На каждый хитрый цветок найдётся цветок хитрее (джен)

— Что ты делаешь здесь, мальчик? Куда ты идёшь?

Деревья шептались у него за спиной, неслышные человеческому уху; но Финн слышал. Он игнорировал их, как делал это всегда, и неторопливо шагал босыми ногами по мокрой от росы и утреннего тумана траве. Шёпот духов сопровождал его всю жизнь, сколько он помнил. Это уже даже не раздражало.

Он шёл по летнему лесу, лаская рукой деревья и травинки, касаясь поздних цветов, мягкого мха. Он хотел запомнить этот день, насладиться им, выпить его до дна. Его тень плелась за ним следом, перекатываясь по земле, и едва заметно подрагивала в предвкушении прогулки.

— Не бузи, — сухо бросил ей Финн. — Мы ещё слишком близко.

Вековые сосны расступались перед ними, как колонны храма. Финн казался таким маленьким, таким незначительным по сравнению с величественными деревьями, и это щемило сердце. Яркие пятна света, проникавшего сквозь кроны, чередовались с сумраком и прохладой; воздух звенел от жужжания крохотных насекомых, птицы перекрикивались звонкими голосами где-то вверху. День был слишком хорош, чтобы позволить ему пропасть бесследно.

Финн вышел к небольшой речушке с заводью и спустил тень с поводка. Та с восторженным (хоть и неслышным) воем понеслась исследовать ближайшие кусты, затем бросилась в подлесок. Финн за неё не волновался: она не потеряется, и никто не сможет причинить ей вред; набедокурить может, это бывает, но они ушли достаточно далеко от цивилизации, чтобы это никому не помешало. Сам он сел у кромки воды, и рогоз склонил перед ним свои головы — ах, l’intelligence des fleurs!

Бледная водяная лилия привлекла внимание мальчика. Яркая жёлтая сердцевина, едва тронутые розовым лепестки — трудно было представить себе более прекрасного представителя этого славного вида. Финн протянул к ней руку, чтобы сорвать…

Но его запястье перехватила другая рука, зелёная и когтистая. Следом из воды поднялась сверкающая острыми треугольными зубами нимфа. По длинным аквамариновым волосам струились зелёные нити водорослей, а венчал её голову лист с пресловутым цветком, словно экзотического вида шляпка.

— Ну здравствуй, мальчик, — кровожадно разулыбалась она.

Финн тепло улыбнулся ей в ответ.

— Ох уж эта обманчивая нежность прекрасного цветка! — с едва заметным смешком произнёс он.

— Не без этого, милый. Как насчёт искупнуться?

И нимфа потянула его в воду.

Вдруг тень упала на них, заводь забурлила, заволновалась. Нимфа отшатнулась, отпустила мальчика, вскрикнула.

— Что это? Что это такое? — заламывая руки, воскликнула она и в страхе опустилась на колени, закрывая голову.

Финн смерил её взглядом. Лицо его из всегда добродушного стало отстранённо-суровым. Коротким кивком он отпустил тень гулять дальше — сам, мол, справлюсь.

Просветлело. Солнце позолотило холодную кожу нимфы, и она осмелилась присмотреться к неудавшейся жертве. Бледно-голубые, водянистые глаза её расширились, она бросилась Финну в ноги, бормоча:

— Простите, простите, ради дьявола… Обозналась, глупая… Простите…

Финн протянул руку и коснулся прекрасного цветка на её голове. Нежные лепестки ласкали взгляд и приятным бархатом ощущались на кончиках пальцев.

— Даже самые хрупкие цветы могут таить в себе опасность, — сказал он, выпутался из рук нимфы и махнул ей рукой, плыви, мол, спокойно. Та, не веря своему счастью, медленно погрузилась в водоём, провожая его глазами. — Но на каждый хитрый цветок найдётся цветок хитрее.