Иная (джен)

Она проиграла. Это было невыразимо болезненно и странно — для неё, воображавшей себя сильнейшей не то что в этом листе реальностей, а — в обозримом мультиверсе. Но она проиграла. Её сила, Сила с заглавной буквы, обретённая в опаснейшем странствии за пределы выразимого мироздания, — подвела в решающем сражении. Сила её способна стирать целые вселенные, одним касанием растворяла само существование, ветром совершенного забвения готова была уничтожить родной лист реальностей, чтобы разрушить сами причины и перевернуть следствия, переписать все события. Чтобы изменить то, что сделало её такой, а не другой!

Отменить собственную судьбу она желала. Избавиться от дара, вышедшего из-под контроля. Дара, что зовётся иномагией — тёмной, эфемерной стороной чудес… Дара, в её случае настолько могущественного, что пожирал само «я», саму её сущность, и даже новообретённая Сила позволяла на время лишь «забывать» о гибели души, о том, что она должна была уже тысячи раз сгинуть, пропасть бесследно, как бесчисленные иномаги до неё — и иномаги после. Если устранить сами причины, если стереть всё, что позволило иномагии возникнуть!..

В «не-месте» за кромкой реальностей столкнулась она с защитником листа — хранителем, старым другом, названным братом и первым учителем. И неожиданно для неё оказалось, что у него есть собственная Сила, Сила ранее сокрытая, Сила, полученная от кого-то великого, — Сила, равная её. Их столкновение было невероятным и неописуемым для смертных. О том, что смертные назвали бы его подвигом, никто не узнает. Он висел в окружении потоков её Силы и перенаправлял их, поглощал, блокировал, и сколько времени длилось её нападение и сколько заняла его защита — неизвестно, неопределимо, забыто навсегда. Может быть, само понятие времени было вычеркнуто, а потом возвращено — кто знает?

Он не атаковал её в ответ. Просто стоял и отражал её атаки — невозмутимо, как скала. А рядом с ним стояли сущности и существа, возвращённые из небытия только затем, чтобы сдерживать её. И тогда она поняла, что проиграла. Она никогда не доберётся до причин. Никогда не сотрёт иномагию, не избавится от дара, поглощающего её суть. Но он предложил ей выход. Не обязательно было стирать иномагию — достаточно ослабить её. Когда-то раньше её дар не ел её саму, был слабее, был послушнее, пусть и не позволял вращать миры вокруг себя. Она согласилась. Стёрла Силой саму свою Силу и, вместе с тем, дар таким образом, каким он показал. Его же Сила, в свою очередь, помогла ей не стереть саму себя. Он пустил её обратно в лист — пустил, как будто она знала, что делать дальше.

Учитель улыбнулся лишь тогда на немой вопрос. Обладатель Силы в равной мере тёплой и безумной, он верил, что она справится сама. Найдёт, что делать дальше. Указал ей направление на далёкую-далёкую реальность, в которой однажды родилась, да вручил несколько вещей, которые могли бы натолкнуть на мысль.

Она побрела вперёд. Всё ещё могучая, пусть и далёкая от себя-до-забывания, думала, что не хочет больше власти над реальностями и нереальностями. Эта власть обернулась жадной пастью, разрывающей душу. Пропастью, у которой нет дна. Иномаги называли её «бездной», вкладывая особый смысл. Ещё чаще не называли — не потому, что называние могло бы привлечь внимание. Бездна не внимала. Это больше суеверие, примета. Чем реже называешь, тем позже оно до тебя доберётся. Она же… она же буквально вырвала из бездны свою Силу, победила её в некотором роде — но и проиграла вместе с тем.

Она шла вперёд, не особенно обращая внимания, что это за «вперёд», давно сойдя с пути, что указал учитель. Под её ногами сама собой формировалась тропа, чтобы за спиною исчезать. Было темно, и порывы леденящего ветра заставляли чувствовать себя реальной. Настоящей. Иномагия истощает настоящесть. О некоторых вещах не знала и она-прошлая. Природа иномагического дара была вне и её, и учителя, и других… бывших соратников понимания. Она лично считала, что это не «дар» в смысле прибытка, а утрата — утрата целостности самой души.

Иномаг немного ненастоящий — и посему может стать мостиком между настоящим, реальным и ненастоящим, инореальным. Она жаждала вернуть всю настоящесть, «забыть» о том, как бледнеет собственное существование, как тускнеют чувства, как для того, чтобы почувствовать боль, требуется буквально проворачивать в себе нож, а удовольствие… ну, она пробовала то, что сейчас вызывает тошноту.

Если бы не учитель, она бы вернула себя. Или нет. На самом деле, она не знала. Это был порыв души, попытка отчаяния. Она понимала его. Он защищал тех, кого ценит… или тех, кого хотел использовать. Он был её учителем, но вместе с тем и другом. Он первый признал её как равную, но никогда не был ей равен в смысле понимания. Он понимал её, она его — не до конца. Впрочем, понимал ли он её на самом деле или она выдумала себе это? Мог ли иномаг, зашедший так далеко, как она, понять хотя бы самого себя? Тем не менее, в нём была глубокая загадка, некий мотив, который все прочие упускали из виду. Она знала, но ей было всё равно. Она верила ему. Поверила и сейчас, отрезав себя от Силы. Ни действием, ни намерением не причинил он ей вреда, не говоря уж об убийстве, хотя она бы на его месте… А он — помог вернуться в норму.

Не навсегда. И он, и она это понимали. Или её снова сожрёт бездна, и на этот раз не будет никакой Силы, чтобы «забыть» об этом, или она найдёт якорь. И если честно, ей было как-то всё равно. Сожрёт — и сожрёт. Это небольно, она знает. Тускнеют чувства, эмоции и мысли. Следом — всё вокруг. Потом потускнеет память, и сознание — нет, не погаснет. С ним случится что-то иное, инореальное, что настоящему, реальному человеку — не постичь. Несколько раз оказывалась она на грани, но отголоски ощущений — одновременно бесконечно тусклых и бесконечно ярких, не передаваемых языками смертных — не запомнились. Запомнилось, что они были — да и только.

Ветер, темнота и тропа под ногами. Она не пыталась осветить окружение, хотя могла. Здесь, в общем-то, и не было ничего, кроме теней, отголосков реальных мест. Это «место» было своеобразным отстойником, в который улетучивались впечатления, мыслеобразы, эмоции, фантазии и сны обычных людей. Ненастоящее место — но она управляла ненастоящестью, и если окружить себя нереальностью, точно щитом, то можно перемещаться по таким «местам». Эти… отстойники разделяли собой разные линии реальностей внутри листа, и иномаги-странники, склонные к манипуляциям со сферой разума, использовали их, чтобы перейти из линии в линию, из реальности в реальность. У иномагов других сфер — другие пути по умолчанью.

Иногда её окатывала жаркая волна воспоминаний, перемешанных в отвратительную кашу. Это следы линий реальности, угасших навсегда. Такое случается — есть множество причин, и самая простая — умерли все люди. Без людей (или иных разумных, но она, будучи человеком, не особо интересовалась другими видами) реальности рассеивались, выталкивая наружу остатки — как там это новое меткое словечко? — ноосферы. Иногда иномаги помогучей «отходили чуть назад» и пытались сохранить какую-нибудь линию. Или, напротив, разрушали вполне стабильную — не обязательно всех убивать, есть способы… похуже. Она так делала. Чего только ни делала в попытках реальной снова стать!

Какой-то частью себя она сопротивлялась неизбежному. Сопротивлялась жадной пасти. У иномагов было много способов сохранить себя, уберечь от опасностей «иного» и, конечно же, от бездны. Самые сложные способы включали в себя махинации с собственным разумом и чувствами. Некоторые практики она выполняла полурефлекторно, другие, пообъёмней, несдавшаяся её часть методично продолжала и продолжала делать… Фокусировка чувств, отрицание слабых ощущений, отталкивание «не своих» ассоциаций, ненавязчиво стучащихся в мысли, — и многое другое. Это не решало общую проблему, а лишь откладывало конец.

Она ведь, на самом деле, устала сражаться, устала терять себя по кусочкам, вырывать эти кусочки из чуждой утробы и, сочащиеся кровью, приращивать на место. Такова цена могущества, за которое душою платишь. Когда-то раньше она была счастлива и плата казалась так, мелочью. А когда зашла слишком далеко, было уже не до рефлексий. Спастись бы! И вернуть яркость жизни — хотя бы на миг, любой ценой!

А теперь она идёт и идёт в никуда. Время не имеет здесь особенного значения — время линий реальности, порой посверкивающих миллиардами разумов вдали, здесь не идёт, а развёрнуто во всей длине. При желании она может войти в любой миг любой реальности, да только вот зачем? Метавремя тоже тянется по капле. Она не настолько настоящая, чтобы стареть, не настолько живая, чтобы устать от бесчисленных воспоминаний. Её жизнь была не такой уж и долгой, но отнюдь не горением костра — вспышкой ядерного пламени! Ей было о чём вспомнить.

Кое-что истёрлось. Имя, например. Она не помнила имени. Ни своего, ни той деревни, где родилась, ни племени. Образы стояли перед глазами как живые, а имена — пропали. Помнила, как в ней обнаружили «колдовство» — не тот «верный» дар, которым обладали единицы из шаманов, а тёмную сторону — способность насылать кошмары или бродить живою в мире духов. В мир духов она и сбежала. Духи были отнюдь не добрыми предками, а злыми и голодными тварями. Тогда она впервые узнала, насколько приятно убивать врага, какова сладость победы и сколько силы можно получить, если съесть чужое сердце — пусть и сердце призрака!

Позже, покинув родную линию реальности, она не иначе как сказочным везением (только это была тёмная сказка для девочки, заляпанной кровью соплеменников) добралась назад. Преодолела само метавремя — до сих пор гадала, как. Раньше появления родной реальности, раньше появления бесчисленных её предшественников — она вернулась в годы, когда лист реальностей ещё не был стар, и прожилки-линии его ветвились споро, чаще рождая героев и злодеев. Мифическое метавремя!

Учитель был тем, кто воспитал её, дикарку с огромным даром, познакомил с такими же, как он, с самыми могущественными во всём листе. Их лица и имена не стёрлись. Они сами? Кто-то умер, кто-то ушёл дальше, куда ей ходу нет, как им нет хода туда, где Забвенье-Силу раздобыла. Вместе и по отдельности они творили великие дела — первые из иномагов. Но всё проходит — прошло и это. Лишь воспоминания кружатся и кружатся внутри…

Из круговорота памяти её вырвал свет. Реальный свет — здесь, в краю остатков! Невольно она повернула в сторону синего солнца — загадочная аномалия была настолько реальной, что едва ли не сдувала покров нереальности. А если сдует — упадёт во мрак и будет падать, пока не натолкнётся на что-нибудь реальное — быть может, на саму Твердь, из которой растут деревья, на чьих ветвях — листья, чьими прожилками линии реальности являются.

Плотнее кутаясь в нереальность, щедрее источая ауру быстро гаснущих мыслей, она добралась до… бабочки? Синяя бабочка с чёрным узором на крыльях парила в темноте, и была не столько реальней (это тоже), а… плотней? Сложнее? Она никогда о таком не слышала! Бабочка ведь мыслила — флёр её мыслей и чувств, совершенно нечеловеческих, пугал и восхищал одновременно. Это было похоже на шум океана, тогда как обычный человек — редко капающий кран.

Она протянула руку. Бабочка порхнула на ладонь. Страх бабочки на мгновенье ошеломил её, а в следующий миг — спрятала бабочку за пазуху, сосредоточив волю, побежала. Потому что совсем рядом, точно гигантский прожектор, мелькнул конус внимания кого-то настолько же великого, что и бабочка, и она-прошлая, и учитель меркли, песчинками казались рядом. Некто искал бабочку! А она — она почему-то, не иначе как из духа противоречия, отдавать её не пожелала. А может, это оттого, что сама бабочка отчаянно боялась неведомого монстра, и она невольно разделила этот страх?

Она едва успела вспомнить всё, что узнала о Забвенье, о своей Силе — всё, что в себе самой не стёрла. Вспомнила и замоталась, закуталась в тишину, в угасание, в распад мыслей и концептов. Луч внимания прошёл насквозь, но бессильно запутался в плаще, так ничего владельцу и не сообщив. Сказать, что это вымотало — ничего не сказать! Она только что сделала шаг к бездне, ощутила, как растворяется в пелене не только луч, но и кусочек собственной души. Совсем небольно.

Отпустила ауру нереальности и устремилась вниз. После тысяч линий реальности, пронёсшихся мимо, плавно затормозила. К счастью, бабочка неведомым образом держала себя саму — обрушься на неё бабочкин «вес»… Достала бабочку и попыталась… нет, не понять. Понять такое чудо было буквально невозможно — здесь не справилось бы и божество, даже одно из первичных, чистых, не то что новенькие слабые божки! Вместо этого она спросила.

Бабочка ответила. Это не было чем-то величественным — похоже, сущность, лишь для простого смертного выглядящая безобидно, умела адаптировать свои «посылы» для человеческого разума. Бабочка поблагодарила её и предложила кое-что в обмен. «Кое-что»! Это было предложение нового начала, предложенье будущего! Бабочка не умела прятаться, но замечательно искала. За укрытье от охотника (она вдруг осознала, кем мог быть этот охотник — передёрнуло от отвращенья!) — бабочка желала отблагодарить. Пожав плечами, она ответила согласием.

Спустя неведомое метавремя блуждания меж реальностей за бабочкою следом, они прибыли. Ничего особенного — просто след. След чьей-то смерти, который дотаял только что. Бабочка ничего не предлагала — лишь махнула крыльями и скользнула вниз, во тьму. Напоследок она спросила бабочкино имя. Ответ был столь велик, что не удержался в голове, но она постаралась воспроизвести что-нибудь похожее.

— «Вефэа», — шепнула в пустоту. — Я — Вефэа, но это не первое имя, а второе. Первое, личное, ещё должна я выбрать. Что же оставила ты мне, ключ-бабочка, куда же привела? Если бы не ты, я была бы мертва.

Не совсем мертва. Там, на границе, она бы избежала смерти. Использовала бы частицу Силы, о которой забыть — забыла. Наверное, её Силу можно было назвать Летой. Она не собиралась встречаться с бездной снова. Она просто выпьет последний глоток, глоток милосердия. Лета прощает все грехи.

Вефэа внимательно осмотрелась — если это можно назвать осмотром. Иномаг сферы разума, она отлично понимала, насколько её и других иномагов чувства отличаются от чувств цельных душ. Да, они менее ярки, менее полны, но шире и вариативней. Она простёрла своё «я» во тьму, столь похожую на тьму прошлую.

Конечно, отличия есть всегда. Лист велик, и отстойник соединяет его весь — многие идеи отстаиваются здесь веками метавремени, становясь своеобразными ориентирами. На них налипают новые и новые мысли и эмоции, пока, наконец, из такой идеи не родится линия реальности или некое существо. Многие духи, не имеющие отношения к стихиям, происходили именно отсюда. Те, которых пожирала в детстве, — тоже.

Но в этой области отстойника было почти пусто. Вефэа с трудом поймала пару быстро растаявших образов и направилась по их следу к ближайшей линии реальности, призывно светящейся в далёком далеке. Её, Вефэа, иномагических способностей хватало, чтобы улавливать и расшифровывать комплексный шум, подобный морскому прибою или шелесту листьев на ветру, исходящий от линии. Это была полноценная реальность — конечно, не альфа, но бета по стойкости — вполне. Такую уничтожить или создать было бы непросто.

Должно быть, в этой линии немало иномагов. Она проскользнула по метавремени далеко следом за синей бабочкой-ключом. Это место не так далеко от завершения. От смерти. От старения. От гибели листа. Тонкий, тоньше флёра линии, аромат разложения, сладковатый и горький вместе с тем, был ей знаком. Она чуяла такой же в мире духов своей родины. Как говорил учитель, она вернулась из самого конца и, проживи там ещё несколько лет… вернее, металет, лет-вне-реальности-конкретной — сгинула бы, исчезла в пустоте. Интересно, попадает ли умирающий лист в Лету? Может быть, там, внизу, между деревьев, течёт её река, река, по которой плывут жёлтые и красные листья, и последние следы линий реальностей растворяются в них, как лёд в кипятке?

— Интересно, — шепнула Вефэа, останавливаясь. Нечто яркое (на фоне мрака), но бесшумное дрейфовало в стороне от кратчайшего пути.

Она отвернулась от реальности и неуверенно направилась к молчащему «нечту». Молчит — значит, не думает, не чувствует. Вефэа воспринимала чужие переживания как продолжение, другое измерение слуха. Привычка, не более того: в прошлом она игралась, меняя чувства и иночувства местами, пока не нашла комфортный вариант. Иногда эти игры напоминали о себе неожиданной синестезией. Не сейчас.

Она аккуратно подхватила плывущий в пустоте предмет. Картина. Рамка — старая на вид. На холсте — кусты сирени, белая скамейка. Сумерки. Тихо шелестят листья… погоди-ка! Картинка была живой — не просто подвижной, как бывает в продвинутой технике смертных, но и не «оживлённой», как у волшебников. Нет, это было иномагическое нечто — нереальность, вплетённая в реальность. Картина была вполне настоящей, но то, что в неё было заключено — некий мир, мир полунастоящий-полуфантазия — он удерживал вещь здесь, не давал ей упасть, будто бы излучая нереальность во все стороны.

Вефэа улыбнулась. Это была интересная находка. Конечно, такая вещь не сделала бы ничего хорошего любому смертному или волшебнику-простецу. Затянула бы внутрь и обратно пустила? Или размыла бы саму реальность окружающих вещей? Картина концептуально напоминала иномагов — пустота, соединённая с полнотой, сосуд, в который капает бездна, канал, ведущий в запределье. Но это был материал, пусть такой материал создать может только воистину искусный алхимик. Материал — не сущность, точно так же как личность иномага и природа его души — разные аспекты.

Следуя вспыхнувшему интересу, Вефэа потянулась внутрь мыслью и телом, меняя точку зрения — и оказываясь по ту сторону рамки. Вдохнула сладкий цветочный аромат — свежий, чистый, пусть и не совсем настоящий, контрастно отличающийся от мерзковатого запаха снаружи. Обернулась. Никакой рамки. Она, впрочем, оставила якорь там, снаружи — слепок своего восприятия, и могла вернуться в любой момент.

Это действительно был целый мир — или множество миров. Она «подняла» чувство зрения над собой, в воздух, осматриваясь. Похоже на одичавший парк. Заросли сирени вперемешку с дикими травами. Деревья — она не особо разбиралась в их видах, и здесь не было никого, из чьих мыслей можно почерпнуть названье. Может быть, это и вовсе не растущие в реальности деревья. Массивные, тёмные, но невысокие стволы. Она дотронулась до коры — шершавая. Как настоящая. Прямо как она — дотронулась до своей щеки. Тёплая. Будто настоящая. Или настоящие и кора, и щека? Вздохнула и пошла, куда глаза глядят.

Заросший парк всё не кончался и не кончался. Она и не хотела, чтобы он кончался. На самом деле, она осознавала, насколько опасным может быть это место, по «плотности» реальности не уступающее гамма-линии. Само собой такое не появляется. Она слышала о парочке «художников», рисующих линии, но это была не линия — нечто, самостоятельное, существующее без людей, без разума, фокусирующего размытое существование. Нет, она знала и о том, что за пределами «леса», за границами той бесконечности, которую можно считать её большой родиной, есть другие формы бытия. Есть независимые вселенные и даже мультивселенные. Есть нечто, что она не способна вообразить. В Лете она видела растворяющиеся образы, обрывки отовсюду — и большинство были вовсе непостижимы для её тогда нечеловеческого, но ограниченного разума.

Это место не было таким. Оно росло само по себе — она не была уверена, скорее предполагала это. И в то же время оно было творением — не каких-нибудь «художников», а кого-то действительно могущественного. Помимо её братьев и сестёр, первых иномагов, это могли быть древние фейри — существа, в чём-то обратные людям, парадоксальные: их разум и тело поменяны местами. Их тело — конгломерат идей, информации и эмоций, находящийся в пространстве мысли, а гибкое, изменчивое сознание живёт в пространстве физическом, где тела у смертных. Достаточно умелые фейри могли создавать «домены» из своего сознания — мирки разных размеров, буквально являющиеся их мыслями, памятью и чувствами. Но это место не было и доменом — как иномаг разума, она почувствовала бы это, ещё не заходя. Чем же оно было?

Эти вопросы проносились на краю сознания. А вокруг не было ни тени враждебного внимания. Просто… тишина. Тише, чем в отстойнике. Это было приятно. Всю жизнь в её голову стучались чужие мысли. Она научилась игнорировать, пропускать мимо, закрываться всевозможными щитами, но всё это было не то. Здесь. Здесь ей было хорошо. Она могла расслабиться. Впервые за долгие, долгие, долгие годы.

Защита спадала нехотя. Ей приходилось прилагать усилия, чтобы расслабиться. Её сознание и бессознательное освобождались. С искренним удивлением наблюдала она за собой со стороны — это не требовало никаких усилий. Её… присутствие распространялось вокруг, ничем не сдерживаемое, и настроение заставляло цветы сирени пахнуть горько, а не сладко. Горько — но приятно. Она не помнила, какая именно трава пахла так в её детстве, но запах — запах всегда был с нею. Запах счастья — тогда, когда она ещё не была иномагом. А ещё она помнила дожди — жаркие, душные, такие прекрасные тропические дожди!

Но это прошло. Поэтому дождь, который плавно набирал силу, был холодным. Будто слёзы. Банальное сравненье, а? Она села на скамейку и расплакалась как последняя дура. То улыбаясь, то всхлипывая, слизывая с губ капельки дождя, вновь и вновь переживая боль, потери и потерянность, но вместе с ними — такое новое для неё ощущение свободы и расслабленности. Ей никуда не надо было идти. Нечего бояться, ничего не гнало! Её никто не ждал. Никто не угрожал. Она никому не нужна. Одна. Прокусила щёку и рассмеялась от солоноватого привкуса крови во рту. Одна. Почему бы не прогуляться, раз одна?

Шмыгая носом, втянула «себя» обратно, скорее «заправила», нежели закрылась. Нечего влиять на это место! Оно такое красивое! И пахнет после дождя — чудесно. Сосредоточившись, «представила» себя сухой достаточно чётко, чтобы это стало реальностью. Или нереальностью — как сказать: есть плюсы у того, что ты не полностью настоящая. Приятно опустошённая, она направилась дальше, блуждая, блуждая и блуждая среди деревьев, отдавшись простым физическим чувствам и новой для неё лёгкости.

Не счастливая, а освобождённая скорее, сбросившая груз не таких уж больших, но чрезвычайно плотных лет и металет, она блуждала по мирку, скрытому за картиной. Она могла бы исследовать это место десятком разных способов — и это не пользуясь спрятанными в глубинах разума вещицами! Не стала. Достаточно того, что оно вполне себе реальное и устойчивое. Она была уверена, что это не реализованная картина, а ровным счётом наоборот: окошко в сиреневый мирок картиною пробили. Кто? Зачем? А разве это важно?

Спустя неведомое время пути в одну и ту же сторону (компас для этого ей был не нужен, да и сработает ль он здесь?) начала замечать первые признаки нереальности. Некоторые скамейки — серые, не белые. Некоторые кусты не цветут или не пахнут. Некоторые деревья без листьев. Вместо неба мелькают чёрные провалы. Чем дальше от центра она отходила, тем больше становилось пустоты — вернее, тем слабее действовало здесь то, что это место сотворило и продолжило.

Вот она уже не идёт по траве, а прыгает с островка на островок. Островки повисли в пустоте, и некоторые падают в неё, улетают в спокойное ничто, когда отталкивается ногами. Тут и там — висящие в воздухе листья, запах без цветов, небо без красок и краски без неба. Смеясь, она прыгала и прыгала вперёд, с приятным удивленьем отмечая отсутствие инореального. Нереальное, реальность, плавно обращающаяся в пустоту — сколько угодно. Но инореальное, нереальность, реальностью притворяющаяся, сущее, отравленное дыханьем бездны, странность, непостижимость, безумие, прячущееся за иллюзией разумности, — ничего подобного. Загадочная, такая манящая чистота!

В конце концов, она прыгнула, оставив крайний островок, во тьму, оттолкнулась ещё раз от выдуманной преграды и, скрестив ноги, полетела на воображаемом ковре-самолёте. Удалившись достаточно от сиреневых земель, она получила хорошую перспективу, чтобы осмотреться. Маленькие звёздочки далёких мирков, воплощённых, должно быть, точно так же, маняще светились тут и там, но они были скорее дрейфующими в таинственном пространстве осколками. Огромное солнце было центром этого места — солнце мягкое, не слепящее, не то слепленное из множества мирков, не то один большой мир. К нему-то она и направилась, впервые за годы и годы ощущая искреннее любопытство.

Чужое присутствие она почувствовала, когда только приблизилась к «солнцу». Она не была иномагом времени, но в своё время достигала вершин везде, пока не решила себя ограничить — или сфокусировать, лучше сказать. Тем не менее, чувство, что некто, некое огромное живое существо, совершенно нечеловеческое — настолько, что и не понять, разумное ли было! — когда-то обитало здесь… или обитает какой-то частью? Сложно разобрать — чувства путаются, тонут в вязкой патоке прошлого, наложившего столь яркую печать на настоящее.

Это присутствие затмевало более слабые присутствия. В этом месте были как минимум животные. Вефэа сосредоточилась и «вытолкнула» из восприятия тень неведомого гиганта. Ненадолго — на считанные секунды. Ровно настолько, чтобы понять, что как минимум некоторые из присутствий принадлежат разумным существам. Вздохнула. Она не хотела ни с кем встречаться. Уж лучше бы неведомый громадный монстр, чем люди! Она не устала от людей, просто… не хотелось. Хотелось просто побыть одной. К счастью, это место было достаточно велико, а присутствие людей — достаточно мало, чтобы ни с кем не встречаться, кроме как случайно.

Любопытство приугасло. Ей уже не было так интересно, что создало это пространство, что за существо здесь бывало, а уж на людей и вовсе было наплевать. Иномаг разума, она никогда не была… как там говорил учитель… «социальной», да. Наверное, потому что её родной социум, её племя приложило все силы, чтобы её убить? Умерли и мать с отцом, от которых остались смутные лишь образы, и старший брат — шаман рассчитывал, что это лишит её последнего якоря в реальности, не даст вернуться из мира духов. Будь она обычным иномагом, он бы оказался прав. Она была великим талантом (если помнить, что иномагия — не дар, а утрата, то талантливой в саморазрушении?), последним талантом такого уровня в листе. Поэтому, должно быть, судьба привела её к подобным себе — и никто из них не был в полной мере социальным.

Великие иномаги не бывают социальными. Теряя при возвышении столь многое общее с обычными людьми, касаясь столь далёкого от рассудка среднего человечка, блуждая так долго на инотропах, что мир людей становится не менее чуждым, чем преддверье бездны… Обычный иномаг может цепляться за людей, за нормальность и за социум. Действительно могучий — уже нет. Какие бы дела он ни творил — они остаются за пределами общества. Великие же… Кто вообще знает о той схватке с учителем на границах листа? Она была уверена, что почти никто. Быть может, Первый Страж, сокрытая и от неё фигура, вечный защитник листа, который, должно быть, лист сберёг от буйства столкновений Сил? Кто ещё? А если кто и попытался уловить, то Лета смыла все воспоминанья.

Ей захотелось попробовать просто пожить среди людей. Не сейчас. Когда-нибудь потом. Узнать, каково это — думать, как обычный человек. Каково так жить. «Ходить на работу», наверное? Люди должны что-то делать для других — она смутно это понимала. Она никогда не делала ничего для людей вообще. Только для кого-то одного. Убивала, в основном. Была оружием в руках учителя или соратников своих. Она обязательно попробует обратное! Не убивать, а рождать. Не разрушать, а созидать и сохранять. Кому, как не иномагу разума, свой разум изменять. Менять форму, сущность сохраняя глубоко внутри — она знала об идее, но пробовала лично так давно, что казалось уж неправдой.

Пустота осталась за спиной. Она ступила на стальной берег нового мира. Похоже, люди называют это «космический корабль» или «космическая станция», Вефэа не очень разбиралась в тонкостях, нюансах. Место, парящее над планетой, а порой путешествующее вдаль, в далёкий космос. Некоторые из таких кораблей умели пересекать целые галактики, походя наращивая вес своей линии реальности, а единицы — даже меж линиями прыгать! Это казалось забавным фактом в прошлом, но сейчас пожалуй что интриговало. Как простые люди делают то, что не сразу освоила она, иномаг, причисленный к великим? Как это «хождение на работу» помогает им оседлать природные законы и рассекать на них по космосу, помахивая шляпой? Хотя да, шляпой не помахивают — вроде бы, для космоса у них есть «скафандры», костюмы, не выпускающие воздух. Помнится, подруга однажды такой напялила на себя — выглядело так смешно!

Она бродила по металлическим коридорам, и двери автоматически открывались перед ней и закрывались следом. Она проходила около неведомых приборов, заглядывала в шахты вентиляции, касалась памяти компьютеров, пыталась угадать, для чего было предназначено то или иное помещение, не заглядывая в ноосферу — да, в общем-то, и не было во что заглядывать. Люди здесь если и бывали, то настолько давно, что присутствие Существа (она решила называть его Существом с заглавной буквы) обратило следы их мыслей в информационный шум.

Тем не менее, это место работало. Механизмы исправно функционировали в бесконечном цикле. Не было следов ржавчины, не рассыпались от времени хранилища информации, воздух — свежий, пусть и с искусственным привкусом, вся эта… как там её… «электроника» — в порядке. Будто бы кто-то забрал всю энтропию снизу, из реального мира, и перенёс вверх, в ноосферу. А может, и не «будто бы». Она была уверена, что это «Существо», но что, если какой-то невероятно могучий иномаг разума, вроде неё, этот самый разум дал самой ткани реальности, а после заворожил и подчинил? Смутно вспоминается, что во время своих безумств она вытворяла нечто вроде. Могло ли это место быть её собственным, просто забытым, Летой съеденным твореньем? Ещё один вопрос, на который нет ответа…

Задумчиво отрешившись от прогулки, она сама не заметила, как, сквозь стены проходя, покинула космическое нечто и перешла в соседний мирок. Похоже, он находился на расстоянии протянутой… мысли даже, не руки. Должно быть, иномаги отражений или реальностей поняли бы больше. Она лишь улавливала, что «места» были неким образом перемешаны, переплетены. Разные пространства? Не игры со временем — таковых она не чуяла. А может, что-то, с чем не сталкивалась вовсе или сталкивалась — да забыла? Как многое забыто было!

Её неторопливое «скольжение» (мысль порой опережала тело, странным диссонансом разделяя спектры ощущений) по холодному полу прервалось, когда она обратила внимание, что обуви давным-давно нет, а за ней тянется прерывистый кровавый след. Позволила телу «забыть» о ране и потере крови, а себе — «вспомнить», что обута. Пожалуй, для этого места, острых осколков бетона и торчащих металлических штырей, подойдут сапожки попрочней.

Условности. Всё это условности для такой, как она: собственные кровь, физические раны и одежда. Её тело всё ещё подчиняется законам, но — частично. Нужно испарить её голову целиком, мгновенно, чтоб убить… не с гарантией, но это была бы хорошая попытка. Можно ли считать кого-то вроде неё — человеком? Её воспринимали монстром, чудовищем в человеческом обличье, и не зря. Но если форма и поступки делают чудовищем и нечеловеком, то разве нельзя стать человеком таким же образом? Выглядеть как человек, вести себя как человек! Сработает ли этот способ?

Она набрала в ладони бетонную крошку. Соединила её реальность со своей нереальностью и подула, сплетая и расплетая в один и тот же миг. Лепестки сирени разлетелись во все стороны. Можно ли так же сделать с ней самой? Что-то вроде алхимии, но не внешней, а внутренней? Использовать в качестве материала парочку людей… а, да. Если она так сделает, то чем будет отличаться от неё-в-прошлом? Это Вефэа понимала чётко: массовые убийцы для людей всегда — или герои, или монстры. И герои лишь тогда, когда убивают, защищая. Нужен другой путь.

Размышляя и порой утопая в воспоминаниях так, как могут только иномаги разума да времени ещё, она очнулась от запаха. Кровь. Пахло кровью. Она невольно облизнулась. Ускорила шаги, «проскальзывая» от прохода до прохода. Человеческая кровь! Если собственная не имела никакого значения, то чужая… Она снова облизнулась, догоняя человека, хромающего неведомо куда. Замерла, невыносимо болезненным усилием воли не позволяя себе броситься и загрызть его. Всё её нутро, всё естество требовало нагнать добычу!

Перед мысленным взором мелькали картинки людей… нелюдей… совсем странных существ, но непременно или разумных, или сильных, которых загоняла, выпивала, расчленяла. Их жизни, кровь, плоть, кости, их боль и удовольствие, каждая крупица их переживаний, каждая частица их тел… Так притягательно, так вкусно! Порой она участвовала в настоящих пирах, устроенных той, кто почти что сестрою стала, подругой, над которой смеялась, когда та напялила скафандр. Их совместные охоты, их пиры, ещё бьющиеся сердца жертв в её руках…

Нет. Она уже прошла по этому пути. Чужие жизни плескались в ней кровавой властью, духи убитых — послушные игрушки, и после очередного «пира» хочется ещё, ещё, ещё! Она попробует иное. Она хочет побыть человеком. Люди людей не убивают без причин. Вместо всего представленного она просто крикнула:

— Стой!

Человек продолжил двигаться. Одним рывком она оказалась рядом. Принюхалась. Вслушалась. Пригляделась. Чем ближе, тем проще чуять сквозь завесу Существа.

Взяла его за плечо. Человек остановился, как и ожидалось. Не человек, нет. Кукла! Пустой сосуд, лишённый разума. Бурдюк с кровью. Сила… нет, скорее энергия? Сущность? Эссенция? Нечто, принадлежащее Существу, вымыло из него личность, волю, человечность. Не человек. А значит…

Сама не заметила, как разрезала ногтем и оборванную одежду, и плечо и уже слизывает с пальца кровь. Привкус Существа чувствовался внутри человека, но делал кровь только более пикантной. Осушить его! Выпить до последней капли бессмысленный сосуд!

Но люди… люди не пьют кровь себе подобных. Она была уверена в этом. Так делают только нелюди или не-люди. Она провела по ране пальцем, расплетая и сплетая вместе с тем, — теперь о ране напоминали только капли крови да дырка в куртке. Это же куртка? Она не собиралась гадать, чем «это» было раньше. Кроме крови, от него смердело — сколько не мылся? Сколько плутает в этих коридорах? Не узнать — от его памяти не осталось ничего, присутствие Существа всё стёрло, оставив взамен парочку тёмно-красных наростов на шее и голове.

Вефэа замерла в сомненьях. Если нельзя забрать его жизнь, почему бы не использовать её? Как бы человек ни коснулся Существа, оно оставило на месте разума лишь пустоту, которую легко заполнить. Но зачем ей медленный помощник? Обратить его в немёртвого некромагией, которой некогда славился учитель, она бы не рискнула — не её сфера, да и присутствие Существа в ноосфере помешает правильной работе точно рассчитанных ритуалов. Обратить какой-нибудь зверушкой? Нет. Глупо это всё.

Она отвернулась от замершей безвольно куклы, некогда бывшей женщиной. Принюхалась и уверенно взяла след. Присутствие Существа рассеивает отпечатки, но прошло немного времени — она пройдёт по пути пустышки и найдёт, откуда та пришла, где сделалась такой. Пара шагов. Неловко, неуверенно обернулась и протянула руку, воображая, и, воображенье с реальностью соединив, сжала пальцы. Дёрнула. Кукла рухнула пол. Несколько секунд Вефэа смотрела на сердце в руке, а потом позволила ему упасть, как упала кукла. Очистила руку от крови и направилась по следу.

Уже не скользила. Спокойно шла, периодически ведя рукой по воздуху. Хотелось воздух обратить оружием или подчинить себе. Хотелось снова почувствовать силу, пусть и не Силу, но то, старое иномагическое могущество, дрожащее на кончике мысли. Усилие воли — и стены ломаются, будто карточные домики. Люди лопаются — бурдюки с кровью! Как нож сквозь масло проходила она чрез реальность, и это не была «сила» в грубом её смысле — это было искусство, это были сложнейшие или безумнейшие манипуляции, отточенные до рефлексов. Никто не смел становиться у неё на пути. Не со всеми она тогда, на пике, пересеклась — не все могли или же хотели её-прошлую видеть, тот же учитель игнорировал, как стихийное бедствие, но те, кто желал… Кто желал остановить…

Она помнила. Эти способности остались при ней. Она по-прежнему была убийцей. Владычицей жизни и смерти, разума и безумия, способной исцелять (недавняя смерть не была проблемой), а ещё — разрушать, как никто другой. Она была зависима. Зависима от этой силы на кончике мысли, от её применения, от постоянного напоминания прежде себе, чем остальным, что она — настоящая! Эта сила делала её настоящей, давала ей иллюзию существования, иллюзию полноценности. Она не стала бы так реальной, но могла опускать окружающее ниже своего уровня. И сейчас она корректировала свой собственный разум, удерживая себя от соблазна, от такого притягательного, но ничего на самом деле не дающего наркотика силы.

Труп. Она обошла его стороной — старик, чей разум, вероятно, был выжжен тенью Существа. Может ли она победить Существо, если оно ещё живое? Использовать все свои силы, все умения, всю злую память? Вефэа не была уверена. В конце концов, она не настолько глупа, чтобы праздновать победу ещё до первого столкновения с противником. Не самоуверенна. Не после поражения от учителя. Мироздание преподносит сюрпризы раз за разом. Не настолько горда, чтобы сражаться с тем, кого не победит! Не настолько желает рисковать, как прежде. Она хочет попробовать вкус обыденности, вкус человечности — и не героизма, нет. Не чудовище и не герой. Возможно ли?

Старик умер недавно. Общий с женщиной след. Она шла по нему, самая не зная, что ожидает увидеть. Чего хочет. Стать человеком? Поиграть в человека? Те вещицы, что вручил учитель — они больше для созидания. Она не разобралась, как они работают, потому что не очень-то хотела. Здесь они точно не нужны. А что нужно? Она могла вернуться назад. Туда, где нет присутствия Существа, есть только парящие в пустоте мирки. Их много. Бродить по ним остаток жизни? Если не найдёт ничего здесь. Какой-нибудь цели или того, что зацепит. В обычных линиях реальности её вряд ли что-нибудь зацепит. Чего такого она там не видала?

Петляние по бетонным коридорам закончилось неожиданностью. Это была дверь. Дверь лифта. И она была не отсюда. Всё, что она видела в этом… пространстве раньше, соответствовало теме конкретного мирка. Космический мирок, бетонный мирок, сирене-парковый мирок. Этот лифт резко диссонировал: прозрачные двери, не стеклянные, а пластиковые на ощупь, и очень прочные: не поцарапала ногтем. Этот ноготь режет человеческие кости! Над дверьми светящаяся надпись:

«control system offline

error code: 93

please use emergency transport in manual mode»

Ха, технология! Она не любила технологии, и космостанционный мирок был, конечно, любопытен, но здесь требовалось понимание. У неё были соратники, та же подруга, которые разбирались во всём техническом, но технологии начинали интересовать только тогда, когда заходила речь об искусственном разуме. И то — несильно. Искусственный разум сделать иномагом — надо постараться, а стойкость против иномагии — слабее, чем у человека. Искусственникам с ней-прошлой общаться было противопоказано. Ломались на раз-два, не то что люди!

Она нажала на единственную кнопку у дверей. Двери раскрылись. Зашла внутрь, отметив отсутствие следов энтропии. Похоже, «разрушенность» была (эстетическим?) свойством бетонного мирка.

Внутри лифта — небольшая управляющая панель, на которой светилась всё та же надпись про отключённую систему контроля, ошибку и ручной режим. Кроме неё — две кнопки со стрелочками: вверх и вниз. Вефэа вчувствовалась в следы: нажимали вверх. Если эта вещь сконструирована предсказуемо и не сломана, то ей нужно нажать кнопку «вниз». Сколько раз — будет видно на месте. Нажала «вниз».

За пластиковыми дверями — сначала бетон, но затем технический тоннель той же эстетики, что и лифт. Она ощутила «смещение» — больше не в бетонном мирке. Но и не в каком-нибудь другом. Вне мирков, за техническим тоннелем буквально ничего не было: ни материи, ни пространства, ни времени, ни информации. Вефэа ностальгически улыбнулась: сталкивалась с подобным. Когда-то давно она делала из такого «ничего» себе одежду, но не помнила, как и зачем. Было в этом оборванном воспоминании что-то… тёплое, пожалуй? Оно было связано с кем-то дорогим для неё, но образ стёрся навсегда.

С ощутимым «нефизическим» толчком лифт опустился в некий мир. Мгновенно даже для её разогнанного разума. Пусть так. Технический тоннель остался позади. Лифт остановился на нижнем… уровне? Она не была уверена, что существовал какой-то «порядок» на множестве мирков. С другой стороны, способ упорядочивания с помощью лифта ничем не хуже любого другого. Ей нравилось упорядочивать вещи. Поэтому бездна вызывала столько эмоций. Не тем, что она была хаотична: хаос как раз есть то, что можно упорядочить. Тем, что она не была ни порядком, ни хаосом. Она была за пределами человеческого или её-в-прошлом понимания.

Кого-то это подавляло. Кому-то было всё равно. Кто-то боялся. Кого-то это тревожило или вызывало отрицание. Не у неё. Она — злилась. Гнев был эмоцией, которая заставляла раз за разом бездну отступать, раздвигая пределы постижимого. Порой горячая, порой холодная ярость заставляла её бороться, становиться всё сильней и глубже… пока не стало слишком поздно. Она сражалась бездной против бездны. Конечно, это был безнадёжный бой. Рано или поздно сама должна была стать её частью. В тот миг, когда она приняла это в полной мере, начался поиск оружия, которое частью бездны не будет. Её Силы.

Двери открылись. Она резко выдохнула от ледяного воздуха. Само её происхождение протестовало, что такая температура бывает! Улыбнувшись яркому до боли ощущению, Вефэа облачилась в тёплый комбинезон с капюшоном — коричневый, в тон её коже. Навоображала себе перчатки и сапожки потеплее, вышла из лифта, щурясь от слепящей горной белизны, хрустя снегом, невольно морщась от порывов холодного ветра.

Приглушив восприятие и холод «аурой антиконтраста», Вефэа продолжила идти по следу. В этом месте она чувствовала себя очень настоящей. Почти что как в мирке сирени! Эмоций стало больше: ворочаясь внутри, будто просыпающиеся змеи, они вновь и вновь память теребили. В этот раз она подавила не эмоции, а воспоминания. Упасть с заснеженной горной тропки, погрузившись в прошлое, было бы довольно глупо. Уж какой-какой, а глупой видеть себя не хотелось. Какой хотелось — так и не разобралась до конца.

Неожиданно тропка вывела к небольшой долине, продуваемой ветрами. Сквозь снежную вуаль были видны здания — с десяток домов. Она замерла, вчувствоваясь сквозь другую пелену — присутствие Существа. Да, похоже, что живые. Где-то там есть живые люди. Разумные иль нет — отсюда не понять.

Когда контуры зданий окончательно превратились в двухэтажные жилые дома и несколько… как там говорится… «технических сооружений»? А, неважно! В общем, она поднялась по крыльцу ближайшего и постучала в запертую дверь. Постучала ещё раз. Наконец, ощутила внимание кого-то изнутри. Ей открыли двое: женщина и мужчина. В руках у мужчины — здоровенное… как эти штуки называются… ружьё. Опаска, удивление, ожидание худшего — эмоции различались в их головах, но она не собиралась вглядываться: смотреть через присутствие Существа так, чтобы оно не «осаждалось» внутри себя было как-то даже… лень? Минимальное усилие всё равно пришлось сделать — разобраться, на каком языке говорить.

— Привет, — сказала Вефэа, отмечая про себя, насколько же тускло это звучит. Как и она сама. Тусклая.

— Привет, — неуверенный ответ женщины. Мужчина… «держит её на мушке», так? — Чьих будешь?

— Не знаю, — пожала плечами. — Ничьих.

— Новенькая? — женщина переглянулась с мужчиной, и тот опустил ружьё. — Проходи. Тебе повезло, что попала сюда в зимней одежде.

Настороженный мужчина и обеспокоенная женщина провели её внутрь и усадили за стол в комнате возле входа. Раздевшись, она приняла в руки кружку горячего сладкого чая. Какое-то время трое просто пили чай — она наслаждалась не чаем, а просвечивающими сквозь дымку чувствами этих людей. Как давно она не встречала живых людей в своём уме? Учитель… учитель никогда не был «в своём уме», всегда был ненормален. Как и она сама.

Она чувствовала себя неуместной в их обществе. Они считали её обычным человеком. Так непривычно! Вдвойне непривычно, что руки не тянутся к их горлу или сердцу. Быть может оттого, что присутствие Существа заглушает их присутствия? В их глазах отражается — ничего. В глазах волшебников отражается хаос. В глазах иномагов — бездна. В глазах учителя — как поняла потом, его Сила. А в её глазах отражалась прежде Лета, и цвет их ускользал, оставляя ощущение яркости, но какой — каждый додумывает сам. Это был дар, врождённая особенность, — читать души по глазам.

— Что это за место? — спросила Вефэа, видя, что эти двое диалог начинать не собираются.

— Мы не знаем, — снова переглянулись двое, и снова ответила женщина. — Мы просто выживаем здесь. Я Марта.

— Рован, — голос мужчины — неожиданно звонкий для его грубоватой внешности.

— Вефэа, — представилась она новым вторым именем. — Я не понимаю, это что-то… — как там называют его люди? — сверхъестественное?

— Что-то типа, — мрачно усмехнулся Рован.

— Закартинье, — медленно произнесла Марта. — Так его называют. Кто-то кличет «обраткой» — оборотной стороной картин. Ты помнишь, как сюда попала?

— Не сюда, — она решила не лгать, но и правды не говорить. — Я попала в парк с сиренью. Дотронулась до картины — и уже внутри.

— Никогда не слышал о такой картине, — нахмурился Рован. — Как ты попала сюда?

Эти люди не понимали, как работает это место. Она скажет полуправду.

— Из парка я попала в бетонные коридоры. Сама не знаю как. Шла — и попала. Встретила там мёртвую женщину, прошла по следу из крови и нашла лифт. Нажала кнопку «вниз». Лифт открылся здесь.

— Такое случается, — вздохнув, сказала Марта. — В основном, мы все попадаем из картин в музеях, коллекциях и всём таком. Но есть много картин, которые не лежат на виду. Между картинами ездит лифт, но это не единственная связь — в некоторых местах можно перейти из картины в картину, как провалилась ты. О парке с сиренью никто не слышал, но мы много о чём не слышали.

— Кто эта мёртвая женщина? — спросила Вефэа интересующее её. — Она выглядела больной. Её выгнали отсюда?

— Не будем об этом, — резко вмешался Рован.

— Будем, — Марта положила ему руку на плечо. Перевела взгляд на неё. — Позволь нам рассказать по порядку.

— Я слушаю, — кивнула лишь, отметая в сторону желание заставить рассказать.

— Нас здесь немало собралось, — вздохнула Марта. — Говорят, это началось несколько лет назад. Мы не уверены, что попадаем из одного и того же времени… или мира. Когда начинаем рассказывать о нормальном мире, то получается, будто мы жили в разных… — она замялась.

— Версиях, — вставил Рован. Вефэа подавила невольную улыбку: забавно слушать, как обычные люди пытаются рассказать ей о линиях реальности.

— Да-да, точно, версиях! — подхватила Марта. — Как будто мы жили в различных версиях одного мира. Уж не знаю, где правда, а где ложь, и какой мир настоящий, а какой нет, — попыталась развести руками и едва не пролила недопитый чай. — Лифт ты заметила: это единственная общая деталь всех картин — спрятанный лифт. Картины — они не совсем обычные миры, понимаешь? — о, она понимала! — Вот здесь, на «Зиме в горах» в домах есть электричество и припасы, и они никогда не кончаются, поэтому мы здесь и поселились. Есть и другие такие места: «Тёмный дол» и «Закоулки Парижа». Мы зовём себя поселенцами — те, кто просто остались тут жить. Есть ещё бродяги — они ходят между картин в поисках выхода. Пока, — на этот раз Марта поймала себя на жесте и не махнула чашкой с чаем, — ничего не нашли. Ну и есть ещё одни… — она замолчала, бросив взгляд на Рована.

— Культисты, — мрачно произнёс тот. — Одна из картин… проклята или вроде того. Если мы говорим об одной и той же женщине — видела на ней что-то странное?

— Бордовые штуки на голове и шее, — она постаралась выглядеть серьёзной. — Это «проклятие»?

— Типа того, — мрачная ухмылка. — Эти ублюдки поклоняются то ли демону, то ли ещё какой бесовщине. Называют его «Великим». Если с этой проклятой штукой долго… не знаю, что они с ней делают! Общаются? Может, это вещь, и они её касаются? Короче, эта штука отравляет. Сначала крыша едет, потом бордовая чертовщина появляется. У некоторых всё тело в ней!

— Они все сумасшедшие, выходит? — переспросила она, догадываясь об ответе.

— Нет, — Рован сморщился так, будто ему очень хочется сплюнуть. — В том-то и дело, что нет! Некоторые ублюдки отказываются сходить с ума. Промывают с помощью «Великого» мозги обычным людям, если поймают. Слышал… Слышал, самые их главные могут нечеловеческие штуки. Я и тебя подозревал, что ты такая же. Из культистов. К нам парочка таких недавно и пришла — женщина и старик. Говорили… о всяком. Старик уже совсем ополоумел, а женщина мутила воду. Великий их, мол, может открыть путь обратно, если верить. Наш старейшина, Игорь, выгнал обоих. Мы-то, старожилы, знаем, что такое культисты, а новички вроде тебя ведутся на сладкие речи — и потом возвращаются с промытыми мозгами. Если возвращаются.

— Предположим, — тихой мелодией проникла она в головы Марты и Рована, меняя (незаметно изнутри) способ работы их сознаний, — к вам придёт человек, обладающий сверхъестественными способностями и предлагающий вам выход из этого места. Предположим, он покажет вам способности. Что скажете?

— Очередной выродок культистов! — вырвалось у Рована.

— Не верю, — отрезала Марта.

— А другие? Они того же мнения?

— Мы — не какие-нибудь бродяги! — скривился Рован.

— Да, — чёткий ответ от Марты.

— Хорошо, — Вефэа «повернула» их сознания обратно — ни её вопрос, создавший ситуацию в их головах, ни ответы не запомнились. — Спасибо за рассказ. Я могу передохнуть у вас и узнать насчёт еды и карты?

— В бродяги пойдёшь? — сощурился Рован. — Не пожалеешь? У нас остановилась парочка бродяг — могу познакомить.

— Не пожалею, — продемонстрировала им решительность.

— Припасы будут, карта — тоже, — Марта покачала головой. — Знаешь, я с первого взгляда поняла, что ты новенькая и пойдёшь в бродяги. Взгляд у тебя такой… странницы.

— Спасибо, — коснулась её разума с другой стороны, присматриваясь скорее к душе (сама не была уверена, что такое душа — нечто… эфемерное, но через разум можно было взглянуть и на неё). Вышел ли бы иномаг? Да. Определённо сильный. К счастью Марты, она не была «инициирована», если можно это так назвать. Её душа была целой, цельной, полновесной, не надломленной, дырявой, разделённой, как душа Вефэа. — У вас найдётся где переночевать?

— Конечно, дорогая, — мягко улыбнулась Марта. Мысленно Вефэа пожелала ей всегда оставаться обычным человеком, пусть даже это «всегда» для человека и короче. — Пойдём, я покажу.

Она заснула. И даже проспала часов пять как человек! Следующие три часа провела, проверяя сны окружающих людей. Ей повезло — попала в условную ночь. Здесь, в «картине», царил вечный день, и люди сами условились с сутками. Неторопливо копаясь в памяти и образах людей, используя их сон как медиатор, она вдруг подумала, что со стороны, если забыть про иномагию, похожа на какую-нибудь героиню приключенческого романа — учитель читал их ей, чтобы отвлечь от иномагии и хоть немного рассказать о жизни обычных людей.

И вправду ведь! Героиня нашла загадочную картину… зимой, чтобы обосновать, почему такая одежда. Дотронулась и упала в сиреневый парк, чудом (как она выяснила, «переходы» между мирками находят именно что случайно) выпала в бетонные коридоры, прошла по следам крови (к слову, большую часть пути их не было: та безумица поранилась уже внутри) до лифта, угадала с кнопкой и попала в компанию других выживших. Решила разобраться со всем этим, узнала о загадочных злых (так положено) культистах, объединила усилия других бродяг, нашла способ выдерживать «проклятие», победила главного злодея (им наверняка окажется кто-то из глав поселений, который создал культ и использовал проклятие, чтобы спрятать выход наружу и вечно править поселением внутри) и вывела всех в нормальный мир. Ах, точно, ещё надо найти своего возлюбленного здесь, не такого прозорливого и неугомонного, как главная героиня, зато верного и сильного: он спасёт героиню в самый последний момент, после чего будет их первый поцелуй!

Наверное, поселенцы «Зимы в горах» очень удивились бы, обсуди внимательно свои сны друг с другом: всем запал в память её громкий и искренний смех! Давно она так не смеялась над собственной фантазией! Но в каждой шутке была доля шутки: ситуация действительно выглядела… подстроенной. Впрочем, кому, как не ей, знать, какие чепуховые совпадения случаются порою безо всяких замыслов и планов! Можно было бы считать всё это «хитрым планом» одной особенной бабочки, но в это Вефэа не верила. Скорее уж та сущность, кто бабочку искала… но от её взгляда она спряталась, и вот здесь — не без удачи.

Так или иначе, она не собиралась играть по правилам людей. Пожить человеком — может быть. Но эта игра, это место создано отнюдь не человеком. Достаточно нечеловеком, чтобы сравниться с нею-прошлой. Врата-картины… Врата-картины могли быть созданы и человеком. В любом случае, место это предназначалось не для людей, и играть в нём по правилам людей — заведомо провально.

Она не будет героиней-приключенкой, это глупо, но и чудовищем — не хочет. Спасателем? Для начала разобраться бы, от чего спасать, но попробовать себя в этой роли звучало очень соблазнительно! Она — и спасительница! О, да все первые лопнут со смеху, пусть она, на самом деле, однажды их спасла. Так, как умела — быстрыми и эффективными убийствами.

Определившись с картой «закартинья» и реалиями местных, вышла из сна прямиком за дверь, накинув новый комбинезон, на сей раз ярко-белый, в тон снегу и в диссонанс коже, волосам. С удовольствием вдохнув ледяной воздух, проскользнула к лифту, так и не сказав слов прощания приютившим людям. Когда будет человеком, так поступать станет нельзя. Учитель говорил о… «вежливости», да? А пока — какая разница, что они подумают? Что к ним пришла очередная сумасшедшая, не тронув засова, выбралась из дома без одежды и замёрзла насмерть? Хотя Марта — Марта может догадаться, что дело здесь нечисто. Что она скажет: мол, на самом деле к ним пожаловала африканская колдунья, притворившаяся человеком? Несмешно.

Об обоих поселениях она знала достаточно, чтобы перестать интересоваться: ничего нового там не увидит. Разве что ещё одного потенциального иномага? Почему её это должно волновать? Немного волновало: похоже, где-то в глубине себя она сохранила крупицу сочувствия, которой хватало единственно что на собратьев по несчастью. Пока-ещё-не-иномаги её, впрочем, не трогали — так, вниманье привлекали. Как попасть на основную базу «культистов», она догадывалась, но прежде хотела побывать в каком-нибудь аванпосте. Это… «проклятие» вызывало подозрение. Почти что опасенья. Она когда-то сталкивалась с чем-то похожим. Память канула в Лету — только смутное узнавание и сохранилось.

Поэтому она нажала кнопку «вниз», а не «вверх». Поэтому — и ещё потому, что на этом, более длинном пути было… «неправильно». Некоторые «картины», как сказала бы Марта, или «этажи», как называли их опытные бродяги, были смертельными. Не потому, что там были какие-нибудь ловушки или лифт открывался на высоте во много миль. Нет, причина была буквально неизвестна: выходишь из лифта и умираешь. Или исчезаешь. Или проваливаешься сквозь пол. Или распадаешься на кусочки. Или горишь в невидимом огне. Вариантов — множество, каждый — специфичный для своей «картины», а причины — неизвестны. Такие «этажи» бродяги заучивали назубок, а то выйдешь случайно — поминай, как звали.

Похоже на иномагию? Более чем. Конечно, хотелось убедиться лично! Ну, не совсем. Вефэа не очень ценила собственную жизнь (теперь), но самоубийцей тоже не была. Сначала она позволила дверям лифта открыться (бродяги не давали и этого, бешено клацая на кнопку дальше). Огляделась.

Пустыня дыхнула на неё сухим жаром. Ничего необычного — пустыня и пустыня. Ей не нравились пустыни — гадость по сравнению с противными родными тропиками, влажными и опасными, но кормящими опытного человека, становящимися ему домом, тогда как пустыня — только убивает. Она достала из воображения старый тапочек учителя, засунутый туда, должно быть, в её годиков семнадцать (зачем она вообще это делала — практиковалась?), и бросила вперёд. Тапочек послушно упал в песок. Ничего.

Подавив порыв сунуть руку, порылась в «воображении» (создать в котором хранилище предметов было именно её идеей — и отношения учитель-ученик, с учётом её таланта и фантазии, быстро превратились во взаимные, и они называли друг друга иначе — сердце кольнуло от воспоминаний!) и удовлетворённо кивнула. Мышка спрыгнула с её руки. Она сфокусировала на ней всё внимание той, кого прозвали «грандмастером» сферы разума — той, кто одной сферой ограничилась лишь затем, чтоб бездна дольше не добралась.

Мышка пробежала пару футов, прежде чем замереть и замертво упасть. И — ничего. Ни капли инореальности! Она умерла от совершенно реальных причин. Причин, которые сокрыты в реальности за лифтом? Вефэа поднесла руки к невидимой границе, где закрывались двери. Представила границу в голове и сделала немного реальной для себя — так не перейдёшь случайно. Погладила, вчувстваваясь, ища любую разницу. Одинаково, одинаково, а вот здесь… да!

Задумчиво нажала кнопку. Через пару этажей — ещё один опасный. Мышкой проверять не стала — вновь создала границу и обследовала. Дождалась трёх «опасных» выходов, убеждаясь, что нашла ответ. Всё было просто и сложно вместе с тем: по ту сторону границы природные законы менялись так или иначе. Какие-то не позволяли жить живому, какие-то привычную материю превращали в нечто несусветное или в себе подобную, порой со зрелищными фейерверками. Занятно.

Она не иномаг реальностей, но разбиралась в этой сфере, пусть как теоретик (практику забвенье пожрало). Менять физические законы локально, без опоры на какой-нибудь механизм, принцип, без иномагии, без волшебства — это то, что подруга называла «высшей технологией». Технологии она не любила, тем более такие, что подменяют собою колдовство. И позвать-то некого — искать других первых (да и живы ли они в этом метавремени? согласятся ли помочь?) желанья не было совсем, прочим же — не доверяла. Всё самой, всё самой — прям как в старые добрые, будь они прокляты, (мета)времена!

Поймав себя на слабой улыбке и искре азарта, вышла из лифта в нужной «картине». Глубоко вдохнула влажный воздух. Ступила на пляж, оставляя на теле лишь белую тунику. С неожиданным удовольствием пошла по песку, позволяя морским волнам облизывать ступни. В густом молочно-белом тумане простой человек не видел бы дальше метра, ну а Вефэа «простёрла» своё присутствие несколько дальше, ощупывая окружение «аурой» — ближе всего это было к осязанию, превращённому в зрительное чувство.

Прогулочным шагом, периодически наклоняясь и разглядывая ракушки и морской мусор, она добралась до жилого домика на маленькой пристани. Прокралась к двери, «ощупала» аурой внутренности домика. Два человека. Мужчины. Один в наручниках, другой с пистолетом. Говорят. Она замерла на мгновение, решая. Скованный — иномаг, первый, встреченный здесь. С пистолетом — культист. Не читаем, но в своём уме — его присутствие будто бы переплелось с присутствием Существа, образуя своего рода гармонию. И она не могла прочесть мысли или как-то тонко повлиять на культиста — требовалось сначала «пробить» щит из чуждого присутствия, но эманации Существа настолько въелись в человеческие, что это его убьёт.

Обе находки: иномаг и культист — полностью оправдали её выбор. Узнай она о настолько эффективной защите разума в последний момент — обзавелась бы парочкой новых отверстий в теле, возможно и сквозных. А иномаг — иномаг совсем недавний, только-только заляпавшийся инореальностью — нуждался в её спасении. Вефэа потянулась к разумам обоих. Начала с культиста. Она не могла повлиять на него напрямую, но его мозг был всё ещё мозгом человека. Вместо иномагии разума она использовала иномагию отражения, добавив каплю времени. То же самое сделала и с пленником. Спустя несколько минут оба замерли, впав в подобие транса.

Деревянная дверь домика громко скрипнула. Никто не среагировал: ни культист, чьё тело под одеждой было точно в потёках тёмно-красной крови. Застывшая кровь Существа? Теперь эта субстанция вызывала подозрение. Что-то с ней было не так — когда субстанции было так много, она чувствовала смутное взаимодействие и с реальным, и с инореальным. Она коснулась лба культиста, убеждаясь, что защиту нельзя сломать и обойти. Оставив его в покое, повернулась к иномагу.

Определённо обычный человек, недавно иномагом ставший. Надпись на футболке — русская, если она снова не путает языки. Симпатичный. Вефэа поморщилась, прогоняя воспоминания, что она делала с такими симпатичными иномагами перед тем, как съесть. Лучше бы сексом занималась, право слово! А тогда её так забавляли их крики, она смаковала их отчаяние, купалась в страхе, а порой и злобе… Нет, нет, хватит. Что было — то прошло. Этот путь привёл её к глупому бою с учителем и ещё более глупому поражению.

Прикосновение ко лбу иномага было приятным — в отличие от культиста, её не передёрнуло. Вефэа потянула ткань его памяти и начала с того момента, когда он иномагом стал. Это всегда накладывает отпечаток — найти было легко, а в отсутствие сопротивления — легко и прочитать, вжиться, перепрожить его жизнь с его же точки зрения. Для иномагов разума границы «я» — не нечто незыблемое, а обычный рабочий материал.

…Она отпрянула вовремя. Почти сразу. Следом за её вторжением в его «я» едва не «полилось» присутствие Существа. Это уже откровенно раздражало! Она-прошлая и не заметила бы его, обошла бы, «рефазировала» бы себя так, чтобы не пересекаться, находиться в параллельной плоскости, но она-настоящая просто не знает, как! Помнит, что возможно, но не знает. Нет, нет, хватит жалеть об утерянном — стоит только вспомнить, чем за него заплачено, как всё желание вернуть без оглядки исчезает. А ещё она столь резким «уходом» разбудила иномага.

— Э, привет? — точно, русский. Давно она не говорила на этом языке. Частью воли аккуратно потянула его разум: полностью внешнее воздействие, приглушающее эмоции и улучшающее самоконтроль. Пришёл в себя — изволь быть полезен.

— Привет, — поморщилась от собственного акцента, резонирующего в его сознании. Всё это исправляется — нужно время и капля практики. — Чего он от тебя хотел? — ткнула пальцем на культиста.

— Узнать, как я сюда попал, — сначала ответил, а потом удивился: — Ты говоришь по-русски?

— Я говорю на любых языках. Особые способности, — она не собиралась скрывать ни свои, ни, что более важно, его особенности. Его память не откликалась на пробные посылы — об инореальности не знал. Вефэа коснулась наручников, повела пальцем, расплетая и сплетая вместе с тем. Наручники в воздух обратились. — Так-то лучше.

— Такие же, как у отца? — вырвалось у него. Вефэа поймала образ этого человека и ближайшие ассоциации.

— Он художник? — уточнила вслух, стимулируя развёрнутый ответ.

— Был, — он вздохнул, разминая руки. — За год до смерти он прекратил рисовать. Много пил, запирался постоянно в кабинете… был не в себе, бредил, не слушал меня. У него были такие же глаза, как у этого типа.

Вефэа обернулась. Приподняла веки. Действительно, глаза культиста были нездорово-красными. Что-то неправильное, но не «иное». Другое. Признак отравленья Существом?

— Обычно, — сказала она, — люди попадают в это место, коснувшись картины, на котором оно изображено. Своего рода телепорт. Но ты, — это она различала отчётливо, — попал сюда путями иномагов. Прошёл по тому же пути, что и твой отец, верно?

— Наверное, — качнул головой. — Этот… кто он вообще?

— Культист, — хмыкнула она. Коснулась куртки культиста, забирая её в воображение вместе с футболкой так, чтобы был виден узор из тёмно-красных линий. — Это один из признаков — такие наросты. Верят в некого «Великого». Что ты хотел спросить?

— Он не очнётся? — спасённый с интересом разглядывал узор, в его голове мелькнуло желание коснуться — и было подавлено осторожностью. Неплохо. Половина иномагов умирает из-за неосторожности. Этот войдёт в другую половину.

— Не очнётся, пока я не захочу. Как тебя зовут? — этого она не уловила. Догадывалась, почему.

— Я… — болезненная гримаса. — Я не помню. Я нашёл у отца записи с картиной леса с аистами. Я прикасался к ней, но ничего не случилось. Отец записал… ритуал. Это нормально?

— Записывать ритуал? Нет, — усмехнулась она. — Мы, иномаги, предпочитаем хранить такие вещи в своей голове. Не смотри на меня так. Ты выполнил ритуал, он сработал, ты скормил ему в жертву своё имя и прошёл сквозь отражения в этот «Аистов лес». Ритуалы — обычный способ работы с инореальностью у слабых иномагов… или когда нужен стабильный результат. Ты справился с первого раза. Большой талант, — отвернулась. — Такие, как ты, обычно гибнут первыми. Чем сильнее дар, тем проще «упасть». Сделать что-то слишком неправильное. Реальность, — резко повернулась и поймала его взгляд. Он отшатнулся, но не упал. Она увидела себя в его сознании: африканская ведьма с горящими глазами — страшная и вместе с тем прекрасная. Завораживающая. Лестно, — хрупка. Пока ты не станешь кем-то вроде меня, придётся сохранять видимость нормальности. Не заходить слишком далеко. Иномаги касаются изнанки мира. Нереального, инореального. Дыр в реальности. В большую дыру легко упасть. Обратно — не возвращаются. Или возвращается не тот, кто падал, — смешок. — Твой отец был хорош: тихо-мирно умер, не пустив на своё место что-нибудь «неправильное».

— Всё так серьёзно? — выдохнул он. Проникается. Хорошо. Она любит понимающих.

— Более чем. Здесь, например, на изнанке полным-полно эха присутствия некого Существа. Твой отец и этот культист впустили это эхо в себя.

— Он тоже иномаг? — кивнул спасённый на культиста.

— Нет, — нахмурилась. — Он сделал это другим способом. Не знаю, как — хотела выяснить. Это место необычно даже по меркам иномагов. Реальные, а не иллюзорные мирки, соединённые в одно. Твой отец рисовал пейзажи?

— Раньше. А потом… Пару лет назад он рисовал не на продажу. Просто рисовал и складывал. Потом, когда был не в себе, картины куда-то делись. А часть он сжёг.

— Куда-то делись, значит, — она провела рукой по шее культиста, борясь с желанием пустить ему кровь. Какова на вкус кровь, заражённая Существом ещё сильней? — Он выбросил их. Намеренно или нет, но они попали в разные линии реальности — не только в твою.

— Линии реальности?

— Параллельные миры, — она не любила объяснять. — Не совсем они, узнаешь потом. Они попали в другие линии реальности, и все, кто их касался, падали на обратную сторону картин. Назвали это место «закартиньем». Но они не правы. Это место было до твоего отца. Впервые он попал в него с помощью ритуала, как и ты.

— Откуда ты знаешь?

— Местами чувствую, местами предполагаю, — пожала плечами. — Мы, иномаги, часто полагаемся на интуицию. Она подводит неосторожных, — криво улыбнулась, — но другого инструмента нет. Значит, имени лишился? Небольшая плата. Удачливый. Отца как звали?

— Павел Антонович Шилов.

— Нет, не подходит, — она прикрыла глаза, вчувствоваясь. — Я тоже лишилась первого имени. Попала сюда через картину парка с сиренью. Зови меня Сирень, Сирень Вефэа, — посмаковала про себя новое имя. Сирень. Да. Ей нравится. Любила сирень с тех пор, как увидела впервые.

— Тогда я буду Аист? — отзеркалил он её улыбку. — Как будто в тайное общество вступаю. Новые имена, загадочная иномагия…

— Потом ещё проклянёшь, — равнодушно заметила она. — Нужно время, чтобы прийти в себя?

— Нет, — он помотал головой, будто не веря, что внутри всё ясно. Она «отпустила» его разум — этой стимуляции хватит надолго. — Как мне попасть назад?

— Как твой отец, — пожала плечами, обхватывая обеими руками голову культиста. Ударила волей. Шаг в сторону — культист валится наземь. — Пойдём в «Аистов лес».

— Что с ним? — забавно, его заботят жизни лю… нет. Нет, это правильно, что заботят. И её б должны.

— Убила разум, — ощутила вспышку негатива. — Не было другого выхода, — это называют «оправдываться», да? — Он бы сообщил о нас. Не знаю, что умеют такие, как он, но их разум защищён тем присутствием кого-то или чего-то, что впустил в себя. Я зову это Существом. Не могу обойти эту защиту. Только грубые воздействия на разум: ошеломить или убить.

— Ты уверена, что они — враги? — он нахмурился, но наполовину принял её аргументы.

— Не враги, — как же с новичками сложно! Поэтому-то у неё и не было учеников. Хм, может, стоит взять? Она адаптирует к инореальности, а ученик её — к реальности людей. Равноценный обмен, как и положено в алхимии. — Аномалии. Присутствие аномальных элементов разрушает линии реальностей. Этому миру культисты не грозят — не линия реальности, другая природа. Но твой отец вернулся. Культисты утверждают, что нашли выход. Среди иномагов есть те, кто защищает линии реальности, обычно родные, от аномалий.

— Как ты?

— Не я, — поспешила разочаровать. — Я просто не прохожу мимо. Я… свободная странница. Раньше искала силу, теперь — нет. Пойдём. Твоя линия нас ждёт.

Забавный мальчик. Решительный и в чём-то похожий, а в чём-то противоположный той ей, что осталась в прошлом. Аист. Он действительно чем-то напоминал аиста внешне: высокий, худой, длинная шея, гладкие волосы… что-то было в нём эдакое — или это её впечатлительность? Сама-то на куст сирени не похожа! Так, а если… символ? Ритуалы, символы — всё это используется в иномагии. Могла ли бы она изменить себя с помощью символа сирени? Она даже не знала, что символизирует сирень у людей. Но для неё… Новое начало, может быть?

Путь по пляжу прошёл в тишине. Он думал и не задавал глупых вопросов. Она не торопилась, давая ему осмыслить новую картину мира. Ей вот времени подумать не давали. Ей, собственно, ничего не давали, кроме того, что взяла сама — и учителя она нашла, а не он её отыскал. Что, если попробовать наоборот? Посмотреть, куда дойдёт столь талантливый мальчик, если дать ему всё? А разве она не догадывается? Ничего особенного не случится. Не с ним. Но, может, с ней? О, прибыли.

— Помнишь этот лифт?

— Нет. Меня… вели иначе. Плохо помню.

— Лифт — нормальный способ перемещаться между картинами-мирками. Есть аномальный — не знаю, как работает. Картины пересекаются, в случайных местах можно перейти из одной в другую. Путь из «Аистова леса» в «Туманное море» — тайна культистов.

— Кто построил лифт? — закономерно спросил Аист. Это тоже нравилось в нём Вефэа — любопытство. Несмотря на пережитое, он воспринимал окружение с любопытством и энтузиазмом… не в последнюю очередь потому, что считал, будто находится в твёрдых руках специалиста. В её руках. Знал бы он, какие мысли приходят ей в голову! И что она раньше делала с «забавными мальчиками»!

— Думаю, тот же, кто организовал это место. Мне тоже очень интересно, кто. И как, — нажала кнопку. — Нам вниз на тридцать этажей.

— Эта надпись… если это место искусственное… — вслух размышлял он.

— Разбираешься в технике? — этого она не знала. Не собиралась лезть в чьи-то мысли, пока вся ноосфера отравлена Существом.

— Плюс-минус, — но внутри уверен. Хорошо. — Нужна помощь?

— Может быть, — сама пока что не решила.

Аист не ответил, не настаивая. Сирень же просто жала себе да жала кнопку, пробуя рукой границу мирков (лифтовая система — определённо отдельный мирок), убеждаясь, что другие природные законы только у тех картин, которые бродяги обходят стороной.

— Это вообще нормально — создавать такие… мирки?

— И да, и нет, — и пояснила: — Действительно могущественные иномаги, вроде меня, легко создают и уничтожают линии реальностей. Не любые, некоторые более… стойкие или сложные в создании. Но мы не создаём с нуля. Есть… природные механизмы, которые используем. Линии реальности делятся сами по себе — мы перемещаемся во времени и переламываем ход событий в нужную сторону, разрушая прошлую линию и создавая новую. Или перенаправляем… энергию, — конечно, не энергию, но она не хотела загружать Аиста новыми словечками и концепциями. Ему пока рано, — и создаём новые ответвления. Или закрываем старые. Если постараться, то можно сделать автономные линии реальности, похожие на эти мирки, но они будут не совсем настоящими; не такими настоящими, как здесь. Линии реальности связаны с людьми внутри, не существуют отдельно. Эти мирки автономны и от людей, и от всего листа реальностей — нашей… вселенной.

Пауза: не столько собраться с мыслями, сколько подавить всколыхнувшиеся воспоминания.

— Есть другие способы. Боги делают свои божественные штучки. Древние фейри создают домены. Волшебники — обычные, не иномаги — тоже кое-что умеют. Но это место, скорей всего, создано инженерами. Есть парочка цивилизаций, которая умеет такие вещи вытворять за счёт технологий — думала, что они все сгинули или были поглощены. Или я ошибаюсь, — пожала плечами. — Я не всеведущая всё же, — пусть и считала себя некогда такой. — И, Аист.

— Да? — насколько естественно он откликается на новое имя! Интересно. Нет, Сирень, нет, ты не будешь потрошить его разум! Хватит! Напотрошилась на три жизни вперёд — и как закончила? Позорным пораженьем!

— Не распространяйся об этом среди наших. Кто-то знает, но странников меж реальностями — мало, а таких, как я, — не в каждой сотне линий есть. О некоторых вещах не следует разговаривать без веских причин. И спрашивать не стоит. Это касается не только практик, ритуалов. О линиях реальности знают многие, о том, что с ними можно делать, если опытен, силён — почти никто. И пусть так дальше остаётся. Понял?

— Понял, — ему не нравилось, но он понимал её резоны. Неверно понимал, но это и не важно. Важно, что запомнил и болтать не будет. — Как отличить то, что можно говорить, от того, чего нельзя?

— Теорию — ситуативно. Здравый смысл, — ухмыльнулась: у самой-то здравого смысла не было с рожденья! — Про практику — долго объяснять. Если сомневаешься — молчи. Если молчание ведёт к прорыву из-за грани — говори, но часть. Поймёшь. Пошли, приехали, покажешь, куда ты выпал в этом мире.

— Подожди, — она обернулась, наслаждаясь прохладной лаской мягкой травы.

— Я никуда не спешу, — наклонилась и сорвала парочку незнакомых цветов, вдохнула кисло-сладкий аромат. — Чудесный луг, не находишь?

— У тебя нет другой одежды? — вышел всё-таки из лифта, поглядывая на её голые ступни.

— У меня есть любая одежда, — рассмеялась она, «оказываясь» в белых сапожках, синих штанах и курточке, более подходящих для этого леса. — Что хотел-то?

— Зачем ты мне это всё рассказываешь?

— А, это, — никак не выходило (или не хотелось?) согнать улыбку с лица. Всё-таки европейская природа действует на неё неадекватно! Но ей нравится. А если нравится, то незачем менять. — У тебя есть потенциал, Аист. Будешь сам линиями реальностей жонглировать, если пожелаешь. И у тебя есть стержень, — рассмеялась снова — на этот раз тому, что он всё никак не мог определиться, как к ней относиться. — Должен же быть кто-то, кто остановит таких, как я, когда мы заиграемся? Одёрнет, чем не шутит Исказитель, ликвидирует? Уж лучше ты ликвидируешь меня, чем мои… старые друзья, — учитель, например.

— Я… понял, — он смотрел на неё, пританцовывающую меж цветов, как на немного сумасшедшую. — Ты можешь быть нормальной?

— А, это? — повторила и снова рассмеялась. — Чем сильнее иномаг, тем ненормальнее. На людях-то скрываем, как показываемся. Мне как-то всё равно, — нечеловеческим усилием воли стала чуточку серьёзней, продолжая плести себе венок. — Узнаёшь места?

— Нет, — качнул головой. — Этот лес одинаковый, но там была приметная полянка, похожая на эту.

— Хм, давай посмотрим, — уселась на воздух, вообразив, что он твёрдый, мотая ногами вперёд-назад, потянулась в пространство, простирая своё присутствие. — Присаживайся, мне нужно время.

Успела отметить, что он и впрямь рискнул разместиться на воздухе рядом, а затем окончательно унеслась во все стороны разом. Покрывая километры нереальным присутствием, нельзя полноценно эти километры воспринимать. Ей и не нужно было. Нужно было просто отличать полянки от неполянок. Создать своего рода «седьмое полянковое чувство». Спустя неведомое время в реальности, она зафиксировала полянки, сфокусировалась на них, переключаясь на нормальное зрение. Закрепив образы в памяти, вернулась в тело:

— Не заскучал? — после небольшой работы было уже не так весело, но венок на голове провоцировал на какие-нибудь глупости. Полетать, например, или превратить этот лес в инореальный целиком.

— Что ты делала? — а он, похоже, уловил толику произошедшего.

— Искала. Вот, гляди, эта? — бросила ему мыслеобраз.

— Предупреждать же нужно! — едва не свалился он на землю. — Все так умеют?

— Не-а, — легонько улыбнулась. — Или искусные, иль иномаги разума, как я. Ну так что?

— Не она, — он был уверен. Хорошо. Можно было попросту выдрать у него из головы образ полянки и сравнить с её набором, но это же скучно! Да и мальчику не помешает практика. Пусть привыкает!

— Эта? — бросила следующий.

— Снова не она.

…Подошла двадцать первая по счёту. Она к тому времени сплела ещё один венок и водрузила ему на голову, не забыв подправить, как и свой, чтобы цветочки не завяли никогда. Аист смирился и возражал лишь вслух. Она мысленно соединила две точки прямой и повела их к цели, сдержавшись и не крикнув «наперегонки!». Каких же титанических усилий это стоило! Весёлые берёзки, вездесущие цветы и аисты над головой будто созданы, чтоб между ними бегать и играться! Помнится, учитель побегушки устраивал ещё и с парочкой особо злобных инотварей, с которыми тогда справляться не умела, просвещая о пользе здорового тела для здорового духа, — были ж времена, пока учитель в некромаги не ушёл!

Полянка, собственно, ничем особенным не отличалась. Разве что ручей журчал поодаль, да и только. Птиц, кроме небесных аистов, в лесу не было. Ни примятостей на траве, ни каких других следов — ничего. Да, затеряться в этих «картинах» — как раз плюнуть с их восстановлением к первоначальному облику раз в сутки. Интересно, что почти все «опасные» уровни таким свойством не обладали — они с Аистом проехали парочку скелетов перед лифтом, которые никто не рисковал убрать. Она догадывалась, почему так, но одно дело — догадки, а другое — истина. Истину она любила. Любила изменять — и реальность заодно.

— Что дальше?

— М-м-м, — провела рукой по воздуху, нащупывая. — Не моя специальность — напрямую по отраженьям шастать. Давай-ка организуем переход, — потянулась, лепя разумом податливую ткань нереальности. Это было первое место, где она вообще ощутила инореальный феномен. Ну, не считая себя и бедолагу Аиста! — Переход! — рисуясь, проявила деревянную дверь («не-дверь», как стали говорить позже, — как по ней, «инодверь» звучало лучше) постепенно, сверху вниз. — Добро пожаловать. Не забудь закрыть за собой.

Внутри — узкий, низкий каменный ход. Если она шла свободно, то Аист, чертыхаясь, пригибался, то и дело стукаясь то плечами, то головой.

— А ты что хотел? — хмыкала она. — Переход — визуализация, он по сути своей маленький, это мне-ловкачке в самый раз, а тебе ещё учиться и учиться! Если пожелаешь.

— Могу не пожелать? Ай!

— Есть и такие среди нас, — она, конечно, их не понимала. — Выучатся технике безопасности и парочке способов ограничивать себя побольше да живут как обычные люди или маги.

— Не одобряешь? — он всерьёз подумывал об этом. Ничего, мальчик, отдохнёшь от аномального и от иномагии — не оторвёшься. Уж она-то видела. Не с таким любопытством, как у него, останавливаться, путь едва начав.

— Не понимаю, — призналась честно. — Иномагия — это, друг мой, Тайна. Тайна с заглавной буквы. Не сила, пусть и гналась я за нею одно время. Иномаги открыты неведомому, видят невозможное, ощущают на своей коже Ветер Перемен. Как можно отказаться от своей природы ради скучной нормальности? Пойми меня правильно, мне и самой интересно понять, чего такого в скучной или не очень нормальности, подумываю пожить чуток как обычный человек, но чтобы отказаться от инореального, сколь бы опасным оно ни было… Не понимаю.

Он промолчал, вновь задумавшись. Что же, у него будет всё время жизни на размышления. Видела она и стариков, решившихся иномагию развить. И некоторые ничего так были, на её пристрастный вкус. В конце концов, не так уж важен возраст тела, да и он меняется вполне легко. Ну, для неё легко — должно быть, многим это кажется подвигом нереальным. «Нереальным», хах!

Сирень спрыгнула на пол. Обернулась и помогла протиснуться Аисту. Прислушалась к резким флуктуациям вполне привычной ноосферы и озвучила:

— Тебя, кстати, Аистом зовут. По документам, памяти и всему такому. Ничего необычного в этом имени никто не заприметит. Теперь в твоём мире будут частенько называть людей в честь птиц и цветов. Как себя чувствуешь?

— Папин старый дом, — он огляделся. Обернулся — дверца перехода никуда не делась. — Она тут навсегда?

— Неиномаг её не видит. С той стороны — тоже, а откроем её лишь я да ты. Кто подумает разрезать — по ту сторону окажется стена, с той стороны — и вовсе ничего. Иновещи так работают: нормальный человек их не различает, и чем нереальность выше, чем лучше маскирует их создатель, тем и иномагу посложней найти. За исключеньем аномалий, — она оскалилась, намеренно демонстрируя ему нечеловечески острые зубы. Вздрогнул, но не отвернулся. Хорошо. Развеяла иллюзию. — Поэтому аномалии иномаги-хранители выискивают и уничтожают. Или прячут, если это проще. Ну, что завис? Показывай, где здесь мыться и чего поесть!

Целый особняк, в котором иномаг жил до конца своей жизни не мог быть обыкновенным… разве что на взгляд обывателя. Он и не был. Мелкие улучшения… ну как улучшения — скорее притирку места к чужой душе — она проигнорировала. Зарождающегося было духа места походя прихлопнула. Надо будет — проще своего создать. Никогда не понимала этой тяги к естественности: мол, если дать начальный толчок и лишь ускорять формирование, то получится дух сильнее. Вот ещё! Сильнее, а главное, удобнее — самой лепить вручную. Будет, что захочешь, а «естественно» — вырастет, как повезёт.

Проигнорировав вопросы о том, умеет ли она пользоваться современной сантехникой (почему-то её принимают за отсталую дикарку за нелюбовь к технике буквально через раз!), помылась не из нужды, а для удовольствия. Спустя полчаса они уже ели бутерброды с чаем в шикарной гостиной, мебель которой была более чем просто старинной — Сирень чувствовала долгую историю за ней. Да, этот Павел знал, как обустраиваться, ничего не скажешь.

— Тут даже минуты не прошло! — подал голос Аист, прикончив второй бутерброд подряд. Его живое, такое настоящее тело требовало пищи. Она — наслаждалась вкусом, насыщением.

— Там тоже не пройдёт, — пожала плечами. — Независимые временные линии, ну, в нашем случае, линия и чёрт знает что. Если представить время прямой, то прямые закартинья и твоей реальности перпендикулярны. Там, — она помахала рукой в сторону коридора, — всё как бы уже началось и завершилось сразу. Мы синхронизированы с одной точкой внутри, но это поправимо. А оттуда наша линия — тоже точка, в которой события перемешаны в одну кучу, одновременно все произошли.

— То есть, оттуда можно попасть в прошлое и спасти папу? — немедленно спросил он.

— Отсюда тоже можно, — пожала плечами. — Вернуться назад — не что-нибудь особенное. Я же рассказывала, линии реальности — штучка подвижная. У тебя бета — но не альфа же! Сдвинуть не так уж сложно. А зачем? Подумай об этом так: прыгнув за год-другой, когда заражение твоего отца ещё можно было обратить, мы сотрём всё, что произошло после. Год жизни миллиардов людей. Готов расплатиться за жизнь отца миллиардами лет чужих жизней?

— Нет, — выдохнул он, едва не разлив чай.

— Мне-то, в принципе, всё равно, а вот для тебя это что-нибудь да значит, — впилась в последний на столе бутерброд. — У всего есть своя цена, знаешь ли. Принцип равновесия. Бета — жёсткая линия, переписав её, ты тронешь всех, кого касались иномаги, взаимодействовавшие с твоей реальностью за эту пару лет. Потянешь за узор всего листа — чуток, но дёрнешь. Я в такое не лезу. Или меняю сразу всё, дёрнув за какую альфу, когда очень-очень нужно, или не трогаю вообще. Самое мелкое следствие такого переписывания: столкнёшься с собой-прошлым, занимающим надлежащее ему место. Представишься братом-близнецом, разлучённым в детстве?

— Да уж, — помотал он головой. — А ты? Если так сделать, то тебя тоже будет две… версии?

— Нет, — легонечко вздохнула. — Моя судьба — что-то вроде альфа-линии. Если прямо сейчас кто-нибудь перепишет эту линию, меня это не коснётся. Как и тебя, пока со мною связан. Бывало, впрочем, говаривала я с собою-прошлой… и собою-будущей одновременно. Странное ощущение, поверь. Таким тоже не занимаются без веской причины. Твоего отца похоронили где?

— Зачем тебе? — нахмурился он. В голове крутились какие-то местные байки о «некромантах».

— Будет как ориентир. Он невеликий иномаг, пусть искусный — это видно. Не помешает, значит. Загляну в прошлое, посмотрю, чем занимался, почему закончил так и что с картинами случилось.

— Так с каждым можно? — задал он правильный вопрос.

— Ну если будешь мной, то почти что с каждым, кто значительно слабей. А вот загляни сейчас ко мне кто — замечу и прикончу. Что? Не смотри так. Ценю конфиденциальность, а возиться со стиранием чужой памяти и распутываньем клубка будуще-прошлого — не моё. Ну что, наелся, оклемался, поведёшь?

— Может, завтра? — осторожно предложил он.

— Хоть послезавтра, — отмахнулась. — Только кровать мне выдели и кормить не забывай. Я, знаешь ли, особа с аппетитом.

— Что-то незаметно, — оценивающе скользнул взглядом по её фигурке. Ухмыльнулась:

— А не толстею потому, что ведьма. Иномагом станешь — научишься и не тому.

…Он повёл её к могиле уже вечером. Ехать на автобусе среди людей, многие из которых оглядывались на неё за кожу непривычного в этих краях цвета, было вдвойне забавным после прогулок по пустынному закартинью. Сирень специально не отводила взгляды, пытаясь определить, насколько ей приятно-неприятно. Поселишься среди людей — так будет каждый день. Было на удивление нормально: чем-то напоминает щекотку, когда тебя касаются десятки взглядов, а их обладатели — слабенькие смертные.

Кладбище. Иномагам реальностей, кроме особенно… продвинувшихся, это место не интересно. Иномаги нереальности вообще предпочитают самостоятельно к таким вещам не лезть. Они ни к чему не лезут, напоминая мышей, забившихся в свои норки… до тех пор, пока не припечёт — и тогда именно иномаг нереальности совершает нечто запредельное. Иномагам отражений, в общем, всё равно. Иномаги времени — этим кладбище полезно, практически открытая дорога к тому, что знали мёртвые, а через них — в другие реальности, и в прошлое, и к чёрту на рога. Ей же, иномагу разума, кладбище полезно скорее как точка фокуса, своего рода якорь, способ найти нужное в необъятье ноосферы.

В её восприятии каждый человек был воронкой кружащихся смыслов, узлом, стягивающим бесчисленные связи в мысленном пространстве — пространстве ненастоящем, нереальном, не существующим в полной мере… Иномагия — это и есть работа с несуществующим. С граничным, с лиминальным, с тем, что как бы отсутствует, но частично всё же — есть. Существование — это, в конце концов, вопрос относительный. Или ответ — как посмотреть. Простые люди разных линий реальностей никак не могут взаимодействовать, поэтому друг для друга не существуют. Иномаги, с другой стороны…

— Значит, я могу стать кем-то посередине? Посредником между существующим и несуществующим? — выслушав её тихие комментарии, спросил Аист.

— Посредник? — она улыбнулась про себя. У мальчика определённо есть талант. — Очень хорошее слово. Иномаги — посредники. А могила твоего отца будет посредником для меня. Для меня его — нет, не существует, а ты — посредник неточный, и к тому же — необученный иномаг. Эта?

— Ты… увидела? — только сейчас он заметил, что она не спрашивала дорогу, а вела сама.

— Связь между ним и тобой очень чёткая, — кивнула Сирень, приседая на корточки возле камня. Положила на него руки. Ответила на мысли Аиста: — Я отвела глаза, если тебя так заботит, как это выглядит со стороны.

Учитель называл то, куда она скользнула сознаньем-волей, «графом». Ей не нравились все эти математизмы. Сетка. Рыбацкая сеть, в которую поймались образы и смыслы, казалась более естественной. Она чувствовала запах мыслеморя и плеск мыслеволн, плавая в ноосфере. Ноосфера была для неё морем или небом. Чаще морем. Небо… у неё не очень-то с ним ладилось. Летать вон научилась много позже, чем плавать. А на земле её обычно не любили. В море же, чьи глубины символизировали бездну тоже, было спокойно. Тем более что погружаться так глубоко, как любила прежде, здесь не нужно. Так, ступни промочить, ракушки собрать — теперь не буквально, а метафорически. А в чём-то и буквально. Иномагия разума размывает границы между знаком и значением, значимым и значащим, прямым и переносным, буквой, духом и метафорой. Между живым и мёртвым — тоже, пусть и послабей.

Пребывать в двух мирах одновременно — занятие не то чтобы выматывающее (она привычная), но весьма сюрреалистичное. Миры не совпадают, накладываются друг на друга странным образом, и предметы реальности дробятся, разбиваются на десятки иллюзий, и каждая из них — на самом деле, реальность, просто — в чьей-то голове. Реальность — она всегда в чьей-то голове. Реальности самой по себе не существует. По крайней мере, для неё, для иномага разума, зашедшего так далеко. И этот факт — на самом деле, не факт, а ещё одна иллюзия.

Всё — иллюзия, и мириады иллюзий теснились в одной точке фрактальным калейдоскопом. Ей требовалась настойчивость, аккуратность и сосредоточенность, чтобы «находиться» в тех иллюзиях, которые нужны именно сейчас, и не терять иллюзию-себя, а то так и быть перестать можно! Была Сирень — не стало. Иллюзии — такие хрупкие вещицы!

— Он был странником — твой отец, — прошептала она, чувствуя себя не существом, рождённым в мире живых, а оживлённым, оразумленным каналом между двумя мирами — лишь двумя из бесчисленного множества, и стоит не удержаться и сдвинуться чуть-чуть… — Он пришёл в эту линию тридцать лет назад. Оказал несколько услуг волшебникам взамен на документы и историю.

— У нас есть волшебники? — не удержался Аист.

— Скрываются, как и мы, — протолкнула слова через канал. — Неважно. Твоя мать — обычный человек. Он встретил её и полюбил. Ответные чувства появились не сразу и не были так глубоки. Он любил её больше, чем она — его. Родился ты. Потом она заболела и умерла. Рак мозга.

— Да… — его боль, горькая и едкая, норовила утянуть в мир эмоций-чувств, но она отвергла этот порыв.

— Он искал способ. Он не рискнул отправиться в путешествие меж реальностями. Другие иномаги не могли помочь. Мы редко контактируем, а здесь мало иномагов, сильных — вовсе единицы. Волшебникам же нечем было заплатить. От отчаяния он хотел подчинить волшебника-целителя и заставить помогать, но ритуал сорвался. Он страдал от платы несколько дней.

— Я думал, что он… не мог же он заразиться? Рак не заразен! Он как будто бы стал как мама, а она уже нас с отцом не узнавала…

— Он смирился с её смертью снаружи, но не внутри. Занялся иномагией, чтобы отвлечься. Считал, что не смог её спасти. Считал, что не имеет права на жизнь. Создал рискованный ритуал. Ходил в другие реальности через свои картины, пока однажды не наткнулся на особенную реальность.

— Закартинье?

— Оно не было закартиньем. Он нашёл там инструмент… способ… смутно вижу, оно защищено. Он нашёл способ реализовывать картины. Случайная находка. Он рисовал картины в творческом порыве, вкладывая в них столько, что они становились дорогой в места, которые с их помощью создал. Но потом ему пришла в голову безумная идея.

— Нет… — Аист уже понял. Сирень видела образы картин, на которых была изображена одна и та же женщина — десятки образов.

— Он хотел вернуть её с помощью этого… инструмента. У него не получилось. Он убивал фальшивки. Его разум рассыпался на осколки с каждой смертью. В отчаяньи он выбросил всё нарисованное, все пути-картины, в междуреальность, откуда они попали в самые разные линии — эту тоже. Оставшиеся сжёг. Он закрылся в комнате с неиспользованными картинами жены и повесился. Про картину, через которую нашёл тот инструмент впервые, он забыл, как и о заметках с ритуалом. Печальная история, — если бы не «инструмент реализации», то она бы сказала, что обыденно-печальная.

Аист промолчал, но его чувства не молчали — боль отдавалась скрипом в её ушах.

— Помоги мне, — Сирень начала стягивать себя обратно, меняя ощущенье-состоянье с «канала» на «человека» — ну или то его подобие, которое изображала. — Я буду нормально ходить, говорить и отводить глаза. Доведи меня обратно в дом, — и рывком «сплющила» своё присутствие обратно в тело.

Мир вокруг закружился. Миры — не мир. Частью себя она всё ещё была там — в иномирьях, и бессчётные точки зрения хаотично накладывались друг на друга. Она не слышала его слов, с трудом различала протянутую руку. Держась за неё, принялась методично упорядочивать мироощущение. Мимо проходили люди (или они проходили мимо людей?). Менялись локации. Говорились слова. Всё это не имело значения: были только миры, которые требовалось частично отбросить, а частично оставить, заново формируя то, что люди называют «восприятием». Как будто восприятье — это что-нибудь простое!

Более-менее собрала себя по шаблону, когда уже заходили внутрь дома. Всё ещё ощущая своё тело слегка отрешённо, будто бы чужое, Сирень невольно сравнила себя-настоящую с собою-прошлой. Она-прошлая жила во всех этих мирах-измерениях одновременно! Её-прошлой разум был настолько… нечеловечен? развит? искажён? — что ориентация во «всём-сразу-вперемешку» была естественней, чем ей-настоящей ориентироваться в эмоциях чужих.

Она… понимала себя. Понимала себя-прошлую. Только что она была всемогущим мостом между мирами, а потом — бессильным, беспомощным куском мяса, который только и может, что семенить за Аистом-поводырём. Скормить парочку частичек человечности, стать немножечко другой — и цена уменьшится, а то и вовсе станет нулевой. Как раз тогда, когда от Сирени… не Сирени, нет, но она не помнит, как тогда звали! — как раз тогда, когда от её идентичности останется такой же круглый ноль.

На третьей чашке горячего чая, который заботливо подливал Аист, она пришла в себя настолько, что начала анализировать, а не просто ворошить былое:

— Есть «картины», которые не картины — уровни лифта, которые никогда не рисовал твой отец. Они опасны или смертельны для человека. Они были созданы до твоего отца. Это «закартинье» уже было велико, не меньше полусотни мирков. И «берёзовый лес» — некартина тоже, единственная неопасная для человека. Я думаю, культисты что-то знают об этом, поэтому так всполошились, когда ты туда попал.

— Искали выход? — предположил Аист.

— В воспоминаниях твоего отца нет ничего о том, что «метод» или «инструмент» переносим, — задумчиво произнесла она, за отсутствием настоящего бутерброда «извлекая» парочку из воображения. — Но присутствие Существа — о нём он не знал, ослеплённый собственным безумием.

— Ты думаешь, что они хотят распространить это… присутствие и свой культ наружу? Тогда мы должны их остановить!

— Я ничего никому не должна, — откусила бутерброд под возмущённым взглядом Аиста. Протянула ему второй. — Что, не хочешь? Вкусный, самый настоящий, правда, кое-кто был недоволен, когда я их забрала, но то было много-много лет назад!

— Я не об этом! — он всё-таки взял бутерброд с колбасой. Между прочим, одна из лучших колбас, какую встречала в мультиверсе!

— А то я не догадываюсь, — хмыкнула она. — Друг мой Аист, у тебя иллюзии обо мне как о какой-то доброй, да немножечко жестокой. Забавный образ, но с реальностью-нереальностью имеет мало общего. Я никогда не связывала себя паутиной долга. Я следую своим желаниям. Мне не нравится, когда аномалии крошат реальность, но я могу пройти мимо: линий реальности миллионы, постоянно рождаются и погибают, а я у себя одна. Мне нравятся иномаги, и я помогаю им в беде, но могу пройти мимо: иномагов в беде тысячи миллионов, я у себя — одна. У линий реальности есть свои иномаги-хранители, это их работа — защищать и не пущать. Есть хранители и у листа вообще, и если эти культисты вдруг окажутся той ещё заразой, найдётся, кому их уничтожить. И жертвы меня не волнуют вовсе. Я эгоистка, Аист. Могу прихлопнуть культистов, могу захотеть не рисковать.

Он не сразу нашёлся с ответом. Занятно, что её образ разрушился не полностью, а в его отношении к ней вдруг появилось… уважение? Уважение к её честности, ну надо же! К честности иномага разума, ха-ха. Впрочем, здесь он был прав, несмотря на свою наивность: она предпочитала лгать в бою, в работе, но не в разговорах с глазу на глаз. Не совсем те «обеты», что берут некоторые иномаги в обмен на толику силы, а просто — не любила. Она редко делала то, что ей не нравится.

— Тогда почему ты меня спасла и убила того культиста?

— Ты мне нравишься, — рассмеялась от его эмоций. — Не в этом смысле, Аист! Хотя… Ах, не смотри так на меня! Я иномаг разума, мне нравится твоя личность и твой талант. А тот культист… Я собиралась исследовать их культ, а значит, нельзя о себе уведомлять. Теперь они считают, что культиста убил ты. Как тебе — быть убийцей в глазах столь уважаемых личностей?

— Никак, — вздохнул он. — Слушай, так что ты будешь делать?

— Спать, — снова рассмеялась. — Нет, правда. Я посплю. Утром схожу и разберусь с этим «методом», может, и с культистами, если помешают, может, нет. Здесь, как ты говоришь, «даже минуты не пройдёт». Поищу тут парочку иномагов, познакомлю с тобой, чтобы было, кому обучать… или сама попробую? Знаешь, у меня ведь не было учеников. Хочешь быть первым у меня? — к счастью, он понял, что это шутка. В каждой шутке, впрочем… Смогла бы стать его учителем? Ох вряд ли!

— Сирень… — снова глубокий вздох. — Слушай, а если ты возьмёшь меня с собой?

— Подумывала, так-то. Мне бы пригодилась капелька техносмекалки. Помнишь те лифты? Как они появились в картинах, если не были изображены? Это связано с природой «закартинья». А у меня нет «масок» инженеров или учёных. Как-то не было нужды.

— Что такое маски? — тут же спросил он. Любопытный. А вот она никогда не была любопытной, скорее — жадной до знаний и до силы.

— Никогда не формулировала… Пусть будет «копия мировоззрения и навыков роли». То, что делает человека инженером, художником, учёным или воином. Натягиваешь такую поверх каркаса своей личности и думаешь как инженер, делаешь, что умел… эм, образец, — чуть не сказала «покойный». Не стоит шокировать его ещё больше. Маски она обычно срывала вместе с жизнею и кожей. Старенький, да действенный ритуальчик. Не поменяла на другой потому, что это было весело. — В принципе, возьму, а ты — готов? Сама я проскользну мимо их взглядов. С тобой мне скорей придётся убивать.

— Это «заражение» можно обратить? — и снова логичный вопрос. Нет, он определённо ей нравится!

— На ранних стадиях — не знаю. На средних-поздних — я бы не взялась, — скользнула в воспоминания, воскрешая в воображении, как выглядели культисты — один мёртвый, одна умирающая и один живой. — Слишком материально для меня. Эфемерная часть цепляется за реальный элемент. Едят они там куски Существа, что ли? — внутренняя людоедка оскалилась внутри. Нет, Существо она есть не будет! Хватит, наохотилась, попировала уже всякими… сущностями. — Если и удастся вывести этот «элемент», привести их разум в порядок — потрачу несколько лет на одного, — не факт, она назвала верхнюю цифру… заодно умолчав, что ей наскучит раньше! — Я слишком ценю своё время, чтобы этим заниматься. Убью, и точка.

— А если я предложу другое решение? — у него не было никаких идей. Так, смутная надежда.

— То я его рассмотрю со всей серьёзностью. Ну так что, идёшь?

— Да, — кивнул, а внутри — активно себя убеждает, что оно того стоит. Смесь любопытства, страха, решимости, опасений и надежды выглядит так аппетитно!

— Тогда разбудишь меня и пойдём. Где тут спать покажешь или я сама?

— Лучше покажу. С тебя станется спальню создать, как бутерброд.

— Верно мыслишь. Сколько-то спален позаимствовала тоже: нечего уютными такими делать!

Она проснулась раньше него, вдоволь нагулявшись по чужим снам. Милое всё-таки местечко — эта линия. Мало иномагов, мало аномалий, волшебники притихли тоже — спокойствие да благодать. Именно в таком она и хотела бы пожить. Ни внимания богов, ни катастроф, ни мультимировых империй — самая окраина листа, никому не интересная, ничем не перспективная… Одно к одному. А этот идиот Аист лезет убиваться!

Она — не защитник. Это волшебники могут своими «щитовыми» заклятьями обложиться со всех сторон и поплёвывать на попытки простых людей закидать их хоть камнями, хоть стрелами, хоть этими… ракетами на гиперзвуке. Она волшебства сторонилась — видела, что клубилось в самом основании «чудес». Нечто не лучше голодно-безразличной бездны, что в основаньи силы иномагов! Если с бездной Сирень знала, что поделать, то с «этим» — нет. Поэтому и волшебных игрушек, вообще-то, безопасных, про запас не собирала. Сбегать и подчинить парочку волшебников — идея плохая, начиная с того, что Аист же её пошлёт — пошлёт освобождать.

Покопавшись в воображаемой кладовке, Сирень с удивлением нашла одну штуковину, которая работала как новенькая — результат давней дружбы её-прошлой. Безумной дружбы с безумными поступками, но часть её весело скалится воспоминаниям в ответ. О, что они тогда творили! Созданья инореальной стороны, прежде охотники, жались по углам, когда осознали, кто тут охотник настоящий, а кто — жертва! Некоторых вырезали едва ль не полностью — уж больно вкусными были эти мнимые охотники!

Аиста она встретила с улыбкой. Он поёжился — почуял, что лучше бы не спрашивать, чему там улыбается зловеще эта ведьма. Не отвлекая от воспоминаний, умылся и плотно позавтракал. Спросил:

— Что с собой брать?

— Ничего? — усмехнулась. — Если я помру, то помрёшь и ты, а так — запасы всего и вся всегда со мной.

— И сколько у тебя там бутербродов? — предпочёл пропустить мимо ушёй намёк на опасность, дурень.

— Больше, чем представил, — в буквальном смысле ограбленные подчистую десятки линий реальности — этого хватит не на одну её жизнь. — Захвати тёплую одежду, воду на всякий случай — и пошли, — если подходить серьёзно, то ему стоило бы иметь при себе толстые костюмы против радиации, отравления и всего такого со сменными баллонами и гору снаряжения с оружием. И, конечно, выдвигаться не в одиночку, а с отрядом специально обученных воинов и шаманов… в смысле, учёных-консультантов и военных. Конечно, никого постороннего пускать в «закартинье» она не собиралась. Равно как и «подходить серьёзно». Если серьёзно подходить, то Аиста следовало бы памяти лишить как минимум!

К двери она добавила лестницу. Нереальную, но вполне надёжную для них двоих. С перилами. Зачем перила? Это у Аиста в голове пронеслось. А потому что может! Хмыкнула и остановилась.

— Мы идём?

— Идём, — вновь оценила риски про себя. Ладно, так и быть. Повернулась к нему: стоя на три ступеньки выше, как раз сравнялась ростом. Ну и зачем земля таких гигантов носит? — Надень, — протянула амулет… ну, она называла это амулетом. Он не был ни амулетом, ни волшебным артефактом. На вид — куча микросхем, запаянных в янтарь. Единственный способ управления — небольшая кнопка. Нить, насколько она чувствовала, тоже не была обычной. Что-то из «высоких нейротехнологий» или того вроде.

— Что это? — без колебаний принял. Доверяет, что приятно. Когда ей в последний раз доверяли? Ох давно! — Какой-то… прибор?

— Защита. Кнопку видишь? Случайно её не нажмёшь, только намеренно. Надевай нитью на голую кожу. Это генератор полей безразличия самого маленького размера, какой только сумела смастерить моя добрая подруга.

— Что это за поля безразличия? — а амулет надел. Хороший мальчик.

— Такая штука, которой безразличны всякие атаки, — пожала она плечами. — Технические нюансы — это к подруге, не моё. В общем, эта вещичка игнорирует боевой гамма-лазер и неплохо стоит под каскадным возбуждением нулевого поля.

— Что-что, прости? — у Аиста даже глаза расширились. Какой забавный! — Ты же говорила, что не в ладах с технологиями!

— Ну да, а моя подруга — дока в них. В общем, запомни две вещи. Во-первых, нажимать кнопку надо со всей силы, она тугая. Во-вторых, особенность полей безразличия в том, что они не могут закрывать тебя целиком. Ну и дышать тебе надо, правда? Позади тебя будет отверстие, напротив затылка где-то. Усилием воли ты можешь перемещать его куда пожелается, но лучше просто встань спиной к стене, лицом к опасности. Учти, генератор подвесит тебя в воздухе, двигаешься тоже усилием воли. Понятно? — прочитала ответ в его разуме — и «отпечатала» туда инструкцию. — Вот теперь — идём.

«Забавный, да, — думала Вефэа, проходя своеобразный тамбур между двумя реальностями. — Я тоже забавная. Когда в последний раз заботилась о ком-то, чтобы приятно было? Только об учителе немного. Как будто уже приняла его в ученики! Но чему я бы его учила? Как заглушать своё бесчувствие чужим наслаждением и болью? Чудеснейший учитель!»

Берёзовая роща встретила цветочным ароматом. Не сирень, но тоже хорошо. Она выдохнула и расслабила тело и сознание. Чего её так сильно «повело»? Обязательно проверит свой разум досконально. Прямой вред от забвения столь многого отсутствует — она-прошлая постаралась; но косвенный? Она-прошлая тоже не идеальный идеал, от ошибок никто не застрахован. Разберёт себя по винтикам. Найдёт только «зеркало» достойное — какого-нибудь иномага разума посильней, чтоб не сразу выгорел, а помучился, поработал отражателем. А до тех пор, как говаривали одни роботы (достаточно разумные, чтобы попасть под её иллюзии): «контролируйте эмоции». Хорошо, когда есть, что контролировать! Не зря последовала за бабочкой — вся эта история возвращает её к жизни.

— За мной, — бросила ему; не очень торопясь, но и не медля, направилась в случайном (на его взгляд) направленьи. Голову задирала вверх, потому что аисты! Десятки аистов то и дело проносились в ярком небосводе! Когда-то давно она мечтала летать, как птица, а как научилась, поняла, что не так уж это интересно…

— Куда мы идём? — спустя несколько минут не выдержал он. — Лифт же был в другую сторону? — запомнил ведь.

— В точку соприкосновения мирков. Сама бы я её долго искала, но твой отец был иномагом отражений, и ты им тоже станешь.

— Какие ещё иномаги бывают и в чём разница? — поспешил спросить он, чтобы отвести тему от отца. Он ведь любил его. А вот она к своим родителям ничего не чувствует. Не мстила за них, нет, она — выживала и с жертвами игралась. Убила бы родителей, не убей их соплеменники? А вот об этом не хочет думать уже она.

— Традиционных сфер пять: сфера отражений, или же зеркал; времени, иногда называют сферой связей; разума, она же — мыслей, сознания и всего такого; реальностей, самая странная, на мой взгляд; нереальности, она — фундаментальнейшая и жутчайшая одновременно. Обычно иномаг специализируется на одной, редко двух сферах. Некоторые не специализируются вовсе. Несколько самых первых иномагов вовсе за пределами классификаций. Бывают и такие, кто создаёт себе «личную» сферу — ученица моей подруги, например, со своей «сферой плетения», соединяющей алхимию и сферу отражений. Не думай (да-да, я вижу твои мысли, сфера разума — моя сфера), что сфера отражений какая-нибудь «банальная» и «слабая». И не думай о том, что сильнее иль слабее против других иномагов. Иномаги не сражаются друг с другом почти что никогда. Во-первых, нас слишком мало, во-вторых, наши сражения ведут к новым аномалиям, и встречаются такие, что живые мёртвым позавидуют! В-третьих… ты поймёшь. Поймёшь, когда станешь чуточку поглубже.

С удивлением отметила, что не хотела, чтобы он понимал. Чтобы он познал на себе, какова плата за становленье иномагом. И что эту плату, в той или иной мере, разделяют они все. Цена совсем разная, но сущность у неё одна — потеря настоящести. Они все собратья по несчастью, и конфликт с другим таким собратом… Нет, всякое бывает. Она-прошлая — та ещё безумица, к примеру. В целом же иномаги, будучи больше одиночками, всё-таки друг другу ближе, чем обычным людям, пусть даже и волшебникам. Только иномаг мог понять иномага в полной мере. Инореальное накладывало на них общую печать. Человеческие конфликты и споры ничего не значили перед голодным взглядом бездны.

«А ведь эти культисты гораздо нормальнее, чем мы с Аистом, — подумалось Сирени. — Порчу можно вывести из их тел, искаженья — излечить. А нас? Иномагия — не лечится. Есть несколько способов, и Сила, как Забвение, — один из них. Но кто добирается до Силы, не сойдя с ума? Кто дотягивается до лучей Великого Солнца или уговорит единственного на весь лист, а то и Мировое Древо доктора душ — о помощи? Культистов вылечить всего-то дорого да нудно…»

Переход не выглядел никак. Просто место. Человеческие чувства молчали. Иные чувства шептали об искривлении-соединеньи ноосфер, но маленьком, локальном, статичном, не оставляющем за собой разводов, волн на тихой глади мыслеокеана. Заметить такое издали — ею-прошлой надо быть. Или, вон, Аистом: хмурится, что-то ощущает — что-то инореальное, касающееся его сознания так тонко, что издали — не уловить.

— Что дальше? Как… эм, перейти?

— Иди за мной след в след, — ответила Сирень, в свою очередь, копируя движения его умершего отца.

Ускорив восприятие, она уловила, как третий шаг «растянулся» между двумя мирками, как смазались, накладываясь друг на друга, два пространства. Четвёртый шаг — извлекает чёрный зонт. Вручает его Аисту — он слишком человек, промокнет до нитки, заболеет — как потом лечить? Заглядывать к волшебникам за зельями не хочется, а всем этим «таблеткам» она не очень верит. Не самой же осваивать алхимию человека? О, дай внутренней людоедке свободу, чего она только не освоит… по уши в кровище! И почему она не использовала маску какого-нибудь нормального целителя? Её-то алхимия — она не от простуды, кашля или боли!

— Не такого я ждал, — признался Аист, сжимая зонт и осматриваясь. Он и сам не знал, чего ждал, но не сумрачного соснового леса, полного шелеста дождя. — А сама? — жестом указал на зонтик.

— Я не мокну, — наклонилась и провела рукой по земле. — Чуть мокрая, видишь? Позаимствовала недопромокаемость у здешней земли. Иномагия отражений, между прочим. Так же сумеешь, как обучишься.

— Ты меня научишь? — прямо спросил он.

Со странно-неожиданным трудом встретила она его взгляд. Она — его — обучит? Нет или да? Почему поставила «нет» первым? Бездна раздери, и чего за мелочи цепляется?

— Почему ты хочешь, чтобы твоим учителем была именно я? У меня никогда не было учеников, Аист. Я одиночка, странница без дома.

— Ты опытна и очень сильна, — хах, мастер конспирации Сирень Вефэа! Не то чтобы она когда-то училась маскировать свою силу или эмоции, кроме как охотясь. — Я тебя знаю, Сирень, других иномагов — нет. Я им не доверяю.

— Мне, значит, доверяешь, — качнула головой. — Я не та, кем кажусь. Скажу честно, мне приходила в голову мысль найти себе ученика. Но у тебя не моя сфера. Зеркала — не разум. Я, конечно, владею кое-чем из отражений, — на самом деле, слишком многим для простого иномага; с другой стороны, его талант — талант неординарный, дать ему искать свой путь самостоятельно, сейчас, когда иномагов не единицы на весь лист — кощунство. — Тебе этого будет мало.

— А если найти репетиторов?

— Это решение, — она, мягко говоря, недоумевала. — Зачем? Почему бы не найти хорошего учителя?

— Я хочу учиться у тебя, — ну какой упрямец!

Она скользнула в его разум, не погружаясь слишком глубоко (почему-то это казалось важным). Здесь было и недоверие к другим иномагам, не прямое, а тесно связанное с отцом, отголоски каких-то долгих, мучительных размышлений, желание стать сильнее (вдруг осознал своё место в огромном и опасном мире!) и понимание, что именно она в этом ограничивать не будет… Но больше всего поразило, что она стала кем-то вроде опоры для Аиста. Одиночка, как она, он давно растерял друзей, уехавших покорять столицу, — а затем было сумасшествие отца, его самоубийство, ритуал.

На ритуал Аиста толкнуло желание отвлечься, и в сумеречном состоянии он даже надеялся, что тот не просто сработает, а утянет его куда-нибудь в другой мир. Так и получилось. Тут ему стало лучше: Аист был из тех людей, которые мобилизуются, столкнувшись с угрозой, а наедине с бедой скисают вплоть до «клинической депрессии». Это был его способ выжить, «психологическая защита», как говаривают учёные-разумники, и она невольно заняла место… якоря? Только симпатия да солидарность не давали прямо вот сейчас стереть память и засунуть обратно в его линию! Она — и якорь. Учителю рассказать — смеяться будет долго!

— Я подумаю, — наконец, ответила ему. — Есть причины, по которым не брала учеников, — например, была сумасшедшей ведьмой, пожирающей сердца героев и чудовищ ради толики их силы. Сильно ль изменилась? Хах! — Пойдём. Будь осторожен — источник присутствия Существа близок, моя чувствительность снижена, а культисты прекрасно знают этот путь. Говори, если заметишь что-то странное.

Мирок был на удивление приятным. Сирень откровенно наслаждалась дождём и лесом. Она вообще любила леса — не джунгли, а леса. Северная Америка, Европа, Северная Азия… Не сказать, чтобы ей было неприятно ступать по жарким тропикам, похожим на родные. Нет. Она просто испытывала безразличие — всепоглощающее, как поля безразличия. Собственно, эта ассоциация и подсказала подруге название её изобретенью. Тихое безразличие поглощало её эмоции, внутренний жар, оставляя только спокойное желание закончить дело, ради которого сунулась в джунгли.

Она могла это изменить. Иномаг разума, она могла переписать себя едва ль не полностью. Она не стала. Как и сейчас не стала стирать столь… раздражающую людоедскую часть себя. Частично это шло от того, что всё это — она, её «я», частицы которого и так улетучиваются в бездну медленно, неотвратимо. Частично — потому, что глубинное упрямство смешанное с бесконечным эгоизмом заставляло лишь принимать — не отвергать. Почему это она должна быть «неправильной», «мешающей» или «плохой» хоть в чём-то? Нет уж! Не согласна!

Как-то гадко было думать о том, чтобы вырезать «вредные» куски себя. Пусть они действительно вредные, пусть! Но разве картину можно написать одним цветом? Разве для музыкальной игры не требуется перемежать звук с тишиной? Разве буквы пишутся не на белой странице? Без белизны страницы, без тишины, без многоцветности — не будет ни красоты, ни идентичности. Так считала и её подруга, так считает она сама: каждое мгновение памяти, каждая частица её-прошлой бесконечно ценны, и без зла не может быть добра, без вреда — пользы, без ошибок — опыта.

А потом она вспоминала, какую Силу себе отыскала (Забвенье! Лета! Ластик!), снова и снова вздрагивая всем естеством от того, насколько же сошла с ума от могущества и близости к бездне — настолько сошла, что отринула основание себя, пыталась стереть основание их всех — всего листа, а может быть, не одного, а целой ветви? Древа? Сразу Леса? Вот поэтому иномаг её одарённости должен жёстко контролировать себя. Вот поэтому она хотела пожить с обычными людьми: попробовать заново выстроить гармонию с самой собой, вдали от инореальности соблазнов.

Но здесь шрамы её разума не тревожило ничто. Здесь шёл холодный дождь — не жаркий тропический ливень. Здесь царил холодный полумрак, и их с Аистом шаги таяли в таинственной лесной пуще. Пусть она и была чужой этим местам, но они побуждали в ней совсем уж детские желания поблуждать меж деревьями в поисках источника этой тайны, этого ощущения светлой загадки — не чего-то угрожающего, а интригующего, щекочущего любопытство. Сознательным усилием удерживала она бдительность, удерживала часть себя ускоренной, чтобы успевать анализировать сменяющиеся кадры из глаз-камер, как те роботы. Кто сказал, что с робота нельзя посмертно «маску» снять? Разве что убивать придётся по-другому!

Убивать — придётся. Она и её враги заметили друг друга одновременно. Только они нажали на спуск. Она потратила долю секунды не на уклонение, а на вбивание в Аиста команды: жать на безднову кнопку и спиной к дереву, немедля! Как итог — привычно подавленные вспышки боли. Вырвалась чуть за пределы тела, отброшенного поломанной куклой. Протянуть ниточки к конечностям — почти рефлекс. Она — не совсем человек. Её плоть — якорь-воплощение души, бездной покалеченной. Послушная игрушка.

Послушная игрушка встала, шатаясь, пока настраивала прямой контроль всего и вся в мёртвом уже теле. Аист что-то крикнул. Культисты выстрелили снова — не пулями, красными лучами из прилизанных на вид винтовок. Половина целилась в шар плотной жёлтой дымки. Поля безразличия проигнорировали не сразу гаснущие, точно шрамы на теле реальности, лучи. Другая половина — в неё.

Ломаные движения помогли: попал лишь один выстрел. Беззвучно пережёг кисть, упавшую на сырую землю. Сирень ухмыльнулась: ей нравилось, что вся схватка, за исключением крика Аиста, шла в полнейшей тишине. Вытащила из воображения запасную кисть, заменила органы — теперь, когда мышление ускорилось, у неё было на это время. Запустила сердце и «скользнула» вперёд, в восприятии культистов — попросту исчезнув.

Она не могла влиять на их разум. Но могла на свой. Привычный нож, привычная маска — не воина, не совсем. Убийцы-метаморфа, в совершенстве овладевшего своим телом. Сумасшедшего (не по сравненью с нею-прошлой!), неглупого, добровольно отдавшего свою жизнь, когда узнал, зачем ей-прошлой это нужно. Его маску людоедка обожала, а уж вкус его сердца…

Скольжение. Взмах ножом. Капли крови ловит языком. Скольжение. Выстрелы разрывают тело первой жертвы. Снова скольжение. Вертят стволами. Парочка поливает лучами Аиста — удачи, глупенькие, эта штука как-то удержала гравитонный всплеск, размазавший звезду по солнечной системе.

Взмах. Кровь. Приглушённый крик. Скольжение. Взмах. Скольжение. Взмах. И ещё три раза так. Остановилась подле Аиста, сказала мысленно (мысль проведя сквозь щель в полях): «Всё кончилось, выключай». В этом она была уверена: не убила всех мгновенно только потому, что проверяла после каждого скольжения, не появится ли кто ещё. Никого. Это весь отряд.

— Ты… — а он стойкий малый. Сирень выкинула грязную одежду, пройдя сквозь неё (трюк иномагов нереальности — сквозь материю пройти) и собственную кровь, надела чёрный тренировочный костюм, подняла зонт и сунула в дрожащую руку Аиста.

— Я, я, — внимательно осмотрела его, но лезть в сознание не стала. Незачем привыкать к искусственному спокойствию, тем более что мальчик удержал себя в руках. С трудом, но удержал. — Думаешь, почему тебя брать мне не хотелось? Вот, погляди, — он отвернулся. — Некрасиво, а? Между прочим, опасные у них игрушки, — подняла винтовку с ближайшего трупа. — Что скажешь? — протянула Аисту.

— Никогда такой не видел, — его психика привычно переключилась на что-то конструктивное, чтобы побыстрей забыть о бойне, как и ожидалось. — Это из другой линии реальности? Из будущего?

— Не-а, — она схватила ещё одну винтовку и выстрелила вверх. Наземь упала срезанная ветка. — Эта штука стреляет тем же, что заразило их и твоего отца, но в другой форме. И, знаешь, я ошибалась. Я думала, что это присутствие Существа, но это не оно, — пока говорила, прошлась по округе, собирая винтовки в воображение. Заодно подхватила самый целый труп и сгрузила подле Аиста.

— А что? — он снова отвернулся, разглядывая винтовку.

— Не знаю. Присутствие тут тоже есть, — раздела мертвеца. — Посмотри сюда. Смотри, смотри, не девица ж красная ты, Аист! — рубанула ножом, свободно рассекающим человеческую кость. Лезвие остановилось. Она сделала круговой разрез и стянула кожу с мясом, чуть помогая алхимией, чтобы кровь не лилась ручьём. — Что это такое? — чёрный металл на месте костей и чёрные же сухожилия. Подвигала металлическими пальцами, наблюдая за работой механизма.

— Терминатор, ты? — у него разве что глаза на лоб не полезли, а весь шок от боя отошёл на задний план — она этому поспособствовала каплю. — Он же умер от кровопотери, но где кровь?

— Я убрала кровь. Перерезала горло, — кивнула на рану, которую культист в последние секунды жизни зажимал руками, бросив бесполезную винтовку. — Кровосистема у него нормальная, сердце есть. Хочешь, покажу?

— Все иномаги такие ненормальные? — после паузы спросил он. Надо же, а она думала — от мата не удержится. Стойкий. Да, определённо из него выйдет хороший ученик.

— Чем сильней, тем ненормальней, — кивнула она. — Видишь? — ткнула пальцем на прожилки красного, покрывающие металл (или сплав, или что это такое — не расплетать же эту штуку полноценным алхимическим анализом?). — Такие же, — перевела взгляд на наросты и линии красного на груди культиста. — Ну-ка дай, — выхватила у него винтовку и провела по ней рукой. — Внутри такая же багровость, только чище, — отправила винтовку в воображение. — Я-то, может, ненормальная, но нормальнее штуковин, которые эти глупцы тут отыскали. Пойдём. Мы близко.

С каждым шагом смеркалось. Это место не было картиной — на них освещение было равномерным. Темнота, в конце концов, окутала всё вокруг, и Сирень за руку вела Аиста, держащего зонтик над ними двоими. Никаких фонарей — без обсуждений было понятно, что это их выдаст. Вдалеке показались источники света. Аист невольно напрягался, усиливалась его хватка на её руке.

— Ничего нельзя сделать? — наконец, не выдержал он.

— Я не всемогуща, — вздохнула Сирень. — Мне не хочется… показывать тебе эти смерти. Я бы не отказалась оставить их в живых. Но что дальше? Мы уже об этом говорили. И я тебя защищаю. Будь я одна, прокралась б мимо. Будь у меня абсолютная защита, мы бы проигнорировали их, насквозь бы прошли. Но я не одна, твоя защита не абсолютна, а заражение делает их стойкими к иномагии разума. Путь обратно по-прежнему открыт.

— Нет, — нечто смутное мелькнуло в его сознанье. Предчувствие? — Я должен быть там. Мой отец умер из-за этого.

— Есть парочка идей, — ему сразу не понравился её тон. Ещё бы. — Могу попробовать их оглушать или обезоруживать, но это — риск для меня. Я не неуязвима. Попадут в голову — умру. Обычные пули я бы ещё выдержала…

— Делай с ними что хочешь, — он расслабил ладонь. — Я…

— «Я разрешаю»? — улыбнулась; улыбку — не увидел в темноте. — Ах, Аист, будь на моём месте какой-нибудь иномаг-исследователь, он бы сохранил им жизни. Исследователи, учёные — они изобретательны, когда прижмёт, а получить такой интересный материал для изучения… Я делаю всё быстро. Мне интересен источник, а не последствия. Видела, знаешь ли, что всякие другие штуки, на эту похожие принципиально, делают с людьми, — и иногда делала сама. Но об этом вслух лучше не говорить. Она будет беречь его иллюзию, что говорит не с… не с ней? Давненько ей не хотелось выглядеть лучше, чем является, в чужих глазах!

Всё ещё держась за руки, обогнули густой и высокий кустарник (естественно, невидимый для Аиста — Сирень воспринимала его своей «аурой»). Остановились. Тёмно-красные наросты не светились — они были видны. Их воспринимали глаза, но они не освещали всё остальное. Или всё остальное… не могло быть освещено? Наросты вычерчивали прямоугольный силуэт с прямоугольным же — проходом? — в центре. Именно в этот проход, прямиком во мрак, вёл их путь.

— Врата ада, — прошептал Аист.

— Как говаривала моя подруга, у создателей этого места есть стиль, — хмыкнула она, тем самым разрушив давящий эффект, который оказали эти… врата.

Превратила ауру в щуп, протиснулась им вперёд. Никого, безопасно. Они приблизились, пока она, наконец, не поняла, из чего сделаны врата. Из пустоты. Из той самой пустоты, сквозь которую проезжал лифт между картинами. Не удержалась и прикоснулась, ожидаемо ничего не ощутив — сверхгладкое, что угодно соскользнёт. К счастью, пол был сделан из чего-то другого — просто чёрного, и они не поскользнулись, ступив внутрь.

Красно-чёрный коридор: Аист сжал её ладонь сильней. Вдалеке — сиянье, на этот раз — равнодушно-голубое. Спустя десяток метров они вышли в небольшой блекло-белый зал, слабо освещённый большой надписью на… нет, подле стены. Какая-то технология заставляла светиться сам воздух:

«Complex Theta, stage 4, iteration 413

Protection status: LOW

Magic protection: OFF (existence not confirmed)

Element protection: ON (type: isolation)

Code protection: OFF (existence not confirmed)

Memetic protection: OFF (existence not confirmed)

Antimemetic protection: OFF (existence not confirmed)

Space protection: ON (type: isolation)

Time protection: ON (charge 83%)

Metatime protection: ON (charge 70%)

Otherreal protection: OFF (existence not confirmed)

Probabilistic protection: OFF (charge 0%)»

Затем небольшой пропуск и продолжение светом ярче:

«Complex status: conserved

Inner core: ONLINE (conserved, limited access)

Source core: ONLINE (conserved, partially isolated)

Necroite storage core: ONLINE (isolated, WARNING: isolation is partially broken)

Realite storage core: ONLINE (isolated, WARNING: isolation is partially broken)

Power core: ONLINE (isolated)

Realizer core: ONLINE (free access)

Polygon core: ONLINE (free access)

Engineering core: ONLINE (limited access)

Outer core: ONLINE (free access)

Protector core: ONLINE (limited access)

Other complexes: ONLINE (partially, conserved, isolated)

Anchor system: ONLINE (ultimate mode)

Power system: ONLINE (53% available)

Control system: OFFLINE (manual mode)

Life support system: ONLINE (81% available)

Emergency control: ONLINE (2 critical errors, 3073 errors)

Welcome to Theta, visitors! Stay adequate & be insight»

И две надписи над двумя металлическими дверьми: «Entrance: Inner core» и «Entrance: Outer core». Она обернулась, и он следом, чтобы увидеть надпись для мирков: «Entrance: Polygon core». Последнее, что было в этом помещении (не считая вездесущих красных потёков) — это знакомый лифт, вот только надпись — красная и чуть другая:

«control system offline

error code: 93

automatically locked»

— Понятно, что ничего не понятно, — тихо сказал Аист: его слова здесь, где не было дождя, гасящего звуки, резанули уши. Но никто не откликнулся на них: стояла совершенная, жуткая (по его мнению) тишь. Ему было не по себе, ей, надо признаться, тоже. Её интуиция иномага первой величины была местами переразвита и сейчас разве что в реальности не кричала, что они связались с частицей чего-то огромного, воистину великого, коснулись некой тайны, которую разгадать — не суждено. — Ты что-нибудь понимаешь?

— Это ты мой консультант по технологиям, — и всё-таки продолжила: — Этот комплекс Тета — он был очень хорошо защищён. С понятием обычной магии ты уже знаком. Элементы, или стихии — это то, чем управляют… или чем являются божества и некоторые люди, элементисты. Что за «код» — не знаю, а меметическая защита… — качнула головой. — Немагическое, неинореальное воздействие: слова или звуки, которые искажают восприятие или сводят с ума просто потому, что разум так устроен. Я слышала, среди людей есть некие «хакеры», которые так же действуют на технику, как мемы на разум. Самые устойчивые меметические системы — это те самые религии и традиции, но здесь… Я думаю, здесь речь идёт о смертельных мемах: образах, восприняв которые, разум умирает потому, что они ударяют в уязвимое место, будто вирус или нож. Мы с подругой сталкивались с ними. Это было невесело, мой друг. Антимемы — это вещь наоборот, что-то, что нельзя воспринять просто потому, что так устроен разум, а не органы чувств. С их помощью, наверное, скрывали комплекс. Я действительно не чую никакой инореальной защиты, а вот метавременная… Я не иномаг времени, отсюда не услышу, но она работает, раз это место уцелело. Что думаешь?

Молчание: он осмыслял, вновь и вновь перечитывал надпись.

— Я думаю, что система контроля находится во внутреннем ядре или инженерном. Нам туда.

Она согласно хмыкнула. Дверь, впрочем, перед ними не открылась. Никакой ручки предусмотрено не было, зато «Entrance: Inner core» сменилось на «limited access mode: access denied».

— Ну, остаётся единственная дверь, — Аист пытался выглядеть уверенным, но получалось не очень. Конечно, позабыл, что она читает его эмоции и мысли, как открытую книгу.

— Погоди, — дотронулась до металла. Соединила его со своей душой, расплетая и сплетая вместе с тем. Тонкий слой металла осыпался лепестками сирени и красными осколками. Под ними — твёрдая пустота. — Интересно.

— Что это? — Аист потянулся было рукой, но остановился. — Можно?

— Если хочешь. Чувствуешь?

— Ничего. Просто очень-очень гладкое, — лёгкое удивление: на фоне всего остального это была мелочь.

— Пустота. Как коридор и ворота. И то место, что между картинками-мирками — не просто неосвещённое, там ничего нет. Ни материи, ни пространства, ни времени, ни законов природы. Сталкивалась с таким. Убрать не в состоянии — слабовата для такого. Создатели Теты перестраховались.

— То есть, это… — он обернулся к коридору на выход.

— Одно и то же, — кивнула ему.

— Но оно же имеет форму! Значит…

— Не значит, — из неё тот ещё объяснитель философии. И тот ещё философ. — Просто дыра в реальности такой формы, и всё. Нет, я не знаю, почему она чёрная, а не зеркальная, я не метафизик. Да, эту пустоту можно разрушить, нет, я не могу сейчас. Требуются… экзотические компоненты, — собственное безумие и память — это ведь тоже «экзотические компоненты»? А сердца чудовищ? — Да, я читаю твои мысли, нет, не могу прекратить, потому что я их слышу. Научишься закрываться — перестану. Уши закрывать — не собираюсь. Есть идеи, зачем всё это? — неопределённо махнула рукой.

— Мало данных, — отозвался он после паузы. — Если те… некартины — это полигон, то они что-то испытывали здесь. Эти материалы, которые в хранилищах… эм, «реалит» и «некроит»? Или что-то, сделанное с их помощью?

— Вот за этим я тебя и взяла, — довольно улыбнулась. — Я не умею сводить технические надписи в единую картинку. Готов идти дальше?

— Да! — решительный какой. — Голова кругом, но давай уж разберёмся до конца. Начали — закончим.

— Хм, — прислушалась к его внутреннему состоянию. — Хорошо.

Дверь во «внешнее ядро», что бы это ни значило, беззвучно открылась. В напряжённой тишине прошли ещё один чёрно-красный коридор, который закончился комнаткой со светящейся посредине надписью: «airlock 23». Она нахмурилась, не входя, бросила:

— Что это такое?

— Мой английский из вери гуд… — зеркально нахмурился и он. — Шлюз, я думаю? Такие штуки, чтобы выравнивать атмосферное давление, ну или в воду из подлодки выходить. Или в космос…

— Уловила. Здесь ходили люди, значит, неопасно.

Створки позади закрылись. Она почувствовала колебание воздуха всей кожей. Затем надпись резко изменилась: «шлюз 23».

— Зафиксированы новые пользователи. Язык был автоматически определён как русский. Подтвердите, — вскинула голову: в центре потолка шлюза — небольшое звуковое устройство… как их там… динамик, если заглянуть в голову Аисту. Интересно, как эти механизмы определили язык? Слушали их разговоры или улавливают колебанья ноосферы вокруг Аиста? Вокруг неё ничего не колеблется — себя скрывать привыкла.

— Подтверждаю, — ей было всё равно, а вот Аисту — удобнее.

— Все вспомогательные материалы будут субъективно отображены на русском языке, — безличное уведомление. Для неё — не совсем. Перед глазами встали образы создателей голоса — смутные, выветрившиеся от времени и действия этой… красноты. — Добро пожаловать в комплекс Тета: будьте проницательными и сохраняйте адекватность. Хорошего дня, — с этими словами открылась дверь на выход.

Воздух. С первого вдоха она чихнула — что-то было в воздухе, неуловимое, раздражающее нос. Что-то неправильное. Не «иное», но «неправильное». Что-то, чему природа не должна позволить возникать. Аномалия, которую должно уничтожить. Тьма, которую следует развеять. Нечто, противное естеству реальности. С чем заигрывали эти… учёные? До чего дотянулись? Всё это она вбила коротким мыслеимпульсом Аисту, не тратя время на объяснения. А следом — приказ отойти к двери и включить генератор.

Он успел. Два выстрела, между которыми она проскользнула, позволив маске убийцы считать движения культистов, без толку сгинули в жёлтом тумане. Оттолкнулась от стенки узкого коридора, проскальзывая между следующей парой лучей. И ещё раз так же. Дёрнула винтовку, ломая пальцы. Прожгла грудь одному, затем другому. Привычно (для маски убийцы) перехватила оружие, приноравливаясь.

— Жди здесь, я зачищу холл, — «холл» — это то, что она успела ухватить из сознаний культистов. Открытое помещение? Опасно. Как компенсировать?

Сосредоточилась, уйдя в себя на десять секунд, и закуталась в иллюзию невидимости. Не отвод глаз или что-нибудь подобное — на культистов не подействует, — а настоящую иллюзию. Действовать прямо на реальность с помощью иномагии — или тяжело, или муторно, или чревато огромнейшей ценой. В её случае — тяжело. Представить, вообразить, некоторой частью себя перейти в «мир», в котором сама реальность есть сознание, чтобы немного, самую капельку это сознанье исказить, обмануть, заставить поверить, что её здесь нет… и потом вернуться обратно в трезвом уме и здравой памяти. Трюк, банальный для неё-прошлой — на пределе возможностей её-Сирени. Долго такая маскировка не продержится.

Восстанавливая дыхание и успокаивая сердце, едва не выпрыгнувшее из груди, она зашла и осмотрела холл. Холл, как и положено холлу, светлый и просторный, разве что — как и всё здесь — попорчен красными потёками. На таком просторе становится заметна едва различимая дымка в воздухе. Отрава — вот она какая. А эти засадные культисты отравлены гораздо надёжнее: сквозь одежду, между прочим, слишком продвинутую — заимствованную из местных запасов, что ли? — там и тут прорываются красные наросты. У многих вся голова в таких наростах. Но оружие держат ровно, бдительны, уродцы!

Она спешит занять удобную позицию за белой колонной. Целится. Целится в другом направлении. Выстрел раз — трое культистов, выстроившихся в линию, падают синхронно. Выстрел два — минус двое. Оставшиеся пятеро стреляют — не в неё, её не видно, а в район колонны. Пригибается, ползком огибает колонну, дважды пробитую насквозь, встаёт, когда выстрелы затихают, сетует, что в воображении разве что гранаты. Нескольких типов, да только любой из них заденет и её.

Невидимость спадает. Она стреляет в тот же миг, используя все ресурсы тела, едва ли не вручную контролируя и ускоряя мышцы. Три выстрела — три трупа. Оставшиеся двое целятся молниеносно. Она подпрыгивает, на короткую секунду перебираясь в «мир», где гравитация отсутствует. Убивает одного. Возвращается в «мир», где притяжение на месте, — ответный луч срезает волосы с макушки. Последний выстрел — последний труп.

Пару минут она просто стоит на месте, опёршись на винтовку. Со лба градом катится пот, щипля глаза. Чувствует себя выжатой тряпкой, но собирается с силами и простирает ауру дальше. Из холла расходится несколько коридоров. Пустота и тишина. Дымка — не только физическая, ноосфера замутнена разъедающим туманом, но совсем недавние следы — целы. Культисты пришли из того вон коридора, и коридор тот — пуст. Хорошо.

С усилием «отпустила» себя, ослабила нити, позволила дыханию замедлиться, не контролируя его прямо. Проковыляла в коридор к Аисту, бросила:

— Выключай щит.

— Всё нормально? — обеспокоенно спросил. За неё — и беспокоятся! Приятно, надо же.

— Старая я уже для таких перестрелок, — подошла к нему поближе, опёрлась на стенку. — Включай обратно, прикрой меня собой. Постою, отдохну.

— Ты не выглядишь старой, — он уже наловчился со щитом — развёл его покрывалом, перекрывая коридор.

— Не знаю, сколько мне лет, — и сама удивилась: действительно ж не знает! — Это вам, синхронным с линией, легко. Сиди себе да считай; сколько в линии прошло — столько тебе и годиков. Я как-то пробовала часы брать, специальные, со встроенным якорем — и те сломались.

— Внешне тебе лет двадцать. И что такое якорь?

— Двадцать, говоришь? Вот что значит правильный уход, — усмехнулась. Ну да, ванны из крови ещё живых жертв, немножечко варварской алхимии, толика зловещих ритуалов… Интересно, что бы подруга сказала, если бы Сирень назвала это «уходом за кожей»? Долго ль бы смеялась? — Якорь — это наше всё. Здесь, в нормальной реальности… хах, это я и сказанула! Реальность здешняя ненормальна, но она реальность, понимаешь? Вещи вокруг настоящие, потрогать можно, взять с собой, пострелять вот. А в нереальностях, инореальностях, инонереальностях — там изменчивость и эфемерность, и часто туда путешествуют духом, а не телом. Чтобы не потеряться, не поменяться, найти путь обратно, используют якоря. Какие-то сохраняют связь тела с духом, какие-то оберегают дух, какие-то хранят и тело. Добрая половина работы иномага — это не жуткие ритуалы, какие ты себе вообразил, а привязывание себя к якорям, долгое и нудное. И размышления, — постучала пальцем по голове, — какой якорь для дела подходит. Уже потом все эти ритуалы, игры с нереальным и непознаваемым — когда есть якорь, а лучше множество да понадёжней. Первый якорь у тебя всегда с собой — твоё тело. Но то якорь для обычной реальности, а мы, иномаги, заглядываем в места, неописуемые людям.

— Астрал, например?

— Всякая фантазия где-нибудь случилась, — пожала плечами. — Фантазии твоих… — осеклась: не то слово, он такой же, как она, а не как простецы какие. — Фантазии людей — тоже.

— Что, и драконы? — он необычный. Какой другой человек будет с таким интересом спрашивать о каких-то там драконах, когда они находятся в куда как более таинственной ситуации?

— Будет возможность — прокачу.

— Ловлю на слове!

— Это мелочь, — выпрямилась. Тело у неё не совсем обычное — где-то изменённое алхимией, в чём-то менее реальное, а поэтому восстановилась за минуты там, где обычный человек отлёживался бы с часок-другой. — Я отдохнула. Сними щит, — как только препятствие исчезло, потянулась вперёд «аурой». — Чисто. Посмотрим, что это за супервоины такие.

— Супервоины? Ох ты ж! — да, залитый кровью холл выглядит неприглядно. В этот раз Аист удержал себя в руках и даже подавил приступ рвоты.

— Они самые, — присела у ближайшего трупа. — Скелет у них нечеловеческий, реакция — тоже, а мозг — вполне людской. — Обхватила голову культиста. — Испорченный изрядно, но людской. Или кто-то улучшил их тела, или пересадил их мозг в новые.

— Это же невозможно!

— Как драконы и параллельные миры? — на это ему нечего было ответить. — Сама я мозг бы не пересадила, но знаю многих, кто бы смог. Технологией такое делается тоже, — принюхалась и сморщилась. — Кровь у них тоже порченая, фу.

— Не буду спрашивать, как ты определила это на запах, — о, всё, ему становится нехорошо. Сирень убрала тела вместе с кровью.

— Нам туда, — коридор, удаляющийся в сторону от вновь белоснежного, да в дырках после перестрелки, холла. — Держи, — бросила ему винтовку. — Прицеливаешься, жмёшь — стреляет. Предохранитель тут, — показала на своём оружии. — Перезаряжать не надо. Стволом в пол неси! Станет горячей — кидай в сторону врагов.

— Чувствую себя героем говёной фантастики, — признался Аист. Внутри, впрочем, стал спокойней — это главное. Ей ещё слетевшего с катушек иномага не хватало! Нет, катушки она вправит, но будущее он так себе сломает на раз-два. Из «слетевших» иномагов редко получается что-нибудь путное.

— Из нас герои… — вспомнила собственные рассуждения. Больше похоже на детские поделки, где герои побеждают злодеев быстро и решительно. Только герои детских поделок не устают, не сомневаются, и уж точно ими не становятся такие, как она.

— Нет в тебе романтики, — винтовку держит аккуратно, молодец.

— Я практик — не романтик, — проходят мимо дверей в кабинеты. Должности вроде «командир группы A» или «старший инженер по снаряжению» ни о чём не говорят. — Хотя… — невесело улыбнулась своим мыслям. — Аиста в небе я выбирала чаще, чем синицу в кулаке, — рассмеялась.

— Если Аист — это я, то синица…

— Кто знает? Тш-ш-ш, — понизила тон. — Мы рядом. Они там.

«Там» было большой дверью с надписью «склад D». Она проникла внутрь одним только зрением, отделив его от глаз. Склад был действительно велик — сколько особняков, как у отца Аиста, поместится? Двадцать-тридцать? Красная дымка гораздо заметнее, чем в холле. Высокий потолок, куча железных ящиков… как их там — контейнеров. Возле входа, впрочем, было относительно свободно. Культистов — пятнадцать человек, тринадцать — сидят, подстелив коврики под скрещённые ноги, и молятся. Перед каждым — кусочек красной дряни. Эти выглядят не такими поражёнными… порчей, как убитые ей прежде. Двое с винтовками стерегут вход — ничем не отличаются от тех, что были в холле.

— Что будем делать? — спросил Аист, когда она расписала положение дел. А винтовка добавила ему смелости! Надо ли говорить, что смелости — излишней.

— Ты — ничего. Зайди в любой кабинет, включи щит и жди меня. Засеки время, — удобно, что у него наручные часы. — Если через пятнадцать минут я не появлюсь, иди к выходу. Спрячься в кусты у врат. Жди ещё полчаса. Меня не будет — ищи путь назад. Следуй своей интуиции и выберешься наружу. И на «полигон» больше не лезь, дальше — сам разберёшься.

— Ты же сказала, там всего два стрелка?

— Есть кто-то другой, — нахмурилась, пытаясь пробиться сквозь красную дымку в ноосфере. Зрение и слух? — Кто-то ещё. Кто-то, кто послал отряд зачистки в лес. Тот, кто устроил засаду в холле. Я не могу уловить его образ. Он жив и ждёт меня.

— Ты сама идёшь в засаду?

— Он мнит себя самым большим хищником в этом лесу. Но я не хищник — я охотница, — одёрнула часть себя, которая уже мечтала о новом сердце. Не волей — вспомнила запах отравленной крови, и желание сменилось отвращеньем. — Звери используют свои когти, — кивнула на винтовку, — силу своих тел и инстинктов. Я сражалась с ними по их правилам. Сила на силу, скорость на скорость, скрытность на засаду. Или же, — она оскалилась, — он считает себя охотником. Тогда всё будет интересней. Ступай, Аист, спрячься и подожди. Поверь, нелегко меня убить. Кое-что напоследок, — зрение, слух и больше ничего. Она уверена. Короткие секунды — затуманились не только его глаза, но и всё вокруг. Сделано! — Страховка, — умолчала, чья. Развернулась, не ожидая его реакции.

— Ни пуха ни пера, — шепнул Аист в спину.

— К чёрту, — выудила в его мыслях правильный ответ.

Конечно, она не собиралась «входить» так же, как в холл. В этот раз против неё явных — два противника. Остальные тринадцать — почти что люди. Сирень потянулась к ним сквозь дымку и лишила сознания, использовав уязвимость искренней молитвы без ответа. Оставшиеся двое — здесь она поступила иначе. Действовать на них самих было слишком сложно, но вырвать всего две винтовки в воображенье с расстоянья — уже проще. Затем она вошла.

Культисты переглянулись… и не напали. Они услышали приказ, как она и рассчитывала. Её враг не был глуп. Просто заблуждался.

— Скажи им вынести тела, — бросила в воздух, так и не уловив, где именно он прячется. Да где угодно в хаосе контейнеров! — Если победишь, твои слуги останутся живы. Если проиграешь, я их излечу.

Культисты молча выполнили её предложение — оттащили остальных в коридор, нисколечки не запыхавшись. Изменённые тела. Да, она сталкивалась с таким… ассистировала подруге — в том числе. Её тело тоже было искажено — не в сторону силы, нет. Устойчивость к иномагии, выносливость и адаптивность. В физической силе она-прошлая ни капли не нуждалась. О, как же многое она хотела бы прожить иначе! Но если бы перепрожила — была ли это бы Сирень? Она-прошлая не сомневалась: убить её-настоящую, чтобы переписать судьбу казалось единственно правильным решением. Безумица!

Пока она думала, культисты закончили, после чего закрыли дверь изнутри и встали подле, точно стража. Посмотрела бы она, как они её не выпустят… ого! Те бродяги слышали о «красной магии», а вживую не видали. Культисты простёрли вперёд руки с большими камнями красноты. Повинуясь их воле, отчётливо переплетённой с чем-то ещё (чем-то, ускользающим от «иного» взора), камни «растаяли» дымкой, которая сформировала округ двери щит. Она чувствовала напряжение культистов — эту защиту они продержат хорошо если несколько минут. По меркам маски убийцы, несколько минут — то вечность. Что ж, если эта штука сколько-нибудь прочная, то она ошибалась: ничего забавного, рабочий план.

Резко развернулась на движение.

— А ты подготовился! — губы сами собой расплылись в улыбке-полуоскале.

— Великий вооружил меня для этой битвы, ведьма, — хладнокровно-глухо звучал голос человека изнутри машины. — Настал день, когда наша вера подвергается подлинному испытанию.

С экзоскелетами она встречалась раньше. С такими, как этот, настолько… брутальными — встречается впервые. Металлические пластины двигаются с тихим шелестом, каждый шаг гиганта в полтора человеческих роста — столь же тихий. Она не разбирается в технологиях, но здесь и дурак бы понял, что эта штука игнорирует или манипулирует гравитацией с инерцией. Цвет — чёрный. Оружие — две наплечные турели и два огромных кулака. Человек внутри есть, но она почти его не чует. Не потому, что он «испорчен» краснотой — нет, его скрывает машина. Полный иммунитет к воздействиям на разум. Машина — у машины собственный якорь, а то и не один: в бою иномагией его не переборешь, надо садиться, вчувствоваться, разбирать… Следующий вопрос: насколько машина быстрая? Насколько эти механизмы отлажены для битвы?

— Кто такой Великий? — спросила напрямую. Она не чуяла, но догадывалась. Он ответит.

— С другими ты не пыталась говорить, ведьма, — его намерения просачивались сквозь слова. Настроен поговорить, прежде чем её прикончить. Хорошо.

— Меня не интересует, что скажут твои марионетки… или марионетки Великого?

— Мы — не марионетки! — отрезал он. — Ты говоришь с пророком, ведьма! Я, пророк Михаил, добровольно посвятил себя служению Великому. Какой бы ведьмой ты ни была — я объясню. Ты будешь знать, от чьих рук и по чьей воле умираешь!

— Пока что ты выглядишь безумцем, наглотавшимся красного дыма и покопавшимся в складе техники комплекса Тета, — пожала плечами. — Что ещё мне нужно знать?

— Ты видишь часть целого и, подобно другим глупцам, считаешь её истиной, — глухой смешок. — Эти люди, которые работали здесь, — они не понимали тоже. Они стали невольными орудиями Великого, завещав комплекс Тета нам — тем, кто понесёт свет веры дальше. Ты же видишь, чувствуешь, ведьма? В воздухе, в лёгких, в крови — это его тень, его присутствие, это божество, силу которого нельзя подчинить — только использовать, когда оно не способно защититься, когда умирает! Здесь изучали, как использовать силу божества!

— Значит, вы поклоняетесь умирающему богу? — предположила Сирень.

— Нет, нет! — рассмеялся Михаил. — Ты, как и то орудие, Павел Шилов…

— Откуда ты про него знаешь? — прервала очередную пафосную реплику.

— Шилов — орудие в руках Великого, — всё-таки ответил, но она уверена: ещё чуть-чуть, и он не выдержит. Слова доносили каплю его эмоций, и среди этого хаоса доминировало нетерпение. Ему не терпелось раздавить её, как жалкую букашку! — Я был глупцом, случайно забредшим сюда бродягой, пока не нашёл его дневник, пока не докопался до тайн этого места и не понял, что все они не имеют значения! Важно, что оно открывает, а эта сила, — он повёл плечами машины, — лишь орудие, вручённое Великим! Шилов думал, что нет ничего выше силы создателя миров! Он не видел дальше своего носа. Местные учёные никогда не смогли бы поймать бога, пока он был живым! Бог бы обратил их в ничто одним присутствием! Путь к моей вере начался с этой мысли: что же убило бога?

— Значит, Великий — это убийца богов? — уточнила Сирень. Звучало… не очень хорошо. Было ли оно правдой или бредом этого «пророка»?

— Великий — это завершитель всех циклов, это убийца всего сущего, сквозь смерть и распад освобождающий нас от плена разума и тел, — о, как почтительно! Как же сильно фанатик уважает своего… сверхбога? — Я научил других принимать в себя частицы Великого, а наследство местных учёных помогло нам стать сильнее, чтобы выдерживать эти частицы. Но потом пришла ты, ведьма. Ты повелеваешь иной силой, и эта сила… Эта сила нам пригодится!

— И как ты собираешься обратить меня в свою веру? — он сделал шаг назад, и отнюдь не от страха. Михаил готовился её убивать, пользуясь преимуществом размера своей машины и дистанции.

— Техника Теты заменяет кости и нервы, — бросил он. — Восстановить твоё тело и извлечь из него секреты — мелочи для неё, — и начал движение.

Очень-очень-очень быстрый. Такой же, как она. С той разницей, что её выстрелы оставляли лишь подпалины на его броне, а его скорострельные турели одним попаданьем сделали бы из неё четыре маленьких обугленных Сирени! Турели целились независимо от Михаила — автоматика. Она только и успевала уклоняться от его кулаков и их лучей. Пришло время ускоряться!

Это действительно сложная иномагия — не столько тяжкая, сколько требовательная к пониманию природы инореальности и тонкости влиянья. Она-прошлая голой… «неправильностью» проломила бы действительность, превратила бы её в подобие нереальности, изменчивую, податливую воле. Она-настоящая сделала так в одном-единственном аспекте — сопротивлении движениям. Очень похоже на то, что делала в «отстойнике», но на сей раз — в настоящем мире.

Воздух, наличие или отсутствие опоры, сила мускулов — всё это уменьшило значение. Несильно. И этого «несильно» хватило, чтобы перехватить инициативу. Оттолкнувшись от пола, а затем и пустоты, она оказалась на машине. Попробовала на турелях парочку особенных ножей. Режет, но как долго! Тогда она просто вбила лезвия в дула пушек. После следующего выстрела левую наглухо заклинило, а правая и вовсе взорвалась!

Уклонилась от осколков. Уклонилась от руки, грозящей схватить и раздавить. Вбила ещё парочку кинжалов в места стыка брони. Без толку. Выстрелила из винтовки в другой стык. Бесполезно. Вынуждена была спрыгнуть, увернулась от ноги, бросила в торс машине плазменную гранату и побежала. Едва успела — парочку ближайших контейнеров смяло взрывом, а волна жара едва не заставила вспыхнуть, точно спичка. Развернулась.

Контейнеры разлетелись в стороны — один едва-едва разминулся с ней. Машина встала перед ней, опалённая, без нескольких пластин, буквально разбрызганных по округе. От турелей не осталось и следа. Сирень мысленно прикинула: парочка гранат, и она поджарит и пилота, какая бы волшебная защита от перегрева ни стояла там. Или броню насквозь проплавит. Рискованно, но кто она без риска?

— Хах, мне нравится! — воскликнул Михаил. Как переговорное устройство уцелело? Бездновы технологии! — Мне нравятся твои способности, твой энтузиазм, «иномаг»! Твой труп и живой Аист — прекрасный размен на тех, кто ушёл по заветам Великого Разрушителя! — «великий разрушитель»… как безвкусно! — Что, удивлена? Я следил за вами с самого входа в Тету! Доспех, дарованный мне Великим, был создан для защиты комплекса, я могу видеть его глазами и слышать его ушами. Думаешь, тебе меня одолеть своими пукалками? Смотри, неверующая, созерцай!

Расплавленная броня заменилась новой. На плечах «доспеха» выросли новые турели. Как же она ненавидит технологии!

— И что это было? — разговорчивый культист вряд ли промолчит.

— Силе, создающей миры, ничего не стоит воссоздать один жалкий доспех верного воина Разрушителя! — возгласил тот. — Ну что, ведьма? — обе турели нацелились на неё. — Предлагаю постоять на месте. Это будет небольно. Великому не нужна боль — ему нужны лишь смерти! А ты выдохнешься, ведьма, я видел, ты устаёшь, как и все люди.

Потянулась к янтарному амулету под одеждой.

— Так стреляй, — вжала кнопку.

Выстрелы увязли в жёлтом тумане. Определённо, оставить Аисту иллюзию, а генератор взять себе — было замечательной идеей. Отпустила заодно «продавливание» реальности. Незачем — её ускорит левитация от генератора. Изнутри поля безразличия были вполне прозрачны для человеческого зрения: она наблюдала, как Михаил поливает, поливает и поливает её огнём.

— Не надоело? — бросила ему.

— Я предположу, — прыжок вперёд и удар двумя кулаками сразу, безвредно соскользнувший со щита. Поля безразличия безразлично растворили верхний слой брони, а та немедленно восстановилась, — твой щит универсален.

— Вполне, — пожала Сирень плечами. — Что будешь делать?

— Ждать, — простой ответ. — В твоих лёгких — дыхание Великого. Несколько суток, и ты умрёшь… или станешь одной из нас.

— Что мешает мне уйти? — полетела к выходу, удерживая дыру в полях ровно под собой.

Её щит столкнулся со щитом культистов. Проигнорировал его. Затем проигнорировал тело культиста номер один и тело культиста номер два. Аисту она не говорила, но убивать полями безразличия — обыденная процедура. Столкнулась щитом с дверями и… не вышла в коридор. За тонким слоем металла — чёрная пустота, которая умела игнорировать получше каких-то там «полей».

— Я никуда тебя не отпускал, — громогласно сообщил Михаил, вновь стреляя, вновь без толку. — Посмотрим, сколько твоя магия выдержит святейшие лучи!

— Хм, — обернулась. Сосредоточилась. Ещё один факт, о котором не сказала Аисту: помимо положения «дырки» в сфере, никто, в общем-то, не ограничивает поля в любой другой, как говаривала подруга, «непрерывной деформации». Что-то там из топологии и прочей математики, неважно, важно, что трансформировать поля она умела.

Сначала обратила сферу в широкий зонтик. Михаил попробовал его на прочность кулаком — зонтик обхватил этот кулак и сжал, оставив пустоту на месте механической руки. Та вернулась обратно, а Михаил сделал шаг назад. Сирень рванулась к нему, и он вынужден был отбиваться кулаками, раз за разом теряя-восстанавливая их, но тормозя её полёт, пока не скрылся за контейнером.

Прошла контейнер насквозь. Испарила следующий, брошенный в неё машиной. За несколько минут они с Михаилом промчались по всему складу, и от контейнеров остались только кучки приборов и железные пластины там и тут. Стены пестрели прорехами в пустоту. Спустя ещё пару минут они оба поняли, что она не догонит «доспех» на открытой местности, а он, как ни пытается, её защиту не обойдёт, не пересилит.

— Умно, — сказал культист, пока Сирень задумчиво осматривала поле боя и перебирала, что может с ним сделать. Ускорить полёт? Только отключив генератор. Включить вблизи? Она быстра, но материал машины «съедается» не сразу, попасть под выстрел… обойдётся. — Ты ослепила моё око и забрала артефакт себе. Использовала козырь, и теперь я не могу тебя убить, а ты — убить меня. Что дальше, ведьма? Я терпелив, этот доспех будет питать меня долго, в нём сон не так уж обязателен, а ты — ты сломаешься, как и положено жалкой смертной, столкнувшейся с силой убийцы божества!

— Да-да, я поняла, — пробормотала она в ответ.

Есть и другие варианты, помимо прыжка без щита к Михаилу, приноровившемуся к её скорости. Были две экзотические маски на крайний случай. Одна — маска псионика, существа, способного действовать на материю усилием воли. Она не очень понимала, за счёт чего, из объяснений учителя: «Форма его разума является ключом к скважине ошибок, скрытых в первичном ордополе». Что-то метафизическое. В комплексе Тета метафизика искривлена — настолько ли, чтобы затронуть «первичное ордополе»? Сирень не знала. Она и о том, что это «ордополе» существует — только знала. Полуабстрактный факт, мол, некое обобщение законов физики и метафизики, общее для множества листьев реальности и всё такое — с ним работала порой подруга, не она.

Другая маска — боевой алхимик. Иномаги, специализирующиеся на алхимии — не в своём уме даже на фоне иномагов в целом. А этот — этот использовал волшебство для ускорения алхимических операций и всякого такого. Она держалась от магии в стороне — но это не значит, что ей не предлагали. До сих пор в воображении пылился фиал с радужной жидкостью. Одна капля — и она волшебница. Сирень — не хотела. Очень сильно не хотела. Настолько, что предпочла бы гибель вместо полученья волшебства. Без магии же маска была неэффективной.

Несколько устройств, подаренных подругой или полученных во время совместных… рейдов, хах, годились для получения преимущества, но половина из них с равным шансом бы её убила в замкнутом, пусть и большом помещении. Другая половина тестировалась для вполне конкретных законов природы, и местные — Сирень уверена — не были такими. Играть в «рванёт — не рванёт» она разлюбила после того, как занялась алхимией с учителем, и он подробно рассказал, какими… субстанциями, оставшимися от полагающихся на удачу алхимиков, писана техника безопасности.

Свой шанс настичь Михаила, пока ему мешали контейнеры, она бездарно упустила. Хотя… погодите-ка! «Кое-что» в запасниках у неё есть! Очень много всякого! Чем она вообще думала, когда всё это собирала? Вот зачем ей, скажем — медленно поднялась на несколько метров, оставив дыру в щите сверху — вот эта лампа? Этот фонарь? Абажуры, сколько их тут? Семьдесят пять?! А… эм, зачем здесь столы? Стулья? Бездна раздери, сколько их тут и откуда? Она-прошлая что, собирала их как раз для такой вот переделки?

— Эй, ты что это делаешь? Откуда эта мебель?

— Мусорю, — честно призналась она. — Как-то чисто тут стало, не находишь?

— О… а… ах ты ж хитрое ведьмище! — до него дошло: турели переключились на столы, стулья, абажуры, лампы… Эх, вон те были симпатичными. Надо было оставить парочку.

Ну, со столами-стульями получилось слишком медленно, он уничтожал их в щепы быстрее, чем она бросала. Надо переходить на стратегическое оружие! На диваны, кровати и полностью обставленные комнаты! Да у неё и домишек немало в воображенье затерялось! Попробуй уничтожь!

Это было самое глупое сражение, в каком она только участвовала в своей долгой-долгой жизни. Перебросать диванами фанатика в боевой человекоподобной машине, серьёзно? А на душе было легко-легко, будто бы не диваны сбрасывала (из чистой вредности, целясь подальше от Михаила), а свои проблемы, тягости, диссонансы, боли и усталости — всё-всё-всё, что накопилось за прожитые годы, всё-всё, что привело к столкновению с учителем и пораженью. Сама не заметила, как засмеялась искренне, изображая пафосного метателя, махала руками, чтобы отправить спальню за спальней прямо в «боевой доспех»! Людоедка внутри сперва озадаченно притихла, а потом и вовсе удалилась: ну её, мол, эту ненормальную.

— Слушай, Михаил, — легко нагоняя машину, увязшую в мебели и щедро обсыпанную штукатуркой, стреляющую куда попало под аккомпанемент громогласных ругательств.

— Будь ты проклята! — отозвался он. Последующую матерную реплику она сохранила в памяти: этот фанатик становился таким забавным в безвыходной ситуации!

— Спасибо тебе, что ли, — он даже замолчал от удивления. — Я так не расслаблялась лет сто, не меньше. Было круто. И прощай.

Рывок. Поля безразличия «обнимают» машину целиком. Несколько секунд — ну и прочная ж броня! — машина «переваривалась». Затем вскрик, и от врага — ой, да ну какой же это «враг»! — не осталось ничего. Уничтожено поатомно! Вместе с замечательными стульями и чудесным зелёным покрывалом. Туда им и дорога! Захламила себя, а потом причитает, чего же эмоции не контролируются, что-то людоедка вся активная такая!

— Что теперь? — спросила вслух неведомо кого.

Двери не открылись. Непонятно, почему она вообще решила, что они откроются. Это как в романах: с падением главного злодея проблемы решаются сами собой? В реальности проблемы решаться отказались. Ну, допустим. Она, конечно, не понимает, как работают все эти механизмы, но прекрасно помнит, как ходила в доспехах из пустотной штуки. Всем бы хороши, да как и поля безразличия — непроницаемым такой доспех не сделаешь. Вернее, в отличие от полей, сделаешь — и «выпадешь» из реальности в пустоту. Оторвёшься от всего и вся, утратишь внешние якоря — Сирень сомневалась, что после такого «отрыва» возвращаются… или хотя бы — выживают.

Значит, есть минимум одно отверстие. Начала с дверей — и вправду, нашлось, да не одно! Правда, с размерчиками было плохо: щели в несколько молекул толщиной. Полетала вдоль стен — то же самое, пустота стояла «блоками», «панелями», между которыми — маленькие щёлки, заметные при аурном общупываньи.

— Ну и ладно, — было настолько же всё равно на трудность предстоящей задачи, как полям безразличия — на красные лучи.

Убрала генератор и одежду в воображение. Легла возле дверей, не обращая внимания на остывшую уже кровь и какой-то осколок, впившийся в ногу. По очереди выключила все телесные чувства, полностью перейдя на аурное восприятие. Слава Солнцу и Реке, ничто не мешает ей извлекать вещи в пределах этой самой ауры. Просунула аурный усик за дверь. Выбрала случайное из запасённых целых тел и аккуратно выгрузила его — точная копия позы, в которой лежит на складе. Хорошо.

Аист! К счастью, она не втянула пока ауру и почуяла его за пару шагов. Вот же любопытствующий идиотище! Скольких иномагов погубило бесполезное любопытство? Скольких замечательных людей любопытствующие погубили? Выбросила в него кресло, сбив с ног. А как поднялся, над её телом витала надпись из выгружаемого дыма: «Не трогай. Иди в холл. Жди!». Послушался. Не то пришлось бы громоздить баррикаду из мебели, чтоб с гарантией отсечь его от тела! Ладно тело, сбил бы он процесс — ничего, ей не впервой, а если бы — увидел? С его талантом в зеркалах — отразил бы. А ей потом думать, как собрать «это» в Аиста обратно!

Есть много инореальных способов проникать в закрытые места или бежать из них. К сожалению, большинство из способов были вариациями «прыжка» — «упругого отражения» собственного присутствия чрез ноосферу. Пользоваться «прыжками» в отравленной красными миазмами ноосфере… Сирень, конечно, любит адреналин, да не настолько же! Всё прочее или не работало с такими узкими щелями, или было полустёрто из памяти. Поэтому она воспользовалась неклассическим перемещением.

Одержать собой собственную пустую оболочку — легче лёгкого. Разум она умела делить хоть между сотней оболочек. Вот душа, её привязка к телу — это не повторишь. Умрёт одержимое тело — выбросит в оригинальное. Ей же хотелось переместиться полностью: и разумом, и душой.

«Нет разницы, — шепнула она себе. — Нет границ. Место и время не имеет значения. Двое есть одно».

Нитка ауры, соединяющая два тела — разделяется. Все чувства выключены, кроме стука сердцебиенья да дыхания. Аура полностью втянута — в оба тела. Сердца, вдохи-выдохи — синхронны, ауры — одинаковы до неразличимости. Нет границ и нет пределов. Она находится не в двух местах. В одном. Это место, где она находится, соединяет две области, а не наоборот!

Верит в это. Живёт в этом. Переходит в этот мир, причём — окончательно, с разрушеньем мира прошлого, стиранием его следов. Есть только один мир, в котором она существует! Только одна Сирень! И эта Сирень открывает единственную пару глаз.

В сознание ударил поток нефильтрованной информации. Видеть два места одновременно, одними и теми же глазами — больно. Слышать две версии звуков одной парой ушей — сводит с ума. Осязать два места одним телом — кружит голову. Так почему бы не сосредоточиться на каком-то одном?

Она так и делает. Отбрасывает последовательно все ощущения от «лишнего» тела в сторону. Её там нет, это просто иллюзия, обман восприятия. Она стоит за дверями в коридоре. Это — правда, в которую она верит, мир, в котором она живёт. С громким хлопком реальность «встала на место». Сирень пошатнулась, опёрлась рукой на стену. Разжала зубы и выдохнула. Вдохнула. Выдохнула. Вдох — выдох, вдох — выдох. Плавно, спокойно, медленно, нет никаких фантомных ощущений, окружающее стоит на месте, не вертится, не мигает, не вертится и не мигает она сама…

На всякий случай подошла к закрытым дверям и потянулась тоненьким щупом внутрь. Никого. Ни частей тела, ни остаточных образов. «Реманифестация», как сумничала однажды для подруги, прошла успешно. Есть ещё другой способ, с примешиванием «неопределённости» и «неизвестности» — другой обман реальности, но она считала «реманефистацию через слиянье» более надёжной. Побочные моменты и опасности примерно одинаковы по силе для обоих «переходов» и различаются по форме. Она лучше разберётся с двумя Сиренями (две Сирени всегда договорятся!), чем будет гадать, как «размытую» по коридору руку сделать сфокусированной вновь.

Вытащила большое зелёное яблоко и, хрустя им, направилась в холл, переступая через бессознательных культистов. Жаль, разумных и вообще существ с большой душой в воображенье не забрать. А то бы собрала всех этих и вытащила где-нибудь у этих… психиатров в линии реальности покрепче. И пусть сами разбираются, лечат, иномагов и волшебников находят! А может, в самом деле сначала всех их перекинуть? Чего же ждать? В комплексе культистов больше нет — Михаил позвал всех, кто был, и чтобы её вероятнее прикончить, и чтобы не было случайных жертв. Берёг, понимаешь ли, своих адептов. Фанатик, а неглупый, бережливый. Пожалуй, заслуживает толику уважения её: как давно «всего лишь человек» заставлял её прилагать силы и серьёзно думать, как же победить?

— Вставайте и пошли, — скомандовала голосом, дублируя мысленным приказом. Эти люди — они были уязвимее, чем Аист. Порча не въелась в них настолько, чтобы мешать ей, зато размыла природные барьеры. Проверив, что все эти утята послушно идут за мамой-уткой, вышла в холл.

— Ого делегация! — Аист спешно отвернулся, и Сирень хлопнула себя по лбу свободной рукой: одеться-то забыла! Напялила случайный костюм (что-то официальное с пиджаком, брюками и галстуком), бросила в Аиста огрызком яблока, слегка окаменённым с помощью алхимии. — Уй, ты чего?

— Ты жить как, хочешь? Я велела что? — к шлюзу пошла, к Аисту не поворачиваясь.

— Я просто понял, что ты забрала у меня щит, и… — его бы талант да в рабочее русло!

— Вопросы слышал? — отрезала она. Бросила культистам: — А вы чего встали? Внутрь!

— Хочу я жить… — вздохнул. — Извини, я был не прав. Я думал, что…

— Лидер культистов закрылся в боевом роботе, — она кинула в него мыслеобразом. — Винтовка его не берёт, поля безразличия справляются, но он быстрый. Тебя бы он размазал одним тычком. Ты бы ничем мне не помог. Убился б зря. А культист видел через устройства комплекса и отслеживал нас заранее: сюрпризом ты б не стал, поверь.

— Да понимаю я, просто… Просто как я мог оставить тебя одну? Они бы всё равно меня нагнали!

— Замена генератору — амулет бодрости, — вздохнула она. — Ты бы бежал без устали до своей линии, а через мой «шлюз» они бы не прошли.

Молчание. Она дала Аисту время осознать свою неправоту.

— Как ты его победила? — наконец спросил он. — И что с этими?

— Замусорила до смерти, — не сдержала широкую улыбку. — Эти слушаются команд. Выгрузим их в твоём доме, а как вернёмся — перемещу в случайный город. Пусть дальше власти города разбираются, кто такие и как лечить. Как припечёт, иномаг-консультант находится в мгновенье ока.

— Эм, — не стал он переспрашивать про «замусоривание». — А нельзя с ними погуманней? Они же не виноваты!

— А тебе-то что? — слегка удивилась его неравнодушию.

— Они же люди! Такие же, как мы! Им просто не повезло! — горячо воскликнул Аист.

— Такие же, как мы… — отразила его фразу. — Если так хочешь, сам ими и займёшься. Сделаю, как скажешь, но решения и ответственность — твои. Договорились?

— Договорились, — твёрдо он ответил, теперь удивив вполне серьёзно. Ей всегда тяжело давались эти социальные штуки, сочувствия, эмпатии и «гуманизмы». Она была эгоисткой и останется ей до конца своих дней. А вот что её потенциальный ученик — натуральный альтруист, было неожиданностью. Она пока не решила, приятной или нет.

Ненадолго задержались на выходе из врат: Сирень установила инодверь. Теперь сквозь врата в любую сторону пройдут они с Аистом, какой-нибудь опытный иномаг да продвинутый культист. Все остальные врата не найдут. Продвинутых культистов, как была уверена Вефэа, внутри больше не осталось. Михаил «истратил» всех до единого. Вовне же… Этим она занялась после того, как без всяких происшествий отвели чёртову дюжину в линию Аиста. Раздобыв Аисту еды и палатку в воображеньи, она устроилась спать на траве близ врат.

Внутри Теты (вернее, в другом ядре Теты) краснота была такой плотной, что выход в ноосферу — идея, попахивающая самоубийством. На Полигон, похоже, просачивалось совсем немного дымки — этот фон не развеивал её трюки быстро. Опёршись на шахту лифта, она создала мысленное пространство, «мир», который включает в себя весь Полигон. Создала — не совсем то слово. Выбрала, пожалуй? Выбрала позицию, в которой видно это пространство, «намотанное» на ось лифта. После чего заснула.

Проснулась уже внутри пространства. Представляя, как отражаются «посвящённые» или какие они там культисты в ноосфере, она пробежалась по пространству, не углубляясь, скрывая детали, кроме тех, что укажут на мощный источник «размытия» в реальном мире. Ни одного «посвящённого» и семеро «просто порченных». Очень хорошо — настолько, что она отпустила контроль, позволила утянуть себя в обычный сон, тихий и светлый. А проснулась с новыми мыслями.

Она-прошлая жила в напряжении. Она — привыкла. Не откладывать на потом. Не медлить. Думать и сразу делать. Решать, а решив — исполнять без колебаний. Аист не был таким. Он был уроженцем удалённой линии реальности, для которого всё это, начиная с безумия и смерти отца, было — слишком. Она… Она сломалась в своё время. Сломалась, расплавила саму себя и выковала заново. Так родилась тогда ещё не Сирень, но сущность, существо, ведьма, колдунья, жадная, беспощадная, убийца и чудовище, пусть для кого-то чудище союзное…

Это был её путь. Не его. Или всё-таки его? Дать ему сломаться? Подтолкнуть выковать себя заново? Или выковать из него-сломанного нечто новое самой? Может. Хочет? Совсем недавно она бы сказала, что да. Это развеяло бы… нет, не скуку. Это дало бы ей импульс. И если из него-сломанного выковать врага, великого врага, который будет двигателем её развития, а она — двигателем развития его… Сейчас Сирень была уверена, что не желает. А чего желает? Пожалуй, ей искренне интересно было бы увидеть, каким станет Аист, если закалить его, вовсе не ломая. Чем-то, полностью ей противоположным?

Он спал. Она была аккуратна: действовала не через сны, то слишком грубо. Сирень проникла в его разум и, частично, в его дух. Ускоряла некоторые процессы, позволяла сформироваться тому, что должно быть сформировано через недели или месяцы. Что-то, напротив, давила в зародыше. Ничто из того, что затрагивает его личность напрямую. Нет, это те раны, те повреждения, что получила его психика при перегрузке. Трещины, которые следовало зарастить. В себе таковые превращала в шрамы, побаливающие до сих пор. Для него же — все следы сотрёт. Сирень не очень-то знала, что такое «здоровая» или «нормальная» психика, но подавить деструктивные процессы — элементарная поддержка.

Заодно уверилась, что красная дымка эти процессы ускоряла. В ней — в том числе. Это она исправила тоже — занялась сразу после Аиста. Шрамы связаны с важными событиями. Собственное полустирание — важное событие, и её психика — психика иномага разума, которая уже превратила его в шрамы. Кровить шрамы, резать память, чувства, убежденья в кашу — никому не даст! Не для того сшивала раз за разом!

— Доброе утро? — она подняла руку, останавливая его. — Ты занята? — кивнула. — Я тогда поем, — кивнула снова.

Закончила, когда он был готов. Убрала всё за ними. Отправились обратно в комплекс с разным настроем: Сирень уже не была так уверена, что хочет разобраться во всём этом. Аист, в свою очередь, был полон сил и энтузиазма. Она же не перестаралась с его «ремонтом»? Нет, всё тот же человек, вся разница — вернулась энергичность, присущая, должно быть, ему раньше.

— Никогда так замечательно не спал, — заметил он по пути. — Твоя работа?

— Порча вытягивает силы, а ты был на пределе. Я помогла.

— Спасибо! А себе? Ты не выглядишь бодрее? Ты вообще спала?

— Да, — не став раскрывать, что ей требуется меньше сна. — Моё состояние не связано с усталостью и напряжением. Это другое.

— Кризис среднего возраста?

Она расхохоталась.

— Ах, ты мастер упрощений, друг мой Аист, — выдавила сквозь смех. — Пусть лучше будет «кризис веры», это ближе. С чего начнём?

— Ну, ты говорила, этот главкультист, Михаил, нашёл дневник моего отца. Где они все жили?

— Принимается. Думаю, их следы пока что не угасли.

Она ошибалась. К утру красная дымка стёрла вовсе всё. Даже тени смерти погасли в ноосфере! Лишь равномерно-красный цвет, будто предупрежденье об опасности, давил на разум там, в «верхнем мире». Поэтому вместо простого «зашли-проверили» им пришлось обследовать внешнее ядро постепенно и методично, начиная с холла.

Вскоре по надписям (никаких бумажных документов не было, а немногочисленные компьютерные терминалы не откликались на команды) пришли к выводу, что внешнее ядро, как и следует из названия, было связано с чем-то внешним. Некогда здесь снаряжались несколько отрядов, как прикинул Аист, общей численностью в тысячу человек. Многие здесь и жили — они нашли целое крыло с квартирами, ближайшие из которых и занимали культисты. Всюду царило запустение, но личных вещей персонала не было: похоже, что это внешнее ядро некогда организованно покинули, комплекс был действительно «на консервации».

Отыскали они и крыло, обозначенное как «центр модификации». Множество капсул, ещё рабочие машины с загадочными названиями и вполне себе откликающиеся консоли — с помощью них Михаил планировал исследовать её тело. Примечательно, что в центре модификации дымки было меньше всего: Аист списал это на громко гудящую вентиляцию. Нигде больше такой вентиляции им не встретилось.

Редкие бумажные или пластиковые записки — не читаемы, заросли красной субстанцией, наверное, среди них был и дневник. Аист очень удивлялся тому, как «осаждается» дымка — не равномерным слоем, а конденсируется, будто потёки жидкости иль капли. Никакого объяснения этому они не придумали. Аиста заинтересовала также «инфраструктура» (как он её назвал), а именно, лифты. В Тете были собственные лифты между ядрами, совсем не похожие на тесные тёмно-серые лифты Полигона: ярко-белые, без стёкол, как минимум парные, а рядом со складами обязательно были грузовые. Все были заблокированы, конечно.

Зато не было заблокировано кое-что другое. Прямые переходы. Из внешнего ядра было три выхода.

Во-первых, на Полигон, откуда они и пришли.

Во-вторых, «внешние врата», как предположил Аист, и были местом, куда уходили экспедиции. Куда они вели? В линии реальности этого листа? В другие листья, ветви… древа? Ещё дальше — в безымянные места, вроде тех, где раздобыла себе Силу? Сирень не знала, но предчувствовала, что ответ — неординарен. Пробовать пройти сквозь них не стали: интуиция шептала Сирени, что нельзя.

В-третьих — в инженерное ядро. И этот путь был открыт. Надпись «ограниченный доступ» сменилась при приближении не на «доступ запрещён», а «идёт сканирование…», которая, в свою очередь, превратилась в «доступ разрешён в связи с чрезвычайными обстоятельствами». В «шлюзе 14» они услышали холодное предупреждение-вопрос:

— Внимание, изоляция хранилища некроита нарушена! Внимание, изоляция хранилища реалита нарушена! Вы уверены, что желаете войти?

— Да, — ответил Аист, дождавшись её кивка.

— Рекомендуется использовать скафандры высшей защиты, — заметили механизмы Теты. — Проследуйте за зелёной линией по центру к ближайшему складу. Рекомендуется использовать модификации организма на устойчивость категории эй и выше. Проследуйте за жёлтой линией к центру модификации. Рекомендуется немедленно изолировать хранилище. Проследуйте за красной линией к ядру защиты. Внимание! Критический уровень загрязнения! Время безопасного нахождения в ядре для незащищённого человека составляет десять минут.

Дверь открылась. Они замерли перед красной пеленой. Переглянулись.

— Зелёный или красный? — к счастью, линии были достаточно яркими, чтобы просвечивать сквозь потёки, здесь захватившие не только стены, но и пол.

Сирень прислушалась к интуиции. Скафандры или другое ядро? Тишина. Интуиция почти молчала. Иномаг разума, она повысила чувствительность до предела, на секунду полностью отрезав остальные чувства. Бросила:

— Красный. Дай руку.

— Заче-э-э-э!.. — рванула его, утягивая в «скольжение» следом за собой.

Скольжение шло криво, косо, с трудом, будто продиралась через липкую жижу — но работало! Вот почему она никогда не доверяла «прыжкам»: «скольжение» медленней начинается, не претендует на мгновенность, на телепортацию, зато надёжно, как сверхъякорь. Не абсолютно надёжно: однажды она, ещё не будучи безумицей, кое-какой сверхъякорь взяла и сломала… после месячной подготовки и справившись едва-едва.

Красная линия. Едкий багровый туман, дерущий горло. Мелькающие во время редких прерываний (даже Сирень не умела находиться в скольженьи долго) красные наросты, уродливо затягивающие стены, пол и потолок. Непрерывно кашляющий Аист, прекративший вырываться из хватки. Слабая боль в ногах, в лёгких, в сердце. Тридцать секунд. Минута. Полторы. Прибыли.

Придержала Аиста, споткнувшегося о нарост. Сквозь красноту успокаивающе просвечивает голубым: «вход: ядро защиты».

— Чтоб я ещё раз… — он снова закашлялся. Надпись сменяется издевательским «доступ запрещён». — Да чтоб тебя!

— Старайся реже дышать и молчи, — велела Сирень. Она чувствовала это. Несмотря на туман, несмотря на то, во что превратилась ноосфера здесь, — чувствовала ясно. Взгляд. Чужое внимание. — Кто здесь? Отвечай! — не человек? Дух? Выживет ли дух в таком месте? А смотря какой!

— Наблюдение ведёт ИИ-координатор, личный идентификатор «Ордо», — да, не человек. И более того:

— Ты не разумен.

— Класс разумности — третий, — непонятно отозвался этот Ордо. — Доступно ограниченно разумное мышление в пределах функции и смежных областях. Ожидаю запроса.

— Пусти нас, — приказала она механическому слуге.

— В доступе отказано, — размеренный ответ. — Комплекс Тета находится на консервации. Разрешено использование ресурсов следующих ядер: внешнее, инженерное, реализатор.

— Аист, пробуй. У тебя пять минут, — сосредоточилась на дыхании. Жаль, что никакие фильтры эту дымку не задерживают — проверяла.

— Так-кха-кха… — он зажмурился, будто бы от этого туман исчезнет. — У нас чрезвычайные обстоятельства. Утечка некроита и реалита.

— Подтверждено, — безразлично отозвался Ордо.

— Ты можешь изолировать хранилища?

— Отказано. Для использования систем аварийной изоляции требуется подтверждение оператора, — а в голосе намёк на раздражение. Очень лёгкий: Аист не услышал. Значит, Ордо «уровень разумности третий» способен на эмоции, пусть и в ослабленной версии.

— Комплекс на консервации, никого нет! — выкрикнул ему Аист. — Сделай нас операторами, дай войти!

— Обрабатываю запрос… — длинная пауза. — Разрешение получено. Идентифицируйте себя, — это он о чём?

— Аист, — а, «представьтесь»!

— Сирень.

— В связи с чрезвычайными обстоятельствами субъектам «Аист», «Сирень» присвоен допуск ответственных инженеров высшей категории в табели комплекса Тета.

Перед ними мгновенно повисло «доступ разрешён». Дверь рывками, откалывая мутно-красные куски, отодвинулась вверх. Не спрашивая, втащила Аиста скольжением. Дверь закрылась, отрезая от красной дымки. Чудовищно приятно дышать чистым воздухом, бездна разорви!

— Чем ты занимаешься, Ордо? — спросил меж тем Аист, пока открывалась дверь на выход.

— Моя функция: координация базовых защитных систем комплекса. Вы видели статус защитных систем в зоне перехода в ядро-полигон.

— Ты наблюдал за нами, — поняла она. — Я тебя не заметила.

— Использован пассивный постанализ записей систем наблюдения и внутренняя инореальная защита с целью минимизации вероятности обнаружения иномагом, — она даже остановилась, расшифровывая всё это.

— Но не сейчас, — вставил Аист. — Сейчас ты хотел, чтобы Сирень заметила!

— Верное замечание. Запрещено прямое разглашение сведений о смене уровня допуска неавторизированным посетителям комплекса. Разрешено отвечать на запросы в чрезвычайных обстоятельствах. Использована лазейка в запретах с целью сохранения комплекса для выполнения основной функции.

Шлюз вывел их в… ещё один шлюз. Затем — третий, и в третьем шлюзе уже не было красных потёков, воздух ничем не отличался на вкус от обычного, пресноватый разве что. За шлюзами — шар, сфера! Буквально: они ступили на чёрную (как доспех Михаила) внутреннюю поверхность огромной сферы — столь большой, что под ногами будто бы и ровный пол. Притяжение (оно же отталкивание от центра) действовало от равномерно светящегося светло-жёлтого шара. Вокруг шара вращались несколько шаров поменьше, уже не светящихся. Всё вместе выглядело загадочно красиво для мало что смыслящей в технике Сирени.

— Планетарий? — вырвалось у Аиста.

— Вы триста пятьдесят третий человек, сравнивший ядро защиты с планетарием, — она уловила ворчливую нотку.

— Ты развиваешься? — спросила прямо. — Ты можешь стать разумным, Ордо?

— Потенциально, — пауза. — Внедрены замедлители развития. В такой форме я более полезен Проекту, — определённо прозвучало с заглавной буквы.

— Что за Проект?

— Проект — система процессов и организаций, направленная на создание Результата, — вновь с заглавной, она отметила это и в Аистово сознание. — Сеть комплексов, частью которых является Тета, реализует Проект.

— Реализует или реализовала? — уточнила Сирень.

— Статус Проекта неизвестен, — пауза. — Я не обладаю допуском к этой информации. Мне известно, что комплекс Тета выполнил основное назначение.

— Что за «Результат»? — пока говорили, шли по поверхности сферы-ядра, следуя за зелёной линией, высвеченной Ордо. — Для чего всё это?

— Неизвестно, — повторил Ордо. — Данная информация вне моего допуска.

— Но что делали в Тете-то, ты знаешь? — не выдержал Аист.

— Испытание образцов. Добыча, первичная очистка и доставка материалов.

— Поподробней можно?

— В комплекс Тета поступали образцы…

— Что за образцы, — перебила Сирень.

— Люди. Оборудование. Компоненты. Неидентифицируемые сущности. Системы. Материалы.

— И с ними что-то делали на Полигоне? — предположил Аист.

— Испытание поведения в различных наборах физических законов.

— Зачем?

— Я не обладаю допуском к этой информации, — одно и то же. Похоже, этого робота держали на привязи.

— Хорошо, а что за материалы? Некроит и реалит?

— Верное утверждение. Комплекс Тета осуществлял добычу, очистку, хранение и снабжение других комплексов некроитом дробь некритом и реалитом.

— Что за дробь?

— Приблизительно половина персонала комплекса называла материал некроит именем некрит. В официальных документах разрешены оба обозначения.

— Некроит — это та красная штука? — предположила Сирень.

— Неверное утверждение. Очищенный неполяризованный некроит, размещённый в хранилище, не воспринимается человеческими органами чувств и не взаимодействует с материей стандартным образом. «Красная штука» представляет собой результат взаимодействия и соединения реалита и некроита — некреалит.

— Что такое эти некрит и реалит? — о втором она догадывалась. О первом — теперь, пожалуй, тоже.

— Некроит — минимально материализованная концепция разрушения-умирания. Реалит — минимально материализованная концепция реализации-воплощения, — и, предугадав следующий вопрос: — Некреалит — соединение частично реализованных реалита и некроита в различных пропорциях.

— Я правильно понимаю, — медленно произнёс Аист, — что этот реалит и помогал папе создавать миры? И главкультист своего робота им восстанавливал?

— Ядро-реализатор, использованное вашим биологическим отцом, работает за счёт потребления реалита. Допустимо потребление поляризованных некроита и реалита для удаления и добавления сущностей. Тяжёлый скафандр «ББ-3» использует правковые проекторы, работающие за счёт потребления поляризованного реалита и неполяризованного некроита.

— Что за поляризация?

— В данном контексте: сосредоточение реализации или уничтожения активного материала, в частности, для создания и удаления чего-либо по заранее определённому образцу. Обратите внимание: вы прибыли к главной технической консоли.

Ничего особенного эта самая консоль собой не представляла: несколько стареньких (по мнению Сирени, для Аиста — современные вполне) клавиатур, контроллеров («мышек», как их обзывал по себя Аист) да столько же экранов и пара стульев на колёсиках.

— Что нам делать? — спросила, пока Аист усаживался на стул, чувствуя что-то вроде облегчения: его запутавшееся сознание зацепилось за что-то привычное.

— Я прошу не использовать ручной ввод, — Ордо одёрнул потянувшегося было к мышке Аиста. — Не в моих полномочиях отзывать выданный вам допуск, но вы должны понимать, что на самом деле не являетесь квалифицированными ответственными инженерами высшей категории.

— Хорошо, хорошо, — Аист обиженно скрестил руки на груди. — Так что теперь?

— С этого места вы можете переключить систему контроля на автоматический режим. Как единственный активный искусственный интеллект, контролем займусь я.

— Ничего агрессивного против нас не задумал? — сопроводила вопрос чётким мысленным посылом. Ордо был определённо защищён от любых атак на разум, но это и не была атака. Просто «поляризация», как бы он выразился, не позволяющая воспринять вопрос иным образом. — После этого мы будем тебе не нужны.

— Ответ отрицательный, — нотка оскорблённости. — Вы внесены в список персонала комплекса. Моя миссия — защищать персонал и оборудование, а не вредить ему. Прошу произнести следующую фразу: «активировать автоматический контроль» любого из вас.

— Активировать автоматический контроль! — немедля выкрикнул Аист, в мыслях которого сложилась забавная картинка программиста-божества, в роли которого он на мгновение себя представил.

— В случае активации автоматического контроля управление комплексом Тета будет делегировано специализированному искусственному интеллекту, — говорил не Ордо, а предзаписанный холодный голос. — Вы уверены?

— Подтверждаю, — сказал Аист и крутанулся на кресле. Повернулся к ней. — Спасибо, что взяла меня. Это всё опасно и вообще… но как же круто! Я…

— Автоматический контроль активирован, — прервал его голос. — Искусственный интеллект «Ордо» был назначен на управление комплексом. Правомочные сотрудники могут обратиться к Ордо из любого неизолированного помещения комплекса для запросов и команд.

— Благодарю, — молвил управляющий механизм. — В соответствии с аварийными протоколами я разъединяю следующие ядра: инженерное, внешнее, хранилище некроита, хранилище реалита — с целью возобновления изоляции. Ожидайте… Изоляция осуществлена.

— С этой дымкой что-то можно сделать? — поинтересовалась она.

— Да уж, не хотелось бы снова в неё лезть, — поёжился Аист.

— Ответ отрицательный. Автоматические системы не способны справиться с критическим загрязнением. Кроме того, я принудительно изолировал внешнее ядро, что означает невозможность чему-либо или кому-либо войти или покинуть его.

— И как мы отсюда уй… а, точно! — осенило Аиста. — Это ядро связано с какими-то ещё?

— Верное утверждение. Помимо внешнего ядра, ядро защиты связано с энергетическим ядром и внутренним ядром. Поскольку энергетическое ядро с момента запуска находится в изоляции, рекомендуется проследовать во внутреннее ядро. С сожалением уведомляю, что лифтовая система недоступна внутри ядра защиты.

— Так, постой, — Сирень бухнулась на второе кресло и достала пару яблок, одно кинула Аисту, другое облизнувшись, кусанула. — Давай-ка ты расскажешь, что это вообще за ядра, как строился и устроен комплекс. Если нельзя сказать — так и говори, а не отмалчивайся.

— С чего мне следует начать? — без колебаний согласился Ордо. А похоже, этот «искусственный идиот» и впрямь их сделал тут главными — в отсутствие других людей!

Итак, комплекс Тета. Ордо не был первым администратором ядра защиты и уж тем более — первым искусственным интеллектом. По его словам, «логи» регулярно изымались, оставалась лишь его личная память и резервное хранилище информации, которое было доступно только Нанимателям. Наниматели — это двое… или, по крайней мере, они появлялись не более чем по двое одновременно. Наниматели являлись организаторами Проекта, именно они отдали приказ на постройку линейки комплексов своим сотрудникам. Однако о загадочном Результате Проекта было известно единицам. Более того, зачем функционирует Тета, внутри самой Теты почти никто не знал. Были задания, спускаемые сверху, их выполняли — на этом всё.

Конечно, Сирень заинтересовало, чем платили сотрудникам и кем они вообще были. Людьми. Иномагами, волшебниками, элементистами. Духами. Богами. Экзотическими сущностями. Большинство из них были не «оригиналами», а «копиями», созданными в ходе самых странных ответвлений линий реальностей, извлечённых до того, как эти ответвления «схлопнутся». Многим из сотрудников была буквально дана вторая жизнь, а некоторым — сама реальность. По словам Ордо, немало сотрудников Теты считали Нанимателей если не всемогущими, то около того.

Ордо не видел лично, но комплекс, как и любой другой типовой комплекс линейки, начинался с трёх ядер. Первым было создано энергоядро — небольшая вселенная, природные законы которой позволяли существовать высокоэффективным вечным двигателям. В один такой большой двигатель эта вселенная и была превращена. Энергетическое ядро было «изолировано» с момента создания, и нарушение изоляции грозило немедленным уничтожением всего комплекса.

Второе — это ядро защиты, ядро-защитник, подключающееся непосредственно к энергоядру и в случае критических неполадок могущее «отсечь» его, переключив комплекс на резервное энергоснабжение. В ядре защиты располагался аварийный контроль, в том числе который и осуществлял Ордо. Аварийный контроль дублировал основной контроль во внутреннем ядре. Проекторы всех защитных систем, от магической до вероятностной, а также якорная система — всё размещалось здесь. Во время консервации комплекса некоторые из защит были намеренно разрушены. Заряд вероятностной защиты попросту иссяк, а Ордо не был уполномочен перезаряжать её или любую другую защиту сам — он был задуман как координатор работы защитных систем, не более того.

Следующее ядро — внутреннее. Насколько известно Ордо, оно являлось основой любого из типовых комплексов. Основные жилые помещения, система контроля, центральные узлы системы жизнеобеспечения, главный сервер комплекса, административное крыло — всё это находилось там. Ну и, наконец, во внутреннем ядре были так называемые «внутренние врата» — система связи с аналогичными ядрами других комплексов. Насколько знал Ордо, не каждый комплекс был связан с каждым, но все буквы до Кси — комплекса, по предположению Ордо, связанного с общей координацией Проекта, — были заняты.

Как и в любом типовом комплексе, все дополнительные ядра служили своей, уникальной цели. Ключевым для Теты было ядро-источник. Ордо не знал, что, вернее, кто именно находится там. Он знал, что Существо внутри, прозванное «левиафаном», или его часть и была источником некроита с реалитом. Даже сейчас, взяв под контроль Тету, он не мог «смотреть» камерами ядра-источника, и не по причине изоляции, а потому, что они отсутствовали. Он мог отдавать команды некоторым механизмам, но значительная их часть управлялась вручную изнутри источника.

Извлечённые некроит и реалит фильтровались в источнике, прежде чем попасть внутрь двух ядер-хранилищ. Ордо был уверен, что защиту некроитового ядра многократно меняли и улучшали, но даже последняя её версия не выдержала долго. Постепенно некроит начал «протекать», а учитывая близость и связь хранилищ — вызвал протечку реалита тоже. Оба «материала» соединялись в некреалит, красную дымку, в виде которой вырвались в инженерное ядро, а оттуда просочились в ядро внешнее, из которого самая малость испарений проникала в ядро-полигон.

Инженерное ядро занималось как обслуживанием работы всех ядер, так и конкретно работой над оборудованием с реалитом и некроитом, а также некреалитом. Винтовки, боевой доспех, скафандры высшей защиты, экипировка и инструменты всех сотрудников и, в особенности, сотрудников внешнего ядра — это заслуга инженеров. После пары уточняющих вопросов Ордо добавил, что исследованиями самих некроита и реалита инженерное ядро не занималось: хранилища были связаны с некими другими комплексами, куда передавали материалы для экспериментов.

…Второй тревожный звоночек. Первый звоночек Сирень ощутила, когда услышала о «Проекте» и «Результате» — в таком виде, без названий. Нечто внутри неё или, вернее, в природе реальности и нереальности сопротивлялось попытке «назвать» Проект или дать имя Результату. Более того, из её памяти норовил выскользнуть сам факт об этом! Второй звоночек — при попытке задуматься, что дальше можно было делать с реалитом. На некроит — никакой реакции, но реалит… вновь мысли, которые не осознаются, убегают, будто кто-то на неё саму действует Силою Забвенья! Сирень с огромным усилием создала под эти факты собственные якоря, связала их с самим её телом, с душой, с разумом, со всем сразу — и даже тогда только помнила, но не смогла заставить себя думать в «запретных» направлениях. Часть её была изумлена, другая часть — разгневана. Но вне зависимости от эмоций, расспросы продолжались.

Ядро-реализатор и внешнее ядро работали вместе. Реализатор с помощью реалита создавал мирки с нужными характеристиками, лишнее «вырезалось» поляризованным некроитом. Каждый мирок создавался по шаблону так, чтобы параллельно расширялась связующая мирки лифтовая система. Сначала был создан своеобразный «пространственный пузырь», внутри которого будут располагаться мирки — это и было ядро-полигон. Затем его часть была наполнена «пустотитом» — той самой пустотой, тем, что получается, если использовать реалит на «ничто». Поскольку «пустотит» не имел внутри пространства и времени, можно было буквально вдувать внутрь сколько угодно мирков. Впрочем, система не была рассчитана на то, что сделал с ней отец Аиста: настолько частое и беспорядочное творение привело к многочисленным «ошибкам» — мирки накладывались друг на друга, некоторые «улетали» вовне пустотита — болтаться в первоначальном пузыре ядра-полигона. Всё это Ордо узнал из недавних логов.

Ядро-полигон предназначалось для «физических тестов», однако не было каких-то конкретных законов, в которых нужно было тестировать «образцы», присылаемые из других комплексов. Иногда поступали конкретные параметры, но чаще — задачи в общем виде, и тогда из внешнего ядра, в котором жили, готовились полевые сотрудники, отправлялись экспедиции. Ордо не знал, куда именно вели «внешние врата», но определённо не только в этот лист. Часто экспедиции терялись или возвращались не полностью. Добытые данные использовались в ядре-реализаторе, реже — уходили в другие комплексы.

Во внешнем же ядре находилось оборудование для экспериментов в ядре-полигоне — поэтому-то они и были соединены, поэтому-то, собственно, из полигона во внешнее ядро попал Павел Шилов, а за ним — Михаил, тогда ещё не культист. Автоматика инженерного ядра самостоятельно поменяла доступ, чтобы «сбросить» лишний некреалит во внешнее через вентиляцию и, тем самым, снизить шансы, что разрушительный дым доберётся до ядра защиты.

— Теперь мы знаем, почему всё произошло так, а не иначе, — медленно произнесла Сирень. А пару нестыковок — пару нестыковок она пока «опустит для ясности» — выражение из головы Аиста. Сама с этим разберётся. Разберётся, когда всё закончится? Ей казалось, что эта история, история Теты — завершается. Так или иначе. Не зря это место хранит столько «концепции разрушения-смерти». Не зря. Она ясно предчувствует оттенки завершения здесь, в чистой ноосфере. — Что хочешь делать, Аист?

— Хотел спросить тебя о том же самом, — они встретились взглядами. Глаза — зеркало души… ну, для неё, не для него. Его глаза светились любопытством и осторожностью вперемешку. Он хотел бы сохранить и исследовать комплекс… он бы хотел гарантировать, чтобы никогда не повторилось такого, как с культистами.

— Посмотрела б на левиафана. А так — мне всё равно, — пожав плечами, опустила взгляд на руки. На миг увидела их другими: совсем нечеловеческими, разрывающими плоть монстров и плоть людей. В глубине души ей хотелось этого. Ей хотелось повторить те кровавые пиры, ей хотелось смеяться, когда реальность трескается пред её желаньями — и превращается в кошмар. И когда кошмары бегут от неё, тщетно прячась в дальних кромках запределья… О, как было упоительно, как сладко! А потом пусть её найдёт учитель и прикончит. Она будет сопротивляться — будет жаркий бой, полный её рычания и его холодного расчёта. Это ли её судьба?

— Полигон отгорожен, внешнее ядро изолировано, во внутреннее никто со стороны не попадёт, — рассуждал вслух Аист. — А если как ты из склада?

— А если метеорит на голову? — парировала с усмешкой. — Чтобы туда попал иномаг такой же силы, как я, с таким же специфическим опытом — и не убежал немедленно?

— Допустим, — продолжил Аист. — Утечка изолирована. Лифт! Лифт к воротам не включился?

— Ответ отрицательный. Заблокировать лифт ядра-полигона полностью?

— Нет! — быстро ответил Аист. — Только чтоб ко входу было не попасть. Сирень, ты можешь вытащить всех застрявших отсюда?

— В свои линии реальности? Нет. В твою? Легко, — кивнула его мыслительному процессу. Скоро он попросит. Попросит её о том, что она умеет делать лучше всего.

— Ну хотя бы в мою, — он вздохнул. — Как-нибудь разберёмся. А сделать так, чтобы никто больше не попадал на полигон?

— Нет, — чётко и ясно, чтобы он понял, что это именно «нет», а не «нет, но» или «скорее нет, чем да». — Эти картины, — она припомнила ту, что с сиреневым парком, — они — смешанная штука. Их особенность не инореальная в полном смысле, а совмещение иносферы отражений и реалитовой технологии. Я не специалист ни в том, ни в другом. Если сейчас, — имея в виду «метасейчас», — жив кто-то из моих давних друзей, то те из них, кто разбирается в вопросе, — подруга, например, — будут заинтересованы в комплексе. Они заберут его себе. Судьбы попадающих сюда людей их не взволнуют. А я, — встретилась с Аистом взглядом, — всегда предпочту друзей случайным людям.

— Тогда… — он уже понял, но медлил озвучивать. — Можно ли как-то уничтожить полигон? Что будет с картинами, если он исчезнет?

— Все их особые свойства пропадут, — улыбнулась она. — С «обычными» иновещами не так. Уничтожение парной приведёт к непредсказуемым последствиям. Но картины — картины твоего отца не «иные», «иная» — только связь между ними и мирком, и та — не полностью.

— Ордо, как можно уничтожить полигон? — Сирень уже догадывалась, каким будет ответ. И каким будет следующий вопрос.

— Способ отсутствует. Не предусмотрено процедур окончательной утилизации комплекса или какого-либо ядра.

— Тогда от чего самого опасного ты охраняешь? — переформулировал Аист. — Что такое может разрушить Тету?

— Нарушение изоляции энергоядра, — напомнил Ордо. — Я буду вынужден экстренно отсоединить энергетическое ядро от комплекса. Персонал не способен повлиять на это решение. Второй предположительный сценарий — нарушение изоляции внутри ядра-источника. Третий сценарий — катастрофическое нарушение изоляции в хранилище некроита.

— Но до хранилища некроита не добраться… — пауза. Взгляд на неё. — Что, если мы сделаем что-то с этим источником?

— Ты хочешь спросить, не могу ли я разрушить Тету, — улыбнулась шире. — Не буду обещать, но мне нравится идея. А тебе, Ордо? Ты будешь нам мешать?

— В случае аварии на ядре-источнике мне предписано отсоединить ядро защиты и энергоядро от остального комплекса и включить аварийный маяк. Я не могу вмешиваться в происходящее на ядре-источнике за исключением чётко регламентированных процедур. Предполагается, что ядром-источником занимается квалифицированный персонал.

— Будет тебе квалифицированный персонал, — ухмыльнулась она. — Положись на меня, Аист. Если что-то разрушаемо — я это разрушу. В крайнем случае, — она перебрала парочку вещей в воображении, — есть в запасе бомбы. Или подумаем над цепными алхимическими реакциями. Будет весело!

— Да уж, — поёжился он, пока она предвкушала. Помимо людоедки внутри жила натура разрушительницы — куда там выдуманным «Великим Разрушителям»! Душа поёт, когда что-нибудь большое взлетает на воздух, обращается в ничто или в бездну по кускам уносится!

«Скажи мне, Сирень, если сможешь! — тихий голос внутри. Голос друга. Голос друга, первое имя которого — тайна, стёртая из памяти задолго до обретенья Силы Леты. Тот, кто принял имя, означающее лишь неизвестность, когда своё утратил, — он был похож на Аиста. Самый загадочный из первых, к кому приходила за советом прежде, чем к учителю… Самый добрый из них всех. Иногда именно его образ всплывал в голове и укорял её. — Ты так много разрушила. Создала ли ты хоть что-нибудь? Можешь назвать хоть одну вещь? -тысячи всплывших в голове образов сама же отклонила — не то, не то, не то! — Я так и думал».

«Я попробую! — под смешок разрушительницы и оскал людоедки крикнула она про себя. — Ты же знаешь, я… мне не оставили выбора! В конце концов, я обрела Силу!»

«Силу, чтобы разрушать, — он редко повышал голос. Тихо, но не вкрадчиво, не шёпотом. Со стороны он казался самым нормальным из них всех. — Ты столько отрицала, Сирень. Ты стала мастером отрицания, научившись отрицать причины, чтобы следствия убрать. Ты отрицала свой приговор и убила своё племя. Ты отрицала своё место и пришла к нам сквозь метавремя. Ты отрицала свою слабость и отрицала ценность чужих жизней. Но пробовала ли ты утверждать?»

«Не вырываться из цепей, а заковать себя в них?» — его образ стал ещё чётче — как жаль, что только образ! Мудрейший, он подсказывал решения неординарные, удивительные в простоте и неочевидности.

«Цепи — это всегда о двух сторонах, — она представила его полуулыбку. — Разрушая, убивая, остаёшься в одиночестве. Цепи связаны с якорями, ты помнишь?»

— Я помню, — сказала вслух.

— Что-что? — откликнулся Аист.

— Ничего, так, воспоминания, — её душа после Забвения выглядит как мясо после мясорубки. Утром она исправила новые повреждения, но старые… не поврежденья даже. Мозаика «собери себя сам»! Ей не хотелось собирать. Не хотелось лезть в себя. Ведь придётся вспоминать, заново всё проживать! Сейчас людоедка хоть на привязи, а разрушительница молчит, лишь ухмыляется. Стоит разворошить этот улей… Будет больно сознавать, что она сорвалась и пострадало ближайшее живое существо — Аист. — Пойдём посмотрим, где жили эти «сотрудники». Ордо, подсвети нам путь!

— Выполнено, — и знакомая зелёная линия повела их прочь от главной технической консоли.

Внутреннее ядро оказалось совсем не таким, как ожидала. После тройного шлюза их встретили отнюдь не аскетично-рациональные пустые помещения, а тяжёлые на вид тёмно-зелёные ковровые дорожки. Отделанные деревом стены. Мягко-жёлтые лампы. Массивные деревянные же двери. Запах еловой свежести.

Первым делом она, конечно, скинула ботинки и прошлась по ковру.

— Пушисто, — серьёзнейший вердикт. Значит, надо брать. Аист же присвистнул, оглядевшись:

— Как будто в дорогущем отеле десятизвёздочном! Ордо, а если тут никого не было, то ковры как сохранялись? — наклонился и провёл ладонью. — И впрямь пушисто! Ты их… эм, «перепроявлял»?

— Ответ отрицательный. Помещения внутреннего ядра находятся на консервации. Концепция движения отозвана из всех кабинетов, где в текущий момент не находятся сотрудники или посетители комплекса. К сожалению, этот механизм не работает для загрязнённых некреалитом помещений.

— Удобно! Ордо, а какие-нибудь записи остались? Во внешнем ядре всё попортила утечка, а здесь?

— Главный сервер комплекса был очищен перед постановкой на консервацию. Вёлся параллельный бумажный документооборот. Возможно сохранение части документации.

— Будем искать что-нибудь полезное?

— Ищи, — пожала плечами. — Обрати внимание на мебель, особенно диваны.

— Зачем? — он так забавно удивляется!

— Я потратила кучу мебели в бою. Надо бы возобновить запасы. И вообще, смотри, где что интересненькое есть! Поверь моему опыту: прежде чем взрывать, следует ограбить.

— Все иномаги с преступными наклонностями? — хм, если возьмёт в ученики, как теперь будет зарабатывать авторитет?

— Со столькими сразу — только я, — горделиво приосанилась. — Эй, Ордо, тут есть столовая? А в ней еда?

— Утвердительный ответ на оба вопроса.

— Ладненько! Аист, тут безопасно, поэтому иди-ка поисследуй, друг любезный. Ордо, предупреди меня, если с Аистом случится что, и покажи, где столовая. Взрывы взрывами, а обед — по расписанию.

Столовая Сирени понравилась. Просторная, не слишком светлая, с узорчатыми колоннами и потолком (всё — деревянное: и не боялись же пожара!), уютными столиками… Так бы и забрала всю себе! Даже то, что она великовата для воображаемого хранилища не останавливало: по частям разберёт! Но вот беда: под деревом был пустотит, а его хранить в воображении не выходило. Разочарованная этим, Сирень прогулялась и забрала все столики со стульями (в её ведь вкусе!), занавески на окнах-экранах, самую красивую посуду и холодильники. Раздобыла несколько пайков, долго разбиралась с инструкцией, как же их правильно вскрывать и греть, после чего сытно поела за последним столиком в центре столовой. А жизнь не так уж и плоха!

У входа появилась жёлтая линия. Спустя десять минут явился Аист. Осмотрелся. Подошёл.

— А где… — она довольно улыбнулась, и его озарило. — Да ты не Сирень, ты сорока какая-то!

— Всё своё ношу с собой, — извлекла ему стул и парочку пайков. — Что увижу, то моё, — и обвела его провокационным взглядом. Он покраснел, а она внезапно обнаружила, что как мужчина Аист-то в её вкусе! Слона она и не заметила! Хах, как складывается-то… — Садись, как там говорится? В ногах правды нет, а есть она в желудке?

Спустя пару съеденных пайков и ещё несколько минут спокойного чаепития, Аист подвинул ей книжонку — одну из толстой стопки, что принёс с собой:

— Тебе понравится, — спохватился. — А читать по-русски умеешь? Ты сейчас так чисто говоришь, я не подумал…

— Умею. Чисто говорю, потому что отслеживаю твою реакцию и подстраиваюсь. Хм, — открыла книжонку, озаглавленную по-английски «Рольфовы записки впопыхах». И впрямь записки впопыхах: на первой странице нарисован, видимо, сам Рольф, несколько сердечек (по отпечатку чувств рисовала его любовница или жена) и «I love Rolf», конечно же. — А это что? — кивнула на остальную стопку.

— А это тебе не понравится, — хмыкнул Аист. — Всякие отчёты, списки, докладные, заявления, в общем, поковыряюсь в них, а ты поковыряйся в мифологии.

— Мифологии? — подняла брови. — Интригующе звучит.

Она перелистнула страницу и вчиталась:

«Сегодня я наконец-то прибыл в Тету и вхожу в курс дела. Моя ненаглядная со мною, и она уже умчалась общаться с администратором. Мне передали заметки моего предшественника. Буду называть его «другим Рольфом». Другой Рольф, в отличие от меня, был великим иномагом. А ещё он давно умер от старости. Когда я спросил, как давно, мне ответили, что «в другом метавремени». Надо будет спросить у любимой, что это значит! В таких вещах она куда умней меня».

Другое метавремя? Сирень… представляла. Одна из немногих, кто действительно понимал, о чём речь. Быстро пролистала бытоописание Рольфа и нашла место, где он вновь перешёл к делу:

«Другой Рольф, как и я, заключил сделку с Нанимателями. Неизвестно, какую, но они исполнили мечту всей его жизни — дали силы, людей и особые навыки, чтобы исследовать самую великую фауну, какую только можно представить. Левиафанов. Нанимателей натолкнуло на след левиафанов изучение неких драконов судьбы. Драконы судьбы — это разумные создания, чьи способности «на суше» превосходят божественные, но настоящая их сила раскрывается в «Океане», или «Небе».

Я не очень понял метафизику, но Небо, что окружает наши Мировые Древа становится, если долго лететь, Океаном, и Океан — это место обитания драконов судьбы и левиафанов. Этих существ объединяет способность к творчеству высшего разряда. О, эти замечательные создания буквально творят миры, вселенные! Большинство сотворённого драконами, сущностями пламени и света, исчезает бесследно в тот же миг. Сколь бы ни были устойчивы и высокореальны драконы судьбы, Океан вокруг них нестабилен и изменчив. Меняются законы физики: текут, а порой вихрятся и буйствуют в долгих штормах. Изменчивы понятия и идеи, бесконечно колеблется пространственность и временность — в общем, это не то место, где выживет смертный человек. Драконы «состоят» из чего-то, Океану антагонистичного и, вместе с тем, гармонирующего, дополняющего его воды. «Огонь и свет», тогда как Океан — это «воды и тьма», но, по словам предшественника, это жуткое упрощение! Мол, надо видеть своими глазами: кто не видел дракона судьбы в естественной среде обитания, тот не сталкивался с подлинным совершенством!

Создаваемые драконами миры редко живут долго. Вселенные, которым повезло, которые вышли стойкими, могут просуществовать секунды или минуты, тогда как их обитатели проживут многие миллиарды лет, звёзды изнутри (если там есть звёзды!) состарятся и испарятся. Хотел бы я видеть след сотворённых и тающих в Океане миров следом за драконом, танцующим в опасных водах!

Левиафаны не таковы. Драконы быстры и разумны, а разумны ли левиафаны — настоящая загадка. Рождаются и умирают многие поколения драконов судьбы, пока живёт один-единственный левиафан. Должно быть, если они разумны, то одна их мысль думается тысячами лет! Левиафаны — это не «огонь и свет», но «огонь и твердь». Огромные, неповоротливые, они не очень-то хорошо противостоят штормам, поэтому приспособились (какие невозможные сроки шла их эволюция?) создавать защиту. Панцирь.

Сметливый читатель уже догадывается, что же я имею в виду. О да, левиафаны кутаются в панцирь из вселенных, из миров, каждый из которых чрезвычайно устойчив и реален. Даже драконам судьбы так просто не пробиться через этот панцирь, ведь внутри него они будут вынуждены подчиняться законам суши! Океан, безусловно, страшное место, и часто чешуйки панциря левиафана трескаются, отслаиваются, но тот выращивает новые, и многие слои отгораживают левиафана от мутных вод.

Мне неизвестно, чем питаются левиафаны, мой предшественник также не смог это выяснить. Быть может, чем-то столь же огромным и существующим в таких же масштабах, как они сами? Зато размножение левиафанов — это потрясающее явление! Когда два таких существа встречаются, они на время объединяют свои панцири. Что происходит внутри и как вообще выглядит левиафан под панцирем, к сожалению, мифозоологии неизвестно, но кое-что удалось понять по своего рода «отголоскам» и «вибрациям» Океана. Левиафаны оставляют яйца, как будто бы оплодотворяя чешуйками панцирей друг друга — эти яйца, отдельные вселенные, которые во много раз более защищены, чем отдельный левиафан. «Внутри» таких миров, как бы окутанный их пространствами-временами, зреет маленький левиафанчик. Должно быть, вылупление левиафанчика — очень неприятный сюрприз обитателей вселенной-яйца!»

Сирень прикрыла книгу и пару минут просто смотрела в стену. Слова Рольфа перемежались с образами, оставленными «другим Рольфом», образами смутными, но здесь, в чистой ноосфере с «выключаемым движением» — не сгнившими. Эти образы… Как давно она не чувствовала себя жалкой мошкой по сравнению с величием природы? Никогда? Потрясающее в своей новизне чувство! И она не могла не задуматься, а что же будет, если она съест — левиафана. Убийство столь великого вводило разрушительницу в экстаз, а идея отведать плоти демиурга превратила людоедку в выпучившего глаза истукана, истекающего слюной.

— Нашёл что-нибудь? — спросила Аиста, увлечённо залипшего в бумаги.

— А? — как мило он посмеивается изнутри. Такие… проблески. Как друг-загадочник. И тоже хочет всех спасти. Как они похожи! — Тут прикольно, они даже у лингвистов заказывали анализ, как будет правильно: «некрит» или «некроит». Инженерный отдел ругается, что некроит, какое-то там НИИ из другого комплекса — что некрит, а администратор убеждает решить миром, не то дойдёт до Нанимателей, и плохо будет всем.

— Давние споры давно исчезнувших людей… — протянула Сирень. — Больше ничего?

— Кто-то хорошо поработал с информацией, — нахмурился он. — Я думаю, эти документы остались не случайно. Какая-то автоматика вычистила из них личные данные. Несколько имён без фамилий — вот и все находки. Ума не приложу, почему сохранилась эта книженция, — кивнул на «записки» в её руках.

— Я тоже, — солгала она. Ещё один звоночек. — Посмотрим, что тут дальше…

Она быстро пролистала описание разных видов левиафанов, строения их тела, особенностей физики вселенных-чешуек, больших с малыми циклами поведения и прочей не имеющей отношения к делу чуши. Это всё не несло пользы, только побуждало разрушительницу и людоедку открыть охотничий сезон. Полнейшая глупость, конечно: может, она-прошлая имела б шансы — но настоящая она — и впрямь пылинка по сравненью. Она и к Океану-то не доберётся — в Небе сгинет по пути! И нет, нет, нет, как бы ни хотелось, она не будет, не будет заново проходить весь путь, она… Бездна побери, как же она устала!

Прикрыла глаза на минуту, собираясь с силами. Вместо перелистывания шепнула заклятье. У иномагов заклятья — не то, чем кажутся, в большинстве своём — способ фокусировать волю и иметь посредника между собой и мистическим деянием. Утилитарное средство. Следуя отклику, раскрыла книгу близ конца. Итак, что же тут?

«Достоверно не известно, как завершается жизненный путь левиафанов и сколько они на самом деле живут. Когда другой Рольф изложил прочитанные вами сведения, скрупулёзно мной законспектированные и разложенные по полочкам, Нанимателям, тех крайне заинтересовала смерть левиафанов. Вернее говоря, им необходимо стало найти умирающую особь, не важно, от каких причин. Мой предшественник посвятил этому оставшиеся годы жизни, и на закате второго своего века достиг цели. Он не успел описать умирающего левиафана. Известно, что эта особь лишилась большей части своего панциря, но оставшаяся часть по-прежнему держала удары Океана. Может быть, он умирал от старости? Кто-то (мне страшно представлять себе, кто) его смертельно ранил? Какая-нибудь редчайшая флуктуация Океана проникла внутрь и отравила его? К моему глубочайшему сожалению, это останется загадкой.

К слову о возможностях Нанимателей. Я не знаю, как они извлекли «это». На самом деле, я ещё не уверен, что это за орган. Я думаю, что…»

Дальше — несколько строк вымаранного текста. Качественно вымаранного — в ноосфере ни следа, ни тени, ни эха.

«…поместили в отдельное ядро. По меркам самих левиафанов, ему осталось жить считанные минуты. Но в наших временных масштабах это буквально сотни тысяч лет! Я должен буду позаботиться, чтобы продлить срок жизни как можно дольше, с учётом всего, что узнал другой Рольф, и таинственных источников, раздобытых Нанимателями.

Меня радует подход Нанимателей к проблеме. Они не задумывались о том, чтобы убивать такое прекраснейшее и, что немаловажно, защищённое создание! Они нашли умирающую особь. Прагматичность Нанимателей такова, что мы извлечём из этого двойную выгоду. С одной стороны, «жидкость», которую можно условно назвать кровью левиафанов — та самая, «выдыхая» пары которой, они обращают воды Океана в твердь миров. С другой стороны — сам факт умирания! Левиафан, как вы могли понять, есть создание надбожественной природы. Гибель такового, даже не будь «крови», сама по себе конденсируется и воплощается, обретает собственное существование (и я задумываюсь, не умер ли, на самом деле, мой предшественник от контакта с этим ядом, а не от старости).

К сожалению, извлечь кровь отдельно от умирания (кто-то уже предложил термин «некрит» от «некро») мы не можем. Вместо этого планируется извлекать общую субстанцию, а затем фильтровать, получая, с одной стороны, сугубо разрушительное нечто, а с другой — сгущённую концепцию воплощения! Эти субстанции, на самом деле, не противоположны, по словам моей ненаглядной, мало того, что они соединены внутри левиафана, даже в очищенном виде не будут друг другу противоречить. В конце концов, смерть — это тоже явление, событие, которое можно воплотить!

Моя любимая говорит, что это не конец. Обе очищенные субстанции будут передаваться дальше для…»

Здесь записи обрывались окончательно. Ещё три листа были девственно пусты. Звоночек, хах? Она забрала «записки» в воображение. Пусть лучше полежат внутри, туда добраться не проще, чем её сломить. Давай-ка, дорогая Сирень, поговори с Аистом и думать забудь, чтобы добраться до хранилища реалита! Ты же понимаешь, что используешь его не для «сотворения вселенных», а для получения ультимативного оружия или воплощенья жертв для людоедки? И не надо зацикливаться, что же можно сделать с реалитом и некритом дальше! Ты же не дурочка, Сирень, ты не в первый раз сталкиваешься со случаем, когда думать в какую-то сторону запрещено на уровне идеи!

— Как дела?

— Ничего, — оказывается, Аист уже давно смотрит, как она глазеет на стену. Молодец, Сирень, внимательность на грани возможного! — Это всё мусор, — и пихнул всю стопку со стола. — Ну, кроме этого, — в его руках — тетрадка. — Стихи. Красивые! И чего оставили?

— Хм, — коснулась тетради через ноосферу. Пусто. Добавила, на сей раз мысленно, слово поиска. Тишина. — Забирай. Знаешь что…

— Да? Идём в источник? — встрепенулся он.

— Я — спать, — решила она. — Броди по комплексу, сколько влезет, без меня к источнику не лезь, ну ты же не самоубийца? — прощупала его на всякий случай. Не самоубийца.

— Спать? — искреннее недоумение. — Что ты там вычитала?

— Ничего хорошего, — вздохнула. — Они вырвали кусок тела умирающего демиурга, Аист, и доили его на реалит. Некроит — побочный ингредиент из-за его умирания. Я не пойду туда сегодня, извини. Я не готова.

Его подмывало спросить, почему. Сдержался. Одобрила про себя. Аист не идеален, так-то. Да и когда она видела идеальных? Да и что в идеальных такого? Изъяны, шрамы, ошибки, странности — это делает людей интересными. По крайней мере, для неё. Аист был странным. Такая забота о других… О совершенно незнакомых людях! Будет учить — повыбивает хотя бы часть. Слишком заботливые среди иномагов долго не живут. Полезет решать какую-нибудь реальную проблему инореальностью, заиграется — и поминай, как звали. Один раз имя потерял, в другой — оставит душу бездне.

— Что мне надо знать? — нашёлся он.

— Хороший выбор вопроса, — позволила себе улыбку. — Это личное, — в свою очередь, сдержала фразочки вроде «тут мои чудовища хотят погулять, но ты спи спокойно, тебя съедят предпоследним». — Еда, — выгрузила ещё пайков. — Сколько сейчас времени по-тетовски, Ордо?

— Пятнадцать ноль три.

— Спальня администратора пригодна для сна?

— Ответ утвердительный.

— Веди меня туда. В восемь утра встречаемся здесь. Пощупаю самую мягкую постельку Теты, — про себя вздохнула. И «скользнула», а не пошагала ножками.

У администратора, конечно, была здоровенная ванная и куча глупой косметики, почему-то забытой в ней. Лёжа по шею в горячей воде, размышляла, неожиданно для себя, о смысле жизни. Если она отбросит то, что делало её самой собой — и поиск силы был одной из осей! — то — что? Куда двигаться дальше? Её друзья по-разному решали этот вопрос. Учитель вон менял путь. Подруга умудрилась выбрать сразу три пути, и полтора из них были общими с ней-прошлой. Друг, который тайна? Его путь был ослепительно идеалистичен и, вместе с тем, проходил в глубокой тени. Прочие первые иномаги? По-разному. Их ученики? Тоже. Ничей путь ей не подходил.

Выбравшись из ванны, обтёрлась и плюхнулась в постель. Велела Ордо снять «заморозку» со всех помещений на полчаса. Погрузила себя в сон. Распространила сон по внутреннему ядру. Соприкоснула с ноосферой. Создала центр, соединила с центром и начала бросать слова, понятия, образы в этот самый центр, наблюдая, как вибрирует сновидческая паутина. Никаких откликов. И ноосферу, и реальность зачистили качественно, здесь Аист прав. А в чём не прав? Что с ней связался, дурачок!

Общий сон расползся и растаял. Остался только личный пятачок. Возникали и пропадали воспоминания. Какие-то целые, какие-то покорёжены, от каких-то — жалкие клочки. Она смотрела и смотрела. Иногда не выдерживала и сшивала разрывы в тканях ассоциаций. А после и вовсе переключилась на личностное, на то, что влияло на её выбор. Чувства и эмоции. Привычки. Образ жизни. Выбор. Отношения, симпатии да антипатии. Сколько тут всего!

Нет простого решения. Нельзя взять и удалить то, что в ней от людоедки, от разрушительницы или, наоборот, от той, кто хочет попробовать другое. Это в фантастических романах есть «ядро личности» и прочие выдумки. Это не узел, чтобы распутать, а разрезать — она не любитель ментальной самокастрации. Никакой «поляризованный некроит» здесь не поможет. Или поможет? Узко мыслишь, Сирень, узко мыслишь, как учитель бы сказал с ехидцей!

Деление на роли, субличности и области — это всегда условность. Но и прямое восприятие того, что обычно не реально, не настоящее, а интерпретация работы головного мозга — условность тоже! Иномаги разума — это те, кто может использовать условности. Отбрасывать одни и принимать другие. Выходить из своего «тоннеля реальности» в другой — или строить новый с нуля, без опоры на предыдущие (со)знанья! Её-прошлую не волновали нюансы, она была слишком сильной, умела «впечатывать» новую картину мира, вместо того чтобы аккуратными штришками повернуть её на сто восемьдесят градусов. Она-прошлая была изворотлива в другом смысле, не в тонкой, а грубой работе с разумной материей. Почему бы не попробовать другой подход?

…Она сейчас серьёзно планирует убить части себя? Обесценить своё прошлое? Это точно то же, что пыталась сделать безумица, только с другой стороны! Безумица хотела сделать себя сильней, а сейчас? Она хочет сделать себя — себя! — слабей? Уничтожить то, что позволяло ей выживать? Это хуже, чем глупость — это предательство, предательство самой себя! Она, Сирень Вефэа, никого не предаст! Ни других, ни себя. Но если другим она и верна-то не была особо, то себе… Она ошибалась, оступалась, проигрывала, но всегда принимала это! Отрицать себя — худшее из зол!

Разрушительница недовольно заворчала. Она была бы рада попробовать убить себя. Убить самое разрушительное, что только знала! Людоедка — эта просто не способна понять происходящее, оно было за рамками её простого мира сильных и слабых, мира, где слабый побеждает хитростью или внезапностью, чтобы вырвать сердце врага и стать с ним вровень, а после испить его крови и радостным рыком возвестить о своей победе всему лесу.

Повинуясь наитию, она скользнула в воспоминание, призванное трижды пережёванными мыслями:

— Госпожа Сирень? — её ученица. Не настоящая. Последовательница. Эта девочка, спасённая из смутно-ностальгических побуждений, была похожа на неё. Разве что племена были индейские, а не африканские. Память сохранила её имя. Фло. Её звали Фло.

Фло умирала. Сирень-прошлая и помыслить себе не могла, что девочка последует за ней в её беспорядочном путешествии между линиями. Она-прошлая переваривала очередной кус силы. Сытая, довольная, ленивая, она-прошлая казалась со стороны даже нестрашной. По крайней мере, показалась Фло нестрашной по сравнению с теми, кем стали родные, когда узнали, что она иномаг. Фло была изгоем. Сирень даже не стала их убивать: так, внушила кое-что, буркнула о том, чтобы не смели обижать такую же, как она… Фло увязалась следом, дурочка.

Однажды сытость сменилась голодом. А Фло училась, наблюдая за ней. Девочка была талантливой — в полтора Аиста, не меньше. Сирень привыкла к ней, как грозный хищник привыкает к дружелюбному падальщику, крутящемуся поближе, а порой подносящему усталому хищнику какую-нибудь мелкую жертву. И пару кровавых драк, затеянных скорее не ради силы, а ради статуса в «потусторонье» Фло прошла. Выжила. Стала ещё сильней. Уверилась в себе. А потом зов людоедки столкнул Сирень с другим альфа-хищником. Не иномагом, нет — обычных иномагов это существо ело на завтрак, обед и ужин, усваивая их приёмы. Оно было по-настоящему сильным и, что важнее, опытным, умело своей силой распоряжаться не хуже, чем Сирень своей.

Они столкнулись. Холодное, расчётливое чудовище, прорастающее чрез междумирья, паразит, крадущий частички чужой реальности для реальности своей, — и Сирень, такой маленький темнокожий человечек с глазами, алчно-жёлтыми глазами. Это была схватка, достойная легенд, но прошедшая в иноместе, где некому было её запечатлеть. Кроме, может быть, единственного человека — девочки по имени Фло.

Сирень победила. Она рассекла щупальца изо льда, своею кровью щедро окропя. Тысячи глаз, сводящих с ума, создающих видения, что ранили не хуже реальности, — были выколоты, выдавлены или распылены. Пали служители чудовища, выкованные из духов падших в борьбе с ним воинов. Само оно, огромное, но прыткое, не поддающееся описанию человеческими словами, поскольку жило в пространствах и временах дробных размерностей, было наколото на фрактальные копья, истекало вкусненьким ихором, а аналог сердца уже переваривался в желудке у Сирени.

А Фло умирала. Девочка последовала за ней в запределье, наивно рассчитывая, что следующий бой будет таким же. Бой, в котором она будет сильней или капельку слабей, да изворотливей. Бой, в котором она шагнёт на следующую ступеньку — за идеалом, за той, кого считала новой семьёй, чем-то средним между матерью и старшей сестрой. И правда была в том, что Сирень могла её спасти. Могла провести своим путём. Могла научить, могла показать, как вести себя в такой битве и без какого бы то ни было ущерба для себя поделиться кусочком сердца твари. Это было то, чего Фло ждала, живя в своей иллюзии. Это было то, что в голову Сирени не пришло. А потому Фло, наколотая на ледяное щупальце, умирала.

— Почему? — выдавила она. Тело девочки, закалённое чужими сердцами, отказывалось погибать так просто, бессмысленно боролось, не понимая, что это конец, поддерживало свою дурную владелицу в сознании. — Что я сделала не так?

— Была слишком слаба, — с сытой усмешкой бросила Сирень тогда. На миг ей-прошлой подумалось, что будь сама чуточку слабей, то не стояла б здесь, а была бы в раннем детстве сожжена. Беспощадно отбросила эту мысль: разве слабая Сиренью бы была? Разве слабая могла быть ей? Эта глупышка решила, что такая же, но была наказана жестокой инореальностью.

— Пожалуйста… — прохрипела Фло. Это была просьба. Сирень прочитала её, Сирень видела дурочку насквозь. Фло не просила исцелять её, спасать. Она предлагала дар, последний дар. Сердце, своё сердце. За весь тот путь, который Сирень дала ей вместо медленного угасания изгоя — путь страшный, но яркий вместе с тем.

— Я не ем сердца, пропитанные слабостью, — ответила Сирень тогда и отвернулась, не соизволив прочитать ответ в мыслях умирающей последовательницы. Какая разница? Слабаки дохнут. Обращать ещё внимание на мошек, возомнивших себя равными великим!

«Аист бы её спас, — прошептала про себя, всматриваясь в лицо умирающей девчонке. — Нет, он бы не позволил ей идти за мной! В конце концов, на американском континенте тех времён жили иномаги. Найти такого и пристроить девочку на воспитанье — что может быть проще? Если не согласится… хах, не согласиться, когда тебя ласково просит иномаг, превзошедший вершины сферы разума? Посмотрела б на такое!»

А сама? Что сделала бы сама сейчас, повторись та ситуация? Ничто не помешало б научить. Научить быть сдержанной, научить отличать, в какой бой следует вступать, а в какой — не стоит. Дать Фло парочку трюков и ухваток. Делиться сердцами врагов. Получить не просто друга и союзника, а существо, верное до глубины души. Сирень не предавала ведь тогда — нельзя предать того, с кем отношений нет. Это у девочки сложилось впечатление, что отношенья есть. И даже тогда Фло не чувствовала себя преданной! Она приняла свою участь, она…

Сирень открыла глаза, тяжело дыша. Сонную пелену смыло вихрем эмоций.

— Ордо, сколько времени? — спросила, потирая тяжёлую голову. Бездна растерзай, зачем она вообще это вспоминала?!

— Два часа ночи, — бесстрастно сообщил тот. — Нужна ли какая-то помощь?

— Ну, парочки очень злых тварей планетарного масштаба у тебя точно не найдётся, — усмехнулась она. — Как вообще обычные люди сбрасывают напряжение?

— Вопрос вне моей зоны компетенции, — пауза. — Предположительно, с помощью физических упражнений и общения с близкими людьми.

— Близких людей! — горько воскликнула она. — Значит, физические упражнения?

— Указать дорогу в тренажёрный зал? — предложил Ордо, угодливый искусственный дворецкий.

— Найди-ка мне самый длинный коридор в ядре.

Ей понадобилось трижды пробежать коридор туда-сюда, перейдя в «мир» с усиленным притяжением, прежде чем рухнула без сил. Прямо там, на ковре, и заснула. Без фокусов, без игр с разумом, просто глубокий сон. В конце концов, если ты не какая-нибудь древняя фейри вроде её подруги-технаря, то обыкновеннейший сон — необходим. И именно он принёс ей облегчение. Не утешение, не решение и не готовность. Облегчение. Ясность. И знание, что делать.

Она проснулась в шесть утра. Аист ещё спал. Замечательно. Ей нужно много всего сделать. В столовой достала основной алхимический набор, предварительно убедившись, что природные и метафизические условия в норме, что ничего не взлетит на воздух после извлечения. Компонентов-то с запасом! Она — опытный алхимик, не великий, до учителя ей далеко, но время, экстремальные обстоятельства и работа с самыми экзотическими субстанциями привели к тому, что трижды великий, но обыкновенный, прыгающий по парочке соседних линий алхимик конкуренцию ей не составит. У такого алхимика будет талант и не будет шанса его реализовать, тогда как у неё жалкая искорка таланта — и опыта безумное количество.

Она закончила как раз тогда, как вернулся Аист. Несколько секунд он пялился на лабораторию. Вдоволь насладившись реакцией, убрала за собой, оставив на обеденном столике пару колб. В одной переливалось ровно две капли, отлитые из драгоценного фиала. Эликсир, что дарует волшебство. Достался… за особые заслуги. Больше пары капель — смерть. Сама бы никогда не прикоснулась.

— Доброе утро. Пей, — сунула сначала эти капли.

— Что это ты… сварила?

— Один умный человек, — её учитель, — рассказывал мне об эффекте выжившего. Тоже слышал? Молодец. Эта штука увеличит твои шансы выжить, — он ведь как Фло. Бездна, как похожи ситуации! Вновь опора, вновь потенциальный ученик, вновь понятья не имеет, куда за нею лезет! Зато она теперь иная. — Пей, пей, — поколебавшись, он позволил каплям скатиться в рот и растаять без следа. — Чудно.

— Что это? — повторил вопрос.

— Магический дар, — усмехнулась. — Его не я сварила, не мой уровень. Моё — вот это, — кивнула на склянку с густо-жёлтым составом. — Зачем тебе дар обычной магии? Способствует выживанию. Рост удачи, шанс на спасительное чудо, превращенье мелкой вероятности в реальный путь. Не гарантия. Магии научишься потом у магов, разберёмся. Чего встал столбом? Да, да, тебя не спросила, хочешь ты, не хочешь… Жить — хочешь? То-то же. Пей следующее.

— А оно что делает? Горькое? — взял и принюхался.

— Сладкое. Поначалу — сладкое, потом будет больно. Очень больно, друг мой Аист, но я включила в состав парализующее. Язык себе не откусишь, мышцы судорогами не порвёшь. Это зелье закалки. Слышал когда-нибудь, что убивший дракона сам становится драконом? Или о том, что дикие племена едят органы убитых врагов, чтобы перенять их силу?

— Это что… — она перехватила дёрнувшуюся руку, не дав пролить ни капли.

— Это — сила, — поймала его взгляд. — Экстракт силы, там не перемолотые кусочки тел, всё алхимически очищено. У тебя тело простого смертного, Аист. Выпьешь — будет не совсем. От плевка дракона больше не умрёшь. На физическую мощь не рассчитывай, я варила исключительно на стойкость. Защита от смерти. Остальное — лечится. Побочных эффектов нет. Только поболит, но ты же взрослый мальчик, боли не боишься? — он боялся. Но не боли — неизведанного. Она понимала. Разумные боятся резких изменений. Такова природа мира.

— Была не была, — и залпом выпил. — Вкусно. Пока ничего не чу… — на этом слове язык и отказал.

Подхватила его и аккуратно уложила на матрац. Под голову подушку. Веки прикрыть. На всякий случай коснулась лба, считывая сигналы в мозг от тела. Норма. В смысле, человеческие врачи давно б друг друга перекусали в тщетных попытках разобраться. А она всё сделала отлично. С телом — есть. Теперь посмотрим, как там остальное!

Настраивать защиту разума и души на совсем незнающем человеке — такое у неё впервые. Как-то делала на иномагах — те как мешали, так и подсказывали, вызывая раздраженье. Здесь ей требовалось терпение, аккуратность, осторожность и совсем не нужно было доверие субъекта. Шаг за шагом она меняла правила взаимодействия его с «другими мирами». «Поворачивала» в, как выразилась бы подруга, «многомерном пространстве состояний».

Её защита не была стандартной. Собственно, такой не бывало ни у кого, кроме неё самой. И повторить никто б не смог: ни учитель, ни подруга, ни друг-загадочник. Они и об идее-то такой защиты не слыхали! Личное изобретение. Характерный признак: отсутствие любых признаков. Он будет выглядеть незащищённым, а наглые ручонки иномагов, иноявлений, духовных технологий и прочей гадости — мимо проскользнут. Призрак всюду — ещё видимый, но никак не достижимый. Отыщешь один мир — без толку, ведь Аист, вернее, его отношения с инореальным раздроблены будут по триллионам случайных неведомых миров.

Сама Сирень такое не использовала. Мешает работать с инореальным. А надо бы потом попробовать! Есть же старая идейка «комплексного» мира-ключа, сборной солянки из всех, меж которыми раздроблено присутствие. Что-то вроде «обратного преобразования» или как там математики ту штуку называют? Идею как раз в математике нашла — все эти «шифрования с асимметричными ключами»… В математике она не разбиралась, но сущность ухватила. Есть действия, которые легко выполняются в одном направлении и очень сложно — в противоположном, если только ключ не знать. А ключ у неё в головке. И у него — очень-очень глубоко, всплывёт, если вдруг она погибнет, да небыстро.

Спустя пару часов, которые потратила на медитацию, Аист заворочался и, кряхтя, поднялся. Она кивнула на готовые пайки и чай, некогда сворованный из-под носа одного китайца. Вкусный чай, для особых случаев. Побалует его немножко. Спустя ещё пятнадцать минут он откинулся на спинку стула. Она присела рядом.

— Слушай, Сирень…

— Что? — приподняла брови, выражая крайнее непонимание, чего это он такой неуверенный. — Хочешь спросить — спрашивай. Могу — отвечу, не захочу — так и скажу.

— А почему ты просто не вернула меня обратно? Вместо всего этого, — смерил взглядом пустые склянки.

— Я не делаю выбор за друзей. За учеников вне обучения не буду тоже.

— А как же бои с культистами?

— Это не выбор, — качнула головой. — Так, решение. Или ты бы выбрал умереть от их рук? Нет? Значит, за тебя не выбирала. И то ослушался разок.

— То есть, ты…

— Аист, — вздохнула. — Я в пятнадцать ходила на охоту на чудовищ пострашней драконов. В одиночку. И, нет, я была слабее. Хитрость, смекалка, — постучала пальцем по лбу, — человеческая адаптация. Ходить по кромке жизни-смерти — для меня обычный день. С чего бы мне останавливать тебя? Если я тебя ценю, — и про себя: «чтобы познать ценность внешнего, нужно было лишиться куска внутреннего, а, Сирень?», — то с чего бы отказывала в том, что делала в пятнадцать и далее всю жизнь?

— А какие они, драконы? — неожиданный вопрос после минутного молчания.

— Разные, — пожала плечами. — Чёрные, белые, красные, — смешок. — Красивые и уродливые, страшные и безобидные, разумные и неразумные. Неразумных больше. Прочные. В том, что выпил — много свойств их шкуры. Сопротивляется магии, помогает жить вне родных законов физики, — пауза. — Слабые. Для меня драконы — слабые. Но есть в них что-то… — прокрутила парочку воспоминаний. — У них был особенный творец. Странный, — она вспомнила его. Не друг, нет. Один из первых, соратник, может быть, если она-прошлая вообще могла иметь соратников. — Я никогда его не понимала. Чего не отнять — у каждого творения была изюминка, тайна, красота. Не исключенье и драконы.

— Ты… знакома с творцом драконов? — она серьёзно поднялась на десяток пунктов в его глазах за счёт подобной глупости? Хах, почему ей это вообще интересно, бездна побери?

— Не близко, Аист. Я много с кем знакома. Как самочувствие?

— В порядке. В книге нашлось что-нибудь ещё? — он про «мифологию» — записки Рольфа.

— Конкретику оттуда вырезали, как и отсюда, — неопределённым взмахом показала комплекс. — Проверила на всякий случай. Ну что?

— Пошли, — решительно поднялся.

Они не спешили. Она не хотела приступать, он — он боялся неизвестности. Совсем ещё новичок в иномагии — не привык, что подготовиться порой нельзя — и нельзя принципиально. Внутреннее ядро комплекса Тета окружало их, провожая бесконечными дверями, бесчисленными сенсорами глазел искусственный интеллект по имени Ордо, ноги ощупывали ковры, а лёгкие — свежий-свежий воздух. Здесь легко жилось. Ей представлялось это место полным людей, и большинство из них было личностями, половина — Личностями с заглавной буквы.

Наниматели не как кукловоды, а механисты собрали из подходящих друг к другу шестерней-людей часы размером с гору, отсчитывающие сутки, года, века до Результата. Но несмотря на то, что Проектом правил холодный расчёт, люди внутри оставались людьми, и эмоции, чувства, так и не затёртые, витали по комплексу, и казалось, что он покинут каких-то пару дней назад. Тишина — но в этом месте не должно быть тихо. Здесь стоял гул, полный споров, шелеста страниц, признаний, окриков, бормотания под нос…

Шлюз встретил их шипением воздуха. За первым шлюзом последовал второй. Предзаписанный голос сообщил:

— Внимание, вы входите в научно-исследовательскую зону повышенной опасности. Просьба соблюдать тишину и темноту. Внимание, по приказу администратора использование сторонних источников света строго запрещено! Используйте для освещения проявители и не забывайте сдавать их в арсенал проходной перед выходом. Внимание, вынос реалита во внутреннее ядро запрещён! Повторная попытка карается немедленным увольнением.

— Строго тут… — начал было Аист, но Сирень прижала палец к губам:

— Тише. Говори тихо. Я чую, это важно.

Источник встретил их тишиной, на сей раз — совершенной. Ни дыхания, ни собственного сердца — воздух, кажется, стал не пропускающей звук ватой. Она быстро поняла, в чём дело: природные законы! Они поменялись. Нет, не похоже, чтобы в этом месте не выжил бы обычный человек. Однако кто знает, не испортилось ли что в этой «настройке законов» со временем? А Аист — защищён после закалки эликсиром! Вовремя предусмотрительность включила.

Источник встретил мраком. На очень высоком, метров в двадцать, потолке светились лампы, но это была насмешка над светом: вместо Аиста она различала смутный силуэт.

— Ждём, — шепнула. Шёпот разлетелся в изменённом воздухе не только словами, но и странным эхом-шелестом, вибрацией, которую ощутила всем телом. — Чувствуешь? — самую малость громче — звук отдался в теле болезненным толчком, и она понизила тон: — Если случайно закричишь, разорвёт на части. Дадим глазам привыкнуть к темноте.

Аист, должно быть, понял это как необходимость подождать. Она — как необходимость покопаться в воображении. Она, может, и не очень алхимик-химеролог или алхимик как целитель, зато придавать телу новые свойства, временно иль навсегда, — эту науку освоила прекрасно! Где же там он? Этот? Тот? Ага, нашёлся!

— Держи, — шепнула, отлив в пустую колбочку ровно на глоток. — Ускоряет адаптацию зрения к темноте и обратно, — у неё самой это свойство было постоянным: вполне различала Аиста, перейдя на сумеречное зрение. При желании могла и вовсе на какое-нибудь чуждое, неординарное зренье перейти, но зачем?

— Работает, — спустя несколько секунд ответил он. — Тут вообще нельзя шуметь?

— Вряд ли, — качнула головой. — Этот… как его там… «резонанс» создают только специфические звуки, какие, мы не знаем. Ордо, ты нас слышишь?

— Слышу, — так же тихо прозвучал тот. — Чем я могу помочь?

— Ты не видишь нас напрямую? — это она считала. Ноосфера была… агрессивной, но между ноосферой и реальностью — что-то различалось. Что-то, напоминающее… вниманье, а?

— Регистрирую присутствие косвенными методами.

— Функцию помещений можешь называть?

— Только то, что указано в плане и пометках к нему.

— Уже неплохо, — кивнула, подойдя к полкам входного зала. — Мы сейчас на проходной?

— Ответ положительный.

— И где эти «проявители»? — полки пустовали.

— Резервные проявители согласно инструкции находятся на пункте пропуска, — ответил искусственный дворецкий.

Действительно, на столах у трёх дверей нашлись налобные фонарики. Аист немедленно попробовал один: тускло-синий свет был лишь малость ярче потолочных ламп.

— Почему «проявители», Ордо? — спросил он.

— Согласно инструкции, проявители слабо взаимодействуют с реалитом, некроитом и некреалитом, позволяя выявлять их утечки.

— И как это выглядит? — поинтересовалась Сирень, надев один на лоб, а оставшиеся сгребя в воображение.

— В инструкции не указано.

В тишине и полутьме они приблизились к дверям. Надписей не было. Переглянулись.

— Куда какая, Ордо?

— Левое крыло указано как подзона материальных исследований. Центральное крыло указано как подзона содержания. Правое крыло указано как подзона добычи и очистки.

— Аист?

— Жутковато тут как-то, — вырвалось у него. — Добыча и очистка нам не нужна, нам, наверное, в центр, но давай сначала заглянем налево.

— Доверюсь твоей интуиции.

Эта «подзона материальных исследований» оказалась маленькой. Всего-то коридор на три десятка дверей! Они проходили мимо, и Ордо говорил, что находилось за дверями. Первые два десятка — всякая скукота вроде начальства, комнаты отдыха, туалета, складов и всего такого. Ближе к концу — лаборатории. Судя по названиям — искали обычные материалы, не пустотит, которые могли бы долго выдерживать контакт с некроитом и некреалитом. И делали его, похоже, с помощью реалита. Но было и кое-что интересное:

— Лаборатория свободных трансформаций. Пометка, что это лаборатория, а не комната отдыха.

— Заходим, — немедля дёрнула дверь, поддавшись чутью. Заперто. — Откроешь, Ордо?

— Я не имею доступа к механизмам изоляции внутри ядра-источника, — пауза. — Исходя из данных о механизмах изоляции, предполагаю, что данная дверь запиралась на ключ.

— Чёртовы фонарики, — тихо выругался Аист, всматриваясь в и вправду обнаружившуюся замочную скважину. — Зачем вообще всё тут запирать?

— Не всё, — она оттеснила Аиста. Коснулась двери аурой. Самая обычная дверь, хоть сейчас расплетай или воображеньем забирай! Почему-то это казалось неправильным. Видимо, даже на неё подействовала атмосфера источника. Или не хочется делать то же самое, что делал умирающий кусок левиафана с ноосферой. — Подожди.

Эксперт по взлому замков из неё примерно никакой. Она двери выламывала, испаряла, взрывала, аккуратность — не её конёк. Подруга бы сходу ключ подобрала или использовала одно из своих устройств. Ей же пришлось нащупывать вращающуюся часть механизма замка и аккуратно поворачивать, проводя мускульные усилия через ауру — не самый приятный трюк. Замок был без подвоха: послушно щёлкнул. Потянула ручку.

Лампочки послушно зажглись, реагируя на посетителей. Ну как «зажглись» — не ярче, чем снаружи.

— Здешним сотрудникам точно оплачивали операции на зрение, — хмыкнул Аист.

— Хоть глаза раз в день меняли, — пожала плечами. — Уровень технологий позволяет.

Лаборатория представляла собой огромный зал. Вдоль стен, помимо непонятных угловатых механизмов, бесчисленных столов со стульями да компьютерными терминалами, — герметичные боксы. Все заполнены чернотой внутри.

— Там тоже прекращено движение? — спросила у Ордо, подойдя к ближайшему.

— Согласно инструкции, каждый эксперимент с реалитом, завершённый или длящийся, запечатан до открытия членом ответственной экспериментальной группы, куратором или полномочным членом администрации подзоны, — лютая бюрократия в ответ.

— А там что? — спросил Аист о самом большом боксе, что находится в центре зала. Тоже «запечатан».

— Отдел малых экспериментов. Вход свободный, — она подошла к двери. — Снять с консервации?

— А давай, — махнула рукой.

Тьма растаяла. Дверь по виду из стекла, а по весу из пластика свободно открылась. Внутри за небольшим шлюзом их ждали всё те же рабочие столы и несколько десятков прозрачных сфер на подставках. Стоило навести на них фонарик, как внутри оказывалась клубящаяся жёлтая дымка.

— Вот ты какой, чистый реалит, — шепнул Аист, подходя к ближайшей. Сферы размером с тройку человеческих ладоней — лёгкие и будто бы пустые. Аист отпрянул от сферы, когда внутри появилось что-то покорёженное, напоминающее смесь железной короны и неведомого прибора. Жёлтая дымка же пропала. — Это как вообще?

— Ну, ты его воплотил, — подошла к другой сфере. — Себя спрашивай, о чём думал, — сосредоточилась, фокусируя мысли. Очевидно, не все здесь были иномагами, а значит, эти сферы или помогают неиномагу направлять желание, или экранируют от случайных эманаций.

Коснулась сферы, буквально ничего не желая внутри видеть. Жёлтый туман, различимый лишь под синими лучами, продолжил клубиться, как ни в чём не бывало. А если так? А вот так? Жаль… Тогда вот так вот!

— Ого! — Аист с трудом удержался, чтобы не воскликнуть громко. — Оно… живое?

Маленький белый дракончик укоризненно на него посмотрел, пытаясь зацепиться когтями за стенку сферы. Лапы и крылья без толку соскальзывали.

— Физически — вполне, — на недоумённый взгляд пояснила: — У него нет души. Душу, знаешь ли, так просто не создать. Я попробовала. Реалит не превращается в душу. Только в материю, — по очереди убрала в воображение сперва сферу, а потом дракончика, пока не убежал.

— Ты можешь хранить живых существ? — удивился он.

— Живых, но неодушевлённых, — коснулась другой сферы, и горстка рубинов звякнула внутри, присыпанные листьями сирени. — У этого дракона тоже появилась бы душа — со временем. Никто не знает, как это происходит и почему. В некотором смысле, душа есть у всего: у стен, у воздуха, у пространства, у вселенных… Я не метафизик, разницу не объясню. Пойдём, — взмахнула рукой, разом забирая сферы внутрь. Реалит был довольно «тяжёлым», но не более того: спальни — тяжелее. — Принцип действия понятен. Научишься управлять своим сознанием — тоже сможешь рубины из реалита воплощать.

— Это вроде медитации?

— О, поверь, — максимально неприятно улыбнулась, — медитации — то самое начало. Что, всё ещё хочешь ко мне в ученики?

— Да, — короткое и твёрдое. Ей бы его решимость! — Ты согласна?

— Я подумаю, — вновь вздохнула про себя. Образ Фло всё никак не уходил из головы. Отдать другому иномагу и жить себе спокойно, а, Сирень? — Скажу, когда закончим с Тетой.

— Что такое душа? — спросил после некоторого молчания на пути обратно, к проходной.

— Что такое пространство, материя, движение? — пожала лишь плечами. — Такие штуки без определений, суть которых ухватывается из того, как друг с другом сплетены. Душа — вроде сущности. Что-то, что делает человека именно им, а не кем-то другим. Вещь, связанная с реальностью, инореальностью, судьбой, присутствием и всем таким. Только не спрашивай о душе коллективного сознания, духовном оружии и мультидушах. Самой бы разобраться! — или разобралась. Она-прошлая. Сколько забыто, сколько утрачено? Но сколько приобретено взамен? Всего-то целостность души, удалённость от немедленного падения в бездну. Новый шанс. Её выбор — выбор, который она не помнит в полной мере, ведь руководствовалась тем, о чём сейчас и представленья не имеет!

— А как же Бог? — продолжал бомбардировать вопросами Аист. Она в своё время с учителем поскромнее держалась. Она и учителем-то его вслух не называла! Только про себя. А он ученицей её не называл. Учитель не пытался стать для неё родителем, да и кто знает, какой катастрофой закончилась бы эта попытка? Старшим — да. Старшим братом. Кто ей учитель на самом деле — за рамками слова «учитель», въевшегося в мысли?

— Бог… — сдержала смешок. Аист не набожный, но — не поймёт. Он уважает верующих. Как умудрилась столкнуться с настолько отличным от неё человеком? — Есть один кандидат на Бога с заглавной буквы. Великое Солнце, что светит на наше Мировое Древо. Есть несколько свидетельств. Я не согласна. Пути душ после смерти неисповедимы, и не думаю, что Богом предопределены. Я не верю в Бога, но знаю пару иномагов, равных мне, которые верят, и не потому, что вера — отличный якорь, а искренне, от души. Творец драконов, например, — улыбнулась образу чудака в голове. О, отнюдь не безобидного чудака! Как алхимик он творил вещи, которые и подруге не давались, не то что ей!

— Надо же, — он даже остановился. — Я ждал другого.

— Что я скажу, мол, Бога нет? — потянула его дальше, свободной рукой распахивая дверь на проходную. — Если не знаю — то и говорю. Мы, иномаги, врём реальности и людям — не друг другу.

— Ты не считаешь иномагов людьми.

— Иномаги есть не только среди людей, мой друг. Но ты прав, я отделяю нас. Поймёшь.

— Не хотелось бы, — искренне признался. Не «понимать» — ему не хотелось отделять.

— Это тоже выбор, — заметила задумчиво. — Может, я и передумаю.

Центральное крыло встретило холодом. Сирень не постеснялась найти комплект тёплой одежды и на себя, и на Аиста. В предбаннике крыла была раздевалка, пустующая ныне. И вновь ей захотелось увидеть это место в годы его расцвета. Тихие переговоры учёных, торопливые переодевания, оброненные кем-то варежки… Просто фантазия — в прошлое здесь не заглянуть. Нанимателям не нужно было и стараться: присутствие умирающего демиурга убивало все следы.

— Главный наблюдательный пункт, — озвучил Ордо. Они вошли.

Вошли — и замерли. Первый взгляд, взгляд на какую-то технику и компьютеры внизу, не имел смысла. Смыслом обладало только небо, холодное ночное небо.

В темноте не светилось, нет, подобно некреалитовым потёкам на пустотите — оно было. Было видно. Оно — было! Присутствовало. Его присутствие подавляло. Невидимое давление прижимало к полу, и Сирень ощутила себя мошкой не в воображении, а в реальности. Песчинкой. Каплей. Атомом. Случайным всплеском. Попросту ничем.

Сирень чувствовала. Чувствовала то напряжение, что сейчас происходило наверху, в насыщенно-красном Сердце умирающего демиурга. Оно сокращалось, всё ещё сокращалось! Оно продолжало биться — сколько биений случилось с момента вскрытия? Одно? Два? Десять? Но не больше. Может быть, ни одного!

Сердце парило среди звёзд, и размер его… его масштаб… Оно не было большим, на самом деле. Как и любой сверхъякорь, оно большим — воспринималось. А было — ну с Эверест-то высотой! Ничто на фоне самой маленькой звезды! Вот только и звезда, и чёрная дыра ничего бы Сердцу сделать не смогли. Это был даже не закон, а нечто выше. Принцип? Сама форма бытия Сердца? Избыточная степень реальности?

Это было невозможным — не казалось, а именно что было! Было невозможным, но всё-таки действительным то, что Сердце оплетала паутина тонких тёмных нитей. Творение рук человеческих, нити впивались в плоть левиафана, одновременно поддерживая, замедляя умирание — и истощая, забирая ничтожную толику его рассеивающейся силы. Козявки посягнули на божество, окружили его изменённой физикой, странными устройствами, изощрённым расчётом… Невероятным образом, но у них получилось!

Сирень выпустила ладонь Аиста. Не отрывая глаз от Сердца, не слыша его ошеломлённого шёпота, повела рукой по воздуху, пробуя всеми способами развеять иллюзию. Нет никакой иллюзии! Сердце было не просто настоящим, а сверхнастоящим. Ещё живое. Плотное. Источник бесконечной силы. Мощь демиурга. Власть, достойная её. Здесь, на расстоянии протянутой руки!

Это не будет просто. Она сознавала это с первого взгляда. Обычная букашка не может покуситься на это величие! Нужно будет стать очень особенной букашкой. Как одна единственная раковая клетка способна убить весь организм, обманув все защитные системы, так и она должна была осилить нечто воистину громадное. Даже один кусочек, одна клетка Сердца (если у него есть клетки) разорвёт её на части! Но если подойти к делу с умом, если (невольно облизнулась) составить ритуал с многократной… нет, лучше бесконечной вложенностью! Да, фрактальный ритуал. Фрактальный ритуал и вся эта сила, бесхозная, ждущая именно её, возвысит Сирень-настоящую на уровень Сирени-прошлой! Может быть, и выше!

Это ведь не иномагия. Сила Сердца во многом инореальности противоположна. Она не вернёт ей целостность души (она проверила: реалитом душу не создашь). Но — в нечто большее перекуёт. В существо за гранью понимания. В ту, кто лопает вселенные щелчком пальца. В сущность, равновеликую Древу. В ту, кто до Солнца дотянуться может! Неразумные левиафаны не способны распорядиться бесконечной властью, дарованной им эволюцией, но она — о, она справится. Никто — ни учитель, ни подруга, ни эти загадочные Наниматели, которых хватило-то на вскрытье богозверя, — никто не посмотрит свысока! Она будет той, кто вершит судьбы, той, для кого и метасудьба, и метавремя, и само метапространство — лишь игрушки!

Лихорадочно копалась в воображении. Ей понадобятся сердца других зверей, ей понадобится кровь, ихор, а лучше трупы. Много трупов. Лучше свежих. Кого угодно, не важно. Жертвоприношение, не долгое, а, напротив, быстрое! Такова её специализация, то, в чём она достигла высот: когда учитель ударился в холодную некромагию, связанную с силой мёртвых, она постигала жаркие глубины убийств и жертвоприношений! Там, в мирках Полигона, её ждёт подходящий материал! Она убьёт их. И убьёт себя. Только они умрут совсем, а она — переродится. Это будет не одно перерождение, а цепочка, бесконечная цепочка, сходящаяся к пределу — к пределу, что сравняет её с Сердцем. И тогда она возьмёт своё, заявит право, и никто не остановит восхожденье!

— Сирень! — страшной болью отдались чьи-то слова, вырывая из транса. Она сплюнула кровь и обернулась. Кто посмел её прервать?

Аист. Он стоял перед ней и что-то шептал, а на лице — облегчение, что хоть так привлёк внимание к себе. Ему тоже больно, но главное, что с ней в порядке всё. Она бросила взгляд вверх. Потом обратно, на него.

Сердце. Сердце и Аист. Аист и Сердце. Люди, которых он хочет спасти. Люди, которых она убить желает. Для жертвоприношения нужны невинные! Он тоже подойдёт. Перед глазами на мгновенье встало лицо Фло и её беспомощный вопрос: «Почему?». А почему они не остановились? Почему они предали её? Все они! Родители, шаман, племя, все родичи! Почему они были такими слабыми, почему их кровь не удовлетворила разгоравшуюся жажду? Слабые страдают и умирают. Сильные выживают и становятся сильнее. Таков закон.

Но учитель. Учитель был сильней, когда нашёл её. Он не убил. Как и она не убила Фло, ведь это бессмысленно! Но и потом… Он был ей равен! Он мог взять её силу — он не взял. Как и она никогда не претендовала на силу подруги — силу, столь далёкую от её собственной, силу больше знания и мастерства, чем искусства и ожесточённости.

Аист или Сердце? Сердце или Аист? Промежуточные варианты слиплись в два больших. Потенциальный ученик превратился в ученика. Не только ученика, нет. Он ведь ей нравился! Что, если… Что, если подарить ему больше, чем просто ученичество? Он даст ей человеческое, она ему — инореальное в обмен. Вместе. Она — его опора, он — её якорь. Не человек и иномаг — два человека. Возможно, она займётся чем-то… обычным. Что там говорила о создании образу загадочного друга? Музыка, быть может? И — ребёнок? Дочь. Она даже знает, как назовёт её. Фло Вефэа — замечательное имя! И найдёт ему учителей получше себя, когда вобьёт основы. Вместе до конца. Она хочет этого. Но хочет и другого!

Иная Сирень, могущественная и величественная, охотится на полноценных левиафанов и вкушает свежее, а не умирающее Сердце. Та Сирень сталкивается с драконами судьбы и побеждает, поглощая, возвышаясь! Да весь Лес Мировых Древ склонится перед ней! Учитель, все знакомые, друзья — становятся лишь мошками! О, она дотянется до Великого Солнца, чтобы узнать, есть ли у него сердце, чтобы — поглотить, и далёкие звёзды погаснут от отчаянья, и всё склонится перед её стремленьем, и само мироздание обрушится, как она найдёт его сердце, чтобы потянуться к следующему мирозданию, чтобы вечно восходить по лестнице титанов. И демиурги будут шептать её имя, она станет кошмаром, синонимом ужаса, от которого нельзя спастись!

Две мечты, сладостно-безумная и спокойно-романтичная. Две дороги. Но по одной она уже прошла. Она пробовала её. Она помнит её вкус, пусть подробности забыла. И этот вкус манит! Вкус победы. Отрицание оков. Отрицание всех и вся, кто пытается её убить, сковать и ограничить! Но другой путь — он ведь не был поражением! Не победой — и не поражением. Он ускользал из рамок, и само это ускользание делало его притягательным. И то, что к прежнему пути, пусть не с таким прекрасным стартом, как Сердце левиафана, она вернуться всегда сможет — это подкупало. Но пройти мимо Сердца! Пройти мимо того, что в воображении не спрячешь, что она должна будет собственными руками — уничтожить, а не поглотить! Это было выше неё.

Выше неё? Внутри взвился гнев — всесжигающая ярость, с которой она-прошлая планеты на части раздирала! Как что-то может быть выше неё? Она — не рабыня голода. Она не склонится перед жаждой разрушенья! Она свободна. Она свободный иномаг, сама выбирающая путь! Свободный… человек. Она — не такая же, как раньше. Новое имя — новая судьба. Сирень, Сирень Вефэа, в честь бабочки, судьба, начатая с защиты, а не нападенья, с поиска, а не разрушенья, с выбора, а не бездумной страсти! Они — части неё, но её воля — выше них.

— Я прошла испытанье, — криво улыбаясь, открыла зажмуренные, оказывается, глаза. Старая цитата из приключенческого романа заиграла новыми красками. — Я упущу могущество, уйду в мир смертных и останусь лишь Сиренью.

— Сирень? Что с тобой происходит? Почему ты плачешь?

— Всё хорошо, друг мой Аист, — внутри было больно, но это — её боль. Этой болью она делиться не собиралась, даже явись сюда учитель во плоти. — Эта штука, — ткнула пальцем в Сердце, — слишком сильно на меня подействовала. Быть крутым иномагом, знаешь ли, не только преимущество. Я… закрыла уязвимость, — назовём это так. — Дай мне прийти в себя, и подумаем, как всё здесь уничтожить, — натравить разрушительницу на людоедку и посмотреть, как ожесточённо подерутся, отвлекутся от неё — неожиданно рабочий план.

Пока возвращалась в норму, слегка перестраивая внутренний мир правками узлов под новый путь, проверила Аиста. Закалённое тело выдержало с честью и фонящее Сердце, и собственный окрик. Тело Сирени тоже восстановилось: не столь прочное, как Аистово, оно было адаптивным, и границы этой адаптации весьма расплывчаты, а если поддержать специальными ритуалами… Да, именно так она собиралась Сердце поглотить. Сейчас её, впрочем, не тело интересовало — разум. После этой истории с Тетой обязательно возьмёт месяцок-другой «на техобслуживание», как говаривала подруга. Много всего внутри расшатано. Зря сунулась сюда такой. Подождала бы у Аиста в линии и… и результат выбора иным бы стал? Надломленность как способ измениться? А, в бездну! Нужно срочно что-нибудь взорвать!

— Ордо, как эта штука управляется? — спросила в пространство.

— Прошу уточнить запрос. Напоминаю, в этом ядре система наблюдения недоступна, я не могу считывать направление взгляда и жесты пользователя.

— Стоп, — до Аиста дошёл кусочек пазла, звонок очередной. — Ты сказал, что недоступна, но не отсутствует!

— Верное утверждение, — пауза. — Доступ к дальнейшей информации запрещён.

— Слушай, Аист, как насчёт порасспрашивать, что может, а что не может Ордо здесь?

— Что именно? — не понял тот. А потом как понял! — Ордо, а энергосетью ты здесь управляешь?

— Эта функция полностью под моим контролем.

— Эта система наблюдения, у неё же не автономное питание?

— Верное утверждение, — Ордо одновременно нравилось и не нравилось, куда ведёт её будущий ученик.

— А рубани-ка ей питание!

— Питание системы наблюдения отключено.

— Теперь будем ждать, пока не придут эти Наниматели? — предположил Аист.

— Будем выполнять план. Придут — поговорим. Я не думаю, что кто-то следит за нами здесь, — это было бы слишком мелко. Да, хаос в ноосфере путал карты, но прямое внимание она бы заметила и сквозь него. — Может, кто-то раньше контролировал, что там с Сердцем. Может, кто-то наблюдает и сейчас. Проверим. Ордо, в этом крыле есть что-то управляющее?

— Размытый запрос. Предположительно, подразумевается одно из трёх: центральная диспетчерская, терминал систем изоляции или консоль управления внешними конструкциями.

— И что делают эти штуки?

— Центральная диспетчерская предназначена для координации работы людей и роботизированных механизмов внутри зоны содержания. С помощью терминала систем изоляции производится контроль над основными системами, формирующими зону содержания. Консоль управления внешними конструкциями предназначена для управления оборудованием, постоянно функционирующим внутри зоны содержания.

Она обернулась к Аисту с молчаливой просьбой. Тот уточнил:

— Что такое зона содержания?

— Информация отсутствует, — недовольный ответ. Не на вопрос, нет, Ордо не нравилось отвечать таким образом в целом. Поэтому он добавил: — Предположительно зоной содержания является место добычи экзотических материалов.

— Она над нами? — и вновь подняла глаза к такому вожделенному и такому далёкому Сердцу.

— Ответ утвердительный.

— Так, — Аист сосредоточенно нахмурился. — Если нарушим изоляцию, то Ордо себя и энергоядро отрежет, полигон останется на месте, а мы тут без энергии застрянем. Вряд ли тут остались роботы, да и если остались, что мы ими сделаем с этим монстром? — покосился на Сердце. — Если внешние конструкции — это эти… имплантаты, то… стоп, а если… Да, а что, если мы сначала сделаем этими штуками что-то плохое с Сердцем, а потом отключим изоляцию? Хотя как выживем тогда? Людей-то заберём, а сами…

— Ещё раз подумаешь о героическом самопожертвовании — стукну, — прервала его размышления. — Больно стукну, понял?

— Но…

— Сходим сначала к этой консоли и посмотрим. Ордо, куда идти?

— Путь к консоли управления внешними конструкциями начинается с дверей по левую сторону от вас.

И путь этот небыстр был. Сквозь полумрак, разрываемый бледно-синим светом, мимо терминалов и рабочих столов. По коридорам, где работали далеко не все лампы. Через огромную стоянку механизмов, покрытых инеем. По широкой скользкой лестнице вниз, на «минус третий технический уровень», цепляясь за перила.

Это место подавляло Аиста. Присутствие Сердца сверху давило на его чувства (и это не инореальный феномен — «мозаичная» защита не помогала), в отличие от неё, он не привык находиться рядом с чудовищами и чудовищным. Холод пусть не истощал закалённое тело, но также давил на психику — вместе с обволакивающей тьмой и мертвенною тишью. Сирень компенсировала. Держала за руку, незаметными дуновениями уносила усталость в бездну, вливала капли силы, питая огонь его сознания — не более того. Нивелировать? Глупо. Быть может, он никогда больше не столкнётся ни с чем подобным — она не упустит уникальный шанс закалить не только тело, но и дух.

Внизу их встретил… шлюз. Ровно такой же, каким разграничивались разные ядра. Как только створки закрылись за ними, пространство дрогнуло вместе с шипением воздуха. Внутри тела ослабло привычное уже напряженье адаптации, растаяла вата, забивающая уши, а наверху вспыхнул слепяще-яркий свет.

— Вы покинули научно-исследовательскую зону повышенной опасности, — подытожил ощущения искусственный голос. — Внимание, вы переходите в особую автономную зону! Доступ к автоматическому контролю комплексов Эта, Тета, Йота и Каппа заблокирован. Идентификация… — они с Аистом переглянулись: Ордо ни о чём подобном не предупреждал… возможно, что не знал? — Метка отсутствует. Запрос автоматического контроля Теты… Подтверждение получено: назначен статус ответственных инженеров высшей категории. Доступ разрешён. Внимание, зона находится в режиме стазиса! Чтобы войти, необходимо вывести зону из стазиса. Вы желаете продолжить?

— Да, — буркнул Аист.

— Ожидайте, — секунда, другая, третья… — Состояние стазиса прекращено. Приятного дня, Аист, Сирень.

За разошедшимися створками — светлый матово-коричневый зал раздевалки и такой же коридор, отдалённо напоминающие внутреннее ядро. Сирень обернулась и толкнула Аиста посмотреть: над шлюзом виднелось непереведённое «outer gate 2».

— Здесь даже это не работает. Эм, местный контроль, ты нас слышишь? — обратился Аист.

— Идентификатор управляющей системы зоны: Фарус, — хладнокровно сообщил голос.

— Он совсем неразумный, — уловила Сирень. — Не будет подсказывать, только откликается на команды. Эй, Фарус, что это за место?

— Особая автономная зона, соединяющая комплексы Эта, Тета, Йота и Каппа.

— Почему консоль управления внешними конструкциями, — специально назвала её полностью, — находится здесь?

— Данные отсутствуют.

— Проводи нас к ней, — вздохнула Сирень.

— Уточните слово «ней». Поддержка распознавания контекста отключена.

— А он и вправду тупой, — хмыкнул Аист. — Проводи нас к консоли управления внешними конструкциями.

— Следуйте по зелёной линии, — на сей раз выполнил желаемое.

Но следовать сразу они не стали. Первая же развилка с вывесками заставила замереть в раздумьях. Три надписи: «testing/containment», «tech» (именно туда вёл Фарус) и «main».

— Давай сначала туда, — Аисту ничего не оставалось, как направиться в сторону «main» за ней следом.

— Насколько же тут хорошо после источника! — Сирень шла неторопливо, и он расслабился.

— Природные законы в источнике искажены, — заметила она. — Здесь тоже, но иначе. Не волнуйся, твоё тело выдержит их, и они совместимы с людьми.

— Зачем?

— Зачем меняли? Я думаю, в источнике это смягчает давление Сердца. Здесь — не знаю.

— То есть, там мы чувствовали смягчённое давление? — разве что рот не раскрыл.

— Сердце изолировано — раз, — напомнила она, — смягчение другой физикой — два. Конечно, этого мало. Это центр существа, создающего вселенные. Я никогда не сталкивалась с такими, но представляю масштаб. Поверь, учёные или кто это придумал, — Сирень бы поставила на иномагов сравнимой с нею силы, — очень постарались. Чувствуется слабее, чем некоторые чудища из бездны.

— Что ещё за чудища из бездны? — ах да, она же не рассказывала о себе… и рассказывать не очень-то и хочет.

— Я охотилась за ними, — аккуратно и расплывчато, а чтобы отвлечь его — другую сторону правды: — Откуда алхимические компоненты, из которых эликсир закалки сделала? С них добыла.

— Знаешь, я как-то передумал становиться алхимиком.

— Обычным алхимикам такие ингредиенты излишни, — пожала плечами. — А вот странникам, как мне, эликсиры, как тот, что выпил, — лучше не придумать. Все защищаются по-разному, но ничто не сравнится с универсальностью алхимии. Правда, ручками придётся поработать, — усмехнулась. — Или ножками, если добыча окажется не по зубам. Второму научу в любом случае. Заметил, как полезно?

— Ещё бы! — в его голове мелькнуло воспоминание о рывке через инженерное ядро.

Спустя энное число дверей (кабинеты, какие-то лаборатории и склады) вышли в холл размером вдвое меньше, чем холл внешнего ядра. Он был обустроен как зона отдыха: столики, кресла, диваны, мягкий свет. Форма холла — правильный пятиугольник, из каждой стороны которого уходил коридор. Прямо за ними надпись, подсвеченная синим: «Theta: source/external testing». Слева розовое «Eta: internal testing/modification». Справа зелёное «Iota: post-analysis/fine tuning». Впереди слева: «zone maintenance». Впереди справа: «Kappa: materials research/modification».

— Тут безопасно, — молвила Сирень. Интуиции можно было доверять: ноосфера здесь чиста от эманаций Сердца. — Давай-ка ты заглянешь в обслуживание, а я посмотрю, можно ли войти в другие врата. Хочу убедиться, что никто сюда не нагрянет… и что нам не у кого просить помощи. Встречаемся в холле и обедаем. Как план?

— Пойдёт, — улыбнулся Аист. — Надеюсь, там всё закрыто. Не хочется встретиться с Нанимателями. Не хочу влезать в тайну, — подразумевая Проект и его цель. — Жутковато это всё.

— Согласна, — не совсем. Ей как раз заглянуть в щёлочку, за шторку хотелось. Хотя бы для того, чтобы показать, что Сирень за дурочку держать — готовься к непредвиденным последствиям! Тем не менее, «тайна» и вправду жутковата: если в Тету Наниматели запихнули Сердце, то какие вещи скрываются в других комплексах? Задумываться, зачем это всё — и вовсе не хотелось. Пояснила для Аиста: — Есть такое старое правило для иномагов: от некоторых вещей лучше держаться подальше. А о некоторых — молчать как вслух, так про себя. Запомни. Меня оно — спасало, — до тех пор, пока «вещью, которую лучше сторониться» не стала она-прошлая.

— Я запомню, — серьёзно кивнул. Сирень коснулась его сознанья. Теперь запомнит точно.

Спустя полчаса дождалась Аиста за горячим чаем и сковородкой жареных котлет.

— Даже не буду спрашивать, откуда у тебя всё это! — только и сказал он.

— Потому что я лучшая? — подумала и сочла нужным разъяснить: — Представь себе, что в некоей линии реальности все люди погибли из-за катастрофы, — главное — не упоминать, что «катастрофа» сейчас откликается на имечко «Сирень»! Не исключительно она, конечно, и подруге были нужны разок подопытные, и учитель находил загадочным образом брошенные линии, но больше всего запомнилось собственное «буйство». — И тут случайно рядом я, обычная странница, — не рассмеяться, не рассмеяться, это важно! Подняла палец. — Чем запасливей алхимик, тем дольше проживёт.

— Планируешь жить вечно? — а про себя думает, что «случайно» не обязательно «случайно».

— Это тоже. Правильно мыслишь. Было время, я искала такие линии. Мало ли чего интересного найдётся, прежде чем реальность сгинет в междумирье? А так и от неё память останется, и мне полезно. Что там с «обслуживанием»?

— Ничего такого, — скопировал её пожатие плечами. — Генераторная, жизнеобеспечение типа обновления воздуха и всё такое. Расспросил Фаруса: эта зона ещё годиков пятьсот работать будет, а если стазис, то и всё тысячелетие. Вот бы у нас так строили! — и какая боль в голосе! Цепляет эта тема, цепляет.

— Хочешь — построим, — улыбнулась, отпив чаю. — Я неплохой алхимик. Обычно работаю с экзотикой, но уж дом построить… Или у местных волшебников что закажем. Или обогатимся, строителей наймём нормальных.

— Так ты всё-таки…

— Да, — облегчение из его сознания можно было вёдрами черпать. — Будет тебе ученичество — не жалуйся потом! И иномага отражений в репетиторы найду. У меня тоже, — перевела тему, — глухо всё. Внешние врата один, три, четыре — всё закрыто, другие комплексы не отвечают. Ну что, — допила большим глотком чай, бросила взгляд на зелёную линию, — идём обратно?

— Дай дожевать нормально человеку! — возмутился Аист. — Эй, Фарус, где тут туалет?

…Вместо того чтобы идти напрямик в «tech», сперва, следуя Сирениной интуиции, завернули в «testing/containment», где их встретила ещё одна раздевалка — и шлюз с подписью «inner gate». Продолжая вчувствоваться в окружающее, Сирень замерла ненадолго и вынесла вердикт:

— Я иду одна. Сходи посмотри на консоль, поразбирайся, но без меня ничего не делай.

— Что там? — он нормально отнёсся к разделению. И даже не будет ждать её подле врат, хоть и волнуется немало.

— Другие законы, — кивнула самой себе. — В каком мы помещении, Фарус?

— Хранение сверхтяжёлых защитных костюмов.

— Я, конечно, уверена в твоём новеньком теле, — криво улыбнулась, — но давай-ка я сама.

— От некоторых вещей лучше держаться подальше, — напомнил прописную истину.

— Если бы я каждый раз делала, как разумно, мы бы с тобой не встретились, — парировала, шагнув к шлюзу.

— Будь осторожней, — пожелал он в спину.

— Сама осторожность, хах! — и потянулась алхимией вглубь тела.

Этот шлюз был двойным, и уже во втором внутрь хлынуло нечто. Совсем небольшая плотность, меньше, чем некреалита было во внешнем ядре, но — иное. Жёсткое, ядовитое, болезненное и такое знакомое. Она рассмеялась, чувствуя, как тело реагирует на чужое умирание. Одновременно травится и восстанавливается за счёт отравы! И сила, сила! Сила растекалась по её крови, щекотала нервы, заполняла кости, пламенем голову кружила! Людоедка аж зарычала от удовольствия, разрушительница широко улыбалась: если эту силу удастся подчинить…

— Внимание, вы входите в научно-исследовательскую подзону высокой опасности! Просьба следить за показателями костюмов и докладывать старшему группы о любых неисправностях. Внимание, запрещён доступ в костюмах, не прошедших плановую проверку! Напоминаю, что повторное использование костюмов строго запрещено. Не забывайте утилизировать костюмы по возвращении.

Двери открылись. Энергия хлынула на неё бурным потоком. Сирень замерла, углубляясь в процессы внутри алхимического котла, в который некогда превратила своё тело. Она быстро, но спокойно искала точку равновесия, корректировала скорость реакций, выбирала приоритетные каскады трансформаций. Минута, другая, третья — для разогнанного разума прошло не меньше часа. Настройка завершилась: глаза открыла и вперёд шагнула. В абсолютную тьму, где её улучшенному зренью и зацепиться не за что.

— Фарус, ты здесь?

— Ответ утвердительный, — его голос звучал глухо и будто бы неполноценно.

— Почему здесь нет света?

— Данные отсутствуют.

Сирень вздохнула.

— Включи свет.

— Операция невыполнима: эффекторы отсутствуют.

— Покажи путь до зоны содержания.

— Операция невыполнима: эффекторы отсутствуют.

Очередной раунд противостояния с искусственным идиотом объявляется открытым? Теперь без Аиста!

— Какие эффекторы отсутствуют?

В ответ: очень длинное перечисление, Сирени быстро надоело его слушать:

— Остановись. Какие эффекторы есть?

— Присутствуют упрощённые звуковые эффекторы, — то есть, света она не дождётся. Ну, не очень-то хотелось.

— Ещё к чему тут подключён?

— В подзоне высокой опасности осуществлено подключение к следующему оборудованию: упрощённые звуковые рецепторы, рецепторы целостности помещений, камера тестирования потенциала, камера тестирования устойчивости, стандартные шлюзовые рецепторы и контроллеры, рецепторы некроизлучения.

— Уже что-то, — одобрила она. — Помещения целы?

— Фиксирую незначительные нарушения целостности.

— Слушай команду внимательно, — как будто он мог иначе. — Я иду в камеру тестирования потенциала. Как только я окажусь на развилке, ты скажешь, в какую сторону мне повернуть, чтобы попасть туда. Команда ясна?

— Ответ отрицательный. Интерпретатор сложных команд не подключён, интерпретация невозможна.

— Хорошо, — хорошо — это у неё с терпением. А технологии только и делают, что раздражают! — Скажи «развилка», когда я буду на развилке. Команда ясна?

— Выполняю. Команда ясна.

Сирень осторожно пошла вперёд, аккуратно перенося тяжесть с ноги на ногу (кто знает, что значат «незначительные нарушения целостности»?). Ауру выпускать смертельно опасно: не под таким давлением. Её тело сейчас представляло собой тонко уравновешенную алхимическую систему, отнимающую половину внимания. Регулярно требовалось вмешиваться, подправлять, а упустишь что — или изнутри порвёт, или распадёшься на молекулы. Вдыхая сладковатый запах умирания, она делала за шагом шаг, иногда останавливаясь, чтобы переждать окатывающие душу волны наслаждения от усваиваемой мощи. Куда там какому-нибудь оргазму!

— Развилка, — произнёс, наконец, Фарус.

— На сколько путей разделяется коридор? — волны удовольствия потихонечку слабели: по мере того, как она становилась сильнее, «некроизлучение» переставало её подпитывать. И вместе с тем, тело всё лучше и лучше адаптировалось к яду.

— На три.

— Левый, правый или центральный ведёт к камере тестирования потенциала?

— Левый.

— Продолжай предупреждать о развилках.

— Принято.

— И предупреди, если за метр от меня будет дверь.

— Принято.

Шаг за шагом, шаг за шагом. Одежда опала истлевшими лохмотьями на пол. Скинула разваливающуюся обувь, немедленно раскровив ноги об потрескавшийся пол. Ноги зажили: адаптируются, как и вся она.

— Дверь, — сообщил Фарус.

— Можешь её открыть?

— Ответ утвердительный.

— Тогда открой, — искусственный идиот — иначе не назвать!

В глаза ударил свет. После совершенной темноты он слепил, но на самом деле — тусклей, чем освещение в ядре-источнике. Свет исходил из узенького окошка, закрытого полупрозрачным стеклом. Не стеклом — каким бы ни был этот материал, он был очень, очень, очень прочным. Потому что за ним виднелся краюшек Сердца и парочка звёзд. Так близко!

Камера была круглой. В центре — прямоугольное возвышение. Больше — ничего. Никаких механизмов или кнопок — Сирень внимательно осмотрелась. Только изрезанные трещинами стены, которые, судя по алхимическому чувству, не поддадутся яду ещё очень долго. Ту самую тысячу лет?

— Камера работает? — спросила, наконец, она.

— Провожу тестирование… Ответ утвердительный.

— Как мне измерить потенциал? — ожидая ответа «нет данных».

— Поместите тестируемый объект в центр камеры. Скомандуйте начать тест. Ожидайте результата.

— Ну допустим, — встала на возвышение. — Тестируемый объект разруша… — одёрнула себя: да тут что угодно разрушается! — Тест вредит тестируемому объекту?

— Ответ отрицательный.

— Начни тестирование.

— Ожидайте… — сначала не было никаких ощущений, но затем она вздрогнула: на миг показалось, что небо упало на землю и вот-вот раздавит её всмятку. Голое ощущение — никаких воздействий. — Потенциал объекта тестирования составляет два на десять в минус четвёртой степени от стандарта.

— Что такое стандарт, — спохватилась уточнить для не умеющего в контекст робота, — для этой камеры?

— Стандарт есть единица в одного левиафана. Дальнейшие данные отсутствуют.

— Хах, значит, я одна пятитысячная от левиафана, — она весело улыбнулась: и это камера не учитывала её рост! Интересно, сколько бы весила она-прошлая? Сотая левиафана? Иль десятая? Потенциал… Что здесь сравнивали с левиафаном и зачем?

— Внимание, — она напряглась, — транслирую сообщение от пользователя «Аист», — и перешёл на голос Аиста! — «Фарус говорит, что ты доступна для его связи. Всё в порядке? Просто попроси его отправить мне сообщенье. Нашла что-нибудь интересное?»

— И как я сама не догадалась? — хлопнула себя по лбу. — Фарус, отправь Аисту следующее: «Здесь нефильтрованные эманации Сердца, но я в полном порядке. Не ходи за мной, иначе умрёшь. Света нет, двигаюсь наощупь и при помощи Фаруса, поэтому задержусь ненадолго. Кое-что интересное нашла».

— Сообщение отправлено.

— И открой дверь.

— Выполнено.

— Скажи, когда буду на развилке.

— Команда уже выполняется, — но лучше убедиться, чем заплутать во тьме.

Обратно двигалась расслабленно-уверенно, ориентируясь по воспоминаниям. Если вдруг недоступны ни силы тела, ни инореальности (и такое с ней случалось), то убеждалась, что выбрать сферу разума было отличным решением. Внутри разума она по-прежнему свободна, а уж работать с чувствами и телом «как компьютер» умеет любой сколь-нибудь уважающий себя «разумник»!

— Внимание, транслирую сообщение от пользователя «Аист»: «Рад, что ты в порядке, я разбираюсь с консолью, а Фарус тупой и ещё тупее».

— Отправь Аисту ответ: «Я передам, когда буду заканчивать, пока не отвлекай».

— Сообщение отправлено. Развилка.

— Так, в какую сторону к камере тестирования устойчивости?

— Налево.

— Ага, — составила «карту» развилки в воображении. — Не забудь сообщить про дверь за метр от двери.

— Команда выполняется.

Камера тестирования устойчивости вообще ничего собой не представляла: никаких окон, лишь мрак за дверью. Сирени понадобился десяток вопросов, чтобы разобраться: здесь оставляли какой-нибудь объект, выходили, затем камера открывалась напрямую в зону содержания на указанное время, закрывалась, объект забирали обратно… или то, что оставалось от него. Никаких записей о тестах Фарус не хранил.

Последний коридор вёл к шлюзу «наружу». Как с тестированием устойчивости, Сирень не собиралась глупо рисковать, подставляясь под полную дозу некроизлучения: в таких вещах требуется подготовка. По пути обратно прикинула соотношение источника и этой граничной зоны. Не сходилось. Впрочем, она догадывалась, почему: создатели комплекса активно использовали пустоту, «пустотит», а через него можно и не такое устроить. Однажды она-прошлая одного выскочку пустотой изогнула так, что у того лицо в собственном желудке очутилось — «маску чёрную надела», хах!

В шлюзах внутренних врат тщательно «почистилась», избавляясь от эманаций Сердца, застрявших в волосах, на коже, в ногтях и зубах — остальное переработалось само собой. Вышла с чувством удовлетворения и душевного подъёма: людоедка сыто порыгивала внутри, а разрушительнице не терпелось попробовать сфокусировать неочищенную силу Сердца и направить на что-нибудь. Например, на ядро-полигон! Ух и весело бы было! Жаль, человечков не оставить, а то она бы с ними наигралась!

Уведомила Аиста и, напевая себе под нос старенький мотивчик, направилась в технический отдел. Попросила у Фаруса подсветку, миновала все кабинеты по бокам, парочку развилок — и добро пожаловать к консоли!

— Ой! — полузадушенный звук и стремительный поворот к стене от Аиста.

— Эм? — а потом до неё дошло. — Извини, — оделась в первое попавшееся. — Я и забыла про все эти глупости с приличиями. Одежда не пережила излучений Сердца, — развела руками. — Можешь поворачиваться, кстати.

— Ну ты, блин, даёшь, — а на языке крутились гораздо более грубые слова. И вполне понятный мужской интерес. Мило. — Консоль, в общем, вот это всё, — избегая её взгляда, обвёл небольшой кабинет рукой.

Консоль была немалой. Вдоль стен кабинетика — приборная панель полукругом с тумблерами и кнопками из другой технологической эпохи. Пара компьютеров посовременней с «голографическими» или как они там дисплеями — здесь же. Вместе со старинными чёрно-белыми экранами. На экранах — Сердце в имплантатах, конструкции, тонкими линиями тянущиеся к этому всему с земли, — их, кстати, из наблюдательного зала видно не было. Схема устарела — или они невидимые глазу? Помещения источника сверху выглядели мелковато, узнавался только купол наблюдения. Где наружу шлюзы — и не различить.

— И что консолька делает? — бухнулась на свободный стул. Оттолкнулась и закрутилась, наслаждаясь природным, а не инореальным головокружением.

— В общем, я в этих всех настройках так и не разобрался, зато Фарус заменял операторов, когда они ушли. С консоли управляются эти штуки на Сердце и выкачка оттуда, эм, «первичной некроэссенции». Дальше выкачкой заведует другое крыло источника, которое «добыча и фильтрация», но самое начало управляется отсюда. Не знаю, почему не из источника…

— А догадайся! — прервала Сирень.

— Ну, эта штука независима от источника… — начал он мысль.

Она кивнула.

— Если с источником что-то случится, то… она защищена лучше? Не знаю.

— Думаю, так же защищена. Из меня, конечно, такой себе инженер, но я алхимик. Почему бы мне-алхимику не использовать на двух равно опасных проектах одинаково хорошие меры безопасности? Там — слой изменённой физики, здесь — шлюз с межреальностной перегородкой или что-то вроде, я не иномаг реальностей, чтобы в точности сказать. Эти «внутренние врата» ведут к Сердцу. Ближе, чем источник. Совсем близко. Где-то там, — ткнула на имплантаты, — и двойного шлюза ведь хватает. Тут чисто, чище, чем во внутреннем ядре. Нет, друг мой, я думаю, дело в том, что это место было первым. Его построили, когда только имплантировали Сердце, ставили на содержание. Никакой зоны содержания не было тогда, а люди ходили отсюда прямо к Сердцу… роботы, наверно, тоже, они ж не сумасшедшие — вживую делать всё? Отсюда же делали заборы некроэссенции и отправляли в только-только сделанную Каппу… или даже Каппы не было, а тоже разбирались здесь — видела лаборатории в «капповом» крыле. Ну и потом не стали городить лишнего, а запихнули «содержание» отдельно, в комплекс Тета. Если вдруг откажут имплантаты, давление примет содержание Теты, если откажет содержание — можно же что-то сделать имплантатами? Или нельзя?

— Можно, — быстро кивнул он. — Как ты вообще это поняла? Я и не подумал в сторону истории! Это место… мне сложно себе представить, что его когда-то тоже строили.

— С подругой наобщалась, насмотрелась на её проекты, — пожала плечами. — Они, конечно, такими загадочно-глубокими не были, но всякая вещь рождается — и умирает. Так что ты выяснил?

— Сейчас вот эта штука, — его взгляд остановился на трёхмерной схеме имплантатов, крутящейся в центре зала, — замедляет гибель Сердца и вроде как самовосстанавливается за счёт некроэссенции. Там две системы: одна делает что-то с ходом времени, а другая как-то направляет некроэссенцию разрушать гибель Сердца. И есть ещё специальная подсистема, которую включили, когда ставили Тету на консервацию. Фарус, скажи, что делает эта штука? — и поморщился, осознав, где ошибся.

— Уточните выражение «эта штука». Поддержка распознавания контекста отключена.

— Что делает подсистема, которую включили, когда ставили Тету на консервацию, — раздражённо повторил Аист.

— Подсистема очистки направляет некроэссенцию в ноосферу комплекса Тета.

— Ага, — качнула головой. — Вот, значит, что. Гадала: специально — или Сердце вот такое? Предусмотрительные, а! Что с консоли делается?

— Ну, просто отключить всё система не даст. Надо быть главным инженером и иметь ключ — это предмет, а не просто «допуск». Подкручивать всякие параметры можно, но мы в этом не разбираемся, — скопировал Сиренино пожатие плечами — послала ответную улыбку. — Кхм, есть три программы, которые завершают работу имплантатов. Одна заставляет время не замедляться, а ускоряться, ну и Сердце в итоге умрёт.

— Выдержит ли «изоляция» выброс некроэссенции? — молвила она.

— Фарус ничего об этом не знает, я спрашивал. Вторая программа заставляет некроэссенцию разрушать не гибель Сердца, а само Сердце. Короче, они обе инвертируют механизм имплантатов. А третья использует оба механизма, чтобы направить всю некроэссенцию…

— Всю? — она замерла. — Повтори, пожалуйста. Ты правильно понял? Всю?

— Всю, — чёткое подтверждение. Уверенность в сознании. Она скользнула дальше, в воспоминания, абстрагируясь от эмоций и личных ассоциаций, сосредотачиваясь исключительно на фактах, на вопросах и ответах. И здесь — чёткое подтверждение. — В общем, всю энергию Сердца на какую-то цель. Защитный механизм, если на комплекс… или, я не уверен, на другой комплекс кто-то нападёт. Кто-то очень сильный, — она вздрогнула, будто вживую ощутив чуждый взгляд, от которого скрывала бабочку. Кто-то очень сильный, значит. Не как она-прошлая, не как учитель, а… — Я думаю, если мы ударим этой штукой по Тете…

— Мы этого не сделаем, — Аист растерялся. И дрогнул, как она в «отстойнике», только она — от взгляда… кое-кого, а он — от её взгляда.

— Ты хочешь сделать что-то авантюрное, — он был против. Не потому, что ненавидел авантюры. Он здесь — это свидетельство обратного. Аист был против, потому что боялся потерять её. Потерять свою опору, своего учителя, проводника в мир инореального, проводника в новую жизнь. Его интуиция, интуиция талантливого иномага, кричала, что эта авантюра на порядок страшнее, чем пройти одной через внутренние врата.

— Не люблю, когда меня пытаются использовать, — начала объяснение. — Помнишь систему наблюдения? Теперь — программа. Она уже не нужна. Комплекс и зона брошены. Они почистили имена, мысли, но не эмоции. Эти стены хранят их чувства. Они уходили без намерений вернуться. Нечего больше защищать. Проект закончен — знать бы, успешно или нет! Ничто не мешало закончить с Сердцем. Или с Тетой. Они ждали, чтобы кто-то запустил эту программу.

— Но чтобы… — он запнулся, а мысли бешено взвихрились. — Они подстроили это? С отцом, с застрявшими людьми?

— Не знаю, — сказала честно. — Видишь ли, не обязательно подстраивать, чтобы видеть, какими будут события. Пророчества, путешествия во времени, прорицания… Я — не пешка в чужих руках, Аист. Я отказываюсь ей быть. Никакую программу мы не запустим. Я сделаю всё сама. По старинке. Придётся потрудиться, — в этот раз он не дрогнул от её хищного оскала. И в этот раз он — понимал. Неожиданно приятно — когда тебя понимают. Он всё ещё боялся за неё, но понимал. Она не отступит. Уступить придётся ему, ученику, младшему в их паре.

— Разве нельзя сделать что-нибудь другое? Ты же говорила о цепных алхимических реакциях!

— Допустим, полигон мы разрушим, — сомнительно, на самом деле. Штатный алхимик их проекта должен был хорошо потрудиться, чтобы таковые реакции гасить. Она бы потрудилась. — Ответы — не получим. Сердце останется здесь, и если к нему попадёт умелый и безрассудный иномаг… — она-прошлая, например.

— Тогда давай исполним первую или вторую программу, а полигон — алхимией!

— Так можно, — вздохнула. — Аист, прости, но я очень, очень сильно хочу дотянуться до истины. Это часть меня. Всю жизнь я разбивала оковы и вырывалась на свободу. Сейчас — не исключенье. Когда передо мной оказалось Сердце… ты не представляешь, какой это соблазн! Для чего его можно применить!

— Так вот о чём ты говорила…

— Я не совсем идиотка, — смешок не задумывался таким горьким. — Я поняла, чем грозит такое использование. Вместо меня было бы чудовище, нечто, занявшее моё тело, — полуправда. — Но сейчас это дело принципа. Я использую Сердце, но не для себя. Я разрушу Тету и кое-что ещё. Не спрашивай. Я не отвечу ни сейчас, ни в будущем. Истина, не истина, а парочку ответов — получу, не будь я Сирень Вефэа!

Пауза. Долгие секунды тишины.

— Ты это имела в виду, когда говорила, что есть причины, почему ты не учила?

— А, — качнула головой. — Это тоже, да. Хорош учитель, который вечно странствует и собой рискует! Я буду рисковать не так сильно, как тебе кажется. Помнишь правило, что от некоторых вещей лучше держаться подальше?

— Которое ты собираешься нарушить?

— Оно самое. Если держаться подальше всё-таки нельзя, то иномаги используют посредник. Лучший посредник — собственная копия, отражение — тебе на заметку, будущий инозеркальщик. Я не настолько владею отражениями, чтобы хорошую копию создать, но я алхимик. Как говорится, если проблема не решается алхимией, то тебе просто не хватило редких компонентов, — любимая фразочка подруги, которую придумала, глядя на её охоты. — Обычно в таких ритуалах используются люди, — он не понял, и она добавила: — Живые люди, Аист. Жертвоприношение живых людей.

— Ты хочешь использовать каких-нибудь преступников, — он ни на секунду не подумал, что обычных людей. А должен был. Иль нет? А, в бездну всё!

— Живых, — выделила слово, — а не разумных. Пройдусь по больницам и этим… где держат людей с отклонениями в психике?

— Психбольницы и психинтернаты, — похоже, это его успокоило. — Ты же не будешь…

— Есть люди, которых уже не вылечить. Не люди разумом, а так. Кто-то не выйдет из комы, кто-то растерял огрызок разума. Я чувствую, что тебе не нравится. Для тебя это дико.

— Это вообще всё дико, — признался он. — Я сижу в научно-фантастическом комплексе, где исследовали сердце демиурга, и уговариваю своего учителя по иномагии быть милосердней, а она читает мои мысли. Сюрреалистично. Как будто я — это не я, как будто всё ненастоящее вокруг!

Она взяла его ладонь в свою.

— Чувствуешь? — он кивнул. — Настоящая? Это пройдёт, мой ученик. Ты держишься неплохо. Некоторые сходят с ума. Ты всего-то ощущаешь себя персонажем фантастических книг.

— Зачем я перечитал их столько? — вздохнул он. — Как теперь реальность от вымысла отличать?

— Я научу, — мягко пообещала она, усилием воли удерживая себя от вмешательства. Он должен это пережить. Сам. Потом подправит. Лишь чуть-чуть. А после и вовсе перестанет вмешиваться. Ей интересен он, а не послушненький болванчик.

— Что вообще такое эта реальность? — устало спросил он, выгоняя этим вопросом другие: о том, насколько правильно или неправильно использовать сумасшедших в качестве жертв. Она вернётся к этому. Она покажет ему, как выбирала и кого. Почему-то казалось очень важным, чтобы он не сомневался. Чтобы доверял.

— Решил о каждой философской штуке расспросить? — слабо улыбнулась. — Сначала души, потом Бог, теперь вот реальность? Простого ответа нет. Сложному я научу и покажу. Некоторые вещи нельзя определить, Аист. Только указать их место в мире. Пойдём. Соберись, нам нужно выбраться отсюда. Отдохнём в твоём доме, в правильной реальности, а не этой, — взгляд на схемы и экраны, — чепухе.

— А магия вуду тоже существует? — внезапно спросил он.

Отсмеявшись, ответила:

— Вот с неё мы и начнём, — и не менее внезапно, чем его вопрос, решилась. Чуть сжала его ладонь. — Будь моей совестью, Аист. Компасом в мире людей. Я слишком много прожила в мире чудовищ. Если ты против, если это слишком жестоко, ненормально — я откажусь. Придумаю способ разрушать мирки. Я… — нет, не скажет. Но и не соврёт. — Однажды я сильно ошиблась. Зашла слишком далеко. Я не хочу стать чудовищем, — каким была недавно.

— Я верю тебе, — они встретились взглядом. Он положил вторую ладонь поверх её. — Ты не чудовище. Тех, кто в коме и уже не выйдет, хорошо?

— Хорошо, — прикрыла глаза. Будет чуть сложнее. Ещё сложнее отказаться от идеи вылечить коматозных, впечатать в пустой мозг слепок чьего-нибудь разума и… Нет. Отныне это — не её путь. До тех пор, пока с ней рядом Аист. — Я справлюсь.

Тепло, исходящее от него, уже не было теплом лишь доверия-симпатии. Было таким же, какое пробуждалось и в её душе. Разное, но схожее. Впервые. Больше не одна.

Их ожидало много дел. Дорога чрез пустынный комплекс: недолго по автономной зоне без названия, затем сквозь холодное ядро-источник, по жутковато-тихому внутреннему ядру в ядро-полигон, такое живое и нормальное при сравненьи с остальными. Они могли бы сократить путь с помощью лифта, который управлялся Ордо, откликающимся в любом месте Теты, но не стали — вместо этого прошли к сцепке мирков под дождём меж сосен, думая каждый о своём. В берёзовой аистовой роще Сирени стало легче. Узлы эмоций-ассоциаций внутри снова перестроились, и она аккуратно подправляла эти изменения. Новое, непривычное: как будто маску надела, какую не надевала раньше никогда! Руку Аиста она отпустила только в переходе.

Бета-линия Аиста встретила спокойствием и обыкновенностью. Не сговариваясь, они с Аистом направились в обеденный зал и как следует поели: Сирень прошерстила воображение и достала то, что привычно было Аисту. Ничто не приводит в чувство лучше, чем привычная еда! По крайней мере, так говаривал учитель, и с Аистом — сработало. Она слегка подействовала на него, усилив желанье спать. А после точно так же — на себя. Тринадцать культистов загнала обратно в Тету: не было ни сил, ни желания разбираться с ними прямо вот сейчас.

Дальше был глубокий сон. Для него — почти что сутки, позаботилась, чтобы восстановительные процессы отработали как надо. Для неё — полсуток. В полночь вышла из особняка, не телом, а сознанием. Устремилась в ноосферу, отправляя аккуратные, как можно более человечные запросы и, вместе с тем, раскидывая паутину по планете. Спустя каких-то пару часов задрожала ниточка. На том конце — задевший её иномаг разума. Замечательно.

Люди людьми, а с иномагами будет поступать иномагически. Она не стала вступать в диалог. Не имело смысла: первичная считка демонстрировала, что перед ней новичок, не умеющий прятаться, только-только вставший на путь под руководством некоего учителя. Другой сферы, между прочим. Ну что за глупость! Временщик, учащий разумника — смех, и только! Чему временщик, бродящий по загадочным лабиринтам связей прошлого, настоящего и будущего, научит эфемерного разумника? Как переходить между мирами? Нет. Как примерять на себя чужую точку зрения? Нет. Как менять квалиа-спектры? И тоже нет! Ноосферу временщики и разумники воспринимают по-разному совсем…

Временщик, однако, привёл Сирень к уже своему учителю, который отнюдь не спал: на другой стороне планеты светило ярко солнце. Действовать с такого расстояния сложно лишь на первый взгляд. В чистой ноосфере ничто не оказывает ей сопротивленье. Подмастерье сферы отражений нашёл причину уйти с работы (ещё один поклонник притворяться обычным человеком), а дома его поклонило в сон, где грандмастер сферы разума (она) выпотрошила память. Сну подобрала причину поубедительней, связав с парочкой его инореальных ритуалов. Заодно оставит ритуальчики в покое: нечего ему туда лезть. Сожрать сожрут — не жалко, но зачем за собой утягивать людей и учеников? Самоуверенный глупец!

Расклад был таков: в линии всего-то пара хранителей, здесь именуемых «защитниками», хах. Впрочем, иномагов так мало, что этой парочки и впрямь хватало на целую планету. Обычных волшебников зато немало, но в их мир она полезет позже. Как Аиста чему-нибудь научит. Хранители Сирени не понравились. Похоже, их выбирали по принципу «меньшее из зол». Ну да, ну да, в такой спокойной линии сильных и уверенных в себе иномагов — с фонарём не сыщешь! Для них благословлением была б она — чужак, сильный, благодушный. И определённо благословеньем будет Аист — добрый, а не просто благодушный.

Итак, двое. Женщина и мужчина. Тео и Линда. Конечно, они закрылись наглухо, и прямой поиск по ноосфере ничего не дал. Сирень опустилась туда, где «находился» стык реального и нереального. Ноосфера соприкасалась здесь не только с мозгами людей, но и с их техникой — в общем, любыми «информационными системами». Искать что-либо в этом хаосе, в отличие от туда-сюда упорядоченной ноосферы — бесполезно. Обычными методами. Но она искала не информацию. Её цель — банальное изображение. Два образа и всё, похожее на них.

Миллионы инфохранилищ, окуляров, человеческих глаз, зеркал, стёкол, рек, озёр и луж пронеслись через неё — действо, невозможное для слабого иномага. Там, где душа обычного иномага была с отверстиями, её напоминала душевидцам даже не сыр, а огромный слив, водоворот, в который утекала реальность и нереальность. Она сконфигурировала «сетку на сливе» так, чтоб на ней осели отклики, соответствующие образам. Простейший фильтр, но она владела им без стесненья филигранно.

«Осевшие» изображения, вернее, связи, к ним ведущие (она, конечно, хороша, но пропускать целую ноосферу сквозь душу «по-настоящему» — изощрённое самоубийство), реупорядочила и терпеливо перебрала, отсеивая ложные срабатывания дополнительными фильтрами. По оставшемуся десятку «сходила» лично, чтобы превратить плоские отпечатки в многомерные фигуры ассоциированных данных. Вместо того чтобы, наконец, рассмотреть эти фигуры поподробней, Сирень осторожно прощупала пробными тычками соответствующие им конгломераты реальных объектов.

Есть попадание! Правда, лишь одно из десяти: среди остальной девятки не нашлось ни одного инореального объекта, чьё «эхо» после «постукиванья» отдавалось бы специфическим бездновым привкусом. Тео выскользнул из её лап — может, жил отшельником вдали от животных и зеркал? Зато Линда обнаружилась. Схлопывая фигуру-Линду по пространственным и временному измереньям, Сирень получила список недавних мест пребывания. Наложив их на карту Земли, выделила часто повторяющиеся точки. Убрала места, в которых нельзя жить, и получила ровно одну координату в городе Мюнхен, стране Германия. Замечательно.

Открыв глаза, прикинула время. Десять минут потратила на поиск. В Мюнхене глубокий вечер, но не ночь. Спит или не спит? Подарить ли девочке проблем на ночь глядя или нагрузить их целый воз с утреца пораньше? Ухмыльнулась и вновь ускользнула сознанием, на сей раз — вдоль по реальности, ориентируясь на маяк, поставленный из ноосферы. Ночные города, леса и реки мелькнули перед глазами. Здесь! Какое окно? Вон то. Свет горит, как бы говоря: «добро пожаловать Сиреням!» А она-то и не против.

Проложить путь. Фокус. Сила. Натяжение. Тело дёрнулось, размылось и образовалось в Мюнхене. «Прыжок», конечно. У него есть свои преимущества в спокойной обстановке — скорость и дальность, например. Не безопасность — пришлось расчистить дорогу, иначе с телом вместе воплотилось бы что-нибудь ноосферное, и повезёт, если в просто иновещь, а не какую-нибудь непредсказуемую чушь. То ли дело на ненаселённых планетах! А здесь замусорили ноосферу, и поиску мешает, и прыжкам… Может, ей этим… как их там… экологом стать? Иноэколог — ведь звучит? Раз уж нельзя будет глумиться и карать без причины, нужно найти обоснование для Аиста, для общества и для себя. Экология — подходит. Бездна раздери, какие только глупости ни приходят в голову! Осталось только космическим археологом заделаться!

Спохватившись, решила переодеться во что-нибудь посовременнее. Классический брючный костюм или подругин комбинезон? Глупый вопрос, первое скучное, второе (между прочим, выдерживает температуру поверхности звезды, если заряжен!) — её выбор! Хах, теперь ещё наалхимить символ из цветов сирени в рамке попричудливей на плечи, волосы укоротить и в хвост — вот тебе и образ. Приказав комбинезону убрать перчатки и защиту головы, постучала в искомую квартиру. Как там у Аиста на родине говаривают? Наглость — второе счастье! Уж чего-чего, а наглости ей не занимать.

— Привет, — бросила, когда открыла женщина с телом лет тридцати. О духе того сказать было нельзя — Сирень бы дала семьдесят-восемьдесят. Сфера нереальности! Сдержала реакцию: хотелось поморщиться. От иномагов нереальности у неё кружилась голова. Ничего страшного, убивать их не мешает, просто круженье без влияния на что-то. Неприятное. И, нет, Сирень, фу, ты не будешь опять истреблять всех нереальностников! И вообще не будешь истреблять всё, что тебе не нравится! Даже если очень хочется, вспомни об Аисте и остановись! Вот. Так-то лучше.

— Добрый вечер, — холодный высокий голос. Блондинка. Пронзительные синие глаза, мерцающие инобытием. В мысли лезть не стала, эмоции — холодный интерес и желание прогнать её быстрей. — Что вам нужно, иномаг? — скрестила руки.

— Я странница, — искренне улыбнулась. А эта строгая немецкая леди забавная!

— Отвратительно, — окинула её долгим иновзглядом. Сирень ничего не скрывала — ну, нарочно. Поди, прочти, что на уме разумника, в скольких мирах он обитает, что в его внутреннем мире, в воображении, какими странными техниками случайно овладел! Впрочем, таких, как эта дама, нереальностников, разглядеть бывает тяжелей. — Вам нужна срочная помощь?

— Консультация. Минут десять, если вам несложно, — вежливость, Сирень, вспоминай, как играл словами твой учитель! И не смей думать, чтобы вырвать из кого-нибудь маску и для этого! Если уж ученица подруги (как её там — что-то с темнотою связано или с луною?) вежливой бывает, то и ты справишься.

— Вам никто никогда не рассказывал о рабочем времени? — отошла, пропуская её внутрь.

Мило. Если особняк Аиста дышал стариной, то коридор и гостиная Линды — уютом. Сирень в уютностях не разбиралась, но когда место пропитано чувствами, особенно чувствами иномага… Линда была одинока. Интроверт, которой не очень нравилась работа хранителем линии, но долг был для неё чем-то определяющим жизнь. Не как у Аиста — Аист просто симпатизировал людям. Был добрым? Это же так называется? Линда доброй не была. Альтруизм был для неё обязанностью. Взятой добровольно, но обязанностью, оковами, и здесь, дома, она от оков избавлялась, смещая квартиру вдоль какой-то экзотической нереальностной оси, чтобы ничего «иного» не добралось. Хах, наивная какая: изображения — вполне настоящий, физический объект, поэтому поиск и сработал.

Облачившись в тёмно-жёлтые, в тон обоям, тапочки (Линда выразительно показала взглядом, что входить в уличной обуви в её дом — запрещено под страхом смертной казни), проследовала в гостиную, небольшую, заставленную шкафами, явно рассчитанную человек на трёх, не больше. Линда безуспешно изображала из себя ледяную королеву: сама обстановка дома расслабляла. Они уместились на креслах у чайного столика, и Сирень вытащила две кружки горячего чая. Линда потянулась было за медиатором — обычные волшебники (а Линда была и волшебницей) колдовали через медиатор, кольца да жезлы, в основном, и Сирень знала, почему, но это была тайна как минимум сравнимая с Проектом. Потянулась — но остановилась.

— Если бы я хотела вас отравить, — это же вежливо? «Вас», всё как положено? — то мне не надо было бы появляться здесь лично. Ваша защита слишком… стандартная.

— Однако до вас её преодолевал только Тео, — заметила она, отпив-таки чая и приятно удивившись. Знала бы, кто его готовил! — и никто из гостей нашей линии, — интересно, что у линии не было имени и никто из хранителей сознательно его не давал, чтобы не выделить эту реальность. Что же, она тут с Аистом поселится, а значит, линия отныне называется Сиренина! Или лучше Аистова? Надо будет выбрать да в ноосфере закрепить. И почистить соседские линии от лю… кхм, от аномалий, да. Не обязательно убивать всех людей, Сирень, ты помнишь? Это, конечно, правда, что в линиях без людей аномалий тоже не будет, да и линии такие долго не живут, но ты теперь с Аистом! Без геноцидов обойдёшься! Учитель же говорил, мол, силой и добрым словом добьёшься больше, чем одной лишь силой — вот проверишь.

— Оттого, что на вашу линию не обращали внимания, — пожала она плечами. — Уж извините, Линда… — о, точно, раз она знает имя собеседницы, то и собеседница её должна! — Меня, кстати, Сирень зовут. Уж извините, но это всё, — неопределённо махнула рукой, — детский сад. Спокойная линия рождает слабых иномагов, слабые иномаги не справляются с аномалиями, обаномаленная линия порождает сильных иномагов, а те — спокойную линию… если выживают. Вы в стадии спокойствия и слабости.

— Допустим, — хах, и впрямь в стадии спокойствия! Не зря говорят, что линия связана с её хранителями. Вон, спокойная какая, приняла в расчёт, смотрит вопросительно в ожиданьи продолженья. Так и линия: сидит и ждёт, пока какая-нибудь Сирень не припрётся и не устроит здесь… да что ж воображение на геноциды тянет!

— Я тут вестник перемен, — улыбнулась (вежливо, Сирень, улыбайся вежливо, а не довольно!) её растущему раздражению. — Натолкнулась на аномалию в межреальности, — не совсем, но для упрощения сойдёт. — Рукотворную аномалию, — раздражение как шквалом сдуло — Линда резко посерьёзнела. — Подробности не важны, — она поняла всё правильно: подробности разглашать запрещено. — Важно, что туда сваливаются обычные люди. Обратной связи с их линиями нет. Есть только с этой, потому что отсюда свалился иномаг, теперь он мой ученик, кстати. Я вытащу оттуда, — прикинула в уме, — триста восемьдесят шесть человек. Я с детства странница, в человеческих обществах ориентируюсь — никак. Могу выгрузить на какую-нибудь мюнхенскую площадь сюда поближе, но думаю, — не ухмыляйся, Сирень, это невежливо! — вам это не придётся по вкусу.

— Не придётся, — нахмурилась Линда. — Я свяжусь с волшебниками — надо будет почистить им память…

— Не обязательно, — прервала её. — Это настоящее место. Там нет иномагических аномалий. Только двадцать из них поражены, но это неиномагическое отравление — к обычной магии ближе, пусть волшебники поразбираются. Если вы не собираетесь искать родные линии этих людей, — конечно, Линда заниматься этим не будет, Тео, судя по её настрою, тоже, — то их достаточно расселить по странам. Почти все за жизнь в аномалии выучились английскому, но я думаю, — вернее, так думал Аист, — что им будет лучше в странах с родным языком. Я понимаю, — Сирень подняла палец, останавливая начавшую было отвечать Линду, — что формально это не ваша проблема. Инореальных феноменов нет, поэтому, если вы откажетесь, мне нужен совет, как с ними поступить.

— Любые гости из других линий — это моя проблема, — проворчала Линда. О, а она стала относиться к Сирени лучше. Забавно. Вежливость — работает? — Мне надо всё согласовать. Найти целителей для этих двадцати, знать, из каких они стран и хорошо бы их пожелания…

— Последнее — нет, — качнула головой. — Я возьму их под лёгкий контроль и проведу сюда. Нет времени добиваться доверия. Я собираюсь разрушить аномалию, чтобы в неё больше никто не попал. Остальная информация… — вежливость, помнишь? — Хм, могу ли я передать её напрямую?

Долгий оценивающий взгляд. В ответ — уверенно и без давления. Не хочет — будет строчить на бумаге под диктовку.

— Согласна.

Глаза в глаза. Коснуться её духа, мобилизуя. Пробудить механизмы долговременного запоминания. Ввести в лёгкий транс. Протиснуть внутрь, и не голые данные, а с отпечатками личностей, с тем, как она их ощущала, одновременно позволив (и ускорив) нарасти собственным ассоциациям. Вывести из транса. Что там по «правилам» вежливости?

— Хорошо себя чувствуете? — если без правил, то вопрос глупый. Прекрасно знает, что и как чувствует Линда. После вторжения в чужой разум у Сирени есть ключ и требуется прилагать усилия, чтобы не читать мысли хотя бы по дрожи в ноосфере.

— Очень… аккуратно, — она удивлена. Тут что, вправду разумники такие вот ничтожества, что банальная аккуратность — уж сюрприз? — Двадцать один ребёнок. Будет непросто. Многие успели семьи там создать за эти годы.

— Могу помочь, но лучше не просите, — пояснила на непонимание: — Я не разбираюсь в человеческом обществе, — всё ещё непонимание. Это не Линда тупая, а странников здесь заядлых не было… вообще? Ну век так точно. — Последний раз до этой аномалии я разговаривала с нормальными людьми семьдесят три года назад, — о, начинает догадываться. — В обществе нормальных людей я жила до тринадцати лет и больше никогда.

— Я не думала, что такое возможно, — внутри сочувствие, абстрактный интерес и лёгкая опаска. — Без якорей среди людей…

— А, это, — улыбнулась. Вышло полугрустно-полувесело. — Вы же хранитель своей линии, неужели сложно вообразить, что бывают хранители пучков линий или всего листа? Я не была таким, но имела к ним отношение; жила с ними. Бывают якоря, которые встраиваются в тело, — у Сирени таких с десяток, — или разум, — эти и перечислить невозможно. — Кто-то делает своим якорем Реку времён или места меж реальностей вот как эта аномалия. Кто-то — и друг друга. Вне линий тоже есть жизнь — непохожая на вашу.

— Хотела бы я… — аж глаза загорелись! Поникла, когда Сирень взглядом показала, какова цена. — Я вас поняла. Как быстро эвакуируете людей?

— Завтра, — пожала плечами. Медлить не собиралась. Чем быстрее избавится от искушения Сердца, тем спокойней будет дальше. — Могу разбросать в любые точки мира. Ничего инореального не запомнят. Были там — стали здесь.

— Нет-нет-нет! — воскликнула она. — Вы не понимаете, но физически невозможно договориться… выработать план… Организуем отдельный лагерь. Тщательно проверим их на аномалии, придумаем легенду… Я могу полагаться на вас?

— Сокрытие и внушение будет, — прочитала её мысли, демонстративно вытолкнутые на поверхность. Это же считается за разрешение? — Могу обеспечить припасами, — не зря же — как там говорится у Аиста на родине? — экспроприировала всякие стратегические склады, которые больше никому не пригодятся, — и одеждой.

— Спасибо, не откажусь, — она бросила взгляд на часы. Вздохнула. — Десять минут, да?

— Я думала, вы откажетесь, и я ограничусь вопросом, куда безобиднее всего их выгрузить, — честно призналась Сирень.

— Теперь я верю, — слабо улыбнулась, — что вы и вправду с людьми общались мало.

— У каждого свои недостатки, — пожала плечами. — Я буду здесь через двадцать часов. Устроит?

— Дайте прикинуть… — напряжённое минутное размышление. — Согласна, буду ждать.

— Спокойной ночи, — и ушла в «прыжок», внеся коррекцию на смещение квартиры. И только оказавшись в особняке, вспомнила, что кое-что забыла: вежливость требует, чтобы собеседник попрощался тоже!

Утром же, не найдя её внутри, отдохнувший и восстановившийся Аист вышел во двор и ахнул.

— Как я тебе? — два её клона лежали на траве, расчерченной ритуальными линиями. Голые, конечно.

— Это какие-то иллюзии? — он подошёл, старательно отводя взгляд. Не понимает она стеснения-смущения людей. Ну тело и тело. Ладно бы она сама разделась — копий-то чего стесняться?

— Не-а, — достала кисточку и две банки краски. На одном клоне — серебряные символы гармонии и сосуда. На другом — золотые знаки жизни и развития. На обоих — её личные метки чёрной краской. Такие же, как уже нанесённая на лоб. — Клоны — они клоны и есть. Эти получены алхимическим путём, гомункулы сиречь. Сама выращивала! Очень удобные: руку кто вдруг оторвёт, берёшь такую же у клона, приживляешь, и как новенькая!

— Это… нормальная практика иномагов? — сей вопрос также заинтересовал наблюдателя в кустах. — Зачем тебе они? — этот тоже. Любопытные какие!

— Не-а, — повторила, хмыкнув. — Гомункулов делать — не для рядовых алхимиков. Клоногомункулов себя — ещё сложней. Я потихоньку навострилась, а некоторые бьются лбом об стену до конца недолгой жизни. Собственные клоны для иномага разума — это прекрасное вместилище. Марионетки, куклы для тех, кто послабей. Такие, как я, и вовсе переселяться из тела в тело могут; в собственные, конечно же, комфортней. С ума там не сойдёшь, — усмехнулась. — Многие недооценивают влияние тела на разум, а зря.

— Значит, так ты жила дольше обычного человека? — Аист внимательно следил за наносимыми символами, стараясь их запомнить, о смущенье — позабыв. Молодец.

— Не-а, — третий повтор — со смешком. — Я просто перестала стареть. Ты, кстати, тоже, у эликсира закалки есть такая вот побочка, — он принял это спокойно, как и рассчитывала. Растёт и адаптируется. — А эти штуки — помнишь, что просил? Магия вуду! На них продемонстрирую. Итак, урок первый, мой дорогой ученик. Здесь на площадке есть куклы вуду. Перечисли их!

— Получается, эти два клона… — он понял, что вопрос был с подвохом. Поймал её взгляд, перевёл глаза на лоб. — И ты?

— Именно! — подняла палец, слизнув с него краску. Фу, какая гадость! Золотая — повкуснее. — Три куклы вуду друг для друга! Серебряная кукла останется с тобой. Она — якорь для моей мысли и тень моей души, — если Сирень сгинет, например, развалившись на уровне души, то «тень» оживёт и выучит его как иномага, защитит. Как говаривал учитель (перед тем как лезть в пасть дьяволу), перестраховки много не бывает! — И активный якорь, и пассивный, обрати внимание. Пассивный стойкости добавит, активный — изменения откатит. С тобой, кстати, тоже поработаем над якорями. Пока я защитила от всякой иномагии, но это так, времянка, — через которую наблюдатель в кустах попытался пробиться, после чего застрял, распятый сознанием меж десятью случайными мирами. Дала ему пинка обратно в тело — Аисту досталась линия растяп!

— А золотая? — в себя наблюдатель пришёл быстро. Сверхъестественно быстро, как и положено иномагам времени. Аист уже трижды бросил на наблюдателя взгляд, едва не содрав отвод глаз на чистом любопытстве.

— Туда я свою душу и перепихну. И в ней отправлюсь рисковать, с аномалией заканчивать. Я буду как бы в ней, но как бы и не в ней. Представь себе, что душа привязана к телу какой-нибудь резинкой. Я растяну свою резинку из этого тела в золотую куклу и буду вроде бы как там, зацеплюсь там на крючок, но стоит крючочку испариться, вместе с телом, например, как меня притянет вот сюда, — ткнула на свой лоб с чёрным символом. — Хитрый план, как говаривал мой друг!

— А в ком…

— Тш-ш-ш, — прижала палец к губам. — Нас, видишь ли, подслушивают. Эй ты! — набрала в рот воздуха и дунула, сметая отвод глаз. — Да-да, ты, давай сюда, недотёпа. И ко мне не лезь сквозь иновремя, там даже защиты нет — сдует твой рассудок, а мне потом оправдываться перед Линдой, как так вышло, что второй хранитель в последней стадии деменции теперь!

— Тео, — представился наблюдатель.

Темнокожий, оттенок потемней, чем у неё, лысый (фу, как некрасиво!), в глазах крутятся часовые шестерёнки (Аист, конечно, ничего не видит — но ничего, дар редчайший, её личный, но он тоже — редчайший, её личный ученик, попробует дар трюком сделать и скопировать ему). Протянул руку — крепкую, да мягкую. Слабак. Что там нужно делать? Сжала его ладонь своей, улыбнувшись вспышке боли в его разуме. Подсматривать невежливо вообще-то!

— Сирень. Аист, — ткнула на ученика, жестом останавливая того. — Ученик, запомни, если иномаг подсматривает или лезет к тебе с чем-нибудь активным, неважно, в голову, в прошлое, к другим версиям, твоим якорям, то атакуй первым. Например, вот так, — простёрла ладонь и выпустила хлыст прозрачно-синего огня, мелькнувший в сантиметрах от отшатнувшегося Тео. — Призрачное пламя. Трюк иноразумников, в альфах работает плохо, здесь и в нереальностях — вполне. Убеждаешь реальность в том, что эта штука сжигает и причиняет боль. Убеждение формируешь в удобную форму. Иносущностей сжигает на раз-два, так что чем бы враг в тебя ни кидался, будет хороший активный щит. Ну и его сожжёт дотла. Ты зеркальщик, но учишься у меня. Иномаги разума — лучшие учителя, хе-хе, чужие приёмы копируем себе, а свои — другим. А ты… — повернулась к Тео, предусмотрительно сделавшему шаг назад.

— Прошу прощения за моё вторжение, — даже не пытался изобразить вину в душе. Вот за это вежливость Сирени и не нравилась! — Я должен был убедиться, что странница, о которой предупредила Линда, безопасна, та, за кого себя выдаёт. Линда слишком быстро поверила вам, Сирень. Подозрительно быстро.

— Ты ещё скажи, что я её зомбировала, хах, — широко улыбнулась, поймав взгляд Тео и, с ним вместе, его разум в клетку заключив. Продержала секунду. — Глупостями не занимаюсь. Ещё настраивать потом всю эту верность, новые смыслы, приоритеты… Лень, — коснулась сознанья Аиста, шепча, что поведение Тео искренне не до конца. Нужно показать наглецу, что лезть к ним — табу. — Сама как-нибудь справится, без целительного промывания мозгов. Ну что, убедился?

— Да, — бледненький какой! А кто ему мешал постучаться и зайти как обычный человек? Не зря учитель не любил невежливых людей. Кроме неё, конечно. — Я должен откланяться. Ещё раз прошу прощения за доставленное неудобство.

И попытался уйти «прыжком». Его фигура размылась, искривилась, сфокусировалась вновь. Скрючился на земле. Подошла, одной чистой силой (фактически предел её возможностей сейчас) убедила мир, что это тело умеет парить в воздухе. Подняла его за футболку и утянула к выходу под осуждающим взглядом Аиста. Открыла калитку, толкнула наружу и бросила одну из коронных фразочек учителя:

— Человека от обезьяны отличает интеллект и речь. Перед тем, как делать, человек подумает и спросит, — захлопнула калитку, а вместе с ней — контур псевдомира, в который превратила участок Аиста. Догадаться ведь мог, тупая обезьяна, что она тотемы не для красоты развешивала, раз уж не почувствовал! Но нет — сам себя почти размазал о забор. Не смягчила — убился бы. Если попробует обратно прыгнуть, то убьётся точно — туда и дорога; подруга добавила бы другую фразочку — про старину Дарвина и естественный отбор.

— Ты не слишком жёстко с ним? — прямо спросил Аист.

— Этот идиотина тут с раннего утра сидел, а я делала вид, что не замечаю. Видишь вон те штучки на заборе?

Он подошёл к ближайшему тотему:

— У меня от них мороз по коже.

— Не спрашивай, из чего их делала — не самая приятная история. Скажем так, они уже умерли, а так мне вот послужили. Мороз не зря — граница эквивалентна границе между миром мёртвых и живых. Тео видел, как я их вешала. Мог бы и проверить, ничего ль не поменялось в ноосфере, прежде чем телепортацию изображать. Так что других иномагов и всяких сущностей здесь больше не будет, если сам не призовёшь. Без твоего разрешения кто сюда живой зайдёт (поверь, зайти непросто будет!) — умрёт. Кто мёртвый — будет за хозяев нас считать, вреда нанести не сможет. А что-то среднее — распополамит. Пока не закончим с Тетой, за забор не выходи один. Я показалась вчера Линде, одной из двух хранителей. Договорилась, пленников полигона примут здесь и понемногу разместят, — раскрыла события напрямую в разум и дождалась одобрительного кивка. — Так что теперь возможны гости. Этот Тео наглый, который мнит себя самой большой лягушкой на болоте, — вниманье к нам привлёк. Сюда они не проникнут, кто-то, небось, по дурости убьётся, так что услышишь за забором стоны — не ходи. Организую каких-нибудь падальщиков, чтобы убирали тела распоследних неудачников…

— Я всё понимаю, — остановил её. — Но это… не слишком? Ты просила, чтобы я одёргивал тебя, если…

— Ой да ладно! — отмахнулась. — Иномаги — моя компетенция, я учитель, а ты — ученик. Вели б себя как люди — выходили бы через калитку, стучались бы. Кто не хочет по-человечески — тот получит по-иномагически.

— …Справедливо, — наконец, признал он. — А что, если они не знают о таком подходе?

— Один человек, — учитель, разумеется, — говорил, что вежливость и осторожность отличает чудовище от просто далеко зашедшего иномага. Я им на ноосферном заборе таблички прибила, чтоб не лезли. Кто туда заглянет перед баловством с телепортацией — постучится. Кто нет — эти и плодят аномалии, которые хранителям устранять потом. Выгнать этого Тео из хранителей б… или хотя бы технику безопасности вбить, — учитель делал это с помощью тяжёлой палки. Орудовал он ей очень ловко — заодно и уклоняться научил. Учитель вообще любил решать несколько задач одним решением. Всегда завидовала этому умению! — Ну что, с куклами я закончила, теперь им надо настояться, а тебе — учиться призрачному пламени. Не бойся, это небольно… ну, почти.

Он не поверил. И не зря. Спустя час — устал. Ещё полчаса — пытался на одном упорстве. Двух часов хватило, чтобы над ладонью мелькнула синяя искра. Сирень подивилась его эмоциям: трепету перед «настоящей магией» и, одновременно, раздражённому разочарованию в отношении себя. И заметила:

— Ты талантлив, Аист.

— Да ладно! — он бы и рад поверить, но два часа на одну искру, в то время как в голове отпечаталась не просто инструкция, а почти рефлексы…

— Ты не понимаешь, — не сдержала улыбку. — Это не твоя сфера, это твой первый трюк. К трюкам с реальным действием, без опоры на иновещи рядовые иномаги переходят через год-другой.

— И как мне… — с новой надеждой, но опаской посмотрел на свои пальцы, будто бы сейчас щёлкнет, и в синем пламени сгорит весь особняк.

— Практика, — пожала плечами. — Много практики. Сначала искра. Потом десять. Затем огонь. В твоей сфере трюки будут получаться проще — это плохо, — поднял на неё удивлённый взгляд. — Ты талантлив, Аист, — повторила с другой интонацией. — С первого раза перенёсся ритуалом. Обычные трюки твоей сферы будут сильными. Слишком сильными. Научишься управлять вниманием, освоишь медитации какие — тогда и дам. До этого — играйся с моей сферой.

Сирень дала ему время осознать сказанное, парой касаний затвердив в памяти.

— Что теперь? — он покосился на неподвижных кукол.

— Эти? Продолжат настаиваться. Нельзя ускорить образование духовных связей. Вернее, можно, но зачем мне хлипкая паутинка вместо стальных канатов? Будешь знать, что врагам советовать: «ускоряйтесь, ускоряйтесь!» Практикуйся, отдыхай, но будь аккуратен в этом своём интернете, — как вообще людям пришло в голову создать рукотворный аналог ноосферы? — Ни слова об иномагах. Ни намёка. Мне пора — прогулка по больницам, — тщательно ловя его реакцию. Такая же, слабонегативная. Лучше не будет, пока он — Аист, а не кто иной. Он может мириться с этим, а она… она будет мириться со многим другим. Отношения — искусство компромиссов, а? Так сказал однажды самый скрытный её друг.

— Помочь? — он действительно думал о помощи, а не о контроле.

— Ты не выдержишь столько «прыжков», — качнула головой. — Постарайся не пускать сюда никого без меня, — сосредоточилась, проводя путь через ноосферу в заранее найденную точку.

— А как же доставка? Холодильник пуст!

— Держи, — не глядя, сгрузила гору пайков из комплекса и консервов из резерва, кажется, США. — Вернусь к ночи. Не скучай.

Сдвиг. Тело становится потоком информации, теряет реальность, оказывается в ноосфере как конгломерат идей. Здесь нет физических расстояний. Ход времени полностью субъективен. Она растягивает миг, размышляя, как будет продолжать искать. Классический поиск не очень помогает: в сущности, сами люди, сами лекари с шаманами не знают, выйдет человек из комы (ноосфера подсказала слово точнее: «вегетативное состояние») или нет. Тогда что? Нет, работать с эхом, тенями будущего и всем таким — это к временщикам, у неё всегда выходило криво. Из других сфер ей ближе отражения и реальности. А если…

Никакая материя, будучи вытолкнутой в ноосферу, не задерживается там. Или улетучивается дальше, или возвращается обратно, если постараться — без потерь. На этом основан самый простой метод «прыжков» — её любимый. Подруга, помнится, на этой основе изобретала «реалодинамику» или что-то вроде. Главное, чтобы не вышла наука: состыковать науку и инореальность на её памяти удалось однажды. Даже создатели Теты не пытались — иномагии в их комплексе почти что не было.

Её выпихнуло в кабинет главного врача. Главврач — на месте. Заозирался: ноосферный всплеск почувствовал. Отвод глаз, впрочем, делает людей такими уязвимыми. Хрупкие, нежные, слабые — она всё ещё помнила первое своё убийство. Такое простое! Так просто — убивать. Уязвимы люди почти что ко всему. К поврежденьям мозга — тоже. Ну-ка, что скажешь, разум главного врача, о больных с такими поврежденьями?

Знал, но неподробно. Ей нужен глава отделения. Прыгнула, ориентируясь на образ. Главотделения как раз общался с матерью пациента. Заглянула ему в голову. Вот и кандидаты. Накинула иллюзию — настоящую невидимость, для простеньких приборов — тоже. Новый прыжок. Палаты. Гудят приборы. К людям — трубки, провода. Обошла отделение. Часть просто в критическом состоянии. Вылезут, не вылезут — не волнует. Вот эта парочка интересна. В одном разум спит, в другом — угас. Как там с пробуждением у первого? Может, ещё может! Что делать со вторым? Забрать? Отслеживают ли подобное? Не должны, но если вдруг…

Накинула полог незначимости на коматозника. Аурой в точности зафиксировала его и приборов положение. Забрала все приборы в воображение. Тело — алхимический сон, и пару капель эликсирчиков для стабилизации. Достала сферу с реалитом. Забрала обратно только сферу и в то же мгновение воплотила желание. Поместила точную копию в то же положение, вернула приборы. Убедилась, что всё работает (в воображеньи «время» не идёт, но мало ли!). Подхватила голого мужика и прыгнула отсюда.

Перевалочную базу обустроила в заброшенном здании. Оттуда же, уложив первую добычу, начала поиск следующей. У неё было два варианта. Во-первых, опёршись вспомогательно на сферу отражений, попробовать «поймать» фильтром сигнатуры таких же ситуаций, таких же ком. Очень затратное, очень тяжёлое действие. Во-вторых, опёршись вспомогательно на сферу реальностей, разбить ноосферу на «миры» по классам, одним из которых будут безнадёжные комы, а этот человек — как образец. Легче, но гораздо, гораздо дольше.

Большинство иномагических действий делаются не через одну сферу. Она обычно опиралась на реальности или отраженья. В алхимии — на отражения и время. В ритуалах — на что попало. Здесь время не подходило (никаких «настоящих» связей между образцом и искомым нет). Нереальность? О, лезть к этой гадости ради такой мелочи? Без неё! В итоге она обдумала оба варианта и выбрала третий, совмещающий теперь уже три сферы.

Со скрипом перешла Сирень в мир, где каждое реальное явление оставляло быстро или медленно таящие следы. Это «подмир» ноосферы — очень тонкий, эфемерный, обычно — совершенно бесполезный. Сориентировавшись, плавно, мельчайшими шагами «раздвинула» диапазон, увеличила масштаб, чтобы одновременно воспринимать лишь «срез» мира следов. И, разумеется, так, чтобы в этот срез попало конкретное явление — безвыходная кома, чей носитель был маяком, оставляющим специфическую рябь. Последовательно обращаясь в другие «миры» Сирень избавилась от всех лишних признаков, смещая срез пока не осталось единственная интерпретация. Затем удалилась от образца подальше, буквально на другую сторону планеты, и начала излучать в округу волны.

Это было возбуждение особого вида. Наталкиваясь на другие «колебательные системы» определённой формы, оно вступало в нечто вроде «резонанса» (или как там это называла подруга?), заставляя их излучать в ответ, причём с каждым разом сильнее и сильнее. Всего лишь спустя минуту Сирень ощутила яркий отклик. Поставила метку, сместилась, повторила. Ещё ответ, ещё метка, ещё смещение — двадцать раз, с запасом.

Собрала материал, потратив далеко не весь трофейный реалит. Две ошибки — в обеих она сочла нужным капнуть самого простенького (другие в воображение не влезут) из эликсиров удачи. Эти двое в себя придут. Один — хладнокровный убийца, которому не повезло. Другой — из службы тушения пожаров, тоже неудачник. На миг ей захотелось сыграть с их судьбами, как это любил один из соратников, которого другом не назвала б никогда. Глупо. Пробовала как-то. Скучно. Не шахматист она. И не фигура.

Подготовить материал требовалось, но не здесь — близ места, дорабатывая ритуал по ходу действа. А что мешало сделать по-другому? Что, кроме ослиного упрямства? И Аиста бы с жертвами не напрягала. И о ритуалах-дорабатываемых-на-ходу (страшный сон адекватного иномага) не задумывалась. Не шахматист, но не фигура! Всё то же чувство, благодаря которому выжила в детстве, — вот что мешало. Показать, что в самых жутких местах именно она — охотник, а не жертва. Именно это чувство запрещало назвать вслух учителя учителем. Лишь братом — старшим братом, и не больше! Это же чувство заставляло тянуться вверх, чтобы успевать за безусловно гениальной подругой, оно же не позволило ей сдаться в самом конце, когда и некоторые из первых решали, что «уйти» — достойный выбор. Нет, ничто, никто не смеет ограничивать её! Она уничтожила границы и собиралась избавиться от них совсем с помощью новообретённой Силы — и только вмешательство учителя…

Материал упаковала, обработав целым комплектом зелий и эликсиров, сваренных тут же, частично — из собственной крови. Удобно, когда твоя кровь адаптируется под задачи. Не зря она выбрала этот путь, а не путь каких-нибудь драконов. Изменчивость, а не статичность! Нужен был особенный сосуд, чтобы вмещать и перемешивать самые разные рода силы бесчисленных жертв, и она сделала таковым собственное тело. А затем скопировала про запас. Силу принимал дух, тело помогало усваивать и удерживать внутри. Поэтому всё, что она набрала там, в «зоне высокой опасности», будет с нею и в другом сосуде.

Прыжок. Как там Аист? Кушает. Вместо того чтобы переносить гору оставленной еды (о чём она думала?), вынес во двор столик и пару стульев. Пару — помнит о ней, догадывается, что голодненькой вернётся. Утоляя вместе с ним человеческий голод, заглушала голод другой — жажду новой силы, жажду чужой крови-плоти людоедки.

— А расскажи, за счёт чего работает иномагия? — спросил Аист, когда она заканчивала со здоровенным бифштексом.

— Что-что? — она не засмеялась сразу. Сначала уточнит!

— Ну, какой у неё механизм? Компьютеры работают за счёт полупроводников, а полупроводники — за счёт… — он замер. — Короче, что-то квантовое в электродинамике?

Засмеялась. Долго и искренне, и обиженно-непонимающее лицо Аиста делало ситуацию смешнее и смешнее!

— А ты хорош, мой ученик, — наконец, взяла себя в руки. — И нашёл же меня-учителя для такого вот вопроса! Хочешь честный ответ? А не знаю! И никто не знает. Ты сейчас напоминаешь мою подругу, — за тем исключением, что подруга — древняя фейри и что Аист не убивал людей от скуки. — Она задавалась теми же вопросами, и она вся такая научная-пренаучная, не то что глупая шаманка я! Поверь, она столькое на постижение потратила… — Сирень качнула головой и снова рассмеялась, вспоминая глупые выражения лица подруги после очередного провала. — В общем, в науках такие штуки объясняются моделями, ага?

— Ага, — неуверенный кивок. — Ну там, модели идеального и реального газов. А с иномагией что?

— А с иномагией — хаотическое расхождение цепочек моделирования-метамоделирования, — и снова рассмеялась, когда он изобразил «глупое лицо подруги номер четыре». Да, она мыслекартотеку завела! — Короче, если без подругиной зауми, то в науке модели двух штуковин, типа молния и эти твои компьютеры, сходятся к одной, ну типа электромагнетизма. Иногда не прямо, есть всякие… как там это слово… эмерджентные вещицы, всё такое, но модели явлений в цепочки собираются, и получается такая сетка объяснений.

— Никогда об этом так не думал, — нахмурился он. — Я читал о научных парадигмах, но…

— Хах, ты себе не представляешь, как в эти философии науки и метанауки подруга зарывалась! Короче, принцип в иномагии такой: цепочки рас-хо-дят-ся. Объясненья не стыкуются. Не получается сеть моделей! А, и они хаотически расходятся, у меня на голове должна быть отдельная плешь, проеденная подругой по этому вопросу! Какие-то вещи — хоп! — объясняются одной моделью. Какие-то — никак. И соседние они на практике или далёкие от друга друг — случайность! Хаос. Ну а потом подруга полезла в дебри со своей «теорией эффектов познавательной границы» и «потенциальной сходимостью по метапознанию» — о том я уже ничего тебе не расскажу. Насколько знаю — в итоге у неё не получилось, зато какие классные трюки мы освоили в процессе… В общем, расспросишь у неё сам.

— Что? — глупое лицо подруги номер три!

— То. Я же говорила про репетиторов? Использую нашу старую компанию. Только не рассказывай про Тету и особенно про ритуал! Нет, не из-за жертв. Из-за подхода. Не важно, почему! — потому что нормальные иномаги готовятся к такому по несколько субъективных лет и вообще не лезут к демиургическому, если не самоубийцы! — Просто не рассказывай. Но можешь напомнить подруге, что её метанаучные изыски начались с вопросов, как я делаю то, что делаю. Не спрашивай, о чём шла речь! Это не самая приятная история. Просто напомни и оцени её лицо. Она ведь до сих пор не объяснила! А, и имей в виду, подруга жутковата.

— Жутковата, ты серьёзно? — он вспомнил её выходки и Тету.

— Да не так! Как увидишь, так поймёшь. А пока закончим с куклами, — принюхалась к духовным связям. — Настоялись. Скоро встретимся.

Прыгнула. На этот раз прыжок был не ноосферным. Вместо этого она «ушла» из «мира», в котором существовала, полностью стерев восприятие и, в результате, взаимодействие себя и реальности. Трюк нереальностников, вот только они не стирают обычно физические связи до конца — так можно и в бездну прямиком отправиться! Но у неё и без физики были якоря, а главное — ориентиры. Например, «сохранённая» точка зрения около картины сиреневого парка. Именно на эту позицию она встала, воссоздав сначала в голове, затем — для органов чувств, наконец, для всей себя.

Её окружили угасающие тени, тихие шёпоты и темнота отстойника. И кое-что ещё. Не след, не тень, не эхо — нечто тонкое, но актуальное, сейчасное! Она перешла в «мир», в котором пару разиков бывала, чтобы отправить ровно один посыл. И получить ответ. Кивнула самой себе и улыбнулась. Это неожиданная встреча, но приятная. Непрогнозируемая, но Сирень готовилась к ней с юных лет. Уж чего-чего, а фантазии-то у неё — избыток!

Отпустить тело — не так уж и легко. Нельзя использовать тот же трюк, каким преодолела пустотитовую преграду. Тем более что кое-чьё появление — вносит коррективы. Нет, её план совсем не поменялся. Ничего критичного, так, упадёт надёжность — да и бездна с ней! Надёжность для ритуала, формируемого на ходу? Очень смешно! Учитель б оборжался, палкой тяжёлой отходив! Итак, ей требовалось не просто перейти в куклу, а перейти сразу в две, причём основным якорем должна стать серебряная, а текущим вместилищем — золотая. И хорошо бы всё-таки оставить тень в серебряной — замену на случай смерти духа. Ну что, время для импровизации? Как и всегда, Сирень, как и всегда…

Она стёрла чёрный знак рукой со лба в тот же самый момент, как отделила дух от тела. Скользнула по связи, параллельно запуская её разрушение. Рискованно, а что делать? Вцепилась в теперь уже единственную нить, связующую с материальным, в то время как нить позади исчезла, испарилась насовсем, оставив прошлое тело висеть в отстойнике. И повернула мир.

Это новый трюк. Она никогда раньше таким… кхм, такой чепухой, но чепухой работающей не занималась! Она представила себе, что мир есть часть большого метамира, что он есть грань. И плавно вращалась внутри этого метамира, ускоряя и ускоряя разум, пока не нащупала искомое — тот поворот, что улучшал её связь с материальным телом. А затем — другой поворот. Тот, что расставлял серебряную и золотую куклу в правильном порядке. Она понятия не имела, что это были за миры — вместо самих миров использовала направления вращенья к ним.

Вертеться в бесконечномерном пространстве, постоянно поправляя вектор, было чудовищно сложно. Не трудно, не долго — именно что сложно. Мозги вскипали! Тогда она повернула свой разум в сторону улучшения вычислительных способностей и в сторону дополнительного ускорения. Всё вокруг размылось, обратилось в одну большую иллюзию, майю, и её «я» — часть этой майи, часть бесконечных рождений, смертей и перерождений, и на короткий миг она почувствовала мифическую мультидушу, и метавремена, и метапространства соединялись в одной точке — точке её идентичности, и пребывание было лишь формой для идеи, выражаемой именем Сирень Вефэа, и каждая мысль, каждый нановыбор формировали новую не реальность — метареальность…

Поворот закончился, когда она открыла глаза, будучи в золотой кукле и, вместе с тем, к серебряной прикреплена. Дико кружилась голова. Не было ясно, в каком она мире и кто она такая. Чёртова иномагия нереальности! Как же она ненавидит эту чушь! Хах, да она же только что без подготовки запрыгнула в тело клона. Не одержимость, а полноценное переселение души — вот так вот, на коленке! Ай да Сирень, ай да безднова дикарка! Вот после таких случаев подруга и решила разобраться в основании инореального — ну и что бы сказала ей сейчас? Что опять ничегошеньки не понимает, что Сирень — это феномен и диагноз? Или задавалась бы вопросом, а не галлюцинация ль была?

— Планы поменялись, — произнесла она, когда звуки, цвета и прикосновения вокруг собрались в цельный, неподвижный мир.

— Всё в порядке? — спросил Аист, вновь демонстративно отвернувшийся.

— Более чем, — облачилась. Облачила и серебряную куклу. — Очень хорошая новость, но то тело мне пришлось оставить.

— Настолько хорошая, что ты лопнула от радости? — натужно пошутил он. Внутри Аисту было не смешно. Ей тоже. Ей было немного страшно. Ох и давно же не боялась! Страшно — и спокойней вместе с тем. Не за Аиста. За кое-что другое. Заодно убедилась в верности выбранного пути. Слово «выбор» можно ведь понимать альтернативно? Как там говорил учитель? «Задачу можно решить нормально, можно решить через задницу, а можно — как младшая сестра Сирень». Разве что не «Сирень» было её именем тогда…

— Что-то вроде. Я не хочу об этом говорить. Не нельзя — просто не хочу. Спроси меня в другой раз, — чтобы успела придумать новую отговорку. Ей действительно не хотелось говорить. Никаких запретов, а что-то вроде… суеверий? Как с бездной у иномагов, только — личное, её. — Серебряная останется моим якорем и резервом. Давай-ка я расскажу о видах иновещей, поужинаем, пообвыкну к телу, оценишь план спасения застрявших в Тете — и прыгну к хранительнице Линде.

Сказано — сделано. К дому Линды она прибыла сытой и довольной. Любопытство и энтузиазм Аиста — подкупали, равно как и его неожиданные кулинарные таланты. Вместо готового ужина Аист спросил её, как насчёт ингредиентов. Готовить она не любила (и дело совсем не в том, что лучшее мясо — тёплое, живое, сочащееся кровью!), но сколько там кухонь в воображении найдётся? В общем, Аист быстро сообразил, в чём прелесть для повара получать любую штуку в любом состоянии, а как закончил… пальчики оближешь! Нет, в цивилизации определённо что-то есть.

Линда считала так же, встретив её замечательным чаем (попытка «откупиться» от её чая?) и собственноручно испечёнными булочками. И когда только успела? А, неважно! Важно, что сделала другое: с помощью парочки прикомандированных волшебников и пришедшего в себя Тео (Линда оказалась неожиданно солидарной с Сиренью: этого нахала давно пора было проучить!) организовала лагерь в глухом лесу около речки.

Обычная магия (ах, она помнила те годы, когда «магия», «чудотворство» были не «обычными», а «новыми» и «страшными»!) оградила лагерь от хищников, насекомых, чужаков и спутникового наблюдения. Удобная штука — магия, но… Сирень хорошо помнила глаза первых чудотворцев, мерцающие Хаосом с заглавной буквы — без неё, обойдётся! Вон, пусть Аист осваивает, а если она попробует, то будет всё как… «как у младшей сестрицы Сирени», да.

По словам Линды, людей лагерь будет ждать хоть завтра. Сирень пожала плечами: ну завтра так завтра, чем быстрее, тем меньше случайных жертв и тем спокойней Аист. Хватит того, что за неё беспокоится: волноваться за всяких там людей… Эх, Сирень-Сирень, ну ты же будешь среди людей жить — время отбросить лишнее высокомерие! Люди, между прочим, живут без врождённой силы, как у тебя, вынуждены опираться на других людей и всячески хитрить. Тем самым заслуживают если не уважения, то хотя бы интереса к тем не иномагическим, не волшебным, а человеческим трюкам! Наука та же самая, техника — подруга ведь идею для полей безразличия не сама выдумала, половину формул тоже не изобретала — позаимствовала у людей. И тебе найдётся, чему поучиться у «смертных», а?

Когда она вернулась, Аист уже спал. Сирень привычно вошла в ноосферу, пошерстила округу на предмет следов. Парочка нашлась: приходил иномаг-разумник, заинтересовавшийся искривленьем в ноосфере, и зеркальщик, владеющий обычной магией. Разумник внимательно оглядел её «забор» и очень тихо и быстро ушёл, надеясь, что не наследил. Тщетная надежда. Сирень выследила его и повесила маяк. Потом решит, надо ли что с этим любопытным делать.

Случай с зеркальщиком — поинтересней: он прибыл отнюдь не для разговора об иномагии! Местные заклятья заприметили необученного волшебника, зеркальщик думал — какой-нибудь новичок в страну приехал. Телепортировался, оценил её заборчик, очень сильно испугался, обратился к Линде, Линда велела пока молчать и не отсвечивать, но про необученного мага — взяла на заметку, логично сопоставив, что это и есть её ученик. Правда, оба, и зеркальщик, и Линда, поленились хотя бы узнать, кто по адресу живёт (в отличие от Тео), поэтому ученика ребёнком посчитали. Понятно, почему: магический дар себя проявляет в детском возрасте, это иномагами становятся когда угодно, хоть пред самой смертью от старенья.

С обучением Аиста магии тоже надо что-то делать. Раз учитель магией особо не владел (а сильно ль ему надо?), то есть иные кандидаты! Аист не откажется познакомиться с создателем драконов. Или с его ученицей: та собиралась какую-то магическую школу делать, вроде бы, и не одна? Если вышло, то в этом метавремени остался след. Не то чтобы её привлекали вырожденные версии, но часто магии и иномагии учат в одном месте — это связано с тайнами, в которые и хранители линий не всегда посвящены. Например, понятно, почему скрывают иномагию — а «классическую», как её незнайки называют, магию — зачем? Вот бы этих вопрошающих во времена первых чудотворцев запихнуть! И Сиренин дар б не пригодился: Хаос тогда был не столько в глазах, не столько!

Всё с магией — позже. А сейчас — работа, работа, работа! Вверх, в ноосферу, а затем выше, где она соединялась с ноосферами прочих миров сквозь междуреальность. Сирени нужны были ориентиры. Первое, что проверила, — это общие метавременные часы, отсчитывающие примерное, среднее метавремя с первого «официального» собрания сильнейших иномагов. Сирень в нём, кстати, не участвовала, она прибыла немного позже. Часы не нашлись. Сдуло во время их с учителем сражения? Зато нашлись её личные часы. Она такие разбрасывала буквально миллионами по всему листу, настроив на метаморфозы Великой Реки Времени. Если какие-то одни или тысячу часов легко расстроить и запутать, то всю сеть, весь самосогласующийся узор — отнюдь.

По часам до смерти листа оставалось совсем ничего. Сирень вздохнула. Достала штуковины, что дал учитель после боя. И ведь действительно, если впихнуть их в линию и… нет, она не совсем уверена, как, но эти штуки могут заменить Реку. Дать реальности собственное время, выдернуть её из оков листа. Они с Аистом попробуют. Всё-таки жалкий метавек-другой до окончания всего — не то, чего бы она пожелала своему ученику. Нет, она обязательно, теперь уже безвариантно в метапрошлое его утащит. Придумает, как именно. Расспросит учителя подробней об этих штуках, раскроет Аистов талант. А потом — потом как он захочет. Может, эту линию попробуют вытащить из власти рока. Может, присоединятся к старому проекту по выживанию — наверняка их больше, чем парочка известных ей. Или вовсе будут жить прямо здесь: метавремени, конечно, мало, зато времени обычного, как и тихих линий на границе — с лихвой хватит. Или, чем бездна не шутит, другой лист? В любом случае, она не хочет, чтобы будущая дочь ушла следом за каким-то там листиком Мирового Древа. Её дочь переживёт весь Лес, не будь она Сирень Вефэа!

С такими мыслями Сирень полночи (потому что не теряла синхронности с линией Аиста) потратила на картографирование окруженья линии и мозговой штурм, как метавремя разорвать и ничего при этом — не сломать. Не потому, что её так заботят судьбы других линий, а потому, что привлекать внимание хранителей листа (а сейчас, в конце времён, они должны быть особенно активны) — максимально глупая идея. Тише едешь — дальше будешь, как у Аиста на родине говаривают.

Наконец, бросила безнадёжное по ощущениям дело. Достичь того же интуитивного прозрения, что в детстве, — нет, она могла вытащить буквально все ощущения, попробовать грубый подход, но брать Аиста в мир духов? Идти с ним дорогой предков? Да он свихнётся, как бы ни поддерживала! С другой стороны, у неё был рычаг. Один большой рычаг. Сердце. С помощью Сердца она сделает две вещи: сорвёт покровы и разрушит Тету (как минимум, ядро-полигон). Что, если добавить третью — аккуратный разрез в метавремени? Или не разрез, а двусторонний портал! Звучит как план, типичный для Сирени?

…Тринадцать культистов прилегли отдохнуть. Ступая по берёзовому бору, она размышляла о том, что ритуалы всегда были для неё страстью. Подруга — подруга вообще их не любила, предпочитая смешивать иномагию с технологиями. Если и делала, то рассчитанные досконально. Друг — о, ритуалистом он был прекрасным, но видели его в деле буквально пару раз, такой уж была его скрытная, загадочная натура. Учитель? Учитель ритуалы «нежно любил», а те «отвечали ответною любовью», хах. Для него ритуалы были скорее родственником. Сестрицей, как она? Не младшею, а старшей, разве что. А для неё — для неё ритуалы были страстным любовником! Алхимия была её третьей рукой, но ритуалы… Она нечасто проводила их. Но каждый раз был таким, что ах и ух!

На земле и в воздухе Сирень оставляла метки двух типов. Один тип — простейший в её системе символов. Жертва. Символ жертвы. Каждая из картин станет жертвой. Этим же символом она уже пометила лбы и животы коматозных людей. Другие метки, неритуальные, выстраивались в дорожку. Пока работала эта программа в компьютере, пока некроизлучение зачищало ноосферу, ставить в ней метки — глупость. Вместо этого Сирень оставляла метки в другом «мире». В «мире», по которому побредут пленники закартинья. Эти метки послужат и для них, и для неё: не хватало ещё лично каждого вести!

Время шло неспешно и неторопливо. Людоедка внутри притихла после неожиданной встречи. Разрушительница — эта предвкушала. Предвкушала, что вся красота вокруг прахом обратится! Она была эстетом — разрушительница. Удивительно, но именно эта сторона Сирени тоньше всего воспринимала гармонию, уникальность и очарование существ, вещей, миров. На контрасте с грядущим уничтожением! И — о, разрушительница была не чужда философии: убивать, дабы уберечь от угасания, загрязнения, уродливого старения и медленной погибели. Запечатлеть лучшее — и забрать существованье, от худшего спася. Постепенное опустошение, загнивание, истлевание — разрушительница испытывала глубокое отвращение к подобному. Быстрая же смерть — упоительная вспышка!

Для закартинья эта философия, где вещи и нельзя было разрушить по-настоящему, где каждая сожжённая доска, каждая растаявшая снежинка, каждый сорванный листок — всё восстановится за сутки… Для закартинья эта философия работала — прекрасно. Нет смысла в вечности. Нет смысла в существовании, которое лишь длится, длится, длится в цикле… Развитие? Здесь нет развития. Тета выполнила свои функции. Уничтожить её — акт милосердия, прекраснейший дар из всех вообразимых.

В конце концов, все умрут. Умрёт и она, Сирень, пред смертью постаравшись дать жизнь чему-то новому. Даже смерть свою она потратит с толком! Нет ничего более сильного в ритуалистике, чем добровольное самопожертвование. О, конечно, даже оно — лишь рычаг, передача, во много раз умножающая приложенную силу, но — самая лучшая, самая мистичная… Сирень никогда не задумывалась, что она бы сотворила, пожертвовав собой. Узнает, когда настанет время. Пока же обойдётся жертвами невинных.

Она шла по траве берёзового бора. Ступала по снегу высокогорья. Шагала по каменной мостовой. По металлическим палубам. По сырой земле. По хлюпающим болотам. Через пески и степи. Сквозь заросли и по воде. Каждую картину Сирень посетила лично. Бродяги испытывали желание вернуться в поселения, а поселенцы — никуда не уходить. Слегка подлечила двадцатку новеньких культистов, алхимией оттянув некреалит из мозга — не из жалости, а чтоб не мешал их контролировать. Одному бродяге помогла с поломанной ногой. Другому — с обморожением. Чуть подумав, подправила психику нескольким, дав надежду на исцеление в дальнейшем.

Сирень (в отличие от подруги и её ученицы) никогда не была адептом этого «выживает сильнейший» и «развитие через естественный отбор». Она не спорила с подругой, но у той были прекрасные шансы понять по многозначительному молчанию. И она перестала донимать этой убогой философией. А потом и сама переросла, став на позицию, близкую Сирениной. А вот подругина ученица — как она? Не зациклилась ли, повзрослела? Узнает, как вернётся.

Сирень полагала не природу, отбор или другие какие глупости хозяевами жизни-смерти и деградации-развитья. Нет, распоряжаться и владеть должны были люди, иномаги… и она. И любой сильный, кто хочет и хотелки подкрепляет — силой. Не была Сирень и адептом культа сила ради силы. Сила — это то, что разделяет жизнь и смерть. Владеть ей — смерти и рожденья покорить. Ранее её прельщала красота смерти, жаркая и быстрая. Сейчас — сейчас она хочет попробовать рождение, но от смерти не отказывается. А сила — сила нужна, чтобы властвовать, владеть. И природой реальности, и своею собственной. Не умереть случайно. Это тоже важно — страховка от внезапной смерти. Если выберет для себя смерть, то будет она подготовленной и закономерной, а не безумной флуктуацией судьбы-метасудьбы!

Она собрала людей в трёх поселениях и оставила на каждом метки, не забыв позаботиться об их временности. Затем отправилась во внутреннее ядро. Как говорится, нам не дано предугадать, когда понадобится парочка диванов! А значит, все диваны, мебель и вообще всё интересненькое будет конфисковано! Следом — техника из ядра-источника, какая показалась интересной. В автономной зоне ей понравились диванчики в холле — обязательно забрать! Что-нибудь ещё?

Прошлась по поселениям, забирая интересную мелочь, принадлежащую не людям, а картинам. Помедлив, вышла во «внешнее пространство», куда отдрейфовала часть картин и не только. По словам Ордо, так произошло из-за каких-то там «граничных несоответствий», и Павлу всего-то нужно было щёлкать в реализаторе кнопочку для разделения мирков, о чём тот периодически забывал, или просто делать паузы меж воплощеньями. Обошла картины и, помимо нескольких скелетов, отыскала парочку живых, но порядком истощённых людей. Ввела в транс, напоила поддерживающим эликсиром, повесила метки и отправила в поселения.

Добралась, наконец, до сиреневого парка, с которого и началось её исследование Полигона. Обратила внимание на несколько исчезнувших сиреней. Не-е-ет, парочка сиреней — это слишком мелко для Сирени-настоящей! Она хочет парк целиком себе забрать! И кое-кому показать, что такое жадность! Кхм. Наверное, не надо говорить, что ей нравится быть жадной и забирать то, что плохо лежит, себе в воображенье. Или Аист уже понял? Как-то неудобно даже… Но парк необходимо эвакуировать отсюда! Ещё не хватало, чтобы её личный парк взорвался вместе с Тетой! Нет, нет и ещё раз нет.

Конечно, загадочное «место», где хранились её вещи, не было воображением, но именно с него всё начиналось: «представь, что забрала вещь, и заставь мир поверить, что она у тебя». Предел того, что вмещает её «воображение» за раз, был не так уж мал. Комната. Дом — с огромным трудом, и извлечь его без потерь — отдельная проблема. Целый парк? Сиреневый парк не был просто парком — с небольшой городок как минимум размером! Как же запихнуть?

После «занимательной экспедиции» по метамиру она освоила совершенно новый трюк. Так почему бы не применить его повторно? Она же Сирень, а значит, правила не писаны, творить чушню — естественное состояние для каждой из Сиреней! Хах, как будто её много. Так, парочка… А может — много? Рассмеялась предположению, а потом смех выбило ударом под дых, как вспомнила об ощущении мультидуши. Нет-нет-нет, в ту сторону больше не полезет! Не совсем с ума сошла!

Метамир нашёлся интуитивно просто. Видимо, один раз дотянувшись до абстракции, она оставила на душе след-вектор-ключ. Чудно. Ну а теперь повращаем этот чёртов парк! Куда? Два, тем более, три направленья разом брать — пожалуй, нет, сама же выбрала без мультидуш, а значит, и без перегруза. Один вектор. Какой? Два варианта: или к тому миру, где её воображенье безгранично, или к тому, где невелик сам парк. Вспомнив о плавно нарушающемся самоподобии парка и всяких там математических играх с «фрактальным сжатием» или как оно там, Сирень выбрала — второе.

Выбрала второе, а получила первое в довесок! Она сдвинулась совсем немного — до условного барьера. За «барьером» находился «мир», в котором любая вещь превращается во всего лишь точку, и воображенье хоть бесконечность точек сохранит. Она бы с радостью продолжила движенье, если бы не завопившая, как глухая банши, интуиция. Там, дальше, искривлялось слишком многое, за барьером её ждало нечто особое, нечто, затрагивающее основание её разума, духа, а то и смещающее душу в метадушевом пространстве! Впервые Сирень столкнулась с тем, что какой-то жалкий переход в иную точку зрения, в иной «мир», заставил — отступить.

Ничего страшного. Достигнутый «периферийный» мир должен был сработать безукоризненно… или нет. Она резко остановилась и вернулась обратно, в нулевой «мир». Какая же она идиотка! А если с сиреневым парком что-нибудь б случилось? Кто вообще проверяет новый трюк на чём-то ценном? Так, где там рядом была бесполезная картинка-городок? Иди сюда, мой милый городок, сестрица Сирень не разорвёт случайно на клочочки… если повезёт.

Сначала она решила, что смещение через метамир уже не пригодится, и сразу шагнула в «уменьшение», как прозвала новый мир про себя. Не тут-то было! Вылез побочный эффект: в воображение запаковывалось «нечто», а не сам городок — это она ожидала, да только «нечто» оказалось маленьким, буквально — настолько маленьким, что забирать не стала, когда дошло, что оно не вместит всей реальности городка. В терминах подругиной реалодинамики в «воображение» помещается «форма», или «сложность», а «реальность» — некая мера существования, к этой форме привязанная, — переходила из актуального состояния в потенциальное. Что-то вроде обычных «прыжков» сквозь ноосферу, но если прыжки напоминали настоящие прыжки — кинетическая энергия превращалась в потенциальную гравитационную, — то здесь вещи будто бы повисали на орбите планеты, пока вниз не толкнёшь — вращаться будут вечность. Вместо планеты — она сама в качестве отталкивателя — канал в бездну, дыры в её душе буквально давили вовне, мешали вещам «упасть» обратно в реальность от какой-нибудь флуктуации. Интересно, когда она умрёт, вокруг будет дождить диванами с тушёнкой? Вот сюрприз кому-то будет!

Так или иначе, «потенциальная реальность» не связывалась с чем-то настолько мелким, во что превращался городок по форме, так же, как нельзя было налить две тонны воды в маленькое ведёрко. Правда, вода не сжимается, а реальностность? Сжимается ли реальностность? Сирень никогда не пробовала. Смысла в этом не было, потому что «степень» реальности таким образом не повысишь: всё равно что сказать, что более плотная материя реальней менее плотной. Ну, может быть, чуток? Итак, сжать реальностность. Замечательно. Нужно выбрать из всех миров-уменьшений тот, в котором сообразно форме сжимается и реальностность.

Подходящее «уменьшение» нашлось после продолжительных странствий по кромке. Отдышавшись, уняв головокружение и подождав, пока пройдут последствия инсульта, бахнувшего в середине поиска и потребовавшего отделить дух от тела посильней, Сирень предприняла попытку номер три. Мучительно долго махина городка загонялась в воображенье и зависла в некоем его отдельном измерении. Сирень дала телу передохнуть: по лбу градом тёк пот, одежду проще было скинуть (что она и сделала), чем очистить. Хах, получилось! Выкуси, подруга, без домена тебе такое никогда не повторить!

— Теперь — обратно, — и махнула рукой скорее из привычки.

Городок вырвался наружу пробкой из бутылки! Ухнуло — ткань реальности заколыхалась от неожиданного прибытка, принимая обратно его вес.

— Ага! — призадумалась Сирень. — А если я сначала чем-нибудь её ослаблю и бахну городом поверх — порвётся?

Не самая лучшая идея. Но очень разрушительная, а потому невероятно соблазнительна! Сирень не удержалась и наскоро разработала простенький ритуал ослабления плотности реальности в области. Сам по себе он был бесполезен — ну разве что как отвлечение для средненьких врагов. Но если совместить с извлечением чего-нибудь большого… так, сколько там всего висит вытолкнутых картин? Почему бы не забрать за пазуху десяточку-другую?

Городок загрузился обратно — повторить было не менее трудно. Ещё бы — такую махину затолкать! На следующем испытуемом, большущем озерце, выяснилось, что есть ещё одно препятствие: уменьшающий мир отказывался уменьшать что-то, кроме городка! Обмозговав немного, Сирень пришла к выводу, что «уменьшение» уникально для каждого нового объекта, и хоть как-то сработает, если два объекта схожи. Искать общее уменьшение для двух разных вещей, по её прикидкам, было слишком сложно. Одно на три или четыре? Да у неё не инсульт — у неё мозги полезут из ушей!

Получается, что «координаты» уменьшающего мира будут как бы ключом для особой кладовки, удерживающей вещь в сжатом состоянии. Ключей она могла хранить сколько угодно, но требовалось привязать их к ассоциациям в памяти. Так и сделала, сформировав своего рода библиотечный каталог. Пока на два десятка ландшафтов, потом — кто знает? Последним добавила сиреневый парк, после чего устало повисла в темноте и провела несколько часов, медленно вращаясь в невесомости и наблюдая за далёкими звёздочками-картинками. Медитативненько.

От безмолвного парения меж звёзд оторвал собственный будильник. Мерзость громко зазвенела в кармане брюк. Рефлекторно раскрошив его на атомы, она вздохнула, молвила в тишину:

— Хорошее место. Я тебя запомню.

Она запоминала. Она-прошлая была предельно аккуратна, и тысячи чудес, миллионы волшебств, миллиарды красот хранились в глубинах разума, многократно дублированные, такие же чёткие, такие же прекрасные, как в тот миг, когда увидела впервые. Иногда она (и она-прошлая-безумица, что характерно, тоже) уходила в эту память, порой на годы застревала в созерцании и наслаждении. А порой — вспоминала, что из этого разрушила, кого убила и насколько сладко это было!

Что бы сказал Аист, узнав об этих фактах? Расскажет ли ему? Она будет откровенной, будет искренней, но будет ли открытой до конца? Не будет. Он поймёт. Это то, что она нашла в нём. Он примет её такой, какой она является. А она — она станет во многом той, кого хотел бы видеть близ себя. Сколько раз она меняла форму, сущность сохраняя? Бывала она и мягкой, и внешне доброй, и нерешительной, и скучной, но подстраиваться под единственного человека — такое будет с ней впервые. Она будет его опорой, а он — её якорем. И бездна не подступится к ним больше никогда.

А затем? Что будет дальше? Глупо предугадывать. Она желала пожить как человек, ну, насколько иномаг её могущества человечность сымитирует. Что извлечёт из этой жизни? К чему придёт? Не кончится ли жизнь вместе с листом? А если правы паникёры — вместе с Древом в целом? Да всё равно! Она хочет жить так, а не иначе — горе тем, кто посмеет помешать!

Звёзды-картины остались позади. Она ступила в зимнюю деревню, улыбнувшись легчайшей тени собственных эмоций, рассеивающейся на снегу. Коснулась разумов людей, погружая в полусон — или, скорее, полуявь? Это не сделало их послушными. Подчинить сотню человек — не дунуть-плюнуть! Подчинить, не сломав, не оставив ни капли инореального, никаких негативных эффектов, — работа для грандмастера сферы разума. Это она. Сирень Вефэа — единственный из первых иномагов, не отказавшийся от выбора, не распылившийся на много сфер. Единственная, кто зашёл столь глубоко.

Она запела. Для каждого — собственная песнь, своя мелодия. Песнь о мечте, песнь о чуде, песнь-зов, манящая, очаровывающая, песнь, за которой добровольно побредут. Могла бы обойтись одной на всех, но это — скучно. Не вызов! Не слишком ли часто создаёт вызовы сама себе? Жить с людьми, взять ученика, решить проблему Теты по-своему, тело в подарок и переселенье душ… Как насчёт следующего вызова? Ей понравилось, как люди реагируют на песни. Что, если научиться петь в реальности? Она же хотела заняться музыкой! Почему бы певицею не стать?

Она манила их, и путеводными звёздами сверкали знаки в «мире» полуяви. Сквозь зиму шли люди навстречу своим мечтаниям, а на самом деле — к другой реальности. Ордо послушно предоставил столько лифтовых кабинок, сколько нужно, чтобы никто не ждал на месте. Не забыла разоблачить их от верхней одежды — помрут от перегрева, а ей потом пред Аистом оправдываться! Следом в берёзовый бор направились обитатели и гости «Тёмного дола», между прочим, очень красивого места… нет, фу, Сирень, ты не будешь забирать себе и этот пейзаж! Что за ненасытность!

Когда к инодвери подошли и последние зачарованные из «Закоулков Парижа», она «сплющила» переход до ровно одной двери, без коридора внутри. Подумав немного, убедилась, что все взяли личные вещи, что никто не поранился и всё такое. Довольно кивнув самой себе, прошла сквозь дверь, не открывая, чтобы не синхронизировать случайно. Время спать!

Улыбнулась, припомнив, как укладывал спать «старший братец» — учитель и сказку на ночь рассказать умел, и что-нибудь весёлое напоследок, оставляя засыпать в светлом настроении. Жаль. Жаль, что не стала светлой, как он надеялся, мысли не скрывая от неё. И речь отнюдь не о цвете кожи… Он считал себя тёмным и хотел бы увидеть в ней кого-то светлого. Он и видел. До самого конца, даже когда она рвала на куски его соратников-некромагов — он обращался к ней как к младшей сестрёнке. Она уступила тогда — не его силе, но его чувствам.

Так и заснула — со светло-грустной улыбкой на губах и мыслью, что учитель неведомым образом дотянулся и сюда, сказку рассказав.

Пробудилась же — с первыми лучами солнца. Вышла во двор и внимательно осмотрела серебряную куклу. Подправила пару символов, добавила защит, укрепила духовную связь, частично взяла куклу под контроль и сделала совместную разминку в два тела, отслеживая нестыковки ощущений и реальности, чтобы идеально откалибровать своё присутствие под реальный мир. Сварила две порции эликсира стойкости — для обоих тел. Поправила алхимические процессы в серебряной кукле и уложила её обратно. И совсем она не нервничает! Всего-то первый ритуал после перерождения, всего-то Сердце зверя-демиурга! Никто бы не нервничал на её месте, вот и она не нервничает, а так — доводит до идеала подготовку!

Сходила и перенесла материал из заброшенного здания во двор, накрыв отвлечением внимания такой силы, что не то что Аист — устройства людские не найдут! Проверила, как там Линда. Линда ждала сигнала. Проверила, как Аист. Аист только что проснулся. Ну что за соня!

— Плохо спал, — ответил он на её вопрос за завтраком. — Давай ты не будешь туда ходить? Мне не по себе. Ты же говорила, что таким занимаются хранители линии?

— Ну а этим занялась я, потому что близка была хранителям листа, — пожала плечами. — Последишь за эвакуацией из первых рядов. Смотри, какая штучка, — достала невзрачный мутно-белый камешек.

— Ничего не чувствую, — отзеркалил пожатие плечами.

— И не должен, — улыбнулась. — Это не иномагия, а волшебство. Магический переговорник, Линда дала вчера. Пора.

— Эй, а доесть? — закономерно возмутился он.

— Спать надо меньше, — несправедливо, на самом деле. Он много раз просыпался от тревоги. Интуиция ему шептала, что всё будет плохо. Будет. Обязательно будет. Но не сегодня, не будь она Сиренью!

Сжала камешек, поднесла ко рту, пока Аист большими глотками допивал кофе, зажёвывая бутербродом с колбасой:

— Доброе утро, Линда. Лагерь готов?

— Доброе утро, Сирень. Ждём гостей.

— Портальчик-то откроете? Я пропущу к себе волшебника.

— Портальчик? Мы думали, что ты сюда…

— Вход только один, — отрезала она. — Перенос невозможен, — чистая правда, между прочим. — Так что с порталом? Что-что, не расслышала? У вас только жалкие артефакты телепорта, а прямые порталы, значит, миф? Хорошо, я так Мерлину и передам, что его открытие — это миф. Да, я с Мерлином знакома. В общем, будет вам сейчас нормальный портал, ждите. Поработаю за магов!

— Всё нормально? — спросил Аист.

— Очередные недоумки, — качнула головой. — Ладно, не совсем. Я тоже оплошала. Держала в голове, что маги умеют порталы провешивать прямые, а Линда думала, что я могу открыть переход в любое место. Так что обе дуры. Пойдём, посмотришь, что такое Сиренины порталы.

— Что-то неприятное? — смягчил он матерное выражение, подсказанное интуицией.

— А то, — довольно ухмыльнулась.

Портал решила ставить прямо перед дверью на Полигон. Сначала сосредоточилась, чётко ухватываясь за кусочек пространства в форме прямоугольного прохода. Затем… снова сосредоточилась, но уже на другом кусочке, в точности скопировав выбранную форму. Внимание раздвоилось: один кусочек здесь, другой — за много-много километров в немецком лесу. Внимание соединилось: два кусочка есть одна часть реальности. Одна вещь.

Единая сущность. Вся, целиком — не только воздух, не только излучение, но и то, что ниже. То, что подруга с учителем называют «ордополем» и что управляет законами физики; и метафизики — частично тоже. Глубже! Глубже лежит непередаваемое нечто, связующее вторичное ордополе, первичное ордополе, всякую активность и всякое существование, задавая ещё не формы, а только — очертания. Ниже! Ниже лежит то, что подруга называет метапознавательной границей. Дальше, дальше! Бездна. Сирень запрещает себе чувствовать её, но, вместе с тем, разрешает охватывать вниманием. Нельзя охватить вниманием бездну. Бездна неопределима. Это парадокс. Она охватывает вниманием парадокс, все цепочки и метацепочки парадоксов.

Распрямляет сознание вглубь щели между реальностями до тех пор, пока не касается чего-то совсем неприкасаемого. Неприкасаемое захватывает тоже. Наконец, охваченное окончательно становится простым. Простым и фундаментальным — это люди, это иномаги, это волшебники так любят усложнять, придумывая системы имён, терминов, какие-то глупые модели. Африканская дикарка, она не усложняла. Она брала то, простое, что лежало перед ней. И в воображение забирала! Хлоп. Реальность трескается беззвучно, но предельно ясно.

— Пустотит? — шепнул дрожащий Аист, прижавшийся к стене.

— Что ты сделала? — испуганная Линда хотела казаться пугающей сама. Хах!

— Ещё делаю, не сбивай, — отрезала и убрала в воображенье связной талисман.

Сосредоточиться повторно. Рана, дырка в реальности, чёрный провал, в котором не осталось ровным счётом ничего, кроме потенциального бытия, — провал, столь похожий на Твердь, на которой покоится Лес Мировых Древ, — един. Един для двух мест, одна трещина, которой безразлично, что о «пространстве» думают людишки. И этим можно пользоваться, как делали на Тете.

Коснуться края раны. «Пустотит» — надо же, названьице! Щель. «Пустота» — неверно тоже, пристало к языку. Дыра, полная бесконечного потенциала. Через какие-нибудь пару миллионов лет дыра испарится — постукивание фотончиков, глюончиков и прочих реальных штучек её заполнит, «активирует». Ну а часть дыры она может активировать сама. В воображении хранится целая тьма обычного пространства. Какое с воздухом, какое — без, какое — с водой или чем-то необычным. На любой вкус!

Обычный воздух. Плотность, может быть, другая. Итак, нужно выбрать часть строго определённого размера, чтобы наложить на рану в ткани реальности. Не обычное совмещение. Не обычное извлечение. Она должна была актуализовать возможность, в некотором роде — воссоздать. Суррогат творения — как алхимия, как вся иномагия вообще. Но ей ли не знать, что граница между настоящим и ненастоящим — такая же иллюзия, такая же ненастоящая, как реальность? Линда должна если не знать, так хотя бы чувствовать то лучше — нереальностница же.

Сирень набрала полные лёгкие воздуха, чуть отвела руки, закрыла глаза. Простейший ритуал — одновременно руки вперёд (прямо в рану), глаза открыть (во тьму), два мира совместить в один (краской по пустому холсту) и выдохнуть громко и уверенно:

— Будь.

Руки прошли насквозь. Глаза видят тенистый лес. Ветер бьёт в лицо — разница давлений. Вперёд — перешагнуть километры сквозь пустотитовую арку.

— Привет, — встретилась взглядом с ошеломлённой Линдой. Позади неё — волшебник судорожно сжимает жезл, тараща на портал гляделки. Ах, как некультурно, как невежливо!

— Привет, — машинально ответила Линда. — Это что такое было?

— Иномагия, познакомься, это Линда, — осклабилась Сирень. — Линда, познакомься, так выглядит иномагия, которая не детский сад. Давай, приходи в себя, приводи в себя встречающих — пять минут, и пойдут первые попаданцы в аномалию. Или мне палкой тебя стукнуть? — вытащила любимый образовательный инструмент учителя. — Нечего зацикливаться на ощущениях через свою сферу. Улетишь, откуда не возвращаются.

— Не надо стукать, — она прикусила губу, чтобы вернуться в реальность. Сирень убрала палку и усилила боль так, что Линда вскрикнула. — Спасибо.

— Пожалуйста. Обожаю делать больно, — усмехнулась. — Четыре с половиной минуты.

Шаг обратно — кожу ветер холодил, лезли волосы в глаза. Ученик скопировал выражение волшебничка по ту сторону.

— Что, интуиция заговорила? — скопировала импульс боли Линды Аисту в сознанье.

— Ай! За что?

— Слушай внимательно, — дёрнуть его вниманье на себя, заодно отдёргивая от инореальных ощущений. Утонет ещё в них — вытягивай потом! — Сейчас я буду толкать сюда людей. Твоя задача — смотреть, чтобы никто не споткнулся и проталкивать их дальше сквозь портал. Там их примут и разместят, — свои слова она дублировала Линде в разум. Пусть скомандует своим помощничкам. — Задача ясна?

— Да, мэм, — отдал честь. Шутит — в порядке, значит. — Разрешите вопрос, мэм?

— Ну? — испытующе прищурилась.

— А если лестницу заменить на что-то без ступенек?

— Вот это мой ученик, — широко улыбнулась. Коснулась «представления» ступеней и «повернула» их в «пространстве взаимного восприятия» реальности и иновещи, превращая в плавный каменный спуск прямиком к арке на противоположной стене. Ширина коридоров особняка — как никогда кстати. — Готов?

— Так точно, мэм! — отразил её улыбку.

— Как там говорится… — коснулась ручки инодвери ладонью, давая сигнал Линде, как раз закончившей организовывать пару магов да десяток иномагов. — Поехали!

Рванула ручку. С ещё одним инореальным «хлопом» произошла синхронизация времён. Реальность Теты и линии Аиста событийно спараллелились. Она поманила столпившихся бродяг и поселенцев одного за другим. На этой стороне сила чарующей песни сходила на нет, но люди продолжали идти по инерции, а Аист подталкивал их в арку. Иномаги Линды подхватывали, накладывая лёгкую дезориентацию (творчески комбинируя отражения и разум). Чёртову дюжину культистов вытолкала первой, не забыв им память замутить.

Это заняло больше двух часов. Сирень устала удивляться про себя, что провести четыре сотни человек — так долго. Нет, несколько раз Линда просила небольшие перерывы, передышку просил и Аист, но… Какие же они люди, всё-таки! У Аиста — нагрузка скорей психологическая, закалённое тело устать от такой мелочи не могло физически. Команда Линды вымоталась так, что Сирень вытащила с десяток восстанавливающих эликсиров и влила их в каждого (злорадно отобрав для Тео самый горький), не забыв спроецировать в их сознанья бодрости поэнергичней. Останавливаться нельзя, реальности синхронизированы, очарованье до завтра не продержится! Ну а то, что она во время перерывчиков успела перетаскать весь материал на ту сторону, в иллюзии закутавшись двухслойные, — это так, «оптимизация временных трат», как подруга выражалась.

Когда всё закончилось (ну, для местных — только началось), Линда поинтересовалась, что теперь с порталом будет.

— Закрою в два этапа, — прочитала в её искусственно бодром разуме огромное желание соединить такими порталами всю Землю. — И не проси! Да, в них нет инореального, это не аномалии. Нет. Я не магистр реалодинамики и экологии пространства, но заканчивается такое — плохо. Поверь моему опыту. Держи, пока не забыла, — извлекла заранее подготовленное. — Одежда, припасы, вода на всякий случай. Ну всё, пока, — махнув рукой, шагнула в особняк. Обернулась. — И, да, Линда. Я иду аномалию взрывать. Если что, — хмыкнула собственному порыву, — с тобой было приятно работать. Живи подольше и Аиста в обиду не давай.

Ответ уже не слушала, погрузившись в ощущения. Продвинутые трюки с пустотитом (вроде того портала прямиком в желудок или пустотитовой одежды) она забыла, но самая основа в памяти засела крепко. Убрать портал на пустоту — несложно и нетрудно. Непривычно. Затратно. Раньше, до того, как вышла из автономной зоны в опасную, до того как поглотила океан морей некроизлучения вплоть до силового равновесья с близью Сердца — не хватало силы. Сейчас силы было столько, что не то что пустотит — гравитацию для Тео отменила так, что сама б и не вернулась! Он, кстати, не такой уж и идиотец, раз нащупал зацепку и вернул притяжение, пока невесомость не прилипла навсегда.

Убрать сам пустотит не вышло идеально. Она не попала извлечённой «сущностью» точно в нишу, оставив тончайший тёмный контур. Ничего, исчезнет за недельку, зарастёт. Мелкие раны сами зарастают, да без шрамов. Хах, забавная мысль, а что, если все эти дома, поля, дороги, города людей считать чем-то вроде шрамов на ткани реальности?

Если представить себе реальность, которая не требует фокусировки, реальность, полностью независимую от наличия наблюдателей, живущих в ней… вроде Теты. Или тех вселенных, что создают левиафаны. Или тех, о которых только слышала, — в конце концов, путешествия подруги заводили порой за пределы не какого-то листа, а даже и… Если представить такую вселенную и представить, что люди в ней исчезнут, то созданное ими, точно эти вот шрамы на ткани реальности, со временем исчезнет тоже, рассосётся. Останется лишь дикая природа, как в начале метавремён, да последние, упорно сопротивляющиеся штукенции из металла или камня… Ох ну и фантазёрка ж ты, Сирень! Прям как те человеческие «фантасты», а?

— Пора, — тихо сказала она Аисту, поворачиваясь к открытому входу на Полигон.

— Ты не хочешь отдохнуть? — столь же тихо, но настойчиво.

— Я не устала, — она чувствовала его тревогу, его страх. Не хотела смотреть в его глаза. — Я не из тех, кто откладывает на потом, — он хотел что-то возразить, но она продолжила: — Знаешь, Аист, у меня всегда было мало близких людей. Подруга да два друга. Я одиночка.

— Я тоже, — ей не нужно было смотреть, чтобы видеть его мысли. Но она закрыла иноглаза. — Будь осторожна, хорошо? Я… я не хочу… а, чёрт, Сирень, ты лучший человек, которого я когда-нибудь встречал! — наверное, у неё глаза стали как у волшебничка, увидавшего пустотитовый портал. Она? Лучший?? Человек??? — Ты честная! Ты не скрываешь, что… не скрываешь всё, что в тебе неправильно, и хочешь стать лучше, — не лучше, а — другой; надолго ли? — Я не хочу тебя терять.

— А я — тебя, — эхом откликнулась она. — И себя бы тоже не хотелось. Я буду осторожна, — но удержала слово «обещаю». Глупо обещать то, что противоречит её сути. Она попытается. Он не понимает, но для неё это — немало. — Дверь больше не откроется с этой стороны, — сделала шаг в проём. Развоплотила иноспуск, указывая, что путь теперь — только обратно, не сюда. — Занеси серебряную куклу внутрь, если пойдёт дождь, — следующую фразу она зачерпнула из доступной пока ноосферы Земли Аиста-Сирени. — Жди меня, и я вернусь.

Дверь закрылась. Ноосферу линии реальности отрезало от Теты. Время на Тете, впрочем, уже не независимо — теперь оно течёт синхронно с линией. Или линия — синхронно с Тетой? Сирень обернулась, смерила дверь долгим взглядом. Запечатала семью способами — каждый из следующих усиливал предыдущие в разы. Напоследок поменяла представление двери, свернув его в точку. Убрала маскировку: маскировкой стало само представление, чтобы развернуть которое, потребуется быть мастером сферы разума как минимум. Задумалась, не закутать ли всё это в пустоту, в пустотит, но отказалась от затеи: есть шанс, что ослабит духовную связь. Да и кто тут вообще будет искать переход? Здесь нет иномагов, кроме неё.

Наверное, стоило бы ещё раз пройтись по Полигону, по закартинью, проверить, нет ли новых «попаданцев», но так можно дежурить здесь годами — стоит отвернуться, и… Даже Аист понимает, что всех спасти нельзя. Вот убить — совсем другое дело! Ничего, дорогая разрушительница, будет тебе убийство, только не людей, а этого клочка реальности, мира Теты, уже скоро, потерпи! А вот людоедка — людоедка притихла после встречи в отстойнике. Её сковывали противоречивые чувства: зависть, благоговение и опаска. Не страх: людоедка не умела бояться. Разрушительница — тоже. Но вся она, вся Сирень — умела. Вот только боялась она не за себя. Или за себя. Как посмотреть.

Странное ощущение она испытывала, летя сквозь комплекс. Шею грел подругин генератор полей безразличия, сами поля — свёрнуты над головой, чтоб не мешали. Мощь генератора была использована для левитации тринадцати тел, которые Сирень пометила как «часть себя» через нейроинтерфейс. Странное ощущение. Она летит заканчивать со всем этим. Летит делать нечто огромное. Нечто великое. Ни возбуждения, ни напряжения, ни предвкушенья — ничего. Ей немного грустно. Неправильно грустно. Эмоции, психика, дух «нуждаются в «плановом техобслуживании», как подруга бы сказала. Где она сейчас — подруга? Где друг-загадочник? Где учитель? Лёгкая грусть — что было, то прошло. Охоты и пиры с подругой, светлые дни с учителем, чаепитья с другом, упоительное безумие, захлёстывающее силой…

Она без труда пронесла материал живым до самой «подзоны высокой опасности». Шлюз, ведущий к камере тестирования потенциала, чем-то напоминал искажённую пасть, готовую заглотить и прожевать любого. Чудовищную пасть! Она охотилась на чудовищ всю жизнь. За исключением того времени, когда охотилась на людей, да кратких перерывов. Помнится, был у подруги ученичок один — всё любил мечом размахивать, научила его парочке ухваток — зря. Этому выкидышу бездны нравилось побеждать! Побеждать чудовищ! Убивать их, как будто это самоцель! Сколько же ингредиентов он, наверное, сгубил… и сколько силы упустил? «Герой», хах! Подруга не дала его прикончить тогда, а жаль. Таких идиотов — давят в колыбели!

Оскалившись на шлюз — посмотрим, чья пастюга тут жадней! — Сирень аккуратно опустила тела. Вносить их внутрь было нельзя — истлеют моментально. Ей нужен был эликсир, специальный эликсир, адаптирующий тела к некроизлучению. И не только к тому, что в опасной подзоне, но и дальше — в зоне содержания. Они умрут, когда ей будет нужно, ни секундой раньше не позволит!

На варку ушло ни много ни мало — три часа, целая тонна редчайших ингредиентов… литра четыре собственной крови, которую приходилось восстанавливать в процессе. Она сроднила материал через собственную кровь с некроизлучением, вместе с тем оставив коматозным жизнь, как живым было её тело. Сроднила не только с некроизлучением — что будет важно потом, и с собой. Внешность людей поменялась. Сейчас генетическое сравнение покажет дальнее родство. Этого мало. Первый шаг из множества.

Под монотонный повтор предупреждения Сирень пронесла и аккуратно сложила материал у следующего шлюза, не забыв заглянуть в камеру тестирования потенциала — на Сердце полюбоваться и немножечко подумать. Сменила алхимическое равновесие внутри тела, вернее говоря, нарушила его — нарушила так, чтобы быть готовой. Провела послушно отросшими и заострившимися ногтями по золотым символам. Символы засветились. На пол закапала кровь, и это кровотечение не собиралось прекращаться.

— Открывай шлюз, — велела Фарусу, смакуя болезненное наслаждение утекающей жизни.

Вот это подлинная иномагия! Это, а не учительские заигрывания с уже мёртвым и противоестественно живым! Это, а не «реальностные технологии» подруги! Друг-загадочник, знаток душ, — о, он бы её понял. Только он и понимал, он учился у неё — учился ритуалам смерти, а она у него — ритуалам перерождения. Он не чувствовал это, как она. Для него это было не животное, жаркое удовольствие, а холодная, возвышенная радость касания к самой сущности, к пределу, к Смерти с заглавной буквы! Они были разные, но он — единственный, кто разделял её страсть. Их кровь стекала в ритуальные круги, сверхъестественные силы пронизывали их тела — а утром пили фруктовый чай, заваренный его послушной спутницей (она не лезла в то, для чего эти порой сменяющиеся спутницы; одно точно — не ради секса и любви и не для жертвоприношений), да сплетничали о других иномагах. Стоять на границе жизни и смерти — разве это не самое сакральное, запретное и глубокое для человеческого существа?

Двери сошлись за спиной. Вместо немедленного открытия — равнодушный вопрос:

— Внимание, вы направляетесь в зону высшей категории опасности. Вы уверены в своём решении?

— Да, — никаких колебаний. Только струйки крови и медленно слабеющее тело.

— Осуществляю локальное ордополевое выравнивание… — она почувствовала, как сдвинулось то, что лежит «под» и «над» законами природы. — Выполняю десинхронизацию подзоны тестирования и шлюзовой камеры… — иномагические ощущения замкнулись внутри шлюза. — Выполняю синхронизацию с зоной содержания… — вспышка боли! Десяток механизмов внутри тела работать отказались, прочие — донельзя разболтались. Знаки жизни и развития, обильно политые кровью, вспыхнули, озаряя шлюзовую камеру. — Внимание, доступ в камеру тестирования устойчивости будет произведён через три… два… один…

Выходные двери с явственным скрипом разошлись. Леденяще-жаркой волной на неё хлынуло море ножей! Океан боли! Страшнейшие пытки, через которые прошла, замешанные в один большой коктейль! Смертельная энергия пронзила её тело, заставила кровь вскипать и замерзать, разлагаться и превращаться в яд одновременно!

— Хах! — не хрип — рык запредельного блаженства. В перегретом котле её тела вспыхнули десятки, сотни реакций, многие из которых — натуральная высшая алхимия. Черпая силу в боли и блаженстве, в собственном умирании, в жертвенной крови и ледяной воле, она накинула поводья разума на буйные потоки некроэссенции — и ассимилировала их. Сделала своею частью. Впитала, смешала, заменила ими кровь, а после — обратно в кровь оборотила!

Слизнула с губ капли ихора — побочный выход внутренней алхимии. Совсем не напоминает тех богов, до чьей плоти дотянулась! Широко улыбаясь, подождала, пока регенерируют лопнувшие от жара глаза, пока срастутся кости, пока «вернутся» к новой норме внутренние органы. Поднялась, разлепила глаза, смахнув с них корку прежней, слабой крови.

Здесь было светло. Холодный неоново-синий свет грубых фонарей заливал большую круглую площадку. Оставив в шлюзовой камере красные лужицу и пятна — ну и впечатало ж её давлением об стену! — выбралась наружу. Каждый шаг давался с трудом: некроизлучение было здесь уже не излучением и даже не газом — подобие жидкости, не сопротивляющейся, а поглощающей, разрушающей, гасящей всякое движение. И всякую мысль! И тело, и сознание испытывали колоссальное напряжение, но золотые знаки не пылали, а светились лишь — адаптировалась. Ну да, потом подруга называет её сумасшедшей, что лезет к таким штукам лично — и? Оно того ведь стоит!

Помимо грубых фонарей, неведомо как адаптированных к этому месту, на площадке всего-то с двор Аистова особняка было пусто. Сама площадка поедена некрожижей: поверхность неведомого металла шелушилась под ногами. Фонари затмевали звёзды. Но Сердце нельзя было затмить. Оно было прямо перед ней, бескрайней плоскостью простираясь вверх и вниз, влево и вправо, пронизанное титаническими имплантатами.

Оглянулась — шлюз ожидаемо «пророс» сквозь голый пустотит. Так, интересно, а здесь есть какие-нибудь механизмы? Будь она местным инженером, вряд ли бы влепила переход без ничего. Должна быть какая-то причина!

— Эй, Фарус, слышишь меня?

— Ответ утвердительный, — глухо донеслось откуда-то из-под пола.

— Что можешь сделать в этом месте?

— Доступен диалог с пользователем. Доступно перемещение к поверхности объекта «источник». Доступно обратное перемещение. Внимание! Согласно протоколу экспериментов, предупреждаю, что остаточный ресурс платформы составляет сто пятнадцать стандартных циклов исследования.

Ожидаемо расспросы об этих циклах, исследованиях и платформе ни к чему не привели. «Нет данных» — и утрись, любопытная Сирень! Посмотрим, кто утрётся тут последним! Она уселась на пол платформы и погрузилась в себя, изучая новое алхимическое равновесие, осмысляя каждую его сторону, каждую грань, возможность и вариацию, чертя в уме многомерную ритуальную схему. Её тело — эта схема. Познание себя — полезнейшая штука. Нельзя грамотно улучшить то, что не познал. Ну разве что за счёт удачи, но полагаться на удачу — последнее дело. Часто — последнее в жизни самоуверенных тупиц.

Как обращать смерть в жизнь (но не обратно) — это постигала она в себе. Как и всегда, достигнутое интуитивным прорывом, прыжком чрез пропасть — тяжело познать. У многих процессов не было названия — полностью новы, не раскладываемы, не сводятся («не редуцируются», как подруга говорит) к процессам более простым. Целое, что больше суммы. Другие же процессы не встречались раньше. Третьи — дикие комбинации с неустойчивым, на первый взгляд, равновесием. Как оно стало устойчивым? Почему именно эти процессы, а не вон те понятные альтернативы?

Иногда, задаваясь такими вопросами, можно было улучшить гомеостаз. Редко. Чаще её интуитивный прорыв включал в себя с трудом укладывающиеся в обычном состоянии сознания вещи — тысячи, миллионы переменных! Или — не тысячи и миллионы, а учёт вероятностей, рисков и возможностей, невозможных и на подругиных «предельных» компьютерах. Или — вещи, вовсе не переводящиеся на язык вероятностей и математики как таковой. Таков путь иномага: дороги тайны, тропки безумия, первородные джунгли трансцендентности. Таков её, Сирени, путь.

К шлюзу она не подошла, а полуподплыла-полуподлетела, осознанно регулируя собственную «внутреннюю плотность» относительно плотности некрожижи вокруг. Вокруг тела при этом потрескивали голубоватые, в тон фонарям, разряды. Миленько. Глядеть со стороны не рискнула. Выходить за пределы тела в такой внешней среде? Она, может, и сумасшедшая, но не идиотка! За исключеньем пары случаев, хах, но кто былое помянет…

Подождала «отсоединения» шлюзовой камеры от одной реальности и присоединения к другой реальности. В процессе искривила алхимический баланс внутри — благо, интуиция позаботилась о его гибкости. А то выйдет и как покромсает материал духовным давлением, назначенным парировать давленье некрожижи! Кромсать материал пока что рано. Время его переподготовить.

Заниматься алхимией в таких условиях — та ещё задачка. О, она создавала эликсиры на поверхности звезды! Варила зелья в пучинах кислотных океанов. Закаляла материалы у горизонта событий чёрной дыры, очищала компоненты под лучами Великого Солнца, за пределами листа! На каждый из таких миниподвигов — месяцы предварительной работы. Здесь у неё не было месяцев, а некроизлучение существенно меняло все алхимические реакции, и выйти в нормальную реальность автономной зоны — не решение. Она должна постигнуть влияние некроизлучения, а затем и некрожижи. Должна освоить новую ветвь алхимии, и у неё нет не то что недель — есть считанные дни! Единственный денёк. Всё закончится сегодня.

В этом очарованье иномагии. Будучи за пределами научного познания как целое (если она — целое!), инореальность поддавалась познанию ненаучному. Мистическому. Наверное, Сирень была не права насчёт себя. Считала, что такой себе алхимик, наловчившийся, натренировавшийся — не более того. Но здесь и сейчас, получив доступ к силе смерти самого демиурга, постигала некроалхимию буквально на ходу! У неё был талант, всегда был талант — гениальность, может быть? Только где бы она там, в «обычном» листе, да даже во всём Мировом Древе нашла бы умирающего демиурга? Додуматься искать нечто подобное в смутной надежде, что повезёт… нет, она делала. Искала всякие безумные вещи, порой и находила — не везло. Или везло, это как посмотреть: живой же оставалась!

Разрушительные энергии послушно сплетались округ её пальцев, капали в склянки, сотворённые из этих же энергий, но полязированных иначе. Вновь кровь — собственная кровь. Несколько раз пришлось ей выходить к Сердцу, чтобы банально пополнить запасы крови. Некроизлучение, в отличие от некрожижи, в кровь превращалось крайне медленно. А крови нужно было много. Точно рассчитанные инъекции эликсира в начертанные (кровью же) символы родства на телах коматозных людей, долгие заклинательные речитативы на языках, подвергнутых забвенью, а порой и речи лучерождённых — первых смертных, пришедших в новосотворённый лист. Древняя фейри, подруга научила её и этому искусству, насколько понимала. Понимала, на удивление, меньше, чем Сирень. Первоязык был слишком искусством для подруги! В самый раз для шаманки из языческого племени.

Лишь четверо из людей были темнокожими до второй адаптации. А стали — все. Протестируй какой учёный, выяснится, что они — Сиренины сёстры и братья. А как иначе? Принцип подобия во всей красе. Жгуты духовных нитей связали её с материалом: алхимическое равновесие внутри них понадобится регулировать вручную. Будь они разумны… О, она всё ещё могла дать им новый разум! Не даст. Ожидания Аиста предавать не будет. И собственный выбор — тоже.

Перетащила материал через шлюз — вновь вручную. Пробовать, выдержит ли некрожижу генератор полей безразличия — не будет. И так понятно, что не выдержит. Он не для того предназначался! Вот подругин сверхробот-разрушитель — как там его имя? «Хастур», что ли, в честь выдуманных мифов, подразнить божков? — он не только громадные поля безразличия генерирует, но и реальностью манипулирует тончайше. Он бы выдержал. Другие творения подруги — нет. Это задавало минимальную планку возможностей Нанимателей, вскрывших труп левиафана, — планку, до которой ей-настоящей ой как далеко!

— Фарус, отправляй меня к Сердцу, — она была готова. Никаких сомнений. Только предвкушение и океаны силы, плещущейся вокруг. Силы, которая будет подчиняться! Это судьба стихий — подчиниться человеку! Судьба чудовищ — пасть от рук людей. Судьба человека — стихии подчинять и чудищ покорять. Стихия смерти и монстр-демиург — не исключение, хах!

— Укажите расстояние до Сердца, — последовало уточнение.

— Ноль, — никаких компромиссов. Никаких исключений. Плоть к плоти, дух к духу, сердце к Сердцу… Чудища — лишь набор ингредиентов и сосуд для силы, а стихии, а реальность — податливая глина в руках разрушителя! Разрушителя — или творца. Она не творец. «Ни рыба ни мясо», как говаривают Аистовы русские. Но разрушитель — первоклассный!

— Начинаю движение. Ожидаемое время перемещения: тридцать пять минут.

Фонари погасли. Платформа рванула с места. Шлюз растворился в звёздной тьме. Сирень присела, а затем и вовсе улеглась на спину: встречный поток некрожижи норовил смыть вниз, к далёким устройствам зоны содержания. Лёжа на спине, она смотрела на такие далёкие огни над головой, гадая, кусок какого мира вырвали Наниматели или их сотрудники. Была это линия реальности, ныне поддерживаемая затухающим биением Сердца, — или одна из вселенных, созданных левиафаном? «Судьбы драконом», может быть?

Вскоре стало не до созерцаний-размышлений. Плотность жижи нарастала, а вместе с ней — давление на тело, разум, дух. Сирень сосредоточилась, подстраивая себя и зеркально отражая изменения на материал. Материал ей нужен живым и полностью здоровым! Словно в ответ, золотые символы разогнали исчерна-красный полумрак не хуже фонарей, смывая звёздный свет светом солнечным. Отраженья символов, следуя принципу родства, вспыхнули на тринадцати телах. Под бешеный стук сердца и нарастающий гул жижи она погрузилась в сакральные глубины алхимии, в которых смерть обращается жизнью, а жизнь — смертью.

Очень быстро Сирень поняла, что нельзя просто копировать собственную адаптацию на других; не невозможно — именно нельзя! Этот путь приведёт к смерти всех четырнадцати тел. Тела касались друг друга, создавая вместе систему связанных алхимических сосудов, каждый из которых при желании управлялся отдельно. Она использовала это, разделяя функции, проводя прямо на ходу, нещадно скорость мысли разгоняя, эксперименты, и один котёл-тело пришлось закрыть и утилизировать. Следом смылся, не выдержал давление другой, а третий, напротив, лопнул, окатив платформу крупным пеплом вместо крови… Когда Фарус монотонно сообщил, что перемещение выполнено, сохранилось восемь сосудов: золотая кукла и семь тел.

Тринадцать — сильное число в её личной системе символов. Семь — тоже хорошо. Она брала материал с запасом, исходя из высочайших рисков. Значит, семеро. Что же, посмотрим! Посмотрим, кто сегодня останется в дураках. Сирень чувствовала в себе пульсирующую силу, чувствовала невиданное могущество… И это не полноценная жертва — всего-то навсего эманации чужой смерти! О, эта частичка, капля — с таким бросают вызов божкам и побеждают! Что, если в её руках будет всё? Подлинные, чистые боги, ушедшие, умершие или разорванные к этим метавременам — они будут повержены щелчком лишь пальцев!

Встала, игнорируя навалившуюся тяжесть. Не просто игнорируя, а отрицая, разрушая своей волей, своим выбором тот факт, что какая-то жалкая некрожижа, какая-то там эманация может противостоять ей — Сирени Вефэа, одной из первых иномагов, стоявшей в шаге от разрушения листа реальностей, а то и Древа! Из прочих первых по пути именно иномага, ни с чем его не мешая, зашла так глубоко она одна. Никто более не выдерживал столь долгой близости к бездне. И этот левиафан, это Существо — оно бы не выдержало тоже.

Потом настало её время уходить — многие иномаги награждают слово «уйти» сакральным смыслом. На самом деле — не смочь справиться с жадными бездниными лапами и быть пожранной с потрохами. В результате не остаётся ничего — бытие до последней капли реальности обращается не в ноль, а даже в минус, возводя в невозможность любое возвращение и воскрешение. Она не отступила и тогда: нашла Силу, свою, личную, не полученную от кого-то, как у учителя, воистину мистичную, а не как у подруги, наконец, Силу, а не великий, пусть крушащий порядок, прячущий от бездны — артефакт, как у загадочного друга.

Она — не смертная! Её сущность противилась тому, чтобы сгибаться под давлением — пусть и демиурга. Всю жизнь она отрицала. Отрицала собственную смерть, отрицала отвержение, отрицала ход времени и метавремени, отрицала слабость, отрицала власть других и отрицала неизбежный рок. Будь у неё собственная сфера — это была бы сфера отрицания. «Грандмастер отрицания», Сирень выпрямилась, и не какой-то выдуманный, а настоящий мир мигнул, подчиняясь её воле. Давление исчезло, погребённое гордыней.

— Готова ли я? — спросила вслух, отрицая нечеловеческую тишину и ощущая себя как никогда настоящей, реальной и живой. Слова слетали с губ сиреневыми лепестками: подле Сердца реальность, инореальность, нереальность, сверхреальность и метареальность переплелись в одно. — Хах, конечно, нет! Когда бы это тебя останавливало, а, Сирень?

Три вещи, три цели. Прорваться сквозь метавремя. Хотя бы в ту сторону — обратно классическим «сном» вернутся или с замедленьем личного тока событий поиграют, не впервой. Добраться до тщательно скрываемой истины если не о Нанимателях, то о Проекте с Результатом. Они посмели использовать её. Использовать — её! Непростительно. Не месть, о, и не удовлетворенье любопытства — глубинный дух противоречия, дух отрицания — его ненасытную утробу собиралась удовлетворить с лихвой. Наконец, разрушить ядро-полигон как минимум, а хочется — весь комплекс, раз и навсегда. Сердце — в том числе. Если оно достанется подруге, учителю… о, да даже загадочному другу такое б не доверила! Если она отказывается от силы, то её не получит никто другой. Обойдутся! Не говоря уж о том, насколько эта мощь опасна скорей не для неё — для Аиста. Лист падёт, это неминуемо, а она сделает так, чтобы это произошло не из-за Сердца.

Первое, легчайшее — метавремя рвать. Нет, не рвать, им с Аистом ещё пожить бы! Обвести вокруг пальца? Нет, не то, течение Великой Реки вспять не обратишь. Будь много больше силы, то сможет только что отпрыгнуть чуть назад, оттолкнувшись от затвердевшего метапотока. Плыть против течения? Это убьёт. Даже её бы прошлую убило! Есть обходные пути, вроде тропы предков, ведущей в метавремя мифов, но она прошла ей, потому что сама была предком, сама была живым мифом, новорожденной легендой. Есть пути через Небо, вовне листа, и этими путями ходила она-прошлая, но она-прошлая умела ориентироваться едва ль не в бездне! Силой постиженье не заменишь. Есть ещё лиминальные пространства — места, где связи ослаблены, где понятие места и времени не имеет значения: она-прошлая (смутно помнит) находила такое пред рождением листа, и оттуда действительно прыгаешь хоть в самое начало, хоть в конец, хоть в середину. И где-то же встречала похожее пространство, встречала совсем-совсем недавно!

— Синхронизация-десинхронизация, — шептала она самой себе. — Разорвать связи или создать новые? Якорь, суперъякорь, сверхъякорь… Эврика!

Что ж, ей понадобится сила. Очень-очень много силы, чтобы разрушить ложные завесы! Не те, которые вторая цель — иные. Поэтому она улыбнулась одновременно губами своими и ближайшей, послушно вставшей марионетки. Из воображения достала сферу с реалитом, в мгновенье ока обратив её в стилет из материала, названного учителем как «кристосорб». В природных условиях кристосорб образуется из костей павших богов, самый чистый — богов первородных, коих больше не осталось.

Кристосорб особенен тем, что поглощает мистические энергии — ну или то, на что иномаг как на энергию глядит. Учитель заставлял кристосорб вмещать в себя пространство, время и даже отдельные вещи, превращая в хранилище не хуже её воображенья. Сама Сирень применяла кристосорб в алхимии парочку разков — удобно, конечно, да где ж его наберёшь на регулярную работу? Но сейчас он был незаменим.

Ударила стилетом точно в сердце марионетки. Насмерть. И тотчас же перевернула мир в такой, где «подобие Сердцу» — такая же алхимическая субстанция, как и кровь. Сердце марионетки-«брата» погибло слишком быстро, смерть была «неправильной», и кристосорб собрал совсем немного. Меньше капли, количество, невидимое глазу, едва различимое алхимическим чутьём. Так она всех жертв потратит почём зря! А если смухлевать? Нет ничего прекрасней нарушенья правил! Достала реалит и скопировала кристосорб. Перелила из нового кристосорба в старый, пустой стилет убрала, почти пустой — скопировала снова! Пятьдесят удвоений спустя изначальный кристосорб налился искрасна-чёрным, заставляющим некрожижу вокруг вибрировать, звенеть — как будто то приятней мёртвой тиши!

Вчувствовалась в содержимое кристосорба, вдоволь побегав по мирам — пусть ноосфера выжжена, она — отнюдь не единственный и даже не лучший, а лишь доступнейший из инструментов познания у иномагов. И все эти изощрённые инструменты (не только «миры», трюки всякие творила!) — без толку. Силы и время потеряла. Фраза (явно из подругиного лексикона) «вырождение ядра первичного метаордополя» вообще имеет смысл?! А, сейчас проверит! Замахнувшись, Сирень вонзила стилет себе в сердце, щедро выпуская яд подобия напрямую в кровь.

Боль. Не дикая, а злая, подспудная, литая, не дающая отводить внимание, передохнуть или думать о чём-нибудь другом, навалилась всем левиафаньим весом. Скрипнув зубами, Сирень не выдержала и опустилась на колени. Опёрлась на подгибающиеся руки, собрала волю в кулак, сжала неправильную боль и запихнула в отдельное измеренье-взгляд — что-то вроде «мира», да не он.

Выдохнула. Поднялась. Погладила стилет в сердце — с гарантией убивший её тело, он сделал это ровно тем же способом, каким погиб левиафан. Она так и не поняла, был ли это чей-то яд, аномалия океана, болезнь, метафизическая рана или банально старость. Неважно! Важно, что она разделила экзотическую смерть, что её сердце — подобие его. Вдохнув побольше некрожижевого воздуха, Сирень выкрикнула заклинанье.

Подобное — к подобному. Части — в целое, в систему. Заклятьем на собственном языке, гортанном, грубом, языке повеленья, назначенном реальность подчинять нереальности, она не создавала какую-то «духовную связь». Связать себя с Сердцем не так уж сложно, да только где она — а где Сердце? Это кто на кого повлияет-то тогда? Нет, вместо «связи» она использовала «тождество» и «право». Сердце было вырвано из тела. Сердце некогда подчинялось телу. Она, Сирень, это тело заменила, обратив подобие в слабое, но тождество сердец! Этой «слабости», впрочем, хватало, чтобы, руку протянув, некрожижу обратить в большое чёрное копьё.

Бросила копьё с платформы вниз. Прислушалась к себе. Сердце не билось, кровь по жилам больше не текла. Она умирала.

— Хах, каких-то три миллиона лет так умирать, — с усмешкой озвучила абсурдное число. — Ну, посмотрим, что сделаю с крупицей твоей смерти, демиург? — усмешка превратилась в удовлетворённую ухмылку, когда в теле «сестёр» и «братьев» явились кристосорбовы стилеты.

Простые ритуалы состояли из трёх компонентов. Нереальная завеса, чётко сфокусированная, размывала границы между настоящим и ненастоящим, между правдой и ложью. Пользуясь этим, реальность делали частично эквивалентной, тождественной символической системе. Внутри символической системы совершался акт — ритуальное деяние, которое было эквивалентно (и за собой влекло) реальному действию.

Смерть — это могущественный символ, создающий чёткие системы. Смерть — не менее могущественное ритуальное деяние. И более того, смерть — это не просто разрушение, но превращение настоящего, реального, живого в прошлое, нереальное, посмертное. Сама по себе смерть размывала границы между реальным и нереальным, усиливая всякий ритуал. Неудивительно, что Сирень, убийца, выбирала смерть основанием для ритуалов. И среди всех смертей нет ничего более великого, чем собственная гибель! Пусть не души, пусть тела — если эта смерть одновременно является смертью такого Существа, как левиафан…

Она не стала собою-прошлой, нет. Но здесь и сейчас она сделала огромный шаг в том направлении. Временный шаг — стоит утратить это тело, вернуться в серебряную куклу, связанную через дух и разум, но не материю и кровь, как новообретённое испарится без следа. Но здесь! Здесь и сейчас! Ха-хах!

Ледяной шквал прямиком из упомянутой куклы вымел из сознания жаркие, страшные мысли и эмоции. Якорь раскрылся в сердцевине её разума морозной громадой, упорядочивая, ограждая, стимулируя самоконтроль. Или, точнее, желание контролировать себя. В отличие от людей — да от соратников тоже! — у Сирени никогда не было «чувства долга», «обязанностей», «внутренней необходимости» и прочей чуши.

Она контролировала себя, потому что хотела контролировать! Обратная сторона жадности — жажда не отдавать никому, ничему, никакой случайности, никакому аффекту, никакому временному желаньицу, страстишке своё «я» — холодное, ожесточённое чувство. Поддаться жалкому мгновенью усиления? Никто, никогда не смеет контролировать её! Она владеет собой, это — её воля, её власть, её душа, её разум, её дух и её тело!

Выпрямилась, ощущая внутри кристальную ясность в ответ на безудержную жадность. Каждую частицу себя сжала в цепких лапах! Удовлетворённо улыбнулась — всякий мускул, всякий нерв подчинялся ей и только ей, всё, от алхимического баланса до обычно бессознательного, повиновалось её воле. Марионетка в собственных руках! Контроль восстановлен, а значит, время продолжать.

Границы между реальным и нереальным были не размыты — разрушены, обращены в дымящиеся руины, а стражи границ — зарезаны иль заживо сгорели. Ей больше не был нужен реалит. Махнула рукой — простейший проторитуал, когда рука — проектор власти. В воздухе вспыхнули голубые символы. Следующий взмах — тело «сестры» влетело в немедля захлопнувшуюся темницу символов и линий. Ладонь резко сжимается в кулак. Голубая темница сжимается и перемалывает жертву в фарш.

Обходя голубую темницу с фаршем внутри против часовой стрелки, Сирень поворачивала картину мира и реальность вместе с ней, пользуясь Сердцем как точкой отсчёта, якорем-опорой. Ритуал — алхимическое делание и поиск в метамире вместе с тем. Нечто переходное и синкретичное. Красная масса внутри изменила цвет. Линии и символы темницы размылись. Три поворота против часовой стрелки — совершенно новая алхимическая субстанция мерцает и бликует ядовитой бирюзой.

Эту жидкость не создать с помощью реалита, её количество не увеличить вливаньем силы — только повторить деланье с нуля. Она и не собиралась. Жертвы, чует, ой как пригодятся! Одно хорошо — в отличие от пустотита, жидкость бралась в воображение. С трудом, веса-то побольше, чем мирок… потянет с множителем собственной-левиафановой смерти. Половина жидкости исчезла. Ровно столько, чтобы переместить её и Аиста дважды. Оставшаяся половина…

Сирень медленно поднесла ладонь, плавно сжимая её. По мере приближения руки к жидкости, та послушно впитывалась в кристосорбный стилет, никуда не девшийся во время деланья. Кристосорб алхимически нейтрален — ну, почти, однажды она испортила его… ух отругал тогда учитель! Что бы он сказал, если бы сейчас её увидел? Рука сжалась на рукояти пылающего неоново-голубым инструмента. Дублировать — не дублируешь, но если закрепить? А учитель бы сказал, что старый добрый «метод сестрицы Сирени» — впечатляющая штука! Ведь так? С этой мыслью подбросила стилет в воздух.

Помимо левиафаново-собственной смерти, в её руках были и природные способности левиафана. Власть творения — тот кусочек, который сохранился у умирающего. Он мог воплощать миры, реальности, вселенные при жизни! При смерти? Левиафан был без сознания (это она чуяла чрез тождество, и это же немножечко мешало, вступало с тождеством в противоречие). А не был бы — мог бы то же самое! Сирень сосредоточилась. Сосредоточилась уже не на инореальности, не на разрушении, а на Власти, что с заглавной буквы!

— Будь! — велела она, в одном слове фокусируя волю и своё-левиафановое «я».

Кристосорб вспыхнул. Нет! Не выйдет! Она уже видела, предсказала, что одного её веления — мало. Вспыхнет как спичка — погаснет, пропадёт. Её права реализовывать не хватит, чтобы закрепить столь «массивную» концепцию — вместо этого она её рассеет. Но если… Но если это всё-таки — возможно, пусть это будет не одна она, то…

— Будь, — приказала вторая Сирень.

— Будь, — припечатала третья.

Три Сирени направили свои капли демиургической власти с трёх сторон. Свечение артефакта погасло. Не стилет — лазурный меч. Не из кристосорба — вовсе из неведомого материала перед ней предстал. Не колеблясь, Сирень шагнула вперёд и под одобрительными взглядами двух своих копий схватила меч. Перехватила мысленное послание третьей из Сиреней. Кивнула и совершенно определённым образом махнула мечом, проворачиваясь на одной ноге.

Мир размылся. Сердце, некрожижа, платформа, материал, другие Сирени — всё пропало. Вокруг — водоворот красок, водоворот времён и мест. Она десинхронизировала себя с реальностью, перейдя в несуществующее лиминальное пространство. По образу многоцветного круговорота перед началом листа (а может, Древа), которого коснулась она-прошлая. По подобию шлюзовой камеры пред Сердцем. Ну а теперь осталось следующее… погоди-ка, Сирень, дорогуша, ты ничего ли не забыла? Метавремени здесь нет, что означает…

Расслабленно вздохнула, сбрасывая напряжение. Отыскала стул, влезший в тесное «метаместо», повесила перед собой противень с печёной рыбкой и с аппетитом отобедала! Или отужинала? А, неважно! Убрала мебель и, скрестив ноги, замерла, уйдя в целительную медитацию. Спать здесь бы не рискнула, но мозги подправить да усталый дух восстановить — отчего б и нет?

Воображённый хронометр прозвенел два часа спустя. Сирень рывком раскрыла глаза. Огляделась — всё такое же верчение цветов, из которого взгляд порой выхватывал то одну, то другую картину, и не понять — правда или изощрённая иллюзия. Вся эта карусель была бы бессмысленна, если бы отрезала от духовных нитей. Но она не отрезала! Сирень сфокусировалась на нужной нити и рубанула мечом, устанавливая способ, которым сколлапсируется неопределённость.

— Будь, — тут же приказала, ощущая давяще-пугающую силу Сердца. Улыбнулась первой Сирени, когда та махнула клинком, затем достала свой и повторила её движение.

Вновь размытая пелена. Та же нить, но чуть иначе. Вжик!

— Будь, — припечатала, являясь следом за второй Сиренью и становясь Сиренью третьей. Бросила первой послание, кивнула второй и вновь осталась одиночкой.

Итак, теперь у неё есть многоразовый инструмент. В крайнем случае она буквально размножится, но чтобы сорвать покровы, понадобится не масштаб, а концентрация. Больше силы! Людоедка внутри шептала о том, чтобы вырвать и сожрать собственное сердце. О, она прекрасно понимала, сколько единовременной силы даст такое действо! С другой стороны, это будет последнее, что она сделает. Её тело умрёт окончательно, тождество прекратится, а по плану не одна вещь, но целых две!

— Внимание! — тихий, глухой голос Фаруса оторвал от размышлений. — Стандартный цикл исследований завершён. Платформа будет отправлена обратно автоматически через тридцать секунд. Напоминание: любое оставленное оборудование будет безвозвратно утрачено.

На короткий миг ей захотелось подчиниться судьбе. Вернуться назад, запустить одну из программ той консоли, взорвать Тету предусмотренным способом… На миг. Она подняла голову — плоскость Сердца простиралась перед ней, такая близкая, такая вкусная! Источник бесконечной силы! Его крупицей создала инструмент, отрицающий временную Реку. И Сердце было оставлено так просто? Оставлено, чтобы — что? Чтобы она его уничтожила? О, разрушительница внутри мечтала его уничтожить, но — сама.

Сирень прыгнула, увлекая за собой пять оставшихся тел. Платформа устремилась назад и вскоре пропала среди звёзд. Сирень подлетела к поверхности Сердца и коснулась её — твёрдая, прочная, твёрже и прочнее любых материалов, что встречала, кроме пустотита. Не из-за состава, а потому, что Сердце было слишком реальным, супернастоящим! Лазурный меч отскочил со звоном — сколько бы ни было в него вложено, он блёк перед левиафаном.

Развернулась так, чтобы Сердце стало полом, встала на него, не замечая слабое отталкивание. Впереди возвышались титанические очертания имплантатов. Имплантаты частично, но подчинили Сердце. Значит, они — её следующая цель. Вонзила меч прямо в ткань времени, демиурговой властью прикрепила к нему жертв. Черпнула некрожижу и направила энергию смерти на разрушение своей неподвижности и расстояний пред собой.

Уродливой раной расчертил её полёт пространство, и рана та — не заживёт. Никто не даст ей времени. Сирень остановилась около столпа, загораживающего горизонт не хуже Сердца, в которое вонзён. И таких столпов тут сотни! Она дотронулась до чёрного материала. Поверхность облетела прахом, но даже некрожижа за… за что вообще? Века? Тысячелетия? Даже некрожижа «съела» самую поверхность. Под налётом знакомый материал: глянцевый, чёрный, подобно пустотиту, но с тёмно-зелёными прожилками, напоминающими застывшую кровь чудовища. Якорит.

Она встречала это вещество, но, в отличие от кристосорба, в экспериментах не использовала. Слишком редкий, слишком поздно и совершенно случайно появившийся по листу — незадолго до того, как безумной стала. Основа, прекрасно подходящая для зачарования волшебниками, и многие крутые магические штуки были созданы на его базе тем же Мерлином. Но вместе с тем — идеальный якорь, не зря его прозвали так. Конечно, на роль любого якоря он не годился. Идеально подходил якорит там, где требуется исключительно материальная природа для опоры и зацепки. А для того же сверхъякоря понадобился бы кусок якорита с целый дом! Здесь же…

Значит, якорит. Имплантат состоит из якорита, зачарованного каким-то монстром магии или, скорее, миллионами волшебников, объединивших усилия, складывающих из малых чар-элементов огромную мозаику. Она никогда не задумывалась над этим, но, уже имея реалит, научившись хотя бы грубо вычленять его из некроизлучения, из некрожижи, легко получить и такую экзотику как якорит! В любых количествах! А если создать такое волшебство, иноритуал или вовсе технологию, что использует исключительно реалитовую компоненту…

Поддавшись сиюминутной хотелке, отсекла разрушение самим разрушением, а реализацию направив на тот самый якорит. Тонкая, но острая игла выросла из её руки и вонзилась в красную поверхность. Кольнуло в сердце. Хах! Если бы её посыл был воистину силён… или если его усилить… или самоусилить… Хах. Вот, значит, что сделали с Сердцем. Не удержавшись, она материализовала себе несколько десятков якоритовых фигурок и запихнула в воображение. Пригодятся, пригодятся!

У неё есть два пути. Во-первых, создать материальную копию имплантата прямо в своём сердце. Она не волшебница, не зачарует, но само его наличие усилит тождество и даст огромную власть над имплантатом, а вместе с ним — над Сердцем. Это цепь о двух концах: имплантат с ней будет также связан, получит власть над ней. Во-вторых… Хо-хо, в этом проклятом комплексе так нормально и не подралась! Робоброня не считается — ну какая ж это драка? Культистов что почикала — так это перестрелка, она не этот… как их там… ковбой, чтоб перестрелки обожать. В конце концов, подлинную силу она получала не столько алхимией, сколько боем не на жизнь, а на смерть! Иномаг против чудовища — как в старые добрые метавремена!

Сирень появила под собой платформу. Хочется добраться до сокрытого чудовища — придётся постараться! Воздела руки вверх, направляя разрушение — всё подвластное до капли. Она воззвала. Воззвала на языке первых смертных, на языке лучерождённых, и воззвала она к самой сути этого языка. Он был языком образов, языком, предназначенным для разума, что не столько шире или глубже, сколько имеет больше измерений, чем человеческий. Разум человека — одна проекция разума лучерождённого, разум древних фейри — другая, разум первородных духов — третья, и единственным дополнением до целого является разум первых же божеств. Но она — иномаг разума! Она размывала рамки и границы, она была точкой соприкосновения, не владеющей, не имеющей право, но пользующейся всё равно — обманщицей и недостойной. Иномагом.

Языки соприкоснулись в её сознании, и преграды были разрушены левиафана смертью, подчинённой лжи, ложной смерти, слившей левиафана и её в единое одно. Ложь, строящаяся на лжи, обтекала преграды реальности и ограничения природы смертных. Её разум не мог, не способен был думать и приказывать на первоязыке! Он смог. Язык лучерождённых не соединялся с языком чистых богов, противостоящие, они дополняли друг друга — кардинально разные картины мира. Они соединились. Живое противоречие, новорождённый парадокс раскрылся в центре её головы, и консонанс стал диссонансом, а диссонанс — исчез.

Сирень пела, говорила, танцевала и указывала. Мощь демиурга и сила его смерти пульсировали в такт, завиваясь сумрачно-алыми вихрями округ. Она развела воздетые руки. Слабая вспышка над головой. В том направленьи рванули вихри, полетел стремительный поток, разрушающий и пространство, и время, и реальность своего полёта. Она атаковала границу, она лгала, что имеет право. И лгала столь убедительно, что мироздание поверило. У него не было причин отказывать воззванию.

Безжалостно-яркие лучи впервые вспыхнули в зоне изоляции. Сирень пригласила на их с Сердцем вечеринку — Солнце. Стёрла пределы, мешающие зону содержанья осветить. Ложью пригласила сюда истину саму. И лишь бытие левиафаном хоть частично защитило её в круге ослепительного света, в равной мере несущего идеи и обезличенную волю. Сиянье Солнца, что над Лесом, убивает смертных. Но сейчас она играла роль не смертной, а ровным образом наоборот!

Пока светило Солнце, пока она стояла в круге света, реальность обрела новые глубины и иные измерения, подобно разуму её! Сирень, пользуясь лучом как осью, повернула мир. И первый поворот указал её место — место песчинки между Солнцем и Твердью. Она узрела, почувствовала, осознала бесконечную опору под собой. Исток бесконечного бытия, Твердь была некогда растоплена лучами, что несли в себе первое движение и прапорядок описанья. Задолго до возникновения даже не этой версии Мирового Древа, не Древ даже, о, и не травинок первых, а намного метараньше, буквально вечность вечностей назад жаркие лучи растопили Тверди лёд, и из Вод возникли вещи как таковые. Слияния порядка и движенья Солнца с одной стороны, плотности-непрерывья Тверди с другой, вещи эволюционировали неизмеримые промежутки того, что не было временем тогда, прежде чем Лесом стать.

И она, Сирень Вефэа — дитя этого метапорядка, превратила на короткий миг силу смерти и воплощения в крупицы испепеляюще-формующей власти-безвластия Отца Солнца и леденяще-порождающего владенья-отчужденья Матери Тверди. Без колебаний, сохраняя совершенное спокойствие в балансе с жаркой страстью, она повернула реальность снова. С того угла зрения, который заняла, якорит, камень якорей, уже не был столь «якорным» и «сверхнастоящим». Он был ещё одной песчинкой, Глиной-Твердью в руках Небесного Отца, а она, Сирень — каналом, посредником, позволяющим Отцу творить. Но ей не требовалось, да и не потянула бы — Творение. Она всего лишь перенаправила Его взгляд. В конце концов, какая Ему разница — твёрдый материал или живое чудище? Разные грани актуально бесконечных идей в сознании Его!

Её кожа буквально вскипела. На этот краткий миг лишилась спасительной лжи, и Солнце ударило в ответ. Это не было агрессией. Здесь не было Отца — Солнце так далеко от Тверди, что дозваться до него, а не до его образа, идеи — невозможно. Невозможность эта — за пределами мечтаний её-прошлой, её учителя, чистых божеств, императоров лучерождённых и невообразимых сущностей, для коих Древа — попросту деревья. Для всех. Она не знает, кого надо сожрать, что нужно сделать, каких вершин достичь, чтобы хотя бы потянуться к Солнцу через безумные метапространства — и не быть сожжённым его светом. Ей же хватило лучика, многажды ослабленного этими далями, Небом и реальностями по пути.

Сирень привычно подставила на своё место «брата». В следующий миг ложь заняла своё место. Она вновь была немножечко левиафаном, и Солнца луч никак не мог ей повредить. Она грелась, нежилась в лучах эпохи эпох сверхдолгой жизни! А оставшиеся четыре жертвы окатило ошмётками кожи, крови, мозга. Память же о страшной боли осталась с ней, прочертила очередным шрамом дух и душу. Ничего. Она привыкла. Важно ведь не это. Важно, что имплантата больше нет.

Чёрная громада не пропала. Сирень не могла уничтожить то, что выдерживало умирание левиафана, из года в год становясь меньше на неразличимую щепотку. Сам прах от «выгоревшего» якорита мешал дальнейшей деградации, не говоря уж о таком количестве защитной магии, что загляни сюда чистое божество во всём великолепии — беспомощно бы развело руками… или что там у чистых богов в роли конечностей обычно? Вместо попытки уничтожить она устроила обмен. Равноценный обмен, как и положено в ритуалах и алхимии.

Мертвенность, технологичная подчинённость имплантата обратилась жизненностью и собственной волей — зато цели остались теми же. Контролировать. Подчинять. Продлевать агонию. Вместо титанических якоритовых столпов и их сплетений — просто огромные, подобные змеиным туловища, несколько растерянно смотрящие позади неё. Одно туловище покрыто блестящей металлической чешуёй, а в глазах — неоновый робосвет. Второе соткано из белых нитей, то появляющихся, то исчезающих, копошащихся друг относительно друга, точно черви, — глаза же пылают хаосом волшбы. Третье — клубящаяся сила самого левиафана в тысячу раз больше, чем она направлять могла сейчас — и глаза. Глаза цвета крови. Четвёртое туловище — зелёное пламя, пятое же — пустотит. Оба последние — без глаз.

Сирень метнулась к оставленному без присмотра, пользуясь тем, что пятиглавый титан пока не замечает маленькую её. Выдернула меч, толкнула материал подальше-побыстрее в разных направлениях. Взлетела выше. Повернула мир — чуточек в этот раз. Два толстых пучка нитей тянулось к пятиглаву: один из помещений ядра-источника, другой — из шлюза автономной зоны. Она размахнулась десинхронизатором и обрубила первый. Понеслась в сторону второго, дрожа от недовольного рёва. Рёв вызвал вибрацию некрожижи, а та едва не обратила киселём её могущественное тело! Адаптировалась на лету, обрубила второй пучок нити, отрезая имплантат от возможного контроля и, заодно, вниманье привлекая.

Три пары глаз уставились на неё: голубо-белые, символизирующие техническое происхождение имплантата; многоцветные, означающие хаос чуда, лежащего в основаньи волшебства; багровые — то власть имплантата над самим Сердцем. Безглазые головы были в чём-то опасней: изумрудный огонь и мрак пустотита — что это? Два цвета, составляющие якорит — какова их природа? Выяснит в бою!

— Ты или я, монстр! — выкрикнула она, содрогая некрожижу не хуже недавнего рёва. — Убьёшь — вернёшь свой облик и своё рабство, — и вправду, нити управления ползли обратно, но ползти они будут многие часы! — Падёшь — отдашь мне силу Сердце покорять!

У чудовища отсутствовал разум, но имелось как понимание, так и способность принимать решения. Оно было намного умнее Фаруса — уступало Ордо, да немного. И оно рыкнуло пятью главами, принимая вызов, превращая поединок — в ритуал.

Вниз! Упала камнем, а над головой беззвучно вспыхнуло и исчезло пространство-время — то ударила алая глава. Зелёная поддержала её толстым пучком зелёных же молний. Сирень выбросила перед собой мирок-город в качестве щита и скользнула ещё ниже. Зелёное пламя разорвало город на осколки, быстро пожирало их, да лишило чудище обзора: Сирень скользила меж падающих обломков, танцуя меж незримых лезвий, выпущенных волшебной головой, наслаждаясь мгновеньями, когда смерть в считанных метрах разминалась с ней. Хах, да в этих мгновениях — сущность её жизни!

Десинхронизатор — внутрь. Озеро-мирок — вовне! Вода вспыхнула от молний, мгновенно замёрзла и разлетелась на острые кусочки. Одним из таких кусочков, провернув мир себя вокруг, ринулась вперёд Сирень. Меж пламени и льда, интуитивно уклонившись от выжигателя пространства, каплею воды упала на зелёное туловище. И погибла.

Где-то там, вдали, в ничто обратился один из «братьев». Она пролетела сквозь огонь, испробовав его природу на себе. Пространство! Если голова-разрушитель пространство уничтожала, то эта — поджигала, меняя свойства этого… «нулевого состояния поля», в общем, такой же штуки, коей била подруга, поля безразличья проверяя. Такой же — только куда как агрессивней! Значит, пространственное пламя? Тем хуже для него!

Она не стала могущественней волей. Полученные от тождества силы не делали её сильней как иномага напрямую. Но косвенно — о, ведь ими можно было выжечь реальность не хуже, чем пространство! Теперь не обязательно было «втягивать» действительность, выпускать дымку нереальности. Полуразрушай — и твори, что пожелаешь! Будто бы не в реальности, а во сне, внутри сознания или отстойнике мыслей-чувств.

А затем её вморозило в огромную льдину. Чёртово туловище-маг! Сирень выпустила силу смерти, убивая сопротивленье мира своей лжи, и обратилась в лучик света. Кристалл льда взорвался. Вернув плоть, махнула десинхронизатором, обращая время пред собою в месиво, и пламя, сжигающее пространство, бессильно скатилось по щиту. Сама пространство резанула, очутившись близ пустотитового тела. Ещё раз резанула — на сей раз силой демиурга. Пустотитовая тварь, не успев на части разорваться, разлетелась на кусочки — простейшая добыча.

Зелёная молния мелькнула рядом. Рука вспыхнула, как спичка. Не колеблясь, руку оторвала, вновь пространство разрезая, обогнула рой роботов, выпущенный технотелом пятиглавой гидры. Новую руку на место, сосредоточить волю и убить любое сопротивленье ей — дроны развернулись против техноголовы, поливая его лазерами и ракетами. Жест десинхроном — ошиблась, зря! Красная голова торжествующе взревела, а пространство «сестры» схлопнулось, подменив Сирень. Хах, какое злое чудище!

Дроны принимают на себя молнии. Рывок. Взмах мечом — прочная металлочешуя плоскостью вневременья рассечена. Две жизни за две головы — плохой обмен, голов осталось три, а жизней запасных — меньше на одну! Заполнила пустоту, сломала механизм, но как убить живое чудо, потушить пространство и разрушение разрушить? Она-прошлая силой побеждала манипуляторов абстракциями, но она-настоящая — слабей. Значит, не сила, а ум победу принесёт!

Рывок. Для зелени хитрость не понадобится. Горит пространство, а пространство разрушать она умеет. Прочертила собою километры, располосовав зелёное пламя на клочки. Те вспыхнули ярче и пространство… сшилось воедино! Зато схлопнулось прямо перед ней! А позади — заклятье невиданных размеров, заставляющее некрожижу обратиться в алкагест — совершенный растворитель.

Нырнула в алкагест, волною звука став. Как потушить пространство? Отнять энергию. Процесс горения не связан с инореальностью, а значит… Рывок! Удар! Импульс веры вонзился в пламя, инвертируя его жар в холод Тверди изначальной. Секунда, и она спряталась от очередной магии за красивой зелёной статуей, вокруг которой замерзала даже некрожижа! Статуя-титан разлетелась на осколки. Она защитилась щитом вневременья, но голова-разрушитель подтвердила, что щит этот пространство выжигать нисколько не мешает. У неё осталась в запасе одна жизнь и два опасных туловища. Ей бы время! Да где же его взять? Используешь меч — рассыплется связь поединка-ритуала!

Вот же дура! Как говорится, сила появилась — ум ушёл, и безднов принцип равновесия не обвинишь — кое-кому бы научиться планировать сначала, а потом уж — в бой. Сила-то — универсальная в её руках! Учитель за такое тяжёлой палкою дубасил и был прав! Ну-ка… хах! Выкуси, чудовище!

Демиургова искра загорелась в её сердце-Сердце, ускоряя. Мир замер. Туловище-разрушитель нацелилось, чтобы закончить уже с ней — промедли хоть наносекунду… Спешно убралась с пути. Пространство схлопнулось уродливой трещиной мгновенно и для ускоренной Сирени — поэтому-то от такой атаки сложно защититься. Зато заклятье маготуловища, принявшее вид тысяч белых цепей, не неслось, а неторопливо росло в её сторону.

Довольно усмехнувшись, скользнула между покрывших поле боя пространственных трещин, оставляя за собой ещё одну. Остановилась над выдыхающей цепи пастью. Да уж, с таким «драконом» Аиста знакомить рановато! Тело из хаотично колеблющихся нитей — завораживало. Но она не стала пользоваться преимуществом скорости, чтобы запечатлеть его в памяти. Бой — это бой. Не до красоты и не для красоты. Лишь для победы.

Найти нужное чувство — невыносимо тяжело. Ничего удивительного — для Сирени оно даже не чуждо, а невообразимо чуждо! Она никогда не верила в чудеса, но никогда и не сомневалась в них. Верила в себя, не виня и не моля, — одинокая охотница за силой. Впрочем, она — иномаг. Для иномага разума найти нечто чуждое себе и сделать близким и родным — привычная задача.

Жизнь окрасилась в серые тона. Обыкновенность, привычность, твёрдая уверенность в границах и возможностях, чётко предопределённый путь, мир как часовой механизм, работающий без осечек, и никаких сюрпризов, никакой удачи-неудачи — лишь план, не холодный, не горячий — никакой. Ни надежды, ни мечты, ни уникальности, ни волшебства. Она сфокусировала серость и выплеснула импульсом уже не веры, а какого-то извращённого безверия. Многоцветные глаза погасли, а белые нити распались звёздной дымкой. Четыре из пяти!

Рывок. Успела! Туловище из клубящегося разрушения разрушило разницу временного тока между ними! Быстрейшее из пяти, последнее, опаснейшее, оно смотрело кровавыми глазами, принимая вызов. И самое отвратное, что убивать его нельзя! В смысле, если сумела бы как-то направить силу твари против самой себя или уничтожить разрушенье искрою демиурга — что достанется в итоге? Именно эта часть имплантата управляла левиафановым могуществом, убив её, она убьёт контроль, останется ни с чем! Ритуала хватит, чтобы устроить схватку, но чтобы воссоздать такую часть имплантата? Хах, такое разве что она-прошлая бы сотворила!

Сирень чувствует ритуал как лёгкую вуаль на своих плечах. Условия и границы. Эта же лёгкая вуаль проникает в управляющую программу имплантата. Умнейшая часть программы, находившаяся в роботуловище, погибла. Разрушеньем управляет та, что поглупей да понадёжней. Это не совсем хищник — после превращения и после ритуала. Неразумный, он не собирается мстить. Он отвечает ударом на удар, но сейчас — сейчас она остановилась. Красные глаза следят за ней, ищут мельчайший намёк на атаку. Так же, как в голову чудища не вмещается идея мести или поединка, нет в ней и другой идеи.

Ловит взгляд твари, столь похожей на огромную змею. Оставляет время в покое — змея-имплантат следует за ней, не пользуется преимуществом. Предсказуемая, но опасная. Неверный шаг — потратит последнюю «сестру». Демиургова сила формирует флейту. Она не умеет играть. Это чуждо ей, а иномагия — работает с чуждым и с иным. Аккуратными касаниями дополняет, подправляет ритуал. Будь имплантат полон, то заметил бы.

Первое дуновение некрожижевого воздуха. Первый звук. Алая змея смотрит неотрывно, не понимая, не осознавая. Музыка льётся, и змея покачивает головой ей в такт, выискивая угрозы. А угроз нет. Тихая в начале, музыка растёт и ширится. Сирень начинает движение. Плавное, как музыка, уже не только флейтовая, но призванная из её памяти, а затем из несуществующего, несбывшегося, из мечтаний в бездне упокоенных людей. Несчётные музыканты-иномаги погибли, и осколки их талантов, тени их душ, останки их воображения она черпает, направляет, воплощает искоркою демиурга.

Она играет на флейте, но и поёт, но и танцует, и образ её дробится и переливается. Сила левиафана помогает созидать. Мелодия кружится около змеи, ласкает её тело, проникает в её мозг. Сирень не хочет нанести ущерб. Она открывается — открывается тончайшему восприятию имплантата, не путает его намерений иллюзией. Она не желает зла. Она не хочет причинить вреда. Она играет и поёт, и успокаивающая, усыпляющая мелодия обволакивает монстра.

Секунды сменяются секундами, минуты — минутами, часы — часами. Она не торопится. Этот танец, танец на двоих, даёт ей время насладиться, отдохнуть и ещё более тонкими, чем восприятье твари, ходами — зачаровать и подчинить. Это не чистая ложь. Полуправда опутывает имплантат, и ритуал наливается силой. Не вуаль уже, а тяжёлая мантия, затем — колодки из хладного железа, цепи, опутывающие их двоих — цепи якоритовые. Нерушимые обязательства — великая награда.

Энергия разрушения змеи распадается на части. Она танцует, и энергия кружится, как песнь кружилась около противника её. Потоки чистой силы, потоки власти, методы контроля въедаются в кожу и кости, и золотые символы сменяются на исчерна-зелёные руны, струящиеся по телу, вьющиеся, сливающиеся с ней. Имплантат умирает, не умирая, присоединяется, переписанный, к совокупной мощи. Она заканчивает долгой низкой нотой, останавливая теченье рун. Победа.

Какое-то время просто висит пред Сердцем, опустошённая, наслаждается полученным. Синица в руках — не аист в небе. Аист на Земле — не Сердце в небе. Меньше сотой доли. Должно быть, тот самый «потенциал», измеренный научной установкой? То, что покорила и вобрала, оставаясь Сиренью, не превосходя пределов, границ не прорывая, собою оставаясь. Себя — не предавая? Или предавая, если её сущность требует не останавливаться, рваться вверх безудержно упорно?

— Хах, — разминает плечи, «пробуя на вкус» тугую пружину, поселившуюся в груди. Ей не нужны никакие реализаторы, чтобы прямо здесь воплотить мирок-другой. Она не созидатель. Она убийца, разрушитель.

Отбросив в сторону часть силы, ответственную за сотворенье, фокусирует ту, что ответственна за гибель. Кое-что должно сегодня умереть. Полигон — он подождёт. Сначала — границы, которое некто посмел установить на её мышление! Они думают, что ограничили её! Они думают, что изолировали знанье о себе и о своих целях! Как бы ни так!

Разрушение вновь срывает завесу с Солнца, но теперь она не собирается воплощать. Она собирается опереться, чтобы отразить! Солнце — на сей раз ледяная, белая звезда, не Бог и не Отец. Солнце — то, что освещает. Дух, пронёсшийся над бездною и разделивший её на Небо с Твердью всемогущим взглядом — и соединивший в единое Бытие одновременно. Это-то ей и нужно. Луч истины, свет, прорывающийся за преграды и обманки. Ирония — она лжёт реальности, чтобы раскрыть правду.

Ловит луч руками, ловит и направляет в хрустальный шар кристосорба. Это будет большой шар. Он растёт по мере накопления заряда — сама досоздаёт его, улыбаясь демиургической искре, в крови поющей. Вот шар сравнивается с ней высотой. Вот превосходит дом. Вот занимает объём внешнего ядра. Вот сравнивается с каким-нибудь мирком. Достаточно. Этого достаточно, чтобы получить ответ на любой вопрос. Какой задать? Про Проект? Про Результат? Про Нанимателей? Про успешность? Про то, использовали ли их с Аистом? Про то, что можно сделать с реалитом? Про четыреста тринадцать итераций? Она спросит про всё! Набирает воздух в лёгкие и…

— Впечатляющая работа, мисс Вефэа, — вкрадчивый, глубокий голос. Силуэт незнакомца набух бытием рядом. Солнце погасло. Шар точно смахнули в сторону, сбросили со стола реальности небрежным жестом. — Мы не ожидали, что вы зайдёте так далеко.

— Вы сами, — вглядывалась в силуэт, то чёрный, то сумрачный. Странным образом он был строгим мужским костюмом и чем-то наподобие чуда. Как туловище пятиглава, сотканное из белых нитей, — пригласили меня сюда.

— Некоторые считают, что метасудьба наших миров неизменна, — молвил незнакомец, одновременно цитируя и не цитируя. — Мои Наниматели не согласны. Они считают, что не существует судьбы, кроме той, которую мы выбираем сами — будь то человек… или кто-нибудь другой. Время от времени они поручают нам подталкивать вещи в определённом направлении, к определённой… метасудьбе.

Сирень поиграла со спектрами восприятия: сквозь костюм стало видно лицо незнакомца. Незнакомец не был человеком. Меньше человек, чем она сама! Лицо менялось, текучее, то мужское, то женское, то старое, то молодое, и всякая форма неестественна, ему не подходила! Точно маска, натянутая на что-то совершенно иное, но смутно узнаваемое. Что-то… из детства? Или стёртое ей-прошлой?

— К чему ты ведёшь? — бросила ему (или — им?). — Завязывай с философией, я ей досыта наелась.

— Нужный человек не в том месте может перевернуть мир, — молвил он раздражающе-загадочно очередной цитатой. Цитатой и, вместе с тем, именно тем, что пожелал сказать. — На Полигон вас привела воистину непредсказуемая случайность. Взмах бабочки, вызывающий ураган последствий — вот чем вы для нас стали, — он не знал о бабочке… или, точнее, Бабочке? Попал пальцем в небо! Или нет? Могла ли она полагаться на различенье правды-лжи в отношении него?

— Вы вели меня, — нахмурилась она. Тугая пружина могущества внутри подталкивала действовать. Это существо преградило путь к ответам! Сосредоточить всю силу и убить его! Останавливало непонимание его возможностей. Незнакомец был опасен. Насколько опасен? — Дали разрешение Ордо сделать нас инженерами. Переход между соснами и берёзами — вы его добавили. Заметки о левиафане, система слежения в источнике…

— В некотором роде, ваше присутствие здесь — это сигнал, — развёл он руками множества людей, которыми не являлся, чьи личины надел на себя, будто костюм. — Существует множество метасудеб — вариантов внутри и вовне метапространства. Одни из них соответствуют интересам моих Нанимателей. Другие противоречат. Третьи могут стать источником, — он бросил взгляд на Сердце левиафана, — или быть удобной промежуточной станцией. Ваше присутствие здесь означает, что мы достигли места назначения.

— Поясни, — он говорил мирно, не провоцируя, но яд его речей… Ядом звуков она подчинила себе имплант. Он её — не укротит!

— Мы связаны… определёнными ограничениями, — он подбирает слова, чтобы сказать как можно меньше? — Я принадлежу всем металиниям, — демонстративно развёл руки, разделяясь на десятки… сотни… тысячи… людей и не людей — не вширь, а внутрь, в четвёртое измерение. — Вы вольны выбирать судьбу внутри своей метасудьбы, и ваш выбор формирует необходимую нам метареальность. Не вы одна, — делает акцент, — являетесь источником искомой металинии. Но вы — значимая и, что немаловажно, доступная нам точка фокуса. Вы — сигнал, что наше… путешествие — завершено. Что Результат, обладающий потенциалом более одного левиафана, прибыл в точку назначения, несмотря на все препятствия, что чинили Нанимателям пространство, время и собственные сотрудники.

— Что за Проект и что за Результат? Если ты… — поправилась на природу… или видимость природы незнакомца. — Если вы не дадите ответ — возьму его сама.

— Вы, мисс Вефэа, алхимик, — наклонил он голову. — Какова цель алхимии — в широком смысле?

— Хах, вот оно что, — поняла она. — И подробности…

— Вы заметили наши меры предосторожности, — кивнул он тысячами голов. — Мои Наниматели позаботились о том, чтобы никто более не работал в нашем направлении. Иногда вопрос выбора, мисс Вефэа, это вопрос веры, доверия. Вам ли этого не знать? — спросил он тысячами голосов. — Используйте силу, что обрели. Уничтожьте комплекс. Его предназначение исполнено, его судьба завершена. Мы позаботимся о том, чтобы Сердце не попало не в те руки. Ваше присутствие даёт нам определённые… полномочия. Мы обещаем, что Проект не коснётся вашей дальнейшей судьбы, и не будем просить ответного обещания, — он усмехнулся тысячами лиц. — Вы известны тем, что не держите слово… потому что — не даёте.

— Верно, — выдохнула она. — А если я откажусь, Администратор? — она уловила смутную реакцию на предположение. Попала в точку? — Что тогда?

— Вы кое в чём правы, мисс Вефэа, — невозмутимо ответствовал он. — Мы обладаем правами по администрированию данного участка Проекта. Знание о том, что мы ограничены, не должно убеждать вас в собственной безнаказанности.

— Я согласна, — она отвернулась от Сердца. — Вы отключите изоляцию или мне сделать всё самой?

— Что-то подсказывает нам, — тысячи тонких улыбок, — что вы пожелаете прорвать её самостоятельно.

— Нет, — резко возразила, вызвав, к собственному удовольствию, недоумение Администратора. — Я отказываюсь играть по вашим правилам. Снимайте изоляцию. Я закончу и уйду, — сила бурлила внутри, жаждала вырваться, энергия подрагивала на кончиках пальцев… но она, Сирень Вефэа, — не хотела. Она узнала ответы — заглянула в щель. Пора избавиться от силы — и уйти. Закончить это всё!

— В таком случае вам придётся немного подождать, мисс Вефэа, — он принял и понял её выбор. — Систему содержания не планировалось отключать быс… — он прервался. Перевёл тысячи взглядов с неё вдаль. И тогда она улыбнулась. Сюрприз, но приятный.

Вдалеке вспыхнула золотая звезда. Маленькое солнышко, которым успела побывать и она сама. В конце концов, все пути пересекаются, все дороги ведут ко встрече. Ей не терпелось — и было немного не по себе. Почти что страшно — хах, ей-то! Она заставила себя поднять глаза и смотреть на приближающуюся платформу, озарённую золотом. С молчаливым удивлением наблюдал за её прибытием Администратор. Лишь умирающее Сердце было безразлично.

Свет пригас, а затем пропал. Платформа неторопливо плыла к ней, и её темнокожая копия с точно такими же золотыми символами поднялась им навстречу. Она шаталась от усталости. Возле неё — всего три тела-«родственника», но не просто живые, а разумные, запертые в темнице своей плоти. Она встретилась с нею взглядом и одновременно увидела себя её глазами. Администратор правильно сказал: иногда это вопрос веры и доверия. Она верила себе. Всегда.

В её глазах — жёлтый хищный огонёк и отсветы сиреневых лепестков. В глаза сестры — сестры без всяких там кавычек! — клубилась тьма Леты. Сестра приняла её имя. Вся их разница (невероятно ведь большая!) — в одном выборе. Светлоокая, Светлая Сирень, она выбрала отступить и стереть собственную Силу, собственную память. Тёмноокая, Тёмная Сирень же выбрала стереть сам факт их схватки, выбрала спрятаться в тенях, но Силу — сохранить. Не было никаких причин не отдавать Тёмной Сирени тело. Это же сестра! Не названная, а совсем-совсем родная. Старшая, быть может? Ближе всех. Ни Аист, ни учитель не имели значения по сравнению с Тёмною сестрою. Ради неё — ради другой себя! — она, Сирень Светлая, была готова на любой поступок, не нарушающий выбор, разделивший их судьбу на две.

Как выжила сестра, лишившись, не удержав в реальном мире само тело? Тайна. Сестра последовала за ней, помогла ей удержать покров забвения против монстра, превосходящего и левиафанов, и драконов судьбы на порядок минимум. Уважая её выбор, сестра не тронула ни её тело, ни её дух. Лишь тогда, когда явилась пред картиною повторно, увидела символ и поняла, что у неё много воплощённых тел — попросила одно себе. У сестры опустело даже хранилище воображенья — не сумела удержать! В материальном теле сестра прошла сквозь картину, повторила её хаотичный путь, заинтересовавшись Существом с неожиданной точки зрения. И вот Тёмная Сирень здесь — «она-прошлая» для Сирени Светлой, как Светлая — прошлое для Тёмной. Два разошедшихся пути — на время целое одно.

— Ну привет, — сказала старшая сестра. Части её тела периодически таяли, пропадали, чтобы вернуться в следующий миг. Сирень-настоящая чувствовала, насколько сложно ей-прошлой удерживать себя. Лишь бесконечная жажда жить позволяла не улетучиться в бездну — сестра непрерывно боролась за существование, бесконечные разы вытаскивала себя из пропасти, «забывала», что давно мёртвой, «ушедшей» быть должна. Кому должна — прощает всем! И Бездне тоже, хах!

— Это я-прошлая, — представила она. — Тёмная Сирень. Это Администратор, сестрица. Он заведует этим милым местом, — открыла сестре память. Всю, до конца. Сестра свою в ответ — не стала. Они обе понимали, почему: стоит этому произойти, и Светлая за Тёмной следом упадёт, вот только Леты, чтобы выбраться, — не будет.

— Смотрю, ты не спешила с комплексом решать, — исчезающе-появляющаяся улыбка выглядела жутко. — Троих ещё поймала. Жертвы в самый раз. Эй, Администратор, тут такое дело! Я забираю себе Сердце, — крупица сознания упала в память: Сирень поняла, что сестра собралась делать. Не как — но что. Поглотить. Не так, как мечтала Светлая Сирень, а хитровывернуто, чтобы стать самой себе сверхъякорем, чтобы проклятье бездны одолеть, при том не утеряв из иномагии — ни капли. Не ради усиленья — ради выживанья.

— Вас не существовало в наших планах, — нахмурился Администратор. — Мы вынуждены настаивать на вашем скорейшем убытии. Сердце будет утилизировано согласно требованию Нанимателей.

— Ты же не думала, что он согласится? — оскалилась сестрице. Та оскалилась в ответ:

— Хах, когда это у нас всё получалось мирно?

— У меня вот начинает получаться, — рассмеялась ей.

— Звучит интригующе, — ответный смех. — Тоже попробовать попозже, а? Начнём?

— Давай, — они повернулись к Администратору и атаковали вместе.

Серая волна неверия, отрицания чуда и волшебств ударила с её рук. Сестрица присоединилась с классическим, но безумно плотным призрачным огнём. Её атака без толку погасла. Атака сестрицы заставила один из образов Администратора вспыхнуть и пропасть. Он развёл тысячами ладоней, вместе с тем разводя реальность.

— Чудеса на нашей страже — обыкновенны и обыденны, — ответствовал он на её удивление в одной из линий. А затем схлопнул линию с двоими ними вместе. Обе успели выскользнуть, переместить свой фокус, проскользнуть по междуреальности в другую ветку. Как бы ни кичился Администратор, не в его силах было скопировать или разделить сверхъякорь вроде Сердца, который и остался ориентиром.

— Вы обе заняли должность инженера, одна — с моего разрешения, другая же — обманом, — заметил он в первичной линии. — Но читали ли вы контракт, особенно написанное мелким шрифтом? Наша функция — наказывать сотрудников, не сумевших или не пожелавших исполнять задачи, поставленные перед ними!

Ритуал, доселе незаметный, но наливающийся тяжестью с каждым приказом Ордо и Фарусу, с каждой секундой нахождения в Тете, захлестнул удавкой их обеих. И её новая сила попросту отказывалась быть направленной против этого ритуала и против Администратора, ведь этот запрет был в него вписан, этот запрет был унаследован ими, был… был? Был ли?

— Ничего такого не помню, — рассмеялась сестрица. — Никаких контрактов, никаких шрифтов.

В следующий миг их обеих разорвало на атомы грубой, безудержной властью над реальностью — той же природы, что и власть над ними, которую смыла в Лету Тёмная сестра. Разорвало ли?

— Было, не было, не помню, — продолжила сестра смеяться. — Накося выкуси, как говаривал учитель!

Сирень сосредоточила силу разрушения в левой руке, посверкивающую алым. Сконцентрировала силу созидания в правой руке, посверкивающую голубым. Выдохнула вперёд пламя, не призрачное — новый трюк. Левой рукой сломала она сопротивленье реальности, дыханьем зажгла ткань пространства-времени по образцу имплантата, а правой ложь в истину оборотила. Изумрудное пламя, недавно убившее её, теперь послушно устремилось во врага.

Не теряя времени, сестра поддержала чем-то трудноуловимым — в голову просочилось знанье, чем. Вибрация реальности, подстраивающаяся под объект и стирающая её своего рода резонансом. Администратор развёл руки. Реальность разделилась. Поток пламени пронёсся в одну сторону, стирая один из бесчисленных образов. Волна вибраций — в другую, оставляя от другого образа — сверкающую пыль. Администратор свёл руки воедино. Новосозданные линии оборвались, едва их с сестрою не поймав.

В ответ сестра взмахом ладони сжала, напрягая реальность, ослабляя её незримым весом, а Светлая Сирень выпустила подряд три мирка в Администратора. Реальность треснула, точно перезревший фрукт, раскололась на льдинки-островки, полетевшие в неизмеримые пучины. Администратор повёл рукой, заставляя ткань действительности смёрзнуться обратно проекцией сверхъякорности Сердца… а затем — проецируя на них. Лета встрепенулась в ответ, слизнув неописуемым языком отношение проекции, а заодно Администратора… вернее, его (ложную?) версию в мгновенно разделённой реальности.

Пару секунд они просто висели друг напротив друга, напряжённо размышляя. Это будет трудный бой. Администратор перенаправлял любую их атаку. В свою очередь, Тёмная Сирень любую же атаку Администратора просто «забывала». Паритет?

Он начал первым. Вновь реальности разделились… так, чтобы в разных оказались разные части их тел. Она «собралась» раньше, чем погибло тело. Вместо сестры умерло одно из тел на платформе. Не давая ни мгновения на контратаку, Администратор развёл руки вновь — иначе. Он не разделил, а наложил! Реальность стала — больше. Как будто только что они существовали на одной грани, а теперь — в десятках разом. Существование раздробилось в зеркалах, и из каждого зеркала смотрел множеством ликов Администратор. Тысячи Администраторов тысячами тысяч рук обрушили на них гибель.

В этот момент она поняла, что ненавидит сферу отражений! И сделает так, чтобы её дочь стала мастером, нет, грандмастером именно инозеркал, покорила эти изменчивые блики, раз сама от многосферья отказалась, а Аист дальше мастера потянет вряд ли. Зацепив сестру, она вращалась между ликов и обличий смерти, будь то простое стирание из реальности, нарезание этой самой реальности ломтями или нечто похуже, вроде заигрываний с бездной. Сердце стало опорой, осью вращения, и десятки Сиреней появлялись и исчезали, искривлялось время, пространство изгибалось в многомерную букву зю…

Зеркала ломались, лопались, трескались, когда некрожижа с подачи дорогой сестрицы поляризовалась на убийство власти Администратора. Её собственная сила смерти также встречалась с повелением противника, аннулируя, но аннулируясь сама. Красный свет Сердца закручивался причудливыми спиралями вокруг, а расстояние намеревалось то отбросить их едва ли не в другую метареальность, то размазать о Сердце или друг об друга. Река времени дробилась на варианты, исчезающие и рождающиеся от столкновения абстрактных сил, сила демиурга дублировала Сиреней в множащиеся зеркала, и только присутствие Сердца мешало произойти немедленному генеральному расхождению (а то и метарасхождению) такого масштаба, что зону содержания разорвёт на уровне идеи!

В один момент несколько её версий спасали сестру от реальностного вырождения, в другой — пара Администраторов оказывалась стёрта одной залихватски помахивающей десинхронизатором сестрой. В третий — локальная реальность трескается, и они с Администратором и сестрой неожиданно объединяют усилия, чтобы не ускользнуть в бесконечную пропасть, но стоит падению прекратиться, как десяток тысяч рук Администратора выкручивает ход времени, обращая её в немедленно погибшего младенца, но другая версия Сирени не преминула сжать руку, мириадами давя сердца врага… В четвёртый момент половина зеркал взрывается, а в пятый — оставшиеся умножаются в десяток раз, чтобы в шестой снова часть разлетелась на мелкие осколки!

Это было странный бой… сражение? Война? Границы размывались и упрочнялись снова, дробились, утончались, пространство-время-реальность становилось мультифракталом, завиваясь временными петлями, вспыхивая новыми измерениями, непрерывно и прерывно трансформируясь в безумие даже по её меркам! Там, где сталкивалась Сила сестры, заимствованная у Сердца мощь и право Администратора, зарождались и гасли аномалии и парадоксы. В одной конкретной точке метавремени сильнее оказывался Администратор, а в другой — она или сестра. Все трое гибли, но появлялись и появлялись вновь, эксплуатируя собственную природу, мультифрактальность, новорожденные аномалии и парадоксы.

На пике их противостояния ПВР-мультифрактал превратился в своего рода метареальность, отдельную от окружающего, еле сдерживаемую барьером зоны содержания. Никому из них не было выгодно распространение псевдометареальности вовне, прежде всего, потому что никто не желал привлекать внимание к себе и к Тете. В итоге их версии были вынуждены не только воевать, но и встречаться для совместной нейтрализации опаснейших аномалий, сокращения «объёма» фрактала, изучения эволюции собственной битвы, чтобы научиться предугадывать появление новых аномалий и флуктуации «объема». Что, естественно, использовалось и в личных целях, наращивая масштабы конфликта и привлекаемых в него сил, что требовало всё более частых мирных встреч и исследований…

Мультифрактал выродился совершенно неожиданно для них троих. В один метамиг они проводили анализ нового разрастания и его взаимодействия с зоной содержания, параллельно это самое разрастание провоцируя в жаркой схватке, а на фоне — сотни вариаций происходящего непонятно где и непонятно когда относительно их встречи. В другой метамиг многомерность и метамерность стремительно понизились. Они снова работали вместе — на сей раз для того, чтобы сохранить хотя бы одну версию себя после катастрофического схлопывания. Связанность всех троих с мультифракталом привела к тому, что после его исчезновения или останутся все трое, или ни один из них. Ситуацию накаляло снижение созидательных способностей: как демиургических, так и права Администратора. Лета оставалась на том же уровне, но её применение именно сейчас было не просто бесполезно, а смертельно опасно, в отличие от экзотических знаний сестрицы Тёмной.

Они справились. Фрактал и всякие следы их столкновения пропали. Втроём замерли на потрескавшейся площадке перед Сердцем. После всего пережитого Сирень не сразу осознала, что же поменялось. Некрожижа. Не было ни некрожижи, ни лучика некроизлучения. Пропали символы на её коже. Её последний и многажды переиспользованный резерв — коматозное тело «сестры» пропало вместе с двумя жертвами Сирени Тёмной. В какой-то из битв утрачен был лазурный меч-десинхронизатор. Наконец, не было больше ощущения угрозы от Администратора. Он сохранил внутреннюю многомерность, но утратил право трансформировать реальность по собственному разумению.

Сестра взяла её за руку. Вовремя: рука закостенела, а сознание с трудом удерживалось в умирающем теле. Мягкая Сила окутала её, вымыла откат… который возвращался и возвращался. Тёмная Сирень двоих теперь держала. Тело стремилось угаснуть — угаснуть вслед за Сердцем, сверхъякорем, но боле не источником могущества. Она вычерпала Сердце до дна, вложила до конца в противостояние. Администратор же…

— Ваше «право» опиралось на Сердце, — выговорила Сирень, когда сестра откатила её лёгкие к живому состоянию.

— Косвенно, — тысяча медленных кивков. — Мы пользовались невосполнимыми ресурсами. Мы достигли своей цели.

— Ты ведь не понимаешь, дорогуша, — улыбнулась Тёмная сестра. — Мне не нужна была «сила» Сердца. Мне нужна его опора! Так даже удобней, знаешь ли, спасибо вам за помощь — тебе тоже, Светлая моя.

— Окажешь ответную услугу? — озвучивать не требовалось. Сестра читала её открытые мысли. Просто… вежливость, ага? Как будто и впрямь способна человеком стать!

— Хоть десять, — улыбка Тёмной стала шире. — Мне понадобится много метавремени и безопасное место, чтобы себя в порядок привести. Ты отведёшь? — она просила о дороге в метапрошлое, о доле эликсира, что в воображении остался.

— Не показывайся Аисту, — поставила условие. — На той стороне — мною притворяйся, — а это не условие — совет.

— Договорились.

— Эй, Администратор, — бросила она, когда сестра убрала руку, к Сердцу полетев.

— Мы слушаем, — существо выглядело противоречивым: половина лиц изображала хмурость, половина — удовлетворённость.

— Удачи с Результатом, — выдавила, костенея. Мертвящий холод потёк от груди, с тела переходя на дух и разум. Нужно поспешить. — С тобою было весело подраться. Передавай Нанимателям, чтобы катились в бездну!

Слух отказал быстрее зренья. Она не услышала ответа, зато увидела, как Тёмная Сирень разводит руки на Администраторов манер и как забирает Сердце в воображенье целиком. Хах, сколько же силищи в ней-прошлой! Как же мощны её лапищи!

…Выбралась из бесполезного куска камня, которым стало её тело. Отряхнулась от налипшей пыли. Рванулась и разбила наливающиеся «весом» призрачные цепи, чуть не пронзившие дух изнутри, чуть не приковавшие к телу, почти прикончившие после победы в такой схватке! Никто не смеет становиться на пути её свободы! Заставила цепи вспыхнуть и расплавиться. Переключилась на другую связь — связь лёгкую и теряющую «вес», в отличье от цепей. Это была связь подобия-вместилища-опоры с единственным принадлежащим ей телом. Если чего-нибудь не сделать срочно, то связь распадётся, а она — умрёт! Ну, не умрёт, а переродится в нечто несусветно жуткое, подведя и Тёмную, и Аиста!

На миг стало неожиданно тепло внутри: оба, и сестра, и ученик, верили в неё. Итак, какие есть варианты? Нить истончается, потому что утрачено подобие разумов, это раз. Не медля, она отделяет от себя все новые навыки и знания, полученные в ПВР-мультифрактале. Отделяет — но не удаляет. Что-то вроде её воображения, только игра на информационном уровне. Хах, воображение? А что, если…

Поворот в «пространстве», которое, вообще-то, не существует. Ничего вокруг не существует — и не существует основательней, чем иновещи всякие. Мираж — мираж оттого, что разум не может существовать без внешних ощущений в бодрствующем состояньи. Тем не менее, эта видимость благодаря своей функции становится реальностью — ну, относительно нереалья духа. Поворот привёл её… на диван.

Миллионы вещей парили в мерцающем мраке. Диваны и кресла, чашки и кружки, столы и кухни, бездушные Сиренины тела и их куски, ножи, еда, цистерны да канистры, драгоценные камни, устройства, о назначении которых и не помнила… Сирень невольно рассмеялась. Нам не дано предугадать, когда понадобится парочка диванов! Обернула диваны так, чтобы их форма и реальностность стали стаканом и водой внутри. Обернула духовную нить так, чтобы она стала трубочкой во рту. Плеснула в рот воды и вдула её в трубочку. По чуть-чуть, аккуратно, медленно. Поспешишь — бездну насмешишь!

Спустя четвёрку диванов, пятёрку кресел и троицу сервизов трубка наполнилась донельзя. Обернула её обратно в жёсткую, немедля потянувшую к телу нить. Обернула себя, чтобы не разбить по дороге что-то из воображения… или самой об это что-то не разбиться. Мерцающий мрак вспыхнул нестерпимо белым — и погас.

Усилием воли Сирень не дала погаснуть с ним и сознанью. Удержала на границе. Сознание тоже имеет реальность, и искусство иноразума — ступать по грани между настоящим-бодрствующим и несуществующим, погасшим вниманием и чувством «я». Балансируя на узком бортике между светом и тьмой, она достучалась до тела. Тело было в порядке. Бросила в мозг программу долгого восстановительного сна и спрыгнула с границы в темноту.

…Рывком проснулась. Интуиция молчала — безопасно. Прощупала тело — норма. Прощупала разум — многое пропало. Ослаб и дух, но вместе с тем — окреп. Обратила, наконец, внимание на реальность. Стук по клавишам. Аист, ты?

— С добрым утречком, — невозмутимо приветствовала её сестра, быстро печатающая что-то на… как их там… ноутбуке. Аист тоже обнаружился рядом — устроился спать на матраце неподалёку. — Подлечила, как смогла, — капля вины промелькнула! Приняла кусочек памяти сестрицы.

Её дух был болен — болен на более тонком уровне, чем было время разглядеть. И дух, и разум. Сердце погибло иначе, чем «должно было» — они с Администратором высосали его досуха. И через тождество тел, а затем близость и подобие тела, разума и духа, это «высыхание» передалось и ей. Она избавилась от тела и части подобия — но не всего. Осталась и мельчайшая частица «проклятия» левиафана — того, что ввела себе в сердце. Частицу и болезнь Тёмная вымыла Летой за компанию со всей силой, знаниями, навыками, какими овладела после входа на платформу в зоне содержания. Ну, алхимия смерти сохранилась да разговорчики и общий ход событий.

— Ничего страшного, — пожала плечами, одеваясь. — Я отказалась от этой гонки. Ты — её закончила. Что делаешь?

— Диета, — ухмыльнулась Тёмная. — Осваиваю человечность — тебя же имитировать придётся! Людишек в «интернетах» провоцирую и дегустирую их реакции.

— А ты, смотрю, время не теряешь зря, — осознала другой кусочек памяти. — «Троллинг», значит? Названьице же, а! Деликатес… Полигон?

— Я стёрла Тету, — Тёмная продолжала печатать с доброю улыбкой. Вот уж действительно странной была (и есть) она-прошлая, что находит в этом удовольствие! — И научилась мелочи ценить.

— Я… понимаю, — вздохнула, представив, каково это — быть настолько ненастоящей, что даже этот «троллинг» сколько-то да ценен! — Меня это ждёт тоже? — вопрос не сестре, а в воздух.

— Я что-нибудь придумаю.

Издала смешок на реплику Тёмной и спросила серьёзно:

— А ты хочешь?

— Я хочу, чтобы Сиреней больше было, — серьёзный же ответ. Аист шевельнулся. Сестра резко захлопнула ноутбук, спрятала в воображение и шагнула в несуществующую тень, тем самым скрываясь от почти всех взглядов. Но не её. Это же её (их!) трюк, а к своим трюкам всегда находит контртрюки. — Позови, когда закончу поглощенье Сердца. Я приду. Постарайся не умирать до этого. Прошу.

— Обещаю… постараться, — медленно кивнула.

— Сирень? Как ты себя чувствуешь? — обеспокоенный Аист такой милый!

— Как алхимик после успешного великого деланья, — она потянулась, наслаждаясь чуть большей реальностью ощущений… на фоне леденящих антилучей бездны внутри себя — и прохладного, вечно зовущего ветра перемен, овивающего дух. — Неправильные ты вопросы задаёшь, ученик. Чем сильнее иномаг, тем хуже чувствует себя, поверь. Не расхотел учиться иномагии?

— Не расхотел, — твёрдый ответ. — С тобой всё хорошо?

— Это правильный вопрос, — спустилась к нему на матрац. — Со мной всё замечательно. Полигона больше нет. Ответы получила. Себя спасла вон дважды, — быстрый взгляд на сестрёнку-в-тени. — Не зря ходила, хах! — и парк, сиреневый парк остался у неё! Сестра, Аист, парк — чего же боле? Хотя о чём это она: можно и нужно больше. Позже.

— Ты напугала меня, — признался он. — Исчезла на целую неделю! Я думал о ритуале… Потом представил, что бы ты сказала, и отказался.

— Мой ученик, — улыбнулась собственному образу в его голове. — Я думаю, не будем здесь задерживаться. Месяц-другой, и отправляемся. Поучу тебя немного иномагии, ты меня — как человеком быть, и пойдём назад. Знаешь… — протянула она.

— Что? — они как-то одновременно протянули руку. Рука в руку. Его — реальней, чем её. И всегда реальней будет.

— Полетаешь на драконе. Есть у меня парочка идей, — намекающая мысль в сторону сестрицы. Пусть раздобудет дракона, летающего между реальностей, и запихнёт себе в воображенье! Она-то не ограничена хранением бездушного, а насчёт десятка услуг — сама язык не удержала. Сестра кивнула молча.

— Ты лучшая, — расплылся он в улыбке. — Слушай…

— Да? — не стала читать его мысли.

— Можешь кое-что пообещать? — он не знал, как она относится к обещаниям. Не мог знать.

— Смотря что, — подвинулась к нему поближе.

— Я не прошу не рисковать так больше, — тихо произнёс он. — Я и сам как полезу куда-нибудь… Просто… не бросай меня. Скажи, если соберёшься куда-то… ну…

— Я поняла, — прервала его лепет, потянувшись ближе, ещё ближе… — Я тебя не брошу до самого конца. Даю слово, — глаза в глаза. Губы к губам.

Их первый поцелуй был нежным и недолгим. Обещание. Их первый поцелуй скреплял её обещание. И его — молчаливое, но не менее веское. Они оба знали, что впереди будет много всякого. Будут и драконы, и учёба, и сила, о которой представленья не имел — сила, рождённая из ущерба души, в его случае — ущерба двойного. Она вдруг поняла, что волшебницею станет тоже. Просто затем, чтобы идти с ним рядом. Якорь и опора — будут вместе до конца. До конца листа и дольше, если доживут. Ведь там, дальше, за листом, за Древом и за Лесом, за Небом и за Океаном, за Солнцем даже — там есть другие места. Она найдёт их и ему покажет. Одна или вдвоём с сестрою.

Сирень подула на тёплую искорку внутри себя, разжигая. Огонь займётся нехотя. Займётся. Терпеливый охотник, она станет терпеливым садоводом, выращивающим цветок единственного чувства. Она научится любить, научится петь и создавать. Убаюканные новым для неё теплом, заснули, наконец, разрушительница с людоедкой. Надолго. Но не навсегда.