановилась, глядя туда. Кажется, ничего не меняется.

"Вот как, Огненный Страж Наземья? Со спины заходишь?" — ухмыльнулась она, и пошла дальше, подбодрив себя дерзкой насмешкой и ощутив мелкую дрожь, промчавшуюся по мышцам. Как ни хорохорься, а сила, скрывающаяся там, за краем земли, была очевидна; и все дроу знают, что нет положения хуже, чем когда ты во власти противника. Фельвэ намотала ткань на голову и надвинула капюшон так, чтобы видеть только горизонт. Одним наклоном головы она сможет скрыть глаза от яркого света. Обернулась, выпрямила спину, сжала кулаки:

"Ну же, — сказала вслух, — давай, выходи! Я вижу тебя! Я не боюсь — теперь мои глаза не сгорят!"

Заметила, как собственный голос дрогнул... Некоторое время понаблюдала за горящим краем неба над чёрным краем земли; вспомнила по рассказам охотников, что рассвет всегда начинался с одной и той же стороны от пещеры, и в какую сторону они ходили в поисках дорог наземников. Пошла дальше, оставив зарево позади правее. На ходу вытянула руку, чтобы создать вокруг себя шар тьмы — и получила какую-то эфемерную тень, которая тут же рассеялась. Вторая попытка вообще без результата. Озадаченная дроу напрягла волю и попыталась воспарить, и совсем ничего не произошло. Тогда она остановилась и подхватила рукой горсть песка, и прошептала магическое слово, целясь в неё пальцами другой руки. Ни одной песчинки от этих усилий не сдвинулось. Дроу сбросила песок и проследила его падение, в лёгкой панике приходя к выводу, что ни магия, ни природная сила, доступная всем дроу, не действует в царстве огненных богов.

"Их магия рассеивает нашу, конечно..."

Постояла недолго, с немалой тревогой осознавая новую действительность.

"Но я знаю: Страж уйдёт спать, как тычячи раз уходил, и наступит тьма. Наша стихия. И тогда посмотрим".

Стало ощутимо светлее. Фельвэ шла дальше, краем зрения следя за голубеющим краем неба, за огненным светом, подпалившим край холмов и начинающим навязчиво бросаться в глаза. Слабо тянуло свежим холодящим воздухом, мир вокруг был так спокоен и тих; клонило в сон; дроу сладко зевнула и продолжила идти. Она разглядывала желтовато-палевый с блестящими вкраплениями песок, в который погружались мыски её сапог; идти было непривычно мягко и ровно. Дроу шла к волнистой границе земли, почти уверенная, что там, за перегибом, будет что-то другое, наверняка раскроется спрятанный от дроу наземничий мир.

Рассветало так медленно, но было заметно: свет копится там, за тёмной кромкой далёких бугров, таится, готовит удар. Звёзды выцвели над светлеющей пустыней, стали исчезать. Наверху обнаружилось несколько серых размазанных пятнышек, напоминающих нечаянные штрихи кистью художника. Вдруг два из них плавно расцветились рыже-золотым, засияли. Дроу замерла, задрав голову и любуясь. Постояла, ничего не менялось; пошла; вдруг третье пятнышко неуловимо перекрасилось в рыжий.

"Что это такое? Какие-то предвестники? Глашатаи Огненного Стража?"

Мелкая дрожь закралась в грудь подземной жительницы. Было завораживающе тихо. Из-за горизонта широко разлилось розовато-оранжевое зарево, затопляя синеву и намекая о мощи поднимающейся силы Наземья. Охотники Дома всегда бежали от огня небес обратно в свой ход под землю. Но юная Лларн'Квэссан, дочь своей матери, остановилась, прищурилась, готовая встретить силу первой среди своих.

"Я сделаю это, или погибну — а что мне ещё остаётся?"

Напряжением подавила дрожь в ногах, поправила полосу ткани на лбу. Стало совсем светло, светлее даже, чем в соборе Дома во время самой неистовой молитвы, бугры горизонта охватило пламя исполинской жаровни. Фельвэ сощурилась, пытаясь разглядеть место появления огненного шара на небе. И в глаза ударило, словно копьём пронзив зрение. Дроу ахнула, зажмурилась, склонилась, надвинула повязку и капюшон, прижимая всё это рукой. Размытые цветные пятна затопили тьму закрытых глаз, ползая в поле зрения. Дроу помотала головой в попытке избавиться от них. Выглянув чуть, скривилась от яркости и подумала, что действительно ослепнет здесь, как и говорят слухи. Повернулась к солнцу спиной, чувствуя себя уязвимой, как на прицеле. Но решила сопротивляться; снова попробовала сотворить шар тьмы. Даже ни тени.

"Ну, ещё бы... Но наземники же остаются невремимыми, даже те, которые клянутся, что не верят в своих богов", — выглядывая между прижатых пальцев, дроу увидела, что всё вокруг будто бы горит, и смотреть вообще невозможно. Но тепло, нагревающее ткань плаща, было приятным и своевременным после холода ночи, оно успокаивало дрожь в ногах напуганной дроу. Анализируя странные, противоречивые впечатления, она прикинула направление — свет и тепло должны быть в спину и справа — повернулась и продолжила путь, пока ещё не понимая, как будет общаться с наземниками в таком виде.

"А сами-то они как?.. Ничего, оно зайдёт, и настанет моё время. А пока надо идти, и, глядишь, найду что-нибудь, где можно спрятаться."

Тепло, приходящее в спину, усиливалось, настойчиво грело сквозь одежду. Света вокруг становилось всё больше и больше. Беглянка не подозревала, что дойдёт до такого: каждая попытка выглянуть даже сквозь малейшую щель между век ослепляла, оставляя резь и пятна в глазах, и тупую боль в голове. Яркий свет — действительно страшное средство против тёмных эльфов. Нахлобучив плащ себе на голову словно мешок, Фельвэ шла и шла вслепую прочь от света — лишь бы только в одну сторону. Она чувствовала жжение кожей сквозь одежду и так могла определять направление. Тепла стало слишком много — дроу вспотела. Она знала, что в землях наземников бывают и скалы, и большие зелёные грибы, под которыми можно укрыться. Она надеялась — что-нибудь да встретится, хотя знала, что идти наудачу — слабое решение. Шар нагревал песок, становилось так горячо, что начинало обжигать ноги. Стопы вязли в песке, идти было тяжело. Сверху гибельный свет, снизу невыносимый жар — дроу оказалась словно бы в жаровне у жриц. Никуда не спрятаться, земли не коснуться, в щель не забиться — кругом огромная равнина сухого и вязкого мучения. Дроу обливалась по́том, во рту пересохло. И никаких наземников, ни их дорог, ни зелёных грибов, вокруг ничего такого, что могло бы намекать на спасение. Только боль в глазах, пятна от каждой попытки выглянуть одним глазком хоть на мгновение, и неизвестность. Надежды таяли вместе с силами. Фельвэ сокрушалась о своей глупости и никчёмности, о вызове, который она в сердцах бросила силе богов, слишком мало зная о мире Наземья. "Наземников здесь нет!.. Здесь нет ничего... Никто здесь не ходит. Лишь только я, проклятая дроу-недоучка! Матери дроу жили и умирали в Подземье, жили и умирали их дочери, и сыновья — во тьме у Ллот, и не пытались этого менять. А я... Меня за это медленно сожжёт жаровня наземных богов. Ssussun pholor dos!" — так звучит дровийское проклятье-пожелание: "Свет на тебя!"

Весь мир сузился до тени под тканой полосой, а время измерялось пределом сил: ведь попытка остановиться карала болью от раскалённого песка. При очередной попытке передохнуть она в голос вдохнула от жжения — словно наступила в горячие угли, и, оступаясь, поспешила дальше. Губы засохли, и Фельвэ постанывала с каждым выдохом, стараясь идти в таком темпе, чтобы было менее больно, но при этом помедленнее уставать. Неспособная оглядеться, не знала она, на что теперь и рассчитывать.

Это был мир, который Ллот грозилась завоевать руками своих почитателей.

"Но едва ли сделает это скоро, — с ядовитой насмешкой подумала дроу. — Этот мир принадлежит большой и жестокой другой силе. Быть может, более жестокой, чем Ллот".

Плавно вверх и вниз, по волнам песков плелась она от огненного шара прочь, хотя висел он теперь прямо над головой — его жжение прямо в темя ясно давало это понять. Идти вниз было чуть легче, и песок был не столь раскалённым. В очередной раз глянув из-под плаща одним глазом в ослепительный свет, она увидела какие-то вертикальные линии.

"Неужто наземники!?.." — вслух выдохнула она, готовая броситься им в ноги и отдаться в рабство. Свернула в их сторону. Навострила уши. Не поскрипывает ли тетива? Сейчас она приняла бы и удар стрелы как избавление.

Было тихо. Высокое большое нечто нависло над ней. Рука коснулась неведомой поверхности и почувствовала... Сухое, твёрдое, шероховатое, горячее. Неподвижное. Фельвэ стала щупать и нашла, что это большой стоячий камень, разогретый солнечным огнём. Обходя по кругу, нащупала самую менее обжигающую сторону. Здесь за камень можно было держаться и отдыхать, если бы не песок, который так жёг ноги. Топчась на месте, она раскидывала мысками песок и почувствовала, что так "можно жить". Тогда Фельвэ нагнулась и стала копать, ладонями откидывая горячий песок и приплясывая от боли. В ямке песок был просто тёплым... Дроу копала, копала, пока не выбилась из сил совсем, вспотевшая и полусваренная в собственном поту, как рыбёшка пиримо к знатному столу... Наконец, забилась комочком в свою ямку, закуталась плащом, руками под капюшоном прикрывая от жара голову, и стала отдыхать. Иссохший рот и дыхательное горло резало жаждой, глотку забило чем-то вязким. Она слизнула пот с локтя, но это оставило лишь отвратительный солёный привкус. Здесь жарко, но хотя бы можно терпеть. Дождаться бы ночи, ведь эта штука когда-нибудь да уберётся за край земли...

Теперь у Фельвэ было время, чтобы снова всё обдумать.

"Этот песок может тянуться бесконечно долго, и воды здесь нет. Это дровийский ад, тот, который наверху, и теперь я ни за что не найду пути обратно в Подземье... Да и что мне делать, если найду? Там тоже не на каждом шагу есть еда и вода. Я умру от жажды всё равно... Я отрезала себя здесь, совершив свою главную ошибку".

Тёмная эльфийка сидела и устало мирилась с тем, что догорают последние часы её жизни. Мать, сёстры — всё это крутилось перед мысленным взором. Во тьме капюшона посмотрела на амулет времени суток: сине-лиловый цвет, у дроу сейчас "ночь". Может быть, до темноты Фельвэ доживет и ещё раз увидит звёзды.

"А потом, мать, я объединюсь с тобой в тенетах Ллот, приду туда к тебе другим паучком!"

Горячее подкатило к глазам, и сжавшийся у камня тёмный комочек содрогнулся в тихих рыданиях без слёз, зажимая горячее лицо пыльными ладонями.

"О, Мать, что же мы наделали?.. Мы же погибли!.. А ведь жили так уверенно и достойно, так много было амбиций и интереса к жизни... Не понимаю. О, Ллот, не понимаю!.."

Фельвэ поморщилась, сжимая зубы, затем снова посмотрела на каплевидный кристалл, отстегнула его от цепочки и зачем-то взяла в рот. Как будто из камушка можно высосать воды? Или поторопить таким образом ночь?

И ещё долго Фельвэ думала, где же нужно было свернуть, как поступить иначе, чтобы свой род уберечь? Постараться найти сестёр раньше, чем погоня настигнет её? Остаться в Доме, постараться прикончить жриц и мятежников с помощью магии? Принести их в жертву Ллот и взять власть на себя? Хватило бы сил? Едва ли. Но лучше умереть в бою за Дом, чем здесь, без шанса. Тягучие мысли сменились пришедшей на ум молитвой Ллот о силе и терпении, которую дроу мысленно твердила просто так. Ведь Ллот отвернулась от неё. И от Матери А'Кати...

Фельвэ поняла, что мечта об изучении мира сгубила её.

"Я должна... Должна была остаться там. Заманить погоню в пещеры, взять языка и выяснить, кто это. Пытать его, понять, чьи это силы. И что произошло. Затем скрыться. Искать. Следить. В Лучистом Ходе есть немного еды... Если сёстры мертвы, то... А если живы?.. А если это они убили мать?.. А пятая жрица избавлялась от меня по их указке... Но их много, они все старше! Меня всё равно распяли бы на камне!"

У Фельвэ закололо в груди. Она страшно и безотчётно боялась смерти от ритуального кинжала в сердце — как и положено дроу.

"И конечно, они непременно захотят меня помучить!.. Я ничего не смогла бы сделать! Только прятаться вечно! Пока не сойду с ума или меня не убьют!"

И дроу бессильно сидела, чувствуя, как две густые слезы всё же выделяются из глаз и медленно сползают по щекам. Попыталась поймать одну из них языком.

Жар огненного шара стал чуть слабее. Это помощь Ллот? Или это иссушенная кожа отмирает и больше не чувствует его? Фельвэ почёсывала своё горячее плечо и пыталась отстранить от него раскалённую ткань плаща. Через щёлочку заметила, что тень от камня сползла вбок и увеличилась. Дроу пришлось перебраться правее, ещё покопать. На новом месте она прилегла на выкопанный песок, который попрохладнее, по прежнему гоняя брошь во рту.

Время шло, жечь стало меньше. Песок стало можно стерпеть. Серый комочек вылез из ямки, огляделся из-под плаща слипающимися щёлочками глаз. Нечёткое зрение показало ему несколько стоячих камней, словно огромные пальцы торчащих из песка. Дроу шла от солнца, а теперь размытая ветром цепочка следов приходила оттуда, где солнца не было. Огненный шар зашёл с другой стороны, словно стараясь выжечь прячущихся по щелям и за камнями. Идти теперь надо было против его лучей. Ориентируясь на приход жара, Фельвэ упрямо продолжила свой путь, так как решила действовать, даже находясь в аду. Меланхолично проговаривая молитвы Ллот и случайно пришедшие на ум строки дровийских песен, зацикливаясь на них до полубреда, она шла ещё долго-долго, иногда садилась отдохнуть, иногда падала, пока совсем не выбилась из сил. Под конец огромные тени других стоячих камней заслонили её от потока света, и, добравшись в вожделенную тень ближайшего, она ткнулась коленками в тёплый песок и упала ничком у его подножия.

Кругом было светло, сухо и однообразно. Дроу лежала под камнем и наслаждалась темнотой закрытых глаз. Песок хрустел на зубах. Покрытые корками губы рвало на части. Засохший язык мало что чувствовал. Она не сомневалась, что впереди ждёт только смерть. Тёмный полёт в тенета Ллот, туда же, куда попала её мать. И они снова встретятся. Но что скажет мать, увидев Фельвэ там? Мать огорчится, пожалуй, сильнее, чем когда-либо в жизни Фельвэ. Возможно, проклянёт её. Фельвэ испугалась.

"А... вдруг я вообще не попаду в Паутину Ллот? Вдруг я стану отвергнутой душой, и меня сожрёт долговязый демон, такой, как тот, в том путешествии с матерью? Я испущу последний крик в его огненных челюстях, а мать никогда не увидит меня, даже в виде паучка?!"

Отчаяние захлестнуло дроу, она замерла, лишённая сил, да так и лежала, меланхолично твердя вывод:

"Мне нельзя умирать здесь, нельзя, никак нельзя, нет, нет, нет!"

Умоляя бессердечное пространство, она смотрела на две приближающиеся фигуры обожжёнными глазами, словно заплывшими плёнкой загустевших слёз, ещё не понимая, что это настоящие наземники.

Inon Zur — Elves At The Mercy Of Man

Редакция 150524

Дроу, попавшая в беду, никогда не сигналит об этом. Наоборот, старается скрыть свои потери, спрятаться и молча восстановить свою постоянную готовность. Наземник, в чьей власти оказалась жизнь Фельвэ, сделал ей укрытие и велел спрятаться, и эта идея была самой правильной из возможных. Но звёзды... Повинуясь порыву горького протеста, дроу выглянула через вход, выставила наружу голову. Темно, прохладно. Во все глаза вгляделась в небо. Но вместо свода чудесных огоньков была тёмная расплывчатость, аморфная, в пятнах, словно тело жуткой йоклол — демонической прислужницы Ллот, затянувшей собой полмира. С краю висело размытое желтоватое пятно того призрачного подобия дневного Стража, которое тут называют луна... Пещерная эльфийка зря напрягала и тёрла свои глаза: ничего не менялось, никак не убрать эту пелену... Но хуже того, собственная тёплая рука исчезала во тьме; дроу больше не видит тепла. Жизненно необходимая возможность — прекрасное зрение подземного эльфа — была потеряна. Хватаясь за своё лицо, дроу со стоном выдохнула, в отчаянии стиснула зубы и опустила голову. Зарыла пальцы в свои прохладные волосы, немного успокоилась и решила идти до конца.

Магия в Ночи Наверху. Охотники Дома использовали её, пока темно. И Фельвэ сейчас попыталась вызвать в себе нужные чувства. И поразилась странному ощущению: будто она забыла, как концентрировать волю, как ощущается энергия земли, подвластная дроу, откуда всё это брать... Или даже не знала никогда? Это было что-то вроде внутренней пустоты, как будто во сне отсекли невидимую, но важную часть души. Некоторое время она лежала и слушала эту пустоту, и никак не могла поверить... Но магии нет, как будто это была выдумка, и не было её никогда. Воспоминания предательски затуманились, отделяя текущий момент от учёбы в Магической школе Мастера Дайтина, недавешних полётов под сводами и ощущений собственной силы. В бессильной злости дроу стиснула кулаки и с размаха стукнула по песку, затем впилась ногтями себе в голову, опираясь на локти. На зов горя пришла влага, наполнившая больные глаза. Крупные, тяжёлые слёзы дроу упали в сухой наземский песок. Опалённая солнцем тёмная эльфийка сползла обратно в норку, зарылась в свой портящийся плащ и безудержно расплакалась, сознавая свою жизнь лишённой всякого смысла. Здесь и сейчас не было других дроу, способных осудить её за плач, а раньше в её жизни не было таких поводов плакать.

Пока дроу изливала душу через свои испорченные глаза, перед мысленным взором предстало лицо наземника, которого она рассмотрела лишь в общих чертах: бледно-желтоватая кожа лица, короткие, как у простолюдина дроу, курчавые волосы — но цвета наоборот, какого-то тускло серого; светлая мешковатая одежда... Он показался ей вытянутым, стройным молодым гномом без бороды, и, может быть, даже чем-то напоминал бледных наземных эльфов darthiiri, исконных противников дроу, которых Фельвэ видела на картинках в священных книгах из храма Олот'тал'исстры, где рассказывалось, как они служат древним божественным врагам Ллот. И голос его был вовсе не гномьим гортанным — а более высоким, мягким и... успокаивающим? Это был человек, распространённый наземный вид. Сквозь слёзы дроу почувствовала желание дожить до утра, чтобы снова увидеть его, или скорее — услышать его голос. С этими мыслями не заметила, как заснула.

Утро выдалось бодрым, невзирая на краткий сон. По крику петухов Кервин быстро поднялся и стал собираться в путь к своей подопечной в земляном укрытии. Посёлок просыпался. Дежурный стражник на площади долбил в гундосый гонг, оповещая рабочий люд. На постоялом дворе стал нарастать приглушённый шум. Из рабочих в этом посёлке были разве что тележные и сбруйные мастера для караванов, портные, кожевники, конюхи да гончарная артель, отправлявшая по утрам людей на глиняные раскопки. Кервин повязал свою куфию — полосу ткани, которая, будучи намотанной на голову, защищала от дневной жары, а вместо балахона взял свой старый серый плащ. Его снаряжение было слишком скудным для двоих, а потому стоило наведаться в местный торговый ряд; но сперва — в заведение, которое здесь именовали "корчма".

В корчме было людно но тихо, все стремились быстро поесть и использовать рассветное время для работы. У хозяина было некоторое количество снадобий от распространённых проблем, будь то мозоли, солнечные ожоги или последствия подпорченной пищи.

После обычного завтрака грубой дешёвой кашей Кервин набрал понемногу мучных лепёшек, сушёной рыбы, козьего сыра, хрустящих сушёных водорослей и душистых пряных сухарей на масле. Также тут была жареная саранча и мясо змей, которое так любят коренные степняки; поколебавшись, Кервин решил, что не в этот раз. Он понятия не имел, чем питаются дроу. Зато, вспомнив про её ноги, купил глиняную баночку лечебной мази.

— Что, пир решил уштроить? — спросил его хозяин, почти беззубый мужчина в возрасте, с усмешкой считая монеты. — Праждник штоль какой у тебя?

— Да нет, — юноша постарался говорить обыденно, — провиант запасаю. Вдруг удастся отчалить отсюда поскорее? Однообразно тут и бестолково.

— Да куда ш ты беж каравана-то отщалишь? — заухмылялся хозяин. — Одноображно, жато надёшно.

— А вдруг кто нежданный мимо пойдёт? — пожал плечами Кервин, — или к странникам пустыни прибьюсь...

— Штранникам? — изобразил удивление корчмарь, — ешли бы, да вот они пашшазыров не берут...

Не продолжая этот разговор, Кервин собрал закупленное в мешок и вышел из корчмы.

Прикинув свои финансы, пусть и возросшие за счёт здешнего заработка, Кервин понял участь рубиновой серёжки. Нежданную спутницу надо снарядить (а сперва подлечить) и запастись провиантом — а цены здесь были довольно "кусачие".

"Старшой", как его тут по-простому именовали, не проявил к вылазкам Кервина какого-либо интереса, наверно, занятый своими делами. Никто сборам не мешал, и юноша вовремя пустился в новый, на этот раз столь будоражащий патруль. Он вернулся мыслями к дроу. Вчера она была ослабшей и дружелюбной, но как поведет себя через пару дней, когда наберётся сил? Кервин решил, что рискнёт, и, конечно, будет осторожен. Конечно, в случае чего можно привести туда главного егеря — и пусть решают, что с ней делать... Нет, варианты их выбора ему решительно не нравились. Там ждало необычное существо, которому вчера очень повезло — повстречать Кервина. Кервин верил в удачу, дар богини Тиморы, и не мог, не хотел поступать иначе.

Было ясно, задувало с запада, и Кервин держался своего обычного маршрута, ничем себя не выдавая. До тех пор, пока "на траверзе" — как выражались бы моряки, не забелели полоски Лежачих камней. Вчерашние следы почти совсем изгладило, и новых не появилось. Внимательно глядя, Кервин проехал сперва мимо камней и не обнаружил следов по другую их сторону. Возле укрытия тоже не было следов. Он соскочил с мула и приблизился к прикрытому от глаз песчаной кучей тёмному входу в искусственный грот.

— Фельвэ?

Тишина. Только ветер тихо веет песок. Юноша присел возле входа.

— Фельвэ?..

Он стал на четвереньки, сунул голову внутрь. Там было прохладно, присутствовал странный запах. Глаза попривыкли к темноте, после чего удалось рассмотреть бесформенную кучу тёмной ткани, занимающую всё тесное пространство. В куче обнаружилось женское лицо, по большей части прикрытое тканью. Край аккуратного лба, немного загнутая полоска брови, линия сомкнутых ресниц, уголок безмятежно сжатых тёмных губ. Дроу спала калачиком, поджав ноги, закутанная наполовину в его балахон, наполовину в свой плащ. Ткань плаща казалась рассохшейся, она топорщилась огрубевшими складками, рассыпалась шелушками, словно превращяясь в хлопья золы. Кервин подивился такому свойству. Через прорваную дырку выглядывали пальцы серокожей ноги с корочками крови под ногтями.

"Спит — значит, всё в порядке".

Недолго поглядев на "спящую красавицу" (и улыбнувшись этой своей мысли), он осторожно выбрался прочь.

Он осознал, чего не учёл вчера: для ночёвки в земле у неё недостаточно тёплых вещей; да и нечего больше дать было. А ночь тут весьма контрастна с днём. Нечего дать было и сейчас; впрочем, скоро пески и воздух снова будут обжигающими. Человек вздохнул, отвязал мешочек с припасами и осторожно положил возле ноги дроу. Всё, кроме мази: надо же сперва объяснить, как ей пользоваться, а то вдруг за еду примет? Затем своей лопаткой нагрёб перед входом кучу песка побольше, чтобы тёмное пятно норы не привлекало взглядов издалека, отошёл, оглядел пустыню под набирающим силу жаром нового дня. Забрался в седло. Нечего патрульному слишком долго задерживаться в одной точке; надо успеть обойти утренний маршрут до пекла.

"Ну вот. Она здесь. И никто за ней не явился: ни всадники тёмных эльфов, ни сила нечистая..."

Все вчерашние опасения Кервина осыпались, как брошенный на ветер песок. А решение выбраться отсюда с ней вместе обретало смысл и силу. Кервин ехал дальше по маршруту и горел одним лишь желанием: завершить круг, вернуться и сделать всё как следует. Он купит ей шкуру ещё более тёплую, чем та, на которой спит сам.

Фельвэ открыла глаза, и в них ударила размытая бледнота. Холод сковывал тело, её руки и ноги замёрзли до онемения. Смежив веки, дроу пошевелилась и ощутила боль в пояснице, сразу напомнившую о чарах храмовой стражницы и её судьбе. О судьбе матери. Судьбе Дома. И вчерашней встрече. Холодок боязни угнездился в груди. Всё тело ломило и тянуло. Хотелось пить, рот словно был смазан клеем. Поджав ноги плотнее к себе, дроу дотянулась руками до холодных стоп и обхватила их такими же холодными пальцами, сухими и грубыми. Ноги болели, под пальцами ощущались струпья запекшихся ссадин от сапог из ящеровой кожи, которые скукожились от вчерашнего жара. Дроу сильнее прижала к себе свои ноги и стала тереть их, пытаясь этими усилиями согреться хоть чуть, но холодный песок под боком вытягивал из тела всё тепло.

Снаружи шелестел ветер. В воздухе чувствовалась песчаная пыль. Белый свет лился в укрытие через вход. Дроу, не в состоянии определиться между сном и реальностью, потёрла глаза, нехотя поменяла позу и ощутила возле своей ноги что-то увесистое. Какой-то куль.

Очень не хотелось двигаться, вообще шевелиться, и даже существовать в таком положении. Отсветы лилового, алого и золотого света из памяти о доме были так приятны, и сознание цеплялось за них. А эта разящая в глаза смазанная белизна отзывалась почти зубной болью и так портила настроение... Фельвэ плотнее сжала веки и, помимо своей воли протянув руку, потащила к себе куль, который показался ей весьма увесистым. Тихонько постанывая, перевернулась лицом от входа. В тени ничего не видно. Осталось осязание и нюх. Сочетание необычных и как будто бы знакомых запахов манило потрудиться над жёсткими кожаными шнурками. В куле обнаружилось что-то, завёрнутое в тряпицы, и кожаный мешок с водой.

Вытащив пробку, дроу долго и жадно пила; вода имела непривычный запах и вкус, но это была вода. Корки, в которые превратились губы, царапнули чувствительную кожу руки, которой дроу решила их обтереть перед тем, как воткнуть пробку в наполовину опустошённый сосуд. Теперь жизнь видится немного под другим углом. Эта тяжесть была приятна, она наполняла жизнью.

Собственные пыльные руки и немытое лицо раздражали. Смочив водой одну из тряпиц — чистую на ощупь — принцесса Дома тщательно обтёрлась ею. Затем смочила ещё и приложила ко рту, надеясь "размочить" то, во что превратились губы. Из тряпочки выпало что-то. В ноздри попал слабый запах. Странный, солоноватый, но знакомый. Не отрывая тряпки от губ, Фельвэ стала щупать другой рукой. Нащупала сухой, жёсткий и масляный кусок... тушка рыбы без головы? По запаху — так. Изумлённая, поднесла кусок к носу. Приступ голода тут же скрутил желудок. Не успела ничего подумать, как впилась в кусок своими острыми зубами дроу. Рыба была очень жёсткой и солёной, но желанной, как никогда. Песок похрустывает на зубах — ну, подумаешь...

В другом свёртке было нечто небольшое, увесистое и кисло-солоноватое, совершенно отвратительное на вкус. В третьем — кругляши, сухие и мягкие. Надкусив один, Фельвэ поняла, что это ей напоминает. Пища рабов, которая иногда попадалась среди добычи с Наземья. Тут есть даже такое слово — "хлеб". Принцесса Дома ожесточённо жевала чёрствую пищу рабов, запивая водой, пока не заболели челюсти. Зато понемногу отступило чувство пустоты в животе. Дальше было нечто непонятное, почти воздушное, хрустящее в пальцах, со странным солоноватым вкусом. Фельвэ долго щупала ломтик, не уверенная — а точно ли это пища? Решила отложить, в последнем свёртке обнаружив более жёсткий, совсем сухой, но душистый вариант "пищи рабов". Дроу тихо вздохнула, чувствуя признательность наземнику: для её положения, после вчерашнего прощания с жизнью, это был целый пир. Затем снова поджала свои продрогшие ноги, подтянула побольше ткани под себя, получше укуталась ею, чтобы хоть чуточку согреться. Снаружи уже набрал силу жар слепящего шара Наземья, но дроу решительно отмела унизительную мысль вылезти под его убийстенные лучи в поисках тепла. Растирая и разминая холодные ноги, она продолжила лежать наедине со своим смутным самочувствием, снедаемая тяжким и медленным течением времени.

Пройдя вокруг поселения свой обычный маршрут как всегда без каких-либо подозрений, Кервин свернул к воротам, поборов желание наведаться к лежачим камням. Солнце упорно грело светлую куфию на его голове и поношенный серый плащ на плечах, и лишь защищённый плотной шерстью мул, дитя степей, не знал, похоже, трудностей с жарой.

Стражник, глянув через окошечко, пустил патрульного в калитку. Пройдя пустынными улочками среди навесов, Кервин ввёл мула в стойло, привязал, сходил к колодцу, налил ему воды и дал корма. Выйдя наружу, снова оказался у колодца: надо пополнить бурдюки. Вода, разобранная за утреннюю пору, была далеко в тёмной глубине, и снова пришлось долго и терпеливо крутить вороток.

Напившись, юноша отправился на торговую улицу, где ряды навесов и домов купцов стояли близко напротив друг друга, почти не пропуская солнце. Нырнул под тряпичную завесу входа.

Он знал все местные торговые заведения наперечёт. Тут была вещевая лавка купца Дахмара, цены в которой казались наиболее честными. В комнате были столы, заваленные товаром — одеждой, обувью, поясами, разными изделиями из дерева: от колотушек для отбивки мяса до гребней; на стенах тоже не было свободного места: куски ткани, готовые для использования в качестве одежды, просторные плащи, мешки, бурдюки, сумки. Всё монотонное серо-песчаное, что-то в крапинку или полоску — глаза разбегаются... На одном из столов громоздилась глиняная посуда местного изготовления.

На звон колокольчика на двери в комнату вошёл невысокий полноватый мужчина в чалме, с окладистой чёрной бородкой, переходящей в бакенбарды. На нём было бесформенное одеяние, напоминающее длинное платье с разрезами по бокам на уровне колен. На его живом, подвижном лице читалось дежурное, немного хитрое радушие.

— Приветствую, Дахмар... — сказал гость, поглощённый поиском нужных вещей. — Хочу взять эту куфию и накидку, а также вот эту пару...

Кервин указал на пару обуви, напоминающей полусапожки — махси из козьей кожи, дополненные плотными кожаными сандалиями с закрытым носком и ремешками.

— Ты уверен, что они тебе не малы? — взглянул в ответ купец бойкими и живыми чёрными глазами.

— Да, я примерял в прошлый раз, — соврал Кервин.

— Тогда бери и это, — Дахмар деловито протянул ему две длинные полосы серой шерстяной ткани, — за одну цену пойдут: два и сорок пять.

— ...И двадцать?

— И тридцать, и так у меня всё самое дешёвое здесь.

— Ладно, — Кервин достал деньги, — давай плачу три, но беру ещё этот небольшой бурдюк и гребешок.

Мужчина заулыбался, принял деньги, пожелал удачи "юному купцу".

Дахмар был тактичен и не стал выяснять, с чего это примелькавшийся здешним людям любопытный и экономный юноша вдруг так основательно закупается? Кервин думал, как бы это выдать, чтоб поменьше вызывать вопросов...

Забрав покупки, он вышел, и, недолго пройдя вдоль ряда, нашел кожевенную лавку, где присмотрел новую шкуру. Хорошую, но дорогую: пять с половиной.

— Ну ведь купил же, — ухмылялся седой сухощавый старик, намекая о том, как они недавно упорно торговались насчёт цены шкуры.

— Я поднакопил денег и вижу, что имею право на лучшее, — сказал ему Кервин. — А больше мне и не на что их тратить.

Купец засмеялся, празднуя свою полную победу в их споре.

"Зато хорошая, — подумал Кервин и взял свёрнутую шкуру под мышку. — Ночевать на постоялом дворе можно и на тонкой шкуре, а вот на земле — чем шкура толще, тем лучше".

Прикрыв за собой дверь, Кервин направился к корчме, пообедать. И подумал, что сложнее всего от людей будет скрыть регулярные закупки еды для дроу. И поймал себя на мысли, что надо поскорее доводить дело до конца — продумывать, как уйти отсюда. Пообедав недорогой похлёбкой, Кервин сходил дополнить все бурдюки и взялся перебирать свои вещи, чтобы оценить, что и насколько пригодится в пути вдвоём... с этим необычным существом. Понимая, что готовится "выделывать шкуру неубитого медведя" — ведь он даже не говорил с ней... Лёг передохнуть. Скоро новый выход в пустыню. Только бы Старшой не вздумал заменить Кервина, решив, что он устал от патрулирования.

Время. В Подземье ход его невидим. Чтобы размерить свою жизнь и договариваться о делах, дроу пришлось изобрести способ его измерения. Мастер Дайтин рассказывал своим ученикам, что циклы пульсации энергии земли фаэр'зресс оказались вполне удобны для ограничения периодов работы и отдыха. Священное число — восемь — поделило их половины — подъём и ниспадание энергии, и получилось шестнадцать часов. Узоры на шпиле главного здания А'Кати указывали, в каком часу находится световое кольцо. Чувствительные к оттенкам глаза подземных эльфов позволяли определять время по цвету довольно точно и не опаздывать. Но часы были длинными, и ученица Фельвэ чувствовала досаду, глядя на кольцо света, казалось бы, вовсе не движущееся вдоль шпиля.

"Когда-же, когда я вырасту и стану достойной своей матери? И Хриза меня не тронет, и Ларсин будет уважать!.."

А мастер Дайтин в своей школе заставлял учеников вести дневники, иногда проверяя, насколько честно они заполнены.

— Циклы не отличаются один от другого, я замучилась записывать их в дневник, — как-то раз пожаловалась она матери по дороге от врат к дому. — Это бесполезная, никчёмная условность! Зачем он нас заставляет?

— Вы должны понимать, как расходуется ваше время, — отвечала мать.

— Да зачем? Я и так вижу, что мы делаем одно и то же, и ничего не меняется! Цикл за циклом я выполняю эти скучные упражнения и бесполезно жду, когда попаду домой.

— А чего же ты ждёшь? — отвечала мать с насмешливым укором. — Я не за этим тебя отправила в школу, чтобы ты "бесполезно ждала". Не стоит надеяться, что время само исполнит твои желания. Ты должна соотносить циклы с событиями, и собственными свершениями. Что ты совершила за этот период обучения, дочь? Поведай мне.

И юная Фельвэ долго перечисляла однообразные учебные "успехи", и лишь при рассказе о знакомстве с магией разошлась и не заметила, как подошли к дверям башни. Их встречали несколько слуг.

— Сопроводите Лларн'Квэссан в её покои, — деловито приказала Мать, обрывая рассказ, который оказался ей совершенно не интересен. После чего её перламутрово-шёлковая фигура растворилась в полумраке башни. Некоторое время оттуда доносились отзвуки её мелодичного голоса. Слуги были молчаливы и скучны: они только кивали на любую фразу, даже если едва ли могли быть согласны. Но Фельвэ уже тогда знала, что не стоит делиться с ними лишними мыслями.

"Циклы с событиями", — повторила Фельвэ, подавленная совокупностью последних... событий.

Мир для неё сейчас выглядел черно-белым, смазанным и бесформенным. Цвета и оттенки расплылись и выцвели. И лучше вообще не открывать глаза, но постоянная привычка дроу к бдительности не давала покоя: не следя за пространством, дроу чувствовала себя под угрозой. Но все попытки выглянуть через вход быстро гасила нестерпимая резь от света и выступающие слёзы в перенапряжённых глазах. В очередной раз скривившись, Фельвэ отползла к дальней стенке и, собрав руками собственные волосы, спрятала лицо под их прохладной чернотой, размазывая слёзную влагу. Только слух мог сейчас быть ей охраной. Она попила воды, полежала, потом ещё раз попила. Снова хотелось есть. Дроу нащупала тот противный кисло-солоноватый кубик, отряхнула от песка, отщипнула маленький кусочек. Перетерпела, прожевала. Хрустит песок на зубах. "Пфу!.."

Ещё кусочек....

В вечерний обход патрульный поехал в другую сторону. К лежачим камням он завернёт в конце, сперва проехав всё кольцо. Вечер был червонно-золотистым и прозрачным, пронизанным светом Пресветлого Латандера, которому верующие приписывали в заслуги ежедневный восход солнца. Но здесь, на юге, к солнцу относились несколько иначе. И больше почитали богиню удачи Тимору.

В пути юноша оценил, как полегчал кошелёк: траты намного опередили заработок патрульного. Прикидывая предстоящие расходы, он вытащил из тайного кармашка дровийскую серёжку. Тут, в пустыне, никто не подсмотрит. Кристаллик безупречной чистоты и гладкости граней, зажатый между пальцами, казался кусочком затвердевшего красного света, ещё более яркого и насыщенного, чем падающие на него солнечные лучи. Наверное, он был добыт и огранён в Подземье, во дворце семьи таинственных тёмных эльфов, и наверняка зачарован. Откровенно жаль было идти с ним к здешним желчным, заплывшим расчётливой ленью толстосумам...

Если подумать — откуда такая штучка может быть у бредущего по свету юноши? Несложно догадаться: украдена. Кабы не взбрело кому из купчин прикинуться пострадавшим... Однако у вещей в пустыне могут быть и другие пути. Пески заметают, а потом открывают всякие сокровища. Оброненная на тракте вещь нет-нет да и всплывёт на поверхность. По воле Тиморы ты в этот момент смотришь в нужную сторону... С такими мыслями Кервин соскочил с мула, зачерпнул в ладонь песка, положил туда серёжку и хорошо растёр. Затем ссыпал всё в свой кармашек: пусть пыль набьётся под инкрустацию...

Ясное дело, поторговаться нормально не получится: все купцы тут между собой "накоротке", и лучше отдать быстро, не давая им возможности придумать какую-нибудь каверзу.

"М-да, наша карта — вольнонаёмных, — вздохнул юноша, — бита всегда и повсюду".

К концу петли вокруг посёлка по безмятежным пескам небо стало темнеть. Свинцовая синева наползла на восточный горизонт. Над пустыней сгущались быстрые южные сумерки.

"Облака. Это хорошо, — подумал Кервин, оглядывая даль. — Значит, сезон дождей в этой сугубой местности "не за горами". Идти будет легче. Скоро сюда вереницами пойдут караваны. Но мы сами уйдём с тем же успехом".

Лежачие камни теперь смотрелись более слитно с окружающей их песчаной равниной. Кервин приблизился к ним со стороны пустыни, постоянно имея посёлок в поле зрения. Осмотрел песок. Следов незаметно. Спешился, подошёл к тёмному входу в убежище, присел, заглянул. Было тихо — и внутри, и вокруг. Глаза некоторое время привыкали. Внезапно из этой тьме в этой тьме блеснули два глаза, мерцающих жёлтыми отсветами. Он почувствовал мурашки на спине — будто его скрадывают. Возникло желание отпрянуть — на миг почудилось ему, что в пещерке сидит теперь не девушка, а дракон, в которого превратилась она, или сразу целый отряд воинов дроу из его фантазий... Два глаза мигнули. Отогнав эту мысленную ерунду, он почувствовал себя неловко.

— Привет, Фэль-вэ, — он постарался выговорить имя чётко и по-эльфийски смягчённо. — Как ты себя чувствуешь?

Два блестящих кружочка на фоне тёмных очертаний девушки снова мигнули, чуть сузились, чуть наклонились набок. И хрипловатый, сухой и тихий её голос ответил:

— Хорошо, Ку'эр-вин.

Она словно бы спародировала его бережность с именем, и это побудило его улыбнуться.

— Солнце опустилось и тут уже не жарко. Вылезай наружу, Фельвэ. Тут просто тепло, — он с улыбкой провёл в воздухе ладонью.

Она посмотрела на него немигающим взором из тени, словно диковинное животное, которое неожиданно застали в его логове. Но вылезать не спешила. Тогда Кервин поднялся и отошёл к своему мулу, отвязал свёрток, полез в седельную сумку:

— У меня тут есть вода, еда и кое-что ещё, — он стал раскладывать вещи перед входом в нору, словно купец. — Этой ночью, Фельвэ, у тебя будет тёплая шкура.

— Ш-кура? — переспросила она, теперь лёжа во входе и прикрывая серой рукой аккуратное лицо в обрамлении чёрных потоков, и растягивая уголки рта в ухмылке. Кервин дал бы ей лет двадцать — очаровательная его ровесница...

— Да, овечья. Будет теплее спать. Вот, подстели себе, — подал ей свёрток. — Это всё твоё, для тебя.

Бросив на него взгляд, она потянула из норы край балахона и нахлобучила себе на голову. Прикрыв так себя, подалась вперёд, протянула руку и пощупала краешек шкуры. Кервин полюбовался такой правильной дымчато-серой рукой. В посёлке среди пустыни почти не встречалось женщин, а девушек — и подавно... Затем взяла гребешок, осмотрела и улыбнулась, щурясь на человека золотыми щелочками из-под складок ткани.

— А это что такое? — потрогала махси и шерстяные полосы.

Мягкий голос, любопытствующие интонации: эти звуки тронули его слух за живое.

— Это обувь для пустыни, — был ответ, — на ноги вместо твоих сапог.

— Пус-тыни? Вот это? — дроу взяла песок и просыпала между пальцев.

— Да, чтобы ходить по пескам. Пески — это и есть пустыня, всё там вокруг, — он сделал рукой широкий жест вокруг себя. — А это для защиты, намотай на ноги.

Он показал пальцем на свою ногу и намотал полосу себе на руку как пример, задрав просторный рукав. Дроу внимательно отследила его действия.

— И конечно, вот, держи воду. А пустой верни мне, пожалуйста.

Дроу пощупала бурдюк и уволокла в темноту. Взамен появился почти пустой.

— А как тебе наша пища? — спросил человек. — Еда?

На свет вышли тряпочки в крошках и песке. Затем серокожая рука показала рыбий позвоночник.

— Leith usstan'saphun*, — быстро проговорила она и спохватилась: — вот это хорошо, мне нравится.

— Рыба? — улыбнулся Кервин и подтолкнул к ней тканый мешочек, — отлично, вот, держи ещё, тут есть и рыба.

— Р-рыба, Leith, — довольно проворковала подземная девушка и уползла в убежище, утянув мешочек внутрь. Некоторое время тихо возилась там. Кервин наблюдал это шевеление во тьме, разок на него блеснула пара глаз. Дабы не смущать девушку, он отвернулся, оглядел темнеющее небо.

— Вечереет. Ладно, Фельвэ, мне пора... Ой, чуть не забыл... — он вскочил и оказался возле терпеливо ждущего мула. Затем вернулся, неся крошечный горшочек.

— Фельвэ, вот это мазь от мозолей — чтобы ноги не болели.

Став на колени перед входом, протянул предмет внутрь. Возле его руки замерцали два золотых глаза. Плавным движением её рука взяла горшочек, чуть задев палец юноши ногтем. Диковинное, восхитительное существо.

— Мазь? — открыла. Понюхала. Взяла белое на палец.

— Да, — закивал юноша, — помажь ею мозоли и ранки на ногах, где болит.

Он потёр свою руку, показывая, как это надо делать. Она взглянула и усмехнулась:

— Понимаю-понимаю, хех.

— Ну что ж, до завтра, Фельвэ, — он собрался подняться.

— Спасибо, — донеслось из норки вслед, — Ку'эрвин.

Всадник торопил низкорослого мула к посёлку. Пустыня остывала под кровом сумерек. Он возвращался опять поздновато. Но чувство выполненной задачи грело ему душу.

"За один день сбитые ноги не вылечатся, — думал он, отдавая себе отчёт, что несколько разочарован тем, что дроу не вылезла, — но завтра точно нужно выяснить её состояние и понять, насколько она может идти. Сможет ли осилить семидневный переход?.."

Кервин поймал себя на мысли, что испытывает досаду, что она не вылезла наружу, как он ожидал, не дала снова на себя посмотреть. Память вернула ему вчерашний её образ, как она стояла и смотрела на него во время разговора, и перед тем, как поблагодарить. Плавные линии фигуры нездешней девушки, платье словно бы из тёмных лепестков с золотистыми каёмками… Кервин устыдился своих мыслей. Ведь не за тем он помогает ей, чтобы тешиться красотой, а из своих убеждений, присущих каждому человеку из тех мест, где он вырос, каждому, кому по душе учение Пресветлого Латандера… А не ради её ангельских контуров. Кервин снова с тревогой подумал, что находится под влиянием чар. Никогда раньше он не сталкивался с колдовством, но знал, что действуют чары неукоснительно и неподвластны обычному человеку — делают с ним всё, что угодно. Впрочем, если эльфийка владеет чарами, то зачем просить его помощи? Прошептала бы заклинание и перенеслась бы куда хочет — как чародеи из легенд. Или наколдовала бы себе роскошных блюд, прикосновением вылечила бы ноги... Но нет, она сидит в тесном укрытии, ждёт еды и воды, не решается вылезти даже вечером, и помнит его обещания. Значит, магия тут ни при чём, серая эльфийка — не маг. Смешанные чувства жалости к ней и восхищения правили Кервином надёжнее власти каких-либо чар.

Дроу сидела на коленках в тёплом песке у входа в нору и щупала то, что названо было словом "шкура". Да, она успела подзабыть наземские слова с того времени, как изучала пленников... В её родном языке было слово "waess", "кожа" — это касалось той оболочки, которая покрывает тела дроу, ящериц, людоящеров, да и наземников тоже. Но эта бывшая часть незнакомого наземного существа была покрыта волосами, короткими и грубыми, словно бороды гномов или взрослых людских мужчин. Дроу ухмыльнулась. Нет, здесь волосы гуще и плотнее. Гладче. Фельвэ с интересом гладила шкуру. Затем чувство незащищённости обеспокоило её, она встрепенулась, с опаской окинула взором темнеющую даль и затащила шкуру в своё логово. Отгребла в сторону все удручающие ошмётки, что остались от сапог и пивафви, присыпала их песком в ногах лежбища. Распределив шкуру, забралась на неё. Перебрала балахон, отряхнула от песка, накрылась. Так куда уж уютнее... И затащила вещи, оставшиеся у входа. Довольная этим, принялась за воду и еду.

Сегодня ей удалось получше разглядеть наземника: её глаза немного оправились от переутомления первого дня. Он был ростом примерно с неё — то есть поменьше, чем мужчины его вида из числа рабов Дома. Его волосы были коричневыми, курчавыми и по-рабски короткими. Хотя он не был похож на раба. На его подбородке не было гномьей бороды, но его уши были округлыми, как у крепких наземских гномов и людей. Он казался стройным, хотя и не как дроу, и черты его лица имели некоторую выразительность. Впрочем, не такую, как у дроу. Он не был darthiiri — светлым эльфом, антиподом дроу. Что утешало. Он казался... простаком. Одет был в бесформенный мешковатый костюм желтовато-белого цвета, отдалённо соответствовавший форме его тела. Впрочем, лишённые тяги к изяществу наземники нередко так и одевались — в одежду, которая им сильно велика и полощется на теле, грозя спутать им движения.

Вот Мать А'Кати — да что там, и другие дроу носили костюмы, облегающие везде, где это имело смысл, и это была прекрасная игра на "скрой-покажи", интригующая взгляды. Вот тебе и талия, и бёдра, а дальше — свободно летящий, струящийся шёлк, ласкающий кожу и глаз. Лишнее собрано лентами в складки, разрез показывает руку до локтя и сияющие браслеты на ней; приоткрытые плечи и спину осыпают белые волосы — зад блузки можно вообще убрать. Лишь аккуратная грудь притянута бархатистыми полосами или кожаными треугольниками, и шёлковистая перевязь для рапиры обхватывает серую стройность. Такой часто бывала и Мать, и хозяйка Ша'лассра, и старшая сестра Ларсин, длинноногая, угловатая и сильная дочь Матери и Мастера-оружейника. Вместо рапиры она носила свой Риссан'ан — тонкий, ажурный длинный меч в украшенных мифрилом ножнах за спиной; но Хриза с Фельвэ носили платья жриц. Первая — до предела открытые, едва ли не из отдельных лоскутов на ленточках, вторая, как ученица чародейства — прикрывающие фигуру немного больше, добавляя тайны. Здешний наземник был бесконечно далёк от такого подхода.

Фельвэ лежала, упираясь ногами в песчаную стену, и, чувствуя на себе родную нежность паучьего шёлка, отделяющую тело от сухих и грубоватых наземских материалов, захотела вдруг вылезти, распрямиться и взглянуть на себя, принёсшую на себе частичку роскоши дроу. Она стала ковырять пальцами ног стенку, мешающую вытянуться в рост, и почувствовала, как те болят. Не вытерпела, полезла в ту часть, чтобы покопать руками, и при этом заехала головой о низкий песчаный потолок. Посыпалось прямо в лицо и глаза. Злобно зашипела:

"Ssusun pholor dos, haszak'srow!!"**

Резь песка в глазах заставила дроу посидеть в скрюченной позе и потереть их в сторону носа. Но упорная девушка, преодолев эти мелкие невзгоды, добралась до изножья своего жилища и принялась копать по-звериному, отбрасывая песок ко входу. Копала-копала, устала. Песок забился под ногти, стало неприятно саднить.

"Завтра продолжу", — поморщилась дроу, стряхивая песок с пальцев. Поглядела на амулет времени. Брошь сияла слабым янтарным светом.

"Дома самый разгар цикла. И как раз у наземников сгущается тьма".

Дроу легла и вытянулась, и достала песчаную стенку лишь пальцами ног. Поерзав немного, подровняла ложе. Вздохнула. И, чувствуя себя словно бы свободной — во весь рост — с удовольствием потянулась. Затем вспомнила про мазь и свои ноги. С неохотой подтянула их, затем разыскала тот горшочек. Открыла, взяла на палец, поднесла к носу и некоторое время размышляла, чуя незнакомый терпкий, кислый запах. Затем поджала ноги и наощупь намазала вокруг засохших ранок. Ощутив подбирающийся холод, нацепила принесенные Кервином странные обрезки сапог на ноги для тепла, укуталась получше, подоткнув ткань под себя и сомкнула веки, намереваясь всласть выспаться.

===

* "Рыба мне нравится".

** "Спали тебя солнце, иллитидская мразь". Слово "иллитид", или "мозгоед" у дроу этого региона сойдёт за ругательство.

Это происходит пару недель спустя после одной судьбоносной встречи в пустыне.

К. и Ф. добрались до окрестностей Бреннона, где живет один из здешних рыцарей, который знает настоятеля приходской школы, где учился Кервин, т.к. они однажды участвовали в ополчении народов против орочьей орды. Рыцарь сэр Амбарад принял у Кервина присягу и присвоил ему звание странствующего рыцаря от города Бреннон (как сыну погибшего за Бреннон странствующего рыцаря). Это прибавит Кервину социального статуса и позволит получать довольствие от гильдии города для обучения, чтобы стать полноценным рыцарем. Фельвэ у Амбарада принимают как иноземку-человека (не признав в ней дроу), и позволяют стать его оруженосцем. После получения рыцарского звания и направления на службу и обучение у Амбарада, Кервину полагается пройти в замок к казначею гильдии за подъёмными.

Здесь Ф. видит радушие и простоту людей. Но это ещё не всё. Наслушавшись от Кервина про всякое, в том числе рыцарей, Фельвэ сделала свои выводы...

=Рыцарский зал=

...Кругом раздавался гомон, и Кервин неожиданно обнаружил, что обсуждают их, новоприбывших.

— А, какой-то новичок...

— А кто это с ним?..

— Что за нелюдь?

— Откуда он её достал?.. — посыпались вопросы.

— Из-под земли, вестимо, — с усмешкой ответил кто-то.

— Небось, из дебрей на юге, — вставил другой, — где, слыхал, подобные живут!

— По какому праву она здесь, в чертогах рыцарей?.. — патетически возмутился третий.

Разрастался гул возмутительных речей, обсуждающих внешность Фельвэ и версии её происхождения, и Кервин, краснея, не знал, как это прекратить. Он никак не ожидал такого внимания к себе и напарнице, и картина полностью противоречила тому, что он рассказывал ей о рыцарстве свободных городов... Он заслонил собой дроу, выхватил из-за спины щит и громко постучал в него рукоятью.

— Сталь, из которой откованы наши мечи, господа, — воскликнул он, — добыта из-под земли...

Возмущение и скованность одновременно наполнили его дрожью и стиснули его горло, но он преодолевал это:

— Простите, уважаемые, я — только что посвящённый, Кервин из Бреннона. А это Фельвэ — мой оруженосец, мой клинок. Какое имеет значение, откуда она? Она не раз спасала мне жизнь по пути сюда. И ручаюсь я за неё, как за свой клинок: её честь это моя честь!

Гомон чуть стих и снова взметнулся, как волна о скалы. Навстречу вышел другой молодой рыцарь, светловолосый, крепкий, в хорошей броне с гербом в виде отрезанной драконьей головы на квадратном поле, и мечом возле среза шеи.

— Раз это клинок, — начал он сходу, — то позволь испробовать его на прочность, сэр Кервин. Я, сэр Гуслав, вызываю тебя на поединок за честь!

Он стащил стальную перчатку, и она массивно стукнула о пол возле ног Кервина. Окружение взорвалось возбуждённым гулом и притихло.

— Сэр Гуслав, — раздался голос пожилого человека в богатом и строгом одеянии — гильдмастера — с возвышения для глашатаев, — сэр Кервин едва лишь посвящён, слишком молод, ещё не занял мест на состязаниях и тебе не ровня, ты это знаешь. Прояви снисходительность.

— Сопляк, — разочарованно пробасил кто-то в толпе.

— ...Имеет право выставить защитника, — договорил другой.

Сэр Гуслав оглядел публику, всё плотнее окружающую их. В основном, люди мирного вида, чиновники, купцы, мастера разного толка, несколько дам... Был и десяток людей одоспешенных. Представителей иных народов не наблюдалось.

— Именующий себя благородным Кервин утверждает, что это клинок, — воскликнул он, указав на Фельвэ. — Клинок — это оружие. Моё оружие сразится с его оружием, коли его владелец достойно примет вызов — он вправе выбирать.

Толпа снова загомонила.

— Ты станешь биться с чудно́й девчонкой? — прорвался чей-то пренебрежительный возглас. — Ты же рыцарь!..

Рыцарь ждал. Голоса понемногу затихали. Новоприбывшие стояли рядышком, тревожно озираясь; шум постепенно утихал.

— Тебе придётся либо принять вызов, либо уйти с позором, — подсказал Кервину кто-то слева. — Решай.

Тогда Фельвэ шагнула вперёд него и огляделась.

— Ну что ж... — сказала неспешно и негромко, — меня учили бою.

Кервин, уже паникуя, поймал её взгляд, но в этих медово-золотистых глазах обнаружилось лишь какое-то непроницаемое философское спокойствие.

Отстегнула фибулу, сняла свой новый песчаного цвета плащ, отдала Кервину. Его разум метался в поисках иного выхода, но, похоже, вариантов нет: если она проиграет, это будет меньшим позором, чем показать трусость. Против своей воли он взял её плащ. Против желания крикнул:

— Сэр Гуслав, твой вызов принят!

Фельвэ спокойно вошла в круг, очерченный на полу белыми плитками брусчатки, пригладила свои антрацитовые волосы, перехватила тёмно-синей тесёмкой. На ней был защитный нагрудник из чернёной кожи с латунной отделкой, пояс с кинжалом и тёмно-синие шаровары с жёлтыми шнурочками — всё аккуратно посажено по лаконичной фигуре. Завершали образ остроносые сапожки пустынника и мягкие перчатки без пальцев. Осмотрелась с совершенно невозмутимым видом, в то время как публика торопливо потеснилась за пределы круга.

— Раз уж меня вызвали на поединок, — неспешно сказала тёмная эльфийка со своим акцентом, выделяя некоторые согласные и немного усиливая шипящие, — то, согласно правилу, я выберу, чем мы будем сражаться. Дайте мне приличный посох.

В толпе зашевелилось, вперёд протолкнулся мужчина в балахоне караванщика и вручил ей массивный, не совсем ровный деревянный посох. Считалось честью, если твоё оружие однажды стало оружием рыцарского поединка. Если оно уцелело, то на него ставили клеймо, и продавалось такое оружие дороже. Фельвэ взвесила посох в руке, нашла центр тяжести.

Гуслав смотрел на это с разящим скепсисом на лице, граничащим с возмущением:

— Я что, тоже палку должен взять?

Фельвэ глянула на него и поморщилась.

— Ты прав. Палка. Не годится, — она сунула посох разочарованному караванщику обратно. Пошла по кругу, осматривая толпу.

— Что это за цирк? — осведомился Гуслав. — Где твой меч, сэр Кервин?

Фельвэ остановилась напротив стражи, охраняющей двери Казначейской Палаты, приметив в их руках как раз то, что нужно. Бесцеремонно забрала у опешившего всем видом, хватающегося за меч стражника совню — клинок на удобном и прочном древке. Взвесила в руке, отступила на открытое место, крутанула, перехватила. Растянула губы в хищноватой одобряющей ухмылке. В толпе кто-то охнул, зашептались. Серокожая эльфийка изучающе взглянула на соперника.

— Итак. Именующий себя благородным, хотели вы узнать, из чего клинки состоят, и откуда это добывают? Извольте же.

Рыцарь зыркнул на неё, отошёл и нетерпеливым движением обезоружил второго стражника, затем вышел в середину круга. Ему подали лёгкий шлем с наносником в форме орлиного клюва. Из дверцы в углу выбежала ещё пара вооружённых совнями стражей и встала у дверей.

Двое стали друг против друга. Шепотки бежали по толпе.

— Внимание, — провозгласил гильдмастер, добровольно взявший на себя роль судьи, — в кругу рыцарь сэр Гуслав Терроно из Бреннона, и... представитель странствующего рыцаря от Бреннона, молодого сэра Кервина. Это честный показательный бой один на один на общих правилах, до первой крови, неспособности сражаться, или капитуляции. Готовы? Начали!

Стражники ударили в щиты.

Противники взяли оружие наизготовку. Сэр Гуслав выглядел недовольным: копейный бой и бой на бродаксах — не самый его конёк: он предпочитал крепкий щит и верный меч. А тут и вовсе чувствовался подвох. Ему было не по себе от этих внимательных, изучающих глаз и расслабленной позы противницы. Он привык пробовать на прочность странствующих рыцарей, преумножая свой опыт и славу — бывало, и проигрывал, но то были удалые молодцы. А это что за противник? Серокожая девчонка странного вида и неподобающе дерзкого поведения — какая-то нелюдь... Нет уж. Гуслав — не Гуслав, если не покажет щенку, привёдшему в рыцарский зал это рыночное чудо, своё место. Он даже не станет бить сильно, а просто сделает так, чтобы этих двоих выставили отсюда взашей.

Он нацелил совню и сделал колющий выпад, стремясь понять тактику боя противника. Он был сильнее, массивнее, в броне, поэтому мог ставить на лобовую атаку. Лезвия даже не соприкоснулись — его удар прошёл мимо. Тогда он подался назад и бросился вперёд, рассчитывая смять соперницу силой. Лезвие было отведено, древки скрестились, и рыцарь резко толкнул противницу. Та поддалась, поднырнула и выскользнула куда-то вбок. Неприятное чувство открытой ударам зоны обожгло бок рыцаря. Он разворачивался слишком медленно. Дроу стукнула его тупым концом по спине. Рыцарь, бросив проклятие, развернулся с ударом по широкой дуге, не оставляя никому сбоку и позади себя шансов. Звонкое соударение — взмах пружинисто парирован и отброшен вверх. Столкнувшись снова с ней клинками, он нажал и внезапно махнул левой рукой, целясь ей в лицо. Первая кровь — дешёвый способ завершить невыгодный бой: разбить противнику нос. Серьёзные бойцы выходят в шлемах с защитой лица. Промах.

"Куда она делась?.."

Вдруг ощутимый тычок острым в правый бок. Зрители разразились криками. Отточеной совней вполне можно пробить кольчугу и ранить, но удар был нарочито слабым.

— Что за шутки?! — взъярился Гуслав, и наугад отмахнулся другим концом древка. Отогнав противницу, он размахнулся и обрушил на неё череду широких и мощных ударов, перечёркивающих пространство. Ей, казалось бы, теперь не спастись. Но, уходя неуловимым образом, она орудовала обоими концами своей совни с недоступной ему скоростью, сбивала его совню с направления атаки, всякий раз нарушая его равновесие. Постепенно переходя к контратаке. Это была непривычная рыцарям техника древкового боя, даже непохожая на то, что практикуют жрецы некоторых культов Великих степей. В неярком свете факелов и лампад зала серокожая эльфийка казалась жидкой тенью, у которой лишь иногда посверкивали золотистые глаза.

Внезапно Фельвэ сильно отбила лезвие сэра Гуслава в сторону и тут же попала ему тупым концом в ушной щиток. Он отшатнулся, а она, заранее приняв его контрудар сверху на древко, быстро приблизилась и заехала ему серединой древка в лицо, заставляя отвернуть голову вбок. И тут же резко нажала на хауберк, переводя силу давления на плечи вниз и назад. Рыцарь запрокинул голову и, взмахнув руками, с лязгом грохнулся наземь. Как это получилось, он не понял, и не особо пытался. Катнулся к ней, пытаясь как-то схватить или ударить, но его рука прошла сквозь воздух, а древко во второй руке было перехвачено и закручивающим движением вырвано из его хватки. Зрители взревели.

Обезоруженный сэр Гуслав стал подниматься. Дроу выпрямилась и ждала, с вопросительно-вызывающим взглядом направив на него сразу два острия совен. Калейдоскоп его позора принимал невиданные краски. Но он не собирался сдаваться, даже оставшись с пустыми руками. Вдруг что-то мелькнуло перед носом, и он поймал совню, что перекинула ему противница.

Стража грохнула в щиты.

— По доброй воле стороны сэра Кервина, — провозгласил судья, — бой продолжается!

Рыцарь пыхтел, как разъярённый бык. После двойного унижения он не смог ничего придумать, кроме как броситься в ближнюю атаку, уповая на свою защищённость. Он налетел на противницу в неистовом рвении задавить; но она неведомым ему образом уклонилась, держась в полушаге впереди — вот-вот и достанешь, одна ошибка, лишь раз оступится, и удар сметёт её. По-кошачьи мягко двигаясь, она парировала, манила его, заходила за спину, выматывала круг за кругом. Удары, которые он пропускал, становились всё ощутимее, но непонятно было, полная ли это сила, и сколько можно нарушать законы нормального боя. Это всё смахивало на издевательство и бесило сэра Гуслава. Удары сыпались без счёта, в ушах стоял звон, дыхания не хватало, мускулы горели и начинали неметь. Публика в молчании созерцала пляску древков и клинков. Рыцарь понимал бессмысленность своего положения, но не видел выхода и продолжал, как заведённый, уповая, что первым "кончится" не он. А золотоглазая бестия всё так же ловко уходила, растворяясь в нечётком ореоле разлетающихся чёрных, как кусок ночи, волос.

Она приняла клинком совни очередной мощный удар в начале траектории, не дав ему набрать силы, и провела в сторону от себя; используя крутящий момент, на извороте сильно ударила вторым концом рыцарю по шлему, сбила его с толку. Пользуясь заминкой, остриём обошла его клинок и быстро чиркнула его по щеке ниже шлема, тут же отвела контр-выпад, и в ловком подскоке сильно толкнулась обеими ногами от его нагрудника. Не выдержав импульса, он свалился на спину. Грохот брони прозвучал финальным аккордом, и стало тихо.

Фельвэ стояла в пружинистой стойке, часто дыша, и держала лезвие у рыцарской груди. Он лежал, красный, как варёный рак, и вымотанный, как рыба на берегу, глотая воздух. Гильдмастер подал знак, стража ударила в щиты.

— Внимание! — объявил судья. — По первой крови и неспособности сражаться одного из бойцов, бой завершён. Честную победу одерживает... Фельвэ, защитник сэра Кервина из Бреннона!

Стража забарабанила по щитам, толпа зашумела, но это не походило на бурные овации. Скорее на возгласы удивления. Гуслав размазал по щеке кровь, скосился на перчатку. Ещё один шрам. Он не верил своим глазам и тому, что вокруг происходит. У него закружилась голова. Это что, к демонам, сон? Почему он продолжается?? Шум понемногу стихал. Он протёр глаза и увидел противницу, стоящую рядом в непринуждённой позе и глядящую сверху вниз своими нечеловечески золотистыми глазами. Чуть дальше, чем можно достать внезапным ударом.

— Оружие, — вдруг мягко сказала она, — состоит не только из стали.

С загадочной полуулыбкой отвернулась и вышла из круга. Краем глаза контролируя тыл, вернула стражникам совню.

— Реванш, — зашипел Гуслав, поднимаясь с пола и буравя Кервина злым взглядом. — На мечах!

Фельвэ обернулась, смерила его глазами, вовсе не впечатлённая, чуть скривила губы:

— Я тебя на бой не́ вызываю.

И, вернувшись к своему спутнику, завернулась в бежевый плащ, в котором не столь уж выделялась из людской массы. Кервин смотрел на неё восхищённо и обескураженно сразу. Заметил, что она взъерошена и часто дышит, хотя держится безмятежно. Теперь, по идее, никто не должен оспаривать их право находиться в Рыцарском Зале. Народ вокруг разразился гулом противоречивых выкриков и загалдел.

Гуслав, ещё стоя в круге, потемнел, его глаза, посверкивая, бегали вокруг. Толпа притихла, как перед грозой. Тогда гильдмастер поднял руку.

— Иностранка владеет оружием на уровне рыцаря, — объявил он, — и рыцарь поручился за неё. Это значит, что она достойна уважения, чести и гостеприимства в нашем городе, невзирая на её происхождение, сословие и цвет кожи. Её, как любого из нас, охраняет закон. Идите, рыцарь Гуслав, и приведите себя в порядок. Схватка с не-собственником герба в турнирном ряду не засчитывается. А если бы не гостеприимство и дружба, наш Бреннон никогда бы не стал столь большим и славным городом!

— Нечестно! — рыкнул Гуслав. — Есть ли здесь колдовство?..

Его предубеждения никак не хотели сочетаться с действительностью.

— Скрытой магии не было, — заверил собравшихся гильдмастер, — иначе наши сторожевые камни бы засветились.

Он указал на крупные призмы хрусталя, закреплённые высоко на стенах.

Пока публика возбуждённо обсуждала увиденное, Кервин и Фельвэ стали пробираться к двери в углу, справа от входа в Казначейскую Палату — в контору Рыцарства. Они продвигались они сквозь толпу, занятую активным общением между собой. Публика давала им дорогу лишь первый десяток шагов. Стоявшие в задних рядах начали расходиться по своим делам. Кто-то дивился и радовался зрелищу, кто-то возмущался, кто-то упорно спорил.

— ...Эк, не поймёшь, кто из этих двоих рыцарь, а кто оруженосец!.. — смеялся один голос.

— Зуб даю, это "ночная сестра"... — шептал другой.

— Да ну, типун тебе на язык, — буркнул третий, — эти "ночные" в горах сидят, по городам не шатаются.

— Да выдумки это всё, не мелите чепухи, — ответил четвёртый.

Фельвэ шла за спутником, опустив голову, словно теперь хотела слиться с тенями этого зала. Кервин обернулся к ней, и она натолкнулась на него.

— Потрясающе, — восхитился юноша. — Это боевое искусство воинов твоего дома?

— Не совсем... Воины обучаются иначе. А это... Искусство мастера Дайтина из школы магии на озере Миранзарим. Если магия почему-либо не помогает — чтобы маг смог защитить себя. Мать заставила меня усиленно учиться этому.

Чуть помедлив, качнула головой назад и добавила:

— Он плохо владеет этим видом оружия. Моя хитрость.

— Ты спасла нас от позора... Но сдаётся мне, это просто так не кончится, — шепнул Кервин на ухо спутнице, — знать бы теперь, что делать.

— Просто сделаем то, зачем пришли, — подняла брови тёмная эльфийка, разглаживая волосы, — и тихо исчезнем.

Они приблизились к основательной дубовой двери. Стражи тут не было, зато была цепочка звонка, уходящая в стену. Кервин подошёл, дёрнул. В глубине раздался приглушённый звон. Через некоторое время дверь отворилась и оттуда вышел внушительного телосложения мужчина в кольчуге с коротким рукавом, а следом ещё один. Почти одинаковые, с курчавыми русыми бородками, они казались вдвое шире обычных стражников, и возвышались над Кервином с Фельвэ, как вековые дубы над порослью.

— Заходи по одному, — прогудел один и остановился, придерживая дверь. Второй, не глядя, прошествовал мимо и куда-то прочь. Кервин исчез в проёме, дверь затворилась.

— А тебе чего? — спросил громила у тёмной эльфийки.

— Я с ним, — та кивнула на дверь.

Богатырь глядел на дроу с повышенным любопытством. Недовольная очередным шансом нажить себе проблем, Фельвэ отошла от двери и прислонилась спиной к стене. Скрестила руки на груди и оделась в гордость, вспомнив, что дроу всё-таки высшее существо, и не обязано тратить своё внимание на этих букашек. Даже тех из них, кто выше ростом. Она старалась унять внутреннюю дрожь, которую успешно скрыла от спутника.

— Я видел, как ты бьёшься, — пробасил мужчина уважительно. — Такая лёгкая, и одолела его... Интересное искусство. Ты откуда будешь, эльфка?

Фельвэ возвела очи своду и словно бы случайно взглянула навстречу. Размышляя над ответом, прикинулась, будто она — сама загадочность.

— Как верно догадались уважаемые люди, я из дебрей далеко на юге. Тёмный лес, реки, деревья и грибы. Как называется моя родина — догадайся.

Большой мужчина улыбнулся с озадаченным видом:

— Никогда там не бывал.

Фельвэ самодовольно усмехнулась. Богатырь продолжил:

— А я из страны Рашемен. Бывала там?

— Нет, — дроу моргнула, — но теперь — наверняка побываю.

Это вызвало добродушную улыбку у богатыря.

— Ну, счастливо тебе и твоему рыцарю, южная эльфка.

— Бывай, человек, — просто и по-людски пожелала та.

Большая фигура запросто протолкнулась сквозь толпу, как остров через озеро, и скрылась из виду.

Больше никто на неё не смотрел. По крайней мере, явно. Она замерла у двери, словно тень, и пыталась слушать разговоры людей. Ничего интересного... Время затягивалось. Пришлось собрать всё терпение. И наконец-то — дверь открылась, и вышел Кервин, какой-то нервный, но с мешочком в руках:

— Идём отсюда.

Когда человек и дроу вышли из замка, уже вечерело. Шум на улицах утихал, лавки закрывались. Имея на руках деньги, успели пробежаться немного по магазинам. Фельвэ казалась утомлённой, без энтузиазма рассматривала, что попадётся. Провизию на дальнейший путь следовало ещё обдумать. Заря окрасила небо охрой, на улицах появлялся праздно гуляющий народ, и всё меньше оставалось открытых магазинов. Не находя больше ничего интересного, двое гостей прогулочным шагом вернулись в таверну.

— Что было там, у казначея-то? — спросила любопытная дроу, сидя за столиком.

— Пришлось на ходу придумывать историю своего отца согласно тому, как советовал сэр Амбарад. Вроде как бы поверили...

— Это же хорошо, — заключила Фельвэ.

Подкрепились тем, что оставалось в котлах таверны от обеда — на это давали скидку. Допивая пряный компот из сушёных яблок с добавлением какой-то листвы и глядя на юношу поверх кружки, дроу поинтересовалась:

— Ну что, я вела себя как нормальная девушка, как ты просил?

Кервин замялся, смущённый таким излишним, явно провокационным вопросом.

— Ты вела себя как рыцарь, — нашёл он ответ. — Доблестно защитила нашу с тобой честь. Для них это было большой неожиданностью.

Фельвэ растянула губы в усмешке:

— Тот рыцарь был не слишком-то доблестным, судя по его попыткам...

— Увы, — развёл руками юноша, — не все люди одинаково следуют общепринятым принципам... Этот подвержен слепой гордыне. Будем надеяться, что это худший пример, который нам повстречался.

Пока человек относил пустую посуду, дроу сидела и таинственно улыбалась сама себе. Затем вместе пошли в свою комнату.

=Комната таверны=

В небольшой комнате были светлые стены их какого-то пористого камня, два деревянных топчана и столик, да единственное небольшое окошко. Вечерний свет окрашивал обстановку в рыжий. По топчанам и на полу были разложены вещи, которые Кервин хотел перебрать, от чего избавиться, а что обновить. Но сегодня на это сил уже не было.

— Хм, — тихо заговорила дроу, — а может, мне тоже попросить — пусть Амбарад посвятит меня в рыцари, а? Получим подъёмные ещё раз...

Кервин, глядевший на разложенные вещи, "застрял" с ответом.

— Н-нуу... не думаю, что это получится, — ему так не хотелось говорить, что на его памяти в рыцари никогда не посвящали женщин, и, тем более, серокожих эльфиек. — Он и так уже сделал нам одолжение. Кроме того, тебе, то есть, нам понадобится ещё по оруженосцу — где их взять?..

Фельвэ взглянула на него как-то хитровато, словно видит все недомолвки насквозь. Опустила глаза на вещи.

— Ладно, я пошутила. Однако приятно знать, что меня защищает здешний закон.

Кервин всё же должен был убрать лишнее с кровати. Фельвэ помогать не торопилась, просто сидела на краешке в раздумьях.

— "Ночные сёстры", — вдруг медленно произнесла дроу, смакуя словосочетание на языке. — Кто это такие?

— Люди говорят, есть такая не то гильдия, не то религиозная секта. Там руководят женщины. Скрытные они. Какие у них цели, не знаю, но живут они в пустыне, в скальном монастыре. Кому поклоняются — уж не помню. Им подчиняются степняки апхары. Караванщики им товары дают, то есть, дань за проезд. Зато, говорят, ни орков, ни разбойников в тех местах не видывали.

Фельвэ призадумалась, разминая пальцами глянцево-чёрную прядь:

— Похожи на мой народ. Любопытно. Надо бы узнать о них побольше.

Искоса вопросительно взглянула на спутника. Усталый Кервин выдавил из себя весь скепсис, который получилось. Фельвэ открыла окно, выглянула, вдохнула надуваемый из степи прохладный воздух.

— Как ясно... Хочу пройтись. Вон, сколько звёзд. Составишь компанию? Хотя, я не настаиваю...

Он зевнул, затем стряхнул дрёму.

— Пошли...

=Ночной Бреннон=

Закрыв комнату на ключ, двое миновали зал, в котором тихо упивалась пара компаний, и вышли наружу. Было прохладно и свежо, остатки дневного тепла с нагретых камней уносило налетающими ночными ветрами. Высокие облака тянулись по небу тёмными полосками. На улицах было почти безлюдно, но не темно: светились фонари на столбах и лампады, подвешенные на углах зданий, рассеивая неяркий свет, окрашенный цветными стёклами плафонов — зелёным, жёлтым, красноватым. Атмосфера таинственности и какой-то праздничности царила на улицах центрального квартала. Здесь трёхэтажные дома с островерхими крышами закрывали небо, кое-где на ветру полоскалось выстиранное бельё, тоже цветное. Рабочий народ, конечно, давно уже спал, но иногда появлялись то одинокий деловитый прохожий, то гуляющая пара.

Тёмная эльфийка вертела головой, любуясь всем подряд.

— Город людей мне нравится. Здесь спокойно. И есть что-то такое, что мне хочется уловить, — она потянула носом. Пахло цветами в горшках, обильно развешенными на фасаде одного из домов. Фасад другого утопал в тени увивающего его винограда, лозы которого бесцеремонно начали экспансию соседского фасада. Кервин протянул руку и сорвал гроздочку чёрных мелких ягод, скрывшихся от рук других прохожих. Попробовал одну. Кисло. Фельвэ внимательно разглядывала ягоды, крутя их перед своим носом. И вдруг сказала:

— Помню. Мать однажды купила такие у торговца, привёзшего их с поверхности. Дорого. Большая роскошь у нас, — дроу раскусила ягоду и скривилась.

— Незрелые совсем, — пояснил ей спутник.

— Мм... те были крупнее и куда слаще.

Квартал закончился высокой крепостной стеной, улица шла через открытые ворота. Над зубцами выше крыш реяли флаги, пара стражников с алебардами скучали возле будки. Фельвэ и Кервин прошли в соседний, храмовый квартал. Он выглядел ещё интереснее.

Тут росли кучерявые деревья и кустарники с желтыми цветами, скрывающие в своей тени дорожку. Кусты были ровно пострижены, деревья ухожены и их стволы побелены от вредителей. В зелёной гуще виднелась островерхая постройка плавных форм — местный храм. Среди зелени светились фонари, и никого поблизости не наблюдалось.

Человек и дроу прошли по дорожке, вдыхая ароматы этого сада, и оказались перед входом в храм — всего сотня шагов. Садик был совсем небольшим, но даже такой мог считаться роскошью внутри крепости. Две сглаженные пристройки прильнули к островерхому продолговатому зданию, над входом в которое тускло блестел выполненный в металле символ — два спелых колоса с длинными остями, оплетающих изящное древко косы.

— Храм Шаунти, богини земледелия, плодородия и уюта, указал спутнице Кервин.

Фельвэ долго разглядывала храм. Царил такой покой, что Кервину не хотелось нарушать его рассказами о Шаунти прямо сейчас.

Сбоку от входа располагалось приземистое каменное зданьице, напоминающее беседку, только закрытую, с узкими щелями вместо окон.

"Сторожка", — подумал Кервин. Фельвэ стала рассматривать кромешную темноту внутри, и заметила едва подсвеченную теплом фигуру.

"Стражник", — подумала Фельвэ. Она внимательно разглядывала контрастное тепло сквозь щель, тихо радуясь, что к ней постепенно возвращается ключевая способность дроу.

Полюбовавшись храмом, свернули вправо по такой же дорожке, и, миновав ограду, вышли к другим квартальным воротам. По ту сторону были опять здания, попроще, победнее; они хаотически топорщились и напирали на улицу разномастными фасадами. Тут было больше дерева в архитектуре и меньше фонарей. Переулок вывел на открытое пространство. Его почти полностью занимало нагромождение закрытых палаток — это рыночная площадь. Закрытый на ночь рынок был обнесён переносными оградами, вдоль которых через интервалы стояли фонари, и неспешно прогуливалось несколько стражников другого вида, в полосатых шароварах, с круглыми щитами и длинными саблями. Их лица скрывались под козырьками на островерхих шлемах, а плечи обливали кольчужные бармицы. Они следили за узким свободным пространством, отделяющим ограду рынка от стены домов.

Тут встречались прохожие, проскальзывающие от дома к дому. Седой низкорослый мужчина с кудрявыми бакенбардами задумчиво курил трубку, сидя в кресле-качалке на резном крыльце. Загадочно светились фонари около некоторых вывесок, вероятно, магазинов, торгующих особыми товарами, которыми интересуется люд, с раннего утра работой не обременённый. Ближайшая вывеска витиеватыми буквами гласила:

"Вихри Калхира".

Что это такое — было загадкой, но Кервин не соблазнился зайти, и надеялся, что его серокожая спутница также не соблазнится. Она лишь проводила вывеску глазами.

Кервин повернулся к ней:

— Думаю, нам пора идти дальше, не дожидаясь, пока пойдут мерзкие домыслы про нас с тобой, — прошептал он. — Не хочу этого терпеть. Давай уйдём завтра утром?

Тёмная эльфийка слегка улыбнулась

— Этот город к нам щедрее других мест. Но, наверное, ты прав.

Проскользнув вдоль стен через рыночный квартал, двое покинули площадь, вошли под сень домов. Узкая улица рябила тенями и светом от лампад, развешенных по столбам и выступам стен. Прошли переулком и, миновав ворота, свернули на перекрёстке направо, на обратный путь.

Тут был жилой квартал попроще, потемнее. Разнообразные запахи: то жареного мяса, то дыма, то цветов, то чего-то сладкого попадали в ноздри. Двухэтажные дома ещё ближе друг к другу нависали над улицей. Тишина и покой. Немного дальше дома раздались в стороны — там был перекрёсток. Пространства побольше, пустая коновязь, доска для объявлений, тени...

Когда вышли на перекрёсток, Кервин заметил в этих тенях у стен лениво движущиеся фигуры людей. И все — мужчины в простой рабочей одежде светлых тонов, словно бы запылённой, некоторые с фартуками — только что от верстаков. С чего бы то, час поздний...

Первое, что Кервину сильно не понравилось — на их лицах были неприметные тряпичные маски. Словно бы от пыли. Второе — в их руках стали появляться дубинки, короткие цепы, железные прутья. Окружённые со всех сторон, человек и дроу оказались прижаты к углу ближайшего дома. Кервина прошибло ледяной оторопью, его взгляд заметался в поисках вариантов выхода или бегства. Внезапно пойти на прорыв? Он вытащил кажущийся бесполезным кинжал. Вокруг них оказалось около дюжины человек. Подходили тихо, словно бы прогуливаясь. Как же Кервин пожалел, что не взял с собой ни щита, ни меча... Но Бреннон выглядел цивилизованным городом, где вовсе не нужно ходить по улицам во всеоружии — Кервин видал иные города...

Ближайший из незнакомцев, сутуловатый, невысокий, но явно сильный, стриженный под "ёжик" парень скрипучим, полным презрения и наглости голосом произнёс:

— Эй, рыцарёк. Говорят, надо тебя приструнить. Тебя и твою замарашку. Честных людей, говорят, позоришь. И чтоб не таскал сюда черномазых всяких. Хе, что — наложил уже?..

Кервин действительно опешил до предела. А Фельвэ быстро вывела руками перед собой замысловатый рисунок, и между преследуемыми и нападающими возник мутный сгусток, который быстро вырос до размера обхвата, источая густой чёрный дым, исказил пространство, словно кривое стекло. Раздался низкий звук на грани слышимости, похожий на удар гигантского сердца или звук глотания, который тяжко прошёлся по ушам и внутренностям окружающих. Неприятное чувство страха провалилось в низ живота — по крайней мере, у Кервина, чувствующего спиной стену дома. Но, в его случае, один страх работал против другого. Люди вокруг приняли стойку. Глаза тёмной эльфийки смотрели сосредоточенно, губы прошептали неслышимую фразу и палец пламенной линией вычертил нечто угловатое, словно бы звезду. Из потустороннего сгустка пыхнуло смолянистое пламя в окружении клубов тьмы, всех вокруг обдало волной пугающего жара. Городские бандиты зашумели, стали тыкать в сгусток палками, но подступиться для удара уже не решались, и было очевидно их замешательство.

— Нечистое колдовство!..

Снова раздался низкий звук, изо вспышки пламени проявилось чёрное, как уголь, шипастое нечто размером больше крупной тыквы. Фельвэ энергично выкрикнула:

— Tril'ir!! *

И оттолкнула творение от себя вместе с волной невидимой силы, отбросившей лидера бандитов и ближайших его людей наземь. Создание зашипело, вращаясь в клубах дыма-тьмы, полетело, пыхая смоляным пламенем, прямиком на тех, кто вскочил первым. Раздался испуганный крик:

— Бей её!

Дроу наградила двоих, что кинулись к ней справа, двумя шарами тьмы, и потащила Кервина за руку. Вместе они кинулись бежать. Отпихнули объятых тьмой молодчиков, которые в панике выронили дубинки, начали грязно ругаться и вопить, хватаясь за скрытые в неестественной черноте головы. Но шары двигались вместе с ними — не избавиться. Кто-то бросился вдогонку убегающим и тут же стал новым обладателем ужасного чёрного шара.

Поистине страшные крики раздались позади. Кервин краем глаза заметил, как кто-то мечется, объятый дымом; как демонический шипастый шар, оставляя пламенный след в чёрном шлейфе, сбивает наземь сразу двоих и гонится да третьим, и вся банда разбегается кто куда. Кто-то валяется у прочих под ногами, другой ползает на четвереньках — непонятно, что с ним сделало потустороннее создание.

Кервин и Фельвэ мчались очертя голову прочь. Свернули за изгиб полутёмной улицы, оставляя всю вакханалию позади. Он увидел блеск её глаз и изогнутую полоску белых зубов — дроу радовалась эффекту, который произвела. Человек смотрел на неё с выражением полного смятения.

— Что... Ты натворила! — выпалил, хватая ртом воздух. — Оно... Подожжёт город!.. Такая магия... Тут запрещена!

Он вдруг понял, что, многословно рассказывая ей о городах людей, забыл сказать, что призыв и тому подобная магия здесь под строгим запретом, нарушение которого намного хуже драки. Теперь это и его вина. Человек и дроу неслись по улице и видели, как на крики и дым выбегает из дверей встревоженный народ, поднимая ещё больше крика. Кое-кто тащил вёдра: пожары тут не редкость. Тревога поднимала спящий город, кто-то в панике бежал навстречу стягивающимся зевакам. Фельвэ вдруг остановилась, развернулась, сложила руки у рта, прошептала что-то.

— Она растратила силу, — сказала чародейка, — и вот-вот провалится обратно в Бездну.

— Что это?

— Танар'ри-дубинка. Она очень твёрдая и больно бьёт. У нас их для учебных целей призывают.

Кервин услышал лязг доспехов и резко обернулся вперёд, убрал кинжал и схватил дроу за предплечье: стражники от межквартальных ворот уже бежали к ним, недвусмысленно держа алебарды наизготовку.

— А ну, стой! — раздался окрик.

Фельвэ вскинула руки и погрузила двоих ближайших солдат в шары тьмы.

— Не надо!!! — завопил в ужасе Кервин, хватая её за плечи. — Убери!

Шары мгновенно исчезли. Дроу резко вырвалась из рук человека, приняла пружинистую стойку.

Солдаты, бряцая бронёй, окружали их — а они стояли спина к спине — человек и тёмная эльфийка. Десяток острых алебард нацелились на их лица и в грудь.

— Развернулись! — рявкнул десятник. — Руки!

— Эй... Там была драка, — стал оправдываться Кервин, — мы убегали... Какие-то бандиты устроили это!..

— Повернись! Руки, — повторил солдат, лицо которого было не различимо под ободом шлема с широким наносником.

Пришлось подчиниться. Руки обоим накрепко связали за спиной.

— Этой бестии завязать рот.

Солдат накинул Фельвэ на лицо плотную тряпку под самый нос и затянул сзади узлом так туго, что она не могла даже пошевелить губами. Она гневно сопела, но Кервин не мог видеть её лица.

— Кто там и что, — пробурчал десятник, — городничий разбираться будет.

Схваченных соединили верёвкой и повели внутри плотного строя бойцов в островерхих шлемах и пластинах поверх длинных кольчуг. Фельвэ спереди, Кервина сзади. Крики позади, вроде бы, стихли, и сполохов пожара тоже не было заметно. Фельвэ пыталась оборачиваться, но её сразу же дёргали за верёвку, а когда она спотыкалась, слегка тыкали алебардой.

— Гляди под ноги!

Кервин, несмотря на полное смятение души, решил, что сейчас не время для разговоров. Он шёл, не сопротивляясь, и крепился убеждением, что это была самооборона, и они-то с Фельвэ правы. Теперь надо это доказать. Наверняка найдутся свидетели того, как их окружали. Надо только подождать.

"Да, погуляли под звёздами — не то слово..."

Их вели квартал или два, и подвели к толстой, мощной башне в основной стене крепости Бреннон. Затолкали в небольшую дверь. Внутри было темно, пахло гарью факелов и доспешным салом. Несколько клеток из толстых ржавых прутьев стояли вдоль стены, в них было накидано немного соломы. Нарушителей тишины затолкали в крайнюю, не развязав, и заперли на массивный подвесной замок. Напротив, в углу полутёмного помещения был стол и скамья, на ней сидело два стражника. Горела оплывшая свеча.

— Что, поймали бесунов? — бесцветно бросил один.

— Очередных, — был ответ. Люди, звякающие бронёй, стали по очереди покидать помещение. Остались только эти двое.

Кервин взглянул на спутницу по несчастью. Та смотрела в ответ возмущённо, затем чёрные брови опустились в горестном выражении.

— Крепись, Фельвэ, — рыцарь старался говорить с непоколебимой уверенностью. — Ничего, скоро придёт городничий — с ним и разберёмся.

Скепсис в ответ выразили её слегка изогнутые брови. Кервин обратился к охране:

— Послушайте, уважаемые! Раз уж нам долго придётся ждать, может, развяжете хотя бы рот моей спутнице? А то ей дышать трудно!

Стражники продолжали лениво сидеть, иногда поглядывая на арестантов. Кервин всё ждал ответа:

— Уважаемые?..

— Зато колдовать просто, — наконец бросил один из охраны. — Ничегось, скоро он подойдёт, только место преступления глянет. И вам доста-анется...

Кервин отвернулся. Печаль в золотых глазах поверх тугой чёрной тряпки встретила его взгляд. Он сокрушённо вздохнул и опустился на корточки спиной к прутьям. Фельвэ присела также напротив.

Всё хорошее, что он говорил ей о людях — люди перечеркнули одним махом. Хамство сэра Гуслава — ещё цветочки. И непонятно, как теперь выпутываться, уцелеть бы вообще. Теперь их обоих ждут, вероятно, кандалы да каторга, и скорее всего, раздельно. Его, может быть, ещё спасёт сэр Амбарад, а вот Фельвэ, вероятно, погибнет там, под бичами на каменоломнях. А скорее, при попытке бегства. Думать об этом было невыносимо горько. Досадная беда — а всего лишь вышли погулять... И Кервин подумал, если он освободится, то сделает всё, чтобы её вытащить — неважно, какой ценой для себя.

В темнице было промозгло и холодно, вскоре человек и дроу прижались друг к другу, перед этим сгребя ногой всю солому под себя. Так они и сидели, молча, не считая времени, как два цыплёнка в клетке, грели друг друга и делили пополам свою печаль.

Вдруг раздался стук, открылась дверь. Донеслись деловые разговоры. В отблесках переносных лампад в проёме замаячили фигуры людей. Вошло несколько стражников, и на одном из них блестела начищенная кираса с рельефом герба Бреннона и привычный островерхий шлем с блестящими серебром узорами. Целеустремлённый, твёрдый взгляд тёмных глаз оценивающе остановился на сидящих в клетке. Те поднялись на ноги, по-прежнему прижимаясь друг к другу.

— Молодой человек и темнокожая колдунья, — негромко проговорил вошедший, — какая необычная пара. И говорят, что человек — рыцарь, а она — его оруженосец. Ужасные вещи можно было бы заподозрить, если бы я не видел вас в Рыцарском зале...

Он чуть помолчал. Кервин набрался решимости:

— Не мы начали драку. На нас напали бо́́льшим числом.

— Я знаю, кто на вас напал, — был вполне миролюбивый ответ, — банда "Резчиков". А также подозреваю, кто стоит за этим.

Кервин расширил глаза:

— Гуслав?

— Не думаю, что сэр Гуслав — скорее, кто-то из сочувствующих ему. Тех, кто ставит на него на турнирах. Им не выгодно, чтобы он был опозорен, — городничий ухмыльнулся, и искорки сверкнули в глазах черноволосой дроу.

— Поэтому решили опозорить вас. И вы в этом хорошо им помогли. Увы... Убрать эту повязку, — приказал городничий стражнику. — Она — неопасна.

Ленивый стражник прытко вскочил со скамьи, Фельвэ затылком прижалась к прутьям и была освобождена от мучительской тряпки. Нижняя часть лица дроу под тугой повязкой побледнела, и она, поблагодарив городничего кивком, принялась то поджимать, то растягивать свои тёмные губы, желая их размять.

— Так что, — подал голос Кервин, — мы оправданы?

Городничий сделал паузу.

— Я понимаю суть происшествия, однако, закон есть закон, сэр Кервин. Магия с призывом потусторонних сил в нашем городе строго запрещается. Все проявления магии в стенах Бреннона тщательно отслеживаются магами на службе города, и оставить это просто так не выйдет: слишком много глаз видели колдовство. Мы, стража — тоже должны отчитываться перед городским Советом.

Кервин повесил нос.

— Я не предупредил её. Я виноват в этом.

— Рыцарский ответ. Однако выход для вас есть. Я уже отправил людей в таверну за вашими вещами. Скоро они будут здесь. После этого мы проведём вас внутри стены и выпустим через потайную дверь в городской ров. Пройдёте по рву до западного моста — и вы свободны. Там начинается тракт. Не задерживайтесь и не появляйтесь вблизи Бреннона — вы будете в розыске тут. Если вас схватят повторно — я вам помочь уже не смогу, и чародейку ждёт темница, а тебя — лишение права носить меч, как соучастника.

Кервин просиял. Конечно, они с Фельвэ ещё не закончили дела в Бренноне, но это бесспорно лучше первых его расчетов.

— Благодарю вас.

— Моя работа, — был ровный ответ, — обеспечивать, чтобы честных поступков и честных людей в Бренноне было больше, чем нечестных.

Городничий отвернулся, стал вполголоса разъясняя

ть что-то другим воинам. Когда переговоры стихли, Кервин, возбуждённый таким поворотом событий, задал вопрос:

— Там кто-нибудь погиб?

— Нет, — был ответ. — Все ушли сами.

— Ты здо́рово рассчитала силу... этого... дубинки, — похвалил юный рыцарь.

Дроу сделала улыбочку. Щёки её отошли от повязки и вернули себе нормальный серый цвет. Немного погодя Фельвэ тоже решилась на вопрос:

— Где здесь учат магов? — её голос прозвучал экзотической свежей ноткой в этой суровой и мрачной мужской обстановке.

Городничий ответил, не оборачиваясь:

— В Солидаре. На запад. Хорошая мысль: маги любят непохожих...

Разговор продолжил Кервин:

— Как долго мы должны избегать появляться в Бренноне?

— Вещественных улик против вас нет. А давность свидетельских показаний по таким случаям — год.

— Спасибо.

Под новое настроение время пошло незаметно. И находящихся в клетке уже не так смущали связанные руки.

Наконец, входная дверь снова отворилась. Зацокали копыта по ту её сторону. Стражники внесли несколько мешков с крупными предметами. Городничий повернулся к клетке:

— Завтра после полудня пойдёт караван на Либрен. Скажите, что Дирхем посоветовал. Что будете охранять. Если вас узнают — напомните про поединок, — он сдержанно улыбнулся, — но лучше, чтобы не узнали.

Охранник отпер дверь клетки. Городничий скомандовал:

— Пошли.

Миновали низкую дверцу в стене, шли долго по тёмному туннелю, через такие же дверцы и пару помещений со стражниками, крутая лесенка вниз, тесный туннель, ещё одна лесенка... Пустая, гулкая комната с душным, застойным воздухом, мощную дверь в которой открывали вшестером; ещё дверь и — свежий воздух.

Кервин и Фельвэ оказались под тусклыми звездами в тени возвышающейся до неба стены. Стрекотали цикады. Ров был без воды, зато глубокий и с поросшими редкой травкой крутыми склонами, по которым не очень-то заберёшься. Только тут им развязали руки. Кисти стало нещадно покалывать — нервирующее ощущение. Фельвэ, морщась, энергично растирала их. Следом из дверцы выпихнули мешки, в которых Кервин нашёл свой щит, меч и прочее их с Фельвэ имущество.

— Великое вам спасибо, — прошептал Кервин в проём. — Мы с Фельвэ точно постараемся, чтоб в мире честных поступков было больше, чем нечестных.

Толстая, тяжёлая дверца без разговоров захлопнулась позади. Одежда и всё то, что просто лежало по комнате в таверне, обнаружилось в одном из мешков. Не забыли даже дорожный посох — палку, которую Фельвэ раньше использовала в дороге. Вроде бы, ничего не пропало. И платить за постой в этот день не пришлось.

Освобождённые наспех снарядились и пошли направо — к видневшемуся вдали массивному мосту. Во рву было темно. Фельвэ шла первой, Кервин — по её стопам. Шли молча: пусть дозорные на стенах не беспокоятся. Возле каменного моста склон осыпался, и выбраться там оказалось проще. От моста вдаль шла дорога. По обочинам стояли изгороди, но никаких строений не наблюдалось: Бреннон — это степная крепость, привыкшая к осадам кочевников и орков, и пригородных поселений возле стен строить не дозволялось. Подъездная дорога сделала петлю, обходя глубокую яму — своеобразное продолжение рва, призванного помешать подкату осадных орудий. Ворот позади не было видно: у стены дорога сворачивала в глубокий захаб.

Город спал. Задувало. Над зубчатой стеной реяли флаги в ночном ветру. Какой-то намёк на луну виднелся сквозь дымку. Двое вышли на дорогу, покрутили головами, закутались в плащи и пошли по тракту в недружелюбную ночную степь.

Степь была ровной и пустой. Бугристый от следов копыт тракт виднелся под ногами полосой чуть посветлее окружающей темноты. Он шёл на запад прямо, как стрела. Вдали, в стороне, мерцали огни какого-то далёкого селения. Кервин думал о том, что ни закупить провизии, ни нормально наладить снаряжение им не удалось. Теперь — рассчитывать на караван, тратить деньги и искать другой приличный городок. Далеко ли до этого Либрена?.. И все из-за людей. Кервин первым нарушил ветренную тишину:

— Мне ужасающе стыдно, Фельвэ, за мой народ.

Её ответ звучал как-то плоско:

— И всё же он менее жесток, чем тот, откуда родом я.