Ставки сделаны (джен)

— Ставки сделаны, ставок больше нет!

Лаванда Браун ослепительно улыбнулась, чуть подалась вперёд и точно рассчитанным движением запустила рулетку.

Чтобы изгнать оборотней из среды волшебников, совсем не обязательно как-то их «притеснять». Достаточно того, что волшебники-оборотни колдуют хуже. Кому-то везёт сильнее — или они от природы гении? — ну а кому-то не везёт совсем. Как ей, Лаванде Браун, некогда волшебнице, а теперь — почти сквибу. «Почти» — и на том спасибо.

Теперь это её девиз во всём. «Почти» незаметные шрамы в «почти всегда закрытых от взгляда» местах. «Почти» смерть. «Почти» сквиб.

И даже оборотень она тоже «почти». Когда пять дней в месяц все кости выламывает, но трансформация так и не происходит. А обезболивающие зелья не действуют… почти.

Шарик катится, подпрыгивает — и вдруг находит лунку. Это так странно: случайность, за мгновение ставшая неизбежностью. До этого возможно всё. После остаётся один-единственный вариант. Совсем как в жизни Лаванды.

— Четырнадцать, красное! — возвещает она, снова улыбаясь и не забывая наклониться пониже, когда сгребает проигравшие ставки.

Девушек-крупье берут на работу за внешние данные. У Лаванды Браун они что надо. По крайней мере там, где открыты взглядам…

* * *

Лас-Вегас, точка пересечения, мираж в пустыне, новый Вавилон, филиал не то рая, не то ада, в зависимости от настроения Фортуны. На магической половине — уникальный закрытый город без магии, а значит — без мошенничества. Каждый день сюда стягиваются волшебники со всей Северной Америки, чтобы испытать удачу.

Здесь абсолютно не важно, умеет ли Лаванда колдовать и что она делает в полнолуние, а имеет значение: рост — пять футов, четыре дюйма; вес — сто десять фунтов; размер груди — третий. Особые способности: идеальная память.

Она играет за казино в покер, блэк-джек и бридж, считая карты с непринуждённостью арифмометра, она крутит рулетку, сдаёт карты, кидает кости и улыбается, улыбается, улыбается…

Главные клиенты магического Лас-Вегаса — не люди, а гоблины, а они без ума от блондинок. Настолько, что хвалёная гоблинская способность просчитать что угодно даёт сбой, стоит человеческой самке с белыми волосами, нежной кожей и хорошей фигурой чуть пониже склониться над столом.

Так казино зарабатывает деньги.

Вот и сейчас Лаванда находит взглядом парочку гоблинов — и улыбается им особенно горячо и призывно. Они делают нелепые ставки — Лаванда почему-то сразу знает, что они проиграют — едва не истекая слюной.

Крутится волчок, прыгает шарик, возможности обращаются неизбежностями — и фишки гоблинов уходят в банк казино.

Раз. Другой. Третий.

Настоящих игроманов в этот раз нет, и после третьего проигрыша уходят даже самые озабоченные. Остаётся только один, странно знакомый, пахнущий… — Мерлин и Моргана, ну как такое возможно? — пахнущий пренебрежением и тайной: отвратительным каменным, минеральным, пыльным запахом равнодушия. Он задерживает на ней свой взгляд — и вдруг хлопает на стол всего одну фишку.

На «зеро».

В животе вдруг становится как-то муторно и тоскливо, шарик прыгает и крутится, время вытягивается до бесконечности… Негромкий звук возвещает, что шарик нашёл лунку. Колесо замедляется. Тормозит. Останавливается.

Лаванда опускает глаза, уже зная, что там.

Не красное. Не чёрное. Зелёное. Проклятое зелёное. «Зеро».

* * *

Час спустя Лаванда вышла во дворик за зданием казино — покурить. Белый дым, похожий на морозный пар изо рта, немыслимый в летней жаре пустыни, свивался колечками в неверном свете фонарей.

— Доброй ночи, мисс Браун.

Она вздрогнула.

Из-за каких-то ящиков, в беспорядке наваленных у стены, появился тот самый гоблин. Только теперь Лаванда вспомнила его имя:

— Доброй ночи, господин Крюкохват. А говорили, будто вы умерли.

— Слышал о вас то же самое, — он вышел вперёд и присел на один из ящиков, болтая ногой, не достававшей до земли. Хрустнул суставами, сплетая пальцы в замок. — Но слухи, как всегда, преувеличены, верно?

— «Немного».

— Что?

Она затянулась поглубже. Выпустила дым. И затушила окурок о стену.

— Принято говорить «немного преувеличены».

Крюкохват как-то странно на неё поглядел из-под насупленных бровей.

— Точно! Я и забыл… Мисс Браун, а не хотите ли немного подзаработать?

Он ухмыльнулся, эдакой гаденькой улыбочкой типичного гоблина, и Лаванда только презрительно подняла брови:

— Не настолько.

Крюкохват на мгновение замолчал — и вдруг громко расхохотался, хлопая себя ладонью по колену.

— Ох, и откуда в этой очаровательной головке такие мысли?

Он резво вскочил, порылся за ящиками и достал оттуда какой-то саквояж, по виду тяжёлый. Медленно, с натугой проковылял, таща сумку за собой — и вдруг бросил её рядом с Лавандой. А сам подошёл почти вплотную, задирая голову вверх и ухмыляясь во все свои кривые, но безупречно-белые зубы.

— Ну же, мисс Браун. Что говорит ваш мудрый носик? Интересно мне ваше юное тело — или не особенно?

Лаванда отпрянула и вжалась в стену. Конечно, Крюкохват знал, что она стала оборотнем. Каждый в Британии, наверное, знал: ведь газеты сделали из героев и жертв Битвы знаменитостей. Нет, не так Лаванда мечтала прославиться, листая в гостиной «Ведьмополитен»…

Пришлось оборвать все связи, перестать общаться с друзьями, уехать на другой конец света, чтобы не встречать сочувственных и подозрительных взглядов. И вот теперь всё может пойти прахом. Если руководство казино узнает, что Лаванда — оборотень…

— Что вам надо?!

— Вот так бы стразу, — осклабился Крюкохват, отошёл на пару шагов и снова устроился на ящике. — Мне… да в общем-то сущую мелочь, — он развёл руками. — Кое-что вынюхать. За большие, очень большие деньги. Вот это, — острым подбородком он указал на сумку, — можете считать авансом.

Лаванда опасливо покосилась на потёртый кожаный саквояж.

— Ну же, раскройте!

Она присела на корточки, не решаясь спорить. Металлические застёжки высвободились, казалось, от лёгкого прикосновения, раскрывая тёмную жадную пасть сумки.

Фишки. Внутри были фишки. Те самые, что Крюкохват забрал себе час назад, поставив на «зеро» и лишив казино почти всей ночной выручки за главным столом.

— Можете сами сообразить, сколько я заплачу в конце, если могу позволить себе такой аванс. А могу расплатиться и не деньгами, а одной очень ценной услугой. Гарантирую, вы будете заинтересованы, — Крюкохват снова хрустнул суставами пальцев. — Если согласны, приходите завтра в пять вечера к Фонтану тритонов. Если нет, — он ухмыльнулся. — Просто оставьте их себе. Будем считать, это за ваше блондинистое очарование.

* * *

Фонтан выбрасывал в воздух тысячи кипенно-белых струй. Вода заполняла полые изнутри фигуры морских жителей, циркулируя по ним, будто прозрачная кровь, и кидая радуги на мостовую.

Лаванда и сама до конца не понимала, почему пришла.

Свет дня делал события вчерашнего вечера похожими на нелепый сон. Но полная сумка фишек под её кроватью была вполне материальной.

Лаванда так и не решила, что с ними делать: втихаря обменять на деньги, используя посредника — или сдать в кассу открыто, присовокупив историю о странном посетителе, который сделал ей такой щедрый презент. Других вариантов, похоже не было: иначе первое, о чём подумает служба безопасности, — сговор. За такое могли не просто выгнать.

Искушения выбрать первый вариант Лаванда почти не испытывала: не сказать, чтобы ей так уж были нужны деньги. Другое дело — очень большие деньги. За такие, как говорят, можно купить лекарство от ликантропии. Настоящее. Не просто волколычье зелье, облегчающее симптомы.

Но ещё сильнее её волновало упоминание об «услуге». Мошенничество? Бахвальство? Нет! Лаванда ощущала, что гоблин говорил правду. Не просто «не врал», а — что редкость для их породы — имел в виду ровно то, что сказал. Значит, ему было что ей предложить. Что это могло быть, Лаванда не смела даже предположить: мысли бестолково кружили и возвращались всё к тому же — к лекарству.

Но что-то подсказывало ей, что дело могло быть в другом: слишком демонстративно Крюкохват поставил на «зеро». Он хотел, чтобы она это заметила. И он знал, что выиграет.

«Но как? Ведь в Лас-Вегасе колдовать невозможно! Невозможно!»

Как и выиграть, сделав ставку на «зеро».

Когда её брали на работу, словоохотливая старшая крупье, научившая Лаванду курить и строить глазки так, чтобы смотреть — смотрели, а подходить — боялись… Так вот: Мелани сразу спросила, была ли знакома Лаванда с правилами магловской рулетки? И когда та ответила отрицательно, наставительно заметила:

— Запомни навсегда: у маглов «зеро» — просто ставка. Такая же, как любое число. С таким же выигрышем — один к тридцати шести. У нас же… для посетителей «зеро» не выпадает никогда. Только для казино.

— А если выпадет?

— А если свиньи полетят?

— Магия, — округлила глаза Лаванда. — Или сильный пинок под зад.

— Очень сильный пинок под зад, дорогуша, — рассмеялась тогда Мелани. — Сильнее любой магии. Потому что это будет означать, что к нам заглянул клиент… который больше казино, чем само казино.

Тогда это показалось Лаванде редкостным бредом.

Теперь от нелепой фразы у неё бежали мурашки по спине. Потому что, спустя четыре года за игорными столами, казино уже не казалось Лаванде просто удачным местом работы, полном сверкающих интерьеров и красивых нарядов, с атмосферой никогда не заканчивающейся вечеринки. В блестящем, безупречно отлаженном механизме с тысячами шестерёнок, каждую ночь буднично перемалывавшем надежды, желания, страхи, азарт, деньги и время — было что-то по-настоящему жуткое.

Казино… У него можно выигрывать, но выиграть нельзя. Рано или поздно эта безличная, неумолимая сила прибирала себе всё. Как смерть.

Потому что когда-нибудь нет-нет да и выпадало «зеро» — и все ставки уходили в кассу. Казино выигрывало, ставя на небытие: не красное, не чёрное, не чётное или нечётное. Ноль. Отсутствие. Пустоту. И даже сама зелень сукна с каждым днём всё сильнее напоминала Лаванде зелень убивающего проклятия…

— Мисс Браун, а вы пунктуальны!

Крюкохват снова заставил Лаванду вздрогнуть, появившись словно бы из ниоткуда.

Она устало усмехнулась. Мелани не похвалила бы её за такую кривую ухмылку, но ведь Лаванда и не на работе. Не говоря уже о том, что «чары блондинок» на странного гоблина всё равно не действовали.

— Я умею считать. И смотреть на часы.

Это отчего-то показалось Крюкохвату забавным, и он залился хрипловатым лающим смехом.

— А вы кусаетесь! Ну что, идём?

Она только хмуро кивнула.

* * *

…Лаванда тогда спросила Мелани, почему же никто не запрещает клиентам ставить на «зеро»?

— Не принято, — развела руками та. — Рулетка — это полная свобода. Делай, что хочешь. Желаешь проиграть — твоё право.

— Но если бы всё-таки кто-то поставил и выиграл… Что тогда?

— То же, что и с казино: выигравший забирает все ставки себе…

Задумавшись, Лаванда не заметила, как широкие улицы сменились узкими задворками, засыпанными битым стеклом и мусором. Стремительно темнело, зажигались редкие фонари, и в их жёлтом призрачном свете красно-коричневые кирпичные стены переулков превращались в запутанный лабиринт.

Крюкохват не пытался заговорить с ней или приблизиться, и первое время она была этому несказанно рада. Но сейчас, вглядываясь во враждебно сгущающиеся тени, Лаванда заметила, что невольно жмётся ближе к своему спутнику, хотя нелепо было даже думать, что низкорослый щуплый гоблин сможет — или захочет — её защитить.

Сердце билось где-то в районе горла. То и дело хотелось оглянуться, и то, что её обоняние ясно подсказывало: переулок пуст — почему-то совсем не успокаивало, а только заставляло задуматься о существах, не имевших запаха. Кто гарантирует, что этот список исчерпывается призраками и полтергейстами? Мир сложнее, чем говорили в школе, Лаванда давно это поняла.

Ей было откровенно страшно. Можно сто раз сказать себе, что теперь она живёт «на дне» или «на обочине» жизни, что ничего хуже ликантропии с человеком приключиться уже не может, но… Мерлин, Лаванда и переехала-то, чтобы никогда не встречаться с тем, что сопровождает оборотней: нищета, грязь и жизнь в трущобах. И вот теперь, похоже, стремится в самый их центр. Ну зачем она согласилась на этот шантаж? В крайнем случае просто сменила бы город: всё равно в Лас-Вегасе её ничего не держало!

Вдруг, без всякого предупреждения, Крюкохват резко затормозил перед высокой железной дверью, усеянной покрытыми ржавчиной засовами и шестерёнками.

— Здесь.

Он покрутил какие-то ручки — и та распахнулась. Лаванда ожидала ужасного скрежета, но дверь бесшумно описала полукруг на петлях и тихо стукнулась ручкой о стену.

Внутри… У вас были такие сны, когда вы видите музей… или отель… или какое-нибудь старое и очень официальное здание, вроде суда или ратуши — и вдруг понимаете, что выхода нет, а лестницы и коридоры уходят в бесконечность?

Насколько хватало взгляда, внутри простирались однообразные ковровые дорожки — зелёные с коричневым, стены — хвала Мерлину, белые, и светильники… зелёного стекла.

Зачем в квартале заброшенных складов кто-то возвёл нечто среднее между министерством и отелем, спрашивать было бесполезно и не у кого. Возможно, обычно сюда добирались из магловской части города. Если… если здание вообще использовалось.

— Здесь кто-то есть? — подала голос Лаванда и поёжилась.

— Надеюсь, что нет… — пробормотал Крюкохват. — В любом случае, нам туда… — показалось Лаванде или нет, что он посмотрел под своды двери с опаской? — Ну что ж… — он потёр лоб, словно у него вдруг разболелась голова — и вдруг отвесил изящный бальный поклон: — После вас.

— О нет, только после заказчика, — улыбнулась самой своей лучшей «светской» улыбкой Лаванда и присела в реверансе. Если он хочет сделать из неё жертву или приманку, то пусть ищет в другом месте. Жертвой ей быть надоело.

С десяток секунд они сверлили друг друга взглядами, а потом Крюкохват рассмеялся:

— Ну тогда вашу руку, леди!

Он предложил ей ладонь, и она приняла её, решив подыграть. Они ступили на зелёный ковёр одновременно. Шаг, шаг, поворот — и сейчас же поворот обратно. Для гоблина он вёл в танце даже слишком хорошо. Но вот они расцепили руки — и он снова ей поклонился. Лаванда захлопала в ладоши и невольно расхохоталась. Громко, от души.

Зря. Смех канул в пустоту, словно впитавшись в зелёный ворс ковра, — и Лаванда вспомнила, где они находятся. И зачем.

— Так что я должна «вынюхать»?

Крюкохват полез за пазуху, со второй попытки достав оттуда какую-то шкатулку в замызганном платке. Любовно отёр её, секунду помедлил — и вложил в подставленные ладони Лаванды, чуть приоткрыв.

…Сильнее амортенции, крепче духов, неповторимее, чем весенний день в цветущей роще возле моря. Этот запах был вовсе не одним из тех «лёгких и свежих» ароматов, что Лаванда особенно любила когда-то. Нет. От шкатулки несло чем-то сильным, мощным, мускусным, сбивающим с ног, почти землистым. Грубым и привлекательным в своей грубости.

Как будто всё это время она дышала вполсилы и только сейчас вдохнула полной грудью.

Щёлк!

Крюкохват резко захлопнул крышку — и Лаванда едва не расплакалась от неожиданности и внезапной обиды. Мир показался вдруг плоским и бесцветным, лишённым красок и смысла. Она потянулась к шкатулке, чтобы снова открыть, но её спутник был проворнее, мгновенно выхватив драгоценную коробочку из её рук и спрятав в карман.

— Дайте!

— Не дам. Иначе вы посадите себе нюх и будете бесполезны. Чтобы отыскать в лесу огонь свечи, не зажигают Люмос Максима.

— Что это? — севшим голосом прохрипела Лаванда, хватаясь за стену в поисках опоры. Колени подкашивались, голова кружилась. — Что это за зелье? Какой-то наркотик?

Крюкохват только слегка ухмыльнулся:

— Некоторые считают и так. Наркотик. Зелье. Зараза. Дурная привычка. Смысл сущего… «Святой Грааль». Я бы сказал «философский камень», но нет — он был и вполовину не так интересен!

Улыбка сползла с его лица, будто стёртая мокрой тряпкой. Теперь он был почти смертельно серьёзен:

— Где-то здесь скрыт проход. И за ним — больше такого «зелья», чем вы можете себе представить. Вы должны найти этот проход мисс Браун. Должны. Если не сможете вы, то не сможет никто.

* * *

Нить запаха — слабая, еле уловимая, но ясная и манящая — вела за собой, дёргая Лаванду, словно марионетку, поворот за поворотом, дверь за дверью, лестница за лестницей. Как вдруг Лаванда затормозила и встала как вкопанная.

— Я… — она нахмурилась, пытаясь уловить ускользающее ощущение, от которого ломило переносицу, — здесь есть что-то ещё. Два запаха. Второй… Он…

Дрожь, сильная и мучительная, как волна тошноты, накрыла Лаванду с головой, заставляя сложиться почти пополам. На глазах выступили слёзы. Её затрясло как в лихорадке. А запах становился всё сильнее и невыносимее.

Она стремительно попятилась прочь из проклятого коридора, едва не падая.

Почти забытая, но знакомая вонь гнили и болота. Запах дементоров.

Лаванда бежала, не разбирая дороги, захлопывая за собой дверь за дверью. Но вот, наконец, запах ослаб. Оба запаха. Только спустя какое-то время Лаванда поняла, что стоит на коленях и плачет, уткнувшись лицом в плечо Крюкохвата, бормоча что-то вроде «я боюсь» и «я больше так не могу». А он гладит её по голове.

— Ну же, полно… Ты сильная девочка… Сильная. И храбрая…

Кто бы мог подумать, что в голосе Крюкохвата есть такие ласковые ноты.

— «И не будет ни воды, ни огня, ни врагов, ни искушений, что смогут остановить тебя. Ты усыпишь сторожей, пройдёшь по тонкой тропе над бездной, соберёшь звёзды с неба и сокровища с земли, подберёшь ключи к двери и не дрогнешь на пороге».

— Красиво, — Лаванда утёрла слёзы. — Что это?

Крюкохват отвернулся, пряча глаза:

— Так. Строчка из одной старой гоблинской легенды.

Она чуть отстранилась и, придерживаясь за стену, встала с ковра.

— И вы перевели её для меня?

Он тихо рассмеялся:

— Нет, это сделали до меня — в девятнадцатом веке. Вы переоцениваете гоблинов. Треть из них вообще владеет гоббледуком. Цивилизация, торговля, прогресс… Для многих традиции давно не в почёте… Но, — он хлопнул по стене и резво обернулся, — не будем о грустном. Как думаете, вы сумеете обойти… всё, что плохо пахнет?

Лаванда только пожала плечами:

— Попробую.

* * *

— Если не секрет, чего вы ждёте в конце пути? Какой награды?

Они — по ощущениям Лаванды — были почти у цели, когда у Крюкохвата вдруг открылось настроение поболтать. Зря. Только что в её голове не было других мыслей, кроме как следовать за запахом, но теперь Лаванда остановилась посреди коридора с тем ощущением, какое бывает во сне, если внезапно понимаешь, что происходящее лишь снится.

Почему она не повернула назад? Чего хочет? На что надеется?

Мерлинова пижама, она ведь просто пыталась немного подзаработать… Да лучше бы десять лет подряд крутила рулетку и улыбалась гоблинам! По крайней мере, от тех, других гоблинов в казино всегда защищали вышибалы. А с этим, чокнутым и странным, никогда не знаешь, чего ожидать. Наверное, безумие заразно. Иначе чем объяснить нелепое ощущение, что отказаться и уйти — неправильно, что она, Лаванда, на пороге какого-то огромного, невероятного, почти мучительного в своей уникальности шанса? Как если бы ей предложили петь в «Вещих сестричках» или позвал замуж князь Монако.

— Понятия не имею, — вслух пробормотала она, проводя рукой по лбу. — Но если это будет какая-то глупость, то я задушу вас голыми руками. Не знаю как, но задушу. Клянусь!

Она повернула за угол — и так и застыла. Снова зал. Снова двери. Но какие! Высокие, от пола до потолка, украшенные резьбой и соблазнительно благоухавшие летним нагретым лесом, сосновыми поленьями в камине, весенней пробуждающейся землёй и осенней рябиной…

А перед дверями, едва ли не у её ног — неглубокий ров с перекинутым через неё тонким мостом без перил.

— Ну как вам награда? — тихо прошептал Крюкохват вдруг сорвавшимся голосом. — Стоит того?

Лаванда посмотрела на него — и едва не испугалась: таким яростным, алчным, отчаянным взглядом Крюкохват смотрел на двери. Зубы обнажились в улыбке, больше напоминавшей оскал голодного зверя, под глазами залегли тени, морщины обострились.

Награда?

— Не понимаю, — покачала головой Лаванда. — Что там?

— А чего вы хотите больше всего? — оторвался от созерцания Крюкохват. — Ну, смелее! Того же, что и все: изменить судьбу.

Сердце пропустило удар. Идеальная память, сделавшая Лаванду лучшим игроком в блэк-джек, бридж и покер, превращала каждую ночь в борьбу с призраками прошлого. Казалось, она могла по памяти воспроизвести каждый камень кладки Хогвартса, каждую складку одежды его защитников, каждое заклятие, каждый возглас, запах пыли, крови и грозы, напряжение в каждой мышце.

Плохо знать, что поступил глупо, неправильно, неловко. Но ещё мучительнее точно знать, что надо было сделать вместо этого. Лаванда знала, с болезненным упорством так и сяк крутя сцену боя перед глазами. Сотни бесполезных вариантов были не так мучительны, как пригоршня тех, что идеально подошли. «Если бы я только знала…»

Но ни один хроноворот здесь не поможет.

— Хроновороты для меня бесполезны, — отрицательно покачала головой Лаванда, чувствуя внезапную слабость и опустошение. Вся взвинченность и кураж, на котором она держалась последние часов… сколько? — вдруг испарились без следа.

— А кто говорил о хроновороте? — Крюкохват снова воззрился на двери: на этот раз почти с нежностью. — Эти воротца могут кое-что получше: никаких «двух мисс Браун», никаких парадоксов. Просто вы… вот эта, нынешняя вы, — и он смерил её взглядом с ног до головы, — очнётесь за минуту до события. Ровно в том месте, ровно в то время. Как будто всё, что было потом, вам просто приснилось. Но вы… — хмыкнул он, — будете помнить всё. Как вам такое?

Лаванда поморщилась:

— Но это же невозможно! Если мои воспоминания достанутся мне из прошлого, то куда денусь я сама?

— Невозможно? А разве можно колдовать в Лас-Вегасе? Разве можно выиграть, поставив на «зеро»? Или восстать из мёртвых?

— Что? — отшатнулась Лаванда. — Вы… мертвы?

Крюкохват жутковато осклабился:

— Как и вы, мисс Браун, как и вы. Но мы выиграли шанс выжить.

За два дня до этого Крюкохват стоял в тени от дома напротив входа в казино, нервно теребя лацкан пальто. Он приходил сюда и вчера, и позавчера, и неделю назад. Каждый день с тех пор, как здесь появился. Но каждый раз, когда он почти решался войти, его охватывал страх.

«Не позволяй ни воде, ни огню обмануть себя».

— Ни воде… — прошептал он пересохшими губами, — ни огню.

Священную книгу гоблинов он затвердил наизусть раньше, чем правила бухгалтерского учёта. Иначе было нельзя. Гоблин отличается от человека историей и памятью. Гоблины не забывают, оттого и не ленятся, не ошибаются, не разоряются. Всё в мире уже было и будет снова. И даже смерть — только время до нового рождения.

Чего Крюкохват не мог предположить, так это того, что застрянет в самом худшем из переходных миров: не в Чистилище, а в Чертогах отпечатков. Отсюда пути вперёд, в новую жизнь, не было. Только назад.

Здесь собирались сумасшедшие, попавшие в кому, предательски убитые и жаждущие мести, а также те, кто не смог смириться с тем, что умер.

«Проклятые заклятья проклятых магов! Не дают душе даже времени подготовиться и сообразить, что происходит…»

Здесь душа гоблина продолжала чувствовать холод тела, но не должна была пытаться согреться огнём. Здесь душу гоблина мучила жажда, но пить было нельзя.

«Ни врагам, ни искушениям».

Врагов среди мёртвых у Крюкохвата не было. Все остались в живых. Какая жалость!

Что же до искушений… Его разум дисциплинирован и совершенен. А тела… тела у него больше нет. Или ещё нет — как посмотреть. Всё остальное — лишь рефлекс сознания, желающего казаться себе живым. Но Крюкохвату не нужна была иллюзия жизни. Он вернёт себе настоящую жизнь, а пока будет смотреть на всех этих человеческих девиц как на иллюстрации в книге, не более того.

Дело оставалось за малым — понять, на какое число поставить.

Ах, если бы Крюкохват погибал от болезни или раны! Тогда он выиграл бы себя у смерти в карты. Но насильственная гибель, внезапная и случайная — означала рулетку.

Здесь мастерство бессильно, а правит только резонанс — с собой и с живущими.

«Если спасение в чувствах, то ставь на красное».

Не для него. С самой большой теплотой Крюкохват смотрел на хорошо составленные завещания, да и то — в молодости. Потом эту должность у него украл конкурент, а ему остались бухгалтерские ведомости…

«Если спасение в разуме, то на чёрное».

Он был бы рад. Но и сам понимал, как сильно сглупил тогда с мечом Гриффиндора… Можно ли ставить на разум, если погиб глупо?

Впрочем, пытаясь подобрать «своё» число, Крюкохват мысленно перебирал только чёрные. Перебирал и отвергал одно за другим. Ничего не подходило ни его жизни, ни его смерти. Чем больше причин вернуться было у души, тем больше ставок она могла сделать. Крюкохват не мог наскрести и одной. Проклятие! Неужели ему ничего не интересно? Неужели он застрял здесь навсегда? Но если на земле его ничего не держало, почему он так не хотел смириться?

Крюкохват зло пнул камень на мостовой и развернулся прочь от казино.

* * *

Он зашёл под мост, и, когда на него пала чёрная тень от арочного пролёта, за спиной Крюкохвата вдруг раздался голос — жестокий и холодный, словно сама тьма научилась говорить:

— Крюкохват, старый знакомец…

Он крутанулся на месте, повторяя как мантру «ни врагам, ни искушениям, ни врагам, ни искушениям…»

Но как же сложно было не поддаться чувству! Злорадство, злоба, мстительное торжество. Вот-вот они заклокочут в его жилах — и тогда всё пропало: «Кто забыл, что умер — тот мёртв навеки. Кто помнит о смерти, тот бессмертен».

Крюкохвата удержало на поверхности любопытство. Ничего удивительного, что враг его мёртв. А вот то, зачем такому врагу вдруг понадобился Крюкохват…

— Волдеморт, — медленно склонил голову он. — Что надо?

— Мне?! — в темноте зажглись красные точки глаз. — А точно не тебе? Я видел твой маленький спектакль у казино. Счастливая цифра никак не находится?

«Или он не настоящий, а просто сон, призванный меня разозлить».

— Говори или я пойду.

Красные точки приблизились. Из темноты выплыло призрачно-бледное лицо с впалыми щеками и провалом рта:

— Ты не вернёшься, гоблин. Если я тебе не помогу.

— Ты? — Крюкохват едва не рассмеялся. — Чем ты можешь мне помочь? Ты, не способный помочь себе?

— «Своя судьба — тяжёлая ноша, но чужая — пёрышко».

Крюкохват застыл на месте. Священные книги говорили, что нельзя отказаться выслушать того, кто за гранью помнит слова Загробного свитка. Но откуда этот дракклов волшебник…

— Говори, — хрипло прошептал он.

— Кто никогда не проиграет? Кто умеет ждать, чтобы пожать урожай жизней и обратить надежду в прах?

— Смерть.

— Так вот, — щель рта на бледном лице растянулась в подобие усмешки. — Я ходил по тропе смерти в обе стороны. Я носил её на себе и в себе. И я стал смертью. Если я поставлю в казино, то выиграю.

Против воли, против осознания, что душам не бывает холодно, Крюкохвата пробрал мороз.

— Но, — прошептал он. — На что же ставить Смерти, чтобы выиграть жизнь?

— На то, на что она всегда ставит, забирая жизни. На «зеро».

* * *

Это было давным-давно. Крюкохват тогда был ещё молоденьким практикантом, но самым сообразительным и шустрым. Старый Эркх, главный специалист по завещаниям, души в нём не чаял и видел своим преемником. Нет, он никогда этого не говорил, но Крюкохват знал. Ведь ни с кем другим Эркх не разговаривал как с равным. Это были беседы двух умных гоблинов, а не нотации мастера своему подмастерью.

Однажды Эркх подозвал Крюкохвата и показал ему лист наследования на какую-то лачугу в захолустье.

«Наследник первой очереди — 1, пол — мужской, — прочитал Крюкохват. — Наследники второй очереди…»

Сколько?!

— Уф… Пятьдесят два! Кто-то неплохо развлекается, сэр.

Эркх покачал головой:

— Ну а что ещё ты можешь сказать?

— Что их станет ещё больше, когда новые волшебники достигнут одиннадцатилетия и появятся в списках.

— Почему? — приподнял брови старый гоблин.

— Потому что количество новых наследников растёт с каждым годом, — отрапортовал Крюкохват. — То есть он или вошёл во вкус… или отработал метод. Кстати, о методе — мы должны сообщить об этом куда-нибудь?

Эркх только плечами пожал:

— К чему эта суета? Кто мы — сторожи человеческим женщинам?

— Но они все из чистокровных семей. Значит, как минимум пятьдесят два чистокровных мага… не дети мужей своих матерей. Что будет, когда они будут вступать в наследство?

— Официальное? — хмыкнул Эркх. — Или право на эту лачугу?

Крюкохват посмотрел на документ внимательнее, ещё раз сличил даты — и улыбнулся:

— Наследник первой очереди не востребовал его в срок! По нормам человеческого права, лачуга ничья, а значит — к нам никогда не придут разбираться, верно?

— Верно, Крюк. Я дал тебе эту задачу как чисто теоретическую. Подсчитай на досуге, сколько должно быть наследников, чтобы даже самое большое состояние не покрыло убытков от признания незаконнорожденности…

* * *

Крюкохват снова вспомнил эту историю, когда жил в том коттедже у волшебников. Гарри Поттер и его друзья шептались о Волдеморте, о хоркруксах…

Волдеморт — единственный наследник Слизерина, верно? А наследниками Слизерина были Гонты. Какое удивительное совпадение, что лачуга на задворках Англии когда-то принадлежала именно Гонтам…

Списки наследования анонимны, пока судья не снимет заклинание печати. Но если «наследник первой очереди» — один, то вариантов не особенно много…

Бессмертие мы обретаем в детях, оставляя частичку себя в вечности. «А хороший секс — это маленькая смерть».

Крюкохват не стал огорошивать Поттера новостью, что хоркруксов… ну, не настоящих, но в каком-то смысле — всё равно хоркруксов, — было гораздо, гораздо больше. Хотел приберечь эту новость на потом. Поторговаться.

Но не сложилось.

И вот теперь Волдеморт, цедя слово за словом, убеждал Крюкохвата поставить на смерть, чтобы выиграть жизнь. Им обоим. Потому что, чтобы выиграть там, где выиграет другой, надо твёрдо решить, что разделишь выигрыш с ним. И даже и не мечтать сжульничать

— Выиграть мало. Надо ещё получить карту пути назад, — возразил Крюкохват.

Чем больше выигрыш, тем короче путь к воротам жизни и меньше препятствий. Чем меньше — тем длиннее дорога, глубже пропасть и злее стражи лабиринта.

Карту выменивают на выигрыш, но такую ставку в кассе не обналичишь…

— Вместо карты сгодится и тот, что чует дорогу. Тот, кто бывал на ней больше одного раза.

— То есть снова вы?

— Уже нет, — красные угли глаз полыхнули яростью и притухли. — Но я знаю, кому теперь досталась моя способность чуять.

Кусочек мозаики из давнего прошлого встал на место, и Крюкохват ухмыльнулся:

— Ваша дочь.

* * *

Спустя час к входу в казино шёл Крюкохват. Походка его была куда увереннее, а взгляд — куда высокомернее, чем совсем недавно. И теперь он не сомневался, что его пропустят внутрь.

...— Ты получишь жизнь, девчонка тоже. А для меня она станет мостом обратно.

— Идёт.

В больнице Святого Мунго кормили отвратительно. Но выбирать пока не приходилось. Зато доступ к прессе хороший.

Крюкохват перевернул страницу.

Списки погибших. Списки раненых. Колдофото угрюмых подростков, юношей и девушек, разбиравших руины.

Одна из них, симпатичная блондинка, показалась Крюкохвату смутно знакомой.

Вот она разворачивается и смотрит прямо в камеру, будто встречаясь с ним глазами. Раз. Другой. Третий.

Красивая.

Но почему-то по спине пробежали мурашки.

Крюкохват отбросил газету прочь. Ему вдруг пришло в голову, что сменить обстановку и уехать куда-нибудь — прекрасная идея. Например, к кузену в Аргентину. У них там превосходные нотариальные конторы...