Так проходит... (джен)

Второе мая традиционно празднуют на территории Хогвартса. На один день и одну ночь школа становится местом паломничества волшебников из всех уголков Британии. Утром звучат праздничные речи, перемежаясь с воспоминаниями о погибших, скорбными словами и траурными речами. Радость и скорбь сплетаются воедино удивительно гармонично — даже не две стороны одной медали, эпическое полотно, сотканное из черного и золотого, и белого, и алого, и серого.

У медали только две стороны. И надпись мелкими буквами на ребре.

Потом гости — традиционно — отправляются на обед в Большой Зал. Он вмещает всех, сколько бы их ни пришло. Школьники смотрят на героев той битвы и участников сопротивления Волдеморту, как на живые легенды, сошедшие со страниц учебников.

Историю больше не ведет профессор Бинс. Новый профессор, Сьюзен Боунс, рассказывает куда более интересно. Когда доходит до новейшей истории, которую читают всем курсам в конце года, она показывает воспоминания участников с помощью модифицированного думосбора.

Имя Волдеморта больше никто не боится произносить вслух.

Вечером, когда начинает темнеть, над огромным двором, опушкой Запретного леса, берегом озера, хагридовыми грядками и бесконечными переходами Хогвартса загораются золотистые огоньки. До рассвета веселье правит бал, и траурные речи временно забыты. Даже ученикам позволяют гулять после отбоя — правда, только старшекурсникам. Они пользуются этим, находя укромные местечки и утаскивая с подносов бокал-другой горячительного. Вино и горячее, юное, льнущее к тебе тело в тысячу раз важнее какого-то старого праздника. Который с каждым годом все больше устаревает.

В какой-то момент Гарри ускользает от друзей и идет проветрить голову в одиночестве. Сливается с темнотой, растворяется в ней под густыми кронами деревьев, которые в этом году зазеленели рано. Минует компании волшебников, невольно слышит разговоры.

— Орден забрал у меня дочь. И чуть не забрал внучку, — произносит статный седовласый колдун, задумчиво глядя на гробницу Дамблдора. Белый мрамор будто светится в чернильных сумерках. Над ним едва заметно сияют крылья призрачного феникса. А может, это игра бликов на сетчатке.

— Орден? — с сомнением переспрашивает собеседник, щуплый, почти прозрачный колдун, кажется, кто-то из Фенвиков. — Это Волдеморт. Всегда был Волдеморт. Вся моя семья боролась против него.

— Сьюзен еще со школы была вся в тетку… Участвовала в Армии Дамблдора, — продолжает статный волшебник, точно не слыша. Теперь Гарри узнает его. Это отец Амелии Боунс. — Я могу только благодарить Мерлина, что ей повезло.

Собеседник соболезнующе качает головой. Проходит довольно много времени, прежде чем он отвечает, тоже не отводя глаз от гробницы.

— Жесткий был директор. Василиск в школе, оборотни, преподаватели-садисты — а ему словно наплевать на протесты. Возраст, думаю… Продукт своей эпохи. Он воспитывался больше сотни лет назад.

— Дамблдор всегда был беспощаден к детям, — отрезает Боунс.

— Дамблдора слишком любили дети, — вступает третий немолодой волшебник, тоже смутно знакомый. — Кто знает, чем бы все кончилось, если бы мистер Поттер не был так к нему привязан.

— Что вы имеете в виду, Аквилон?

— Только то, что это настораживает, согласитесь. Мы не знаем, какие частные уроки он ему давал… О, я не о той грязи, которую собрала мадам Скитер! Вы знаете, ее книги очень поверхностны. Я только хочу сказать, что ни один биограф не знает всей правды…

Биографов Дамблдора много. Биографов Поттера — еще больше. Люди, которых Гарри знает только по именам, раздают интервью о нем и пишут книги со своим видением событий. Некоторые из них зажигательно-нелепые, в духе старых статей «Придиры». Другие убийственно серьезны — и оттого им верит куда больше читателей. Третьи…

Гарри начинает мутить, и он отходит подальше от компании престарелых сплетников, к самой кромке озера. Компания продолжает беседу. Мирную, неспешную, отстраненную.

Впервые он услышал что-то подобное через пару лет после победы. И слышит каждый год, по мере того как выходят новые книги, новые журналистские расследования, даже научные изыскания на тему сродственной магии, палочек-близнецов, роли перьев феникса в становлении темных волшебников и Мерлин знает чего еще. Люди не хотят слепо верить, люди хотят думать. И он давно, еще в первый после смерти Дамблдора год, узнал, что именно они могут думать. Привыкнуть вот не получается.

Гарри возвращается. Неподалеку от главного входа в замок собралась компания побольше — десятка три волшебников и волшебниц. Внимание приковано к Рону, который рассказывает одну из излюбленных историй публики. Тайная комната, парселтанг, уничтожение чаши Хаффлпафф. Рон больше не в тени братьев и знаменитого друга. Он наслаждается вниманием, и Гарри с облегчением спихивает на него необходимость пересказывать героические подвиги. Ему самому рассказов о подвигах хватило до конца жизни, а подвигов — еще на сто лет вперед.

Но в какой-то паре дюжин ярдов пухлая ведьмочка в блестящей мантии шепчет подруге:

— А Поттер-то после победы совсем ушел в тень. Неспроста это.

— Думаешь, ему есть что скрывать? — отвечает подруга громким шепотом.

— Есть. Ведь еще вопрос, кто кого на самом деле победил. Но лучше не лезть в это, он ведь не просто так стал Избранным… Ш-ш! Он смотрит на нас!

— Как думаешь, он умеет читать по губам? — обеспокоенный шепот разносится чуть ли не на милю вокруг.

Гарри всовывают в руку бокал, он осушает сразу половину и чувствует, как разглаживается складка между бровей. Рон чему-то смеется. Гарри смотрит, как подружки спешно ищут место подальше, и тоже начинает хохотать.

Его не волнует, в какую чушь верит население, пока оно не нарушает закон, по большому счету.

* * *

Когда-то Гарри думал, что преподаватели в Хогвартсе слишком его нагружают. Это было до того, как он пришел работать в Аврорат.

Теперь голова у него постоянно гудит. Авроров мало, за время войны их ряды сильно поредели, послевоенный всплеск интереса к профессии не слишком помог — больше половины желающих не прошли отбор в академию. На каждого аврора приходится по дюжине дел. По каждому нужно держать в голове материалы, планировать розыскные мероприятия, вытряхивать показания из свидетелей и подозреваемых, вести отчетность, не пропускать тренировки. Спасибо Кингсли, он хоть понимает, как бесит, когда тебя выдергивают из азарта расследования, чтобы заставить охранять какую-нибудь важную шишку, так что на охрану авроров отправляют редко.

И, конечно, одну из таких шишек в конце концов убивают. Не имеет значения, что важной шишку считала только горстка коллег. У убитого, магического теоретика Аррона Ли, есть политологическая монография на тему «Роль лидера в политическом течении на примере Волдеморта и Дамблдора», труд по теории магии, озаглавленный «Родовые дары и их влияние на внутриполитическую борьбу на примере убийства Волдеморта Гарри Поттером» и неоконченное практическое исследование природы этих самых родовых даров. Погибший еще месяц назад требовал охрану, потому что был уверен: кто-то готовится убить его, чтобы завладеть результатами. Гарри долго не может понять, о каких, черт возьми, родовых дарах лопочут коллеги Аррона Ли, пока не выясняется, что речь о Дарах смерти. В своих трудах Ли доказывает, что Орден Феникса привлек на свою сторону Гарри Поттера, родовой дар которого — власть над смертью, для ликвидации главы оппозиционной партии лорда Волдеморта. Потом соратники погибшего добиваются отстранения старшего аврора Поттера от расследования, поскольку он — заинтересованное лицо, а потом все это окончательно превращается в балаган, и в какой-то момент Гарри кажется, что он попал в параллельную реальность.

Потом дискуссия о политических партиях перекочевывает в газеты, потом поднимается скандал, и подключаются очевидцы волдемортовского террора, и никто не может понять, какую меру пресечения назначить всем этим ученым. В Азкабан не сажают за то, что Пожирателей Смерти называют политической партией. Но если оставить все как есть, взбунтуются уже другие.

За исходом скандала с политологами и теоретиками Гарри уже не следит. Дело Ли закрыто: банальные чары левитации, вышедшие из-под контроля, — погибший левитировал гранитный камень, чтобы провести эксперимент с родовым алтарем, и не удержал его.

Вечером второго мая в этом году шепчутся уже не о Дамблдоре и Поттере, а о том, что обе стороны использовали множество неизвестных чар. Эти чары еще предстоит установить и изучить. Но говорить правду о них опасно — посмотрите, что стало с беднягой Арроном Ли. Крестражи Волдеморта — скорее всего, сказка, брошенная публике в качестве объяснения. У обеих сторон было секретное оружие… и место финальной битвы выбрано неспроста, но лучше молчать об этом, коллега, пока мы не будем знать всю правду…

«Может быть, — свирепо думает Гарри, отыскивая на подносе уже не вино, а огневиски, — может быть, если бы всем этим людям было чем заняться, исследования зашли бы в тупик. Может, им лучше попробовать, ну, работать, например…»

Рон снова рассказывает на бис историю с побегом из «Гринготтса» на драконе. Среди слушателей — в основном знакомые по Отряду Дамблдора.

Они слышали это не меньше десятка раз, но праздничный раз — особенный.

Обсуждать Поттера, не замечая, что он стоит рядом в толпе, больше некому, потому что толпы нет.

* * *

А может, так было всегда? В первые годы Гарри был слишком счастлив тем, что все закончилось, чтобы обращать внимание на досужую болтовню.

Джеймс приезжает на каникулы и рассказывает, что в Хогвартсе новый то ли клуб, то ли общество — ищут оружие, которого не нашли ни Поттер, ни Волдеморт.

— Оружие? Какое оружие и почему в Хогвартсе? — недоумевает Гарри.

— Ну, там книга какая-то вышла, что ты и Волдеморт искали в Хогвартсе секретное оружие, и поэтому там была главная битва. Маккошка…

— Джеймс!

— …профессор Макгонагалл никаких ученых в школу не пускает и всем отвечает, что не было оружия, но они не верят. А в Хогвартсе какие-то пятикурсники наслушались этого всего и решили первые поискать.

— Кто? — рассеянно спрашивает Гарри, думая о неистребимости слухов.

— Я их не знаю. Там со всех факультетов придурки есть. Хью говорит, гостиную Рейвенкло перерыли сверху донизу. Хаффы и змеи бродят по подземельям. Наши, ну… Кто-то пытается восстановить Выручай-комнату, кто-то думает, что оружие должно быть в Запретном лесу. Они спрашивали у меня, но я бью всем морды, — фыркает Джеймс. — Ну не всем, с девчонками Лили разбирается.

Мечта Шляпы о единстве факультетов сбылась неожиданным образом. Гарри только надеется, что этот новый повод объединяться не захватит всех студентов поголовно. Должны быть островки здравого смысла, пусть даже ценой некоторого раздора.

Еще немного он надеется на авторитет Макгонагалл. Но не слишком — желающие всегда найдут способ обойти правила.

Пожалуй, лучшее, на что можно надеяться, — это на то, что мода изменится и вместо оружия пытливые умы станут искать что-нибудь другое. Еще одного василиска, если повезет.

* * *

Со временем мода сходит на нет. Школьники все еще ищут оружие, но уже лениво, все чаще предпочитая заняться чем-нибудь другим. Веяния среди подростков вообще быстротечны. Гарри ностальгически усмехается, вспоминая слухи времен его детства — о наследнике Слизерина и прочем… Насколько проще все было.

Среди ученых тоже утихает мода на исследования о мифическом оружии. Несколько лет до Гарри вообще не долетают новости из научного мира. По-прежнему выходят какие-то книги, журналы, статьи, Гермиону частенько можно застать в самом смертоносном из ее настроений, после чего какой-нибудь редактор уходит с поста или корреспондент начинает писать исключительно о морщерогих кизляках, но Гарри предпочитает оставаться в блаженном неведении. Иногда Гермиона заставляет его или Рона дать интервью или комментарий. Они подчиняются. Не хочется ввязываться в бесконечную войну с прессой, и времени на это нет, но и слышать все более концентрированный бред каждое второе мая не хочется; а того, чего Гарри не слышит, гораздо, гораздо больше…

Потом оказывается, что это было временное затишье по техническим причинам.

На столе у главного аврора Поттера — накрытый маленьким защитным куполом стеклянный цветок без стебля. Если присмотреться, сходство с цветком размывается и исчезает. Это просто набор круглых капсул, прикрепленных к сердцевине, над которой на тончайшей золотой проволоке держится черный камень. В глубине камня вспыхивают алые искры. В капсулах тоже видны алые следы. Кровь.

Гарри уже знает, что это и для чего использовалось, но к Малфою все равно есть вопросы. Теперь Аврорат иногда привлекает Малфоя в качестве специалиста по темномагическим артефактам. Лет пятнадцать назад такое было бы немыслимо. Пятнадцать лет назад многое было немыслимо.

Он приходит ровно в два, сразу замечает цветок, и глаза у него забавно округляются:

— О. Интересно. Можно?

Гарри кивает, и Малфой начинает выписывать пассы над центральным камнем, слегка ослабив купол. В камне заключена основная магия. Капсулы — только резервуары.

— Уже выяснили, чья кровь? — спрашивает Малфой, не отводя палочки от камня.

— Кроме человеческой? Дракон и фестрал.

Малфой хмыкает то ли уважительно, то ли насмешливо. Над куполом серебрятся крошечные облака. Гарри молча следит, как они медленно темнеют, потом говорит:

— Кто распространяет описание ритуала? Кто так убедительно рассказывает, что ритуал полезен?

— Идиоты? — Малфой поднимает бровь. — Что ты хочешь от меня услышать, Поттер? Это же твоя работа ловить их. Никому из моих знакомых такое и в голову не придет, наша семья избавилась от этих игрушек еще лет пятьсот назад. Смирись. Никто из них не станет новым Темным Лордом.

— Они гробят собственных детей! — взрывается Гарри. — Семейка, у которой мы это конфисковали, Льюисы, — у них уже родился ребенок с крыльями! Инвалид с рождения, а его даже из семьи не заберешь — нет такого закона! Родовой, нахрен, дар — крылья! В их планах это только первое поколение, второе-третье должны стать демонами-оборотнями. С чем ты предлагаешь смириться? И это одна семья, а таких идиотов все больше!

— Один ребенок с крыльями? — деловито уточняет Малфой. — Артефакт использован дважды с этим набором образцов крови. Так что второй должен быть на подходе.

Гарри издает короткий стон, зарываясь пальцами в волосы.

— Главный к тебе вопрос: можно отменить эффект этой дряни? — он кивает на безмятежно сияющий цветок.

— Нет. Может, ампутировать крылья, но вырастут новые. А надо ли отменять? Вывести демона-оборотня у них все равно не получится, потому что это невозможно. Вымрут сами, и…

Гарри молча посылает ему яростный взгляд, и Малфой поднимает руки.

— Понял. Но в любом случае помочь не смогу.

После его ухода Гарри пишет Макгонагалл и Флитвику, просит о консультации, не особо надеясь на успех. Долго листает материалы дел об использовании темной магии — длинные списки семей, имена и фамилии, типы существ, кровь которых использовалась для скрещивания, бесконечные протоколы допросов горе-родителей, которые не признают свою вину, ведь они только пытались наделить детей родовыми дарами, а дары уже достаточно полно описаны теоретиками. Вспоминает, с чего все начиналось, и не может понять, как, черт возьми, магический мир оказался в таком дерьме.

На очередной годовщине битвы за Хогвартс Большой зал даже не приходится магически расширять — гости помещаются за факультетскими столами вместе с учениками. Огоньки порхают только рядом с центральным входом. В сумерках по территории Хогвартса в этот раз гуляют только участники битвы. Не все.

А в конце года начинается предвыборная кампания. Кандидаты на пост министра магии представляют свои программы. У одного из них, полукровки Джона Беннета, программа в точности повторяет то, с чем когда-то выступил молодой лорд Волдеморт. Все та же защита волшебной крови, раздельное обучение в зависимости от происхождения, защита магического мира от магглов, защита традиций, защита устоев, защита, защита, защита…

Лучшая защита — нападение.

У Министерства есть способы не допустить Беннета до выборов. Кингсли предпочитает воспользоваться ими, вместо того чтобы искушать судьбу. В его программе защиту получают все маги и любая кровь, и не то чтобы кто-то возражал против собственно программы, но…

Беннет, снятый с выборов за нарушение требований к кандидатам, разражается гневным заявлением.

«Группировка, захватившая власть в 1998 году, не допускает меня по надуманным причинам. Но все здравомыслящие волшебники видят, что настоящая причина — страх. Моя программа похожа на программу их оппонентов. Их преимущество в 1998 году было неубедительным. Все это время они давили протесты на корню, но теперь у них не хватит сил. Только гражданам магической Британии решать, на чьей стороне историческая правда!»

«Пророк» печатает это рядом с новыми заявлениями Кингсли, чьим-то анализом школьной программы в сравнении с началом двадцатого века и новостью о прибытии американской делегации. И никому особенно нет дела. Члены Ордена Феникса, те, кто дрался с Волдемортом, конечно, в ярости. Но страна не населена исключительно ими. Граждане, те, которым предстоит решать, проглатывают заметку и идут по своим делам.

Да и члены Ордена не слишком бушуют. Привыкли.

Только на рождественском ужине у Гарри, где собираются все друзья и старые приятели по Ордену, Кингсли бурчит что-то о том, что нужно было действовать с самого начала, вместо того чтобы разводить свободу слова. И даже рвется исправлять все немедленно, но его останавливает малиновая наливка Молли. А Гарри хмыкает:

— Знаешь, Кинг. Лучше проиграй выборы Гермионе. Она знает, как себя вести с журналюгами и общественным мнением. Я уверен.