Быть ассасином (джен)

В подземелье было темно. Собственно, именно эта темнота была надежным залогом того, что сюда не заберутся любопытные. Она охраняла здешние тайны не хуже самой надежной стражи.

Однако человек, идущий по подземелью, был отнюдь не из любопытных. Он не боялся темноты, но в то же время был осведомлен о скрытых в ней реальных смертельных опасностях. И он двигался так, чтобы этих опасностей избежать.

Три шага — поворот — девять шагов — поворот… Единственными ориентирами здесь были слабый дневной свет позади и мерцающий огонек где-то впереди. На этот огонек и ориентировался человек, обходя ловушки. Десять шагов — поворот — шесть шагов — поворот… Человек словно шел по незримому лабиринту, схему которого он впечатал в свою память накрепко.

Наконец источник света оказался достаточно близко, чтобы его разглядеть. Это был масляный светильник, подвешенный под потолком. Человек не стал задаваться вопросом, кто здесь, в этом подземелье, заправляет фонарь маслом взамен израсходованного. Не то, чтобы такие вопросы были ему недоступны; он знал, что это делают люди, и что таланты и опыт этих людей превосходят его настолько, насколько он сам превосходит простых людей.

И этого было достаточно.

Идущий через подземелье был ассасином солнцеподобного Шам-Марума. Если ассасин задумывается над вещами, к делу не относящимися — это плохой ассасин. Плохой ассасин — мертвый ассасин.

Ассасин миновал светильник, спустился по вырубленным в скале ступенькам и оказался в просторном зале.

Здесь никого не было — во всяком случае, на взгляд презренного профана. И даже ассасин, с его чутьем, не мог заметить чьего бы то ни было присутствия. Однако ассасину это и не было нужно — он все равно знал, что люди здесь есть, и они пристально наблюдают за ним.

Зал имел квадратную форму, в углах его стояли чаши с горящей нефтью. Центр зала занимала приподнятая над полом платформа, на которой возвышался вытесанный из камня трон. Трон был пуст; однако ассасин все равно знал, что этот трон предназначен Повелителю Убийц, ассасину, чья жизнь стала легендой, отрицаемому одними и почитаемому другими. И еще он знал, что Повелитель знает о нем, наблюдает за ним, угадывает его помыслы.

Подойдя к платформе, ассасин простерся возле нее ниц, демонстрируя преклонение перед Повелителем Убийц.

— Приветствую тебя, сильный и мудрый, — сказал он вполголоса. Выждав некоторое время, он продолжил:

— Десять лет назад я взял для воспитания девятнадцать учеников. Пять из них, вынеся тяготы учения, овладели всем, чем должны овладеть. Завтра они станут настоящими ассасинами, верными слугами Его. Они будут выполнять Твои приказы наравне со мной… Вот только смогут ли они служить Тебе и Ему так, чтобы Он был доволен ими?

Никто не ответил — во всяком случае, никакой реакции на эти слова не было. Но ассасин знал, что Повелитель Убийц слышит его.

— Может быть, я плохой ассасин, — произнес он, — если колеблюсь и испытываю сомнения; однако ответственность, что я возлагаю на себя, очень велика. Если мои ученики покажут себя плохими ассасинами — не значит ли это, что и их учитель не слишком хорош? Я должен быть крайне требователен к ним… В конце концов, лучше быть без учеников, чем с плохими учениками!..

Он вновь остановился. Не слишком ли он откровенен? Не сочтет ли Повелитель Убийц, что Его слуга лжет?

Ведь ассасин и в самом деле лгал — или, во всяком случае, недоговаривал. Ибо в действительности он больше боялся как раз того, что его ученики будут хорошими ассасинами.

Конечно, Повелитель Убийц наверняка уже все понял — глупо рассчитывать, что величайший из ассасинов не догадается до такой простой вещи. И поэтому ассасин мог лишь рассчитывать на то, что его хозяева отнесутся со снисхождением к одному из лучших своих слуг.

Ибо ассасин, пришедший в святилище Повелителя Убийц, был не просто хорошим — он был одним из лучших. Собратья знали его под прозвищем Серый Ястреб.

Всю жизнь свою Серый Ястреб шел по лезвию сабли и уже привык не замечать ее остроту, как не замечают воздух. Однако никогда это лезвие не бывало настолько острым, как сейчас, когда он общался со своим хозяином. Ему приходилось взвешивать каждое свое слово, причем делать это достаточно быстро, чтобы Повелитель не заподозрил своего слугу в нерешительности.

— Я не прошу у Тебя совета, сильный и мудрый, — говорил Серый Ястреб, — я всего лишь говорю то, что есть. Судьба их и моя — в Твоих руках. Прими то, что считаешь нужным…

Раздался звук, будто кто-то, сидящий на троне, кинул к его подножию камешек. Ассасин осторожно поднялся.

Трон по-прежнему был пуст. Однако на платформе неподалеку от Серого Ястреба лежал маленький темный предмет, которого раньше не было. Протянув руку, ассасин взял маленькую плиточку из шифера. На плиточке была вырезана надпись:

«Купец Нур-Маджир, глава Пурпурной гильдии. Смерть».

Солнце проникало сквозь пролом в куполе, освещая внутренность полуразрушенного здания. Когда-то это была усадьба управителя здешних мест. Во время Очищения наместник имел несчастье чем-то не угодить солнцеподобному Шам-Маруму; чем именно — все давно постарались забыть, как и его имя. Со временем почва потеряла плодородие; вода в оросительных канавах превратилась в зловонную жижу, в которой не могли жить даже пиявки. На горизонте уже виднелись подступающие песчаные дюны; спустя сотню годовых циклов они достигнут этого места и поглотят оставленные руины, словно их и не было никогда.

Но пока пески были далеко — забытые развалины стали логовом Серого Ястреба.

Пять молодых людей неподвижно стояли, образуя полукруг. Их взоры были направлены на человеческую фигуру, появившуюся в затененном проеме. Тень скрадывала очертания, но все же можно было разглядеть, что его лицо скрыто маской с прорезью для глаз.

Серый Ястреб — а это был именно он — миновал проем, однако выходить навстречу юношам, под солнечный свет, отнюдь не спешил.

— Приветствую вас, ученики — произнес он ровным тоном.

Ученики склонили головы в знак почтения. Серый Ястреб заметил, что все они напряжены от волнения, точно струны. Неудивительно — они слишком хорошо понимают, что сегодня решится их судьба. Но виду стараются не показывать — это хорошо. Десять лет обучения не прошли даром.

— Сегодня вы должны пройти инициацию и стать ассасинами, — продолжал Серый Ястреб, — по крайней мере, вы надеетесь на это. Но если вы окажетесь плохими ассасинами, то это бросит тень и на меня. Солнцеподобный Шам-Марум — да продлит небо его дни! — не потерпит слуги, в отношении которого у него появились хоть малейшие сомнения. И если хоть кто-то из вас не дотягивает до нужного уровня — хотя бы до моего — ему лучше уйти…

С этими словами Серый Ястреб поднял руку, словно хотел почесать затылок — и вдруг стремительным движением выхватил из-за спины короткий меч. Внезапным прыжком он преодолел расстояние, отделявшее его от учеников, и нанес удар одному из них в шею. Ученик умер мгновенно; его тело еще не успело упасть на покрытый выщербленной мозаикой пол, а Серый Ястреб уже вернулся на прежнее место и как ни в чем не бывало рассматривал свое оружие. На клинке не было ни следа крови — настолько стремителен был нанесенный им удар.

— Это была проверка, — пояснил Серый Ястреб, — и он ее не прошел. Ассасин должен уметь «читать» своего противника, предугадывать его намерения и поступать соответственно. Тот, кто не может это делать — плохой ассасин… А теперь я хочу услышать от вас ответ: для чего нужны ассасины? Об этом мне скажешь ты!

Он не дал знать, от кого требует ответа. Ученики должны были догадаться об этом сами — по едва заметным движениям, брошенным взглядам. Их задача усложнялась тем, что они не могли видеть выражение лица Серого Ястреба; к тому же он сознательно оставался в тени, что также затрудняло им задачу. Но ассасин, привыкший эффективно действовать только при благоприятных обстоятельствах — плохой ассасин…

Один из учеников — с гладко выбритой макушкой — вышел вперед.

— Величие солнцеподобного Шам-Марума, — заговорил он, — как и любого государя, нуждается в поддержке его подданными. Многочисленные советники, чиновники, военачальники проводят в жизнь Его решения и следят за их неукоснительным исполнением. Однако они — всего лишь люди, слабые и подверженные соблазнам. И если кто-то из них вступил на порочный путь — в дело вступают ассасины. Они приходят к нему и наносят удар, неотвратимый и смертоносный. Тем самым они добиваются двух целей: дурные и нерадивые слуги солнцеподобного Шам-Марума — да отведут от него ангелы всякую беду — устраняются; прочие же, видя их плачевную участь, проникаются спасительным страхом перед Его строгостью и могуществом. Таким образом, деятельность ассасинов есть тайное продолжение деятельности стражей и прочих блюстителей порядка… Труд ассасинов скрытен; если ассасина удается схватить, ему неоткуда ждать спасения — солнцеподобному Шам-Маруму не нужны неудачники…

— Достаточно. А теперь ответь мне на один вопрос… — Серый Ястреб сделал паузу, не предвещавшую ничего хорошего. — Но сначала… — С этими словами он выхватил метательный нож и бросил его в ученика.

На этот раз ученик был готов к чему-то подобному. Он пригнулся, уклоняясь от летящего ножа… но оказалось, что целью ножа был вовсе не он.

Довольно известный фокус — перед броском лезвие метательного ножа слегка изгибается. В результате нож летит не прямо, а по дуге. Бандиты используют этот трюк для того, чтобы жестоко подшучивать над новичками; ассасины же довели его до настоящего искусства, позволяющего им, например, поражать цели, находящие вне прямой видимости — и не только это…

Даже если бы ученик не уклонился, нож все равно не задел бы его. Пролетев по дуге, лезвие вонзилось туда, куда на самом деле целился Серый Ястреб — в глаз другого ученика, стоявшего позади! Завопив, тот опустился на пол.

— А теперь ответь мне, — как ни в чем не бывало, продолжил Серый Ястреб, — за что я убил этого ученика? На то есть причина: он был бы плохим ассасином. Но в чем он ошибся? Возможно, понимание этого позволит тебе избежать подобных ошибок в дальнейшем… если, конечно, оно у тебя будет, дальнейшее…

Бритоголовый хорошо понимал, какая ошибка стоила жизни его товарищу. Однако сказать об этом — значит, признать и свой собственный просчет. Не стоило, право, не стоило пытаться быть хитрее учителя…

— Ты хотел услышать ответ от него, учитель, — произнес он, стараясь изгнать из голоса дрожь. — Он не смог «прочитать» тебя и понять, что ты обращаешься к нему….

— Правильно. Я хотел услышать его, а ты зачем-то подал голос, хоть тебя никто об этом не просил… — Серый Ястреб поднял меч. Однако удара не нанес — значит, еще не все потеряно!

— Пусть учитель дозволит мне оправдаться! Я увидел, что обращаются к нему, но решил ответить самостоятельно. В конце концов, ассасин, не способный проявлять инициативу в разумных пределах — плохой ассасин! Если учитель считает, что моя инициатива была неуместна — пусть накажет меня, как считает нужным!

На несколько секунд в зале воцарилась тишина. Потом Серый Ястреб опустил взгляд и убрал меч в скрытые наспинные ножны.

— Ладно, — сказал он, — я прощаю тебя. Но вовсе не потому, что проникся к тебе сочувствием… Ассасин, питающий сочувствие хоть к кому-либо — плохой ассасин!.. У тебя есть шанс стать хорошим ассасином… Скажи, ты рад этому?

— О да, я рад стать верным слугой солнцеподобного…

— Довольно! — прервал его Серый Ястреб. Голос его сделался жестким. — Эй, сделай то, что ты давно, я знаю, хотел сделать.

Один из оставшихся учеников — малый крепкого сложения — сразу понял, что обращаются к нему. Подойдя к бритоголовому, он с силой стукнул его по лицу. Тот упал, схватившись за нос.

— Это ничтожество, — продолжал ассасин, — возомнило, что оно достойно служить солнцеподобному Шам-Маруму, да сберегут его ангелы от таких вот слуг! Оно надеялось стать ЗНАМЕНИТЫМ ассасином! Ради этого оно прилежно запоминало все, что я вам говорил, думая, будто знания помогут компенсировать ему недостаток силы и ловкости. И оно совершенно не понимало, в силу своего природного скудоумия, что «знаменитыми» ассасины становятся только после сокрушительного провала, когда их головы выставляют на рыночной площади! Я с самого начала подозревал, что из него ничего не выйдет. Это была проверка; и он ее не прошел! Будь он учеником лекаря, ремесленника или воина, из него, возможно, и вышел бы толк; но для того, чтобы стать хорошим ассасином, прилежания и знаний недостаточно! Может быть, он хотя бы сможет умереть так, как подобает?

Размахнувшись, крепыш ударил бритоголового в живот. Бедняга застонал от боли, согнувшись в три погибели.

— И это хотело стать лучшим из ассасинов! — прокомментировал Серый Ястреб. — Да те ассасины, которых я знал, не стонали и не менялись в лице даже тогда, когда их начинали заживо потрошить!

Бритоголовый лежал на полу и лишь жалобно скулил всякий раз, когда крепыш бил его ногой. Вскоре он и скулить перестал. Изо рта несчастного стекала струйка крови.

— Довольно! — Ассасин взмахнул рукой. — Прикончи его. Какое жалкое зрелище…

Крепышу не надо было объяснять дважды. Взяв своего избитого товарища за голову, он резким движением повернул ее. Хрустнули позвонки…

— Мертв! — воскликнул крепыш, явно ожидая одобрения.

Однако Серый Ястреб выглядел совершенно равнодушным к судьбе своего незадачливого ученика.

— А теперь скажи мне — ты сам-то рад тому, что ты станешь ассасином? — произнес он.

— Какая разница? Кто-то ведь должен делать это… Меня никто не спрашивает; мне просто приказывают: «Делай!», и мне ничего не остается…

— Понятно… А ведь ты недалеко ушел от того ничтожества, с которым только что расправился… Неужели ты не понял, что это тоже была проверка?!

— Проверка?

— Да, проверка! Солнцеподобному Шам-Маруму не нужны безумные фанатики, ищущие удовлетворения своей страсти к убийствам и издевательствам! У меня не было сомнений, что для твоего убогого разума эта истина окажется непосильной. Из тебя вышел бы плохой ассасин…

Крепыш напрягся, на его покатом лбу выступили капельки пота.

Как и в прошлый раз, ассасин прыгнул к ученику и нанес ему удар клинком, однако теперь острое лезвие разрезало лишь воздух. Крепыш успел отскочить в сторону; в руке он сжимал подобранный где-то камень.

— Не так уж я и глуп, — процедил он, — как ты думаешь… Я знаю, чего ты на самом деле боишься… И клянусь Богом-Светоносцем, я сделаю это!

С этими словами он бросил в своего учителя камень. Тот успел заслониться рукой, в которой держал нож; однако бросок был довольно сильным — на тыльной стороне ладони появилась кровь.

Увидев кровь, крепыш ухмыльнулся и достал из-за пазухи еще один камень (похоже, что он подобрал их по дороге сюда, в расчете на подобный оборот дела). Ситуация складывалась явно не в пользу Серого Ястреба…

Ассасин не стал вступать в поединок со своим взбунтовавшимся учеником. Вместо этого он отступил обратно, в тот проем, из которого вышел.

— Ха! — Крепыш с довольным видом огляделся. — Похоже, этот Ястреб на самом деле только и умеет, что пускать пыль в глаза! Знаешь, почему он носит маску? Чтобы никто не видел, что на самом деле он девка, ха-ха!

Второй из оставшихся учеников — парень совершенно непримечательной внешности — только бросил на него равнодушный взгляд, словно на пустое место.

— И что ты теперь собираешься делать? — спросил он.

— Куда-нибудь пойду… Даже если мне не стать ассасином — меня охотно примут к себе бандиты с Бродильни… Есть две вещи, с которыми считаются все — богатство и сила! Что нельзя купить — можно отобрать, и наоборот!..

В этот самый момент сверху упал камень с заостренной кромкой, ударив крепыша точно по темечку. Вскрикнув «аах!», несчастный упал на пол. Из раскроенного черепа текла кровь.

Пятый ученик не шелохнулся. Лицо его, словно маска, не выражало никаких чувств. С совершенно равнодушным видом он смотрел на проем, где вновь появилась знакомая фигура.

— Скажи мне, — обратился к нему Серый Ястреб, — почему ты не остановил его?

— Я считал, что ты и сам неплохо справишься. Если бы у меня имелись хоть какие-то сомнения в этом — тогда, конечно, я постарался бы его остановить…

Хм! Парень явно был неглуп. Он не упустил случая пролить на затвердевшее сердце ассасина бальзам лести, но в то же время постарался, чтобы эта лесть не бросалась в глаза; при этом еще и дал удовлетворительное объяснение своему бездействию. Серый Ястреб не мог не признать, что этот ученик явно имеет задатки.

Это-то и печалило ассасина больше всего.

— Что ж, — Серый Ястреб пристально посмотрел на ученика сквозь прорезь маски, — ты остался один среди всех учеников. Ты рад, что теперь ты будешь ассасином?

Ученик не ответил.

— Отвечай, когда тебя спрашивают! Ну?!

Ответа не было.

— Отвечай, негодник! — Ассасин поднес меч к горлу ученика, надавил на кожу, сильнее, еще сильнее… — Отвечай, или я перережу твою глотку!

Ученик продолжал молчать. Было ясно, что он предпочтет умереть, нежели скажет хоть слово.

— Довольно! — Серый Ястреб убрал клинок от горла ученика. — Тебе не быть хорошим ассасином. На колени, шакал!

Также не говоря ни слова, ученик опустился на колени. Ассасин сгреб его за волосы и взмахнул мечом…

На пол упал срезанный клок волос.

— Встань! — произнес Серый Ястреб. — Я вижу, что ты можешь быть ассасином!

Ученик поднялся. Его лицо по-прежнему было равнодушно-спокойным.

— Ты умеешь молчать — для ассасина это одно из важнейших умений. Но, — Серый Ястреб слегка повысил голос, — то, что ты можешь стать ассасином, еще не значит, что ты им станешь! Посему — возьми эти волосы, и пусть они напоминают тебе, что самонадеянный ассасин — плохой ассасин!

— Спасибо, учитель, — парень подобрал клок волос с пола.

— Тебе предстоит доказать, что ты достоин… Даю тебе на это три дневных цикла; не справишься — ты плохой ассасин!

С этими словами Серый Ястреб кинул ученику шиферную плиточку. Тот ловко поймал ее, прочитал написанные на ней письмена, затем вновь взглянул на ассасина, ожидая, что тот скажет еще что-то.

Но Серого Ястреба уже не было. Он ушел — как обычно, тихо и незаметно.

…Глупцы думают, будто путь ассасина состоит в том, чтобы бегать по крышам, прыгать на головы ничего не подозревающим прохожим и забираться в окна подобно вору. Просто удивительно, как далеко люди могут заходить в своих заблуждениях.

Да, путь ассасина скрыт от чужих глаз; но зачастую лучший способ скрыть что-либо — оставить это на виду. Ассасины живут среди людей, обычной человеческой жизнью. Единственное, что они скрывают — свое мастерство и свою принадлежность к секте убийц на службе у солнцеподобного Шам-Марума. Они живут — и ждут, иногда всю жизнь. Но однажды ассасин увидит знак, понятный лишь ему одному, и поймет, что Повелитель Убийц призывает его. Жертва может окружить себя надежнейшей охраной, превратить свой дом в неприступную крепость, нашпигованную хитроумными запорами и ловушками — ассасин вскроет запоры, обезвредит ловушки, обманет охрану и нанесет неотвратимый удар. А затем он скроется, оставив после себя лишь труп жертвы — чтобы вновь вернуться к обыденной жизни и ждать, когда его снова призовут…

Если ассасин попался, судьба его незавидна. Шам-Марум не станет вытаскивать своего слугу из беды — ему не нужны плохие ассасины.

Разумеется, потенциальные жертвы ассасинов вовсе не собирались сидеть сложа руки. Наряду с обычными наемниками они брали к себе в охрану отчаянных головорезов, зачастую имевших с ассасинами личные счеты. Со временем появились профессиональные охотники на ассасинов — наемники, специализирующиеся на борьбе с царскими слугами-убийцами. К своему делу они готовились всерьез, и их никак не стоило недооценивать…

Дела у Зигнаццу шли хуже некуда. Постояльцев в его гостинице почти не было. Когда-то здесь была дорога, ведущая из Середины Мира в город-оазис; однако этот оазис давно уже умер. Последних его жителей, говорят, перебили во время Восстания; теперь в тех краях жили одни песчаные ящерицы. Правда, там еще был храм, оставшийся от тех далеких времен, когда Середина Мира только строилась. До сих пор в пустыню уходили немногочисленные группы паломников, поклониться старым святыням. Они и составляли большую часть постояльцев в гостинице Зигнаццу.

Другую категорию постояльцев составляли простые приезжие, которым не нашлось приюта в приличных гостиницах. Дохода с них, понятно, тоже было немного. Была и еще одна категория, от которой прибыли не было никакой, зато тревог и убытков — хоть отбавляй. То были профессиональные нищие — грязные, неопрятные, часто с выставленными напоказ увечьями, и полные невыносимой спеси.

Они были ужасно пронырливы — недаром говорят: «Пустил одного нищего — пришли трое». Если кто-то оказывал нищему помощь — вся гильдия нищих начинала приставать к благодетелю, вымогать у него деньги — и не только. Все знали: помогать нищим — значит быть глупцом. Тем не менее, люди помельче, вроде Зигнаццу, боялись перечить нищим — ни для кого не было секретом, что многие попрошайки вдобавок ко всему работали осведомителями стражников.

Человек на пороге гостиницы был слишком юн для паломника, и слишком опрятен для нищего. Внимательным взором он рассматривал комнату, пытаясь найти хозяина.

Пол в комнате был выстлан коврами, грязными и вытершимися до того, что они стали походить на рогожу. Посреди комнаты стоял столик, возле которого спал пьяный нищий. Другой такой же столик находился в углу; возле него расположилась группа людей: два седобородых паломника в криво намотанных тюрбанах и черноволосый мужчина сорока лет, судя по всему — крестьянин из окрестностей столицы.

— …И когда мой дядя спустился в подвал, — рассказывал крестьянин, — он увидел там управителя, сторожа и рабов; причем рабы были уже мертвы, а управитель и сторож еще дышали, но тела их оказались холодны, словно лед!.. Дрожа от ужаса, дядя поднял факел… и увидел ее, Дщерь Темноты! Она была вся черная, ее окружал ореол из движущихся призрачных щупалец. Дядя уже простился с жизнью, но Дщерь Темноты полетела прочь от него и вошла в стенку, которая тотчас же покрылась на этом месте изморозью… Верьте мне, мой дядя не был трусом, но когда его спрашивали об этом случае…

— Слава! — прервал рассказ крестьянина резкий вопль внезапно пробудившегося нищего. — Солнцеподобному государю нашему Шам-Маруму слава! Ик…

Нищий попытался подняться, опрокинул столик, разбив при этом глиняную чашу для пива, и, растянувшись на ковре, снова заснул.

Хозяин гостиницы — невысокий человечек, когда-то толстый, а теперь весь как бы обвешанный складками кожи — сидел, скрестив ноги, в углу и бормотал что-то под нос, подсчитывая выручку. Выручки было мало.

Завидев гостя, Зигнаццу ссыпал деньги в кожаный напоясный кошель и, вскочив на ноги, засеменил навстречу.

— Привет дорогому гостю! — произнес он немного гнусавым из-за полипов, но все равно не лишенным приятности голосом. — Мое имя Зигнаццу, и я хозяин этой гостиницы.

— А меня зовут Адзумма, я родом из Эрустана.

— Эрустан?! Говорят, там земля течет молоком и медом, пастбища тучны, поля и сады изобильны. Что привело к нам уроженца столь дивного края?

— Ну, у нас тоже много всякого говорят о столице. Рассказывают, что это дивный город, пролетая над которым, ангелы плачут от восторга. Уверяют, что человек, едящий с серебра, здесь считается бедняком…

— Да… Говорят, так было задолго до Восстания… Теперь все иначе… — Голос Зигнаццу понизился до шепота. — Теперь бедняки едут сюда не чтобы есть с серебра, а чтобы просто поесть.

— Но что случилось?

— Пески и засуха, друг мой. К востоку и юго-востоку от Середины Мира осталась одна пустыня; последние оазисы в ней были уничтожены во время Восстания. Засуха гонит людей в столицу… вот только не всем им удается… есть с серебра… — Зигнаццу покосился на спящего нищего.

— Хм, печально… Но торговля, я вижу, идет по-прежнему? Я бы хотел наняться к какому-нибудь преуспевающему купцу…

— А что ты умеешь делать?

— Умею постоять за себя и других — я мог бы стать сторожем или охранником. Умею читать, писать, знаю толк в расчетах — я мог бы устроиться счетоводом или писарем…

— Не хотелось бы тебя разочаровывать… Ныне почти все мелкие купцы либо разорились, либо оказались подмяты теми, кто посильнее, либо… — Не договорив, Зигнаццу поморщился. — По сути, ныне всей торговлей вертят три крупнейшие гильдии. «Баранье руно» — торгуют скотом, а также молоком, мясом, шерстью, кожами. Хлопчатая гильдия — торгуют хлопком, и вообще всем, что растет к северу и северо-западу от столицы. И наконец, Пурпурная гильдия…

— Они торгуют пурпуром?

— Они торгуют всем. Чтобы выделяться среди прочих, они красят свои одежды пурпуром. Говорят, — тут Зигнаццу вновь перешел на шепот, — их предводитель Нур-Маджир едва не второй по могуществу человек в городе, разумеется, после солнцеподобного Шам-Марума, да хранит Его Бог-Светоносец!

— Хотел бы я на него работать…

— Забудь, друг мой! У «пурпурных» весьма жесткие порядки. Чтобы стать одним из них, нужно принести кучу рекомендаций от надежнейших людей и пройти суровые испытания. И даже тогда его примут в ряды «пурпурных» лишь после того, как один из членов гильдии умрет, или совершит какой-нибудь проступок — в последнем случае новичок обязан своими руками прикончить нарушителя. «Пурпурные» не любят, когда к ним лезут чужаки…

В своей жизни человек совершает множество поступков, даже не задумываясь об их значении. Он посещает различные места, встречается с людьми, общается с ними — и не задумывается, верны ли его действия, не допустил ли он где-то ошибку. Точно так же сороконожка не раздумывает, какой ногой ей переступать.

Человек не боится совершить ошибку потому, что в жизни в принципе нет абсолютно правильных путей. Почти любой исход дела может выглядеть успехом и провалом — в зависимости от того, как посмотреть. Большинство людей верят в то, что их жизненный путь, несмотря на отдельные ошибки, ведет их к верной цели — верят благодаря тому, что сами не понимают, к какой цели стремятся, и стремятся ли вообще. Конечно, эта вера — лишь иллюзия, но благодаря ей мы можем жить, не задумываясь о смысле каждого нашего деяния. Если бы человек осознал, что его жизненный путь и само его существование — одна большая ошибка, он бы предпочел смерть или забвение в безумии…

У ассасина все иначе. У него есть цель — миновав многочисленные ловушки, настигнуть жертву и нанести смертельный удар. К этой цели ведет путь — как правило, один-единственный. Ассасин обязан просчитать этот путь среди множества ложных путей, постичь все его повороты и пройти по нему до цели, не отвлекаясь ни на что. Если ассасин не может этого сделать — он плохой ассасин…

Хороший ассасин подобен сороконожке, которая обдумывает каждый свой шаг, при этом ничуть не теряя в скорости.

Серый Ястреб был одним из лучших ассасинов. О его деяниях ходило немало слухов; впрочем, он как-то сам признавался, что большая часть этих слухов придумана им самим. Он заставлял своих жертв бояться его, сделав этот страх таким же эффективным оружием, как и его заспинный клинок.

Ходили слухи, что Серый Ястреб бессмертен, как сам Шам-Марум, что он действовал задолго до Восстания. Говорили, что он был одним из первых ассасинов, во время Очищения пришедших на службу солнцеподобному Шам-Маруму. Утверждали даже, что Серый Ястреб и Повелитель Убийц — один и тот же человек; впрочем, это уже была явная небылица…

Рынок был подобен городу в городе, где можно было продать и купить все: мясо и рыбу, молоко и пиво, зерно и специи, овощи и фрукты, драгоценности и поделки ремесленников-варваров, керамику и бронзу, рабов и шлюх, дурманящие зелья и шарлатанские снадобья… Здесь можно было послушать арфистов и флейтистов; полюбоваться на танцовщиц; поглазеть на факиров, что принимали самые удивительные позы, лежа на закрепленных режущими кромками вверх ножах; или рискнуть деньгами и сыграть с уличным шулером в скорлупки.

Адзумма вел себя так, как должен вести себя праздношатающийся приезжий, впервые попавший в столицу. Он придирчиво разглядывал товары на прилавках, приценивался, торговался, спорил с приказчиками — в итоге так ничего и не купив. Пару раз сыграл в скорлупки, выиграв два медяка (при желании он мог бы разорить шулера в хлам, всякий раз замечая, куда тот прячет шарик, однако это неизбежно привлекло бы к удачливому новичку внимание). Глазел на танцовщиц, факиров, заглянул в палатку, где демонстрировались разные диковинки: двухголовый теленок, одноглазый младенец и девушка-змея, без рук, со сросшимися вместе ногами и длинным раздвоенным языком (как-то Серый Ястреб рассказывал им, как фабрикуются подобные уродцы; после этого Адзумме долго снились кошмары). Можно было подумать, что он совершенно забыл о своей миссии. Но это было не так.

Целенаправленно искать то, о сущности чего ты понятия не имеешь — глупость. Адзумме нужна была зацепка, которая позволила бы ему продвинуться к цели; а такой зацепкой в принципе могло оказаться все, что угодно. В этом случае лучшей тактикой было просто бродить, внимательно поглядывая вокруг — рано или поздно ты найдешь искомое, если, конечно, не прозеваешь его.

Этот парень лет двадцати сразу привлек внимание Адзуммы — он вел себя довольно странно. Похоже, он боялся слежки — его глаза бегали туда-сюда, словно кого-то выискивая; он петлял по рынку, как будто желал сбить возможных преследователей со следа.

Кто он, этот подозрительный неизвестный? Неужели собрат-ассасин? В таком случае, это довольно слабый ассасин. Или, может быть, это простой вор, спешащий по своим темным делам? Не исключено… В любом случае, за ним следовало проследить.

Тем временем подозрительный тип направился к выходу на площадь. Адзумма направился за ним.

На площади собралась большая толпа; Адзумма быстро потерял подозрительного парня в людской толчее. Прислушавшись к разговорам, он понял, ради чего все эти люди собрались здесь.

Казнь.

На площади появились городские стражники. Размахивая дубинками, они оттеснили народ к краям площади. Адзумма подобрался достаточно близко, чтобы видеть происходящее, но в то же время не слишком близко к оцепившим середину площади стражникам: во-первых, те могли крепко приложить дубинкой по голове, а во-вторых, ассасину вообще не стоило без надобности попадаться им на глаза.

На площади появились люди в таких же шлемах, как и у стражников, и в выкрашенных пурпуром набедренниках.

— Добродетельные горожане! — провозгласил один из них, выйдя в центр площади. — Сегодня ночью гнусные злодеи покусились на жизнь верного слуги нашего солнцеподобного государя Шам-Марума, да хранит Его Бог-Светоносец! Убийцы попытались проникнуть в покои сиятельного купца Нур-Маджира, однако благодаря решительным действиям охраны преступники были схвачены! По закону, главы крупнейших гильдий имеют право сами решить судьбу того, кто виновен в преступлении против них. Решение сиятельного Нур-Маджира непоколебимо — убийцы должны получить то, что заслужили! Смерть!

— Смерть! Смерть! Сме-ерть!! — выкрикивали люди. Адзумма, впрочем, заметил, что начали кричать, следом за глашатаем, где-то около пяти-шести человек; другие подхватили их крик спустя немного времени. «Интересно, — подумал он, — если бы этих людей не подзуживали крикуны в толпе — стали бы они с таким пылом требовать для несчастных смерти? Ведь они наверняка знают, что ассасины действуют по приказу царя; стало быть, требовать смерти царских слуг как-то… С другой стороны, раз эти слуги потерпели неудачу — умереть для них лучше всего. Они оказались плохими ассасинами, а плохой ассасин… м-да…»

Тем временем за спиной глашатая рабы в пурпурных набедренных повязках возводили виселицу для казни. На землю уложили четыре балки и соединили их бронзовыми скрепами. На получившуюся раму уложили доски и водрузили сверху конструкцию, напоминающую ворота без створок. На верхней перекладине были сделаны два крюка. Чувствовалось, что эти рабы делают свою работу не в первый, и даже не во второй раз.

Восемь рабов, сгибаясь под тяжестью, вынесли на площадь черный паланкин. Адзумма решил было, что это прибыл сам Нур-Маджир, но из паланкина вышел всего лишь мускулистый бритоголовый мужчина с завязанным тряпкой лицом. Следом за ним появился человек со скованными руками; об этом человеке можно было сказать лишь то, что когда-то это был мужчина, ныне оскопленный. Все его тело представляло один сплошной след от пыток. Веки и рот обреченного были наглухо зашиты; нос был отрезан, оставшуюся дыру также зашили, но не до конца, чтобы человек мог дышать.

«Странно… — подумал Адзумма. — Глашатай говорит, что убийц было несколько; да и крюков для подвешивания жертв два… Между тем налицо лишь один приговоренный. Что это значит? Неужели?..» — от страшной догадки ассасина бросило в жар. Что, если второй приговоренный — он, Адзумма? Но как, как они пронюхали, как?!

— Недавно в городе? — раздался бас едва не над ухом. Скосив взгляд, Адзумма увидел носатого бородача с позолоченной серьгой в ухе. — Когда я впервые увидел казнь преступника, меня тоже в пот бросило. Ничего, если ты решишь здесь обосноваться — привыкнешь!

Проклятие!.. Адзумма едва не сделал чудовищную ошибку. Надо успокоиться и все тщательно обдумать.

Ассасин перебрал все свои действия за последнее время, но так и не вспомнил, где он мог выдать себя. Значит, его предали? Но кто?! Добрейший Зигнаццу, хозяин гостиницы? Пьяный нищий? Паломники? Из всех этих людей Адзумма подолгу общался лишь с Зигнаццу; но и ему ассасин не сказал ничего такого…

Ладно. Как говорится, не можешь сопротивляться обстоятельствам — поддайся им. В конце концов, все мы ходим под Богом-Светоносцем …

— Сиятельный Нур-Маджир, глава Пурпурной гильдии! — провозгласил глашатай.

На площади появился еще один паланкин — на этот раз пурпурный. Его окружали вооруженные щитами и саблями телохранители. «Неужели это и есть тот самый купец? — подумал взволнованный Адзумма. — Я стою от него в нескольких шагах; будь у меня что-нибудь вроде духовой трубки, стреляющей отравленными шипами — судьба главы Пурпурной гильдии была бы решена… Правда, я в этом случае вряд ли сумею уйти отсюда живым… Ах, как мне добраться до него?..»

Рабы тем временем разместили под виселицей дощатый постамент, на который затем палач заставил взойти казнимого преступника. Под кожу осужденного были вогнаны особые крючья на цепях; свободные концы цепей палач надел на верхний крюк.

— Давай, подвесь его! — кричали из толпы. — Пусть повисит на собственных жилах, пусть омоется кровью — авось смоет свои грехи, грязный ассасин!

И в этот момент совсем рядом с пурпурным паланкином Адзумма увидел знакомое лицо! То был подозрительный парень, которого ассасин видел на рынке. Протиснувшись между двух зевак, он взмахнул рукой, что-то бросив на площадь. По земле покатились два небольших — чуть меньше кулака — круглых предмета, шипящих и испускавших дым.

Один из круглых предметов, подкатившийся к стоящему на земле паланкину Нур-Маджира, с громким хлопком взорвался, окутав все вокруг облаком вонючего дыма. Спустя секунду взорвался и второй предмет, оказавшийся едва не на середине площади. Из дыма раздались панические крики стражников.

Тем временем Адзумма услышал громкие хлопки взрывов позади себя, среди людей. Толпа в панике шарахнулась вперед.

Адзумма знал, что за оружие применил его собрат — теперь уже не могло быть сомнений в том, что подозрительный парень тоже был ассасином. Серый Ястреб рассказывал о «гремучих шарах» — сферических сосудах из глины, начиненных смесью на основе селитры. Как орудие убийства они подходили мало; но с их помощью можно было отпугнуть или отвлечь противника, создать дымовую завесу, вызвать панику в толпе…

Охваченная паникой толпа напирала; пытавшиеся удержать ее стражники были сбиты с ног и затоптаны. И тогда телохранители Нур-Маджира обнажили сабли и принялись рубить наступающую толпу. На мостовую ручьями хлынула кровь.

Адзумма в мгновение оказался окружен трупами и изувеченными, истекавшими кровью людьми. Кто-то с силой толкнул его; на мгновение Адзумма увидел того самого бородача с серьгой в ухе, что говорил, как его бросило в пот от зрелища казни. Левый глаз бородача был выпучен от боли и ужаса; правый… правого глаза, как и всей правой стороны головы, не было. Должно быть, этот бородач принял удар сабли на себя, успев заслонить Адзумму.

Среди пришедших поглазеть на казнь было немало носивших при себе, несмотря на строгий запрет, кинжалы и ножи. Пытаясь вырваться, они кромсали без разбору, направо и налево. Давка окончательно превратилась в резню.

…Адзумма наконец перевел дух. Он стоял, прижавшись к стене, сжимая в руке окровавленный обломок ножа (нож, видимо, он отобрал у кого-то в толпе), а одежда насквозь промокла от крови. Рядом жались к стенке выжившие.

Вид площади, усеянной мертвыми телами и частями тел, производил гнетущее впечатление. Паланкин палача был опрокинут; сам палач — уже с открытым лицом — сидел рядом, и рабы обрабатывали ему обширную рану на голове. Пурпурный паланкин все еще тлел; видимо, он загорелся от взрыва «гремучего шара». В паланкине никого не было.

На виселице теперь висело два человека. Кроме прежнего приговоренного, там был и тот самый ассасин с «гремучими шарами». Он висел, подвешенный за ребро, и стонал от боли.

Рядом с виселицей находился человек с пурпурной повязкой на руке; видимо, это был состоящий на службе главы гильдии наемник. Он был в меру развит, в меру мускулист, в меру высок — одним словом, его нельзя было назвать примечательным. Похоже, ему тоже пришлось участвовать в драке — правая его рука была забинтована.

На середину площади вышел глашатай.

— Горожане! — воскликнул он заметно охрипшим голосом. — Горожане! Сейчас мерзкий ассасин пытался сделать то, что не удалось его собрату. Но благодаря божественному заступничеству… — тут глашатай на мгновение запнулся, переводя дух, — …а также благодаря самоотверженности телохранителей его гнусные замыслы сорвались! Сиятельный Нур-Маджир жив и в безопасности, а дрянной убийца получил по заслугам! И такая судьба ждет всех, кто покусится на слуг нашего великого солнцеподобного государя Шам-Марума, да хранит его Бог-Светоносец!

Бросив обломок ножа, Адзумма медленно побрел вдоль стены. Ему нужно было все хорошенько обдумать.

— Твари… — услышал он. — Мерзкие кровожадные твари…

Прислонившись к стене, на земле сидел юноша, немногим моложе самого Адзуммы. Его лицо было искажено отчаянием.

— Кровавые ублюдки… — повторял он. — Мерзавцы…

— Ты про кого? — нагнулся к нему Адзумма.

Увидев Адзумму, юноша вздрогнул и сжался, словно от удара.

— Что тебе надо? — прошипел он. — Шпионишь? Выискиваешь врагов Нур-Маджира? Так отведи меня к Мардаббу и скажи, что я желал смерти его господину. Все равно… без Ширу… — Юноша заплакал.

— Послушай… — Адзумма сел рядом с юношей. — Я не знаю, кто ты и кого ты потерял, но если в этом виновен Нур-Маджир — знай: само небо свело нас!

— Что ты хочешь… сказать?..

— У меня есть свои счеты с Нур-Маджиром. Мой отец был преуспевающим купцом, пока не заключил с «пурпурными» сделку. В итоге Нур-Маджир разорил его, да еще и обвинил в мошенничестве… Из тюрьмы отец вышел больным, безумным, и вскоре умер. Да, кстати, меня зовут Адзумма.

— Меня зовут Гугал, — юноша явно проникся доверием к Адзумме, — Ширу была моей сестрой. Кроме Ширу, у меня никого не было… Когда началась паника… мы потеряли друг друга в толпе… Потом я вновь увидел ее… «Пурпурный»… держал ее за волосы… замахивался мечом… Меня… сбили с ног… отполз к стенке… Не могу!.. — Гугал вновь зарыдал.

— Не плачь! Настоящие воины… — Адзумма вспомнил Серого Ястреба, — не плачут даже тогда, когда враги потрошат их заживо.

— Я… не… — всхлипывал Гугал. — Ах, если бы… Серый Ястреб… легендарный ассасин… он… покарал бы… и Нур-Маджира… и его прихвостня Мардабба…

Услышав прозвище своего учителя, Адзумма навострил уши.

— А если я скажу тебе, — он перешел на шепот, — что я ученик Серого Ястреба?

От удивления Гугал даже перестал плакать.

— Так ты…

— Да, я ассасин, но стал им лишь недавно. Тем не менее, я хочу быть достойным славы своего учителя…

— Ты собираешься убить…

— Тссс! О таких вещах не стоит говорить даже шепотом! Да, смерти Нур-Маджира желают очень, очень многие, даже… — не договорив, Адзумма многозначительно замолчал.

— Но ведь вам, наверное, нельзя открываться другим…

— Да… Я нарушил запрет; но я пошел на это только потому, что полностью тебе доверяю… Тот человек у виселицы, с забинтованной рукой…

— Это и есть Мардабб, наемник Нур-Маджира. Охотник на ассасинов… Одни говорят, что ассасины убили всю его семью; другие — что он сам когда-то был ассасином…

— Да, Серый Ястреб говорил мне о нем… Я почти не сомневаюсь, что никаких ассасинов здесь не было. Мардабб просто нанял бандита, предложив ему убить Нур-Маджира и снабдив его «гремучими шарами». Тем временем его люди взяли преступника из тюрьмы, изуродовали его, и принялись трезвонить повсюду, что поганые ублюдки едва не добрались до драгоценного царского слуги, но были схвачены и скоро предстанут перед судом Бога-Светоносца. Мардаббу оставалось только ждать, пока зверек на глазах у всех залезет в ловушку, чтобы вздернуть его рядом с тем изуродованным бедолагой.

— И Мардабба не испугала возможность подобного? — Гугал бросил взгляд на политую кровью площадь, где стражники стаскивали мертвые тела в кучу.

— Неужели ты полагаешь, что преданного слугу сиятельного Нур-Маджира остановит подобный пустяк?

— Но зачем он это сделал?

— Ради меня. Он знает, что смерти его хозяина хотят слишком многие, и этого вполне достаточно. Он посылает им предупреждение — смотрите, будущие убийцы Нур-Маджира, на участь, которая ждет и вас!

— Но ты не отступишь, верно?

— Конечно. А сейчас нам надо выбираться отсюда… Не сомневаюсь — охране купца не нужны свидетели, которые будут всюду рассказывать, как «пурпурные», вместо того чтобы предотвратить резню, сами приняли участие в ней. Выжившие будут брошены в личный зиндан Нур-Маджира; а дальше охрана сама решит, кого отпустить, кого передать в царскую тюрьму, а кого… ты понимаешь сам.

— Ох… моя нога…

— Хм… Похоже, сильный ушиб… или перелом.

— Неважно… Главное, чтобы ты сумел сбежать… Ведь ты сможешь?

— Конечно. Хорошему ассасину известна тысяча способов побега из тюрьмы, и главный из них — не попадать туда.

— Тогда уходи… Даже если меня убьют… я приму смерть с радостью… при мысли о том, что за меня и за Ширу… есть кому отомстить…

— Ну уж нет! Не для того я доверился тебе, чтобы потом бросить! — Адзумма поднял Гугала с земли. — Давай, обопрись на меня…

Меламкеш, стражник третьего ранга, сидя на своей кобыле, с унылым презрением поглядывал на «пурпурных». Он ненавидел этих надменных хлыщей, никогда не слышавших, как поют летящие мимо тебя стрелы.

В свое время Меламкеш в рядах конницы великого Эл-Маджи сражался с кочевниками, которые, пользуясь ослаблением Середины Мира после Восстания, терроризировали южные земли. В тех сражениях он потерял левый глаз. Когда кочевники были разбиты, воины Эл-Маджи остались в тех краях, став их стражами. Многие из них (и Меламкеш в том числе) женились на местных девушках, став таким образом для коренных обитателей «своими».

Кочевники вовсе не оставили желания вернуть себе утерянные земли. Снова и снова они атаковали южан, и всякий раз Эл-Маджи отбрасывал их обратно в степи. С некоторых пор их набеги стали чаще. Ходили слухи о поселившейся среди кочевников пророчице с наполовину темным лицом, сулящей скорое падение империи и гибель Шам-Марума. Меламкеш и его товарищи смеялись над этими слухами; однако вскоре начались весьма тревожные события.

Великий воитель Эл-Маджи погиб в бою с кочевниками при весьма странных обстоятельствах. Оборвавшая его жизнь стрела была сделана кочевниками, но попала она ему в спину. Такое могло быть только в двух случаях: либо Эл-Маджи повернулся к врагу спиной, либо стрелял кто-то из своих, причем сознательно, желая не только убить бывалого воина, но и опозорить его и тех, кто под его началом служил Империи Середины Мира.

Первый вариант был явно абсурден для тех, кто знал Эл-Маджи. Однако в этом случае все, кто сражался вместе с ним, становились подозреваемыми — со всеми вытекающими последствиями. Из двух зол воины выбрали то, которое казалось им наименьшим — позор…

Победы Эл-Маджи и его воинов обратились в ничто. Южные гарнизоны были отозваны; вместе с ними южные селения покинули многие жители, понимавшие, что теперь при очередном нашествии кочевников им придется рассчитывать лишь на милость Бога-Светоносца. О судьбе тех, кто остался, предпочитали не вспоминать.

Все изменилось. Эл-Маджи теперь полагалось именовать не иначе, как трусливым; о его победах предпочли забыть. Было объявлено о перемирии с кочевниками; теперь их провозгласили «друзьями Середины Мира». Правда, это не мешало новоявленным «друзьям» продолжать нападения на села и деревни, чтобы разграбить их и захватить пленников для продажи на невольничьих рынках.

Меламкеш вместе с семьей также перебрался в столицу. Ему повезло — дальний родич сумел замолвить за него словечко. Бывший конник стал стражником…

— Господин! Господин стражник!

Отогнав воспоминания, Меламкеш посмотрел вниз.

Перед ним стояли двое юношей; вернее, стоял один, а второй держался за его плечо. Этот второй был весьма приметен на вид — изящные скулы, чувственный рот, черные, как смоль, глаза… Меламкешу пришло в голову, что эти глаза разобьют не одно девичье сердечко, если уже не разбили. Что до первого, то о нем Меламкеш мог сказать лишь одно — ничего. Единственное, что было в нем примечательного — какая-то особенная невыразительность. Два глаза, два уха, нос, рот — вот и все.

— Господин стражник, — произнес невзрачный парень, — смилуйся, пропусти нас!

— Пропустить? — Меламкеш ухмыльнулся, скорее строго, чем злобно. — Разве ты не знаешь, что мы не должны никого выпускать? Таков приказ!

Адзумма — а это был он — пристально смотрел на возвышающегося перед ним конного стражника. «Ага… — размышлял он. — Немолод, но при этом имеет всего лишь третий ранг — наверняка стал стражником не очень давно… Держится в седле умело, да и выправка явно военная… Был ранен; и явно не в драке между головорезами с Бродильни… На пальце дорогой перстень — такие перстни в южных землях дарили новобрачным; стало быть, он женат, и довольно давно… Возможно, у него и дети есть — в таком случае это одно из его слабых мест. Второе слабое место — нелюбовь к “пурпурным”; наверняка он презирает этих выскочек, делающих карьеру благодаря кумовству и лести, в то время как он при всех своих заслугах имеет лишь третий ранг… Что же, сыграем на этом!»

— Господин стражник! Я и мой братик боимся за нашу маму. Она тяжело больна; если она узнает о случившемся здесь, то может подумать, что с нами произошла беда. Она не переживет этого, не переживет! Она живет здесь, недалеко… кхе-кхе… — Адзумма закашлял, подражая чахоточным больным.

«Трон Бога-Светоносца, — подумал Меламкеш, — он еще и болен!..» В его душе что-то дрогнуло.

— Я тебя понимаю, — сказал он строго, но без злобы, — но приказ есть приказ. Я не имею права выпустить тебя и не имею права отлучиться.

— Тогда… что если я оставлю братика здесь? Как уважаемый смотрит на это? Гугал, ты не против?

Гугал кивнул. Улыбнувшись стражнику, Адзумма посадил его на землю, у стены.

— Вот так… Нога не болит? Нет? Не скучай, я скоро вернусь! — поцеловав «братика» на прощание в лоб, Адзумма заковылял прочь. Глядя ему вслед, Меламкеш прослезился. «Такая забота о родных — редкость в наши дни…» — подумал он.

Время шло, а «братик» не спешил возвращаться. Меламкеш начал тревожиться — не случилось ли чего?

Тем временем на площади появилась повозка-клетка. «Пурпурные» принялись сгонять в эту клетку людей; те возмущались, ругались, грозились карами. Раздалось щелканье бичей из сыромятной кожи; возмущенные крики тотчас сменились воплями боли и мольбами о пощаде.

— Эй! Эй, парень! — обратился Меламкеш к сидящему на земле юноше. — Ты слышишь меня? Эй, да что с тобой такое?

Спешившись, Меламкеш тронул Гугала за плечо… и тот завалился набок. Юноша был мертв.

Некоторое время Меламкеш стоял в смятении над мертвым телом. Он хорошо понимал: «пурпурные» непременно его обвинят в смерти мальчишки. Осторожно нагнувшись, он поднял тело Гугала и перетащил его на несколько шагов в сторону от себя. Когда он пристраивал его у стены, на плечо стражника легла чья-то рука.

— Что ты делаешь?! — За спиной Меламкеша стоял один из «пурпурных».

— Я… — Стражник растерялся. — Я хотел посмотреть, не нужна ли этому парню помощь… Увы, он…

— Говоришь, хотел помочь? — «Пурпурный» недобро прищурился. — Ты, часом, не из конников Трусливого Эл-Маджи? Говорят, он, как все трусы, питал пристрастие к юным мальчикам…

— Что ты сказал? — Меламкеш взял в руки дубинку. — Повтори!.. Нет, не надо! Не смей повторять! Не смей порочить память достойнейшего Эл-Маджи! Вся ваша «пурпурная» банда и мизинца его не стоит!

— Немедленно прекратите. — Рядом со спорщиками стоял Мардабб. Никто не заметил, как он подошел. — Говоришь, увидел его уже мертвым? — Охотник на ассасинов нагнулся над телом. — Ага, ему, похоже, пережали сонную артерию… Мгновенная смерть… Знакомый почерк, хех! Ассасинские штучки…

— Ассасины?!.

— Как тебя зовут, стражник? — спросил, поднимаясь, Мардабб.

— Меламкеш, сын Мендурана…

— Так вот, сын Мендурана, здесь побывал ассасин… и нельзя исключать, что этот ассасин — ты!

— О трон Бога-Светоносца…

— И если ты хочешь отвести от себя подозрения, единственное твое спасение — говорить правду и только правду! В конце концов, ты будешь отнюдь не первым, и даже не третьим ассасином, попавшим в мои руки…

Возвращаясь в гостиницу, Адзумма сделал изрядный крюк. Часть пути он проделал по крышам домов, благо улочки в этом районе были узкие. По дороге он выбросил свою окровавленную одежду, раздобыв взамен новую — естественно, путем кражи. Добравшись до канала, снабжающего жителей водой, ассасин искупался в нем, чтобы от него не смердило, как из скотобойни. Теперь он мог идти по улицам, не прячась и не вызывая подозрений.

Об убийстве Гугала Адзумма не жалел. Собственно говоря, судьба несчастного юноши решилась в тот момент, когда ассасин открылся ему. Оставлять такого свидетеля в живых было бы непростительной глупостью. Милосердие? Жалость? Ассасин, поддавшийся жалости, пошедший у нее на поводу — плохой ассасин…

Вернувшись в гостиницу и подкрепившись жареной с луком бараниной, завернутой в хлебную лепешку, Адзумма принялся обдумывать то, что пришлось ему пережить.

Ассасин полагал, что ему удалось обнаружить ту самую зацепку в деле, которую он искал. Однако торжествовать, похоже, было рано. Еще во время казни, когда Адзумма готов был поверить, что его кто-то выдал, ему в голову пришло совершенно безумное предположение, безумное настолько, что ассасин постарался забыть его. Однако теперь это предположение начинало казаться ему все более реальным. Действительно, оно слишком многое объясняло, чтобы от него отмахнуться.

И все же Адзумма не решался окончательно признать эту гипотезу. Ибо если предположить, что эта гипотеза правдива — впереди Адзумму ждет самая коварная ловушка, какую когда-либо устраивали охотники на ассасинов. В таком случае ему следует признать, что судьба ассасина не для него, и уйти на суд Бога-Светоносца… или попытаться переиграть самого Мардабба!..

Особняк Нур-Маджира походил на неприступную крепость; впрочем, строго говоря, он таковой и являлся. Он стоял на западной окраине столицы, окруженный зарослями кипарисов. Эти заросли были высажены не случайно — расчет был на то, что ассасины сочтут их хорошим укрытием. К несчастью для ассасинов, среди кипарисов могли укрываться и охотники. При этом у последних было преимущество — они хорошо знали все дороги и тропы, а также местонахождение смертельных ловушек, устроенных подчас в самых неожиданных местах.

За зарослями возвышалась двойная стена; верхние ее края были утыканы бронзовыми лезвиями. Каждый день рабы-смертники смазывали эти лезвия сильным ядом. Когда они заканчивали свою работу, их мертвые тела осторожно убирали, чтобы обитавшие между стенами леопарды не наелись их мяса и не отравились.

Кругом были устроены посты для стражи, причем они были размещены так, что каждую локацию контролировали как минимум два человека. Повсюду стояли ловушки с натянутыми нитями — стоило оборвать одну из них, и в особняке раздавался тревожный колокол.

Нур-Маджир покидал особняк не часто, и причиной тому был не только страх перед убийцами. Всесильный глава Пурпурной гильдии был весьма тучен, и с трудом мог передвигаться самостоятельно. Обычно он путешествовал в несомом рабами паланкине, причем нередко его сопровождали два или три таких же паланкина, чтобы запутать врагов.

Любимым местом отдыха Нур-Маджира был внутренний сад. Сад имел форму правильного квадрата, в центре которого располагался круглый водоем, облицованный яшмой. У самой стены, в тени пальм и кипарисов, была устроена лежанка, на которой Нур-Маджир обычно вкушал пищу и принимал посетителей.

И в этот раз глава Пурпурной гильдии не изменял своим привычкам. Расположившись на лежанке, он ел фиги. Кроме него, в саду присутствовали двое: Мардабб и слепоглухонемой раб, держащий поднос с плодами.

— Стражник видел этого ассасина и сумел описать его, — говорил Мардабб. — Это согласуется с показаниями моих осведомителей о том, что ассасины получили приказ убить сиятельного господина…

— У Повелителя Убийц больше нет нормальных исполнителей, — Нур-Маджир впился зубами в сочный плод, — раз они послали на это дело мальчишку?

— Не стоит его недооценивать; вполне возможно, что это не простой мальчишка. По словам одного из моих осведомителей, святилище Повелителя Убийц посетил Серый Ястреб.

— Ох!.. Я думал, его уже и в живых-то нет…

— Он жив, однако к сиятельной персоне интереса, похоже, не проявляет. И тем не менее… совпадений слишком много, чтобы считать их случайными. Я прихожу к выводу, что задание Повелителя Убийц должен был выполнять именно Серый Ястреб, однако последний предпочел отправить вместо себя одного из своих учеников.

— Но зачем?

— Тут я могу только предполагать… Возможно, Серый Ястреб хочет, чтобы его ученик потерпел неудачу. Он считает его никудышным ассасином, недостойным стать его преемником в служении Повелителю Убийц; однако при этом не может просто так взять и расправиться с мальчишкой. Ведь Повелитель Убийц вполне может истолковать это как нежелание передать свой богатый опыт новому поколению ассасинов…

— Подожди… То есть Серый Ястреб послал своего ученика на заведомо невыполнимую для него миссию, чтобы погубить его?

— Сиятельный господин, как всегда, догадлив. Впрочем, все это только наши предположения… А наверняка нам известно вот что: по улицам этого города бродит профессиональный убийца, и его — я повторяю — никак не стоит недооценивать.

— Все не так уж плохо, как я погляжу… — Дожевав плод фиги, Нур-Маджир потянулся к подносу за новым. — Мы знаем, как выглядит этот малый, так что тебе остается только пойти и отыскать его.

— Искать человека в большом городе по таким приметам? Сиятельный господин, я думаю, и сам понимает, что это нереально. Во всяком случае, я бы не стал на это надеяться. Если господину будет угодно, пусть этими поисками займутся «пурпурные» — все равно им нечего делать… Я же предлагаю действовать иначе — сделать так, чтобы этот ассасин сам пришел к нам.

— Что?! — Нур-Маджир едва не подавился. — Ты хочешь, чтобы этот грязный убийца…

— Да, я хочу, чтобы этот грязный убийца оказался у нас в руках. Мы подскажем ему, как попасть в этот дом, дадим возможность пройти выбранным путем, после чего захлопнем ловушку. И тогда — клянусь престолом Бога-Светоносца — я лично вырву ему сердце!

Кроме главного рынка, в столице находился Рынок Теней — квартал, где процветала нелегальная торговля. Здесь сбывали краденое имущество воры; здесь торговали запретными снадобьями знатоки ядов и зелий; в здешних игровых притонах можно было выиграть целое состояние — или проиграть жизнь…

Если на главном рынке торговцы совали свой товар чуть не под нос всякому, в ком видели потенциального покупателя, то здесь все было иначе. Товар, который здесь предлагали, предназначался лишь тем, кто действительно знал ему цену.

Адзумма никогда здесь не бывал, однако благодаря рассказам Серого Ястреба хорошо представлял себе эти места и знал, куда он должен направиться, чтобы получить нужный ему товар.

Знания.

Для хорошего ассасина оружием может стать все, и знания не исключение.

Притон встретил Адзумму вонью забродившего пива, к которой примешивались запахи кала, мочи и конопляного дыма. Обойдя спящего прямо на полу курильщика конопли, ассасин направился в самый дальний конец помещения, где сидел в одиночестве угрюмый мужчина лет тридцати семи. Мужчина тут же бросил в сторону Адзуммы враждебный взгляд; но ассасин, казалось, не обращал на него внимания. Взяв в руки глиняную чашу для пива, он принялся, как бы от нечего делать, постукивать ею по столу, выбивая некий мотив.

Враждебное выражение на лице мужчины сменилось настороженным. Он обернулся к Адзумме.

— Че нада, паря? Гри быстрей, и закончим!

Адзумма хорошо знал (опять-таки от Серого Ястреба) здешние обычаи. Здесь нельзя спешить, особенно если от тебя требуют побыстрее разобраться с делом.

— Эй! — громко сказал он. — Две чаши пива! — При этом он извлек из кошелька серебряную монету. Из кисло пахнущего полумрака выскользнул слуга с большим кувшином; наклонив кувшин, он наполнил пивом подставленные чаши, затем взял из руки Адзуммы монету, проверил ее на зуб и, подхватив кувшин, удалился.

Адзумма пригубил горьковато-кислую жидкость.

— Ай, ну что за пиво, что за пиво… — проворчал он. — Нет, я вовсе не хочу ничего сказать, оно… неплохое. Его можно пить… но только если больше пить нечего.

— Мож подумать, у тя есть выбор… — криво усмехнулся мужчина, потягивая из своей чаши.

— У меня-то выбор есть. Я знаю, где можно найти нормальную выпивку… — Адзумма с выжидательным видом посмотрел на собеседника. — Но сначала надо разобраться с делами…

— Да, а кто ты, собсна, такой?

— Я? Простой наемник… как и ты, впрочем… Твои хозяева продают через тебя сведения; мой хозяин желает их приобрести…

— И кто ж твой хозяин?

— Я не буду называть его имени — ты и сам его должен знать. Скажу только, что головорезы с Бродильни меж собой называют его Отцом…

Ассасин действовал наверняка — никого с Бродильни он, ясное дело, не знал; однако ему было известно, что многие дельцы, связанные с Рынком Теней, покровительствуют тамошним бандам. Наверняка его собеседник решит, что речь идет об одном из таких воротил.

— Вона как… Ну че, к делу?

Похоже, этот человек дозрел….

— Необходимо узнать, кому принадлежит дом на площади перед рынком.

— И все? Так это просто узнать — постучи и спроси…

— Если бы все было так просто… Нет, моему хозяину надо знать, кто владеет этим домом на самом деле…

— Сорок пять сиклей серебра, и я узнаю, чей это дом. Идет?

Сорок пять сиклей — таких денег у Адзуммы не было. Однако он хорошо знал: кто не торгуется, тому на рынке делать нечего — это неписаное правило было верно и для Рынка Теней.

— У, да ты грабитель…

— А то ж!.. — Мужчина криво улыбнулся, обнажив желтые, изъеденные кариесом зубы.

— Тридцать пять — это божеская цена!

— Не богохульствуй, паря!.. Сорок два!..

— Тридцать семь!

— Сорок, и ни сиклем меньше!

— Тридцать семь… и выпивка.

— А знаш, че эта? — Адзумма и глазом не успел моргнуть, как у его горла оказался нож. Ассасин оставался спокоен — знал, что собеседник просто берет его на испуг.

— Ты же не сделаешь этого… Поверь, тридцать семь — это вполне пристойная цена. А выпивка в том месте действительно стоящая…

— Ну смотри… — Мужчина опустил нож. — К вечеру полушь все, че хотел узнать. Но если окажется, шо ты солгал насчет выпивки — я тя… — Он вновь поднял нож и сделал им характерное движение, словно перерезая невидимое горло. — И твои деньги станут мои!

Когда Адзумма возвратился в гостиницу, его встретил взволнованный Зигнаццу.

— Ох, ты… Скажи, что ты такого натворил?

— Ничего… А в чем дело?

— Приходили двое «пурпурных», спрашивали, не встречал ли я парня, похожего на тебя. Я на всякий случай сказал, что не видел…

— Правильно сказал. Этим «пурпурным» только дай палец — отгрызут два; и ты им еще останешься должен за то, что не сгрызли всю руку.

— А из-за чего они вдруг заинтересовались тобой?

— Не мной. Ты сам сказал — кто-то похожий на меня. Должно быть, это из-за той вчерашней резни на площади…

Значит, «пурпурные» зашевелились… Эх, не стоило ему задерживаться на той площади! Хотя, с другой стороны…

Ладно. Ничего еще не решено. К вечеру станет ясно — верной ли дорогой он идет.

Когда Адзумма вновь встретился с осведомителем, тот был мрачнее тучи.

— В какое дерьмо ты меня тянешь? — возмущенно заговорил он. — Ты знаешь, чей это дом, а?

— Догадываюсь.

— Этот дом принадлежит одному из подручных Нур-Маджира! Смекаешь, чем это пахнет?

— Да. Ты боишься, что Нур-Маджир узнает обо всем?

— Во-во! «Пурпурные» нас подвесят кверху ногами, на наших же поджилках!

— Успокойся, он не узнает.

— Но это еще не все! Я рисковал, паря! За такой риск не грех и доплатить!

— Идем! — Адзумма улыбнулся в ответ на недоуменный взгляд своего собеседника. — Я обещал тебе выпивку, а обещания надо держать!

Просторное помещение ничем не напоминало притон, где Адзумма встречался с осведомителем. Солнце, уже коснувшееся крыш домов, ярко светило в окна. На циновках сидели несколько человек, потягивавших вино из покрытых глазурью чаш.

Уверенной походкой завсегдатая Адзумма направился к дремлющему на скамеечке невысокому лысому человечку.

— Счастья и милости небес хозяину сего заведения! — произнес он, поклонившись. Человечек приоткрыл глаза, вскочил и несколько раз поклонился в ответ. — Принеси нам киссарского вина… и воды. — Адзумма вложил в ладонь хозяина несколько серебряных монет.

Человечек улыбнулся, поклонился еще раз и попятился к двери. Через минуту он вернулся, держа в руках кувшин и две чаши.

— Вода там, — прошептал он, кивнув в сторону глиняного бочонка.

Адзумма наполнил свою чашу вином на треть, затем долил воды из бочонка.

— Мне сегодня еще предстоит очень важная встреча, — объяснил он, — поэтому я хочу быть трезвым.

— Аахх! — воскликнул осведомитель, отхлебнув неразбавленного вина из своей чаши. — Ты был прав — это добрая выпивка! Садись, я все тебе расскажу!

Адзумма и осведомитель присели в уголке, поодаль от других посетителей.

— Ты, наверное, слышал, — начал осведомитель свой рассказ, — что этот бурдюк с забродившим дерьмом путешествует в трех паланкинах, шобы сбить с толку убийц-ассасинов? — Глаза рассказчика блестели — должно быть, выпитое вино давало о себе знать. — Представь, шо ты ассасин. Это навроде игры в скорлупки — три паланкина, впереди, посредине и сзади; в одном из них купец. Как думаешь, в каком?

— Будь я ассасином, — медленно произнес Адзумма, — поставил бы на средний…

— Мда, паря, плохой из тебя ассасин! Средний — это слишком очевидно! Нур-Маджир гад и сволочь, но он не дурак, шоб так глупо подставляться!

— Тогда… тот, что в конце?..

— Тоже очевидно, отпадает.

— Остается тот паланкин, что впереди… Но и он отпадает, поскольку мы теперь знаем, что Нур-Маджир если и может где находиться, то только там.

— Смекаешь…

— Но если его нет ни в одном из паланкинов, выходит, он все время сидит в особняке, а слуги таскают по городу пустые паланкины? Что-то не сходится…

— А вот в этом и есть его секрет. Говорят, паланкины Нур-Маджира останавливаются возле дома, принадлежащего одному из его людей, так, чтобы никто не подглядывал. Нур-Маджир выходит из дома, садится в один из паланкинов… ну, дальше понятно.

— А как Нур-Маджир попадает в дом? Неужели идет пешком?

— Ты его видел, паря? Да он свой курдюк едва таскает; сто шагов — и он валится с ног от одышки!

— Так в чем же дело?

— Э, деньги вперед!

Отстегнув кошель, Адзумма передал его осведомителю.

— Ага, это другое дело! — Осведомитель заглянул в кошель. — Хорошо… Тогда слушай. Задолго до Восстания группа знатных и богатых горожан задумала построить систему подземных тоннелей, по которым можно было бы попасть в любую точку города, не выходя на поверхность и не соприкасаясь с чернью… Во всяком случае, так они объясняли необходимость подобного строительства. Но настоящая причина была в ином — они боялись…

— Кого? — Адзумма вслед за осведомителем перешел на тревожный шепот.

— Хмм… Понимаешь, паря, первые ассасины, если верить слухам, появились где-то вскоре после Очищения; само их существование тщательно скрывалось. Странные смерти сановников, купцов и прочих людей, имевших несчастье навлечь на себя царскую немилость, объясняли карой свыше. В какой-то степени это даже способствовало усилению царской власти, убеждая людей в том, шо солнцеподобный Шам-Марум и впрямь избран богами, чтобы править. Тем не менее, люди никак не могли смириться с тем, шо знатность и богатство больше не гарантируют спокойной и безбедной жизни. «Если Бог-Светоносец не защищает нас, но насылает всевозможные кары, — говорили они, — зачем нам такой Бог?» — Эти слова осведомитель произнес едва разборчивым шепотом, содрогаясь от их богохульного смысла. — Ну, так вот, паря… Никто из них даже про себя не говорил, шо настоящее назначение этих катакомб — укрыться от Бога; но правда, похоже, была именно такова… Они хотели построить целый подземный город, недоступный очам Бога-Светоносца…

Осведомитель прервал свое повествование, чтобы глотнуть из чаши вина. Он тяжело дышал, будто груз открытых им секретов физически утомил его. Вряд ли он решился бы рассказывать о подобных вещах, будучи трезвым.

— Ну… вот… — наконец продолжил он. — А потом, ты знаешь, грянуло Восстание. Те тоннели, шо успели к тому моменту построить, были завалены. После Восстания людей, знающих об этих сооружениях, практически не осталось. И все-таки… они существуют. Подземные ходы, идущие под городом…

Нельзя было сказать, чтобы все сказанное было для Адзуммы откровением. Подземелья Середины Мира вовсе не были секретом для горожан. Мало кто решался туда спускаться — людей останавливал страх перед темнотой, присущий всем жителям Солнечной Земли едва ли не с рождения. Говорили, что в этих подземельях обитают призраки во главе с Дщерью Темноты. Да и сам Шам-Марум специальным указом запретил лазить по этим тоннелям под угрозой штрафа и изгнания из города.

Неужели Нур-Маджир сумел использовать старые тоннели для скрытных перемещений по Середине Мира?

Закончив свой рассказ, осведомитель вздохнул, допил остатки вина из чаши и несколько секунд сидел, смотря в потолок. Адзумма уже хотел встать, понимая, что его собеседник рассказал все, что мог; но тот повернулся и сказал:

— А… пслуш… паря… Скажи хозяину, чтоб налил мне того же… Да… добрая выпивка…

Знание тоже может быть оружием ассасина.

Даже такое, казалось бы, бесполезное для царского убийцы, как знание о том, где можно найти хорошее вино за умеренную цену…

Теперь Адзумма знал даже больше, чем хотел.

Тогда, во время казни, Мардабб, стоя возле виселицы, смотрел в сторону того самого дома, хозяев которого искал Адзумма, и что-то шептал про себя. Адзумма, умевший читать по губам, был готов поклясться, что тот произнес: «Теперь ты увидишь, господин». И этим «господином» мог быть только Нур-Маджир.

Все как будто сходилось. Мардабб устроил это представление для того, чтобы доказать Нур-Маджиру свою необходимость и заодно лишний раз скомпрометировать его личную охрану. Надо думать, Мардабба в окружении Нур-Маджира не очень-то любят. Челядь «пурпурных» подобна паукам, которые, как известно, не терпят присутствия себе подобных. Сам Нур-Маджир наверняка побаивается своего защитника, да еще и челядь нашептывает, что этот охотник опасен, и от него лучше избавиться. Как Мардаббу восстановить репутацию? Подстроить нападение ассасинов, а затем с блеском его предотвратить.

Паланкин, против обыкновения, был только один — убийца должен был выбрать нужную цель, не колеблясь. Пользуясь суматохой и дымовой завесой, он проник в паланкин… И вместо купца обнаружил там поджидавшего его Мардабба. Нур-Маджир же наблюдал за происходящим из окна дома, будучи в полной безопасности. Оттуда он видел, как Мардабб быстро и ловко обезвредил убийцу и повесил его на виселицу, в то время как «пурпурные», вместо того, чтобы успокоить толпу, убивали невинных и еще больше усиливали панику. Несомненно, глава Пурпурной гильдии должен был сделать нужные выводы…

И все-таки что-то не давало Адзумме покоя. Уж слишком легко ему дались нужные сведения. Секреты такого рода обычно хранят надежно, не доверяя их кому попало. Неужели его, Адзумму, заманивают в ловушку?..

Ладно. Возвращаться в гостиницу смысла нет. Все равно все деньги Адзумма отдал осведомителю. Наверное, Зигнаццу очень расстроится, когда узнает, что его постоялец сбежал, не заплатив…

Где-то раздавался осиплый фальцет городского сторожа, прерываемый стуком колотушки.

— Спите, жители столицы! Все споко-ойно! — Тук-тук-тук! — Все спа-кой-но-о! Спите, жители!..

«С тобой заснешь, как же…» — Адзумма усмехнулся.

Солнце почти скрылось за горизонтом, превратив улицы Середины Мира в царство теней. В одной из таких теней притаился Адзумма, внимательно изучая дом, в который ему предстояло попасть. На нем было черное одеяние ассасина, которое, сливаясь с тьмой, надежно его скрывало.

Неподалеку раздались приближающиеся шаги. Адзумма, уже приготовившийся направиться к дому, выругался про себя и плотнее прижался к стене, выжидая. Вскоре в переулке появился человек с факелом в руке, судя по всему — городской стражник. Адзумма сразу узнал его…

Меламкеш выглядел подавленным, усы его обвисли. После истории с резней на площади Мардабб с «пурпурными» вымотали из него всю душу, допрашивая насчет ассасина. А когда Меламкеш вернулся, его ждал жестокий разнос от начальника стражи. (Должно быть, самому начальнику крепко всыпали за произошедшее, и теперь он искал возможности выместить свою обиду на ком-либо нижестоящем.) На робкое замечание Меламкеша о «пурпурных» начальник разразился бранью. Он кричал, что держит «вояку из Трусливой Конницы» только лишь из сострадания; но когда-нибудь его терпение закончится, и Меламкеш будет выброшен на улицу. Бывший конник Эл-Маджи едва удержался от желания ударить начальника по лицу…

По правде говоря, подобные случаи происходили с Меламкешем регулярно. Начальник придирался к любой мелочи; а когда повода для придирки не находилось — припоминал стражнику службу под началом Эл-Маджи, известного как Трусливый. Меламкеш давно привык к приступам гнева начальника стражи; но теперь все было иначе. Когда-то, когда он был молод, мир представлялся ему в основе своей простым: наверху Бог-Светоносец, ниже солнцеподобный Шам-Марум — да хранит его Небо! — а затем идет многотелый и многоликий народ. И хоть внизу много беспорядка и несправедливости — наверху царит гармония, и ее сияние приносит в мир покой, благодать и надежду на справедливый исход…

Теперь же Меламкеш не был в этом уверен. Вельможи в царских чертогах и головорезы с Бродильни жили по одним и тем же законам — кто выше вырвался, тот и прав; при первой возможности бей в спину; упавшего додави, чтобы перестал дышать. Что же до тех законов, что когда-то были продиктованы Шам-Маруму самим Богом-Светоносцем, законов Высшей Справедливости — они на поверку оказались лишь словами, так же далекими от жизни, как трон Бога-Светоносца далёк от земли. Жизнь была темна и тяжела; и тем, кто по праву рождения оказался в самом низу, оставались лишь пустые надежды, да отчаянные молитвы — вот только слышал ли эти молитвы кто-нибудь?

— Будь прокляты они все! — бурчал под нос Меламкеш. Стоящий в нескольких шагах от него Адзумма замер. — Будь проклят жирный боров Нур-Маджир, будь проклят его шелудивый пес Мардабб, будь проклят начальник стражи, пердун, охромевший от дурной болезни! — Стражник остановился. — О Бог-Светоносец, неужто ты не слышишь молитв, что взывают к твоей справедливости ясным днем и в сумерки? Неужели ты оглох и ослеп?! А может быть… — Меламкеш перешел на сдавленный шепот, — может быть, ты… никогда не был добр к нам?.. Я понял… — Его голос исполнился отчаяния. — Ты бог зла! Ты создал нас для страданий!.. Только одно… избавит нас…

Резким движением он вынул кинжал и занес его над собой, собираясь нанести себе смертельный удар. Но не нанес — опустил руку с оружием и зарыдал.

— Господи… — бормотал он сквозь слезы. — Господи, прости… Прости мне… мое богохульство… Прости, что я так слаб… что даже не смог… лишить себя жизни… Прости… нет… Не прощай… меня… нас…

Продолжая бессвязное бормотание, стражник удалялся прочь. Адзумма подождал, пока он уйдет, и подбежал к двери черного хода. Он не особенно надеялся на то, что эта дверь поддастся — скорее всего, ею пользуются редко, и обычно она надежно заперта. Однако вопреки ожиданиям дверь оказалась закрыта лишь на один замок, который Адзумма сумел открыть отмычками в два счета. Это не могло не настораживать. Неужели там ловушка?..

Приоткрыв дверь, Адзумма прислушивался к звукам в доме. Не услышав ничего подозрительного, он просунул внутрь руку и принялся очень осторожно ею двигать. Ничего не нащупав, он начал открывать вход шире и шире, при этом внимательно следя за тем, насколько свободно дверь движется — легкое сопротивление движению могло означать, что здесь установлен механизм, срабатывающий, когда дверь будет открыта до определенного предела. Нет, здесь, похоже, ничего подобного не было…

Убедившись, что непосредственно перед ним ловушки нет, ассасин вошел внутрь. Закрыв дверь, он протянул руку и принялся осторожно обследовать пространство перед собой. Рука ощутила легкое прикосновение натянутой на пути нити. Адзумма присел, снова пошарил рукой — и снова наткнулся на нить. Похоже, впереди незваных гостей подстерегало целое сплетение. Хозяева оказались не такими беспечными, как казалось поначалу! Сняв с себя почти всю одежду и скатав ее в тугой сверток, Адзумма начал протискиваться сквозь рукотворную паутину.

Подобные вещи ему приходилось выполнять не в первый раз. В свое время Серый Ястреб заставлял своих учеников преодолевать преграды, в виде натянутых веревок. Со временем задания становились все сложнее. Сплетение веревок становилось гуще; ученикам завязывали глаза, заставляя полагаться лишь на осязание и пространственное чутье; а на проваливших задание учениках отрабатывали нанесение смертельных ударов.

Изнурительные упражнения не прошли даром — Адзумма довольно быстро миновал опасный участок. Выбравшись из переплетения нитей-ловушек, он несколько секунд лежал на полу и вслушивался в тишину. Где-то в доме храпели люди — должно быть, прислуга.

Итак, первый шаг был сделан. Теперь предстояло сделать второй…

Вновь надев свое маскировочное одеяние, Адзумма огляделся. Он находился в коридоре; слева горел приделанный к стене светильник, справа же царила тьма. Направившись в темноту, ассасин через несколько шагов наткнулся на дверь, запертую на засов. Отодвинув запор, он осторожно приоткрыл ее и заглянул внутрь.

За дверью был колодец, ведущий куда-то вниз. «Неужели подвал?» — подумал Адзумма, разматывая обмотанную вокруг талии веревку. Закрепив ее на краю при помощи особого крюка, ассасин начал спуск.

Подвал оказался довольно просторным. Возле стены стояло сооружение, похожее на рудничную клеть, только к ее платформе было приделано кресло, обитое мягкой кожей. «Хех! — усмехнулся про себя Адзумма. — Похоже, подъем собственной туши по лестнице Нур-Маджир считает трудом, недостойным главы Пурпурной гильдии…»

Что-то зудело в глубине его души, не давая покоя. Как будто некая важная мысль осталась недодуманной…

— Эй, кто там? — В скудно освещенном проходе показался человек. Адзумма быстро юркнул к стене, в тень. Человек вышел на середину помещения, поглядел в колодец.

— Хм, хм… — произнес он. — Кажется, показалось…

Ассасин уже стоял за его спиной. Нажатие на сонную артерию — и человек упал замертво. Взяв труп за подмышки, Адзумма потащил его с собой.

Проход вывел ассасина в просторный подземный зал, освещенный двумя прикрепленными к стенам факелами. Почти всю стену занимали двери, достаточно большие, чтобы пропустить паланкин (правда, рабам для этого пришлось бы присесть на корточки). Они были закрыты; никаких следов замка, кроме рычага (тянуть за который Адзумма, разумеется, не рискнул), заметно не было. «Хм, похоже на магнитный замок…» — подумал Адзумма.

Магнитный замок — штука дорогая и редкая. В нем используется черный магнитный камень, что добывается в Серых горах. Несколько камней высочайшего качества крепятся к рычагам; чтобы подействовать на них, нужно поднести к двери ключ, к которому в определенном порядке прикреплены такие же магниты-камни. Многие невежественные люди все еще верили, что здесь работает какое-то волшебство. Тем не менее умелые взломщики (а хороший ассасин обязан знать их приемы) вскрывали и такие замки.

Из набедренной сумы Адзумма извлек костяную коробочку. Внутри коробочки находилось кольцо, на вид довольно простое; однако в действительности это было весьма тонкое устройство для взлома «неуязвимых» замков. Внутри утолщения на кольце находился резервуар, частично наполненный маслом, с окошком, закрытым кварцевой пластинкой. В масле плавал маленький поплавок с прикрепленной к нему иглой. Игла та была обработана магнитным камнем, и потому сама стала магнитной.

Ассасин поднес кольцо к двери. Игла тотчас же колыхнулась и развернулась острием вперед, почуяв скрытый магнит. Потом, вздрогнув, развернулась острием назад…

Водя кольцом возле двери, Адзумма сумел примерно восстановить расположение магнитов в замке. Достав из той же набедренной сумы несколько магнитных камней, с одного конца покрытых вязкой земляной смолой, он принялся крепить их к дощечке. С пятой попытки замок удалось открыть — внутри двери что-то щелкнуло. Потянув за рычаг, Адзумма сумел без труда открыть дверь. Победа!..

Победа? Или, может быть, он идет прямо в ловушку?

Додумать мысль Адзумма не успел. Раздались шаги — в подвал спустились люди в одежде охранников Пурпурной гильдии. Один из них заметил лежащий у двери труп слуги.

— Глядите! — крикнул он, выхватывая саблю.

Адзумма едва успел юркнуть за дверь и закрыть замок.

И в этот момент он все понял. Ну конечно! Рука! Он был слеп, как крот! С самого начала он шел прямо навстречу своей гибели! Он сам привел себя в ловушку, не сумев увидеть того, что для хорошего ассасина должно было бросаться в глаза. Теперь ему остался только один путь — идти навстречу своей смерти…

…Или, может, не все еще потеряно?

У ворот дворца Нур-Маджира стоял человек. Ежась от прохладного сумеречного ветра и кутаясь в плащ, он кого-то ждал. Наконец его слух различил приближающийся стук копыт.

К воротам направлялся всадник с факелом в руке. Сблизившись с человеком в плаще, он кинул ему деревянную дощечку, развернулся и, не говоря ни слова, ускакал прочь.

Откинув капюшон плаща, Мардабб (а это был именно он) поднес дощечку к глазам. На ней можно было прочитать слова: «крыса в норе». Охотник за ассасинами улыбнулся — он ждал этого послания.

Двери открылись, и целая толпа «пурпурных» ворвалась в подземелье.

— Стойте! Я хочу вам сказать… нечто важное!.. — крикнул ассасин, сжимая в руке стилет.

«Пурпурные» окружили ассасина. Ему оставался только один выход — заколоть себя; однако он не спешил это делать. Неужели он и впрямь рассчитывал купить себе пощаду? Или же просто тянул время?

— Не трогать его! — приказал один из «пурпурных», выходя вперед. Адзумма сразу узнал в нем глашатая с площади. — Пусть он выскажется — вреда не будет.

…После резни на площади десятник охранников гильдии Ирдукаш едва сумел оправдаться перед Нур-Маджиром. Самым обидным для него было то, что Мардабб, не сделавший для предотвращения трагедии ровным счетом ничего, удостоился похвалы от главы гильдии; а Ирдукаш, утихомиривавший опьяневших от крови подчиненных, в итоге оказался едва не главным виновником трагедии. Теперь он увидел шанс реабилитироваться в глазах Нур-Маджира, а заодно и утереть нос заносчивому охотнику на ассасинов. Нужно только взять этого парня живым…

— Говори, что хотел! — произнес Ирдукаш требовательным тоном.

— Светлый и сильный! Пока твои люди пытаются поймать перепела — ястреб уже наточил когти и вот-вот вонзит их в вашего фазана! Сокол может остановить ястреба, но ему придется принять помощь перепела!

— Хм! Ассасин, твои загадки занятны, но не так уж и сложны. Я догадываюсь, кто здесь перепел, кто сокол… и кто фазан. Непонятно только, кто ястреб…

— Ястреб — это Ястреб, — ответил ассасин. — Серый Ястреб.

Серый Ястреб?! Трон Светоносца, не может такого быть! Серого Ястреба пытались поймать многие; то и дело проходили слухи, что неуловимый ассасин наконец схвачен и казнен. Однако всякий раз оказывалось, что Серый Ястреб жив и продолжает свое дело. И вдруг какой-то мальчишка утверждает, что может помочь поймать того, перед кем спасовал сам Мардабб! Неужели он говорит это серьезно, совсем не блефуя?

— Серый Ястреб, говоришь? Если так, то ему недолго осталось летать. Сторожевой пес, что охраняет фазана, давно уже мечтает обломать этому ястребу когти…

— Сторожевой пес и ястреб действуют заодно!

— Ты хочешь сказать… — медленно произнес десятник.

— Я хочу сказать именно то, что говорю. Мардабб и Серый Ястреб — сообщники! Нур-Маджир верит Мардаббу, как самому себе, а тот впускает в дом Серого Ястреба, чтобы тот нанес удар, пока вы будете праздновать расправу надо мной! Да, Серый Ястреб предал меня, отправив прямо в лапы своего сообщника — но он не учел, что перепел сам может сыграть в его игру по своим правилам!

Нет, он точно блефует, и блефует до невероятия нагло. Впрочем… что, если это не блеф? Тогда он, Ирдукаш, получит шанс не просто обойти Мардабба, а повергнуть его в прах! Если это правда…

А если подумать, так ли уж важно, чтобы рассказ этого ассасина был правдой? Главное — убедить в его правдивости Нур-Маджира.

— Твои обвинения серьезны… Но чем ты можешь их подтвердить?

— Скажи, где был Мардабб три дня назад?

— Не знаю… — Ирдукаш опустил голову. — Знаю только, что он явился как раз вовремя. Ассасин — один из тех, что были казнены тогда, на площади — проник в особняк под видом одного из рабов; и если бы не выследивший его Мардабб…

— Да, он явился вовремя… Тебе не кажется, что это совпадение слишком подозрительно? Вспомни, сколько раз он появлялся ровно тогда, когда ассасины подбирались к жертве слишком близко? Сколько раз он действовал так, будто знал вражеские планы лучше, чем сами враги?

Ирдукаш чувствовал, как по лбу его текут струйки пота. Неужели этот малый не блефует, и Мардабб действительно оказался предателем? При всей своей дикости — это предположение слишком многое объясняет!

— Но как могли съякшаться заклятые враги?

— Для тебя такое новость? Если союз выгоден — даже собака помогает кошке! Этот союз был выгоден обоим — Серый Ястреб мог избавляться от всех, кого считал своими соперниками, а Мардабб — ловить тех ассасинов, которых ему выдал Ястреб, подтверждая славу лучшего охотника.

— Хм… что-то концы с концами не сходятся… Если Нур-Маджир погибнет, то и Мардаббу придет конец… Он должен понимать, что рубит сук, на котором…

— Мардабб всего лишь наемник на службе гильдии. Если он потерпит неудачу, никто не скажет: «Он плохой охотник»; напротив, все будут говорить: «Даже Мардабб не смог справиться с Серым Ястребом». Репутация Мардабба особенно не пострадает; репутация же Серого Ястреба укрепится. Вы Мардабба тихо ненавидите, желая ему стать жертвой хозяйского гнева, — при этих словах Ирдукаш на мгновение закрыл глаза рукой, словно ему напомнили о чем-то, что он не хотел обсуждать при всех, — но когда сам хозяин погибнет, вы тоже очутитесь ни с чем!

— Тогда нам не стоит мешкать! Но прежде, чем мы отправимся в путь, не мог ли бы ты открыть мне свое имя… конечно, если оно у тебя есть? Неудобно все время звать тебя «ассасином»…

— Ты знаешь, у ассасинов нет имен; а те, что есть, мы меняем, словно змея кожу. Впрочем… — Адзумма стянул маскировочный капюшон, — ассасином мне после всего этого точно не быть, так что зовите меня Адзумма…

Просторный круглый зал был освещен одним-единственным факелом, вставленным в прикрепленное к стене кольцо. Из зала вели несколько выходов, однако свободны были только два — остальные оказались либо завалены камнями, либо скрыты за запертыми дверями.

Под факелом стоял человек в черном плаще. Несмотря на то, что Адзумма пытался ступать как можно тише, человек все равно услышал его шаги и обернулся. Лицо его было скрыто под металлической маской.

— Серый Ястреб? Учитель, что ты здесь делаешь?

— Я пришел сообщить тебе печальную весть. Ты провалил задание.

— Как провалил? У меня еще сутки в запасе…

— Это не имеет значения. Ты попал в ловушку; впереди тебя ждет засада.

— А как попал сюда ты?

— Здесь есть потайной ход. Нет, я не покажу его тебе. Строго говоря, я вообще не имел права сюда приходить. Твоя смерть должна стать предупреждением всем тайным воинам Солнцеподобного Шам-Марума, да никогда не сгустятся тучи над его головой… Все, что я смог сделать ради тебя — прийти сюда, дабы подарить тебе избавление. — Серый Ястреб извлек из наспинных ножен клинок. — Подойди ко мне…

— Что ж, если это так… могу я попросить тебя о последней воле?

— Проси. Если это будет в моих силах…

— Сними маску и покажи мне свое лицо, учитель.

— Зачем? — Адзумме показалось, что в голосе Серого Ястреба появилось удивление.

— Я хочу видеть настоящее лицо того, кто учил меня. Пусть я так и не смог стать ассасином — все равно я благодарен тебе. И я хочу, умирая, думать о тебе как о человеке, а не как о безликой маске!

— Боюсь, ничего не выйдет. Серый Ястреб должен навсегда оставаться маской без лица — в этом я принес обет перед троном Повелителя Убийц…

— Получается, что обет ты нарушил… Мардабб…

— Что?!

— Я знаю, кто ты, Серый Ястреб! Мардабб — твое настоящее имя! Ты и охотник на ассасинов — один и тот же человек!

Серый Ястреб застонал, затем медленно, словно колеблясь, поднял руку. Застыв на секунду, он резким движением сдвинул маску на макушку и прохрипел:

— Щенок!

— Тогда, на площади, — с невозмутимым видом продолжал Адзумма, — мной овладело сомнение: как так — крюка на виселице два, а приговоренный только один? Я было решил, что второй крюк предназначен для меня; признаюсь, мне немалых сил стоило не наделать глупостей. Я никак не мог взять в толк, кто мог выдать меня, и вот тогда-то мне и пришла в голову мысль: а что, если меня выдал сам Серый Ястреб? Поначалу эта мысль показалась мне нелепой; тем не менее, чем дальше, тем больше я думал о такой возможности, и она уже не казалась мне невероятной… В самом деле, тот ученик… он, конечно, был глуповат, но тем не менее сумел догадаться… Возможно, ты боялся, что один из твоих учеников станет тебе равным… или даже превзойдет… Ведь тогда ты станешь не нужен!

— Глупец! — Мардабб саркастически усмехнулся. — Неужели ты и впрямь решил, что сможешь меня заменить? Ты, не сумевший избежать такой простой ловушки?

— Да, это верно; мне до тебя, Мардабб, еще далеко… Будь я равен тебе, я бы догадался, кто ты, еще там, на площади. Твоя рука… Она до сих пор перевязана? Где ты повредил ее?

— Эм… — Мардабб посмотрел на свою перевязанную руку. — Должно быть, это произошло тогда, на площади…

— И за несколько мгновений ты успел наложить аккуратную повязку? Я знаю, что твои возможности велики, учитель, но ведь не настолько же! Значит, ты был ранен еще до событий на площади. Но где это произошло, уж не в заброшенном ли особняке, ставшем пристанищем ассасинов? И когда я сопоставил Мардабба и Серого Ястреба — я понял, что это один и тот же человек!

— Главного ты не понял… — Мардабб прикрыл глаза. — Никакого Мардабба не существует — есть Серый Ястреб, который играет роль Мардабба. У Серого Ястреба тысяча лиц: вчера он был солдатом, отправившим на суд Бога-Светоносца одного слишком ретивого военачальника; сегодня он охотник на ассасинов; завтра может стать купцом или священником, вельможей или нищим. Такова судьба ассасина — менять обличия, оставаясь, по существу, безликой тенью. И если ты этого не понял — тебе не быть хорошим ассасином. А теперь — на колени, шакал!

Гнев, что пробудился в душе Адзуммы, когда он понял, что учитель предал его, постепенно отступал, сменяясь ощущением покоя и безнадежности. То была не безнадежность проигравшего, нет — то было гораздо более глубокое чувство.

Плохо ли поступил Серый Ястреб, предав своего ученика? Или, может быть, он не мог поступить иначе? Все, что им двигало — стремление остаться лучшим. И ради того, чтобы не оказаться плохим ассасином, он был готов предавать и обманывать.

Люди готовы обмануть, предать, обокрасть, убить — все ради того, чтобы самим не погибнуть или не оказаться выброшенными на край жизни, подобно тому одноглазому стражнику. Есть ли кто-то настолько безгрешный, что сможет со спокойной совестью осудить их?

И кого винить в том, что этот мир стал подобен дворцу с изящными башнями и фундаментом, утопающим в грязи? Серого Ястреба? Повелителя Убийц? Солнцеподобного Шам-Марума, да хранит его небо?.. А может, виной всему сам Бог-Светоносец? Но кто посмеет бросить ему вызов, найдется ли такой безумец?

«Во всяком случае, — думал Адзумма, — это буду не я… Все, что я могу — это не упасть. И если ради этого мне придется предать — я сделаю это. Просто потому, что этот мир таков…»

— И да… — произнес Мардабб, — Будь ты равным мне, ты бы догадался о ловушке еще там, среди руин! Неужели я поручил бы такую важную, ответственную миссию своему ученику, да еще и в качестве первого пробного задания? Нет, конечно! Ты должен был погибнуть, чтобы Нур-Маджир и его окружение поверили: опасность миновала, убийцы побеждены! И вот тогда я нанес бы удар… Ты, видимо, такой же дурак, как и остальные! Ты плохой ассасин, а значит, ты должен умереть!

— Постой, учитель, это еще не все! — Адзумма отступил на шаг назад и свистнул.

Тут же раздались шаги и из темноты коридора в зал вошли «пурпурные» во главе с Ирдукашем. (Адзумма нахмурился — он заметил, что они совершают одну серьезную ошибку.)

— Я все слышал! — Ирдукаш положил руку на рукоять сабли. — Человек, которому сиятельный Нур-Маджир доверял, как самому себе, оказался ассасином! Мардабб, ты арестован! Брось оружие!

— Бросить оружие? — Мардабб зловеще улыбнулся. — Ты сам этого хотел… — Он расстегнул застежку плаща, сбросил его с плеч и накинул подкладкой вверх на стоявших перед ним «пурпурных» — те даже не успели что-либо предпринять.

«Плащ-невод» — одно из орудий, созданных изощренным в хитрости умом ассасинов. В обычный с виду плащ с подкладкой из плотной ткани вшиваются цепочки, образующие подобие сетки. К концам цепочек привязаны свинцовые грузики, а к самим цепочкам — крючки, которые могут быть смазаны ядом. Если такой плащ накинуть на противника, то при попытке сбросить его крючки вопьются в плоть.

На свою беду, «пурпурные» стояли тесной группой — в этом-то и была их ошибка. Плащ-невод накрыл их почти всех; избежать его смогли лишь трое стоявших с краю. Ирдукаш тоже спасся — благодаря Адзумме, в последний момент оттолкнувшему его в сторону. Те, кому не повезло, в отчаянии пытались освободиться от вонзившихся в их тела крючков. Одному это удалось, однако едва выбравшись, он упал на колени и выронил саблю из рук, сводимых судорогой.

— Яд!.. — прохрипел он, страшно оскалясь. — Я… отравлен… ох!..

Другие «пурпурные», так и не сумевшие освободиться от плаща-невода, тоже корчились в судорогах. Яд, которым были покрыты крючки, делал свое дело.

— Окружайте его! — кричал уцелевшим десятник Ирдукаш. — Не давайте ему вас обойти!

Мардабб явно уступал своим противникам в вооружении. Кроме короткого кривого меча, приспособленного для ношения за спиной, он имел кинжал-катар и несколько метательных ножей. С броней у него было еще хуже: легкий кожаный нагрудник и металлические наручи — вот и все, что защищало его. «Пурпурные» же были облачены в кольчужные доспехи и вооружены саблями. Казалось, у Мардабба не было ни малейшего шанса…

Уверенные в своем превосходстве «пурпурные» окружили Мардабба с трех сторон, тесня его к стене. Тот было встал в боевую стойку, как будто и впрямь собирался вступить в обреченный на поражение поединок… но вдруг, резко развернувшись, ринулся к стене, взбежал по ней и, сделав сальто, приземлился за спиной одного из «пурпурных». Удар клинком — и тот упал наземь, заливая пол кровью.

Двое оставшихся «пурпурных» попытались вновь прижать ассасина к стене, однако это оказалось не так-то просто. Мардабб словно танцевал с ними смертельный танец, обходя их и уклоняясь от ударов. Обманным движением он спровоцировал одного из «пурпурных» на атаку, после чего с разворота полоснул его катаром по руке чуть выше локтя, там, где она не была защищена ни кольчугой, ни наручем. Рана была небольшой, но с отравленным клинком и этого было достаточно.

Увидев, что его товарищ корчится в предсмертных судорогах, оставшийся «пурпурный» обратился в бегство, однако далеко ему убежать не удалось. Метательный нож, просвистев в воздухе, вонзился в спину труса, и тот рухнул наземь, присоединившись к своим товарищам.

— Беги! — крикнул Адзумма Ирдукашу. — Беги и сообщи о предательстве Мардабба! А я попробую его задержать!

Ему не пришлось повторять дважды. Сказать по правде, Ирдукаш был не настолько отважен, чтобы оставаться один на один с тем, кто только что с легкостью расправился с его бойцами.

Мардабб взмахнул рукой — метательный нож полетел в спину убегающему Ирдукашу… И вдруг, не долетев до цели, со звоном упал, сбитый резким ударом!

Напротив Мардабба стоял Адзумма, держащий саблю одного из «пурпурных». Что хуже всего — он улыбался.

— Я не виню тебя, учитель, — произнес он, — ты просто делал то, что не мог не сделать. Как, впрочем, и я… Я… по-прежнему благодарен тебе, Мардабб, за все, чему ты меня научил; и я готов доказать, что это учение не прошло для меня даром… даже если мне придется для этого убить тебя.

— Ты! плохой! ученик! — Мардабб словно выплевывал слова. — То, что ты так далеко зашел — лишь чистое везение! Иногда Бог-Светоносец дозволяет вознестись недостойным… только для того, чтобы падение стало больнее!

— Ты делаешь большую ошибку, учитель…

— Не тебе, шакаленок, указывать на мои ошибки! Моя единственная ошибка в том, что я дозволил тебе выжить! Надо было прикончить тебя еще там, в развалинах! Но клянусь Троном Бога-Светоносца, я это исправлю, или не быть мне хорошим ассасином!

Выставив саблю перед собой, Адзумма принялся быстро вращать ее, перебирая руками. Вращающаяся сабля образовывала барьер, который было практически невозможно пробить метательным ножом.

Какое-то время учитель и ученик ходили друг вокруг друга, ища удобного момента для атаки — и не находили. Оба они умели «читать» движения противника и просчитывать его действия; едва один из них начинал перемещаться, другой уже готовился встретить атаку. Адзумма хорошо понимал, что долго так продолжаться не может — рано или поздно кто-то из них совершит ошибку; и более чем вероятно, что это будет не Мардабб. Нужно было что-то нестандартное…

Краем глаза Адзумма заметил темнеющий вход в тоннель, по которому он пришел сюда. «Вот оно, решение…» — подумал он. Оказавшись рядом с входом, юноша резко подался вбок и скрылся в темноте. Мардабб кинулся было за ним, но у самой границы, где скудный свет от факела уступил место тьме, остановился. Похоже, он и в самом деле недооценивал этого щенка!

Встав за углом, чтобы его нельзя было достать метательным ножом, ассасин прислушивался к еле заметным звукам. Для него было очевидно: Адзумма не ушел, он оставался там, спрятавшись в темноте. Осторожно, держась стены (но не касаясь ее — чтобы не выдать себя звуком трения одежды о камень), Мардабб вошел в тоннель. Руку с кинжалом он отвел вперед и чуть в сторону — если этот шакаленок попытается атаковать, он неизбежно напорется на отравленное лезвие. Однако Адзумма не атаковал — прижался к стене и затих. Струсил? Надеялся отсидеться? Или — что вероятнее — затаился, задумав что-то?

…Адзумма, сидя в темноте, времени даром не терял. В левую руку он взял саблю (от рождения он был правшой, однако ассасин, не научившийся достаточно хорошо действовать обеими руками — плохой ассасин), правую же обернул тканью от своего маскировочного капюшона. Ткань, на его взгляд, была достаточно плотной для того, чтобы осуществить задуманное. Подготовившись таким образом, он затаился в ожидании Мардабба. Вот послышались приглушенные шаги… ближе… совсем близко… В темноте блеснуло лезвие катара…

Пора!

Адзумма испустил пронзительный, режущий уши вопль; даже Серый Ястреб, услышав это, вздрогнул и замер на секунду — но и этого было достаточно. Пригнувшись, чтобы избежать удара мечом, Адзумма выбросил вперед обмотанную тканью руку и схватился за лезвие кинжала — ткань должна была защитить его от порезов и яда.

Когда Мардабб почувствовал, что кинжал рванулся у него из руки, первой его мыслью было — Адзумма сошел с ума. Лезвие кинжала постоянно омывалось ядом из вставленного в рукоятку флакона. Даже если Адзумма умудрится не порезаться — попадания яда на кожу вполне достаточно, чтобы вызвать отравление.

А в следующее мгновение левую руку Мардабба охватила нестерпимая боль…

Выбежав из тоннеля, Адзумма поторопился бросить на пол свой мрачный трофей, пока яд не успел добраться до его кожи. Взяв стилет, он развернул ткань и внимательно осмотрел оружие Серого Ястреба — кинжал-катар. По лезвию сочилась зеленоватая слизь с приятным запахом; ткань, на которую попала эта слизь, из черной становилась грязно-серой. Отрубленная кисть руки все еще сжимала рукоять кинжала.

…Сознание Мардабба несколько прояснилось — ровно настолько, чтобы понять, что он потерял руку. Первым делом он перетянул культю, чтобы не истечь кровью, затем принял две пилюли с опием и глубоко вздохнул, восстанавливая концентрацию. «Если этот щенок окажется настолько глуп, что решит воспользоваться моим оружием, — подумал он, — это будет последняя ошибка в его жизни…»

Кинжал Серого Ястреба был снабжен секретным механизмом — если человек, не знающий секрета, попытается взять его, в руку тотчас вопьется отравленная игла. Такое оружие даже среди ассасинов было редкостью и доставалось лишь лучшим.

«Неужели этот щенок — тот, кого я ждал и боялся? С тех пор, как я стал Серым Ястребом, я знал что он однажды появится… Но одно дело — знать; а совсем другое… Нет! Я буду жить! Он, конечно, придет… но не сегодня…»

Адзумма все еще сидел, рассматривая кинжал, но когда он заслышал шаги, то резко вскочил и схватился за саблю.

— Надеялся, что все будет так просто? — Мардабб поднял культю левой руки. Из продолговатого выступа на наруче торчал клинок. — Я признаю, что ты, наконец, начал действовать, как подобает ассасину. Но и тебе придется признать, что я действовать по-настоящему еще не начинал!

Словно вихрь пронесся по подземелью. Адзумма ничего не успел сделать — его плечо обожгло болью, по руке побежали струйки крови…

По подземному ходу шли люди в одежде охранников Пурпурной гильдии, вооруженные до зубов пиками, малыми луками и дубинками. Ирдукаш был среди них; он шел впереди, вместе с двумя ражими молодчиками со щитами. В глубине души десятник надеялся, что ассасины поубивали друг друга, и ему не придется больше иметь дело ни с Мардаббом, ни с Адзуммой.

Наконец отряд «пурпурных» достиг зала. Здесь Ирдукашу и прочим предстала жуткая картина: повсюду валялись трупы. Среди трупов сидел Адзумма, весь израненный, окровавленный — но живой. Завидев «пурпурных», он встал и, прихрамывая, подошел к Ирдукашу. (Десятник заметил, что правая рука у юноши висит, словно плеть — должно быть, она сломана.)

— Вы… немножко запоздали… — промолвил он. — Все… кончено… Серый Ястреб мертв… — Он поднял отрубленную голову Мардабба. — Я сделал это…

И он упал без сознания.

Ирдукаш сразу понял, что этот малый может быть очень полезен гильдии, а главное — лично ему. По его приказу Адзумму перенесли в комнату, ранее занимаемую Мардаббом, и уложили на постель. Врач промыл и перевязал ему раны.

— Он потерял много крови, — сказал лекарь десятнику, — но он молод и крепок, так что, я думаю, он справится. Сейчас лучшее лекарство для него — покой и еще раз покой!

…Солнце ярко сияло в окно. Адзумма лежал в постели; его нога и рука были перевязаны в лубки. Он с трудом вспоминал, что привело его сюда.

«Да… я убил Серого Ястреба… Я не мог поступить иначе… А Нур-Маджир? Он жив?.. Который сейчас день?..»

Раздались шаги — в комнату вошел Ирдукаш.

— Лежи, лежи… — Он положил руку на плечо юноши. — Ты еще довольно слаб…

— Ничего, мне уже лучше… — Адзумма попытался встать, но с ногой в лубке это было не так-то просто.

— Не надо, лежи… Ты молодец, Адзумма. Кто бы мог подумать, что один из лучших охотников на ассасинов сам окажется ассасином…

— Тут нет ничего удивительного. Почему бы ассасину не скрываться под личиной охотника на таких, как он? Тем более что он хорошо знал их секреты…

— Но ведь Мардабб действительно выслеживал и убивал ассасинов… Получается, он убивал собственных товарищей?

— Тебя это удивляет? Сплошь и рядом люди стараются столкнуть тех, кто им мешает, на дно, или вовсе отправить на суд Светоносца. Ты думал, у ассасинов все иначе?

— Понятно… Но я пришел, чтобы предложить тебе кое-что. Как насчет того, чтобы стать охотником на ассасинов, вместо Мардабба?

— Похоже, я не в том положении, чтобы отказываться… Какой сегодня день? Я… долго спал?

— Недолго, всего полдня.

— Значит… сейчас уже вечер?..

— Да, все так. Но тебе не стоит беспокоиться — я обо всем позабочусь. Голову Мардабба я уже передал рабам-препараторам, и завтра она будет выставлена на площади для всеобщего обозрения. Пусть все знают, что ассасин по прозвищу Серый Ястреб наконец-то мертв! Нур-Маджир, к сожалению, сегодня не может меня принять — у него важный гость, шейх Салим…

— Шейх Салим? Он из юго-западных кочевников?

— Да, именно… Салим — из древнего и знатного рода, но при этом слывет… м-м, как говорят сами кочевники, «поцелованным джиннами». Когда он и его соплеменники сражались с нашими, это было не так заметно; а вот после заключения перемирия… Шарлатаны всех мастей, медиумы, хироманты, гадатели с шарами, костями и прочими причиндалами, сумасшедшие пророки и пожиратели грибов получали от Салима помощь и покровительство. В последнее время Салим одержим поисками какой-то то ли пророчицы, то ли колдуньи с наполовину черным лицом. Говорят, эта колдунья предсказала смерть самого… — Тут Ирдукаш запнулся, не решаясь произнести имя, которое вот уже многие столетия никто даже в шутку не решался поставить рядом со словом «смерть».

Адзумме вдруг показалось, что свет солнца чуть померк, будто его скрыла тучка.

— А зачем… Нур-Маджиру понадобился этот шейх?.. — спросил он.

— Понятия не имею… Может, Нур-Маджира тоже… «поцеловали джинны»?.. Как бы то ни было — поговорить с ним удастся только завтра. А пока… — Ирдукаш положил на стол две пилюли. — Это пилюли с сонным зельем; одной достаточно для долгого и спокойного сна. А сон — это главное лекарство, которое тебе нужно…

Когда Ирдукаш ушел, Адзумма взглянул на пилюли. Рука его сжала висящий на шее то ли талисман, то ли амулет — пучок волос, перевязанный шнурком…

…Мардабб с силой опустил ступню на руку Адзуммы. Раздался хруст костей.

— Ну, грязный шелудивый шакал, рожденный из заднего прохода прокаженной гиены? — Охотник на ассасинов присел, упершись коленом в грудь юноши. — Ты хотел меня переиграть, да? Я сам тебя переиграл, я, я! — При этих словах он бил своего ученика кулаком по лицу, стараясь попасть в нос. — Потому что я — Серый Ястреб, лучший среди ассасинов! А ты — плохой ассасин, а значит — труп!

Адзумме было трудно дышать, он истекал кровью, его нога была неестественно вывернута; но вместе с тем у него не было сомнений, что задуманное им будет осуществлено. И эта уверенность давала ему силы терпеть боль и сопротивляться подступающей слабости.

— Довольно! — Мардабб перевел дух. — Я с удовольствием сохранил бы тебе жизнь, превратив тебя в «человека-свинью»; но сиятельный купец, боюсь, меня не поймет. Посему — прощай, ученик… Сдохни, ублюдок! — И Мардабб поднял левую изуродованную руку, приготовившись вонзить клинок Адзумме в горло.

Ладонь Адзуммы стиснула рукоятку стилета. Собрав последние силы, юноша вскинул руку вверх и вонзил оружие туда, куда намеревался — Мардаббу в рану культи! И тут же развернул кисть руки, обломив клинок так, что тот застрял в ране.

Мардабб вскрикнул от неожиданной боли, рука его дрогнула, и лезвие миновало шею Адзуммы, лишь слегка ее оцарапав.

— Ха! — осклабился ассасин. — Ты думал, что меня можно остановить подобным способом?

— Смерть остановит любого… — Голос Адзуммы был спокоен, как у человека, который сделал все, что задумал, и теперь ему лишь оставалось наблюдать за результатом.

— Смерть?

— Стилет отравлен. Я вытер его о тряпку, в которую был завернут твой кинжал. Там было немного яда… Но ты лучше меня знаешь, на что способно это «немного»… Прости меня, учитель. Я все-таки сделал… то, чего ты так боялся…

Да он же блефует! Не может быть, чтобы это не было блефом! Но если это не блеф — откуда этот ледяной огонь, растекающийся по жилам и заставляющий деревенеть мускулы? И что за странная фигура вдруг появилась из полумрака? Лицо ее скрывает металлическая маска, а за спиной прикреплены крылья…

ЭТО АНГЕЛ ПАЗУЗУ. ОН ПРИШЕЛ ЗА ТОБОЙ, МАРДАББ.

— Нет… Нет… — Мардабб упал на колени, хватая ртом воздух. — Нет, не может быть…

— Прости… Я не мог действовать иначе…

— Что?.. Простить… за что?.. Ты все сделал правильно; а вот я… допустил ошибку… Я забыл, что ассасин не должен иметь личных симпатий… и антипатий… Я вообразил тебя… своим личным врагом… возжелал заполучить твою шкуру… Я… оказался плохим ассасином… и Ангел Пазузу пришел за мной…

— Ангел Пазузу? Тот, что карает грешников, насылая на них болезни и смерть?..

— Да… Серый Ястреб не всегда… был Серым Ястребом… Было время… когда его так звали только другие ассасины… В народе же он был известен… как Ангел Пазузу… Я не знаю… он использовал существовавшую до него легенду… или же выдумал и распространил ее, чтобы… внушить людям страх… а может, он сам стал… этой самой легендой… Но он был моим … учителем… одним из учителей… В итоге я… убил его… и вот теперь… ты…

— Я?.. Ты хочешь сказать, что я…

— Да… Отныне ты — Серый Ястреб… Ты доказал… своему учителю… что ты достоин звания ассасина… Тебе осталось доказать это Повелителю Убийц… Сделай то, что я не успел… убей… Нур-Маджира…

— Говорят, что империя Шам-Марума — колосс на глиняных ногах, — разглагольствовал Нур-Маджир, — и это действительно так; но верно также и то, что глина эта хорошо обожжена и надежно сцементирована кровью многих и многих. Даже Данкуй-Хараш лишь пошатнул этого колосса, но не опрокинул его. Многие считают, что Восстание пошло империи только на пользу…

— На пользу? Ха! — ответил его собеседник, осторожно отделяя крылышко у куропатки. — Империя потеряла столько, что стала подобна человеку с отрезанными ногами. А теперь ее убеждают, что без ног ей намного лучше…

— Все так — и тем не менее… Да, империя нынче слаба; и дело не только в Восстании — ее распад начался десятки, если не сотни годовых циклов назад. Однако все силы, что могли бы разрушить империю, оказались подавлены еще в зародыше. Ныне империя подобна гигантскому издыхающему зверю, которого некому избавить от страданий, так как он внушает страх, даже будучи полумертвым. Ее агония может продолжаться столетия… Но меня это не устраивает.

Нур-Маджир, тучный, словно боров, принимал в своем саду дорогого гостя — шейха Салима. По этому случаю глава Пурпурной гильдии надел льняную тунику и шубат, окрашенный пурпуром; рабы умастили его тело благовонными маслами. Пальцы его были унизаны дорогими перстнями; шею украшало массивное золотое ожерелье, украшенное рубинами и изумрудами. Стол перед Нур-Маджиром ломился от яств: жареные степные куропатки, фрукты, вино.

Напротив Нур-Маджира сидел немолодой — за пятьдесят лет — сухощавый от природы мужчина с небольшой бородкой, облаченный в халат, подпоясанный кушаком. Это и был шейх Салим.

— И неужели никто не видит, что империя уже полутруп?

— Многие видят, многие… но тем не менее служат ее главе Шам-Маруму. Одни искренне надеются своим трудом спасти империю; другие — полагают, что если империя рухнет, тысячи ее жителей окажутся обречены…

— Хм! Как я понимаю, мой собеседник так не считает…

— О да, я уже не питаю иллюзий относительно возможности некоего мудрого решения, что вернет плодородие пажитям, давно превращенным в пустыню… И уж, конечно, мне глубоко безразлична судьба тех людишек, что окажутся обречены вместе с империей, которой они имели глупость довериться… Но у Шам-Марума есть еще одна сила — страх. Царю служит целая армия убийц-ассасинов; я сам имел возможность убедиться, на что они способны…

— Мой сиятельный собеседник имел дело с ассасинами? — Глаза Салима заинтересованно заблестели. — А правда ли, что они могут летать по воздуху, делаться невидимыми, проходить сквозь стены и убивать взглядом?

— Нет, конечно. Их настоящая сила в ином. Хороший ассасин неотличим от обыкновенного человека. Из-за этого никто не может быть уверен, что тот, кому он доверяет, не является одним из убийц на царской службе. Даже известный охотник на ассасинов в итоге может сам оказаться ассасином… как это произошло с Мардаббом. Воистину, верить стало нельзя никому!

— Даже мне?

— Нет, конечно! Блистательному шейху я доверяю, как самому себе — иначе кому мне еще доверять? Я надеялся, что он окажет мне помощь — разумеется, не задаром… Но, по правде говоря, я желал встречи с моим достопочтенным собеседником не только ради этого. — Нур-Маджир отпил вина из украшенной затейливой росписью чаши. — До меня дошли слухи, что многоуважаемый Салим положил немало сил и средств на поиск чудес и волшебства…

— О да, это так… Увы, все маги и чародеи, встреченные мной, оказывались мошенниками и шарлатанами. Я потерял немало, прежде чем осознал: истинное волшебство не кричит о себе. Я изменил тактику — стал собирать истории о загадочных и непознаваемых вещах. Я мог бы рассказать об этом немало… Во многих землях империи люди рассказывают о прячущихся под землей чудовищах — тиншеметах. Одни говорят, что тиншеметы похожи на огромных ящериц; другие — что эти твари могут летать подобно птицам; одни утверждают, что их кожа покрыта перьями; другие — шерстью, третьи — чешуей… Говорят, он перемещается под землей так же легко, как рыба в воде. В одном все сходятся: тиншемет столь ужасен, что рассудок не может вынести его вида, а от его когтей и зубов почти невозможно спастись.

— Я тоже слышал немало историй о тиншеметах и почти не сомневаюсь, что все это выдумки черни. Мой великомудрый собеседник, должно быть, знает, как любят эти людишки выдумывать всякие ужасы, чтобы обычная их жизнь не казалась им такой уж страшной.

— Возможно… Остается понять, почему чернь, не сговариваясь, повторяет одну и ту же небылицу. Возможно, это не такая уж и небылица, и за ней что-то стоит? Или призрак, которого видели некоторые жители Середины Мира; говорят, что на самом деле очевидцев существенно больше, но они уже ничего не способны рассказать — призрак высосал из их тел тепло и жизненную силу… Он выглядит, как темная и в то же время прозрачная женская фигура, окруженная ореолом призрачных щупалец; ее называют Дщерью Темноты…

— Не надо! — Нур-Маджир хлопнул по столу ладонью — Салим аж вздрогнул от неожиданности. — Не стоит, право, тратить время на обсуждение подобного вздора, да простит меня уважаемый шейх. Лучше поговорим о чем-нибудь более интересном… Так вот, мой собеседник говорит, что он искал свидетельства существования магии; но увенчались ли эти поиски успехом?

— Магия существует — в этом я почти уверен. Нашел ли я хотя бы одного истинного мага? Пока нет; но я, кажется, знаю, где искать… — При этих словах Нур-Маджир заметно насторожился. — В глубине степей лежит высохшее озеро. Говорят, возле этого озера живет небольшая община, возглавляемая пророчицей с наполовину темным лицом. Путь к озеру долог и опасен; многие безумцы нашли свою могилу среди солончаковых пустошей. Мне удалось найти человека, который знал одного из сумевших проделать этот путь…

— А почему не удалось найти… одного из сумевших?.. — Нур-Маджир говорил подчеркнуто спокойным тоном, стараясь скрыть волнение.

— Он… вновь ушел к озеру… — В голосе шейха послышались странные интонации. — Больше его никто и нигде не видел… Может, он погиб в дороге… может, присоединился к общине навсегда…

— Хм… Так значит, эта пророчица…

— Сама она не считала себя пророчицей. Она лишь владела магией; иногда эта магия открывала ей будущее или прошлое…

— И в том числе падение империи Середины Мира?

— По правде говоря, то, что империя падет, ясно каждому здравомыслящему. Важно другое: пророчица с высохшего озера говорила о силе, что является корнем всей магии. Эта сила правила миром задолго до богов; она будет править им, когда боги умрут. Это великая сила, способная сделать слабых сильными и разрушить империю — но при этом требующая соответствующей цены.

— Что же, если цена достойна товара — не грех ее заплатить, не так ли? Я свою цену готов заплатить; надеюсь, что и шейх — да хранят его ангелы! — тоже готов…

— Хм… О какой цене идет речь?

— В последнее время у меня появились серьезные сомнения в надежности моих телохранителей. Недавние события показали, что я был прав — там, где обнаружился один ассасин, вполне может оказаться и второй, и третий… не говоря уже о шпионах. Воины степей храбры, словно львы, — здесь Нур-Маджир не смог удержаться от едва заметной усмешки, — а их верность известна не меньше, чем отвага… Взамен я готов помочь благородному шейху в организации и подготовке экспедиции для поиска пророчицы с высохшего озера.

— Хмм… — нахмурившись, шейх задумался. — Насколько я знаю, сиятельный Нур-Маджир не из тех, кто гонится за миражами. Еще неизвестно, есть ли она, община у озера и ее загадочная предводительница. Может, солеторговец, что рассказал мне это, был обычным вруном… Неужели только ради воинов моего племени сиятельный Нур-Маджир готов отправиться следом за призраком? Что-то здесь не так…

— Здесь нет никакого подвоха, о благородный шейх! Если есть хоть один шанс из дюжины дюжин дюжин — я обязан вцепиться в этот шанс и не упускать его! Я не желаю коротать отпущенные мне дни, прислуживая ненавистному царю и отводя душу в яростных молитвах, чтобы он наконец-то свернул себе шею! Эта женщина — ключ к могуществу, которого нет ни у кого! Ни у кого! Стены зиккурата содрогнутся и рухнут, став могилой для Шам-Марума и тех, кто имел глупость идти с ним! А на этих руинах мы построим новое царство — наше царство!..

— Наше?.. — Шейх слегка растерялся, услышав откровения главы Пурпурной гильдии.

— Ах, прошу прощения… — Нур-Маджир неловко улыбнулся. — Я, кажется, наговорил лишнего… Это все вино… Так что ты думаешь о моем предложении?

— М-м… — Салим в раздумье теребил бородку. — Я давно мечтал совершить путешествие через Великую пустошь… но соучастие в заговоре против властителя… Тебе не кажется, что впутывать сюда других людей как-то…

— Разве я говорил о заговоре? Я всего лишь говорил, что с радостью сверг бы Шам-Марума. Если подобные желания считаются заговором — тогда половина империи должна быть заговорщиками. В конце концов, и сам блистательный шейх не питает к владыке Середины Мира теплых чувств…

— Враждебных чувств я тоже не испытываю, по правде говоря… Шам-Марум ничего плохого моему роду не сделал; наоборот — заключил с нами мир…

— Да простит меня благородный шейх, но он, похоже, и в самом деле не осведомлен… С некоторых пор в провинциях империи наблюдаются признаки недовольства. Это пока не восстание, даже не мятеж; однако поводов встревожиться более чем достаточно. Сегодня чернь кричит вслед стражникам: «Имперские крысы!», а завтра она примется громить дома управителей, и стражники, вместо того, чтобы дать погромщикам отпор, присоединятся к ним. Шам-Маруму нужно было напомнить им, что все они — и управители, и стражники, и чернь — его рабы, а он — хозяин их жизни и смерти. Естественно, бороться одновременно с двумя врагами ему было не под силу; поэтому он заключил с вами мир. Как только он поймет, что все ростки недовольства безжалостно вытоптаны, он постарается отплатить тем, кто его когда-то унизил…

— Унизил?..

— Да, вы заставили его искать перемирия — следовательно, вы его унизили.

— Но Шам-Марум сам предложил мирный союз…

— Только не говори об этом верным ему людям. Их уже наверняка убедили, что перемирие ему навязали вы, но он мудро решил принять ваши условия, дабы дождаться, и так далее. Скорее всего, он даже не станет отменять договор о мире — он хорошо знает цену тому камню, на котором высекли текст договора. Ввести на ваши земли войска, под предлогом, скажем, поиска беглых смутьянов; затем отдать приказ — и имперская конница проскачет по телам ваших жен и детей… Тогда-то и вы поймете истинную цену перемирий с Шам-Марумом… но будет уже поздно!..

— Ты говоришь страшные вещи… Неужели Шам-Марум способен на такое вероломство?

— Ай, неужели любезный шейх не знает, что подобное было уже много раз? В ту пору, когда империя процветала и росла, многие вожди доверялись честному слову владыки Середины Мира. А потом их головы привозили в столицу в качестве трофея… Так что пусть дорогой шейх решает сам. А сейчас я хочу предложить ему еще кое-что… — Нур-Маджир взял из рук подошедшего раба доску для шашек, сделанную из слоновой кости и черного дерева и украшенную затейливой резьбой. — Как насчет того, чтобы сыграть со мной партию?

…Вечер уже сменился сумеречным временем. Сад погрузился в полумрак, рассеиваемый лишь горящими в окнах светильниками. Оба игрока по-прежнему сидели за столом, где среди недоеденных яств стояла доска с разбросанными по ней шашками. Однако пока они сражались друг с другом, их обоих одолел могущественный противник, имя которому сон.

Шейх Салим сидел, свесив голову на грудь; рядом с его скамьей на земле валялись две игральные кости — должно быть, он, уже засыпая, хотел их бросить, но не сумел совладать со сном. Нур-Маджир, развалившись на подушках и открыв рот, громко храпел; что ему снилось — кто знает…

Прямо напротив шеи Нур-Маджира в стене находилось отверстие. Оно было совсем маленькое — нельзя просунуть палец — и заметить его можно было только в том случае, если знать, где и что искать.

Из отверстия вылез металлический стержень с крючком на конце. Он осторожно коснулся шеи Нур-Маджира и двинулся назад, зацепившись за ожерелье. Ожерелье это имело один секрет (о котором его владелец, скорее всего, не имел понятия) — оно было нанизано на прочную проволоку из серогорской стали. И когда стержень резко дернулся назад, в стену — ожерелье, вместо того, чтобы порваться, врезалось в шею купца.

Захрипев, Нур-Маджир попытался разорвать смертельную удавку. Тщетно! Белая туника окрасилась багряным. Глава Пурпурной гильдии испустил предсмертный хрип; из перерезанных шейных артерий хлынула кровь, залив стол и доску для шашек. Стержень дернулся еще раз; проволока наконец лопнула, но перед этим успела пересечь позвоночник. Обезглавленное тело рухнуло на стол, и тот опрокинулся под его тяжестью, подбросив отрезанную голову вверх…

…Салим услышал сквозь сон грохот и почувствовал, как что-то округлое упало ему на колени. Он открыл глаза — и увидел такое, от чего спокойный сон покинул его окончательно.

Возле опрокинутого стола, в луже крови, смешавшейся с вином, в окружении объедков, игральных шашек и пластин от порванного ожерелья лежало обезглавленное тело главы Пурпурной гильдии. В нескольких шагах от него, как ни в чем не бывало, стоял слепоглухонемой раб; он по-прежнему ждал приказов, хотя тот, кто их мог отдать, уже был мертв.

Тут только Салим обратил внимание на предмет, который все еще держал в руках.

— А-а-а-а-а!! — завопил он, отбросив голову Нур-Маджира; та покатилась по дорожке и упала в центральный водоем.

Разумеется, стражники слышали вопль Салима, но не сдвинулись с места. Им было строжайше запрещено входить в сад без приглашения хозяина, даже если гости будут звать на помощь (уже были случаи, когда Нур-Маджир, пригласив кого-нибудь в сад, принимался издеваться над гостем). Однако крики в саду услышали и в дальнем крыле, где обычно размещались знатные гости.

Телохранители шейха — угрюмые дюжие молодчики в тюрбанах, вооруженные саблями — немедленно кинулись на вопли. Впереди шел их предводитель по имени Агомет — голый по пояс детина с выбритой головой и свисающими с верхней губы усами. Вид у него был такой, что он даже без оружия мог обращать врага в бегство. Попадавшиеся им на пути люди испуганно шарахались в стороны.

Наконец они достигли коридора, ведущего во внутренний сад; здесь дорогу им преградили охранники-«пурпурные».

— Моя слышать крик, — обратился к ним Агомет, — хозяин кричать! Твоя уйти с моя дорога, иначе моя твоя башка рубить!

— Верю, что ты хороший телохранитель, — ответил ему один из охранников, — но и я — хороший страж. Пока Нур-Маджир не разрешит, я не…

Это были его последние слова. Два взмаха саблей — и страж, рассеченный крест-накрест, рухнул на землю. Его товарищи шарахнулись к стенам, освободив проход.

Агомет вбежал в сад первым. Здесь ему открылось страшное зрелище: в луже крови лежало обезглавленное тело Нур-Маджира. Шейх Салим лежал рядом; он был жив, но без сознания. Слепоглухонемой раб все еще стоял над недвижными телами.

— Ты!.. — крикнул рабу Агомет. — Ты убить! Ты вредить хозяин! — И, схватив саблю, он ткнул раба в плечо.

Раб начал догадываться, что кто-то (очевидно, Нур-Маджир) им недоволен. Он тотчас же встал на колени и замер, ожидая своей участи. Агомет с размаху ударил раба молотоподобным кулаком — и голова несчастного разлетелась подобно дыне!

Тем временем один из охранников привел десятника Ирдукаша…

К утру следы происшествия были скрыты. Кровь в саду замыли, трупы стража и раба унесли прочь, тело главы гильдии вместе с выловленной из водоема головой передали рабам-бальзаматорам. Салима отнесли в дальнее крыло; вскоре он пришел в себя, однако у него тут же началась истерика. Благородный шейх ревел, словно ребенок. (Говорят, впоследствии он так и не оправился от пережитого потрясения, и до конца жизни его преследовали пугающие галлюцинации.)

Взявший на себя расследование этого происшествия Ирдукаш принял все меры, какие счел нужным. Слугам и челяди Нур-Маджира объявили, что на главу гильдии было совершено покушение, однако сиятельный купец остался жив, хоть и серьезно ранен. Те, кто знал, что произошло на самом деле, были изолированы; с них взяли клятву, что они будут молчать о произошедшем. Также Ирдукаш распорядился перекрыть все выходы из особняка, включая потайные.

Допрос охранников ничего не дал, кроме уверенности в том, что убийца не мог проникнуть в сад, спустившись с крыши. Крышу постоянно патрулировали как минимум трое охранников; проскользнуть мимо них незамеченным не сумел бы даже ассасин (разве что если он сделался невидимым). Выходящие в сад окна были закрыты решетками; эти решетки, судя по всему, никто даже не пытался выломать. На всякий случай сад обыскали на предмет тайных ходов и лазов — разумеется, безуспешно. (Возможно, если бы Ирдукаш решил осмотреть стену возле лежанки, он нашел бы отверстие и, может быть, о чем-то догадался бы…)

В итоге дело зашло в тупик, и Ирдукаш вспомнил об Адзумме. Разумеется, вряд ли этот парень был причастен к убийству. Разве мог он — ослабевший от ран, со сломанной рукой, в перевязках — незаметно обойти охрану, проникнуть в сад и обезглавить Нур-Маджира? Скорее Ирдукаш был готов поверить в невидимых ассасинов, умеющих летать! С другой стороны, Адзумма наверняка имеет представление об ассасинских хитростях; возможно, его знания прольют свет на произошедшую трагедию.

Адзумма еще спал, когда Ирдукаш вошел в его комнату. Услышав сквозь сон шаги, он проснулся и открыл глаза.

— А, это ты… — произнес он. — Что-то случилось?..

— Случилось? Да… На Нур-Маджира было совершено покушение.

— Надеюсь, он жив?

— Да, жив, хоть и ранен. Я понимаю, что ты вряд ли мог быть к этому причастен; но все же, поскольку я опрашиваю всех — не видел ли ты кого подозрительного? Может быть, ты покидал свою комнату…

— Да, я выходил… мне нужно было… — юноша заметно смутился, — туда, куда сам солнцеподобный Шам-Марум, да не соберутся тучи над его головой… ходит в одиночку…

При этих словах Ирдукаш чуть заметно усмехнулся.

— Наверное, тебе было трудно?

— Мне помогла одна девушка… Она показала мне путь, дала палку… — Адзумма кивнул на стоящую у стены палку для белья. — Разумеется, я не видел ничего, что могло бы вызвать подозрение…

Ирдукаш удовлетворенно кивнул. Юноша говорил чистую правду — во всяком случае, в этой части. Десятник уже говорил со служанкой, видевшей — еще засветло — незнакомого ей молодого парня в перевязках, искавшего отхожее место. Конечно, даже с палкой вместо костыля Адзумма никак не смог бы обойти охрану и расправиться с купцом.

Десятник пристально смотрел в бесцветные глаза юноши, пытаясь понять, всю ли правду тот сказал, или ему есть что скрывать. Но эти глаза умели молчать — уроки Серого Ястреба не прошли даром. Ирдукаш видел там лишь пустоту, которая могла что-то скрывать — или не скрывать ничего.

— Ну что же, — наконец произнес десятник, — тебе, я думаю, можно верить… Так вот, я почти не сомневаюсь, что это… покушение — дело рук твоих… короче, дело рук ассасинов…

— Нур-Маджир остался в живых? Тогда это не ассасины. Хороший ассасин не имеет права так облажаться.

— Хм-м… Может, и не ассасины… Но вот чего я никак не возьму в толк — как они проникли в сад? Вход в сад под охраной, крыша тоже — спуститься сверху никто не мог…

— Окна?

— Закрыты решетками, решетки не повреждены, отпадает.

— Вообще-то противника можно поразить и через решетку. Отравленным дротиком, например…

— Да?.. — В голосе Ирдукаша звучала растерянность. — Мы не подумали о такой возможности… Однако его убили не дротиком, — добавил он, снова воодушевляясь.

— Убили?!

— Э… я сказал «убили»? Вообще-то я хотел сказать…

— Ты не умеешь лгать, десятник…

— Да, его убили… Я думал, что будет лучше, если о случившемся узнает как можно меньше людей… чтобы пресечь слухи…

— Согласен. Не стоит поднимать шум прежде времени… У Нур-Маджира есть наследники?

— Сказать по правде, родственников у него даже больше, чем хотелось бы. Представляю, что начнется, когда эти гиены соберутся на поминальное пиршество по павшему льву!

— Да… Как был убит Нур-Маджир?

— Ему отрезали голову… Это было ужасно…

— М-м... Он был один?

— С ним были слепоглухонемой раб и шейх Салим; но оба они вне подозрений. Раб принадлежал Нур-Маджиру уже давно; подозревать же в связях с ассасинами блистательного шейха… — Ирдукаш, не договорив, развел руками.

— Не все так просто с шейхом… Если предположить, что убийца пришел извне, то попасть внутрь особняка он мог только одним способом — в свите шейха.

— Да?.. Пусть так… Но люди из его свиты не могли просто так разгуливать по особняку, и тем более забраться в охраняемый сад!

— Конечно, не могли… А охранники гильдии? Представь: ассасин, внедренный в свиту Салима, выходит из отведенных для гостей апартаментов и надевает пурпурную повязку-шубат, какие носят члены гильдии. Эта повязка сделает его невидимым лучше всякого чародейства. Все будут думать, что это кто-то из слуг, который от нечего делать шляется по дому… Конечно, проникнуть в сад будет все равно непросто… но возможно… Он мог перед самой сменой караула подойти к стражникам и под каким-нибудь предлогом упросить их открыть ему дорогу. Уставшие стражники впустят его и тут же забудут об этом. Вскоре прибудет смена, не знающая, что кто-то вошел в сад и не ушел оттуда; а ассасин тем временем снимет повязку и скроется среди растительности, дожидаясь своего часа…

— Но ему пришлось бы целый день неподвижно сидеть в засаде! Разве человек на такое способен?

— Способен ли?.. Если он ассасин — да. Поверь мне, ассасины могут и не такое… Так вот, дождавшись подходящего момента, ассасин выходит из укрытия и делает то, ради чего пришел… Вы хорошо обыскали сад? Ничего не нашли?

— Да, мы обыскали его… но не нашли никаких тайников…

— Поищите еще раз. Если я прав — где-то там должен быть пурпурный шубат. Поковыряйтесь в земле — ассасин мог его закопать. В саду есть водоем? Тогда поглядите и там — возможно, убийца спрятал улику под водой. Ищите…

…Когда Ирдукаш ушел, Адзумма прикрыл сонные веки. Он не сомневался, что на этот раз они будут искать по-настоящему и, конечно же, найдут под камнями в водоеме шубат, который заранее припрятал там Мардабб. «Я все-таки сделал это…» — подумал он.

Мардабб начал готовить убийство Нур-Маджира задолго до того, как получил послание от Повелителя Убийц. В сущности, эта подготовка началась с самого прихода Мардабба на службу к «пурпурным». Или даже еще раньше — когда ассасин стал охотником на ассасинов. Повелитель Убийц одобрял его действия — уже тем, что Мардабб оставался в живых, несмотря на множество мечтавших отрезать ему голову. Он должен был сделаться оружием, которое само найдет путь к жертве и нанесет неотвратимый удар.

Люди редко задумываются о том, что находится за стеной. Должно быть, сиятельный Нур-Маджир очень удивился бы, узнав, что прислуга справляет свои неприятные дела в двух шагах от его любимой лежанки. Не исключено, что так было задумано заранее — среди строивших особняк зодчих наверняка были шпионы Шам-Марума.

Пользуясь самодельным лучковым сверлом, ассасин проделал в стене отверстие, выходящее в сад — как раз возле лежанки Нур-Маджира. Глава Пурпурной гильдии и не подозревал, что убийца в любой момент может уколоть его отравленной иглой, или удавить ожерельем. Мардабб оставался вне подозрений — до самой последней минуты, когда его переиграл Адзумма…

На самом деле, ничего из ряда вон выходящего в этом не было. Так было заведено еще с тех времен, когда правду об ассасинах знали лишь сами ассасины — главным экзаменом для ученика оказывалась победа над учителем. И теперь Адзумма должен был закончить то, что начал Серый Ястреб.

Направляясь в отхожее место, юноша тщательно запоминал путь, чтобы затем пройти его без посторонней помощи. Придя в нужник, он тщательно осмотрел стену и нашел проделанное Серым Ястребом отверстие.

Когда наступил вечер, Адзумма вновь отправился в путь. Коридоры особняка в этот час были малолюдны и слабо освещены; никто не заметил ассасина.

Приложив к стене нужника ухо, юноша услышал бормотание двух человек. Похоже, Нур-Маджир и его гость были уже полусонные — как раз то, что нужно! Опершись на шест, Адзумма ждал, пока голоса за стеной смолкнут.

Пора! Ассасин ввел в отверстие щуп с крюком на конце. Щуп прошел сквозь стену, уперся в нечто твердое и явно металлическое, затем соскользнул и коснулся чего-то мягкого. Осторожно, чтобы не разбудить купца, ассасин двигал щупом, пока не убедился, что тот зацепился за ожерелье. Затем ухватился за приделанную к крюку цепочку и с силой потянул.

Все-таки раны отняли у Адзуммы немало сил. Вряд ли он в своем теперешнем состоянии смог бы затянуть петлю на шее у купца. Тут-то ему и помог шест — подарок служанки. Ассасин наматывал на него цепь и действовал им как рычагом, один конец уперев в стену, а на другой навалившись всей своей тяжестью. Он чувствовал, как жертва на той стороне дергается, пытаясь освободиться, борясь за свою жизнь. Тщетно! Адзумма, из последних сил толкая шест, дернул его раз, другой — и в изнеможении упал на пол.

За стеной раздался грохот, а спустя несколько секунд — жуткий вопль, слышимый, наверное, во всем особняке. «Надо уходить отсюда…» — подумал Адзумма. Даже если его не заподозрят — все равно не хотелось попадаться на глаза охране, тем более теперь. Да и Ирдукаш явно умнее, чем кажется — он вполне может заметить, что между отхожим местом и садом лишь стена, сложить два и два и сделать весьма неприятные выводы.

Орудия убийства Адзумма выбросил в выгребную яму — вряд ли кто-то будет их там искать. Затем, опираясь здоровой рукой на костыль, он двинулся в обратный путь.

Однако возвращение оказалось гораздо труднее, чем ожидалось. От напряжения раны раскрылись, плечо начало кровоточить. Боль, о которой юноша успел позабыть за иными заботами, напомнила о себе с новой силой так, что в глазах потемнело. «Только бы не упасть… не упасть…» — повторял про себя ассасин, ковыляя по темному коридору.

Вдруг его слух уловил приближающиеся шаги. Юноша быстро отступил в сторону, в неосвещенный угол. Вспомнив уроки Серого Ястреба, он попытался одолеть боль самовнушением. Он представил, что вся боль собралась в тугой жгучий сгусток возле солнечного сплетения, затем мысленно сжал этот сгусток, вырвал его из тела и отбросил прочь.

Мимо спрятавшегося ассасина прошла группа людей, судя по всему — из свиты Салима. Возглавлял их полуголый татуированный верзила, вооруженный саблей, больше похожей на тесак. Адзумму они не заметили.

До своей комнаты Адзумма добрался без приключений. Там он принял оставленную Ирдукашем пилюлю и заснул…

…Адзумма открыл глаза. Солнце ярко светило в окно. «Где я? — подумал юноша. — Ах, да… Серый, Ястреб, Мардабб… Нур-Маджир… Неужели все это было со мной?» Сквозь пелену дремы события последних дней воспринимались как-то отстраненно от реальности, словно они лишь приснились Адзумме. Может, это и в самом деле был только сон?

«Если и в самом деле мне все приснилось, — размышлял Адзумма, — тогда это очень плохо. Выходит, я так и не убил Нур-Маджира, провалил миссию… выходит, я плохой ассасин». Он с трудом приподнялся — на большее не хватило сил.

И увидел лежащую поверх одеяла сладкую ячменную лепешку.

«Кто ее оставил? Ирдукаш? Он не похож на человека, просто так раздающего лакомства. Кто-то из слуг? Или…» Осторожно, словно опасаясь ловушки, юноша взял лепешку. Не веря своим глазам, он прочитал на ней слова:

Т Ы Х О Р О Ш

М Ы Д Е Й С Т В У Е М

О Н Д О В О Л Е Н

Это могло означать только одно: миссия Адзуммы была выполнена. Повелитель Убийц узнал об этом через лазутчиков — они здесь, вне всякого сомнения, были — и через них же сообщил своему новому слуге, что доволен его действиями.

Юноша осторожно отломил от лепешки кусочек и положил его в рот, пробуя на вкус. Убедившись, что в ней нет яда или наркотика, он съел ее, затем аккуратно собрал крошки и тоже съел. После чего улегся поудобнее и закрыл глаза.

Уже засыпая, ассасин вдруг подумал, что ни разу в жизни так и не увидел Нур-Маджира в лицо. Это показалось ему забавным; и с этим он уснул — улыбаясь своим мыслям.

Ирдукаш так и не решился поговорить с Салимом о том, что среди его окружения, возможно, скрывается ассасин. Десятник хорошо понимал: говорить подобное шейху значит рисковать быть обвиненным в оскорблении. А оскорбление у южных кочевников — дело серьезное, смываемое только кровью.

Шейх и свита покинули особняк, однако вскоре им на смену пришли новые гости — родственники покойного купца. Вздорные, бранчливые, они и в самом деле напоминали гиен. Казалось, они в любой момент были готовы наброситься друг на друга с кулаками.

Тем временем произошел еще один инцидент. Ирдукаш счел, что выставлять голову Мардабба на площади больше не имеет смысла, и распорядился забрать ее. Тут-то и выяснилось, что голова (а заодно и выставляемые вместе с ней кинжал и маска Серого Ястреба) была украдена. Городские стражники отнюдь не пылали желанием помогать Ирдукашу в поиске похитителей; один, с повязкой на глазу, прямо сказал десятнику, что ассасины приносят империи больше пользы, чем «пурпурные».

Вернувшись в особняк, десятник обнаружил, что родичи Нур-Маджира устроили жестокую драку из-за дележа имущества. С трудом разняв их, он пригрозил, что тех, кто впредь будет драться, буянить или высказывать непочтение к усопшему, стражи вышвырнут вон из особняка. Наследнички пороптали, но протестовать вслух не стали.

Похороны должны были состояться на следующий день. К этому времени тело Нур-Маджира было приведено бальзаматорами в порядок. Голову пришили к тулову, труп обмыли и нарядили в погребальные одеяния. Подготовленное должным образом тело перенесли в один из больших залов.

Когда родственники покойного вошли в зал и увидели тело, они закричали от ужаса:

— Голова! Его голова!..

И в самом деле, было от чего ужаснуться! Ибо к телу покойного купца была пришита чужая голова — голова ассасина Мардабба! Вне себя от ярости, Ирдукаш кинулся к бальзаматорам, но те лишь пожимали плечами — они всего лишь выполняли то, что им велели. Никто из них не мог дать вразумительного ответа на вопрос, почему вместо головы купца им досталась голова ассасина. Ясно было лишь одно — головы, похоже, перепутали в самом начале, и голова купца отправилась на рынок, где и была похищена, а голова ассасина досталась бальзаматорам.

Снова Ирдукаш помчался почти через весь город. На этот раз он отправился к начальнику городской стражи. Тот принял десятника «пурпурных» приветливо, извинился за грубость подчиненных и внимательно выслушал его рассказ.

— Что ж, дело серьезное… — произнес он. — Похоже, гораздо серьезнее, чем вы, «пурпурные», думаете… Мои осведомители сообщают, что головорезы с Бродильни готовятся к крупному налету.

— Бродильня? Но при чем тут она? Ведь это все, скорее всего, дело рук ассасинов…

— Ах, ассасины… Незримые слуги царя… Скажи, десятник, ты сам-то в это веришь?

— Я сам говорил с одним из них!

— Говорил? Хм, интересно…Надо будет и моим людям с ним поговорить… желательно в специально отведенном для таких бесед помещении… Но не в этом дело. Когда-то, во время Очищения ассасины действительно выполняли тайные поручения царя, связанные главным образом с убийством; однако их роль, как и их возможности, молва многократно преувеличивает. Во время Восстания ассасины перешли на сторону Данкуй-Хараша, но лояльные царю войска наголову разбили мятежников, несмотря на то, что те многократно превосходили их числом. После Восстания ассасины были объявлены вне закона… Тем не менее, они продолжали и продолжают действовать, веря, что по-прежнему выполняют волю царя. Они повинуются приказам некоего Повелителя Убийц, бессмертного и всеведущего. В действительности эти приказы исходят — в этом нет сомнений — от преступных воротил и бандитских главарей; бывшие царские убийцы сделались их послушными слугами…

— Но зачем главарям было нужно убивать Нур-Маджира?

— А зачем это могло быть нужно солнцеподобному Шам-Маруму, да хранит его небо? От смерти главы крупнейшей гильдии царь ничего не выиграет — скорее наоборот, потеряет. Что до преступников… Мой уважаемый собеседник, вероятно, слышал о Пузуре Шестипалом?

— Нет, не слышал… Кто это?

— Один из самых жестоких головорезов Бродильни и незаконнорожденный сын Нур-Маджира. Зная то, что я знаю, глупо сомневаться — это он виновен в том, что произошло.

— Неужели этот Пузур надеется доказать свои права на наследство?

— Зачем? Головорезы с Бродильни ничего не доказывают — они просто идут и берут. А если кто-то оказывается у них на пути — разговор с ним короткий… — Начальник стражи провел ребром ладони по шее.

— Но каким образом этот… Пузур… хочет взять?..

Начальник стражи не успел ответить. В помещение вбежал стражник.

— Господин! — произнес он. — Особняк Нур-Маджира горит!

Ветер пел унылую песню над кажущейся бескрайней соляной равниной, заливаемой потоками безжалостного солнца. Вокруг возвышались гротескной формы скалы; ветер, насыщенный песком и солью, столетиями обгладывал их, придавая самые причудливые формы. Трое всадников неспешно двигались вдоль берега высохшего озера.

Даммара провел языком по потрескавшимся губам и поморщился, почуяв соленый привкус. Потянулся к бурдюку с водой, но остановился — воду надо поберечь, ведь им еще предстоит долгое возвращение.

— Гиблое место! — ворчал Нараш, глядя по сторонам. — Мы только зря теряем время!

— И все же, — флегматично заметил Иттуку, — здесь, говорят, жили люди.

— Люди? Чем они питались, святым духом? Откуда брали воду? Вздор все это!.. Мы могли бы просто повернуть назад и сказать, что ничего не нашли. Кто стал бы нас проверять?

— В окрестностях озера есть колодцы с водой. Вода там, правда, испортилась, а в иных и вовсе исчезла; но если ее очистить и не привередничать — пить можно. А еду они выменивали у торговцев на соль.

— Эй, взгляните! — Даммара показал рукой в сторону. — По-моему, там пещера!..

…Спустя полгода после смерти Нур-Маджира конфликт между Серединой Мира и юго-западными кочевниками вспыхнул с новой силой, быстро перейдя в полномасштабную войну.

Когда-то кочевники набегали на поселения отдельными, часто соперничавшими друг с другом кланами; теперь же они наступали единым войском. Шам-Марум был вынужден направить против них лучших своих воинов, включая Изумрудную кавалерию — драконьих всадников. Но самым страшным кошмаром кочевников стали даже не драконьи всадники, а один-единственный человек — Меламкеш, прозванный Одноглазым, тот самый, что когда-то был стражником третьего ранга, а до этого — служил под началом великого Эл-Маджи (впрочем, воины за глаза звали Меламкеша иначе — Безумный).

Казалось, Меламкеш не просто не боялся смерти — он жаждал ее. В бою он рвался в самую гущу сражения, словно надеясь расстаться там с жизнью. С его самоубийственной отвагой могла сравниться только его жестокость. Никто не мог рассчитывать на то, что в этом воине найдется хоть капля милосердия — ни мужчины, ни женщины, ни старики, ни дети. Даже имперцы и их союзники приходили в ужас от такой свирепости.

Впрочем, знающие Меламкеша достаточно близко догадывались о причине этой жестокости. Одноглазый производил впечатление человека, в чьей душе зияла незаживающая рана; он заливал эту рану вражеской кровью подобно тому, как иные пытаются исцелить больную душу вином, пивом и женщинами. Только среди свиста стрел, звона клинков и криков умирающих Безумный Меламкеш чувствовал себя живым…

…Минуло четыре года; за это время конники Меламкеша пролили немало крови — своей и чужой. Крупнейшие кочевые кланы были вырезаны до последнего человека — мстить за убитых было больше некому. Остатки кочевой армии еще сопротивлялись, но их падение было предрешено. Война приближалась к концу.

Ни у кого уже не было сомнений — некогда здесь жили люди. Возле пещеры в скале были вырезаны ступеньки; по ним Даммара вскарабкался на самый верх. Отсюда открывался дивный вид на высохшее озеро. До самого горизонта простиралась белая соляная равнина; вдали она начинала блестеть, над ней вставали призрачные фигуры-миражи. А еще дальше виднелись очертания Серых гор, хребта, что делил Солнечную Землю на две части.

— Допустим, мы узнали, что люди здесь жили, — пробурчал Нараш. — Теперь мы со спокойной совестью можем вернуться и сказать, что теперь здесь никто не живет…

— Нет, — возразил Иттуку, — прежде мы должны узнать, кто они. Возможно, кто-то здесь еще остался…

— Я нашел здесь прибор для очистки воды испарением! — крикнул со скалы Даммара. — Судя по его виду — он стоял здесь около года. Должно быть, именно тогда они отсюда и ушли!

— Или не ушли… — добавил Иттуку вполголоса.

— Что-что? — Нараш резко развернулся к нему. — Что ты хочешь сказать?

— Если они не ушли, значит, они там, в пещере. Нам надо в этом убедиться…

— Нет уж, я к ним не полезу!

— Боишься? — Спустившийся со скалы Даммара подошел к товарищам. — Зря. Мертвых не стоит бояться; мертвые лежат тихо и спокойно. Все беды от живых…

Тем временем Иттуку наконец разжег факел.

— Я иду! — объявил он. — Ты, Даммара, остаешься следить за нашими лошадьми. Нараш, ты пойдешь со мной…

— Он не пойдет, — ухмыльнулся Даммара. — Взгляни, он уже сейчас готов обделаться со страха, ха-ха!

Иттуку тоже усмехнулся; Нараш же, напротив, помрачнел и схватился за меч.

— Что ты сказал, — выкрикнул он, — ты, южная гиена?!

— Ничего особенного. — Даммара говорил подчеркнуто миролюбивым тоном. — Никто не будет утверждать, будто ты трус; кто заявит, что ты боишься живых, того я сам готов покарать. А вот мертвые, похоже, те совсем другое дело… Какому-нибудь мертвецу может надоесть лежать, он возьмет и сделает вот так: ац! — Даммара клацнул зубами. — Ты испугаешься, с тобой случится неприятность; а ведь нам еще возвращаться, и запашок будет неприятен и для нас, и для тебя…

— Довольно! — Иттуку встал между ними. — Решено: Нараш остается здесь, а Даммара…

— Ну уж нет! — Нараш взмахнул кулаком. — С тобой пойду я! И пусть этот южанин не воображает о себе много!

…Свет от факела Иттуку скрылся в глубине пещеры. Даммара сидел на камне, насвистывая какой-то мотив. Вдруг он затих и насторожился — ему показалось, что на верхушке скалы мелькнула какая-то тень. Поднявшись со своего места, Даммара подошел к скале и быстро вскарабкался наверх.

Посреди небольшой площадки из камней был выложен круг. Над ним возвышался покосившийся треножник с медным котлом. Это и был тот самый прибор для очистки воды; Даммара слышал о таких вещах от караванщиков, когда он вместе с другими беженцами с юга прибивался то к одному каравану, то к другому. На каменный круг выкладывали отполированные бронзовые пластины, так, чтобы отраженный от них солнечный свет сходился на котле. Котел разогревало так, что вода в нем закипала, затем оседала на крышке и стекала в подставленную посуду.

С того момента, как Даммара осматривал это место в первый раз, здесь ничего не изменилось, вот только на крышке котла лежал какой-то предмет — раньше его тут не было. Чувствуя, как в груди замирает сердце, Даммара подошел к котлу и взял этот предмет...

Первое, что бросилось в глаза Иттуку, когда он вошел в обширный подземный зал — все стены были исписаны странными символами. В них было нечто омерзительное, словно на стенах сидели полчища гнусных насекомых. Казалось, эти символы слегка, на грани восприимчивости зрения, вздрагивают, чтобы ожить с темнотой, а при свете вновь замирают.

Кроме этих жутких, не поддающихся описанию символов, еще два знака встречались на стене особенно часто: спираль и стилизованное изображение крылатого человека.

— Ох, помоги нам Бог-Светоносец!.. — бормотал Нараш.

— Эй, ты что там, молишься? Не бойся, Бог-Светоносец тебя не оставит… А если оставит, значит, заслужил!

— Трон Светоносца!.. Ты погляди!.. Эти письмена… они… они живые!..

— Не говори глупостей, это просто пламя дрожит.

И все же Иттуку не мог отделаться от чувства, что здесь присутствовало нечто странное, чуждое. Возможно, то просто давал о себе знать страх перед темнотой…

Здесь жили люди — в этом не оставалось сомнений. На полу валялись тряпки, обрывки звериных шкур, глиняная посуда. Иттуку нашел вырезанную из камня-жировика фигурку коня — должно быть, детскую игрушку. Значит, здесь, под каменными сводами, они не просто жили, но и растили детей? Но что заставляло их житьздесь, в полумраке подземелья, в отдалении от всего мира? И куда они ушли теперь? А может быть, не ушли?..

— Там… — пролепетал Нараш, подняв руку. Впереди чернел проход.

— Ого! — Иттуку подошел ближе. — Здесь какая-то надпись! Это письмена Середины Мира! Нараш, ты грамотный — сможешь прочитать, что здесь написано?

— «Двести… шестьсот тринадцатого года… славный Данкуй-Хараш, Не Знающий Страха… был предан Варацей, да будет проклято само его имя…» Это же имена главарей Восстания!..

— И что там дальше?

— «Не Знающий Страха ушел… но осталось великое сокровище… Мы его хранители… Придет день, рухнут стены Середины Мира… сокровище откроется для того, кто преклонится… пред Тьмой…» Преклонится пред Тьмой? Что все это значит?

— А ты не понял? Эта община, которая жила здесь — остатки войска Данкуй-Хараша. Ты, наверное, знаешь — они бежали из разоренной столицы, унося с собой своего умирающего предводителя. Солнцеподобный Шам-Марум направил им вслед Изумрудную кавалерию, всадники-драконщики настигли беглецов; однако часть их сумела уйти от погони. Никто не знал, куда они направились… Но теперь мы знаем — они пересекли Бесплодный Сырт и скрылись здесь, в пещерах на берегу высохшего озера! И да, наверняка с собой они захватили немало награбленных сокровищ — золота, серебра, драгоценностей…

— Сокровищ?.. Я слышал, Данкуй-Хараш был бессребреником, и все захваченные сокровища уничтожал…

— Ты можешь себе представить, чтобы кто-то в своем уме уничтожил такие богатства? Впрочем, Данкуй-Хараш, говорят, был не в себе, слушался каких-то голосов… Как там — «поцелованный джиннами», что ли? Но не думаю, что его сподвижники все до одного были такими кретинами, чтобы взять и уничтожить…

— Думаешь, оно здесь?

— Скорее всего. Они его спрятали, но не учли, что кто-то может его найти!

Миновав наклонный коридор, искатели сокровищ вышли в просторный зал. Стены здесь были покрыты причудливыми наплывами и карнизами, с которых свисала бахрома из тонких, почти нитевидных сталактитов. Даже Нараш при виде этой красоты на какое-то время, казалось, забыл о страхе.

— Тут опять какая-то надпись! — произнес Иттуку, рассматривая стену коридора возле выхода в зал. — Ты сможешь ее прочитать?

— «Сила, что порабощает и освобождает… Сила, что владела миром… до пришествия Света… и будет владеть им… когда Свет погаснет… Сила, меняющая и восстанавливающая… Тьма, великая Тьма…» Эй, я не буду это читать! — В голосе Нараша отчетливо звучал ужас.

— Почему?

— Тут написаны ужасные вещи!.. Я многого не понимаю, и не желаю понимать… но та Тьма, что была изгнана из мира Богом-Светоносцем… она была вовсе не отсутствием Света! Она была чем-то иным… и они здесь устраивали в ее честь… какие-то… кощунственные ритуалы!..

— Мне плевать, чему они там поклонялись! Я не верю, что они бежали из столицы с пустыми руками!..

Слова Иттуку были прерваны странным звуком, идущим словно бы ниоткуда. Этот звук напоминал нечеловеческое пение, переходящее в протяжные завывания, не лишенные, однако, некоей мелодичности.

— Вот! Ты слышишь?

— Ничего особенного. — Иттуку старался выглядеть невозмутимым. — Наверное, тут есть еще выходы на поверхность; ветер дует в них и создает такие звуки.

— Ты сам-то в это веришь?

— А во что я, по-твоему, должен верить? В какую-то там Тьму, что стережет здешние сокровища? Если ты так боишься — уходи, а я пойду вперед!

— Какие сокровища? Здесь только мертвецы!

— Мертвецы? Где?!

Нараш молча кивнул головой.

Искатели сокровищ стояли на выложенной из камней дорожке, идущей между двумя возвышенностями, густо покрытыми натеками. И по бокам возле этой дорожки аккуратными рядами были уложены мертвые тела.

Сухой просоленный воздух пещеры препятствовал тлению и гниению. Мертвецы высохли и превратились в мумии, взирающие на незваных гостей пустыми глазницами и скалящие желтые зубы. Многие мумии несли печать уродства — звериные клыки, удлиненные и заостренные уши, небольшие рожки на лбу. Возможно, причиной этих уродств было вырождение из-за кровосмесительных браков. Были здесь и тела со смертельными ранами — перерезанная шея, вскрытая грудь…

— Похоже, — произнес вполголоса Нараш, — здешние жители выменивали на соль не только еду… Взгляни — многих из этих людей явно убили, принесли в жертву!..

Иттуку уже готов был пожалеть, что спустился сюда, но призрак сокровищ и нежелание опозориться перед Нарашем не давали ему отступить.

— Мертвецы? — произнес он, выйдя вперед и держа над головой факел. — Я не боюсь их; Даммара верно сказал — все беды от живых, а мертвые лежат спокойно. Я просто приду и возьму то ценное, что здесь есть. Мертвым оно все равно не нужно…

Под пустым взором мумий Иттуку прошел по каменной дорожке и подошел к огромному сталагмиту, у подножия которого лежало что-то темное. Это «что-то» вблизи оказалось двумя мертвыми телами — мужским и женским. Похоже, что они заключили друг друга в объятия, будучи еще живыми; и именно тогда их настигла смерть, связав их навсегда. Теперь их невозможно было разъять, не повредив.

Иттуку склонился над мертвыми телами. Несмотря на то, что кожа на них высохла, было хорошо видно, что тело женщины покрывали обширные черные пятна.

— Так вот какая ты, — негромко произнес Иттуку, — отшельница с наполовину черным лицом, о которой говорили кочевники! А этот человек, наверное, любил тебя, и когда ты умерла — оставался с тобой до самой своей смерти…

Снова раздалось пение-завывание. Откуда-то ощутимо потянуло холодом.

— Иттуку! — крикнул Нараш, направляясь к товарищу.

— Что ты испугался? Все нормально, мы возвращаемся! Все равно у нас нет времени осматривать всю эту пещеру. Когда-нибудь мы вновь сюда придем…

Завывания стали заметно громче; к ним присоединился еще один звук, похожий не то на змеиное шипение, не то на шепот.

«Жжжертввваааа… Ссскаажжжи иммяаа…»

Иттуку поднял взор на сталагмит и с изумлением увидел, что на самом деле это вырезанная из сталагмита статуя, изображающая крылатого человека. Абрис статуи был груб, словно его набросали впопыхах, но лицо ее при этом выглядело выразительным, живым. Казалось, каменное изваяние строго взирает на нарушителей своего покоя, готовое обрушить на них кару…

— Иттуку, уходи!!

Пламя факела в руках Иттуку сделалось тоньше, затрепетало — и вдруг погасло, словно его сжали невидимые пальцы…

Солнце клонилось к вечеру. Из-под земли доносился гул.

— Я слышал про такое, — говорил Иттуку, — когда сверху жарко, а под землей — настоящие ледники. Должно быть, во время обвала обнажился такой ледник, и ветер с поверхности пошел через него. Я, слава Светоносцу, не попал под волну холодного воздуха, а вот Нарашу повезло меньше…

Нараш сидел на солнечной стороне скалы, кутаясь в шерстяной плащ. Он продрог так, что зуб на зуб не попадал, и никак не мог согреться, несмотря на то, что солнце еще стояло высоко.

— Ты как, — наклонился над ним Даммара, — согрелся?

— Д-д-д-щ-ще-ер-рь-т-т-ем-м-н-но-т-т-ты-ы-ы!.. — простонал, стуча зубами, Нараш.

— Что он говорит? — Даммара повернулся к Иттуку. — Какая-то «дщерь»…

— В столице многие верят в то, что под землей живет сходный видом с женщиной призрак, по имени Дщерь Темноты. Говорят, что он способен вытянуть из человека все жизненное тепло, так что жертва погибает от холода.

— Не думаешь же ты, что Нараш…

— Даже если в этом что-то и есть — отсюда до Середины Мира не один десяток дневных переходов. Спрашивается, каким ветром в эту пустыню занесло столичного призрака?

— Да уж, — криво усмехнулся Даммара, — столичным здесь делать нечего… — Он снова нагнулся к Нарашу — и вдруг замер. — Что это?

— Ты что-то нашел? — Уже направившийся к лошадям Иттуку оглянулся.

— Да, и это мне не нравится. — Даммара подошел к товарищу. — Вот…

На его ладони лежало странное оружие — стилет в кожаных ножнах.

— Трон Светоносца… — Иттуку осторожно вытащил стилет из ножен. — Ты вынимал его?

— Нет.

— И правильно делал. На клинке следы какой-то мази; скорее всего, яд. Это оружие не для честного воина, но для убийцы.

— Не хочешь же ты сказать, что Нараш…

— Я ничего такого не говорю. Он мог его просто найти, не зная, что это. Увы, сейчас от него мало толку. Я вижу только один путь — возвращаться обратно в лагерь.

Обратный путь прошел без приключений. Нарашу не стало лучше; пальцы на руках и ногах посинели, с них слезала кожа.

Еще издали Даммара заметил подозрительное движение в лагере. Несмотря на поздний час, люди — пешие и конные — собрались возле красного шатра, принадлежащего командующему. Разговоров не было слышно; над лагерем висела напряженная тишина.

Навстречу путникам выехал всадник.

— Эй, кто вы? — крикнул он. — Назовите себя!

— Мы — конники Меламкеша Одноглазого, Иттуку и Даммара; с нами еще едет наш товарищ, Нараш. Он тяжело ранен и нуждается в помощи! Но что случилось, пока нас не было?

— Меламкеш… — всадник отвел взгляд. — Он… он убит…

Даммара застыл с широко открытыми глазами; Иттуку опустил голову, закрыл лицо рукой и затрясся то ли в плаче, то ли в истерике.

Нараша все-таки отогрели — с помощью жаровен и чана с горячей водой (правда, с пальцами на ногах ему все же пришлось расстаться). Однако его допрос ничего не дал: оказалось, что события того дня он помнил плохо, либо вообще не помнил. Разумеется, он ничего не мог сказать о том, как к нему попал стилет убийцы.

Расследующий убийство дознаватель оказался в непростом положении. Он видел, что дело зашло в тупик; чтобы избежать упреков в бездействии, он приказал арестовать нескольких подозреваемых, в том числе Даммару и Иттуку. Разумеется, дознаватель хорошо понимал, что никаких улик против них нет, но он также понимал и то, что его самого могут наказать, если он ничего не предпримет.

Однако аресты повлекли волнения среди воинов. Люди возроптали, обвиняя представителей власти в том, что они стремятся обвинить невинных, отвлекая внимание от настоящих убийц. Когда разговоры, что вели меж собой солдаты, стали принимать совсем уже опасный характер, и в воздухе запахло бунтом, дознаватель был принужден освободить арестованных. В отчете, который он направил начальству, он высказал предположение, что Меламкеша, возможно, убили ассасины.

Вряд ли, начальство было в восторге от таких выводов. Ассасины к тому времени превратились в героев страшных сказок: ими пугали непослушных детей; их участию молва приписывала каждую вторую смерть при загадочных обстоятельствах и каждое первое нераскрытое убийство. Власти же существование тайных убийц не очень-то охотно признавали; некоторые даже объявляли их мифом, наподобие летающих дворцов, секрет которых якобы был утрачен после Восстания.

Как бы то ни было, Иттуку и Даммара оказались на свободе. Вскоре после этого конники Меламкеша были распущены по домам. Кто-то вернулся к родному очагу, где его ждали домочадцы; кто-то подался в наемники. А кто-то так и не нашел себе места на Солнечной Земле…

— …И тогда я увидел его! Ассасина!.. Он был одет в черное с ног до головы, черная повязка скрывала его лицо, а в руке он сжимал кинжал, все еще обагренный кровью благородного Меламкеша! Обнажив мечи, я и мой товарищ Иттуку кинулись к убийце, но тот взмахнул полами своего плаща, словно птица крыльями… и взлетел!

Со дня гибели Меламкеша прошло более двух месячных циклов. Последние очаги сопротивления были подавлены, остатки кочевых кланов приняли мир на условиях Шам-Марума. В южные степи пришло спокойствие.

На циновке сидел молодой человек, одетый в стеганый халат со множеством цветастых заплаток. Из-под халата торчали обмотанные грязными тряпками изуродованные ноги. Человека в халате окружала группа людей; среди них выделялся один, мужчина в годах. Одежда на нем была недорогой, но опрятной, а бороду и волосы подстригал, расчесывал и смазывал благовониями явно не дешевый брадобрей. В руке он держал палочку-калам и что-то записывал ею на восковой дощечке.

У входа в помещение восседал Зигнаццу. Он еще больше постарел с тех пор, как здесь останавливался Адзумма, сгорбился и потерял последние зубы.

— Эй, гостинщик! — На пороге появился парень лет двадцати, в поношенной одежде. — Да пребудет с тобой благословение Бога-Светоносца! Я хотел бы занять здесь комнату на сутки.

— Конечно, конечно, да… — Зигнаццу приподнялся. — Мне кажется, или… любезный гость уже останавливался у меня?..

— Нет, я здесь впервые. Приехал в Середину Мира посетить родственников.

— А! Да продлит Бог-Светоносец их дни!

— Спасибо, но они уже умерли. Я приехал поклониться их могилам.

— Ай, как печально-то!..

— Ничего! — Парень бросил в раскрытую ладонь Зигнаццу несколько золотых монет. — Это пока задаток…

Тем временем человек в халате продолжал свое повествование:

— Иттуку бесстрашно ринулся вслед за убийцей; я немного замешкался, и тут… увидел… — Он выдержал паузу, после чего, понизив голос, зловещим тоном произнес: — Дщерь Темноты!

Послышались разочарованные возгласы:

— Ну вот!

— А так хорошо начинал!

— Трон Светоносца, неужели кто-то еще верит в этот бред?

Пишущий в досаде ткнул воск каламом так, что палочка сломалась.

— Пусть продолжает!

Все оглянулись на незнакомца, только что говорившего с Зигнаццу. Тот стоял за спиной у пишущего, сложив руки на груди.

— Пусть продолжает! — произнес он уверенным тоном. — Не знаю, как вам, а мне его рассказ показался очень интересным.

В комнате на несколько мгновений воцарилась тишина. Потом человек в халате встал и заковылял к незнакомцу.

— Друг! — воскликнул он. — Даммара! Вот уж не ожидал тебя увидеть!

— Спасибо, — незнакомец слегка улыбнулся, — но ты, похоже, обознался. Мое имя Кесем, мой отец был верблюдщиком у шейха Салима.

— М-да… — Человек в халате со сконфуженным видом потупил взгляд. — Теперь я вижу, что обознался… Я Нараш, бывший конник Меламкеша Одноглазого.

— Кесем? Ты из кочевников? — Человек с письменными принадлежностями поднял голову. — Ты не похож на одного из них…

— Моя мать была рабыней; здесь, в Середине Мира, жили ее родичи. Я приехал поклониться их могилам…

— Вот как?.. Я историк Гафар, собираю рассказы очевидцев о недавней войне. Нараш зарабатывает на жизнь тем, что рассказывает постояльцам гостиницы истории, которые он слышал на войне или сам был их свидетелем…

— Историк? Но что привело тебя сюда, в эти трущобы, провонявшие мочой и тухлыми помоями, вдали от библиотек и архивов, где мудрые мужи изучают летописи былых времен?

— Увы, летописи говорят не все… Сам посуди — о эпохе основания Середины Мира мы знаем едва ли не больше, чем о Восстании, несмотря на то, что последнее закончилось всего лишь около пятидесяти лет назад. Мы знаем, что во время боев за Середину Мира большая часть города была разрушена, что империя оказалась на грани распада, и лишь невероятными усилиями Шам-Марум и сохранившие ему верность сумели удержать страну от гибели… И вот — спустя пятьдесят лет Империя Середины Мира вновь восстала из пепла, в который ее повергло Восстание! Но что мы видим в летописях? Либо самые общие сведения о произошедших событиях, либо нарочито неправдоподобные истории подвигов отдельных воинов, либо забавные рассказы про то, как некто остроумно ответил на каверзный вопрос… Складывается ощущение, что очевидцы все вымерли или погибли в боях, а кто уцелел — не желает вспоминать. Я хочу написать свою летопись — основанную на рассказах простых людей! Пока в ней немного страниц; но, клянусь троном Бога-Светоносца, это лишь начало!

— Можно один вопрос? Скажи… сколько раз «простые люди» избивали тебя?

— Ну… — Гафар развел руками, — я… как-то не считал…

— Послушай моего совета, Гафар: иди в счетоводы. Это безопасно и прибыльно…

«Мда, Нараш и в былые времена слыл болтуном… Хоть что-то в этом мире не переменилось…»

Середина Мира осталась позади. Перед Кесемом лежали руины бывшей усадьбы. Когда-то здесь жили Мардабб, он же Серый Ястреб, и его ученики. Вдыхая пахнущий пылью и песком воздух, Кесем вспоминал…

Меламкеш Одноглазый пристально смотрел на Даммару. На секунду того посетила жуткая мысль: что, если бывший стражник его узнал?! Однако внешне Даммара оставался спокоен.

— Ответь мне на один вопрос, — произнес наконец Меламкеш, — зачем ты убиваешь людей?

— Я воин, так же как и господин командир. Я убиваю врагов, потому что выполняю приказ. Другой причины нет и быть не может.

— Похвально… Но нравится ли это тебе? Есть люди, что просто шалеют от вида крови; есть те, которым доставляет радость мысль о гибели врага; есть жаждущие наград и военной добычи… А ты — ты к кому относишься? Не спеши с ответом, подумай… Возможно, от твоего ответа будет зависеть твоя судьба.

Когда-то Даммаре уже задавали подобный вопрос…

— Я не буду отвечать.

— Почему? Не знаешь ответа? — Глаз Меламкеша недобро прищурился.

— А господин командир знает? Есть вопросы, на которые наилучшим ответом будет молчание…

— Угу… А ты умнее, чем хочешь казаться.

— Может быть.

— Сказать по правде, ты мне напомнил… одного парня. Я встретил его незадолго до войны; он, как и ты, был таким же… невзрачным. Я бы и забыл о нем, если бы не обстоятельства. Ты слышал о Нур-Маджире, одном из богатейших купцов Середины Мира? Так вот, тот парень был ассасином, убившим Нур-Маджира.

— Да, Нараш рассказывал… Он говорил, что истинным виновником случившегося был незаконный сын Нур-Маджира, головорез с Бродильни Пузур Шестипалый…

— Он самый. По всей видимости, Пузур от имени главаря ассасинов, известного как Повелитель Убийц, велел им расправиться с Нур-Маджиром. Тайные убийцы, не раздумывая, отправились выполнять приказ… Ассасин по прозвищу Серый Ястреб, которому поручили это дело, попытался подставить вместо себя своего ученика — забыл уж, как его звали, Акума или Азума… В итоге оказался убит этим самым учеником. Склонив на свою сторону десятника «пурпурных» Ирдукаша, Акума сумел остаться в особняке, где и сделал свое дело… Сказать по правде, не все пока понятно… Ясно одно: за всем этим стоял Пузур — в чем его люди потом признались сами. Между наследниками купца вспыхнула жестокая драка; кто-то из подкупленных Пузуром слуг поджег деревянные перекрытия дома. Увидев дым, бандиты с Бродильни выдвинулись вперед и окружили особняк. Впереди себя они пустили толпу оборванцев — женщин, детей, стариков, калек, собранных из трущоб едва не со всей Середины Мира. Эти несчастные должны были обезвредить ловушки, которыми окружил свое жилище покойный купец. Следом за ними шли люди Пузура. Каменным тараном они вышибли ворота и ворвались в имение купца…

— Неужели они и впрямь надеялись взять дом штурмом?

— Пузур собрал немало людей; впрочем, в лучшие для Нур-Маджира времена они, скорее всего, потерпели бы неудачу. Однако теперь, когда в имении царил хаос, половина охраны разбежалась, а оставшиеся дрались с наследниками, людей с Бродильни мало что могло остановить. Пузур не учел одного: среди его людей были осведомители городской стражи. Мы знали о его планах с самого начала!

— И вы не предупредили Нур-Маджира? Не помогли ему спастись?

— Ты бы стал ему помогать? — Меламкеш посмотрел на Даммару так, словно тот сморозил невероятную глупость. — Нур-Маджир, Пузур, Мардабб — весь этот сброд друг друга стоил! Нашей задачей было захватить преступника и получить награду за его голову. Если бы мы вмешались, когда Пузур только ворвался в особняк — в лучшем случае мы упустили бы добычу, в худшем — нас постигла бы та же участь, что и десятника Ирдукаша…

— А что с ним случилось?

— Сошел с ума. Иначе чем объяснить то, что этот прохвост, не отличавшийся, мягко говоря, особой храбростью, сломя голову помчался к особняку, едва узнал о пожаре? Уже потом, когда все закончилось, его тело нашли приколотым к внешней стене копьями…

Бедный Ирдукаш… Неужели он и впрямь обезумел? Может, он пытался кого-то спасти? Вздор какой-то…

— …Под конец, когда бандиты с Бродильни сами оказались в роли осажденных, — продолжал свой рассказ Меламкеш, — они принялись искать убежища в горящем доме… который обрушился им на голову! Так Пузур и его головорезы нашли свою смерть! Увы, получить награду за Пузура нам не удалось; он до сих пор числится пропавшим без вести. Однако я собственными глазами видел среди развалин обугленную человеческую руку с шестью пальцами. Именно за эту особенность — шесть пальцев на руке — Пузур и получил свое прозвище…

— Зачем же они искали убежища в горящем доме?

— Они хотели бежать. Там, под домом, есть подземный ход. Пузур и его люди надеялись уйти через него. Не вышло — слишком много нахватали! Один из его подручных сообразил выбросить награбленное добро, но не подумал о том, как он будет идти по абсолютно темному тоннелю. Мы нашли его на следующий день в дюжине шагов от входа; он плакал и хохотал, словно гиена. Он был уверен, что блуждает по подземному лабиринту несколько дней… А ведь это был далеко не сопляк — матерый головорез, для которого перерезать человеку горло — как тебе высморкаться.

— А что тот ассасин? Он тоже погиб?

— Скорее всего… Как только он стал не нужен, его бросили. Мне кажется… я в чем-то похож на него. Он служил царю — по крайней мере, верил в это. Я тоже служу царю, сражая врагов во имя его. Но наше царство — дворец, построенный на дерьме…

— Что ты такое говоришь! Это пахнет оскорблением солнцеподобного…

— Я вовсе не хочу оскорбить Шам-Марума — да будет небо к нему милосердно… Дело даже не в нем — он ничего не может с этим сделать, ничего. Как и мы все… Мы все родились проигравшими. Очень скоро я стану ненужным… меня выбросят… как выбросили Эл-Маджи… Пусть!.. Я заслужил это своим предательством… Пусть… все равно… конец… один… Наконец-то я смогу… найти смерть… Выбора нет… конец один… да… Помни об этом… не забывай…

Его единственный глаз подозрительно блестел. «Он плачет?» — подумал Даммара. На секунду ему стало жаль старого воина.

— Ах, прости… — Меламкеш моргнул. — Я тут наговорил тебе всякого вздора… Прости меня, старика… Прости и забудь. Ничего этого не было.

Даммара молчал. Он чувствовал себя так, словно, остановившись после долгого бега, обнаружил, что стоит на краю пропасти. Старый воин, сам того не подозревая, приоткрыл ему истину, о которой тот догадывался, но боялся даже думать…

…Солнце почти коснулось иззубренной линии горизонта. Даже паломники избегали этих мест. Источенные ветром скалы в сумраке напоминали чудовищ, не то уснувших и окаменевших, не то наоборот, затаившихся и ждущих двуногую добычу. Когда дул ветер, эти скалы издавали странные звуки, напоминающие плач.

Кесем остановился, чтобы перевести дух. Коня он оставил в городе, ибо не желал, чтобы дорогу сюда знало еще хоть одно живое существо. Сам он уже бывал здесь — вскоре после того, как сгорел особняк Нур-Маджира…

…После того, как Ирдукаш отправился в город, один из родственников купца обвинил «пурпурных» во лжи относительно истинной судьбы Нур-Маджира. Слово за слово — и вспыхнувшая с новой силой перепалка переросла в кровавую драку.

Адзумма к тому времени оправился от ран, хоть и не полностью. Он покинул свою комнату — никто не обращал на него внимания. Забрав сверток, оставленный шпионом в условленном месте, ассасин поджег дом и покинул его через подземный ход.

Ассасин знал, что дом уже окружили люди Пузура; наверняка они взяли под наблюдение и потайные ходы. Но он знал и о тайном подземном коридоре, о котором ему рассказал Серый Ястреб. Там, под землей, Мардабб устроил тайник-убежище, предназначенный для преемника. Хоть он и надеялся, что этот тайник никогда не понадобится, но все же помнил: ассасин, не готовый к неизбежному — плохой ассасин.

По темным тоннелям, без света, полагаясь лишь на осязание да на умение ориентироваться в пространстве, Адзумма добрался до убежища. Там он разжег заранее приготовленный светильник, и при его свете прочитал надпись на крышке массивного деревянного ларца:

ТОМУ КТО ПРИДЕТ

ЕСЛИ ТЫ ЧИТАЕШЬ ЭТО

ЗНАЧИТ Я УЖЕ МЕРТВ

Когда Адзумма выбрался из катакомб, солнце уже высоко поднялось над горизонтом. С собой юноша нес сверток, захваченный из дома купца. В этом свертке находились две вещи: маска Серого Ястреба и голова Нур-Маджира. Молодой ассасин уже изучил записи, что лежали в ларце в убежище, и теперь знал все, что должен был знать преемник Мардабба.

Отыскав святилище Повелителя Убийц, Адзумма надел маску и вошел в пещеру, чтобы возложить голову убитого им человека к трону. Так исчез Адзумма — и родился новый ассасин, новый Серый Ястреб…

…Черное жерло пещеры смотрело на Кесема. Тот уже надел маску, однако входить в пещеру не спешил. «Что я сделал не так? — с тревогой в душе размышлял он. — Отчего я чувствую себя идущим на собственную казнь?»

…Когда Нараш узнал, что ему с товарищами предстоит с утра отправляться к высохшему озеру, у него открылся словесный понос. Не стесняясь в выражениях, он высказал все, что думает по поводу этой вылазки. Наутро он все еще продолжал ворчать и препираться с Иттуку, недовольным тем, что его товарищ больше болтает, чем готовится. Даммару это вполне устраивало: эти двое за спором не заметит, что их спутник куда-то отлучался.

Лагерь еще спал; только дозорные стояли на своих постах, да и те откровенно дремали. Никто не ждал нападения; основные силы противника давно были разбиты и уничтожены, а банды, грабившие всех без разбора, вряд ли сунулись бы на Бесплодный Сырт, где им нечем было поживиться.

Шатер Меламкеша не охранялся — старому воину было абсолютно наплевать на личную безопасность. Даммара просто вошел внутрь и спустя несколько секунд вышел, никем не замеченный. Оружие убийства он счел за лучшее забрать с собой. Тот факт, что вскоре после убийства командира трое конников покинули лагерь, может навести дознавателя на подозрения; но если у одного из них обнаружится оружие убийства, это собьет следствие с толку.

…Подойдя к котлу, Даммара взял лежащий на нем предмет. Это была обыкновенная с виду ячменная лепешка, вот только на нижней ее стороне кто-то выцарапал слово «Свершено». Даммара сразу понял, что означала эта лепешка. Облегченно вздохнув, он откусил от нее кусок и принялся жевать.

Словно в ответ на это простое действие, откуда-то снизу раздался гул. Даммаре показалось, что скала под его ногами дрожит мелкой дрожью. Землетрясение?..

Даммара стремглав спустился вниз и кинулся к лошадям. Те тревожно фыркали — видно, тоже почуяли неладное. Достав из дорожной сумы запасной факел, Даммара схватил кремень и кресало и принялся высекать огонь. Факел уже занимался пламенем, когда из пещеры выбежал взъерошенный и грязный Иттуку, несущий товарища на плече, словно мешок.

— Иттуку! — Даммара подбежал к нему. — Что с Нарашем, он жив?!

— Да, жив… без сознания!.. — Иттуку тяжело дышал. — Проклятая… пещера… Некоторым тайнам… лучше навсегда остаться погребенными…

Раздался грохот, и из пещеры вырвалось облако пыли…

…В святилище ничего не изменилось. По-прежнему пылала нефть в чашах, и трон Повелителя Убийц возвышался посреди зала темной громадой. Серый Ястреб подошел к тронной платформе и простерся перед ней ниц.

— Приветствую тебя, сильный и мудрый, — промолвил он, — Твой верный слуга пришел к Тебе.

Ответом ему была тишина.

— Видит Бог-Светоносец, — продолжал ассасин, — я неукоснительно выполнял Твои приказания. Многие враги Его и просто опасные для империи люди приняли смерть от моих рук. Я мог бы их перечислить… но зачем?.. Ты их и так знаешь… Тебе ведом каждый мой шаг; Ты угадываешь мои помыслы; и если Твой ничтожный раб совершит непростительную ошибку — возмездие не заставит себя ждать. И знай, сильный и мудрый — даже тогда последними моими словами будет благодарность Тебе и Ему…

В тишине раздался звук падающего предмета. Приподнявшись, Серый Ястреб увидел лежащую на платформе прямо перед ним шиферную плиточку. Он взял ее в руки.

Имя, вырезанное на плиточке, ничего Серому Ястребу не говорило. Ясно было лишь то, что этот человек оказался опасен для империи и поэтому должен умереть.

Однако это было еще не все; кончиками пальцев Серый Ястреб чувствовал на оборотной стороне плиточки характерные неровности. Перевернув ее, он прочитал написанное там:

«Найди учеников, передай им свои умения, опыт, знания. Пусть они когда-нибудь продолжат твое дело».

— Спасибо, сильный и мудрый, — тихо произнес Серый Ястреб после нескольких мгновений раздумья, — Спасибо, что доверяешь мне…

Сумеречное время сменялось утренним. Багрово-рыжее солнце ползло ввысь по небу. Подул ветерок; где-то среди скал послышался плачущий звук.

Серый Ястреб снял маску. Он чувствовал, как по его лбу текут капли пота.

ИБО ОН СОЛГАЛ ПОВЕЛИТЕЛЮ УБИЙЦ.

Он не убивал Меламкеша — потому что тот уже был мертв, когда ассасин вошел в его шатер.

Следов насилия на теле воителя не было, так что, возможно, тот умер сам — например, сердце не выдержало груза вины… Возможно.

Вот только лицо… Оно застыло в ужасе, словно он увидел свою смерть. Серому Ястребу было знакомо это выражение лица: так смотрел шейх Салим, когда перед ним, казалось бы, из ниоткуда появилась металлическая маска посланника Смерти.

Люди, что умерли внезапно, от остановки сердца, не смотрят так. Это взгляд жертвы, увидевшей, что убийца ее настиг. К тому же руки Меламкеша были сведены судорогой, словно от яда. И если это так — получается, что Серый Ястреб позволил другому ассасину обойти себя.

Но кто был этот таинственный ассасин? И был ли он, на самом деле?..

Воистину, некоторым тайнам лучше навсегда остаться погребенными.

Когда Иттуку вернулся на родину, его семья устроила в его честь пир на всю деревню. Радовались все: отец и мать, многочисленные сестры, деревенские девки на выданье и прочие селяне.

Лишь сам Иттуку не был рад. После гибели Меламкеша он стал молчалив и угрюм. Он мог подолгу просиживать в одиночестве, бормоча под нос непонятные фразы и описывая пальцем какие-то фигуры. На пиршестве в его честь он почти не притронулся к угощению, на вопросы отвечал односложно и часто невпопад. Он сидел, рисуя пальцем на столе нечто, похожее на спираль, и вспоминал…

…Он видел — хоть вокруг него и сомкнулась непроглядная тьма. В этой тьме перед ним висел в воздухе женский призрачный силуэт, более темный, чем тьма. От него веяло мертвящим холодом. Но Иттуку почти не испытывал страха. Напротив, ему казалось, что все это время некая сила ненавязчиво вела его сюда.

«Тыыы пришшшел…»

Голос Дщери Темноты, похожий на свист ветра и змеиное шипение, был, вне всякого сомнения, знаком Иттуку. Где он мог его слышать?..

— Ты знаешь меня? Может, я уже встречал тебя… во сне?

«Сссоон… явь… смерть… жизнь… иллюзии… рабов Света… Исссстина… во Тьмееее…»

— Я… не понимаю, о чем ты говоришь… Послушай!.. Я все знаю! Здесь укрывались от преследующих их царских войск сторонники Данкуй-Хараша. До этого они в своих походах награбили немало золота, и теперь все награбленное спрятано где-то здесь… я так думаю… Ты можешь показать мне, где находится сокровище Данкуй-Хараша?

«Тыыы… ничего не знаешшшь… Сокровище, что скрыто… дороже золота… освобождение от оков… отринуть Свет… стать свободными и бессмертными… вееечнооо!..»

Иттуку по-прежнему не понимал и половины ее слов, однако они рождали в его душе некий отзыв. Ему хотелось последовать за ней — хоть он и понимал: эта дорога не из тех, которыми стоит ходить.

— Да, я готов… готов принять это!

«Тыыы… знаешшшь… ценууу… душа… Имя… скажи имя… Тьма примет…»

На мгновение Иттуку стало по-настоящему страшно. Он понял, что сейчас из простого человека, пришедшего в запретное место, он станет сознательным отступником, отринувшим самого Бога-Светоносца. Перед ним словно бы разверзлась черная бездна, пугающая и манящая.

Но если этот Бог покровительствует тирании — так ли уж плохо его отринуть?! Если Свет не способен искоренить пропитавшее этот мир зло, и только способствует его умножению и расцвету — не лучше ли искать спасения во Тьме?

Набрав воздуха в грудь, Иттуку произнес:

— Меламкеш, сын Мендурана! Прими его душу!

«Сссвершено…»

Дщерь Темноты приблизилась к Иттуку — ближе, ближе… Словно ледяная игла пронзила его от макушки до пяток — и растаяла. Голос Дщери Темноты исчез, сменившись гулом начинающегося обвала…

…В сумеречный час, когда все гости, что еще держались на ногах, разошлись по домам, Иттуку взял краюху хлеба, кусок сыра и кувшин воды, сложил все это в заплечный мешок и, выбравшись из дома через окно, покинул свою деревню навсегда.

«Я найду тебя, Дщерь Тьмы! — думал он. — Я раскрою твои тайны и постигну Тьму, чего бы мне это не стоило!» И, размышляя так, он шел все дальше и дальше — в направлении северо-запада.

Больше в тех краях его никто не видел…