John Granger, DMD (джен)

Доктор Джон Грейнджер был ортодонтом, и многие его пациенты считали его волшебником — доктор Грейнджер не просто ставил на зубы скобки, он мог исправить прикус, решить проблемы с дикцией, удлинить или укоротить челюсть. Его работа делала красивыми тех, кто давно был уверен в своем уродстве, возвращала им уверенность в себе, благодаря доктору Грейнджеру создавались новые семьи и исправлялись человеческие судьбы.

Но иногда доктор Грейнджер страдал от человеческой неблагодарности — он ведь на самом деле не был волшебником и не мог сделать человека счастливым или избавить пациента от трусости и дурного характера. Кое-кто из его пациентов в глубине души ожидал, что искусство доктора решит все их жизненные проблемы, но от доктора им доставались только идеально ровные зубы, правильный прикус и совет всю оставшуюся жизнь надевать скобки на ночь. И случалось изредка так, что не ставший от ровных зубов ни желанным, ни знаменитым возвращался и предъявлял доктору претензии, порой с криком и угрозами судом, а порой и в такой форме, что доктор бывал вынужден уведомить полицию. К этому доктор Грейнджер тоже был готов и после стольких лет практики даже не обижался.

Лорд Вольдеморт был уверен в успехе — что ничтожные магглы могли противопоставить ему, величайшему из волшебников? Само его имя наводило страх даже на авроров и дементоров, а уж облик Темного Лорда во всей его силе заставил бы побледнеть любого храбреца. Не таясь и не оглядываясь на онемевших посетителей, лорд Вольдеморт прошел через приемную и, руководствуясь магией, двинулся мимо стойки регистрации прямо к тому кабинету, в котором находился доктор Грейнджер. Сидевшая за стойкой девица побежала за ним, не осмеливаясь к нему прикоснуться — что ж, будет даже хорошо, если она расскажет врагам Темного Лорда, с кем и зачем исчез этот доктор…

Мысли Темного Лорда были прерваны ударившим в спину электрическим разрядом, который прошил все его тело, а вставший ему навстречу доктор Грейнджер крепкой рукой вывернул его запястье, отобрал у Вольдеморта палочку и точным движением прижал ему сонную артерию.

— Большое спасибо, Сельма, — поблагодарил Джон Грейнджер пришедшую от стойки регистрации молодую женщину, которая три года прослужила в полиции и хорошо умела пользоваться тазером. — Позовите, пожалуйста, Эвана и Альфи.

Когда два дюжих медбрата прибыли, Вольдеморт успел получить еще один удар тазером, на этот раз от доктора, недовольного его агрессивным поведением, и теперь отдыхал на полу, а доктор Грейнджер отодвинул ему верхнюю губу и рассматривал довольно ужасные зубы, которые никак не могли быть работой клиники Грейнджеров.

— Ишь как он себя отделал, — поцокал языком Альфи, полюбовавшись на морду Вольдеморта, а потом взял Вольдеморта за грудки и посадил его на полу, а Эван скрутил Темному Лорду локти за спиной. — Это ж какой пластический хирург за такое взялся?

— Вы заплатите за это, ничтожества, посмевшие поднять руку на Темного Лорда… — попытался было возразить Вольдеморт, но посмотрел на тазер в руке доктора и решил лучше помолчать.

— Это не в полицию, доктор, нужно звонить, а в психиатрию, — рассудительно сказал Эван, когда вдвоем с Альфи они поставили Вольдеморта на ноги.

— Отведите его в шестой кабинет и зафиксируйте, а Сельме скажите, чтобы позвонила доктору Уимпи, — распорядился доктор Грейнджер. — Может быть, нам удастся купировать приступ.

— Вы святой человек, доктор, — с чувством сказал Эван, он работал у доктора Грейнджера уже десять лет и бывал свидетелем, как несколько раз после задушевного разговора и пяти кубиков реланиума доктор давал непрошенным визитерам отлежаться, да и отпускал с миром даже тех, кто пытался в него стрелять.

До прихода доктора Уимпи Вольдеморт буянил и получил тряпку с эфиром на лицо, катетер в левую руку, пульсометр на палец и повязку на глаза, чтобы его не беспокоил направленный на него свет. Мэри Грейнджер, исполнявшая работу анестезиолога, когда Джон делал челюстно-лицевые операции, уже была рядом, и Грейнджеры успели переговорить и о второй гипотезе, объясняющей буйное поведение нежданного гостя: дочь что-то рассказывала им о проблемах в волшебном мире, связанных со злым волшебником-мегаломаньяком, о какой-то легилименции… Познакомившись несколько лет назад с Артуром Уизли, который путал экскаватор с эскалатором и устроил на их глазах драку в книжном магазине, Грейнджеры относились к волшебникам скептически, но про легилименцию, которой не смог научиться школьный друг Гермионы, вспомнили и повязку на глазах Вольдеморта решили оставить.

Психиатр доктор Уимпи практиковал недалеко от клиники Грейнджеров и заработал за свою жизнь достаточно, чтобы уходить домой после трех часов дня, но на зов соседей не откликнуться не мог, пусть и вошел в кабинет в расстегнутом халате, буквально на минуточку.

— О, это по моему профилю, — определил доктор Уимпи с первого же взгляда на лицо Вольдеморта. — Я такого варианта дисморфофобии что-то даже в своей практике не припомню. Хотя знаете, где-то в 1980ом или 1981ом году… — доктор Уимпи застегнул халат, сел рядом с пациентом и глянул на монитор. — Ну право, Мэри, рауш-наркоз как средство ото всех болезней! Я бы ему аминазина кубика четыре вкатил, если он у вас агрессивный, но теперь ждать придется, пока он отойдет. Нужно же поговорить с человеком.

— Тебе кофе принесут, Стив, — пообещала Мэри Грейнджер. — Только не проси сигару, пожалуйста.

— Да у меня с собой, — хохотнул доктор Уимпи. — Ладно, ладно, Мэри, не буду я тут у тебя курить. Сними у него повязку с глаз, что он тут разлегся, будто в Австралию первым классом летит.

Мэри сняла повязку и предъявила доктору Уимпи остекленевшие красные глаза лорда Вольдеморта, а доктор Уимпи поскреб бороду и слегка оттянул нижнее веко Темного Лорда.

— Надо же, вроде не линзы, — задумчиво сказал доктор Уимпи. — Ужас какой. Закрой обратно.

— Стив, он хвастался, что он гипнотизер, — предупредил Джон Грейнджер. — Оставь у него повязку.

— Сейчас я ему внушу нормы адекватного поведения, — пообещал доктор Уимпи, раскрывая свой волшебный чемоданчик.

Грейнджеры жили по принципу «успевает всюду тот, кто никуда не торопится», у них были крепкие нервы, и даже визит Темного Лорда не смог выбить их из рабочей колеи. Прием пациентов продолжился, и доктор Грейнджер буднично извинился и вышел к коллеге в коридор, когда спустя минут сорок к нему заглянул доктор Уимпи.

— У меня, Джон, столько аминазина нет, чтобы такое купировать, — признал доктор Уимпи. — Дикий бред, говорит измененным голосом, высокий уровень агрессии, учащенное сердцебиение. Мой совет — вызывай барбухайку, пусть везут его куда надо. Такие случаи нужно неделями стационарно вести, тогда хоть какой-то шанс на ремиссию.

— Можно образец его бреда, Стив?

— Ну, говорит, что он величайший волшебник, что перебьет каких-то грязнокровок, что мы презренные магглы, не способные понять его величие… Стандартная mania grandiosa, только уровень ажитации нестандартный, и дисморфофобия мало того, что необычно выглядит, но плохо сочетается с основным диагнозом. Я уж там распорядился по своей части, чтобы он не шумел — ты такого не любишь, но выключать его медикаментозно мне одному боязно, организм у него изношенный. Пусть уж Мэри сама, я там написал, что я ему вводил.

— Да, спасибо, Стив, — кивнул доктор Грейнджер. — Мы у тебя в долгу, как обычно.

— Да это я у вас в долгу, я же к вам прихожу в пару лет раз, а вы моему оболтусу за зубами приглядываете постоянно.

В пять часов прием пациентов заканчивался, и в пять пятнадцать в клинике Грейнджеров остался только один пациент, с которым доктор Грейнджер должен был переговорить. Доктор вошел в шестой кабинет, где по-прежнему был зафиксирован Вольдеморт, и похлопал его по щекам.

— Вы способны рационально воспринимать то, что я скажу? — твердым строгим голосом сказал доктор Грейнджер, и Вольдеморт не слишком сильно помычал в ответ, а потом ощутил, как доктор задирает его мантию и стягивает с него кальсоны.

— Советую вам помочиться, — резко сказал доктор Грейнджер и подставил утку. — Во избежание, так сказать, непроизвольного мочеиспускания в дальнейшем. Видите ли, я более не склонен полностью соглашаться со своим коллегой, который приписывает ваше поведение только психическому расстройству — хотя я и не отрицаю его диагноз и наличие у вас такового. И я боюсь, что мне придется поговорить с вами о моей дочери и убедить вас, что ваш интерес к ней нежелателен.

И в этот момент Вольдеморт испугался, и это подтвердило пищание монитора, на котором резко скакнул пульс. Вольдеморт был трусом, он боялся смерти, боялся мучений на том свете, в которых его все детство убеждал приютский пастор, боялся боли и унижений на этой земле — да даже говорить с кем-то на равных ему было некомфортно, и отсюда были вся его жестокость, агрессия и стремление к неограниченной власти. А теперь он был во власти умелых и решительных людей, и даже его жизнь зависела от их неуклонного следования врачебной этике. Если бы не действие аминазина, у Вольдеморта давно началась бы паническая атака, которая могла бы вызвать неестественный в его возрасте выброс стихийной магии — но и магия действовала через центральную нервную систему и неплохо лечилась аминазином.

Доктор Грейнджер заметил, как дрожат длинные пальцы привязанных к подлокотникам рук, убрал утку, надел на Вольдеморта кальсоны и вынул кляп, которым не слишком гуманно воспользовался старорежимный доктор Уимпи.

— Доктор, извините меня за вторжение, — наконец заговорил Вольдеморт человеческим голосом. — Я же ничего дурного вам не сделал. Но я могу сделать для вас многое: могу сделать вас богачом, могу даже подарить вам бессмертие…

— Во-первых, как вас зовут?

— Меня называют лорд Вольдеморт…

— Благодарю, но я принципиально не произношу бандитских кличек. Либо вы назовете свое настоящее имя, либо останетесь человеком без имени, у которого даже на могиле написать нечего.

— Том Риддл. Пожалуйста, доктор…

— Во-вторых, мистер Риддл, я хотел бы вам кое-что рассказать. Мне уже пятьдесят пять — у меня достаточно денег, чтобы удалиться от дел, но я люблю свою работу и люблю помогать людям. Я врач, и я не обманываю себя относительно своего долголетия — может быть, смерть от меня еще достаточно далеко, но я уже привык чувствовать процесс увядания и осознаю свою будущую смерть как печальную неизбежность. Мне удалось пережить годы, когда смерть бывает нередкой неожиданностью — скоро я стану стариком и пойду к своему концу размеренным спокойным шагом. Вам нечего предложить мне, мистер Риддл, кроме обещания оставить меня и мою семью в покое — но вам придется как-то убедить меня, что вашему обещанию можно верить, а с этим возникнут некоторые сложности.

— Доктор, вы просто не представляете, какие возможности открывает магия… — Вольдеморт уже был готов даже рассказать про Непреложный обет и поклясться его дать, лишь бы добраться до своей палочки — да, пожалуй, он и действительно дал бы Непреложный обет, лишь бы вырваться отсюда.

— Я прошу меня не перебивать. Мне будет необходимо несколько часов, чтобы подумать — прошу вас в течение этого времени вести себя прилично и не упоминать о магии. С вами останется Эван, у вас уже был шанс с ним познакомиться. Просить его вернуть вам свободу бесполезно — Эван работал санитаром в психиатрической лечебнице, и я сказал ему, что вы невменяемы. Эван может дать вам воды и покормить вас. Когда вы захотите в туалет, он подаст вам утку. Я надеюсь, что до полуночи мы сможем все уладить.

Каждое утро и каждый вечер Грейнджеры совершали прогулку от своей клиники — утром они успевали поговорить по дороге о своих будущих пациентах и даже обговорить операцию, если утро было четверговым; вечером чаще говорили о домашних делах; раньше, когда Гермиона училась в местной школе, говорили о дочери и ее одноклассниках. Теперь одноклассников дочери они практически и не знали, в школе ее никогда не были, да и самой Гермионы почти никогда не было дома, и эту часть своей жизни Грейнджеры обходили молчанием, отдавая вечернюю прогулку разговорам о своем саде и о финансовых делах клиники. В конце концов, в их возрасте это было уже неудивительно — у большинства их давних знакомых взрослые дети разъехались по университетам, у некоторых детей даже были свои семьи, это Гермиона была таким поздним ребенком. Но сегодня Грейнджеры снова говорили о вернувшейся на каникулы дочери.

— Джон, ты думаешь, это тот самый человек, о котором Гермиона не хочет нам рассказывать? — спросила Мэри. — Кажется, те Уилксы… нет, Уизли! — с которыми мы познакомились пять лет назад, считали его очень опасным.

— Ай, Мэри! — весело ответил доктор Грейнджер и жестом сдвинул набок воображаемый берет. — Помнишь нашу первую клинику в Восточном Кройдене? Там таких уличных лордов было пруд пруди, и почти все из них — темные.

— Джон, — с укором сказала Мэри. — Так теперь говорить нельзя, вот как ты с усмешкой про темнокожих. Скажешь еще когда такое при молодежи, они про тебя в газету напишут.

— Да и пусть пишут. Я же цепной пес колониального режима, ты знала, за кого выходила замуж.

Да, когда-то давно, около тридцати лет назад, доктор Грейнджер был еще не доктором, а студентом из бедной семьи, чье обучение оплачивало государство, взяв перед этим свою цену кровью. Джон Грейнджер вернулся из Йемена в песочного цвета форме, в которой так и ходил до холодов, пока не заработал себе на пальто и подходящие к погоде Ньюкасла темные брюки, вечерами подрабатывая барменом. Военные тогда в студенческой среде были непопулярны; за океаном, в Америке, шумели протесты против вьетнамской войны; Битлз играли на антивоенных концертах — а Джон Грейнджер повоевал хоть и по необходимости, чтобы получить бесплатное обучение и исполнить свою мечту стать врачом, но все же не по принуждению. Однокурсники его не очень-то за это любили, а он относился к ним как к детям, не бравировал своей биографией, но ее и не стыдился. Мэри, бывшей постарше остальных, аккуратный и подтянутый Джон понравился, с ним было интересно и надежно, хотя спокойной жизни он ей не обещал — и, вместо того чтобы ставить пломбы чистеньким деткам под чьим-то началом, Мэри пошла вслед за Джоном поднимать практику в Восточном Кройдене, в котором Джон и под халатом, и под пальто носил пистолет в плечевой кобуре; потом, когда население Восточного Кройдена научилось уважать доктора Грейнджера, некоторое время она вела практику одна, а Джон был в ординатуре, чтобы получить лицензию челюстно-лицевого хирурга; потом Мэри стала ассистировать при операциях, которые Джон делал твердой и уверенной рукой; потом по вечерам училась, чтобы получить лицензию анестезиолога. Так и получилось, что Гермиона родилась, когда Мэри было уже почти тридцать пять, и больше детей у Грейнджеров не было — зато у них была процветающая практика, интересная работа и они всегда были себе хозяевами, а к моменту рождения Гермионы уже вели практику в хорошем районе и могли не задумываться о деньгах.

Вот только жаль, что Гермиона исчезла из их жизни еще тогда, когда была почти ребенком, и отец не успел рассказать ей о Борнео и Адене, о Восточном Кройдене и пистолете в плечевой кобуре. Дочь своим жестким и решительным характером пошла в отца, только она об этом не знала и думала, что родителей нужно спрятать от слишком суровой для них действительности.

Оставшись дома одна, Гермиона чаще всего читала: сначала о заклинаниях по изменению памяти, потом о том, что может пригодиться во время похода за хоркруксами, — но последние дни во второй половине дня она уходила гулять, кружила по знакомым с детства улицам и никак не могла решиться на то, чтобы применить свои знания об изменении памяти на практике. Документы на имя Венделла и Моники Уилкинсов были уже готовы, билеты в Австралию куплены, и день рождения Гарри, после которого Гермиона уйдет из родного дома навсегда, становился все ближе — Гермиона представляла себе летний вечер, в который она придет домой, подойдет к сидящим на диване стареньким родителям и произнесет заклинание, после которого они перестанут ее узнавать, и ей становилось жутко и хотелось выть от тоски.

В этот вечер Гермиона наконец решилась, она прекрасно знала, когда родители приходят домой, и хотела прийти после них и сразу же со всем покончить — но, как ни странно, было уже шесть часов вечера, а родителей дома не было. Гермиона в задумчивости ходила по пустому дому и даже не заметила, как в замке повернулся ключ, а когда услышала, как открывается дверь и кто-то тихо входит в дом, выскочила в фойе из гостиной с палочкой в руках и столкнулась с необычно серьезным отцом.

— Убери, — строго сказал Джон Грейнджер. — Если ты еще не ела, поешь, ужин сегодня задержится.

В первую же секунду Гермиона испугалась, что отец недавно заходил в ее комнату и раскрыл все ее планы — в книгах по магии он вряд ли бы много понял, но мог бы найти паспорт со своей фотографией и новой фамилией, а этого было достаточно, чтобы получить серьезный нагоняй за подделку документов.

— Действительно, Гермиона, тебе нужно поесть, ты и так еще похудела с тех пор, как вернулась из школы, — куда более мягко сказала Мэри Грейнджер. — А потом папе нужно будет тебе кое-что показать, и у него будет к тебе серьезный разговор.

«Паспорта», — окончательно уверилась Гермиона, но палочку она уже убрала, да и не смогла бы направить ее на родителей, глядя им в лицо, только разве что воровато подкравшись со спины.

— Мам, я не хочу пока есть, — просительно сказала Гермиона, чтобы не отдалять страшный разговор, ей и так бы кусок в горло сейчас не полез.

— Хорошо, — кивнул Джон Грейнджер, и мать, против своего обыкновения, не стала уговаривать Гермиону поесть. — Тогда идем с нами.

«Папа определенно на меня зол», — подумала Гермиона, она таким отца не видела даже тогда, когда Артур и Люциус подрались у него на виду (тогда он выглядел скорее удивленным и насмешливым) — даже тогда, когда Гермиона, вернувшись домой после второго курса, рассказала отцу про василиска, отец выглядел пусть не спокойнее, но обычнее и естественнее. Только однажды, когда маленькая Гермиона прибежала прямо из школы к родителям на работу, и ее попросили подождать в приемной, потому что был четверг — а она нахулиганила и прокралась из приемной сначала в кабинет отца, в котором его не было, а потом в операционную. Вот тогда ее отец был таким же, как сейчас — в операционной он был спокоен, собран и командовал людьми короткими фразами, а когда маленькая Гермиона вылезла у него из-под руки и увидела чью-то свернутую на сторону голову с неестественно широко открытым, залитым кровью ртом, доктор Грейнджер так же спокойно и холодно сказал «Уведите ее», и уж потом, дома, Гермионе влетело.

— Тот, кого вы называете лордом Вольдемортом, — строго сказал Джон Грейнджер, когда они пошли обратно в клинику уже втроем. — Я думаю, пришло время тебе нам обо всем рассказать.

И тогда Гермиона сдалась — раз уж родители все равно все знают о ее для них планах, может, ей удастся убедить их уехать, ведь это будет правильно и разумно. Гермиона начала рассказывать, и отец спокойно кивал и задавал вопросы, и мать не собиралась плакать и уговаривать Гермиону беречь себя и ни во что не вмешиваться.

Про Вольдеморта было что порассказать, тем более что по ходу рассказа пришлось вспомнить и о Министерстве Магии, и об Амбридж, и о Пожирателях Смерти, и о том, кем был только что погибший Дамблдор. Так семья Грейнджеров дошла до своей пустой и полутемной клиники и остановилась перед дверью в шестой кабинет — Джон Грейнджер открыл дверь и вошел, и Гермиона вскрикнула, увидев привязанного к зубоврачебному креслу Вольдеморта.

— Мистер Риддл, будьте добры, поздоровайтесь с моей дочерью, — сказал Джон Грейнджер тем самым, почти незнакомым Гермионе суровым голосом.

— Здравствуйте, мисс Грейнджер, — послушно отозвался Вольдеморт, который только недавно пытался побуянить и получил за это пару болезненных тычков от многоопытного санитара психушки Эвана Торни, а Эван из любого мог вышибить дух одним ударом.

— Гермиона, ты заставляешь за тебя краснеть, — шепотом сказала мама, она считала, что нормы вежливости распространяются на всех, даже на Темных Лордов.

— Здравствуйте, мистер Риддл, — с трудом выговорила Гермиона.

— Доктор, я прошу вас… — попытался воззвать к гуманизму Вольдеморт, боясь того, что Гермиона сейчас сообщит о нем куда надо, и следующим посетителем будет дементор, который набросится на него с поцелуями.

— Еще два кубика аминазина ему, Эван, — распорядился доктор Грейнджер. — Он после этого бывает куда разумнее.

— Ну и что мне теперь с ним делать? — спросил Джон Грейнджер, проводив дочь в тот кабинет, где он обычно разговаривал с пациентами о плане лечения. — Он ворвался сегодня в клинику, напугал пациентов в приемной, сбил мне расписание приемов и отнял время у доктора Уимпи. По сравнению с вашими людьми, я не в претензии — будем считать, что два разряда тазера и несколько часов в обездвиженном состоянии — достаточное наказание за причиненные мне неудобства. Но отпускать его было бы опасно для окружающих. Вашему Министерству, насколько я понимаю из твоего рассказа, тоже нельзя доверять. Нашей полиции ему практически нечего инкриминировать. Уголовщины и резни в своей клинике я не потерплю. Вы, собственно, должны были иметь план на случай его поимки — как ты говоришь, этот субъект имеет обыкновение проигрывать дуэли твоему однокласснику.

— Я могла бы изменить ему память, — немного смущенно сказала Гермиона, ей действительно в такую минуту ничего больше не приходило на ум. — Заставить его поверить, что он маггл по имени Венделл Уилкинс, что он всю жизнь мечтал жить в Австралии на берегу моря… ну и еще сделать так, чтобы он ничего другого уже никогда не вспомнил. Пап, ну ты же уже видел этот паспорт.

Джон Грейнджер взял в руки паспорт, который ему предназначала Гермиона, полистал его и посмотрел на свет водяные знаки.

— Мне не нравится то, что здесь моя фотография, — строго сказал доктор Грейнджер. — Но об этом, Гермиона, мы с тобой еще поговорим. Еще больше мне не нравится состояние его физиономии, с которой его лучше не выпускать на улицу до Хэлловина, — я, конечно, могу позвонить Солу в Кройден, пусть даже мне и не хочется… Хорошо, допустим, пластическая хирургия справится и с этим.

— Папа? — робко позвала Гермиона, она теперь чувствовала себя как в шпионском кинофильме и даже боялась, что это над ее памятью кто-то поработал, чтобы она забыла о том, что ее отец — секретный агент, который давно вел дело государственного преступника Тома Риддла и теперь хладнокровно планирует, как убрать его так, словно Риддла никогда и не было на свете.

— Что «папа»? — сердито ответил Джон Грейнджер. — Я не знаю, что меня злит больше: что мне приходится решать проблемы вашего волшебного сообщества или то, что в этом сообществе решение таких проблем принято спихивать на несовершеннолетних. Пожалуй, все-таки второе. Так что я бы с удовольствием сходил в ваше Министерство — да и в ваш Хогвартс — и вразумил бы там некоторых людей тем способом, который хорошо действовал в Восточном Кройдене. Впрочем, одного, а вернее, одну, мы можем вразумить капитально — думаю, у тебя есть и еще один фальшивый паспорт?

Министерство Магии

Заместителю министра Долорес Амбридж

Мадам Амбридж,

Мы хотели бы встретиться с вами послезавтра, 31 июля, на главпочтамте города Тонтон, графство Сомерсет, чтобы сообщить вам очень важную для вас информацию, касающуюся недавно обретенного вами медальона.

С уважением,

Ваши доброжелатели из 40-го отряда

А «История магии 20-го века» теперь завершается таким стихом:

Как недавно у дантистов

Вольдеморта тешили:

Ремнями к креслу привязали

И лапши навешали.