Ангел во плоти и святой узник (гет)

Консуэло никогда не забывала об особом душевном складе своего друга, но и сама жизнь не однажды доказала ей, что способно сотворить с Альбертом сочетание сердечного томления и мук вынужденной неизвестности, вызванной хоть и постоянно ожидаемыми, но всякий раз непредвиденными, непредсказуемыми чрезвычайными обстоятельствами, могущими последовать с самой неожиданной стороны, овладевающее Альбертом в такие периоды.

С момента их самой первой встречи Консуэло стала присутствовать в его жизни в каждый час и каждый миг — пусть даже только в мыслях и воспоминаниях, и эта необходимость, усиливаясь тревогой, стала острее тогда, когда обязательства, данные перед Богом, разлучали их. Казалось, что ощущать Консуэло рядом — пусть даже только в написанных её рукою фразах — было для Альберта свидетельством того, что её душе не грозит опасность.

И, если эта жажда не могла быть утолена в течение семи дней, то с каждыми последующими сутками она становилась только острее, и, медленно разгораясь, грозила в конце концов сжечь в своём огне его рассудок. И вновь воскресить своего друга к жизни могла только Консуэло. Когда он читал написанные ею строки, помимо его воли перед его взором возникал её образ — словно его возлюбленная сидела перед ним, смотрела в его глаза, держала его за руки и говорила все эти слова.

В то время, когда путь добра и созидания стал единым для них обоих, почти сразу же им пришлось расстаться и идти по нему поодиночке. Прощаясь, они обещали писать друг другу. Самый краткий срок, в течение которого Консуэло получала письма от Альберта, был равен трём дням и ночам, и такая переписка не могла вызвать никаких подозрений — работники подобных учреждений по своему месту на иерархической лестнице бесконечно далеко отстояли от тех, что держали в своих руках правление огромными империями и их пути не могли пересечься только лишь по случайности.

Но она понимала, что всегда существует опасность внедрения агентов тайной королевской полиции и потому никогда не теряла бдительности.

В каждый третий день, облачившись в закрытое платье серого оттенка, надев шляпу с широкими полями и опустив на лицо тёмную вуаль, Консуэло посещала почтовое отделение, называя вымышленное имя, чуть изменив голос и стараясь не смотреть в глаза работнику, задавала один и тот же вопрос — нет ли для неё корреспонденции. Перед тем как разойтись разными дорогами, они оба условились подписываться мифическими фамилиями и инициалами.

Бывало и так, что Консуэло уходила ни с чем, но всё же чаще она уносила с собой заветный конверт, спрятав его под уличной одеждой, дабы не привлекать к себе излишнего внимания, и прижимая к груди. Каждое письмо Консуэло успевала прочесть в то же самое утро, а затем с улыбкой, которую едва могла скрыть, и с лёгким румянцем на щеках, переодевшись, спешила ко двору, окрылённая, с обновлённым чувством счастья, так и рвущимся наружу, ощущая в себе ещё больший подъём душевных сил и веры в их общее дело.