То, что осталось (гет)

Она носила только чёрное и серебряное — государственные цвета новой родины.

Хотела сказать: «Смотрите, теперь я — ваша, я отреклась от всего, что было у меня раньше, я люблю своего мужа, я люблю его страну, я хочу быть с ней!».

Но они услышали — «Я гордячка из Людей Короля и ненавижу всё яркое и радостное».

Она обставляла свои покои по возможности скромно.

Не любила роскошь, да и навлекать на мужа упрёки досужих сплетников — мол, растрачивает на жену государственные средства, а меж тем корабли не достроены, стены ветшают, оружие ржавеет и вообще.

А досужие сплетники упрекали её мужа: мало что притащил нищую чужачку, так ещё и научить её жить под стать новому статусу не может.

Её любили кошки.

Она их не выносила, часто говорила об этом — и фрейлины шептались, что королева мучает кошек.

А кошки льнули к ней, норовили забраться под жёсткие юбки, потереться об лодыжку, запрыгнуть на колени...

И пошёл слух, что они — колдовские.

— А белая кошка у неё затем, чтоб следить за чёрными и их мучать! Вот так вот! — говорили друг другу кухарки и горничные.

Она хорошо знала людей.

Слишком хорошо, может быть. И слишком плохо умела это скрывать.

— Дама Анайре, вам не стоит так часто показываться в обществе с господином Берегласом. Я понимаю, сердцу не прикажешь, но он ведь женатый человек. Себя не жалеете — его пожалейте. И его супругу, — сказала она вполголоса, отведя фрейлину в сторону.

На другой день все уже шептались о том, что колдовские кошки Королевы-Ведьмы подсмотрели, как женатый Береглас сношался с дамой Анайре в тайном алькове за потайной дверью.

И неважно, совсем неважно, что нуменорцы почти физически не способны любить больше одного человека за всю свою жизнь.

Вообще ничего не важно, когда сплетня перебегает из уст в уста.

А пустила её — то ли "коварная совратительница", то ли "несчастная жертва" Анайре.

Может быть, чтобы хоть так приблизиться к объекту своей страсти?

А муж её любил. И она любила его.

Он убивал её родных в Умбаре, и ей казалось, что морской воздух солон от их крови.

Но она любила мужа. А он — её, бесплодную, ненавистную всем, худую чёрно-серебряную ведьму с острым профилем и серыми глазами.

Прятал её от морского ветра в садах, которые специально разбил на мёртвом камне Минас-Анора, обнимал по ночам, гонял от неё кошек, утешал, когда ей снились кошмары.

А потом — возвращался к своим кораблям, и к своей войне, и Берутиэль снова оставалась один на один с гондорским двором.

Однажды она исчезла — кто-то говорил, что на рассвете, кто-то — что на закате.

Просто исчезла, пропала из Минас-Анора и не нашлась ни в Осгилиате, ни тем паче в Пеларгире.

Кто первый буркнул, что утопили клятую ведьму с её кошками вместе?

Кто возразил, что не утопили (недолжно, королева всё-таки), а посадили в лодку без еды и воды и отправили по воле вод, как в старых сказках?

Кто соврал, что своими глазами видел — «и на самой высокой мачте белая сидела»?

А бывшая королева Берутиэль, ныне мирная обывательница Марголиант, улыбалась, поливая растения в своём саду в Лоссарнахе, подметая пол своей полупустой комнаты, слушая ветер, который не мог принести вестей с моря...

...зато доносил стук копыт.

И всадник в чёрном плаще спрыгивал с коня, и заходил в дом, и скидывал капюшон, и обнимал свою жену — любимую и бесценную.

И Марголиант смеялась, впервые за долгие годы, и целовала мужа в лоб между бровей, и тревожилась о его здоровье...

Её всё равно считали изрядной ведьмой, да и тайный ухажёр не добавлял любви соседей, но она была так хороша собой, спокойна и внимательна, а сад её был так прекрасен, что слухи быстро стихли.

А розы бывшей королевы — розы из Имлот-Мелуи — помнили ещё много-много лет спустя после того, как не стало ни женщины в чёрном и серебре, ни её мужа, так любившего море и корабли...