Второй шанс (джен)

Первая жизнь. Последние дни.

«Веселый Роджер» качало у сторибрукской пристани. На его палубе в одиночестве и в отчаянии лежал капитан Джонс. Поскрипывало дерево, ветер хлестал парусами, стучали плохо закрепленные канаты. Срывался дождь, капли падали на лицо, но Джонс даже не вздрагивал. Размазалась угольная подводка, и на руке захолодела кожа под металлическим крюком — Джонс чувствовал, что скоро его хорошенько тряхнет от холода, и ему придется очнуться, но это «скоро» ведь еще не настало...

— Можешь еще полежать пару часиков. Время терпит, — неожиданно проскрипел где-то сверху голос Румпельштильцхена.

Джонс, не соображая, по-прежнему смотрел в небо. «Что это с ним? Нормально же говорили вот только. Опять решил поиграть в мага».

— Только недолго, а то ведь я могу и передумать.

— Да пошел ты, — Джонс произнес это устало, едва слышно.

— А, знаю даже, куда. Но не пойду, не до того мне нынче. Как и тебе.

Джонс медленно повернул голову на голос. Румпельштильцхен сидел на старой бочке, болтал ногами и посверкивал блестками зеленой проклятой кожи, дико контрастировавшей со строгим современным костюмом. И улыбался — то ли безумно, то ли радостно.

— Пошел. Ты. Папаша.

Румпельштильцхен задумчиво причмокнул, склонил голову и внимательно посмотрел на капитана.

— Вставай уже, — его скрипучий голос понизился, — ну не ты первый в нашей семье теряешь ребенка. Хватит.

Губы Джонса скривились.

— Сейчас тебя прислала Эмма или Белль?

— К Эмме я бы мог тоже подойти, но все же не рискну, — задумчиво сказал Румпельштильцхен. — Белль... Нет, только не Белль. А вот ты, — он спрыгнул с бочки и склонился над капитаном, — ты, мой мальчик, мне сегодня и нужен.

Джонс сглотнул и приподнялся на локтях.

— Ты решил наконец-то перестать изображать из себя доброго родственника и пришел отыграться за годы терпения, несмотря ни на что?

— Как будто это, — Румпельштильцхен указал на свою поблескивающую чешуей щеку, — недостаточное доказательство моих родственных чувств, — он хихикнул совсем уж нехорошо.

Джонс нехотя поднялся, а Румпельштильцхен выпрямился. Оба недолго пристально смотрели друг на друга, будто перебирая в уме последние дни.

— Короче, Крокодил, — прервал молчание Джонс, — зачем пришел?

— Я пришел с деловым предложением, — Румпельштильцхен хитро склонил голову на бок и, достав, как из воздуха, поставил перед Джонсом на все ту же бочку маленький цилиндр.

— Что это? — настороженно поинтересовался тот.

— То, что ты сейчас ищешь, — улыбнулся Темный.

— Я уже ничего не ищу, — Джонс и правда осознал, что все это время в его голове царила пустота — да ведь Румпельштильцхен и сам говорил ему: «невозможно». Откуда же взяться мыслям о поиске?..

— Ищешь, ищешь. Мы все его порой ищем, даже сами того не зная, — горько хмыкнул Румпельштильцхен.

— Так что это?

— Заклятие второго шанса, — он проговорил это быстро и отчетливо, на одном дыхании, словно боясь передумать.

У Джонса перехватило дыхание от одного названия. А говорил — «невозможно»!

— И как оно работает? — спросил он, нарочито отведя руки за спину, чтобы не поспешить.

— Как ожидаемо. Оно отправит тебя туда, где ты сможешь все изменить. Или не менять. Или поменять частично. Как захочешь.

— Я слишком давно тебя знаю, Крокодил. В чем подвох?

Румпельштильцхен легко пожал плечами.

— Ты будешь помнить все. Как ты обойдешься со своим знанием... — он многозначительно склонил голову, сверкнув исподлобья зелеными магическими глазами.

— Не велика цена, — самоуверенно хмыкнул Джонс. — Но почему я? Почему не, скажем, Эмма? Ведь… она герой, она заслужила… шанс избавиться от меня.

— А кто такая Эмма, чтобы я был с ней столь щедр? — маг прищурился и пояснил: — А тебя я знаю двести лет.

— Двести тридцать четыре года.

— Примерно. И… ты знаешь остальное сам.

Джонс все еще держал руки за спиной, взглядом пожирая цилиндр.

— А сам-то что ж? Неужто не пробовал? — он добавил в голос дерзости, но Румпельштильцхен, казалось, не заметил этого.

— Кто тебе сказал, что не пробовал?.. — и круглые желтые глаза подозрительно блеснули влагой.

— И сколько раз?

Румпельштильцхен рассмеялся.

— Все-таки ты безголовый пират! Это заклятие второго шанса. Не третьего, не четвертого и не десятого. Понимаешь?

— А, значит, у тебя не вышло. Рисковое дельце, да?

— Еще какое! Но и редкой ценности удача — второй шанс! Оно того стоит, поверь!

— Отдал бы эту ценность своей Белль — она бы рискнула за вас обоих.

Румпельштильцхен секунду думал, но потом отрицательно покачал головой.

— Нет. Она сделает неверный выбор. И ты, — Румпельштильцхен вдруг вытянулся, его лицо потемнело, приблизившись к Джонсу, — ты наверняка знаешь, что она выберет... — он смотрел в глаза пирата то ли зло, то ли отчаянно. Джонс даже не отстранился, будучи заворожен, маг сам его оттолкнул. — Ну так что, берешь?

— Беру, — Джонс резко выбросил вперед целую руку и схватил цилиндр. — Как им пользоваться?

— Разберешься сам. Только будь добр — повремени часика два.

— Что, каверзу какую подстроить хочешь?

— Нет, — маг был серьезен как никогда. — Но если ты все сделаешь правильно, то завтра... завтра будет что угодно. А я не хочу терять вчера и сегодня. И вот еще что…

— Что? — насупился Джонс: у него возникло ощущение, что сейчас придется читать мелкий шрифт внизу контракта.

— Возьми это. Потом вернешь.

Румпельштильцхен протянул ему черный блокнот.

— Что это? — Джонс прекрасно понимал, что отвертеться не выйдет, и с опаской, но все же взял его.

— Так, заметки на память.

— Ну и положи их дома в стол.

— Не могу. Пропадут. А ты верни. Потом. Как-нибудь.

И маг исчез. А Джонс, сунув блокнот в карман, спустился в трюм. Он уселся за стол, откупорил бутылку, раскрутил цилиндр, вытащил оттуда короткий свиток и стал ждать: когда пройдут два часа и когда сообразит, как же использовать это чудо...

* * *

Румпельштильцхен вернулся домой в ночи.

— Где ты был? — спросила Белль — усталая, бледная, истерзанная своими и чужими страданиями.

— Я говорил с Джонсом.

— И что... что Киллиан?

Голд вздохнул.

— Если он все сделает правильно... то завтра все будет хорошо.

— Разве... разве может быть хорошо после всего?..

— Если он все сделает правильно... Иди, поспи, Белль. Возможно, завтра будет непростой день.

— А ты?

— Мне нужно еще кое-что сделать.

— Опять магия?..

— Джонс тоже отплыл под парусом магии — его же ты не осуждаешь.

— Ну... он же...

Белль хотела было объяснить, как использует магию Джонс и как — Голд, но осеклась под взглядом мужа.

— Все правильно, — прошептал едва слышно Голд и вслух добавил: — Доброй ночи, Белль. Утром... все прояснится.

Первая жизнь. Когда Эмма убила Джонса, а Голд узнал правду.

* * *

Если ты не переживал этого сам, то словами и не опишешь. Точнее, где-то в ученических буднях есть очень меткая фраза: не знал, но вспомнил. Именно это и произошло с Голдом.

Озарение? Нет, озарение приходит по следам работы мысли.

Идея? Она нужна для того, чтобы все исправить, а не разрушить.

Осмысление, понимание? Да что там понимать-то, и так ясно все, как божий день!

Знание. Да, лучше слова не подберешь. Знание царит вокруг и внутри, знание обволакивает и умиротворяет. Знания не бывает много, но достаточно, чтобы на мгновение обрести покой. А затем окунуться в бездну ужаса — не много печали, но ад и безумие дарует знание.

Секунда потребовалась Голду — узнать, но от понимания удерживал инстинкт. Если бы не он — валяться бы ему сейчас возле Киллиана Джонса таким же бездыханным, несмотря на то, что вся Тьма с ее бессмертием и знанием только что перешла к прежнему хозяину.

Голд оставался на берегу дольше всех. Уже унесли тело, уже разошлись любопытные и сострадающие, уже Эмма рыдает дома, а Голд все еще ходил кругами. Тени Тьмы безучастно шептали вокруг, мешаясь с шелестом листвы. Все, что накопилось в их памяти, — все теперь осело в голове Голда. И — он понимал, он чувствовал, — самое важное он узнал от Джонса. От только что убитого Джонса. От Джонса, которого… которого он убил своей рукой, хотя его собственные глаза убеждали его в обратном. Джонса убил Темный Румпельштильцхен — и это.

До ломбарда он дошел каким-то кружным путем — привели ноги, а руки, дрожа, отмерили один за другим два стакана виски. Да, теперь можно было подумать. Нет — и Голд утащил с собой из шкафа бутылку.

Впрочем, как следует захмелеть ему не дали. Голд толком и не понял, что там объясняла и говорила влетевшая в подсобку Белль — она словно включила его самозащиту от знания, и как-то очень быстро они оказались в розовом особняке, на самом верхнем этаже.

А потом позвонила Эмма.

— Я слышу их голоса!

Она слышит! Голд едва не рассмеялся в голос! Самое обидное — она слышит, но услышать не может. Услышать их может теперь только он, разобрать слова — не только слова! — выбрать нужные с полочек своего мозга — и сойти с ума. Или нет?..

— Так ты... ты…

Иди к черту, девочка. Да, он снова Темный. И не твое это дело.

— Я все расскажу Белль!

Пустая угроза. Господи боже мой, какая же пустая угроза, знала бы ты, девочка!

Голд на секунду отводит взгляд. Он спустится в Ад, но не из-за угроз Эммы или страха потерять Белль. Не из-за совести. И не из-за света или что там у них играет роль порядочности и добра.

Он отправится туда из-за Киллиана Джонса — впрочем, Киллиан ли его имя?.. Вдруг этот вопрос занял все мысли Голда — пожалуй, ради этого стоит спуститься в Ад. А еще — чтобы избавиться от ада в собственной голове.

Первая жизнь. Когда Джонс узнал правду, но все-таки не поверил до конца.

* * *

Лучше бы Аид его убил.

Нет, запытал до смерти.

Может, даже не его — может, даже на чужие пытки Джонс смотрел с меньшим ужасом. И не так худо было бы ему видеть чей-то труп — вон, для некоторых он даже сам надгробные камни подготовил. И неважно сейчас, что надгробия — для самых близких ему людей.

Джонс встряхнул головой: какая только гнусность не придет в голову, если вдруг поверишь богу царства мертвых.

— Можешь мне не верить, — лениво и будто прочитав его мысли, сказал этот самый бог и пригубил коньяк, — но у тебя есть много способов проверить мои слова.

— Это даже не ложь, — процедил Джонс, — даже не горячечный бред. Не фантазии помрачившегося умом престарелого божка…

Аид рассмеялся.

— Если тебе так легче — оскорбляй меня, пожалуйста, — разрешил он. — Не верить тоже можешь. Только есть одна сделка…

— И ты туда же, делец недоделанный? — оскалился Джонс.

— Что поделать. Вся наша жизнь — сделка. У кого-то с банком, у кого-то — с совестью, у кого-то — с магом…

Джонсу показалось, что сейчас он сдохнет второй раз.

— Я вообще не вашего Румпельштильцхена имел в виду, — успокоил его Аид. — Хотя его тоже, но не мага.

Джонс с трудом, преодолевая боль, вывернулся в цепях и откинулся на них, раскачиваясь, как на качелях. Черт возьми, что за день… или ночь… или вечность такая дурная подоспела…

— Он, кстати, предпочел поверить, — тут Аид не удержался от гадкой ухмылки. — Знаешь, почему?

Джонс смотрел в бесконечно уходящий вверх потолок — то ли пещера, то ли иллюзия, а то ли в аду застряли лучшие маляры.

— Он — Темный.

— Я тоже, — хмыкнул Джонс. — Был.

— Видел себя со стороны?

— Не знаю. Мне и изнутри не понравилось.

— А Румпельштильцхен видел… Всю твою жизнь — от самого рождения. Представляешь? Всё теперь знает о тебе, от первых слов до последних фантазий. Впрочем, не только о тебе — но ты был последним перед ним.

— На него свалилось тогда слишком много, — сказал Джонс. И поймал себя на мысли: он ищет оправдания, ищет доказательства, что Аид лжет. — Вот и не разобрал толком.

Аид резко посерьезнел.

— Плохо судить о других по себе. Ты ведь тоже многое мог узнать о нем, когда был полновластным Темным.

Джонс снова закрыл глаза. Зачем ему тогда был нужен Крокодил? Ни зачем. Кто б знал…

— Когда-то — очень давно, ты еще точно не родился, — Аид булькнул коньяком, чрезвычайно довольный своей шуткой, — он заключил сделку. Он тогда еще был человеком — ну так давно, что просто не сосчитать лета. И вот ты же знаком с Бэлфайром?

Джонс был знаком с Бэлфайром — когда-то.

— Вот ты его знаешь исключительно потому, что существуешь сам. Непонятно?

— Скорее, это очевидно.

— Ах да. Плохо сформулировал. Наверно, даже наоборот. Ты — сейчас здесь, потому что когда-то узнал Бэлфайра.

Джонс попытался найти смысл в словах Аида, соединить первую и вторую мысли.

— Из-за Крокодила. Ты не сказал ничего нового, бог. И если хочешь продолжить мои пытки — возвращайся к огню и металлу. Мой мозг тебе не верит и тебя не понимает — его пытать уже бессмысленно.

— Ну в целом ты прав. Но как же плохо объяснять всё общими словами — сразу теряется весь смысл, вся… мякотка.

— Обычно бывает наоборот.

Аид вздохнул.

— Я выкупил сделку Румпельштильцхена с одним магом, — сказал он кратко.

— У него ворох этих сделок.

У Джонса шевельнулась мысль, что сейчас вслушаться в слова бога было надо. Необходимо.

— Это когда он стал Темным, у него был ворох сделок, а до этого была одна, но важная, — терпеливо пояснил Аид. — Он тебя заложил за жизнь Бэлфайра.

Джонсу показалось, что его голова в один момент опустела. Какая сделка? Чья там жизнь? Он-то тут причем? Он и не знал тогда… Или знал? Жил тогда или не жил еще? Джонс попытался посчитать годы, но запутался.

— Эй, пират! Ты там что, помирать собрался?

Аид налил полную рюмку, подошел в Джонсу, придержал рукой его голову и влил тому в рот коньяк.

— С этого надо было начинать, — отфыркиваясь, проговорил Джонс. — И можно как-то покороче? А то я сдохну второй раз — от скуки.

— Неблагодарный пират. Да, так вот, я выкупил сделку, по которой Румпельштильцхен заложил тебя за жизнь своего первенца.

— Там что, так и написано: Киллиан Джонс за Бэлфайра?

— Нет, написано: отдам своего второго ребенка за жизнь Бэлфайра.

Слышать это во второй раз было уже не так дико.

— Я не его второй ребенок. Если ты думаешь, что этот весь бред должен был меня убедить, ты не прав.

— Я бог. Я всегда прав. И такие дети, как ты — дети, провалившиеся к нам из будущего — вызывают особое внимание, — Аид склонился над Джонсом. — Или ты думаешь, я каждого мертвеца провожу через свою гостиную?

— Думаю, ты развлекаешься с любым случайным мертвецом, а если вокруг него крутится пара-тройка сильных магов и ведьм — то ты тем более будешь заинтересован познакомиться поближе, — Джонс закашлялся, проговорив всё это, а затем продолжил сдавленным голосом: — Вот только сейчас ты промахнулся, бог: Румпельштильцхен меня ненавидит. Даже при условии, что ты прав, тебе ничего не светит.

— Это капитана Крюка он ненавидит. А вот своего второго ребенка… Тебе знакомо чувство вины, пират?..

Джонс молчал. В его голове медленно формировался вывод. Из какого-какого он будущего?..

— Почему я провалился? — спросил Джонс.

— Откуда же мне знать, — пожал плечами Аид, — будущее я не знаю.

— Но про меня ты сказал…

— Так ты же провалился в прошлое — это я знаю. А что там в будущем — меня не волнует. Тем более, что в твоем случае свое я получил — тебя, второго ребенка.

— Ну, спеши, радуйся. А то скоро придет Темный, и поверь мне, бог, ты будешь разочарован. Кстати, если ты такой всевидящий…

— Да-да?

— Я всё еще из будущего или уже из прошлого?

— А этого я тебе не скажу. В конце концов, в аду ты или где?

* * *

Амброзия не поражала. Джонсу, который за свою жизнь повидал немало экзотических и волшебных мхов, трав, кустарников, деревьев, она напомнила старый то ли дуб, то ли бук — в общем, что-то большое, с раскидистыми ветвями и мощным прямым стволом. Только что листья были непривычной формы.

В духоте и тесноте подземелья амброзия выглядела странно: то ли неживая, то ли… магическая — Джонса, несмотря на ежедневное и ежечасное волшебство вокруг, этот факт каждый раз снова коробил.

— Мы что, бобры? — пошутил он с кислой миной и не к месту и постучал по стволу.

— Аид сказал, что должны быть плоды, — проигнорировала его шутку Эмма, обходя древнее древо. — Ты видишь хоть что-то? Может, яблоко или чем вообще оно плодоносит? Орехи? Ягоды? Шишки?

— Коробочки, — съязвил Джонс и к своему удивлению тут же увидел коробочку: нечто увесистое, угловатое, красное и спрятавшееся в листве. — Смотри! Не оно?

Эмма по-детски запрокинула голову.

— Оно! Надо достать. Киллиан, стой здесь, я залезу.

— Сама стой, — Джонс то ли отодвинул, то ли переставил Эмму подальше от дерева, а сам подтянулся на ближайшей ветке.

Вверху, возле той самой коробочки, витал сладкий запах — как будто густое облако окутывало всё вокруг, но даже не думало рассеиваться или опускаться.

— Ну что там?

— Ничего, — Джонс уселся на ветке верхом. То ли подействовал момент, то ли это самое облако, но внезапно вспомнилось, как сидел он так же на деревьях в детстве — сначала играл, потом хулиганил, воровал яблоки — а кто не воровал яблоки в детстве?.. Потом вместо деревьев перед его мысленным взором встали мачты — и он сидел на рее, глядя в бесконечное море. Джонс потянул носом — и будто почуял запах летней зелени, смешанный с соленым ветром. «Магия», — прошептал он, уставившись на плод. Всё, всё осталось в прошлом — таком далеком, что в его существование даже не верилось. Так, наверно, и должно быть после смерти — так, наверно, и правильно для него. Эмма пришла вернуть его — но разве не стоило отпустить Эмму, дать ей новый шанс?.. Без него — он уже умер, его уже нет. А она — есть. Она — внизу, смотрит, запрокинув голову… Упрямая девчонка! Легко же он поддался ее чарам — ее настойчивости и… любви?.. Он нужен ей — говорила она. Нужен ли? — спрашивал сейчас себя Джонс. Судьба ведь не раз разводила их по разным дорогам — вот, даже в ад его увела от нее. А судьба — не глупа, что ты не думай себе. Вон даже Крокодил от нее не ушел…

Крокодил!

Он же как-то его вытащил? Как-то договорился с Аидом? Ради… Джонса?.. Неужели Аид не соврал? Или соврал, но…?

Джонс вскинулся и быстрым движением сорвал плод. Коробочка хрустнула в его руках, разделившись на капающие соком половины.

— Попробуешь? — спросил он у Эммы, радостно смеясь, и спрыгнул вниз. — Идем. Пора отсюда выбираться. — «Пора кое-кому рассказать правду».

Первая жизнь. Когда Джонс осознал масштаб бедствия.

* * *

— Эй, Крокодил.

Джонс неделю избегал его. Ходил кругами по городу, не появлялся там, где должен был появиться Румпельштильцхен. Неделю — искал повод, искал момент. Нашел. Появился в ломбарде, осторожно запер за собой дверь на ключ.

Румпельштильцхен поднял на него взгляд… Джонсу не было так страшно, даже когда тот пытался его убить. Лучше бы и правда просто убил.

— Ты пришел, — голос Темного прозвучал почти ровно.

— Не прошло и года, да, — Джонсу стало неловко. — Тебе привет от Белль, — хуже и сказать нельзя: Белль всю неделю избегала Голда с не меньшим упорством, но, в отличие от Джонса, искать встречи не планировала.

— Как она? — спросил Румпельштильцхен, стараясь не показывать, как для него это важно.

— Как будто ты сам не в курсе, — пожал плечами Джонс. — Ты же небось все камеры в городе перевел на свой магический шар. Ну и вообще все магические шары тоже показывают только ее, разве нет?

— Магический шар работает немного не так, — возразил Румпельштильцхен.

— Ну извини, я не силен в магии, — пожал плечами Джонс. — Я вообще о другом пришел спросить, — он остановился, формулируя вопрос.

— Что тебе показывал в магическом шаре Аид? — не дал ему продолжить Румпельштильцхен.

— Аид? В шаре?.. Он мне ничего не показывал. Только рассказывал. Своими словами. И сказал еще, что ты знаешь больше — ты же Темный, ты всех нас — видишь, слышишь, всё знаешь. О нас, о бывших Темных. Или покойных — неважно. Ты понял.

Румпельштильцхен кивнул.

— Вы с Эммой на удивление бесчувственны, — заметил он.

— Мы просто не знали, куда смотреть, — беспечно оправдался Джонс. — Или что слушать. У нас, знаешь ли, не такой богатый опыт, — он не удержался, чтобы не подначить собеседника. — Так рассказывай, что ты видел в моем… в прошлом, в сознании и во всем прочем.

— Что ты действительно любишь Эмму, — беззлобно усмехнулся Румпельштильцхен.

— Я и сам это знаю, — отмахнулся Джонс: а ради чего он вообще тут торчит, как не ради Эммы? Он все делает ради Эммы — это всем известно.

— Что ты убил своего отца.

— Не самое страшное преступление в моей биографии.

— Что ты спал с Реджиной.

— Было дело, — Джонс не стал спорить.

— И с Корой.

— Что? — А вот это озвучивать не стоило, считал Джонс. — А ты вообще спал с Эммой! — бросил он раздраженно.

— Нет, это неправда, — ровным голосом ответил Румпельштильцхен. — Хотя, не скрою, намерения были — пожалуй, их ты мог ощутить.

— Я вообще-то не о том пришел говорить, — разговор свернул не в то русло, Джонсу стало не по себе.

— Я знаю, — хмыкнул Румпельштильцхен, довольный, что сбил пирата с толку.

— И это знаешь? — удивился тот — хотя чему уже было удивляться?

— Нет, не оттуда, — успокоил его Темный.

— Ладно, давай начнем разбираться с начала. Ты — Темный. Но и Эмма — Темная. Была. И если я мог так и не узнать что-то сам о себе, почему не узнала Эмма, а узнал ты? — Джонсу показалось, что логику своего вопроса он изложил верно, хотя вся эта мешанина знаний уже порядком сломала ему мозги.

— Потому что у нее мало опыта, потому что меч был расколот на две части… — принялся перечислять Румпельштильцхен. — Причин много. По сути, полную силу Темного обрел только я — только сейчас.

— И как оно ощущается? — приподнял бровь Джонс. Кажется, ему и правда было интересно.

— Отвратительно, — то ли ответил предельно честно, то ли соврал без зазрения совести Румпельштильцхен.

— Расскажи, что ты видел обо мне, — попросил Джонс.

— Наконец-то мы дошли до сути. Это долгий рассказ. Виски, коньяк? Извини, рома не держу, — Румпельштильцхен обернулся к мини-бару, притаившемуся в недрах ломбарда.

— Да, у тебя хватает причин для идиосинкразии к рому, — Джонс снова не удержался. Румпельштильцхен не обратил внимания на его слова. Он молча достал коньяк, налил два бокала — неправильно, почти по самые края. Но, видимо, сейчас было не до правил и приличий.

— Сложно объяснить, как появляется в голове знание, — начал он, пригубив. — Не озарение, не вспышка, не открытая книга или кино перед глазами. — Румпельштильцхен покачивал бокал в руке и смотрел в пространство за Джонсом. Тому очень захотелось обернуться: мало ли, вдруг там это самое знание и проецируется на стену. — Я просто знаю, помню за всех Темных. Их немало — ты один из немногих. Я знаю больше тебя — потому что вижу, слышу, ощущаю даже то, что ты забыл за свои двести с лишним лет. Мне нужно только разобраться с тем, что я теперь знаю — вот и всё. Сесть, проанализировать. И, как и любое знание, оно всплывает в нужные моменты кусками. Так работает и обычный человеческий мозг. Говорят сейчас, что он сильнее любого компьютера. И что ни один компьютер никогда не повторит работу нашего мозга. Тем более — магического. Так вот, тогда, на озере, примерно это и случилось. Я узнал. Вспомнил, осознал, увидел — всё одновременно и вместе.

— Ладно, с технологией понятно. А что именно за знание ты получил обо мне? Что, просто вот так — «он мой сын», да? Молотком по башке?

— Нет. — Румпельштильцхен залпом выпил свой бокал и налил второй. — Я видел, как ты родился.

— Кхм… физиологически? — с сомнением уточнил Джонс.

— Нет. Скорее — детально, — Румпельштильцхен задумался, хмыкнул, но тут же помрачнел: — А дальше начался кошмар.

— Какой кошмар? — Джонс прекрасно понял, о чем сказал Румпельштильцхен, но хотел узнать подробности от него самого.

— Ты думаешь, от счастливой жизни дети падают в прошлое на века?

— И в этом ты виноват, да?

— На удивление — нет. — Румпельштильцхен грустно улыбнулся. — Тебя похитят, но неудачно.

— Может, теперь меня и вовсе не похитят? Мы же теперь знаем, кто, когда…

— Тебя должны похитить, — Румпельштильцхен в упор посмотрел на Джонса, отчего тот едва не упал со стула и поспешил допить коньяк.

— Ты что, допустишь, чтобы Белль потеряла ребенка, страдала, да? — спросил он с вызовом.

— А теперь представь, что будет, если я этого не допущу, — просто сказал Румпельштильцхен.

— И… что будет? — Джонс понял, но как же… как же это было несправедливо!

— Ничего не будет. Вообще.

— Не будет меня — я просто сдохну где-то на войне с ограми. Или просто сдохну. Умрет в свое время Бэй, в свое время умрет Мила — она так и не узнает тебя, не сбежит на пиратском корабле.

— Не будет Эммы — ее родители просто не встретятся, не познают истинной любви. В конце концов, не будет тебя — ты должен теперь расти в этом времени, в этой стране. Но — вот досада! — ты не родишься. Потому что не будет меня. Ах да, Белль, скорее всего, тоже умрет. Или вообще не родится. Или будет совершенно иной.

— И что… что же делать?

— Ничего. Это тот случай, когда нужно смириться и жить дальше. Мы с Белль какое-то время будем искать сына — то есть, тебя. Наверно, так и не смиримся с потерей — но не найдем. Ты — проживешь отличную жизнь со своей спасительницей. Замечательную проживешь жизнь, Крюк. Всё у тебя будет хорошо, мальчик мой.

Джонс вздрогнул.

— Я так понимаю, я теперь часто буду мальчиком или сынком, — едко заметил он.

— Увы. Согласись, для тебя это звучало бы еще хуже, не знай ты ничего. А, кстати, зачем тебе Аид всё рассказал?

— Он сказал, что это мой персональный ад.

— И как? Удалось ему создать тебе ад?

— Я еще не разобрался, — честно признался Джонс.

* * *

— Крюк! — Румпельштильцхен окликнул его из окна своего кадиллака.

Джонс приветственно махнул рукой. За прошедшее время он перебрал в своей голове сотни способов избежать катастрофы — он даже проверил, а не бредит ли Румпельштильцхен, а не подсунула ли ему Тьма ложные воспоминания? Но нет, даже обычный, немагический тест ДНК выдал тот же результат. И способа избежать беды — не было.

— Белль рожает.

Джонс кивнул.

«А я что должен делать? Может, сам себя похитить?»

— Следи, чтобы всё шло своим ходом. Если что-то пойдет не так — ты знаешь, тебя здесь не станет первого.

Джонс прокрутил в голове пару десятков ругательств — ни одно не отражало ситуацию так, как она того заслуживала.

Голд уехал, а Джонс задумчиво оперся о парапет возле берега, благоразумно решив, что ему сейчас стоит вообще держаться от всего подальше.

— Киллиан!

А это уже Эмма.

— Киллиан, Белль рожает. Поехали!

— Эмма, да я разве в этом помощник…

— Господи, Киллиан, тебя никто не заставляет принимать роды! А вот просто побыть рядом для поддержки — ты что, ты просто должен. В конце концов, меня поддержишь — я-то тоже волнуюсь!

«Я же не хотел в это влезать…»

Джонс уселся возле входа больницы. Он видел, как из окна на него долгим взглядом потемневших глаз смотрел Румпельштильцхен — не хотел бы Джонс оказаться на его месте.

Джонс уже успел пообедать и выпить стаканов пять кофе, когда почувствовал магию. Мощную — такую, что Тьма рядом с ней выглядела бы равным соперником. До Тьмы Джонс бы решил, что с этим не справиться — но Тьма сейчас вся была внутри Румпельштильцхена.

— Я сейчас пропаду, — пробормотал он.

«Меня никогда не было — и не может быть, — думал он. — Голд проживет спокойную жизнь деревенского прядильщика. Мила не умрет от его руки — Мила будет всю жизнь с ним несчастлива. Бэй вырастет, сбежит и… Может, станет большим, сильным, великим. Или не станет. Просто будет счастлив — без Эммы. Эммы не будет. Или она будет другой — не может быть, чтобы Прекрасный принц с Белоснежкой не встретились. Должны, обязаны. Но другой будет принц. Или другая Белоснежка — не принцесса. Румпельштильцхен не удержится. Он не сумеет, не пересилит себя. Он обязательно спасет меня — малыша — от…». В голове всколыхнулось и быстро улеглось что-то: какое-то смутное воспоминание, полное вспышек, шума, чего-то еще — Джонс не разобрал.

— Крюк! — это его окликнула Эмма.

— А?!

Вот она, Эмма — жива, здорова, принцесса, спасительница… Его Эмма.

— Там… там…

Джонс побежал. Пробежка по коридорам больницы показалась ему длиной не меньше чем в полжизни. Он так старался перебрать в голове, что изменилось, а что нет, что не сразу понял, что видит.

— Что с ними? — спросил он. — Что за… побоище?..

Белль явно была в сознании — лежала, трагически приложив руку ко лбу. Румпельштильцхен — или его тело? — Джонсу было страшно предположить, — валялся тут же, на полу.

Среди осколков, пыли, дыма суетилось такое множество людей, так много звучало речей, что Джонс в принципе плохо понимал, что произошло.

— А… где малыш? — спросил он с видом счастливого идиота. — У Темных магов дети сразу рождаются колдунами и взрывают всё в радиусе десяти ярдов?

Эмма посмотрела на него еще хуже, чем Румпельштильцхен:

— Его похитили. Черная фея.

— Ах.

Джонс думал, что в его голове вот сейчас возникнет знание — воспоминания о похитителе, о раннем-раннем детстве, о первых звуках, словах, шагах… но в голове царила пустота. А тот, кто мог бы ему что-то объяснить, лежал без сознания на полу — и Джонс был готов поклясться, что Румпельштильцхен не притворялся.

— Где ты вообще был? — зло, расстроенно выговаривала ему Эмма. — Это невозможная тварь, я в упор не понимаю, зачем ей этот ребенок… Киллиан!

— Я слушаю, да… Мы… мы его обязательно… найдем. Поможем Крокодилу, да, — он даже не соврал ведь в этих словах.

* * *

Они сидели с Румпельштильцхеном в его ломбарде. Белль спала в подсобке — хорошо было ей, после десятка снотворных и успокоительных.

— Я ничего не чувствую, — говорил Джонс, — я думал, я что-то вспомню…

— Младенческие воспоминания не остаются в наших головах, — ответил Румпельштильцхен, выпивая третий стакан виски.

— Но ты-то помнишь? Ты-то видел это в моей голове?!

— Я же смотрел со стороны. Смекаешь?

— Что нам теперь делать?

— Вам — ничего. Жить как жили. Женитесь, разводитесь, рожайте детей… Что вам до всего… этого.

— Нет-нет-нет. Я же… мы же… Я… я потерял одного отца — думал, хуже не будет. Хуже преступления нет. Я ненавидел тебя — я считал, что хуже тебя не может быть отца. Да и вообще человека, если уже быть честным, — Джонс говорил быстро, боясь потерять мысль. — Я привык к тебе как к неизбежному злу — и тут оказалось, что неизбежное зло и есть мой отец. Отец, который меня бросил еще раньше, чем тот, которого я ненавидел. Выбросил во времени и пространстве — черт разбери куда. Я, знаешь, даже успел проверить этим современным тестом — да, я и правда твой сын. Я долго думал, что моя мать — какая-то случайная шлюха, поэтому ты так со мной поступил. Я даже думал, что моя мать — Кора, поэтому ты так. Что у вас была за сделка? Что ты хотел сделать с общим ребенком? А, неважно, я думал — ты и сделал. Но нет. Белль! Я не мог поверить в это до последнего. А потом ты… ты… А потом ты не разрушил ничего — ты дал мне опять провалиться туда. Ты, черт возьми, дал мне жизнь — и вот я живу ее тут, перед тобой. И я, черт, да, я сейчас говорю с тобой как… как…

Джонс, говоря, не смотрел на Румпельштильцхена, и только сейчас поднял глаза. И не договорил.

— Крокодил?.. Ты вообще живой еще?

Румпельштильцхен поднял взгляд на Джонса.

— Я не смогу сказать Белль. Понимаешь? — тихо произнес он. — Никогда. Она… она никогда не узнает.

— Но почему?.. Что за…

— Это всё моя вина. Я — заключил сделку на второго сына. Я — был так слаб, что испугался пророчества, и сам же его исполнил. Я — стал Темным и довел, построил эту всю нашу чертову жизнь так, как она сложилась…

— Ну, без меня бы ты Темным не стал, — резонно заметил Джонс.

— И из-за меня теперь…

— Из-за меня тоже. Кажется, мы уже не сможем разорвать этот порочный круг, да?

Румпельштильцхен кивнул.

— И, может, все-таки скажем Белль? То есть, матери?..

— Нет, — твердо ответил Румпельштильцхен. — Она просто не выдержит.

— Или убьет тебя?

— Меня невозможно убить. Да и толку-то?.. Всё свершилось.

— Значит, скажем. Это будет честно. Она хотя бы не будет переживать настолько.

— Ты так похож на нее.

— Чем? Честностью? Да, этим я точно не в тебя.

— И глазами. Такими же синими глазами.

— Голубыми.

— Ты просто не видишь себя сейчас.

Первая жизнь. Когда Джонс понял, что всё не так просто. Предпоследние дни.

* * *

Прошло немного лет с того дня, как Джонс едва не назвал Румпельштильцхена отцом. В тишине ломбарда, в ночи этого никто не заметил бы — кроме самого Темного. Но ему и не нужно было этого слышать — он и так понимал всё слишком хорошо.

Жизнь как-то наладилась.

Джонс незаметно привык, что теперь он постоянно оказывается под покровительством Темного. Что бы не происходило, с той ночи его с Эммой защищают не потому, что родственники, близкие, Генри вот тут же бегает… а потому что они — семья. Джонс привык заходить к Белль в библиотеку — он научился слушать ее, читать с ней бесконечные книги, говорить о дальних берегах — никто его не слушал так внимательно, никто так живо не откликался на каждый рассказ.

«Мам, а если б ты знала, — думал Джонс, — ты бы меня, наверно, убила. Я точно этого заслужил. Мы, кажется, оба заслужили», — до этих мыслей Джонс дошел тогда, когда забеременела Эмма.

После рождения малышки Хоуп радости и счастью маленького семейства Джонсов не было предела — настолько, что в какой-то момент они предпочли уехать из города. Уж больно тяжело было смотреть на них ближайшей родне: и Румпельштильцхену, и Белль, и Реджине.

Спустя время они вернулись. Вдвоем: Хоуп оступилась и захлебнулась, упав в воду на самом пологом берегу, какой можно найти в окрестностях Нью-Йорка. С того дня Эмма всё больше пропадала в библиотеке, а Джонс… Джонс таскался по всему городу, как призрак, разговаривая только с одним человеком — тем самым, которого готов был сожрать каких-то лет двести назад.

— А знаешь, Крокодил, — Джонс помедлил, говоря это, — я тоже слышу. Хуже: я теперь понял, что слышал всегда.

— Что? — не понял Румпельштильцхен. Они вдвоем стояли на кладбище, у свежей могилы. Осенний ветер трепал волосы, холодил спины.

— Я слышу голоса всех Темных. Я видел и слышал их — Темных — всю свою жизнь. Во снах. В бреду, когда болел в детстве. Когда первый раз нырнул и едва не утонул — возле меня плыл какой-то черный морячок и говорил, что мы, Темные, так просто не умираем… Но я же тогда не был Темным.

Румпельштильцхен молчал, поникнув.

— Что думаешь?..

— Ничего, — сухо ответил Темный.

— Какое, мать твою за ногу, ничего?! Это что, родовое проклятие?! Или черная метка?! Или… или…

Румпельштильцхен вдруг поднял голову.

— Да. Ты же прав. Прав. Но… почему… — Румпельштильцхен нахмурился в задумчивости.

Он медленно похромал прочь, оставляя Джонса одного сходить с ума в отчаянии.

* * *

Джонс притащился к Темному ночью. Тот сидел в своем ломбарде, в дальнем углу подсобки, окруженный стопками книг и листами, исписанными мелким почерком.

— Что-то ты занялся не тем, Крокодил.

— Как раз чем надо. Послушаешь, в чем причина наших — твоих — бед?

— Слушать вздохи Эммы я сейчас точно не пойду.

— Ты Темный от рождения, — говоря, Румпельштильцхен не поднимал глаз от своих записей. — Ты — Темный, злодей, и твоя судьба незавидна — как и моя. Как и…

— … судьба всех, кто свяжется нами, — подытожил Джонс. — Папаша. Ты…

— Да, я. И все мои дети — Темные.

— Бэй?..

— Нет, — Румпельштильцхен моргнул, будто прогоняя слезу. — Он родился до того, как я стал Темным. Его эта участь обошла.

— Но все-таки родовое проклятие, — упрямо повторил Джонс.

Румпельштильцхен кивнул.

— Любое… проклятие снимается, — сказал Джонс, нащупывая выход. — Поцелуем истинной любви, например.

— Если ты о нем знаешь. О своем проклятии. Ты знал о своем до того, как?.. — Румпельштильцхен пристально посмотрел на Джонса.

Тот глубоко и шумно втянул носом воздух.

— Нет, — ответил он честно. — А мои дети? Они… тоже?

— Вряд ли. Ты же стал Темным не по своей воле, — Румпельштильцхен нахмурился. Похоже, в этом вопросе он сомневался.

— Но они все равно умрут.

— Это — твое проклятие. Твоя ноша. Как и моя.

— Должен быть способ от нее избавиться! — Джонс сейчас готов был не то что на край света отправиться — там-то он бывал, — а разнести к чертям все вселенные и времена — только бы избавиться от этой ноши.

— Я пробовал, — глухо сказал Румпельштильцхен. — Я знаю — невозможно.

— Что же теперь? Так и сдохнуть? Я в это не верю, — он резко встал и вышел, хлопнув дверью.

— Сломал колокольчик. Вот неуклюжий — весь в мать.

Вторая жизнь. Много лет назад. Когда Джонс снова вернулся.

Киллиан Джонс никогда не считал себя сентиментальным. Сентиментален был его отец. А сам Джонс, видимо, пошел в матушку: был столь же категоричен, решителен и безаппеляционен. Но всего этого не хватило на то, чтобы удержать курс корабля: к востоку от Сторибрука — с некоторых пор Джонс знал эти воды как родные, — подальше в открытый океан, где можно незаметно бросить в волны волшебный боб и уйти, куда глаза глядят. И избавить этот городок — его жителей — его шерифа, наконец, — от сумасбродного проклятого пирата. Хотя он честно этого хотел — еще когда только узнал, что всем бедам виной — он. Джонс принял это решение еще тогда, сидя в трюме. Но… как же тогда Эмма попадет в Неверленд?..

Джонс, ругаясь сквозь зубы, повернул штурвал, — и, повинуясь воле капитана и магии судна, передернулись канаты, развернулись паруса… Спустя четверть часа показалась городская пристань, а на ней — знакомые лица.

— Какого черта ты тут?!

Джонс едва сдержал улыбку, услышав «приветствие» Эммы Свон — блондинки из его пьяных бредней, способной и охмурить, и дать старому пирату такого пинка, от которого все мысли в голове становились поразительно ясными и правильными (если не сказать — праведными). И вот что за напасть: старый-то он старый, двести лет по мирам болтался на своей посудине, а поди ж ты, сердце стучит сейчас как у молодого, и глупостей готов натворить опять с три короба… снова. И как будто выветрились из головы все те разумные мысли, с которыми он час назад накладывал заклятие…

А еще — Джонс поднял взгляд — Голд с своей женушкой… Киллиан едва не начал трясти головой: до свадьбы этих двоих — еще столько всего… да и после… столько...

* * *

«Я только пережду Неверленд. И потом, тут же будет Бэй… Мне есть, на кого ее оставить, — рассуждал Джонс. — Помнится, она сама тогда его вытащила из клетки — отличный повод для возрождения былой любви».

Джонс честно старался, правда, получалось плохо. Всё равно пришлось спасти ее отца: не оставлять же человека умирать. Всё равно сама Эмма смотрела на него как… как… Джонсу нравился этот взгляд, но планы у него были совершенно другие.

Он снова попытался сбежать: это ведь было нужно ему? Второй шанс — для Эммы, для всей этой чокнутой семейки. Джонс многократно перебирал в голове всё то, что его связывало с ними — всё, что снова и снова приводило его, сначала — к Румпельштильцхену, потом — к Бэю и, наконец, — к Эмме. Ровно затем, чтобы в итоге лишить Эмму всего. Или почти всего. Не от того, что он так хотел — а потому, что он таким рожден. Это ему — не положен счастливый конец. Это он — пират, злодей, Тьма. Но Эмма — нет. Но ей счастливый конец прописан как диабетику инсулин.

«В прошлой жизни ты всё равно к ней возвращался», — говорил ему внутренний голос. Такой вкрадчивый и такой назойливый — с недавних пор он стал вечным спутником Джонса.

— А теперь — каждый раз буду уходить, — ворчливо отвечал Джонс. — Шансов много — надо дать ей возможность жить нормально, а не с обреченным Темным.

«Так уходи».

— И уйду. Только я ее не брошу сейчас — сейчас ей и без того сложно.

«Ты лжец, как и твой папаша».

— Неправда. Я… просто порядочный.

«А с тобой интересно. Никто еще так не иезуитствовал на почве стремления к добру».

— Да пошел ты.

Вторая жизнь. Много лет назад. Когда Джонс опять упустил шанс.

* * *

Джонс сидел на палубе и долго, казалось — бесконечно смотрел на маленькую склянку с зельем памяти. Второй раз видел он его — второй раз понимал, что не сможет просто выбросить его в море.

«Ну ты опять».

— Заткнись.

«Не могу. В тебе сидеть невероятно скучно. Говорить с тобой куда приятнее и забавнее».

— Я думаю. Не мешай мне.

«Так я только помогаю думать. Я же — часть твоих мыслей».

— Нет. Ты — не я. Ты — Тьма. И сейчас твой голос неуместен.

«Я — не ты. Я — часть тебя. Усвой наконец разницу».

— Хорошо. Ты не заткнешься?

«Нет».

— Тогда хотя бы покажись.

«Зачем? Ничего нового ты не увидишь».

— Как же? А зеленая шкура? А белесые волосы? Что там еще у тебя может быть фирменным знаком Темного?

«В твоем случае — ничего. Ты же Темный от рождения».

— Ах да. Везунчик, правда?

«Как по мне — так просто выиграл во всю это жизнь — игру».

— Но я — не ты.

«Да понял я, понял твою изощренную логику».

— Так что бы ты сделал сейчас?

«То же, что и в прошлый раз. Красиво же было. Спасли девицу в беде».

— Я не уверен, что то была беда. Ну? И чего ты молчишь?

«Мне не нравится говорить очевидные вещи».

— Если я просто передам ей зелье…

«Можно подлить в кофе».

— Отличная мысль.

«Она профессионал — вычислит тебя на раз. И сдаст в полицию».

— А зелье пропадёт даром. Отчего ты такой умный?

«Я же Темный».

— Что ж, Темный, тогда уйдем мы от них в другой раз.

«Я же говорил. Но ты все же осторожней: я не люблю тюрьмы этого мира, а твоя Эмма тебя с полоборота засунет за решетку».

Вторая жизнь. Когда Джонс стал Темным.

Джонс не то чтобы искал путь или планировал стать Светлым, но точно не жаждал заполучить полноценный груз Тьмы, который навесила на него Эмма.

Джонс тогда надеялся, что в этот раз убедить Эмму будет проще. Он знает ее слишком хорошо — так думал сам Джонс. Он сможет подобрать слова — самонадеянно считал Джонс. Он забыл, как она упряма и отчаянна — об этом Джонс сожалел, лежа без сил посреди розового поля и наполняясь той силой, которую почти забыл. Забыл — ибо не касался магии, забыл — ибо был таким хорошим и правильным парнем, что у самого бы свело зубы от сладости. Эмма — это же не только любовь, Эмма — это тот якорь, который тянет его к свету.

Только теперь Джонс понимал, зачем он возвращался.

Не за Эммой.

Не за любовью.

Не ради семьи.

Он вернулся, чтобы лишиться своей неотъемлемой части — Тьмы.

Вторая жизнь. Когда Джонс не вернулся.

* * *

— Так ты же провалился в прошлое — это я знаю. А что там в будущем — меня не волнует. Тем более, что в твоем случае свое я получил — тебя, второго ребенка.

— Аид, — Джонс первый раз назвал его по имени. Бог даже это заметил: обернулся, изобразив безраздельное внимание. — Аид, спили дерево.

— Ха, обычно дерево сажают. Зачем бы мне пилить дерево?

— Спили. Вот то самое дерево, которое растет у тебя в царстве. Самое важное, самое нужное — то, из-за которого ты теряешь лучших жителей мертвого царства.

Аид наклонился к Джонсу, заинтересованный не на шутку.

— С чего бы мне его пилить? — произнес он раздельно.

— Аид, ведь ты чувствуешь, что я пришел из будущего. А я — вижу это будущее. Спили дерево.

— Ты мало похож на сивиллу, — глаза бога нехорошо сузились.

— Это маскировка, — отговорился Джонс. — Просто спили. Иначе…

— Что — иначе? Ты сломаешь механизм моего царства? Уведешь всех отсюда?

— Нет, иначе кое-кому не видать счастливого конца, — произнеся эти слова, Джонс вдруг понял, как метко попал в цель: конечно, ведь счастливого конца может лишиться не только Эмма, но и сам бог царства мертвых! И для него, Аида, это гораздо важнее всех их земных разборок.

— Что ж… — Аид задумался. Джонсу не хватало сил, чтобы хотя бы двинуться — и бог не видел, как он разнервничался. — Я не буду этого делать. Я и оракула редко слушаю — с чего мне слушать тебя, сын Темного?..

— Действительно, зачем, — едва разлепил губы в улыбке Джонс и добавил тихо: — Значит, мы до него дойдем… Всё получится...

Аид точно услышал его слова, но промолчал.

— Наверно, Аид сам спилил дерево после бегства Орфея и Эвридики, — предполагал Джонс потом, прекрасно видя свежий спил и растоптанный светящийся плод в углу.

Вторая жизнь. Когда Джонс воскрес.

* * *

К Румпельштильцхену он заявился той же ночью.

— Привет, Темный.

Голос прозвучал кратко, без эха — ломбард Голда не предполагал раскатистой акустики.

— Ну привет, мальчик мой.

— Ты еще раскрой объятия.

— Ты же не в настроении. И, кажется, нам есть о чем поговорить прежде, чем проявлять родственные чувства.

— Это верно. Аид сказал, — Джонс облизнул губы, подбирая слова, — что ты можешь рассказать многое, Темный. Или, может, мне теперь звать тебя Великим Темным Всех Миров?

— Как ни странно, меня вполне устраивает Крокодил, — усмехнулся Румпельштильцхен. — Знаешь, Тьма показала мне…

— Аид говорил, — перебил Джонс. Хотел продолжить, но все же прикусил язык.

— …твое рождение. В деталях. Таких, что…

Джонс молчал, не помогая Румпельштильцхену и боясь не вовремя показать свои излишние знания.

— Таких, что у меня нет сомнений, — он медленно подбирал слова — или боялся произнести их, — что ты мой сын.

Джонс упрямо наклонил голову: ждал, что Румпельштильцхен скажет дальше.

— Но вот что меня смутило, — продолжил тот, — тогда, на озере…

— Много чего было на самых разных озерах у нас с тобой, Крокодил, — перебил Джонс, хотя прекрасно понимал, о чем речь.

— Когда Эмма заколола тебя Экскалибуром.

— Славная была ночка, Крокодил. А у тебя был вид, будто конец света приключился. Инфаркт часом не схватил? — Джонсу отчего-то стало безумно весело.

— Не дождешься, кто бы ты ни был.

— Как это — кто бы я ни был? Ты сам сказал — я твой сын. Бог царства мертвых подтвердил мне это. И вообще едва не взял меня в рабство за это!

Вместо ответа Румпельштильцхен пропал в фиолетовом облаке.

— Эй! А поговорить? — озадачился Джонс. — Что за манера убегать от нормального семейного разговора?

— Или скандала, — ответил ему Румпельштильцхен, как-то совсем неожиданно оказавшись возле самого Джонса.

— Стоп-стоп-стоп, это всё должно быть не так! — возразил тот и, подняв протестующе руки, уткнулся носом в блестящие наручники. — А это еще что такое?! Крокодил, ты совсем ополоумел после ада?!

— А ты надеялся, что я растаю и поведусь на любую нелепицу? Эти наручники блокируют любую магию. Любую. А вот это, — Румпельштильцхен щелкнул пальцами и продемонстрировал пузырек с жидкостью, — сыворотка правды. Вряд ли выпьешь ее добровольно…

— Давай! — рявкнул Джонс. — Давай свою чертову сыворотку! Я выпью и расскажу тебе, все как есть, сраный ты папаша! Ну!

— Не удивлюсь, если у тебя иммунитет к таким зельям, — прищурился Румпельштильцхен.

— Нет у меня никакого иммунитета! — и Джонс вырвал из рук Темного пузырек, выдрал пробку и влил содержимое себе в рот. Закашлялся — попало не в то горло. — А теперь поговорим.

Румпельштильцхен проводил его взглядом, пока Джонс устраивался за столом и наливал себе коньяк.

— Надеюсь, эта дрянь совместима с выпивкой? А то что-то так тошно стало, что могу убить тебя и без магии.

— Вполне.

— Так вот, — Джонс залпом выглотал полный бокал коньяка. — Я почти не помню своего детства.

— Да причем тут твое детство? — нетерпеливо перебил его Румпельштильцхен. — Меня волнует мой ребенок.

— Который? Ладно, ладно, не ори, понимаю всё. Но так ты же не даешь ничего рассказать!

— А ты начни с того, что интересно мне.

Джонс закрыл глаза.

— Я родился… Нет-нет-нет, не так. Ваш с Белль ребенок родился в положенный срок.

— Отличное начало. Продолжай в том же духе.

— Его похитила какая-то фея.

— Голубая?.. Опять эта моль…

— Нет-нет-нет, что сразу — Голубая! Голубая тут вообще ни при чем. Черная. Это была Черная Фея — черная, как мое темное сердце. Или твое. А что у тебя с лицом?

— Ничего. Продолжай.

— Продолжать-то нечего. Она немного не справилась с магией. Да ты и сам знаешь, что ты. В прошлый раз точно знал. Ладно, понял, продолжаю. Если я правильно понимаю, она не справилась с магией ребенка. Ты вот знал, что ребенок Темного — тоже Темный? От рождения. Это как наследственное заболевание или что-то в этом роде.

Румпельштильцхен отрицательно качнул головой.

— Ты правда не знал?.. Ах да. Ты и правда еще не знаешь.

— Рассказывай, когда я узнаю, и почему ты знаешь, что я узнаю когда-то.

— Можно мне снять наручники? Чертовски неудобно.

— Нет уж. Чего тебе надо, что с ними никак не справишься?

— Да так… Сейчас. Секунду. Нет, я не пистолет достаю, хотя он бы мне сейчас не помешал. Не представляешь, как хочется сейчас разнести пулей твою башку, папаша. И не дуйся — это всё сыворотка правды, ты сам ее в меня влил. А! Вот оно! Узнаешь? Ты сам мне его дал! Или дашь — я уже запутался.

Румпельштильцхен дрожащей рукой взял цилиндр.

— Откуда…

— Ты сам мне его дал, — почти по слогам проговорил Джонс.

Румпельштильцхен рассмеялся. Сначала — с облегчением, но смех постепенно перешел в истерический.

— Да угомонись ты уже, Крокодил, — проворчал Джонс. — Или вот, — он неловко плюхнул еще коньяка в тот же бокал, — пей.

Румпельштильцхен выпил залпом.

— Так вот в кого я пьянчуга, — кисло пошутил Джонс.

— Нет, — Румпельштильцхен поперхнулся. — Пьянчуга ты в Белль. Или в Лейси. В общем, ты понял.

— А, точно. Я помню, как мы с ней пили, когда вас с Эммой колбасило от Тьмы. Нет, меня тоже колбасило, но я как-то тогда совершенно запутался в своей памяти. Второй раз, между прочим, это было еще хуже — вроде и помню, и не помню, и черт знает что было в башке. А с Белль тогда мило посидели. С ней вообще всегда… мило.

— Особенно дать ей в челюсть?

— Тьфу ты, я же тогда не знал. Ну а когда на корабле — так я тогда легонько, для видимости.

— Ах, еще и до корабля было!

— Кхм. В общем, эту штуку, — Джонс решил от греха подальше вернуться к теме разговора, — дал мне ты. После того, как умер наш с Эммой ребенок.

— Расскажи подробнее.

— Да всё произошло случайно. Мы — я и ты — мы тогда уже всё знали. И ты сказал, что ни за что не расскажешь Белль. — Джонс говорил серьезно — пожалуй, впервые за всю беседу, — а я решил забить — ну, в самом деле, с первого раза и поверить было сложно, и принять.

— Для меня, представь себе, это в любом случае первый раз.

— Ну отлично, свежие эмоции — тебе полезно для здоровья. Инфаркт Темных бодрит.

— Ты выяснил, для чего тебе был дан второй шанс?

— Я долго думал, — Джонс вздохнул, — я сначала неправильно понял, что этот шанс — для Эммы. И для всего вашего-нашего семейства. Я чуял, что я несу вам всем — нам — только беды. Сначала — с Милой… Или все-таки с начала — с тобой и с Белль. В общем, неважно, откуда начинать, но со мной вечно связаны какие-то проблемы. Эмма вот точно думает иначе, но я-то знаю, — Джонс хмыкнул, а в его глазах засветилась непривычная теплота.

— И что ты сделал, чтобы избавить нас и самого себя от себя? — спросил Румпельштильцхен.

— Я пытался сбежать. Шанс выкинул меня в тот день, когда я отвез вас всех в Неверленд. Тогда-то я и подумал, что вопрос именно в разлуке с Эммой, но разлучиться с ней я не мог. Думал — надо что-то сделать для семьи. Всё время не получалось: либо я помогал Эмме и семье, либо надо было уходить, — он помолчал. — А потом Эмма снова сделала меня Темным. Не скрытым, каким я был до этого, а снова настоящим, полноценным Темным. Со второй попытки я слышал, видел и понимал все — конечно, кроме тех дней, на которые Эмма лишила меня памяти, как и всех. И вот что я понял тогда.

— Что?

— Не торопи ты. Понимаешь, вопрос не в том, что я приношу кому-то боль. Я ведь уйду от Эммы, прибьюсь к кому-то еще — и всё пойдет сначала. Вопрос в том, что я сам по себе — боль, Тьма, несчастье. Вот я и решил, что надо от этого избавляться.

— И ты решил просто умереть, верно? — быстро спросил Румпельштильцхен, явно что-то просчитывая в голове.

— Нет, всё не так просто. Мне надо было не просто умереть, а… как бы это сказать… очиститься через смерть. Воскреснуть.

— А!

— Ага. Я тоже не сразу догадался. Шанс был невелик, но боги, похоже, соображают в этом всем лучше нас. Так я и… воскрес. Я больше не Темный. Даже Эмма сейчас больше Темная — можешь с ней обсудить эти болтливые голоса в голове. А я их больше не слышу. И наручники эти бесполезны: я же не маг.

— Ты спал с Реджиной? — резко сменил тему Румпельштильцхен.

— Кхм. Мы же это выяснили в прошлый раз, не помнишь? Да. Это что, проверка, действует ли еще сыворотка? Так ты и так всё знаешь обо мне. Мне бессмысленно врать — я это усвоил еще тогда. Кстати, а как тебе мысли и тайны Эммы?

— Мне малоинтересно копаться в ее памяти и голове, — сухо ответил Румпельштильцхен.

— Да что ты? Смотри мне, Крокодил! Если узнаю, что ты воспользовался своей связью с ней через Темных, то тебе никакая магия не поможет! — весело оскалился Джонс.

— Мне, похоже, уже никакая магия не поможет в принципе, — мрачно сказал Румпельштильцхен. — Так когда ты родился?.. Родишься?

— В положенный срок, посчитай там сам уже. Зачем тебе? А! Ты родиться-то мне хоть дашь?

— Как будто у меня теперь есть выбор.

Выбора у них и правда больше не было — это знали оба.

— Крокодил.

— Что?

— Давай в этот раз хотя бы скажем Белль?.. Я даже скажу, что это ты всё устроил так гладко, с моим вторым шансом.

— И сам сделал так, чтобы этот второй шанс стал необходим.

— Ну… я тоже много чего сделал. Я поговорю с ней.

— Только не сейчас!

— Конечно. Я же хочу родиться нормальным, зачем мне нервировать мою беременную мать.

Вторая жизнь. Когда Джонс и Румпельштильцхен снова дожили до тех самых дней. Но уже не последних.

— Эй, Крокодил! — Джонс и не думал звать Румпельштильцхена иначе.

— Чего тебе, мальчик мой? — а вот Темного, похоже, невероятно веселило, как пират реагирует на отеческое обращение.

— Я тут забыл кое-что. Вот, это тебе подарок. Случайно нашел, когда убирался на «Роджере», — Джонс протянул ему черный потрепанный блокнот.

— Что это? — Румпельштильцхен напрягся.

— Ты дал мне его ровно жизнь назад. Не знаю, что ты туда записал — как-то недосуг было читать. Но ты просил вернуть при случае.

Румпельштильцхен открыл и быстро пролистал свои же записи.

— У тебя сейчас лицо, — осторожно сказал Джонс, — как тогда на озере. Даже хуже.

— Там Генри разводит костер, — проговорил Румпельштильцхен и улыбнулся. — Пойду, отдам ему для розжига.

И он отправился прямиком к старшему внуку.