Доспехи (II) (джен)

Лето у Гарриет выдалось пречудесное. Они с Сириусом на несколько недель уехали на Карибские острова (но, признаться, путешествия хуже, чем порталом через всю Атлантику, у нее еще не было). Гарриет впервые в жизни увидела океан и, конечно, первые пару дней на острове только и делала, что сидела на берегу, любуясь волнами, купалась или болталась на веревочных качелях, которые в приливы оказывались у самой воды. Но Сириус не был бы собой, если бы не стремился все время ее куда-нибудь потащить, поэтому Гарриет целыми днями поглощала новые впечатления, как местные чайки пожирали выклеванные куски китовьего мяса.

Они много болтали с Гермионой по телефону. В начале каникул Гарриет написала ей несколько писем, но Гермиона не ответила ни на одно. Гарриет, наполовину обиженная и встревоженная, наполовину — злая и уязвленная, раздобыла через справочник номер Грейнджеров и уговорила Сириуса найти им на острове маггловский телефон. Полная решимости изобличить свою подругу в том, что та пренебрегала ею, Гарриет набрала номер, и…

— Гарриет! Слава богу! Я писала тебе, а ты ни разу не ответила! Я так переживала! Почему ты молчала?

То, что они обе писали друг другу, но ни одно письмо так и не дошло, было в высшей степени странно. Даже Сириус не нашелся ответить, как такое могло выйти. И Хедвиг, и Либер (сова Гермионы) вернулись к ним целые и невредимые, так что невозможно было, что что-то плохое приключилось с птицами во время полета. Неужели кто-то воровал их письма? Если так, почему с совами все в порядке? Так или иначе, с того дня, как все прояснилось, они договорились больше не писать друг другу, чтобы таинственный похититель (если он был) ничего из их писем не узнал, и только созванивались. И это оказалось настолько удобнее, что Сириусу даже приходилось отбирать у нее телефон, потому что они все болтали и болтали, и не было этому «ни конца ни края, Гарри, оторвись ты от своей Гермионы! Идем потанцуем с местными!»

Даже неделя у Дурслей не смогла испортить ей каникулы. За пару дней до прибытия Гарриет на Тисовую Вернон Дурсль заключил какую-то очень крупную сделку, и семейство погрузилось в радостные хлопоты перед поездкой на Майорку (где это вообще?). Под «семейством» Гарриет имела в виду чету Дурслей, конечно: Дадли только и делал, что смотрел телевизор, играл в видеоигры да сметал все съестное, что попадалось ему в поле зрения. В рамках подготовки к пляжному сезону, наверное.

— Сними проклятия, — попросила она Сириуса через три дня на Тисовой. — Я знаю, что это ты.

До того Гарриет с удивлением наблюдала, как Петуния изо дня в день глотает таблетки от головной боли (и в шкафчике у нее было не меньше трех таких баночек про запас). Еще за это время у Дурслей забарахлило радио и дважды сломался холодильник, но Вернон, вопреки ожиданиям Гарриет, не багровел от злости, не костерил производителей на все лады и не обзванивал их компании с яростными жалобами. С несвойственным ему смирением он лишь всякий раз вызывал ремонтника. А Дадли, наконец, за завтраком всегда сидел угрюмый (до того, как лопал тройную порцию бекона, конечно), и Петуния привычным движением гладила его по голове и спокойно спрашивала: «Снова кошмары, милый? Потрошитель опять загнал тебя на дерево?» Дадли кивал, уставившись в тарелку, и Петуния со вздохом продолжала поглаживать такие же светлые, как у нее, волосы.

Спокойствие Петунии, то, какой обыденностью были для нее дурные сны ее сына, потрясало Гарриет больше всего: она ждала, что та начнет охать и ахать, танцевать вокруг Дадли и обрывать телефоны больниц, требуя, чтобы его поскорее записали на прием к лучшему врачу. Как же могло такое случиться? Гарриет видела, что Петуния любит сына не меньше прежнего и до сих пор носится с ним, как с золотым яйцом.

Ответ пришел к Гарриет, когда она вспомнила свой прошлый раз на Тисовой. Тогда она почти не ходила по дому, скрываясь за книгами в своей комнате, и все равно ненароком примечала, как Петуния, даже не осознавая этого, постоянно трет виски, а Вернон, когда бы Гарриет ни столкнулась с ним, тихо ворчит про поломавшиеся вещи. Дадли стремился держаться подальше от нее, однако, когда они все же встречались (и Дадли, округлив глаза, улепетывал от нее, как от адского пламени), для Гарриет не оставались незамеченными темные круги у него под глазами, каких раньше никогда не бывало.

"Весь последний год их мучают кошмары и головные боли, а еще в их доме что-то постоянно ломается", — сказал ей Сириус год назад, когда было пора ехать к Дурслям. И затем улыбнулся улыбкой, какую Гарриет прежде у него не видела: улыбкой, которая не могла значить тепло или доброту. Она до сих пор помнила эту ухмылку и, наконец осознав, что та значила, невольно вздрогнула.

— Я собирался подержать проклятия еще некоторое время, — безо всякого смущения заявил Сириус. — Они это заслужили.

— Сними, — твердо повторила Гарриет, подавляя неоткуда взявшуюся неприязнь. — Эти люди позволяют мне оставаться у них, чтобы мамина защита продолжала действовать. Только благодаря ей я и спаслась от Квирелла. К тому же два года — это вполне достаточный срок для такого наказания, — холодно сказала она. — Наше счастье, что они ни о чем не догадались. Пойми Дурсли, и никогда больше они бы не приняли меня в своем доме.

— Я бы не позволил им догадаться, — спокойно ответил Сириус.

Гарриет ошарашенно уставилась на него. Такой Сириус пугал ее, пугал так, что ей хотелось немедля встать и уйти от него. Он целых два года заставлял Дурслей мучаться головными болями и кошмарами, даже не упоминая все те вещи, которые сломались из-за его проклятия. Но ужаснее прочего было то, что Сириус лишил их самой возможности понять, что на самом деле с ними происходит. От этого у Гарриет мурашки бежали по коже. Она не могла объяснить, что именно отдавалось в ней таким отвращением, но смутно чувствовала, что поступать так было слишком низко даже с Дурслями. Сириус заставил страдать тех, кто ему не нравился, — это Гарриет могла понять, очень даже. Но отнять у них возможность даже осознать, что происходит — это находилось за какой-то гранью.

Сириус не пощадил даже Дадли, который был ее ровесником, и это ошеломляло Гарриет не меньше прочего. Она жалела двоюродного брата, не понаслышке зная, что значит просыпаться в ужасе посреди ночи: не понимая, сон перед ней или явь, в безопасности она или нет.

— Твоему кузену снятся лишь те вещи, которые он проделывал с тобой, и снятся так часто, как часто он делал тебя несчастной, — пояснял Сириус. — Это справедливо, Гарриет. Глядишь, он чему-то научится.

Такая «справедливость» совсем не радовала ее. Безумство, с которым Сириус защищал ее, шокировало Гарриет и отвращало. Однако, в то время как одна ее часть была напугана и ошеломлена открывшейся стороной Сириуса, другая — и это еще больше вводило ее в смятение — была за это безумство благодарна и горда, даже восхищалась ею. Этой части нравилось, что Сириус готов пойти ради нее на все что угодно, неважно, насколько это было безнравственным или жестоким. Это была странная, извращенная любовь — любовь, которой любил Сириус и которую она сама теперь видела в себе.

В конце концов она убедила Сириуса снять проклятия, и оставшиеся три дня Дурсли провели в тишине и покое. Петуния больше не доставала свои баночки с таблетками, Вернон, которому больше не приходилось ничего ремонтировать, насвистывал себе под усы какие-то старые песни, а Дадли, после того как к нему вернулся его обычный аппетит, в два набега опустошил целый холодильник. За Дадли Гарриет наблюдала с любопытством: возможно, Дурслям стоило пригласить в гости ученых, чтобы те изучали желудок Дадли вместо настоящих черных дыр. Все ближе, чем в космос лететь.

Счастливые Дурсли, чей покой больше ничто не нарушало, вскоре улетели на Майорку, а Гарриет вернулась домой к Сириусу. Первое время она сторонилась его, не в состоянии переварить ни то новое, что увидела в нем, ни то, что открыла в себе. Но Сириус был таким же, как всегда — любящим, ласковым, надежным и веселым; он все так же взлохмачивал кудрявые черные волосы и смеялся своим лающим смехом. Вскоре Гарриет стало попросту одиноко в их большом доме, да еще ей по-прежнему нужен был партнер для дуэлей, так что мало-помалу она вытеснила мысли о темной стороне Сириуса (и своей) и негласно заключила с ним мир.

Кое-что, однако, все же омрачило каникулы Гарриет. По ночам ее преследовали кошмары, которые, она могла поспорить, были хуже Дадлиных. «Это еще не конец», — шипел на нее разгневанный холодный голос, и Волдемортовская морда — большое облако серо-черного дыма — с воплем ярости неслась на нее.

Поначалу она просыпалась в ужасе и бежала в комнату Сириуса. Но даже больше, чем сам кошмар, ее пугала мысль о возвращении Волдеморта, которую эти сны распаляли. Пока крестный обнимал ее, успокаивая, Гарриет думала: сколько теперь времени осталось до того, как Волдеморт снова вернется? Годы? Месяцы? Считанные недели? А что, если он уже нашел новый способ и вернется прямо завтра? Что же тогда будет? Что она может сделать, пока он не вернулся? Что нужно успеть сделать?

Эти кошмары донимали ее постоянно и наконец стали такой обыденностью, что Гарриет открывала глаза с мыслью «о, снова» и просто засыпала обратно. Но тревожные мысли не покидали ее ни ночью, ни даже днем. «Если он вернется и обретет силу, — думала она, глядя, как крестный жарит мясо у них в саду, — как тогда лучше будет Сириусу? Может, ему нужно стать профессором ЗОТИ в Хогвартсе? Будет ли ему в школе безопасней? А что делать с Гермионой? Притвориться, что они больше не подруги? А может, на самом деле рассориться с ней?»

Эти мысли стали мучить ее еще больше после появления загадочного Добби. Несмотря на то, что Добби отрицал, что «кошмарные вещи», которые будут твориться в этом году в Хогвартсе, связаны с Волдемортом, Гарриет теперь думала о возвращении последнего вдвое чаще.

— Добби слыхал, — хрипло произнес эльф в тот вечер, зеленые его глаза горели ярче автомобильных фар, — что Гарриет Поттер снова встретилась с Темным Лордом. Всего несколько недель назад…

«Больше не зовите его Темным Лордом, мисс Поттер, — однажды написал ей профессор Снейп в дневнике. — Только Пожиратели смерти так его зовут». Как и все слова, что исходили от профессора Снейпа, эти она тоже запомнила.

— Кто твои хозяева? — вскричала Гарриет так громко, как смогла (пусть бы Сириус уже пришел домой, пусть бы он уже был здесь). Она мигом вскочила на ноги и нацелила на домовика волшебную палочку.

На секунду-другую она представила, что перед ней и есть Пожиратель смерти под оборотным зельем или чем-то таким, но быстро сообразила, что все эти чистокровные снобы скорее бы проглотили живую лягушку, чем влезли в тело домового эльфа.

— До сих пор ты звал его Тем-кого-нельзя-называть, но теперь назвал его Темным Лордом! Кто твои хозяева?! Кто из Пожирателей смерти? Ты пришел, чтобы убить меня? Чтобы заманить в ловушку?

Огромные, как теннисные мячи, глаза Добби наполнились слезами:

— Нет, нет, нет! — Эльф так сильно замотал головой, что уши заколыхались. — Добби никогда бы не навредил Гарриет Поттер! Добби пришел, чтобы защитить ее, предупредить об опасности. И пусть потом придется защемить уши печной дверцей…

И тогда этот странный домовой эльф рассказал ей о том, что существует некий заговор, из-за которого Гарриет в Хогвартсе будет грозить страшная опасность, и потому ей нельзя ехать в школу. Но в чем этот заговор состоит и кто его устроил, Гарриет не смогла допытаться, потому что Добби пытался покалечить себя всякий раз, когда она спрашивала об этом. Выяснилось, что это он украл все ее письма (не только от Гермионы, но еще и от Хагрида, и близнецов Уизли, и ребят с курса). О, как она разозлилась, когда Добби вынул из-за пазухи толстую пачку конвертов!

— Гарриет Поттер не должна сердиться на Добби. Добби так поступил с самыми лучшими намерениями…

С грохотом распахнулась дверь: Сириус наконец вернулся домой, услышал из комнаты Гарриет незнакомый голос и ворвался внутрь (с совершенно диким видом). Добби тотчас исчез, словно его и не было.

«Кто из Пожирателей смерти, из тех, кто избежал наказания, и тех, кто им сочувствовал, был достаточно богат и родовит, чтобы иметь домовика?», — гадали Гарриет и Сириус в этот вечер (и во многие следующие). Ломая голову над загадкой, они составляли списки и копались в семейной библиотеке Блэков. Среди Пожирателей таких осталось не столь много, но как Сириусу и Гарриет было узнать имена их домовиков? Сириус даже достал Омут памяти, чтобы обратиться за помощью к своей юности, и они проводили целые дни, скрючившись над ним; но ни в одном воспоминании имени «Добби» так и не оказалось.

По крайней мере, Гарриет узнала много интересного о Сириусе: о том, каким проказливым мальчишкой он был и на каких шалостях его ловили родители; какими были его брат Регулус и кузины Нарцисса и Беллатрикс; наконец, что из себя представляла семья Блэков во главе с матушкой и отцом Сириуса. Гарриет даже увидела дядюшку Альфарда, который подарил Сириусу дом, в котором они сейчас жили. За этот подарок матушка Сириуса выжгла Альфарда с семейного дерева.

Гарриет чувствовала, что ее ноги затекали над Омутом, лишь когда почти падала — настолько захватывающе было погружаться в детство и юность Сириуса. Только вот даже его несчастливые воспоминания были словно подернуты темной дымкой — следом прикосновения дементоров, с горьким сожалением отмечала она про себя.

В один погожий августовский день, устав от бесплодных поисков, они выбрались в сад.

— Какая разница: курить сигары за пятьдесят сиклей или за десять галлеонов? Эти что, золотом посыпаны? — искренне недоумевала Гарриет.

Сириус иногда делал странные, очень дорогие покупки, но на самом деле не был бешеным мотом. Однако эту штуку с сигарами за десять галлеонов она понять не могла. Зачем переплачивать за отраву, да еще столько?

Сириус ухмыльнулся. За прошедший год его жидкие усы превратились в густые и блестящие, правда, на них все также, как и на голове, проглядывали седые волоски.

— Это особое удовольствие, Гарри. Вырастешь, попробуешь — поймешь, — лениво ответил крестный, с удовольствием затянулся и зажмурился, как кот.

Гарриет закатила глаза. Пока они были у океана, Сириус затягивался так же: будто кот, который добрался до сметаны. Дамочек (которые вечно ошивались рядом) этот вид курящего Сириуса впечатлял еще больше, чем вид Сириуса обычного. Они слетались на него, как пчелы на мед, а крестный и не думал от них отмахиваться; напротив, он, казалось, наслаждался этим вниманием настолько, насколько мог. Познакомившись с очередной дамочкой, он никогда не бросал Гарриет, чтобы уйти с той… есть мороженое, наверное, или чем там взрослые занимаются на свиданиях. Но частенько, когда Гарриет валялась вечером в постели с книжкой, Сириус говорил ей: «Я на пару часиков, скоро вернусь», — и выскальзывал наружу, а возвращался всегда в хорошем настроении.

— Ты ходил на свидание с той женщиной? — спросила Гарриет в один из таких вечеров.

— Ага, — весело отвечал Сириус. — Ты как тут, не скучала?

Гарриет показала книгу, намекая, что ей некогда было скучать, и ушла в ванную — беситься. Она знала, что не должна ревновать, знала, что Сириус не перестанет любить ее, сколько бы женщин он ни встретил, и что ревновать — это глупо и по-детски. Знала — и все равно не могла избавиться от опаляющей, бешеной ревности, которая растекалась по всему телу злыми языками пламени.

Вспомнив эту ревность, Гарриет вновь ощутила ее вспышку, но быстро подавила. Вспышка легко сдаваться не хотела и не погасла полностью, а осталась тлеть, будто придавленная крышкой. Гарриет снисходительно на нее поглядела и оставила догорать.

Вообще-то Гарриет была уже довольно взрослой и многое знала о… всяких взрослых вещах. Она предполагала, что Сириус занимается как раз такими вещами с этими женщинами, и отчего-то это расстраивало и злило ее еще сильнее. Но Гарриет старалась изгнать любые мысли об этом из своей головы: думать такое было слишком стыдно и неловко, и вообще это было не ее дело.

— Я видел, как Хедвиг улетела сегодня утром. — Сириус отвел руку с сигарой на черный подлокотник лавки. — Ты снова пишешь Гермионе?

— Хочу проверить, попытается ли Добби снова украсть письмо, — кивнула Гарриет.

— Вот как. И что оно тебе даст, если Добби опять его украдет?

— Не знаю, — честно ответила Гарриет, пожав плечами. — Что-нибудь да даст.

Сириус усмехнулся. Гарриет знала, что он поддерживает ее: даже когда точно не знаешь, что происходит, порой лучше сделать хоть что-нибудь, чем осторожничать и не делать совсем ничего.

А иногда наоборот, но эта идея Сириусу уже не нравилась.

— Твоя мама любила писать письма, — вдруг поделился он. — Даже через много лет она не переставала восхищаться тем, что совы всегда находят нужный адрес.

Гарриет с жадностью поглядела на Сириуса: этого он ей еще не рассказывал. Тем ценнее это новое знание было, что Гарриет тоже любила писать письма и тоже беспрестанно удивлялась, как совы всегда знают, куда лететь. В ней поднялось особенное теплое чувство общности и близости с мамой, которое было даже сильнее, чем кровная защита, текшая по ее венам.

Писать письма было словно оказаться в эпохе, где все носили длинные платья, а по улицам ездили экипажи, запряженные лошадьми.

— Да. — Сириус стряхнул длинную шапочку пепла прямо на землю и размазал пепел ботинком. На земле осталась серая полоска. — А вот Джеймс, наоборот, не любил. Бывало, мы с Ремусом по несколько недель ждали от него письма на летних каникулах — все впустую. А потом он заявлялся на Кинг-Кросс как ни в чем не бывало и даже не пытался оправдываться: мол, ребята, вы же знаете, как я всю эту писанину не люблю.

Ностальгическая улыбка осветила лицо Сириуса. Гарриет знала эту улыбку: она была светлой, но к ней неизменно примешивалась тоска. Сразу после освобождения это была болезненная, мучительная тоска, но теперь, к радости Гарриет, она была едва заметной и почти такой же светлой, как сама улыбка.

— А кому мама чаще всего писала? — спросила Гарриет, придвинувшись к Сириусу. Дым уже давно стал привычным и не раздражал ей ни нос, ни горло.

— Родителям, наверное. Я их только раз видел, на свадьбе. Но они были очаровательными стариками, клянусь. Лили с ними очень повезло. Даже не представляю, как в семье Эвансов появилась Петуния. Может она приемная, как думаешь?

Гарриет хихикнула. Шутка откликнулась тем сильнее, что Гарриет и была, и чувствовала себя приемной в семье Петунии.

— А еще кому?

Сириус запустил руку в волосы.

— Дай подумать… Когда они уже прятались в Годриковой Впадине — мне и Ремусу. А, еще Мэри Макдональд — это была ее подруга, мы все учились на одном курсе. Сейчас живет где-то на континенте, уехала с семьей еще во время войны. Ее мать была магглорожденной, знаешь.

Гарриет снова кивнула. До чего ее мама была смелой и принципиальной! Гарриет не знала, как сама поступила бы на ее месте. Та ведь не была связана с Волдемортом, как связана Гарриет, так почему маме было не убедить папу уехать и жить спокойно где-нибудь в Австралии? Да, непременно в Австралии — самом спокойном месте на планете. Из опасностей — только ползучие твари, но они явно предпочтительнее, чем невменяемые Пожиратели смерти.

— Только что я понял, что у Лили не было лучшей подруги, — продолжил Сириус, вырывая Гарриет из размышлений, — она была мила почти со всеми, кто ее окружал, но ни с кем не поддерживала особой связи. Макдональд была ей ближе, чем остальные подруги, но, думаю, они не были так близки, как ты и твоя Гермиона.

Гарриет уставилась на Сириуса во все глаза: она была уверена, что у ее мамы был кто-то такой же близкий, как для нее была Гермиона. Ведь Сириус и Ремус всегда описывали маму как доброго и отзывчивого человека, а Гарриет знала, что порой может быть очень даже злой и грубой. Почему же у мамы, которая была добрее ее, не было кого-то столь же близкого?

— Не могу представить, — сказала Гарриет. — Всегда думала, что у мамы был хотя бы один лучший друг.

Сириус замялся тем образом, как всегда с ним случалось, если он ловил себя на мысли, которую не хотел произносить вслух.

— Что? — настойчиво спросила Гарриет. — Скажи.

Крестный сделал затяжку: давал себе отсрочку.

— У Лили был лучший друг… до пятого курса. Потом они рассорились и больше никогда не общались.

Любопытство Гарриет теперь можно было черпать ведрами, как из колодца.

— Кто? Скажи! Она была с вашего курса?

Сириус снова замялся, снова затянулся — отросшая пепельная шапочка упала сама, а сигара кончилась.

— Он, а не она. Нюниус. Северус Снейп.

* * *

Любимая, прости, что отдаляюсь,

Когда отлив мирской меня влечет,

И мрачными желаньями смущаюсь,

Попав в суровый их водоворот.

Надо бы привести дом в порядок, но было лень. И почему школьных эльфов можно использовать только на территории Хогвартса? Северус в раздражении отпихнул ногой упавшую газету с улыбающейся мордой Локхарта — старик совсем выжил из ума, если назначил этого пустоголового нарциссичного болвана на должность учителя ЗОТИ. Даже под его, Северуса, руководством дети страдали бы меньше.

Хотя это он, наверное, перегнул.

Пойми, что без тебя не знал я света,

Другая не светила мне звезда.

Вся жизнь моя была твоей согрета,

Но все тепло исчезло навсегда.

Северус планировал пробыть в доме, свободном от напоминаний о всяческих школьных обязанностях, как можно дольше, но скука убивала его. Он уже сполна воспользовался свободным временем, чтобы поработать над своими исследованиями и изучить выпуски научных журналов, на которые не было времени в конце учебного года. Он даже снова взялся за перо, чтобы написать пару стихотворений, которые будут вечно пылиться в его секретных шкафчиках и которые никто другой никогда не прочтет.

Со временем не стало меньше боли,

Но перестал я замечать ее.

Я научился жить усильем воли,

Из праха поднимая бытие. *

Он, конечно, посвятил их Лили. Как и всё, что когда-либо писал.

Сахар в последнее время скакал. Северусу порядком надоело поедать сахарные кубики, словно он был какая-нибудь балованная лошадь. Мало того, мрачные мысли кружили над ним, словно облако тли, и редко когда Северусу удавалось прогнать их: лишь забыть на короткое время, а потом они снова на него нападали. Порой им овладевала равнодушная вялость, и так безразличен становился мир вокруг, что ничего не хотелось — только лечь в неуютную постель и уснуть до начала семестра. Лишь дисциплина, которую Северус годами воспитывал в себе, удерживала его от того, чтобы превратиться в жалкого слизняка.

В конце концов он признался себе, что соскучился по Хогвартсу. Несмотря на воспоминания юности, которые преследовали его на каждом этаже, в каждом коридоре и каждой классной комнате; несмотря на Дамблдора, которого ему до сих пор хотелось проклясть за то, что тот позволил Квиреллу зайти так далеко; несмотря, наконец, на рабочие задания, которые враз появлялись, едва он переступал порог замка, именно там Северус и чувствовал себя лучше всего. Хогвартс всегда был его настоящим домом.

Он сгреб все пергаменты, которые испортил неудачными, убогими строками, и уничтожил их, взмахнув ладонью. На столе остались перо с чернильницей, еще кое-какие бумаги, слой пыли, который вновь появился после того, как Северус воспользовался очищающими чарами чуть более недели назад; чашка с остывшим эспрессо и связной дневник, раскрытый на последнем отчете мисс Поттер, нетипично сдержанном.

С начала каникул она писала ему в блокнот пространные письма, в которых подробно описывала не только продвижение по летнему заданию, но и то, как она проводит каникулы. Он получал от нее эти послания, даже когда девочка жила у Петунии и когда уехала с Блэком на Карибы. Теперь Северус знал, на сколько фунтов поправился кузен мисс Поттер и какой высоты «визгливый голос этой женщины с лошадиным лицом». Мисс Поттер подробно отчиталась ему, насколько белы пески и прозрачны воды того острова, где они с Блэком остановились; каковы на вкус листья пальмовых деревьев и во что одеваются карибские волшебники. Местные женщины — и волшебницы, и магглы — по рассказам мисс Поттер были весьма скупы: они «явно экономили на ткани, которая могла бы прикрыть лишний сантиметр их кожи». Помимо того, что мисс Поттер рассказывала о своем времяпрепровождении с обстоятельностью писателя, она выспрашивала Северуса, как проводит время он; из письма в письмо она вызнавала, как у него дела, и то, что всякий раз Северус оставлял эти расспросы без ответа, откликаясь только на сообщения о летнем задании, никак не удерживало ее от того, чтобы устроить ему очередной допрос в следующем послании.

И теперь, когда она лишила его еженедельных объемистых опусов, которые уже стали ему привычны, Северус был сбит с толку. Не то чтобы он скучал по этим письмам — хотя читать их и было увлекательно: мисс Поттер писала о том, что находила любопытным или важным, с присущей ей живостью и юмором, — однако теперь Северус накручивал себя из-за резкой смены их тона.

«Профессор Снейп,

Я освоила чары уменьшения. Прикладываю список того, как можно использовать их в бою».

Вот и все. Вместо нескольких страниц — две строчки, отозвавшиеся в Северусе тревожным холодком. Он даже думал наведаться в дом Блэка, чтобы убедиться, что с мисс Поттер все хорошо (что ее не похитили, и что письмо написал не Пожиратель, державший ее в тугих оковах холодного грязного подвала), но по здравому рассуждению заключил, что тогда Блэк бы уже поставил на уши всех, включая Дамблдора, а Дамблдор бы непременно сказал ему.

Возможно, девчонка просто обиделась. Ей только исполнилось двенадцать, и тонкая броня, защищавшая мисс Поттер от обиды на то, что Северус пренебрегал всеми ее личными посланиями, могла наконец лопнуть. Он должен был быть довольным этим.

Вместо этого он бросил тревожный взгляд на открытый дневник и уставился на желтоватую страницу, будто ждал, что там появится что-то еще. Пустая надежда: до ближайшего отчета мисс Поттер оставалось еще четыре дня, а она ни разу не нарушала установленный срок. При всей ее непосредственности порой мисс Поттер была на редкость последовательна.

Северус встал из-за стола (со вспышкой жалкой радости, что не потемнело в глазах и что он не распластался по полу) и отправился собирать пожитки, большую часть которых все равно оставил в Хогвартсе. Дом теперь ни к чему было приводить в порядок. Пусть утопает в пыли до следующего лета, когда Северус вернется сюда. А может, и не вернется.

Собрав все, что было нужно, он вернулся к рабочему столу, где осталась всякая мелочь. Вернулся и замер: на странице его парного дневника знакомым почерком оставили новое послание:

«Профессор, нам нужно встретиться. Как насчет завтра в полдень? Сириуса не будет дома, и он не узнает о моем отсутствии.

Это может быть связано с НИМ».

Северус схватил блокнот, ненароком опрокинув чернильницу. Вся квелость вмиг с него слетела. Он перечитал сообщение несколько раз, но сомнений не оставалось: слово «ним» мисс Поттер подчеркнула дважды.

Он торопливо нацарапал ответ.

* * *

По небу плыли ленивые, тупые облака, докучливый ветер плевался резкими порывами прямо в лицо, а визгливые вопли трехлетки, закатившего истерику посреди парка, прогрызали Северусу барабанные перепонки.

Может, ему еще повезло, что он работал в Хогвартсе, а не в детском саду.

Он осмотрелся: вокруг неторопливо гуляли влюбленные парочки и мамаши с детьми; та, что пыталась успокоить свое трехлетнее чудище, напрасно тратила силы: с таким же успехом можно было уговаривать Темного Лорда раздавать сладости магглам. Неподалеку вылизывалась кошка, напомнившая ему Макгонагалл — не хватало только отметин вокруг глаз для совершенного сходства. Но Макгонагалл вряд ли бы стала слизывать грязь с лап.

Мисс Поттер еще не было.

Северус беспокойно глянул на свои маггловские часы: был уже полдень, а девочка никогда не опаздывала. Он поднялся с обшарпанной деревянной скамейки и стал расхаживать из стороны в сторону. В маггловских джинсах ходить было непривычно, пусть он и не изменил себе и достал черные. Снова глянул на часы — прошла лишь минута, — заставил себя сесть: ни к чему привлекать к себе внимание беспокойной ходьбой, даже если вокруг только магглы. Вцепился в шершавый подлокотник лавочки и зашипел, занозив палец.

Трехлетнее чудище все завывало.

Мимо пронеслись двое мальчишек на велосипедах, как раз возраста мисс Поттер; они, кажется, ехали наперегонки. Едва не сбив с ног старушку, поганцы умчались дальше, чтобы продолжить гонку. Невоспитанные мерзавцы. Северус бы заставил их потрошить дохлых жаб до конца недели.

Чудище наконец стало затихать, и он скорее почувствовал, чем услышал шаги позади себя. Северус обернулся и подавил вздох облегчения: мисс Поттер, целая и невредимая, наконец явилась. Было странно, почти комично видеть, что они оделись одинаково: в черные джинсы и черную футболку.

С ярким румянцем на щеках, чуть запыхавшаяся, она торопливо приблизилась. Едва склонилась к нему и сказала тихо и ровно:

— Простите, профессор. Сириус ушел позже, чем я ждала.

Северус молча кивнул, поднялся и направился к закоулку, где можно было незаметно исчезнуть. Он приметил его еще вчера вечером, когда ходил сюда на разведку. Мисс Поттер, ни слова больше не говоря, пошла вровень с ним. Он заставил себя идти медленнее, чтобы она смогла отдышаться.

Как он и ожидал, мисс Поттер подросла, но все еще казалась такой маленькой и хрупкой, что Северус невольно содрогнулся, вспомнив, как всего два месяца назад она вышла победительницей из схватки с Квиреллом и Темным Лордом у того на затылке. Кожу ее покрывал карибский бронзовый загар, но она не выглядела здоровой и свежей: веки девочки странно опухли, и под глазами залегли тени. Но больше, чем свидетельства плохого сна, Северуса настораживало ее молчание; настораживало то, как она избегала смотреть на него, сжав зубы; как хмурилась, держа спину до неестественного прямо.

Вскоре показался нужный им закоулок, неприметный и старый. Северус провел ее в самую его глубь и протянул ей руку. Все так же, не глядя на него, а куда-то перед собой, мисс Поттер взяла ее. Он крепко сжал ее ладошку.

Когда железные обручи аппарации наконец рассеялись, Северус вдохнул и открыл глаза. Они были в Паучьем Тупике.

* * *

Стихи — переделка «Воспоминания» Эмили Бронте в переводе Т. Гутиной.

Паучий Тупик распластался перед ними лабиринтом уродливых нежилых домов, а фабричная труба, возвышающаяся надо всем, была темной и зловещей, словно Грим. В нос ударил привычный запах грязной реки.

Мисс Поттер быстро пришла в себя от аппарации, отняла у Северуса руку и хмуро огляделась. Вокруг — только кирпичные дома с заколоченными окнами, разбитые фонари да каменная мостовая, испещренная трещинами и мусором. Северусу вдруг стало неловко; так же неловко, как когда он мальчишкой, по глупости, пригласил Лили к себе, и та впервые увидела его дом.

Сжав и разжав кулаки, он быстро пошел вперед. Мисс Поттер почти рысила, чтобы поспеть за ним, но так и не произнесла ни слова. Северус не стал сбавлять шага.

Он поглядывал на нее, отрешенную, нервно перескакивающую взглядом с одного на другое, поджимающую губы, то и дело спотыкающуюся о какую-нибудь жестяную банку, и гадал: дело ли в Темном Лорде, или в месте, куда он ее привел, или во всем сразу? Мерлин, как он дожил до того, чтоб водить детей к себе домой? Родители учеников потребовали бы его отставки, если бы узнали. Женщины из старинных родов потребовали бы его отставки, если бы просто увидели Паучий тупик.

Они добрались до последнего на улочке дома, его дома; занавеси на окнах обоих этажей он заблаговременно задернул. Северус незаметно махнул палочкой, развеяв защитные чары, распахнул дверь и пустил мисс Поттер внутрь. Девочка шмыгнула в прихожую, а он развернулся и внимательно, напряженно осмотрелся, но вокруг не было ни души.

Мисс Поттер замялась у порога; Северус провел ее в крошечную темноватую гостиную. Он зачем-то прибрался к приходу девочки, но гостиная все равно выглядела так, будто в доме давно никто не жил. Он вновь подавил неуместное, неуклюжее чувство неловкости. Разве ему было не плевать, что подумает о его логове двенадцатилетняя девчонка? Но мисс Поттер, вопреки своему обычному любопытству, даже не рассматривала то, что ее окружало: топчась на месте, она глядела куда-то себе под ноги.

— Хотите воды? — спросил Северус, чувствуя себя идиотом. Он не вполне понимал, как себя вести: предлагать мисс Поттер чай с печеньем (чего у него все равно не водилось) казалось неуместным, а подать только воду — мелочным.

Мисс Поттер мельком глянула на него и быстро проговорила:

— Да, пожалуйста. Сэр.

Северус умчался на старую кухоньку и загремел стаканами в буфете, пытаясь отыскать подходящий стакан из тех, что были не самыми пыльными; достал с верхней полки графин и все почистил. Неприятно было осознавать, что детские комплексы еще кормились его слабостями: он-то думал, что все это давным-давно ушло в небытие. Лили была из небогатой, но вполне обеспеченной семьи, и всякий раз, когда случай заставлял Северуса обратить взгляд к разнице между ними, он чувствовал — не зависть, нет, он никогда не завидовал Лили — но незримое расстояние, отделявшее его от нее. И Северус мечтал, как добьется власти, как станет богаче, чем все жители Коукворта вместе взятые, чтобы это расстояние больше не мешало ему наслаждаться ее обществом и чтобы доказать ей, что стоит большего, чем неприглядный, жалкий домик, в который ему приходилось возвращаться. Лили же, будучи ребенком, который вырос в достатке, о деньгах никогда не беспокоилась. Она никогда не видела пропасти, пролегающей между их семьями, или, во всяком случае, не показывала, что видит ее или считает сколько-нибудь значительной.

И вот теперь ее дочь сидит в его неказистой гостиной с ветхими обоями и старой потертой мебелью, пока он выискивает для нее стакан получше и борется с ожившими демонами. Северус знал, что хотя семья Петунии и была ныне такой же обеспеченной, как некогда семья ее и Лили родителей, мисс Поттер не доставалось и малой части того, чем Петуния осыпала собственного ребенка. С другой стороны, с тех пор как мисс Поттер переехала к Блэку, тот купал ее в роскоши: платья из дорогих тканей с вычурной вышивкой, в которые девочка наряжалась в выходные, лучшие рестораны и развлечения, пока она была на Карибах и которые она подробно описывала ему в своих посланиях. Северус никогда не видел дом, в котором мисс Поттер жила, но догадывался, что, оставшись единственным наследником древней семьи, Блэк не экономил на жилье.

Размышлять обо всем этом было до крайности странно; до крайности странно, что теперь он, стоя на своей кухне, подсчитывал, сколько у мисс Поттер — двенадцатилетней дочери Лили — было денег. Такие мысли делали его потрясающе жалким.

В конце концов, оставить родительский дом таким, какой он есть, — его сознательное решение. Он мог купить себе пристанище получше: за одиннадцать лет работы в Хогвартсе Северус накопил достаточно, чтобы продать эту рухлядь и приобрести что-нибудь гораздо пристойнее. Ему почти не было нужды тратиться. Он мог бы — если бы захотел и если бы в самом деле смог — отправиться в кругосветное путешествие и несколько долгих, безмятежных лет не думать, на что прокормиться.

Он почти не видел мир. В молодости Северус был уверен, что к тридцати объездит самое меньшее полсвета; и вот он здесь, в доме покойного отца, в дни законного отдыха собирается выслушивать свою двенадцатилетнюю ученицу, которая вот-вот преподнесет ему очередной сюрприз насчет Темного Лорда. Нет, Северусу не следовало спихивать всю вину на мисс Поттер: годами он мог бы уезжать куда-нибудь на летние каникулы и годами не делал этого из причин, неясных ему самому. Когда наступал долгожданный отпуск, его природное любопытство, с малых лет требовавшее от него: «Узнай! Исследуй! Увидь, услышь, пощупай, попробуй!», вдруг замолкало, придавленное неизвестными, безликими монстрами, и Северус кормил то, что от его любопытства осталось, привычным и комфортным — исследованиями в зельеварении.

Несколько раз он, разумеется, все-таки сорвался, чтобы поехать куда-то, на континент и в Америку, но то было скорее из чистого упрямства. Из желания не погрязнуть целиком во всей этой омерзительной рутине, не задохнуться, не окоченеть.

Из желания не умереть, не из желания жить.

Так или иначе, он не стал избавляться от дома своих родителей. Менять его на что-то другое не имело смысла: большую часть времени он все равно проводил в Хогвартсе. А еще рядом были детская площадка с качелями, где Северус познакомился с Лили, и рощица, где они сидели вместе и разговаривали, и ее дом, давно пустовавший…

Он подхватил пустой графин, стакан и вернулся в гостиную. Мисс Поттер, не решаясь сесть, рассматривала его рассохшиеся шкафы, сплошь уставленные книгами. Северус указал ей на диван и наколдовал воды; сев, девочка залпом осушила стакан.

Сам он уселся в старое кресло напротив. Будто не удержавшись, мисс Поттер еще раз бросила взгляд на один из его шкафов, тянувшихся от пола до потолка, и наконец посмотрела на Северуса — по-настоящему посмотрела, не уклоняясь, не пряча глаза. И заговорила.

— …кучу воспоминаний, но так ничего и не нашли. И я решила рассказать это вам, сэр. Вы же… знаете их?

Мисс Поттер заробела: испугалась, что перешла черту. Но на этот раз Северуса не взволновало, что она упомянула его пожирательское прошлое: только два месяца прошло с тех пор, как мисс Поттер едва не погибла, а теперь она снова в опасности. Он вцепился в подлокотники кресла. Северус отравит их, отравит их всех…

— Еще раз: он собирается прищемить себе уши печной дверцей за то, что предупредил вас? — тихо переспросил он; сдерживаемая ярость неровными волнами плескалась из его голоса.

Она кивнула:

— Да, сэр. И мне кажется, это правда… Он как ненормальный кидался калечить себя, когда говорил что-то плохое о хозяевах. В самом деле калечился, не притворялся. Когда он бился головой о подоконник, он бился со всей дури.

Ярость, что он ощущал, не мешала ему думать, напротив: она делала его ум ясным, как месяц в безоблачную ночь.

— Вы уверены, что он не пытался навредить вам, мисс Поттер? Домовые эльфы не могут ослушаться хозяина. Его слово для них — закон. Вы проверили дом после его прихода? Возможно, он что-то оставил?

Мисс Поттер покачала головой:

— Мы все проверили, ничего не было.

Северус потер занозу, раздумывая.

— Кричер, наш домовой эльф, очень не любит Сириуса, — вдруг сказала мисс Поттер. — Кричер был предан матери Сириуса, обожал ее, а Сириус, знаете, все всегда делал ей наперекор. И Кричер до сих пор не простил его, талдычит, что крестный разбил ей сердце. Наш эльф часто вредничает. Он может сделать что-нибудь назло, если не было прямого запрета так не делать. Например, недавно Сириус был груб с Кричером, и тот в отместку подсыпал Сириусу в суп жуков. — Она слабо улыбнулась воспоминанию и помолчала. — Они не такие рабы, как все считают, профессор. У них есть свои чувства.

Северус в неверии откинулся в кресле. Домовики Хогвартса, все как один, были верны школе и послушны профессорам, а заподозрить в своеволии эльфов, которые принадлежали семьям Пожирателей, Северусу бы и вовсе никогда не пришло в голову: смесь природной рабской покорности и наказания, которые слуги Темного Лорда всегда были готовы применить, не оставляли для этого какой-либо возможности. Так он думал раньше.

Но предположим на мгновение: все — правда. Если этот Добби в самом деле пошел наперекор хозяину?..

Он судорожно попытался вспомнить, видел ли он хоть одного домовика, когда был в гостях у знакомых Пожирателей, но не преуспел. Эльфам полагалось быть настолько же незаметными, насколько раболепными. И это существенно усложняло задачу.

— Я сделаю то, что нужно, — сказал он наконец. — Сообщу, как только у меня будут новости. А пока, мисс Поттер, держитесь подальше от неприятностей.

Он ждал, что она станет доставать его вопросами и выспрашивать, что именно он собирается делать, но мисс Поттер только взглянула на него и кивнула. Она не выглядела ни успокоенной, ни любопытной; и если первое было вполне ожидаемо, то второе полностью противоречило ее природе и потому всерьез его тревожило.

— Я напишу вам несколько дополнительных заклинаний, чтобы вы их освоили. Вы сможете использовать их для защиты, если потребуется.

Она снова лишь кивнула, ничуть не изменившись в лице. Ему начало казаться, будто дело вообще в чем-то другом. Но в чем? Что могло тревожить мисс Поттер больше, чем козни неизвестного Пожирателя, грозившие ей смертью?

— Вы ничего не забыли сказать, мисс Поттер? — спросил он тем тоном, который наверняка должен был отвратить ее от того, чтобы она хоть когда-нибудь хоть что-нибудь ему сказала. Девочка смешалась.

— Спасибо за воду, сэр, — проговорила она.

Северус вздохнул.

* * *

Тук-тук-тук. Их шаги отдавались легким эхом на булыжной мостовой. Совершенно непричастный ко всяким тайным встречам и заговорам (крайне правдоподобно притворяющийся, что так), профессор Снейп вел ее по переулкам с осиротевшими домами. Гарриет едва заставляла себя идти. Ее мучала мысль — нет, вовсе не о Добби, и даже не о Пожирателе смерти, задумавшем нечто настолько ужасное, что собственный эльф предал его, — нет, мысль эта была другого свойства. Ей отчаянно хотелось сказать о том, что ее терзало, хоть что-нибудь, хоть одно словечко, но она не могла разомкнуть губ. С каждым дюймом вперед возможность заговорить об этом таяла, как весенний снег, и ноги, задеревеневшие, отказывались идти. Гарриет переставляла их лишь одним усилием воли. Но раскрыть рот не могла.

Она разглядывала бедные, невзрачные улочки, вдыхала запах грязной реки, доносившийся до них ветром, и едкий дым, который поднимался из огромной фабричной трубы. Вот где ее мама выросла. Какая же странность: как из места, настолько пропитанного унынием, бесцветием и тоской, могла выйти ее солнечная мама? Вот профессору Снейпу со всей его мрачностью этот квартал подходил куда больше, пусть Гарриет и не могла представить, чтобы хоть кто-нибудь заслуживал жить здесь. К тому же за всей его угрюмостью профессор Снейп был сосредоточием яростной, неистовой энергии, и невозможно было вообразить, что профессор черпал эту силу здесь; наоборот, он должен был сохранить ее вопреки этому месту. Так же, как и ее мама: ее энергия, по рассказам взрослых, была совсем другой — яркой, солнечной, лучезарной, — но и она сохранила ее в себе, несмотря на Коукворт. В этом ее мама и профессор Снейп были похожи.

Гарриет обожгла ревность. Нет-нет, она не смеет… Она не может ревновать профессора Снейпа к своей маме. Ревновать кого-либо к маме было так гадко, так недостойно… Это же ее мама! Она устыдилась саму себя.

Профессор Снейп шел рядом: губы поджаты, брови нахмурены; вот он-то точно думал о Добби. Профессор мазнул взглядом куда-то вдаль, но быстро отвернулся, сосредоточенный и напряженный. Гарриет поглядела туда и увидала детскую площадку, запустевшую, как и все вокруг: старые качели едва трепыхало ветром, и те поскрипывали; крохотная каруселька слабо вращалась, словно какой-нибудь ребенок не хотел задерживаться здесь и только ее оставил. Значит здесь, на той площадке ее мама и профессор Снейп вместе росли. Здесь они часами напролет говорили о Хогвартсе, мечтали о будущем, забирались в заброшенные дома и хихикали над глупыми шутками.

Интересно, в каких проделках ее мама отметила себя? Не могла же она быть совершенно идеальным ребенком. Нет, точно нет, раз уж дружила с профе… со Снейпом… невозможно было представить его маленьким. И тем не менее, она вообразила, как рыжеволосая девочка катается на качелях, заливисто смеясь, и визжит, когда мини-Снейп раскачивает ее особенно сильно.

Гарриет с обидой отвернулась. Как назло, ей под ноги попалась обертка от мороженного — эскимо в шоколадной глазури. Как давно стали продавать это мороженое? Может, как раз такое эскимо они ели, гуляя вместе допоздна, до тех пор, пока их мамы, беспокоящиеся и раздраженные, не звали детей домой строгим окриком.

Ее снедало острое, болезненное любопытство. Сириус и Ремус рассказывали ей о маме достаточно много, но они не знали ее близко маленькой девочкой — только когда та уже выросла. А Снейп знал. И тем сильней была обида оттого, что он ей ничего не сказал: сколько драгоценных воспоминаний она от него не услышала, над сколькими историями не посмеялась! Разве он имел на это право?! У него было так много от мамы, а у Гарриет — почти ничего! Как он мог скрывать от нее такое?

И почему? Почему он до сих пор молчал? Она опустила голову, размышляя. Неужели… неужели все это было для него слишком личным, чтобы с кем-нибудь этим делиться? Даже с ней, Гарриет, ее дочерью.

Она с силой закусила губу. Профессор Снейп все еще шел рядом, но ей вдруг показалось, что их разделила невидимая стена. О чем он думал, глядя на нее, Гарриет? О чем вспоминал, когда разговаривал с ней? Что, наконец, двигало им, когда он уделял ей время и защищал ее? Зачем рисковал собой ради нее?

Вдалеке, на детской площадке, что-то промелькнуло, но, когда Гарриет туда посмотрела, там никого не было. Профессор Снейп оглянулся следом за ней, и Гарриет отвернулась так резко, что свело шею. Они прошли еще несколько футов в тишине.

— Какие старые качели, — услышала она свой голос так, будто он ей не принадлежал. — Здорово, наверное, было кататься на них с моей мамой?

Черт! ЧЕРТ!

Профессор Снейп остановился как вкопанный.

— Почему вы не сказали, что дружили с моей мамой, профессор? — выпалила Гарриет почти против воли. — Почему не рассказали, что были ее самым близким другом?

Он замер, словно его хватил паралич; уставился на Гарриет, но на самом деле будто ее не видел. Время текло мимо, а профессор Снейп все стоял недвижимый, и с неведомо откуда взявшимся отчаянием, с неуместным горем Гарриет подумала: ему что, больно? До сих пор больно?..

Она отступила от него, споткнувшись; горло донельзя сжалось, так что она едва прохрипела:

— У меня мало времени, Сириус скоро вернется. Надо спешить.

И рванула быстрым шагом по переулку, не останавливаясь и не оглядываясь.

Через некоторое время позади послышалась торопливая поступь — видно, профессор Снейп наконец отмер и стал догонять ее, — и она пошла еще быстрее, хоть до этого и не знала, что может.

— Мисс Поттер! Остановитесь! — приглушенно крикнул он, но Гарриет и не подумала. — Мисс Поттер!

Мимо мелькали заколоченные, слепые окна, в которых совсем не осталось жизни; запах грязной реки все глубже залезал в нос. Она споткнулась о бордюр, ужасно больно споткнулась — наверное, зашибла пальцы ног до крови — но, стиснув зубы, все равно помчалась дальше.

Едва не рыся, она добралась до ржавой ограды и проскользнула через дыру в ней, сделала еще несколько размашистых шагов, и тут ее крепко схватили за плечо. Гарриет ахнула и рывком освободилась из захвата профессора Снейпа.

— Куда вы так летите? — внимательно всматриваясь в Гарриет, спросил он. — Вы пропустили место, куда мы аппарировали, а здесь, — профессор Снейп оглянулся на двух магглов, искоса поглядывающих на них, — как вы понимаете, этого делать нельзя, — закончил он с холодной усмешкой.

Гарриет разозлилась. Ей захотелось, чтобы он проглотил свою усмешку.

— Значит, сделаем это дальше! — вскричала она и тут же стушевалась, потому что те двое теперь открыто на них уставились (и потому что она прокричала это профессору Снейпу в лицо, на самом деле). Он глядел на нее, как никогда не смотрел раньше: словно не мог понять, что это она такое выделывает, но, вопреки своему темпераменту, еще не гневался, а только недоумевал и изучал ее.

— Сириус вот-вот вернется, — буркнула Гарриет, опустив голову. — Нужно спешить.

И уже бегом бросилась через дорогу.

Позади профессор Снейп выругался (ой! ого-го), но даже это ее не остановило. Перебежав через дорогу, Гарриет помчалась вниз по полуразвалившейся лестнице, хватаясь за ветхие перила. Здесь воняло грязной водой сильнее всего. Она увидала крутой склон, покрытый зеленью, и побежала по нему, то и дело соскальзывая.

Показалась и сама речка: она вилась между заросшими, замусоренными берегами. Тишина, лишь чуть слышно журчала зеленоватая вода. Людей тут не было, только облезлая лисица рыскала по берегу в надежде отыскать среди высокой травы старые обертки от жареной рыбы с картошкой.

— Мисс Поттер, черт вас возьми! — раздалось над самым ее ухом, и Снейп снова схватил ее — словно тисками. — Что на вас нашло?!

Сердце страшно билось: от бега, оттого что профессор Снейп на нее кричал, и от мысли, которая протыкала ее изнутри острыми спицами.

Я думала, что… думала…

Гарриет отвернулась, чтобы он ничего не прочел по ее лицу.

— Здесь никого нет, — сказала она, сжавшись. — Давайте.

Хотелось поскорее избавиться от профессора Снейпа, хотелось, чтобы он ушел, не видеть его, не слышать его. Пусть Гарриет и знала, что, когда он уйдет, ее сердце превратится в такую же пустошь, как весь этот квартал.

Профессор Снейп отпустил ее плечо. Обошел Гарриет, встал напротив. Он снова захромал, заметила она, и от поразивших ее вины и горечи захотелось скорчиться.

Снейп молчал, выжидая, а она, уставившись себе под ноги, не могла ничего сказать. Гарриет бы не посмела произнести слова, крутившиеся у нее в голове, пусть даже бы ее пытали. Ведь это было правдой, такой ужасной, невыносимой правдой… Так было похоже на правду, что не могло ею не быть.

Вероятно, потеряв терпение, он наконец протянул к ней руку, чтобы аппарировать их; и вот теперь, когда она осознала, что это была ее последняя возможность и что она сама сделала все, чтобы ее упустить, к Гарриет вдруг вернулась храбрость; а может, никакая вовсе это была не храбрость, а обыкновенное отчаяние.

— Значит, вы только поэтому… только поэтому… так носитесь со мной? — Гарриет наконец подняла на него глаза. — Только из-за… из-за мамы. В память о ней. А сама я…

Кто-то украл воздух.

— … сама я ничего для вас не значу. Сама по себе я ничего для вас не значу.

Снейп уставился на нее так, будто совершенно не понимал, что происходит, и уж точно понятия не имел, что на это полагается отвечать. С ужасом Гарриет ощутила, что из ее глаз катится по капле. Грубым движением она вытерла лицо и снова отвернулась.

Профессор Снейп все молчал, и каждое мгновение длящейся тишины ею овладевали то слепая надежда, то сокрушительное отчаяние, как если бы она уже знала ответ; и невыносимо было ждать, пока он снова заговорит; уж лучше бы он сразу все сказал, даже если бы его слова ударили как хлыст.

Сколько так он молча стоял за ее спиной? Гарриет не знала. Вновь услышав его голос, она вздрогнула и сжалась.

— Перестаньте говорить всякую ерунду, мисс Поттер. Вы очень спешили домой, верно? Дайте мне свою руку.

Она задохнулась, словно ее ударили в живот. Значит…

— Значит, это правда? — Ей не было сил повернуться к нему. — Вы только ради нее все это делаете. Ради моей мамы заботитесь обо мне, учите, защищаете, даже рискуете собой. Все только ради нее. А я просто… ничто. Сама по себе я — ничто.

Она не увидела, но почувствовала, как Снейп уставился на нее, сбитый с толку и растерянный, а она разрыдалась и осела прямо на землю. Плакать при других всегда было стыдно. И сейчас было стыдно. Ну и пусть, все равно… Пусть он смотрит, пусть слушает; пусть думает, какая она дура, и возводит глаза к небу. Может, глядя на нее, он ощутит себя немного виноватым? Гарриет бы этого хотела. Пусть он почувствует хоть что-нибудь только из-за нее, не из-за ее мамы, только из-за нее самой…

Невыносимо, нестерпимо больно.

Кто она? Безликая ноша? После всего, что было, после всего…

Снейп опустился рядом.

— Мисс Поттер… чего вы хотите от меня, мисс Поттер?

— Чтобы я не была для вас всего лишь каким-то… надгробием!.. — крикнула она и всхлипнула. — …за которым ухаживают только в память о ком-то, а само по себе оно ничего не значит!

Снейп помолчал, глядя на нее. Внутри Гарриет вновь стала прорастать тоненькая, сумасбродная, отчаянная веточка надежды. Пожалуйста, не ломайте ее, взмолилась она про себя. Пожалуйста, только не ломайте ее…

— Вы не надгробие, — сказал он серьезно.

Гарриет вскинулась; с пронзительной, жаждущей надеждой впилась взглядом в его лицо:

— Правда? Я не надгробие?

Снейп поглядел на нее, словно оценивая ее физические свойства, и ответил:

— С совершенной уверенностью я могу сказать, что вы не надгробие, мисс Поттер.

Гарриет не сдержала улыбку.

Он говорил правду. Правду.

Ей стало легче.

Пусть, пусть пока он заботился о ней большей частью в память о ее маме, пусть так было с самого начала. Но ведь теперь, когда профессор Снейп целый год учил Гарриет защищаться, и постоянно носился за ней по замку, чтобы уберечь от Квирелла с Волдемортом в затылке, и бегал за ней в Запретный лес посреди ночи, он не мог не… не мог, ну, просто относиться к ней, как чему-то, что на самом деле его не касается.

А это ведь только начало, подумала Гарриет с внезапным, предприимчивым воодушевлением.

— Ладно, — сказала она и вытерла слезы.

* * *

Сириус плелся домой в глубокой печали. Доктор Лектор, который целил его душу после Азкабана, оказался оборотнем. Сириусу было на это наплевать, конечно; однако на прошлой неделе случилась трагедия, из-за которой обо всем и стало известно: доктор Лектор допустил оплошность, запираясь в полнолуние, и, обернувшись, вырвался из собственного укрытия и сожрал троих волшебников. Авроры прикончили его на месте.

Опустошение. Вот что бы он ответил доктору Лектору, если бы тот спросил: «Что вы сейчас чувствуете?»

Но он больше никогда не спросит. Не сможет спросить.

По крайней мере, сейчас Сириус окажется в уюте своей гостиной и сможет как следует погоревать. Под бок юркнет Гарри, ненавязчиво предлагая молчаливую поддержку, и так и останется у него в объятиях. Затем он улыбнется улыбкой, которая ее не обманет, и отправит ее кататься на новой метле. Воображаемая Гарри кивнет неуверенно и сделает как он сказал, но, кружась неподалеку, то и дело будет подлетать к окнам, чтобы подглядеть за ним и убедиться, что он не упился или не убился с расстройства. Притворяясь, что она просто так летает возле дома на высоте шести футов, конечно.

Реальная Гарри вдруг оказалась напротив него, прикрытая тенями плакучих ив; она отчего-то застыла, глядя на Сириуса; ее глаза округлились в ужасе. Он встрепенулся, дернулся к ней, готовый защитить ее от чего бы то ни было и… заметил позади нее Снейпа.

Проклятущего Снейпа, рядом с Гарри, на расстоянии всего одной руки. Тот мог бы протянуть ее, чтобы схватить Гарри и сделать с его девочкой все что угодно, все, чего бы ни пожелала его черная извращенная душа.

— Снейп! — заорал Сириус. — Отойди от нее, живо, ты, кусок слизнячьего помета!

Прыгнув, как какая-нибудь антилопа, он вмиг оказался рядом с Гарриет и затолкал ее к себе за спину, а затем с ненавистью уставился на Снейпа.

— Какого хрена ты делаешь рядом с моей крестницей?!

Снейп явно не ожидал встретить Сириуса, но его растерянность тотчас сменилась на неприязненную стойку. Знакомая со школы презрительная ухмылка растянула узкие губы.

— Блэк. Как приятно видеть тебя на свободе. Жаль, однако, что последствия заточения так очевидны.

Сириусу было плевать на любую поддевку, которую Снейп мог под этим подразумевать; Гарриет все еще смотрела на него, Сириуса, в ужасе, и он был готов прикончить Снейпа за это.

— Что ты делал с Гарриет?! Какого черта она выглядит такой напуганной?!

Снейп, лишь мгновение помедлив, оскалился:

— А что, Блэк, мисс Поттер не сказала тебе? Печально, должно быть, не находить доверия от собственной крестницы.

Кулак Сириуса уже взметнулся вверх, когда Гарриет закричала:

— Прекратите немедленно, вы оба!

Сириус повернулся к ней, но она больше не смотрела на него, а смотрела на Снейпа; казалось, его слова всерьез расстроили ее, и это разозлило его еще больше.

— Сириус… — произнесла Гарриет, наконец отвернувшись от Снейпа, — это… у нас дополнительные занятия по Зельям. Я не хотела тебе говорить, ты же не любишь профессора.

Он ни на мгновение ей не поверил. Гарриет всегда плохо врала: краснела, отводила глаза или прятала в пол, едва не заикалась; и это уже не говоря о том, что такой мерзавец, как Снейп, скорее подавится своими пробирками, чем станет помогать кому-либо, тем более, если этот кто-то — дочь Джеймса.

Сириус одновременно ощутил новый прилив бешенства и грусть оттого, что Гарриет соврала ему — соврала не из-за кого-нибудь, а из-за Снейпа.

— Я не верю тебе, Гарриет, — спокойно сказал он, и она опустила голову, еще больше покраснела и сжалась. — Снейп, что ты делал с ней? — прорычал Сириус.

Тот, в свою очередь, странно глядел на Гарриет, но, когда тот повернулся к Сириусу, то глаза его были холодными и ничего не выражали.

— Ну? — поторопил его Сириус после нескольких секунд молчания. — Язык проглотил?

— Хорошо, — вдруг тихо проговорил Снейп. — Я скажу тебе. Но не здесь.

Сириус просверлил его взглядом, решая, стоит ли эта информация того, чтобы осквернять свой дом присутствием Нюниуса. В конце концов, заключил он, их дом был совсем рядом, а не знать, что делал Снейп с Гарриет — невыносимо и совершенно немыслимо.

— Нет! — воскликнула Гарриет. — Профессор Снейп, нет! Никому нельзя об этом говорить! Мы обсуждали это в последний день в Хогвартсе, помните?

— Гарриет… — начал было Сириус.

— Сириус, ты даже не представляешь, насколько это важно! — с необъяснимым отчаянием продолжала она. — Ты не должен знать. Никто не должен.

Сириус растерялся. Снейп неотрывно смотрел на Гарриет, на его холодном лице проблескивало изумление. Однако, когда он понял, что Сириус наблюдает за ним, то обратил к Сириусу взгляд, полный превосходства. «Ты проиграл битву за собственную крестницу» — вот что читалось в его глазах. Сириусу снова захотелось как следует ему врезать; он сжал кулаки.

— Гарриет, иди в дом, — наконец сказал Сириус, все еще буравя Снейпа взглядом.

Она потопталась.

— Нет.

Только этого ему не хватало…

— Гарриет, — сказал Сириус гораздо строже, — иди в дом.

Она заколебалась, сбитая с толку переменой его тона. Он никогда раньше не говорил с ней так строго. Она никогда не заслуживала этого.

— Нет, — повторила она взволнованно, но упрямо. — Не пойду. Вы тут друг друга поубиваете, я знаю.

Сириус глубоко вдохнул, пытаясь не сорваться на Гарриет. Она не виновата… это Снейп, проклятущий Снейп задурил ей голову.

— Интересно, — рыкнул Сириус, обращаясь к тому. — Что скажет Дамблдор, когда узнает об этом?

Нисколько не смутившийся, с той же смесью высокомерия и превосходства Снейп заявил ему:

— Так сходи к нему и узнай.

Все. Они в тупике. Ни морду ему набить, потому что Гарриет рядом, ни как следует проклясть Нюниуса и вытрясти из него правду — по той же причине.

— Иди за мной, — процедил он наконец и, схватив Гарриет за предплечье, помчался в дом.

Сириус не видел, потому что мчался вперед, но почувствовал, как Гарри в смятении обернулась к Снейпу, выворачивая собственную руку; слышал за своей спиной тихие шаги Снейпа, который, к его удивлению, последовал за ним, а не вернулся, откуда пришел — просто из упрямства и гордыни; а потом Гарриет — снова и снова — оборачивалась к Снейпу и шла так задом наперед, с вывернутой рукой, не произнося ни звука, и снова он скорее чувствовал, чем видел, ее страх и ожидание чего-то неотвратимого, неизбежного. Чувства, которые были ему невыносимы. Потому что принадлежали Гарриет.

— Ну? — рявкнул он, уставившись на Снейпа, когда они все оказались в гостиной. Они со Снейпом стояли напротив друг друга, по разные стороны длинного стола, а Гарриет, настороженная и напряженная, замерла посередине между ними.

— Даже чаем не угостишь, Блэк? — ухмыльнулся Снейп. — Где твое воспитание?

— СНЕЙП! — взревел Сириус, потеряв терпение, и выбросил вперед руку с волшебной палочкой; ее кончик глядел Снейпу прямо в лицо. — Либо ты сейчас же говоришь, какого черта тебе понадобилось от Гарри, либо…

— Либо что? — вкрадчиво поинтересовался Снейп, вмиг направив на него свою палочку. — Покажешь мне, как опорожнять ведро скверны? У тебя же в этом большой опыт…

Сириус взмахнул палочкой.

— ПРОТЕГО! — пронзительно вскрикнула Гарриет, и его красное заклинание врезалось о невидимый барьер над столом, разлетелось снопом ярких искр. — Перестаньте немедленно! Прекратите!

Ни Сириус, ни Снейп не пошевелились; их палочки все смотрели друг другу в лицо. Ни один не собирался уступать другому.

— Меня тошнит, — вдруг сказала Гарри тихо.

Сириус повернулся к ней, как раз когда она приложила руку к глазам и пошатнулась.

Через миг она потеряла сознание и упала. Ее палочка покатилась по полу.

— ГАРРИ!

Он кинулся к ней и едва не столкнулся лбом со Снейпом.

— Это ты, придурок, виноват, — прорычал Сириус, бережно поднимая Гарри и укладывая ее на диван. — Что ты с ней сделал?

— Ничего, — огрызнулся Снейп, следуя за ним, — дай посмотреть.

— Только попробуй! — Он отпихнул Снейпа, нацелившего палочку на Гарриет. — Только попробуй, и я…

— И что? — У Снейпа, в отличие от него самого, еще оставалось какое-то самообладание, но и тот теперь явно терял терпение. — Знаешь хоть одно диагностическое заклинание, умник?

Сириус яростно уставился на него. Снейп был прав: ни черта Сириус не знал, а приводить Гарриет в чувство «Ренервейтом», не понимая, что с ней, боялся.

— Я отнесу ее в Мунго. — Сириус снова взял Гарриет на руки; в них толчками бился пульс.

— И потеряешь драгоценное время, — прошипел Снейп. — Дай мне осмотреть ее.

— Ни за что, — повторил Сириус упрямо.

— Я был ее учителем целый год, — Снейп повысил голос и преградил ему путь. — В огромном замке с неисчислимыми местами для случайных встреч и совершенно без тебя. Если бы я хотел навредить мисс Поттер, я бы это давно сделал, не находишь? Дай. Мне. Осмотреть ее.

Сириус заколебался. Что, если с Гарри что-то серьезное?.. Что, если помощь нужна ей прямо сейчас?.. Что, если это связано с чертовым Добби?.. Снейп, как чертов зельевар, должен был достаточно знать о колдомедицине, но чтобы Сириус позволил ему нацелить палочку на Гарри?..

— Я убью тебя, если ты…

Он не успел закончить: Снейп уже наложил на Гарриет какое-то заклинание, и оно раскинулось над ней россыпью зеленых огоньков. Снейп смотрел на них с недоумением.

Гарри открыла глаза.

— Слава Мерлину! — воскликнул Сириус; облегчение пронизало его. Он осторожно уложил ее обратно на диван. — Гарри, как ты?

— Слабость какая-то, — медленно проговорила она и взглянула на Снейпа. Тот смотрел на нее нечитаемым взглядом.

— Я дам тебе воды, — сказал Сириус и потянулся к кофейному столику. Пульс все еще колотился в руках. — Попей, вот так.

— Пожалуйста, не ссорьтесь больше, — попросила Гарриет, и голос у нее был удивительно жалкий. — Мне страшно, когда вы ссоритесь.

Сириус сжал челюсти и мрачно вперился в Снейпа. Тот неподвижно, как гадюка, все смотрел на Гарриет.

— Не будем, Гарри, — сказал Сириус примирительно, и она слабо улыбнулась.

* * *

— Мисс Поттер попросила меня найти эльфа по имени Добби, — сказал Северус, не отрывая от девочки взгляда.

— Что? — Блэк от удивления раскрыл рот.

Стоило произнести это лишь для того, чтобы увидеть ошарашенное лицо Блэка. Мисс Поттер притворилась, что ее тут нет.

— Такие маленькие человечки с большими ушами, носят наволочки, выполняют…

— Снейп! — Блэк покосился на мисс Поттер и сказал спокойнее: — Кончай уже. Гарри, милая, почему ты попросила об этом Н… профессора Снейпа?

Перемена тона, когда Блэк обратился к своей крестнице, оказалась разительной. Так странно было видеть Блэка в этом его проявлении. Таким снисходительным, таким мягким.

Девочка, казалось, хотела провалиться под землю. Наверное, Северусу стало жаль ее, ибо он сказал:

— Потому что от тебя, очевидно, никакой пользы. Даже ребенку стало ясно, что у Пожирателя смерти больше возможностей выяснить это, чем у оправданного на всю страну члена Ордена Феникса.

— А, так ты даже не отрицаешь? — произнес Блэк и снова покосился на крестницу; глаза его сверкнули чем-то вроде торжества.

Северус посмотрел на мисс Поттер, которая встревоженно наблюдала за ними. Она легонько покачала головой.

— Твоя крестница удивительно пронырлива. Она раскопала «Пророк» десятилетней давности и теперь свято уверена, что помочь ей в этом деле — моя первая шпионская обязанность.

— Не суй свой нос, Снейп. Разберемся без тебя.

— Сириус, — тихо сказала мисс Поттер и села на диване. — Я действительно попросила профессора Снейпа помочь. Пожалуйста, пусть он разузнает, что сможет. У него ведь на самом деле больше знакомых… из тех кругов.

В Северусе всколыхнулось непреодолимое желание плюнуть и уйти отсюда. Выслушивать все это от Блэка он был не обязан. Однако больше, чем все высказывания Блэка его, по какой-то причине, уязвило последнее замечание мисс Поттер. И не потому, что она фактически назвала его Пожирателем смерти, пусть он и сам сделал то же самое чуть раньше (хотя это в определенной степени все же задело его), но по какой-то еще причине, которую он не смог мгновенно распознать. Будто ее последние слова звучали для него как-то совершенно иначе; будто она произнесла совсем не то, что отразили ее губы.

«Пусть он разберется, это ведь его работа». Вот так.

Чувство использованности. Да, это оно. Чувство, которое поселилось в нем после исчезновения Темного Лорда. До того он выполнял любые поручения Дамблдора, не заботясь, не думая о себе — все, только бы спасти Лили. После же ее смерти все потеряло смысл, зато появились претензии. Северус знал, что Дамблдор манипулирует его чувством вины, чтобы оставить при себе, и позволял это; знал, что, когда Темный Лорд вернется, Дамблдор снова завалит его трудновыполнимыми, смертельно опасными поручениями, и Северус ему это позволит. Все это он заслужил. На все подписался добровольно.

Но как иногда хотелось, чтобы… что? Дамблдор относился к нему мягче? Требовал от него меньше? Ценил его больше как Северуса, как его самого, а не как своего единственного шпиона?

Северус сжал зубы и отбросил эти мысли: они воняли жалостью к себе.

Он разберется. Это ведь действительно его работа.

Снейп оскалился:

— Каково это, Блэк? Когда двенадцатилетняя крестница разумнее тебя.

Тот, кажется, всерьез вознамерился быть хоть самим ангелом, лишь бы не спровоцировать у мисс Поттер очередной приступ.

— Я поставлю Дамблдора в известность, — ответил Блэк с напускным спокойствием.

— Давно следовало. Раз уж ты бесполезен.

Блэк стиснул кулаки (что, опять?), но холодно-нейтральное выражение его лица не поменялось.

— Где дверь, знаешь сам.

Северус развернулся, чтобы уйти, но цепкая ручка ухватила его за предплечье — то самое, на котором виднелась бы татуировка, не скрой он ее сегодня утром.

— Профессор, пожалуйста, подождите!

Мисс Поттер резво вскочила на ноги и ухватила его за вторую руку, будто боялась, что не держи она его, и он тотчас сгинет из этого дома.

Для чего у нее имелось слишком много оснований.

— Профессор, если узнаете, кто его хозяин… Можно ли как-нибудь разведать, есть ли хоть малейший шанс вытащить Добби из его дома?

— Вам организовать личную встречу, мисс Поттер? — едко спросил он.

— Нет, профессор. Навсегда. Я хочу вытащить его оттуда навсегда.

Северусу показалось, что он ослышался. Чего она хочет?

— Сэр, я же рассказала вам, как над ним издеваются, какие ужасные наказания ему придумывают. Если это все правда и если он действительно хотел предупредить меня, то и я хочу помочь ему. К тому же, — она на мгновение задумалась, — он поразительный, разве нет? В смысле, всю жизнь его наказывали, обижали и ломали, а он все равно поступил по-своему. Он удивительно храбрый. И сильный. Если я получу его преданность, он будет охранять меня так же яростно, как… как Сириус.

Мисс Поттер уже отпустила его руки, но Северус все стоял неподвижно и глядел на нее, словно вмерз в землю.

— Волшебники просто так не разбрасываются домовыми эльфами, мисс Поттер, — наконец сказал он. — Но я сделаю то, о чем вы просите.

Она вздохнула и легонько кивнула.