Между землей и небом (джен)

Плахов помнил: там было небо.

* * *

Ночью ему не спалось.

Игорь закрывал глаза и видел прозрачный ручей, и камни, и черный широкий нож в своих руках. Хотел забыться, но сон не шел. И тогда он вспомнил: там было небо.

Осторожно приподнявшись с кровати и обувшись, Игорь медленно вышел из барака. Перебинтованное и напичканное лекарствами тело ломило вязкой болью, но идти он мог. Снаружи было свежее, чем в помещении. Да и ложиться спать уже не имело смысла. Четыре часа утра. Скоро рассвет. В горах Кавказа солнце вставало рано. Плахов заметил это, едва только прибыл сюда.

Здесь неба было больше. Здесь его оказалось так много, что впервые за последние три недели Игорю захотелось задышать полной грудью. Он и вздохнул бы, если бы так сильно не болели ребра. Его били — это он тоже помнил.

Прислонясь к столбу, подпирающему крышу, Игорь Плахов — капитан милиции — молча глядел в безоблачное небо. Звезды перемигивались и гасли. Ничто не нарушало тишину. Только где-то вдалеке прострекотала одинокая автоматная очередь.

«Я жив, — подумал Игорь, и от этой мысли ему стало почти жутко. Он на несколько секунд закрыл глаза, впитывая в себя сильное, пьянящее ощущение. — Я жив... Боже мой!»

Еще неделю назад он не поверил бы в то, что такое может произойти.

Он был жив. Но какая-то часть его души, истерзанная, оплеванная и растоптанная, окаменела, казалось, навсегда. А вторая умерла там, у ручья, когда...

Впрочем, об этом Игорь предпочел бы забыть.

Забыть? Смешно. Так смешно, что можно бы кричать. Но ведь он не позволял себе кричать, когда его били. Почему не убили, когда могли? Над этим вопросом Плахов не задумывался. Не было сил. Он бы предпочел не думать совсем, потому что иногда готов был проклинать свою способность рассуждать. Но в услужливой памяти вновь возникал тот чистый ручей и отраженное в тысячах брызг небо.

В тот день ручей окрасился кровью. И небо вдруг обрушилось на плечи огромной тяжестью.

* * *

Их было двое в плену у банды Султана. Только Рому Каратаева держали больше трех месяцев. Он стал плохо слышать. Вскрикивая, закрывал руками голову, если в сарай, где держали пленников, входил кто-то из боевиков. От Каратаева требовали денег. Но мать Романа, оставшаяся в Петербурге, никогда не собрала бы такой суммы, и тот прекрасно это знал. Он давно смирился со своей участью. Плахов спросил как-то, не пробовал ли Рома бежать. В ответ Каратаев печально улыбнулся и покачал головой:

— Нет. Отсюда не сбежишь...

Небо было глубоким и черным. Плахов глядел в него, не отводя глаз, и думал. Теперь он остался один на один со своей памятью. А в памяти не было ничего, кроме трёх последних недель. Если бы можно было вычистить и вымыть ее, как отмывают квартиру от грязи.

Его сломали. Он был уверен, что выдержит все. Но его сломали.

Ослабевшее тело болело и ныло. Игорь не шел в постель. Он боялся оторвать взгляд от неба.

Султан сказал Плахову: будешь работать. Это был не вопрос — приказ. Будешь работать — получишь деньги. Большие деньги. А самое главное — будешь жив и здоров. Что ему грозит в противном случае, Игорю объяснили наглядно ещё на первом допросе. Тогда он стоял на коленях, и у него были связаны руки. По губам и голове текла кровь — густая и вязкая. Солнце раскаляло землю. Кровь сохла, запекаясь коркой.

— А если соглашусь, — спросил Игорь у Султана, — парня, что со мной сидит, отпустишь?

Султан усмехнулся. В этот момент он был очень похож на лиса. Хитрого и безжалостного, который заманит в ловушку, а после при первом удобном случае перегрызет горло. Каратаев ему был не нужен. Так он сказал. И только в это Плахов поверил.

— Надо подумать, — ответил он тихо.

Только когда его вели обратно, Игорь понял, что у него дрожат руки. И почему-то стало очень холодно, хотя солнце по-прежнему светило с безоблачного неба...

Рома Каратаев встретил вести от Плахова с радостью.

— Соглашайся, Игорь. Соглашайся, — лепетал он, и даже его измученное лицо будто ожило в один момент. — Своим потом объяснишь.

— Не все так просто, Рома. Ему гарантии нужны.

Гарантии, что он его не предаст. Как своих.

«Довольно... Забыть... Забыть все».

Плахов стиснул зубы. Кто сказал, что самая темная ночь перед рассветом? Игорь вновь взглянул в чёрное небо. Откуда-то из глубины души поднималось страшное, змеиное ощущение. Гнев. Ярость.

Рома Каратаев... Бедный наивный мальчик. Да разве можно было забыть, как они бежали по камням, спотыкаясь и падая, слыша за собой выстрелы и топот ног? Как набегала в рот горькая слюна, а лёгкие разрывались от нехватки воздуха? Как на рассвете, предательски выхватившем две их измученные фигуры из темноты, Рома упал на колени, едва не плача? Он не мог больше идти.

Нет, Игорь Плахов ничего не забыл. Он помнил, как не пошел тогда один и вернулся к Каратаеву. Как, сидя рядом у ручья, оба молча ждали своей участи. Вскоре послышался шум осыпа́вшихся под тяжёлыми башмаками камней. Ни к чему не привела эта жалкая попытка бегства.

Игорь помнил, как его поставили на колени у ног Ромы. Султан бросил на камни нож. Плахов должен был принести жертву. Выкупить свою жизнь чужой кровью. А иначе оба пропадут без вести здесь, меж камней, где никто даже не похоронит их тела по-человечески. Все просто. Все так отвратительно просто!

И разве можно было забыть, каким невероятно тяжёлым показался нож, когда Игорь взял его в посиневшие от побоев руки? Черный широкий нож, обмотанный у рукоятки изолентой. Игорь ощутил вдруг себя зверем в клетке на привязи. За клеткой стояли с автоматами люди. Они хохотали над ним громко и весело.

Сам не зная почему, Игорь вдруг всхлипнул раз, другой и засмеялся вместе со всеми горьким, больным смехом. А потом замер. И бросил нож. И сразу наступила тишина.

— Пошел ты.

Большого труда стоило Плахову смотреть в тот момент Султану в лицо. Когда же боевик нацелил ему в лоб пистолет, Игорь не выдержал. Он закрыл глаза. Он хотел представить себе лицо Алёнки — и вдруг увидел ее как живую, с короткой мальчишечьей стрижкой, с детскими зелеными глазами. Совсем как в тот день, когда впервые дождался ее у ларька, чтобы проводить домой. Он не успел попрощаться с ней на вокзале, перед отъездом — тогда они опаздывали на поезд. Он хотел бы последний раз увидеть ее перед смертью...

...Выстрел!

Короткий крик.

Ахнув, Игорь открыл глаза.

Рома Каратаев как-то неправильно запрокинул голову, будто хотел последний раз посмотреть в далекое небо. Оно отразилось в его серых испуганных глазах и потухло.

Рома упал с камня лицом в ручей.

«У меня мама голубцы готовит, — рассказывал он как-то Плахову. — Я тоже умею. Но не так, как она...»

А потом Игоря одного почти бегом погнали обратно к машинам. Он падал — его били, поднимали с земли, снова гнали по камням. В автомобиле Игорь потерял сознание. Очнулся в незнакомом подвале, где не было уже ничего. Только небо. Тонкая голубая полоса сквозь щель в двери ямы, в которой он и провел оставшиеся несколько суток.

Был день — и была ночь. Двадцать четыре часа. И снова день, и снова ночь. По кругу.

Днём полоса неба голубела, ночью становилась черной и пропадала совсем. Лёжа на стылой земле со стянутыми ремнями запястьями, Игорь глядел в небо и ждал конца. Он не знал, сколько прошло времени — дней, недель, лет. Все потеряло смысл. Иногда он впадал в забытье, потом просыпался и видел все то же: полосу неба, серый песок земли. Так он метался между сознанием и бессознательностью, между землёй и небом, между жизнью и смертью.

Забыть... Но, может, память и дана человеку, чтобы не забывать, чтобы не становиться таким, как Султан. Плахов помнил — среди людей Султана была девушка. Молодая и красивая, вряд ли немногим старше его. Но ненависти к нему она питала не меньше. Там, у ручья, она, как и прочие, держала его на прицеле автомата.

Однажды Плахов очнулся от крика. Казалось, кричали где-то там, в другом мире, за крышкой его гроба. У Игоря замерло сердце. Может быть, пришли за ним? Друзья? Враги? Чья-то тень заслонила щель подвала. Следят. Зачем ещё он им нужен?

Царапая ногтями землю, Плахов пополз вдоль пологого ската ямы. Попытался сесть. Тут же закружилась голова. Он заскрипел зубами.

«Я ещё жив! Жив, слышите!»

Руки, скрученные за спиной, задрожали, сорвались от усталости. Игорь упал на землю ничком и застонал от отчаяния и боли.

«Это я. Я кричал. Во сне...»

* * *

Уже позже Игорь Плахов узнает от ребят, как те искали его, прочесывая все гористые закоулки, где Жора Любимов едва не подорвался на мине-лягушке. Позже он узнает, почему все-таки остался жив — банда готовила его к обмену.

Ещё позже он будет сам стоять с автоматом у тела раненого Султана и снова вспомнит ручей, черный широкий нож, хохот и серые потухшие глаза. И снова, как и недавно, Плахов почувствует, что у него дрожат руки. Но уже совсем не от страха.

А когда они вернутся в Питер, его вызовет к себе генерал Максимов. Игорь застанет у него немолодую женщину с наивными кроткими глазами. Сан Саныч представит ее, но Плахов догадается и сам. Такие глаза были только у одного человека на его памяти.

* * *

Все будет потом.

А теперь у него осталась земля да небо. Его земля и его небо. Его товарищи. Его любовь. Его правда, в конце концов.

Может быть, это спасло его.