Песни мэллорна. Сборник историй (гет)

Искры костра с веселым потрескиванием взлетали ввысь, и на их фоне небо казалось непривычно глубоким, загадочным и манящим.

— Никогда не видел таких необычных сиреневых красок, — философски заметил Курво, разглядывая видневшийся поверх сосновых верхушек закат, и, глубоко вздохнув, растянулся у костра.

Тьелкормо поворошил разгорающиеся поленья и, тепло улыбнувшись брату, заметил:

— Просто ты еще ни разу не уезжал так далеко от Тириона.

— Может быть, — легко согласился младший, однако прозвучали его слова задумчиво и немного лениво, будто мысли его теперь блуждали где-то очень далеко от лесной поляны, приютившей на эту ночь охотников.

Одна за другой постепенно просыпались ночные птицы, и скоро над лагерем поплыл веселый разноголосый щебет. Воздух казался густым и терпким, как хорошее вино.

Развязав одну из седельный сумок, старший брат с интересом изучил ее содержимое, достал пару лембасов и протянул один из них Курво.

— Благодарю, — ответил тот и откусил щедрый кусок.

— О чем задумался? — не удержал наконец любопытства Турко.

Младший в ответ небрежно пожал плечами:

— Да так, вспомнилось. Завтра Праздник Рождения цветов.

— Ну да. И что с того?

— Лет тридцать назад, когда я был еще совсем маленьким, Кано мне однажды рассказал сказку.

Курво перевернулся на бок и, откусив еще один кусок лембаса, продолжил рассказ:

— Родители тогда задержались на празднике у Финвэ. Я никак не хотел засыпать без сказки, и тогда Макалаурэ, распахнув окно, устроился рядом с моей кроватью и начал рассказывать.

Был разгар весны, и может, именно это, цветение трав и пение птиц, натолкнули его на мысль сочинить легенду.

Тьелкормо заинтересованно подался вперед:

— Это какую же?

Курво заговорщически улыбнулся:

— Он рассказал мне, что на самой границе владений Яванны есть одна поляна. Найти ее несложно, если идти со стороны Тириона. Там, дескать, есть один старый засохший куст, который чьи-то заботливые руки превратили в лиру. И вот, если в самый канун Праздника Рождения цветов прийти на ту поляну в особом расположении духа и тронуть струны, то можно услышать что-нибудь по-настоящему волшебное, относящееся к твоему будущему.

— Что-то вроде предсказания? — догадался Турко.

— Вроде того.

— Действительно любопытная получилась сказка, — заметил старший брат и, посмотрев на младшего, заметил, каким лукавством блестят у него глаза. — Вижу, ты что-то задумал.

— Верно, — согласился весело Курво.

Вскочив одним упругим движением, он оглянулся на темнеющую неподалеку чащу леса и в предвкушении потер руки:

— Сегодня как раз канун праздника, а до владений Яванны рукой подать. Не знаю, как ты, а я намереваюсь прямо сейчас отправиться на поиски приключений. Ты как, со мной?

Тьелкормо ухмыльнулся и покачал головой:

— Не отпускать же тебя одного. Умчишься еще куда-нибудь, а мне потом перед отцом отвечать. Ладно уж, пошли. Только костер затушу.

— Отлично! — обрадовался младший и принялся помогать.

Оставив лошадей пастись, они пристроили седельные сумки под приметным деревом, а сами отправились вдоль границ владений валиэ на поиски заветной поляны. И если юный Атаринкэ шел вперед практически наугад, то старший Тьелкормо, уже успевший за время охотничьих вылазок хорошо изучить местный рельеф, искал одному ему известные приметы. В конце концов Турко уверенно объявил:

— Вот тут, в полулиге, должна быть подходящая поляна. Но я, ей-ей, не помню там никакой лиры.

— И все же давай проверим, — оживился Курво. — Ты давно там был?

— Как раз вскоре после твоего рождения.

— То есть без малого сорок лет назад. Серьезный срок.

— Согласен. Ты думаешь, наш менестрель успел там побывать после меня?

— Почему бы и нет. Ты же сам знаешь, Кано любит сочинять свои баллады в уединении.

Некоторое время они шли молча, и только птицы жизнерадостным чириканьем отмечали их путь. Глаза Атаринкэ горели неподдельным энтузиазмом, хотя он сам, должно быть, не смог бы внятно сказать, верит он в ту давнюю историю или нет.

Небо все больше темнело, последние золотые всполохи постепенно гасли, и в вышине начинали появляться первые, пока еще самые крупные, звезды. Фэа Курво отзывалась на их неяркий серебристый свет непривычным восторгом. Казалось, она о чем-то поет, негромко, но все же светло и радостно. Заметив, как деревья расступились, образовав широкий круг, Атаринкэ радостно воскликнул:

— Кажется, мы пришли!

Оба брата застыли, с внимательным любопытством оглядываясь по сторонам, и вскоре Турко был вынужден согласиться:

— Очень похоже на то.

Недалеко от края поляны действительно стоял засохший куст, по форме отдаленно напоминавший лиру. Чьи-то заботливые руки натянули на ветки некое подобие струн. Плети вьюнка обвили корпус, и, озаренный светом звезд, этот необычный инструмент казался выходцем из волшебной сказки. А может, так оно и было.

Восхищенно вздохнув, Курво приблизился к лире и, с благоговением на лице оглядев ее, устроился рядом.

Даже птицы на ветках в этот миг замолкли, ожидая, что будет дальше. А юный нолдо тем временем, проведя рукой по веткам бывшего кустарника, тронул струны. Они были сделаны из лиан, и меньше всего Турко ожидал услышать мелодию. Ее и не последовало. И все же на вмиг изменившемся лице младшего брата он прочел неподдельное восхищение и живой интерес. Казалось, Курво прислушивается к чему-то, и старший, решив ему не мешать, принялся терпеливо ждать.

Прошла минута, за ней другая. Серебристый свет далекого Тельпериона пробился сквозь облака, и Атаринкэ наконец, глубоко вздохнув, поднялся на ноги.

— Ну, что? — не удержался Тьелкормо. — Слышал что-нибудь?

— Да, — признался Атаринкэ. — Причем совершенно отчетливо. Детский смех. Совершенно непонятно, к чему это было. Может, рядом гуляет кто-то?

Турко задумался. Никто из эльдар все это время к выбранной ими поляне не приближался, уж в этом он, как охотник, был совершенно уверен. Поэтому он, поглядев на младшего, с уверенностью покачал головой:

— Нет.

— Странно, — отозвался Курво. На его лице отчетливо читалась растерянность. — Я точно слышал. Голос был очень приятный и понравился мне. И в нем было что-то неуловимо знакомое. Но раз ты уверен…

— Абсолютно, — подтвердил старший.

— Значит, мне показалось, — сделал вывод Курво.

Несколько мгновений Турко молчал, с интересом разглядывая брата. В конце концов он спросил:

— Быть может, это как раз и было то предсказание, о котором говорил Кано? Какая-нибудь очередная магия валар.

Аатринкэ тут же встрепенулся и мотнул головой, словно вылезший из воды пес:

— Ну уж нет. Какие дети? Ты можешь представить меня в компании мелкого?

— Честно? — уточнил на всякий случай Турко.

— Да.

— Могу.

Тьелкормо ехидно ухмыльнулся, и Курво, в два шага преодолев разделявшее их расстояние, попытался отвесить старшему брату подзатыльник, но не достал. Тот весело рассмеялся:

— А что тебя смущает? Тебя я могу представить с мелким на руках больше, чем того же Морьо.

— Где дети, там должна быть и их мать, — пояснил младший.

Старший согласился:

— Логично.

— Откуда она возьмется в кузне? Ведь именно там я провожу большую часть времени.

Вопрос, однако, старшего брата не смутил:

— Откуда-то взялась ведь в жизни нашего отца аммэ. Так что ты не переживай — если что, и на тебя управа найдется. Просто ты пока еще очень молод и о девах не думаешь. Если только это не ваниар, в тарелки которым ты обычно подкладываешь на пирах лягушек.

Курво весело фыркнул:

— Из этого возраста я уже вырос.

— От души надеюсь.

На несколько долгих секунд повисло молчание, и Курво, смерив старшего брата изучающим взглядом, предложил:

— А почему бы тебе самому не попробовать?

Он взглядом указал на волшебную лиру, и Турко согласился:

— Почему бы и нет.

Но может, у него настрой в эту ночь был не тот, а может по иным причинам, однако вскоре по выражению лица брата Атаринкэ понял, что тот ничего не услышал. Попробовав еще раз, Тьелкормо оставил попытки.

— Пора и домой собираться, — предложил он. — Неплохо было бы нам с тобой самим успеть к празднику.

— Пожалуй, — согласился Курво.

Они, не откладывая, тронулись в обратный путь, однако уже на самом краю поляны Атаринкэ обернулся и с любопытством поглядел сначала на волшебную лиру, а потом в небеса. А через мгновение, спохватившись, принялся догонять уходящего брата.

Примечания:

Аммэ (кв.) — мама

— Скажи, а нам обязательно идти на этот праздник? — спросил маленький Тьелкормо и, оглядев идущих рядом старших братьев, выразительно подергал одного из них за рукав.

Майтимо кивнул:

— Желательно. Совершеннолетие случается всего один раз в жизни, а конкретно Финдекано, насколько я знаю, еще ничем не успел тебя оскорбить. Ты же не хочешь его обидеть?

Младший Фэанарион наморщил лоб, очевидно размышляя над вопросом. Макалаурэ хмыкнул:

— Если настаиваешь, то можешь вернуться домой. Мы придумаем, как объяснить твое отсутствие. Только учти — там будет охота.

— Охота? — малыш мгновенно оживился, глаза его заблестели от предвкушения.

— Именно.

— А папа с мамой тоже поедут?

— Нет, — Старший качнул головой. — Они придут попозже на торжество во дворце. Так что ты решил?

Они остановились около фонтана в самом конце Сиреневой улицы. До дворца Нолофинвэ оставалось всего несколько минут ходьбы. Оба старших брата в ожидании посмотрели на младшего, и тот с важным видом кивнул:

— Разумеется, я пойду. Финдекано и правда, кажется, неплохой эльда, хотя я его плоховато знаю, чтоб говорить наверняка. Но уж охоту я точно пропустить не могу!

Макалаурэ снисходительно улыбнулся, Майтимо потрепал Турко по голове, и троица Фэанариони, уже не задерживаясь по пути, направилась во дворец дяди.

Густой аромат сирени плыл над их головами, смешиваясь с шумом фонтанов и запахом свежевыпавшей росы. Тельперион угасал, готовясь уступить место золотому сиянию Лаурелин, и Майтимо ощутил, как растет в груди восторг, смешанный пополам с азартом.

«Давно я не выбирался на охоту», — подумал он, ища взглядом виновника торжества.

По саду уже гуляло множество нолдор и ваниар, родичей Индис, приехавших в Тирион на праздник совершеннолетия ее внука. С десяток золотоволосых дев с колчанами за плечами гуляли под яблонями, всем своим видом давая понять, что тоже вместе со всеми отправляются за добычей.

— Брат, — выразительно ухмыльнувшись, полюбопытствовал Турко, — а что они там будут делать? Они вообще знают, с какой стороны натягивать тетиву?

— Вот заодно и выясним, — ответил ему Макалаурэ, и в этот самый момент Майтимо нашел, наконец, того, кого искал.

В толпе мелькнули черные косы с вплетенными в них золотыми лентами, и старший Фэанарион, захватив законченный Фэанаро как раз накануне охотничий кинжал, направился поздравлять кузена.

Несмотря на то, что виделись они за все годы от силы дюжины две раз, и то на праздниках, Нолофинвион, завидев Майтимо с братьями, заметно обрадовался.

— С днем звезды тебя, — поздравил его Нельо и протянул дар. — Пусть он верно служит и принесет удачу на охоте.

— Благодарю от души! — ответил Финдекано, широко улыбаясь.

Возникла неловкая пауза. Оба кузена очевидно хотели продолжить общение, но не знали, о чем им поговорить. Напряженные отношения между их отцами невольно отбрасывали тень и на их детей.

Заметив приближающихся Нолофинвэ и Арафинвэ, Майтимо мысленно кивнул сам себе: «Вот почему отец решил не ехать — оба его полубрата тоже отправляются на охоту. Впрочем, как раз это вполне объяснимо — одному из них Финдекано сын, другому родной племянник. Жаль, аммэ не смогла убедить атто. Но хотя бы на пир он будет».

В этот момент послышался заливистый лай собак, верные вывели лошадей, и ощущение неловкости испарилось без следа.

— Пора, — объявил родичам сияющий Финдекано и добавил, на ходу закрепляя на поясе кинжал: — Мы ведь позже еще побеседуем с тобой?

— Разумеется, — ответил Майтимо и украдкой облегченно вздохнул.

Несколько десятков эльдар вскочили на коней, радостно протрубил рог, и кавалькада устремилась по улицам Тириона за пределы постепенно просыпающегося города.

Скоро хрустальные башни, алмазные мостовые и серебряные фонтаны остались позади, и взорам охотников распахнулись поля. Поросшие травами, они убегали куда-то вдаль, на самом горизонте встречаясь с горами Пелори, однако путь Финдекано и его спутников лежал не туда, а немного левее, к лесу.

Виновник торжества летел вперед, вырвавшись на два корпуса, сливаясь с травами. За спиной его развевался отделанный серебром голубой плащ, делая своего обладателя похожим на птицу. То ли на сокола, то ли на орла. Майтимо так и не пришел к какому-то определенному выводу, когда впереди показалась первая цель. Олень.

Конь Финдекано замедлил бег, и в воздухе мелькнула стрела. Животное упало, и двое верных, забрав добычу своего юного лорда, отправились с нею в Тирион.

Охота двинулась вперед, и Майтимо наконец вспомнил, почему никогда не любил такие вот торжественные выезды. Скопление всадников на достаточно небольшом пространстве не позволяло расслабиться. Старший Фэанарион то и дело опасался невольно испугать какую-нибудь трепетную кобылу нежной ваниарской девы.

«Она понесет, — думал он, огибая очередное золотоволосое препятствие, — а мне потом с Ингвэ объясняться».

Склонившись к шее своего коня, он шепотом попросил его ускорить бег. Тот всхрапнул в ответ и принялся догонять жеребца Финдекано. В конце концов компания из трех Фэанариони, одного Нолофинвиона, двух верных и четырех дев отделилась от остальной кавалькады, заметно ускакав вперед.

Лаяли собаки, носясь по полю и создавая тем самым хаос. Время от времени кто-нибудь из верных подзывал их, но строптивые животные спустя недолгое время вновь убегали.

Тельперион разгорался все ярче, и скоро свет его, забравшись под самые отдаленные кустики и травинки, разогнал последние остатки тумана.

Скоро багаж охотников пополнился еще тремя оленями, десятком куропаток, двумя тетеревами и зайцем.

Собаки, оглушительно залаяв, в очередной раз куда-то унеслись, и Турко, проводив их взглядом, недовольно проворчал:

— Бестолковые псины.

Финдекано, очевидно услышав его, ухмыльнулся и, оглядев ближайший подлесок, предложил кузенам:

— Быть может, стоит объявить привал?

— Да, пожалуй, — согласился Майтимо. — Нэри еще не устали, а вот девы наверняка захотят отдохнуть.

— Тогда я знаю неподалеку весьма уютную, симпатичную поляну. Она идеально подходит для наших целей.

— Это та, которая с водопадом?

— Да.

— Что ж, согласен. Поехали.

Финдекано передал распоряжение верным, и скоро вся кавалькада присоединилась к своим предводителям.

Подлесок расступился, уступая место бересклету и заметно подросшим травам. Невдалеке послышался шум воды, и старший Фэанарион с удовольствием спешился, на время отложив волнения и заботы.

Кони были отпущены пастись, оружие отложено в сторону под кустами, и эльдар разбрелись по поляне, болтая друг с другом на ходу и любуясь цветами.

Верные разожгли костры, намереваясь приготовить нехитрый походный обед. Финдекано отложил в сторону собственный лук и стрелы и, растянувшись на земле, принялся изучать плывущие над головой облака.

— Жаль, в Тирионе за светом Древ их почти не видно, — заметил он с легкой грустью в голосе.

— Да, согласен, — ответил Майтимо, присаживаясь рядом с кузеном. — Я сам люблю в путешествиях вот так вот лежать и угадывать в небе очертания знакомых фигур.

— Отец говорит, ты часто путешествуешь с Фэанаро и с братьями, — заметил Нолофинвион и, приподнявшись на локте, посмотрел вопросительно на кузена.

Тот не стал отпираться:

— Да. И с ними, и один.

Финдекано очевидно хотел что-то добавить, но в этот самый момент за кустами раздался бешеный, полный боли и ярости, рев кабана, сопровождавшийся лаем собак.

Девы испуганно закричали, Финдекано вскочил, Макалаурэ успел крикнуть только:

— Турко, назад!

И тут на поляну выбежал раненый секач. Собаки висели у него на загривке и остервенело рвали. Кровь капала на траву. Кабан бил копытом, выискивая взглядом цель, чтобы отомстить за обиду, и Нельо понял, что времени на размышление ни у кого из них нет.

Все остальное произошло в мгновенье ока. Девы кинулись врассыпную, верные бросились за оружием, Майтимо потянулся за свои луком, прекрасно понимая, впрочем, что стрелой при всем желании не сможет нанести зверю мало-мальски ощутимого урона, а виновник торжества, выхватив подаренный ему с утра кинжал, бросился прямо на кабана.

— Финьо, постой! — успел только крикнуть Нолофинвэ, однако тот его уже не слышал.

Майтимо с трудом удержался, чтобы не броситься на подмогу родичу.

«Помочь я ему не помогу, — напомнил он себе, до побелевших костяшек сжимая кулаки, — а вот помешать можно запросто».

Конечно, нож против кабана — плохая идея, должно быть, Финдекано и сам это хорошо понимал. Однако и выбора у него не было.

— Целься в сердце! — крикнул заметно побледневший Макалаурэ, и по напряженной фигуре его старший брат понял, что менестрель и сам готов сорваться с места, чтобы в случае необходимости броситься на подмогу.

Турко громко ругался.

— Отцу расскажу, — пообещал между делом Майтимо, однако младший Фэанарион, похоже, даже не обратил на угрозу внимания.

Кто-то из дев уже пытался забраться на дерево, собаки кинулись врассыпную, и юный нолдо, одной рукой схватив кабана за клык, другой нанес стремительный удар под мышку вперед и вверх. Секач заревел, Финдекано отпрыгнул, уходя от возможной мести смертельно раненого животного, однако ни отомстить за себя, ни осознать происходящее кабан уже не успел. Сделав последний шаг, он рухнул на землю, и Нолофинвион, смерив тушу взглядом, с шумом выдохнул и вытер ладонью лоб. С украшавшей предплечье раны капала кровь. Юной нолдо поглядел на нее с недоумением и, пожав плечами, широко улыбнулся.

Вдруг все разом загомонили.

— Ты молодец, Финдекано, — сообщил Майтимо уверенно. — Не каждый так смог бы.

— Благодарю, — ответил тот.

— Давай, перевяжу.

— Давай, — согласился Нолофинвион и протянул руку.

Тем временем маленький Турко с укором поглядел на пристыженно скулящих псов и в голос сообщил:

— Когда вырасту — сам стану тренировать собак для охоты. Это ж надо так — сначала убежали, потом подняли где-то кабана, подрали его, пригнали сюда. Чуть до беды не дошло! К конце концов, чьи это твари?

— Мои, — подал голос стоявший с краю поляны Арафинвэ.

Младший Фэанарион смерил младшего дядюшку выразительным взглядом и пробурчал:

— Оно и видно…

Макалаурэ отвернулся, чтобы скрыть душивший его смех, а Финдекано вдруг спросил у старшего кузена:

— Скажи, правду говорят, будто ты намереваешься отправиться в скором времени в путешествие на север?

Майтимо охотно подтвердил:

— Верно, давно хотел его исследовать. Это удивительно красивый край.

Глаза Нолофинвиона вспыхнули:

— Возьмешь меня с собой?

— Почему бы и нет, — улыбнулся Майтимо.

А про себя подумал:

«Парень отважен. Да с ним и просто, кажется, интересно будет общаться».

И, подумав еще пару секунд, уверенно добавил:

— Буду рад твоей компании.

— Благодарю! — воскликнул радостно Финдекано и, дождавшись, пока кузен закончит перевязку, сорвался с места и стремительно рванулся к вершине водопада, на ходу раздеваясь.

— Финьо! — позвал сына Ноло, однако тот, рассмеявшись в голос, разбежался и, оттолкнувшись от земли, взмыл над бурлящими водами, подобно птице. Перевернувшись в воздухе, он ласточкой нырнул в поток и, показавшись на поверхности, помахал рукой родичам.

— Астальдо, вылезай! — крикнул Майтимо и, перехватив счастливую улыбку юного кузена, сам весело рассмеялся.

Перевязывать рану после пришлось по-новой, но этим уже занялись девы. Финдекано же, выбравшись на берег, подошел к Майтимо и спросил:

— Как ты меня назвал?

— Астальдо, — уверенно повторил старший Фэанарион. — Мне кажется, тебе вполне подходит. Отважный.

Финдекано ничего не ответил, лишь улыбнулся широко и, тряхнув головой, принялся вынимать золотые шнурки из кос.

Примечания:

Аммэ (на квенья) — мама

Атто (на квенья) — папа

Нэри (на квенья) — мужчины

Астальдо (на квенья) — отважный

— Научи меня, пожалуйста, играть на арфе, — попросил Карнистир.

Макалаурэ отложил кусок малахита, который только что с интересом рассматривал, и посмотрел на вошедшего. От тщательно сдерживаемого волнения лицо младшего брата казалось краснее обычного, фигура была напряжена, словно он готов был прямо сейчас развернуться и уйти, а глаза горели упрямством.

За окном разгорался Тельперион, знаменуя окончание долгого дня. Пели птицы, и легкий теплый ветер, залетая в окно, раздувал легчайшие занавеси и остужал разгоряченные лица и мысли.

Старший брат подошел к окну, и, выглянув в сад, притворил одну створку. Обернувшись к ожидавшему ответа Морьо, он улыбнулся приветливо и заговорил:

— Хорошо, научу, если хочешь. Но ответь мне сначала на один вопрос. Зачем?

— Что? — встрепенулся младший, явно успевший о чем-то крепко задуматься. — А не все равно?

Глаза Карнистира вспыхнули, ноздри раздулись, однако менестрель не смутился:

— Нет, иначе бы я не спрашивал.

Старший брат сложил руки на груди и прошелся по комнате из угла в угол. Младший с интересом проводил его взглядом и наконец полюбопытствовал:

— И в чем же разница?

— В конечной цели, — охотно начал пояснять Макалаурэ. — Если ты хочешь сыграть одну или две песни на празднике, это одно дело, а если мечтаешь научиться играть по-настоящему, навсегда, то это уже совсем иной объем работы. Ну, так что скажешь?

Он остановился посреди комнаты и посмотрел в ожидании. Карнистир уставился немигающим взглядом за окно, очевидно вновь задумавшись, а после вновь поглядел на брата и ответил решительно, будто в воду прыгнул:

— Хочу завести знакомство с одной девой.

— А что, проще способа не нашлось? — раздался от двери новый, слегка ехидный, голос, и оба, резко обернувшись, увидели неслышно вошедшего Атаринкэ.

Младший из трех присутствовавших теперь в покоях братьев Фэанариони стоял, сложив руки на груди и небрежно опершись плечом о косяк. В глазах его светилось неподдельное любопытство.

Карнистир смерил младшего взглядом и фыркнул:

— Представь себе, нет. Она постоянно чем-то занята. То она торопится на встречу с подругами, то на спортивное состязание или выступление менестреля. Я пытался с ней поговорить, но разговор как-то быстро затухал. Словно она не верит, что я могу быть ей интересен. Я не искусник, как ты, не знаменитый охотник, как Турко, и не прославленный на весь Аман менестрель, как Кано. А уж на мое родство с нашим дедом Финвэ ей точно наплевать.

— И поэтому ты решил показаться ей кем-то, кем не являешься?

— Это почему не являюсь? — вновь мгновенно вспыхнул гневом Карнистир.

Курво демонстративно пожал плечами:

— Ты же никогда прежде не интересовался музыкой.

Морьо насупился, но смолчал.

— Возможно, и впрямь искать логику в словах и поступках влюбленных гиблое дело, — тем временем решительно продолжил Атаринкэ, — только имей ввиду — учиться чему-то новому нужно не для кого-то, а для себя. Решив просто разучить пару песен, ты ничего не добьешься. Хочешь достичь успеха — полюби свое новое дело всей душой.

— Надеюсь, ты знаешь, о чем говоришь, — хмыкнул Морьо. — В конце концов, ты женат…

— Свою любимую я не мастерством завоевал, уж поверь мне, — с ехидцей в голосе объявил Курво и, кивнув на прощание обоим старшим братьям, покинул покои.

Макалаурэ проводил его задумчивым взглядом и наконец объявил:

— Он, в общем, прав. Скажи, ты в самом деле хочешь научиться играть?

Карнистир насупился, раздумывая над вопросом, и уверенно ответил:

— Да, хочу.

— В таком случае…

Кано быстро подошел к столу и, взяв какой-то небольшой камушек, быстро настучал несложный ритм:

— Повтори, — велел он.

Морьо приблизился и, взяв из рук брата самодельный инструмент, воспроизвел просимое.

— Хорошо, — похвалил тот. — А теперь попробуй это…

Раз за разом менестрель настукивал ритмы, все больше усложняя, затем взял в руки арфу, и, отвернувшись, потянул струну.

— Попробуй сейчас найти ту самую, на которой я только что играл, — дал он брату новое задание.

С четверть часа тот сосредоточенно пыхтел, дергая за разные струны и выясняя их голоса, а после уверенно объявил:

— Эта.

Макалаурэ покачал головой:

— Нет. Извини, Морьо, но на арфу тебя точно не хватит. Не хочешь попробовать что-нибудь попроще? К какому инструменту тебя вообще тянет?

С минуту Карнистир молчал, а после пожал плечами:

— Не знаю.

— Тогда поступим так…

Менестрель пересек комнату и распахнул резной дубовый сундук.

— Подойди сюда, — позвал он брата.

Тот приблизился и увидел на дне арфу, флейту, рога и еще что-то, чему он даже не знал названия.

— Теперь попробуй позвать их и понять, отзовется ли кто-нибудь, — распорядился старший. — Так, как делаешь это в мастерской, когда решаешь, какую фигурку вырезать из камня.

— Понял, — ответил Карнистир и закрыл глаза.

Кано не знал, что творится сейчас в сердце и фэа младшего, однако догадывался. Это чувство ни с чем нельзя было спутать. Он сам много раз за всю свою жизнь вот так же звал всем сердцем, всей душой какой-нибудь камень, инструмент или дерево. И слушал, откликнется ли тот ему, запоет ли. Удастся ли ощутить ответное тепло и готовность сотрудничать.

Младший брат то краснел от напряжения, то бледнел. На скулах его играли желваки. В конце концов он распахнул глаза, и на лице его старший прочел неподдельный восторг:

— Вот он! Флейта!

«Значит, откликнулся», — понял Макалаурэ и удовлетворенно кивнул. Половина дела была сделана.

Он достал из сундука инструмент и протянул Карнистиру:

— Раз так, давай теперь учиться правильно ее держать. Потом выдувать воздух. А там, глядишь и до мелодий дело дойдет. И помни — ты должен искренне полюбить свое новое дело, как верно сказал Атаринкэ. Только тогда эта затея имеет смысл.

— Я понял тебя, — ответил решительно младший брат и, прижав к груди флейту, кивнул. — Я справлюсь.

* * *

Настроение Карнистира с самого утра было скверным. О том, что Фэанаро в очередной раз поссорился с полубратом, говорил уже весь Тирион. Мысли метались, и Фэанарион, присев на бортик фонтана на одной из площадей, принялся любоваться игрой серебряных искр в воде.

Достав из кармана флейту, которая за последнее время уже успела стать его верным другом, он поднес ее к губам и принялся наигрывать несложный мотив. Один из тех, что обычно его успокаивали.

Музыка плыла над городом, над сонными улочками, выплескиваясь в поля, и фэа вторила ей. Щеки горели все меньше, кровь уже не так гулко стучала в висках. В конце концов, когда он и сам начал слышать то, что играет, над головой его раздался звонкий, напевный голос:

— У тебя хорошо получается. Не знала, что ты умеешь играть.

Карнистир вздрогнул от неожиданности и, увидев ту, что успела завоевать его мысли и чувства, вскочил. Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза, а после Ранвен спросила:

— Ты никуда не торопишься?

— Нет, — ответил Фэанарион.

— Тогда, может, еще немного поиграешь?

Обоим вдруг показалось, что музыка, все еще витавшая в воздухе, запела громче. Карнистир кивнул, и оба они, все так же глядя друг на друга, отправились за город, в поля. Туда, где они никому бы не могли помешать.

Примечания:

Аммэ (на квенья) — мама

Нис (кв.) — женщина; нисси (мн. ч.) — женщины

Фэа (кв.) — душа

Мелиссэ (кв.) — возлюбленная

Атто (кв.) — папа

Йондо (кв.) — сын

Непривычная, непроглядная темнота давила на душу, сжимала сердце. Вот уже несколько дней не было видно ни золотого сияния Лаурелин, ни серебра Тельпериона. Лишь звезды светили, разгоняя густой, словно чернила, мрак. Звезды, огни многочисленных факелов, да еще светильники, когда-то давно изобретенные Фэанаро — вот и все освещение земель эльдар.

Нерданэль судорожно вздохнула и схватилась за горло.

— Не думала, что в Тирионе когда-нибудь станут видны звезды, — невпопад пробормотала она.

Мир изменился за считанные часы почти до неузнаваемости, и что теперь со всем этим делать, она не знала. Та, что звалась среди сородичей Мудрой, внезапно оказалась бессильна.

В дверь громко, отрывисто постучали, и жена Фэанаро крикнула заметно дрогнувшим голосом:

— Входите!

Атаринкэ и Карнистир перешагнули порог и остановились, внимательными, цепкими взглядами оглядевшись по сторонам. То ли выискивали в доме своего деда Махтана следы присутствия возможного врага, то ли просто по укоренившейся с недавних пор привычке.

Последняя мысль заставила Нерданэль горестно улыбнуться. Тяжело опустившись в кресло, она поглядела на вооруженных, закованных в доспехи сыновей, пытаясь вспомнить, в какой именно момент вся жизнь их семьи пошла не так.

Тем временем Атаринкэ, не дождавшись приветствия матери, выступил вперед и спросил:

— Ты звала нас?

— Да, — кивнула нолдиэ.

С ее губ вновь сорвался отрывистый судорожный вздох, и сыновья, приблизившись, сели прямо на пол по бокам от ее кресла, как любили делать прежде, и посмотрели снизу вверх.

— Мы слушаем тебя, аммэ, — ответил Карнистир.

Нерданэль кивнула, собираясь с мыслями. Еще один разговор, от исхода которого зависела не только ее судьба. В первом она потерпела поражение.

«Однако Курво и Морьо все же не Фэанаро», — напомнила она себе и наконец, погладив ласково обоих сыновей по головам, заговорила.

— Обоим вам будет нелегко принять то, что я хочу сказать, — начала она, глядя в непроглядную тьму за окном. — И все же вы должны услышать. Ради вас самих. И ради ваших жен.

— О чем ты? — нетерпеливо вскинулся Морьо, однако Курво, нахмурившись, одернул брата.

Их мать продолжила:

— Всего того, что уже произошло, никто не в силах изменить. Однако я провидела будущее. Дети мои, любимые, ради вас самих я вас прошу… Нет, умоляю — оставьте своих жен здесь, в Тирионе. В Амане.

На бледном, освещенном скудным голубоватым пламенем светильников лице Нерданэль покатилась слеза. Карнистир потрясенно молчал. Атаринкэ нахмурился и, закусив губу, спросил:

— Но зачем, матушка? Ты хочешь, чтобы мы ушли в Эндорэ одни? Они ведь сами согласились следовать с нами. И моя Лехтэ, и Ранвен.

Он замолчал, должно быть ожидая ответа, и посмотрел пытливо Нерданэль в глаза. Та кивнула и вновь погладила давно уже взрослых сыновей по головам:

— Отец ваш меня не слышит, считая предательницей, но вы-то оба должны понять, что я желаю вам всем лишь одного блага.

— Безусловно, аммэ, — согласился Морьо.

— Я предвижу долгую, тяжелую, кровопролитную войну. Вы оба погибнете. Быстрее, чем вы сейчас себе представляете. И не только вы. И после ваши жены, оставшись без защиты, погибнут мучительной, страшной смертью. Вы не убережете их. Не сможете. Вы оба сильные, мои любимые, вы справитесь. Вы сыновья Фэанаро. Но мрачные чертоги Намо, их безмолвие и безвременье, так же как и сама смерть — не лучший опыт для фэа нис.

— А если они останутся здесь, с тобой? — вскинулся Атаринкэ.

В глазах его сверкнул неприкрытый гнев, щедро смешанный с отчаянной, острой болью.

В третий раз погладила Нерданэль своих сыновей по головам и ответила:

— Тогда они останутся жить и дождутся вас. Я предвижу — вы выйдете однажды из чертогов Намо и воссоединитесь со своими возлюбленными.

— Но до тех пор им лучше жить в Амане с тобой? — настойчиво уточнил Карнистир, упрямо склонив голову на бок.

— Да. Разлука окажется не столь долгой, как вы сейчас опасаетесь. Да и я останусь в этом случае не одна — часть моей семьи, мои любимые дочери, которых вы двое мне подарили, все же будет со мной…

Не выдержав, Нерданэль уронила лицо в ладони и заплакала. Ее сыновья переглянулись в растерянности — ни разу прежде им не доводилось видеть мать в таком состоянии. Атаринкэ поднялся первым, Карнистир последовал его примеру, и оба, неловко попрощавшись, вышли на улицу.

— Мы обязательно подумаем над твоей просьбой, аммэ, — пообещали напоследок оба.

Однако, когда дверь затворилась, братья застыли в растерянности. Долгие несколько минут длилось молчание. Наконец, Карнистир его прервал:

— И что ты обо всем этом думаешь?

Атаринкэ пожал плечами:

— Мне больно сейчас такое говорить, но нисси не ошибаются, когда дело касается предвиденья.

— Но ведь мы с Ранвен совсем недавно поженились! — не смог сдержать ярости старший брат.

В словах его, в самом голосе отчетливо было слышно отчаяние. Курво тоже не сдержался и махнул рукой, с силой рубанув воздух:

— Можно подумать, я оставлю свою жену с легким сердцем! Нашему сыну уже сорок девять! Мы собирались через пару лет привести в мир еще одного ребенка!

— И все же ты сделаешь то, что просит аммэ, — сделал вывод Морьо, оглядев внимательно младшего брата.

Тот уверенно кивнул:

— Да. Хотя не представляю, какими словами объявлю это все мелиссэ.

— Однако придется.

— Да.

— Как и я.

Последние слова Карнистира прозвучали невпопад, однако младший уточнять не стал — и без того понятно было, что тот хочет сказать.

Братья распрощались до времени, и каждый направился в свой дом, мысленно готовясь к непростому разговору.

* * *

Лехтэ плакала, уронив лицо на руки. Муж стоял рядом, впервые в жизни не зная, что еще сказать. На скулах его играли желваки, глаза то и дело, обращаясь к мраку за окном, вспыхивали гневом. Бледный от волнения сын застыл у стены, ожидая окончания разговора родителей. Атаринкэ вздохнул и, покачав головой, проговорил настойчиво:

— Не думай, что я тебя больше не люблю — это невозможно. Но я верю аммэ и не хочу, чтобы там, куда мы идем, тебе причинили зло. Она уверена — мы скоро обязательно встретимся.

— Каким же образом? — Тэльмиэль Лехтэ подняла взгляд и посмотрела пытливо на мужа.

Тот покачал головой. Говорить о своей будущей смерти жене не хотелось, но и умолчать он не мог.

«В конце концов, — решил Курво, — она у меня сильная».

И вслух сказал отрывисто:

— Я умру.

Сын вскрикнул, и отец с недоумением посмотрел на него. Утешая мелиссэ, он успел забыть, что Тьелпэ тоже присутствует в комнате.

Тяжело вздохнув, Атаринкэ опустился рядом с любимой и прижал ее к своей груди.

— Оставайся в Амане, любовь моя, — прошептал он, целуя ее волосы. — Я тебя прошу. Мы отправляемся в первую очередь на войну. Я ни за что бы не расстался с тобой, но твоей гибели я не хочу. Мне будет спокойнее знать, что ты в безопасности в Амане. Для эльдар разлука — ничто. К тому же недолгая.

— Хорошо, Курво, — вздохнула та и ткнулась заплаканным лицом мужу в грудь. — Раз ты так хочешь, я повинуюсь.

— Я вернусь к тебе, обещаю.

— Я буду ждать.

Они замолчали, слушая взволнованное биение сердец друг друга, а после отец обернулся к сыну и спросил его:

— Ну, а ты что решил?

— О чем ты, атто? — уточнил Тьелпэ.

— Ты уже взрослый, — пояснил Курво, — приказывать тебе я не могу. С кем ты останешься пока? Со мной или с матерью?

Тьелпэринквар прошелся по комнате, очевидно думая над вопросом, и в конце концов заявил:

— Я соглашался идти в Эндорэ, думая, что матушка отправится с нами. Но раз такое дело… Я ее люблю, отец, и не захотел бы расстаться по доброй воле, но мама будет в безопасности Амана, тогда как ты — нет. Я не буду знать покоя, если отпущу тебя одного. Поэтому теперь, как мне ни горько, я вынужден оставить тебя, аммэ. Я буду с отцом до тех пор, пока смогу.

— Благодарю, йондо, — ответил искренне Курво и, взяв лицо любимой в ладони, посмотрел на нее долгим взглядом, а после поцеловал.

— Прости меня, если сможешь, — прошептал он ей прямо в губы. — И жди. Я вернусь. Клятва должна быть выполнена.

Примечания:

Часть от лица Келеборна

Случалось ли мне перевязывать раны незнакомцам?

Разумеется, случалось. Жизнь моя, как и жизни прочих эльфов, во все Эпохи многом была связана с войной. А в войске далеко не все знают друг друга.

Моя память хранит много битв. Во время Войны Кольца орки пытались завоевать наш любимый Лориэн, и я вместе с остальными жителями встал на его защиту. Я воевал во времена Последнего Союза. Однако, одна из главных битв, при воспоминании о которой начинает кровоточить сердце — битва за Эрегион.

Когда стало известно, что войско Саурона через Келенардон вторглось в Эриадор, король нолдор Гил Галад выслал войско под началом Элронда ему навстречу. Однако путь им предстоял долгий, а Враг уже направил своих тварей на север, к Эрегиону. Тогда я вместе с синдар Харлиндона вышел им навстречу. Ибо передовые отряды уже приближались, и времени было мало.

Заняв выгодную позицию у излучины, мы разбили лагерь и выстроились, ожидая врага. Анор уже давно скрыли тучи, и воды реки, все так же мирно текущей за нашими спинами, уже не блестели серебром, как в былые дни. И все же, если закрыть глаза и прислушаться, по-прежнему можно было различить голоса майяр Ульмо. Валы, о котором я так много слышал от моей возлюбленной Галадриэль. Окинув взглядом сосредоточенные, серьезные лица воинов, я мысленно представил, сколь многих могу не досчитаться сегодня вечером, и душу мою на один короткий миг объяла грусть. Я подошел к воде и, сев на корточки, опустил пальцы в воду.

— Владыка Вод, — прошептал я, — если ты меня слышишь, помоги сегодня победить отряды Врага и сохранить жизни наших воинов.

Ульмо молчал, однако в этот самый миг в воде отразился пробившийся сквозь плотную завесу туч луч Анора, и я улыбнулся.

«Наверное, это можно считать ответом», — подумал я.

Тем временем как раз вернулись разведчики.

— Они приближаются, владыка, — сообщил командир и, соскочив с коня, стал излагать подробности.

Я стоял, опустив голову и прикрыв глаза, и в мыслях еще раз набрасывал план предстоящего сражения.

Земля уже начинала подрагивать от топота ног приближающихся тварей.

— Если это лишь передовой отряд, — прошептал кто-то рядом потрясенно, — то каково же самое войско…

— Надо полагать, большое, — ответил я и, оглядев ряды воинов, добавил громко: — Но если мы не сделаем попытку защитить наш мир здесь, у границ Эрегиона, то завтра для всех нас может уже не наступить. Ни для кого из живущих. Ни для наших жен, ни для дочерей и сестер. К тому же смерть — не конец, а лишь одна из вех нашей долгой жизни. За будущее, воины Харлиндона! За свет!

По рядам прокатился дружный, воодушевленный крик, вверх взметнулись наконечники копий.

А после начался бой.

Твари Саурона атаковали, врезаясь в наши ряды подобно черной лавине, мы отбивались. Река удерживала орков, не давая им окружить нас, вселяла силы в сердца и души эльфов. На место убитых тварей становились новые, и все же мы продвигались вперед, все глубже вбивая клинья между отрядами Врага.

Я сам скоро сбился со счета, сколько продолжалась битва. Павших эльфов было немало, а раненых еще больше. Мы наступали, уверенно продвигаясь впкред, и скоро смогли раздробить передовой отряд Саурона, значительно проредив и отбросив его от границ.

Достигнув поставленной цели, я опустил меч и, убрав с лица мокрые от пота и крови пряди, вздохнул. Теперь у нолдор, которые спешили на помощь Эрегиону, появился шанс успеть. А наша битва только начиналась. Нам предстояло похоронить павших, залечить собственные раны, а после как можно скорее выдвигаться навстречу Элронду.

Подобно всем, кто хоть сколько-нибудь смыслит в лекарском деле, я, позабыв об отдыхе, перевязывал раны тех, кого еще можно было спасти. Страдания умирающих рвали нам души, и мы пытались по мере возможности облегчить их.

К тому времени, когда тучи в небе немного разошлись, мы были готовы отправляться в путь, навстречу войску Элронда.

В Менегрот Келеборн возвращался самой уединенной, тенистой дорогой, пролегавшей среди зарослей вековых дубов. Вести о гостях из-за моря достигли его на границе уже давно, однако торопиться было некуда — успеет еще познакомиться с ними. Наверняка еще долго прогостят.

А вот искупаться хотелось. Тем более что до озера, которое он так любил, было рукой подать.

Подумав всего пару мгновений, Келеборн подался вперед и ласково погладил коня по шее:

— Заедем на наше место? — предложил он, и верный друг, радостно заржав, свернул на хорошо знакомую обоим тропу, петлявшую среди зарослей орешника.

День выдался замечательным. Ярко светил Анор, и лучи его, пробиваясь сквозь резные кроны, окутывали подлесок густым золотистым сиянием. Заливисто пели птицы, однако по мере приближения к озеру Келеборну начало казаться, что голоса их вдруг как-то изменились.

«Словно хотят о чем-то предупредить, — подумал он и спрыгнул с коня. — Однако в пении их отнюдь не тревога, а скорее любопытство».

Ему и самому уже было интересно, что происходит — озеро это лежало в стороне от излюбленных мест прогулок дориатцев, и его нечасто навещали посторонние.

Уверенно отодвинув ветку лещины, Келеборн вышел на берег и, обернувшись, поманил за собой коня. В эту самую минуту за спиной послышался плеск, и эльф, бросив заинтересованный взгляд на воду, застыл потрясенно.

В озере купалась незнакомая дева. Высокая, ростом почти с него самого, она стояла, с любопытством рассматривая незваных гостей, и по ее обнаженной коже, по сильным плечами, по животу и груди стекала вода. В крупных каплях отражались блики Анора, но золото дневного светила, сверкавшее в вышине и окутывавшее фигуру красавицы полупрозрачным мерцанием, блекло перед красотой ее волос, сейчас заплетенных в косу и венцом уложенных вокруг головы. Зллото с серебром. Никогда прежде не доводилось видеть ему подобного оттенка.

— Галадриэль, — прошептал он восхищенно и сделал шаг вперед, по-прежнему не отводя взгляда.

В ответ дева весело фыркнула:

— То есть извинений не будет? — полюбопытствовала она.

Келеборн широко улыбнулся и, расстегнув широкий кожаный пояс, одним проворным движением стащил рубашку.

— Нет, — после недолгих размышлений ответил он. — Любые извинения будут подразумевать, что мне жаль, однако это не правда. Я вполне доволен увиденным.

Та, кого он только что назвал Галадриэлью, уже в голос расхохоталась и, наклонившись, щедро окатила его водой.

— Тебя как зовут хоть? — спросила она, заинтересованно наблюдая, как незваный гость раздевается и заходит в воду.

Тот быстро окунулся и, отерев с лица влагу, представился:

— Келеборн.

— Старший сын Галадона? — уточнила она, уже догадавшись, видимо, о ком идет речь. — Так это тебя сегодня ждут с границы?

— Верно, — подтвердил он. — А как зовут тебя?

С минуту она молчала, разглядывая его откровенно оценивающим взглядом, а после ответила задумчиво:

— Не все ли равно? Ты имя мне только что сам дал, и оно мне нравится. Впрочем, если тебе действительно интересно, то отец меня называл Артанис, а мать — Нэрвен.

— А что они означают?

— «Благородная дева» и «муже-дева».

— Звучит не очень, — заявил уверенно Келеборн.

— Согласна. То имя, что дал мне ты, гораздо красивее. Поэтому, если не возражаешь, я его заберу себе.

— Буду только рад, — заверил он, и на губах его появилась мягкая, приветливая улыбка. — Как ты узнала об этом месте?

— Лютиэн рассказала. Она заверила, что здесь мало кто бывает.

— Так и есть, — кивнул Келеборн и уточнил: — Кроме меня. Я люблю это озеро.

— Теперь понятно, — весело фыркнула Артанис и, вновь окунувшись в воду, предложила: — сплаваем наперегонки до того берега?

— Давай, — охотно поддержал забаву Келеборн.

Намеченной цели они достигли одновременно и, выйдя на берег, уже скоро болтали, как давние приятели.

— Что ты делал на границе? — спросила Галадриэль и, проворно одевшись, распустила свои густые волосы и принялась их расчесывать. — Ни за что не поверю, что принцу Дориата есть необходимость нести дозор.

Келеборн вновь невольно залюбовался ее золотыми, тронутыми серебром Итиля локонами, а потому ответил не сразу. Дева заметила его заминку и, бросив взгляд из-под ресниц, благосклонно улыбнулась. Сын Галадона тряхнул головой, сбрасывая наваждение, и, опершись спиной о ствол ближайшего дуба, сложил руки на груди.

— Я не принц, — ответил он решительно.

— Ты родич Тингола.

— Внучатый племянник, — уточнил Келеборн. — И разумеется, без меня легко могли обойтись. Я просто люблю это дело.

Галадриэль кивнула, поглядев уже с возросшим уважением, и вдруг попросила:

— Расскажешь как-нибудь о себе и о своем дозоре?

— С удовольствием, — согласился он. — Если ты, в свою очередь, поведаешь о жизни в Амане.

— Договорились, — откликнулась она.

Как приходит любовь? Ни один мудрец мира не даст на этот вопрос ответа. Ты просто понимаешь в один прекрасный момент, что вот оно — твое счастье. Тот эрухино, с которым ты хочешь провести всю свою долгую жизнь, до самого конца Арды. Встречать беды и радости, растить детей. Мы оба в тот момент были еще, разумеется, далеки от подобных мыслей. Мы возвращались в Менегрот, идя рядом по тропинке и оживленно болтая.

Однако в следующем году, на празднике Врат Лета, когда я обнял Артанис и наклонился, намереваясь поцеловать, она обвила в ответ мою шею руками. И нам обоим было совершенно безразлично, как много эльфов, и синдар, и нолдор, смотрят на нас. Мы просто были счастливы.

— Беда, мой принц! — взволнованный, надтреснутый голос стража выдернул Келеборна из объятий сна.

Он мгновенно вскочил и, наскоро натянув первые попавшиеся штаны, рывком распахнул дверь:

— Что случилось?

— Гномы напали на Менегрот! — доложил тот, с трудом переводя дыхание. — Бои идут уже в коридорах, ведущих в сокровищницу.

— Значит, все-таки Сильмарилл, — раздосадованно скрипнул зубами тот и, быстро надев рубашку, потянулся за мечом. — Сперва гибель Финвэ, потом гавани Альквалондэ, затем смерть Тингола, а теперь вот это. Какие еще беды способен принести этот проклятый камень?!

— Ты уверен, мельдо, что дело в нем? — спокойно поинтересовалась уже успевшая облачиться Галадриэль.

Келеборн обернулся и несколько долгих мгновений рассматривал жену. Наконец, закрепил на поясе меч, тяжело вздохнул и ответил:

— Еще не до конца, любовь моя, но все указывает на это. За Силмариллом тянется кровавый след. Однако, оставим его хотя бы ненадолго в покое. Сейчас мне действительно необходисо торопиться.

Он в несколько шагов пересек комнату и, с нежностью проведя ладонью по щеке возлюбленной, прошептал:

— Прекрасна, как всегда. Прошу тебя всеми валар и майяр Валинора, которых я никогда не видел — не покидай покои. Я знаю, ты сильна и отважна, за это я и люблю тебя. Но там, в коридорах и залах Менегрота, в эту самую минуту идет нешуточный бой. Я… Я не смогу спокойно сражаться, зная, что тебе угрожает опасность.

Сглотнув тяжело, он коснулся лбом ее лба и прошептал на квенья:

— Фэа нья…

— Душа моя, — ласково повторила она те же слова на родном для него синдарине, — ради валар я ни за что не сделаю этого. Однако ради нашей любви… Да будет так, я согласна. Хоть мне и тяжело на этой пойти. Однако ты должен пообещать, что если тебе будет грозить беда, ты дашь мне знать.

Сердце Келеборна радостно встрепенулось, он быстро поцеловал жену и прошептал:

— Даю слово. Спасибо, родная.

С этими словами он выскочил за дверь и бросился туда, откуда уже доносились звуки сражения. Посланец последовал за ним, и Келеборн, обернувшись на ходу, попросил:

— Вернись пожалуйста и охраняй мою жену.

— Хорошо, мой принц.

— Благодарю.

Страж побежал назад, а сын Галадона свернул к палатам Исцеления. Мать часто засиживалась там допоздна, готовя целебные отвары и заготавливая впрок растения, и сердце сына теперь гулко билось в груди, опасаясь возможного несчастья. Справа и слева в дальних коридорах слышались крики гномов, звон оружия, полные ярости и боли вопли раненых.

Скоро стали встречаться убитые. Келеборн ускорил бег. Заметив впереди сражавшегося с каким-то гномом отца, он бросился к нему, однако проклятый науг успел первым. С размаху всадил он свой топор в грудь Галадону по самую рукоять. Стоявшая за его спиной мать Келеборна закричала, упала мужу на грудь, однако топор гнома тут же прервал ее страдания.

Одним ударом подоспевший принц Дориата снес голову убийце, однако легче от этого не стало — отец и мать его были мертвы.

Закрыв им глаза, он постоял мгновение, не в силах поверить в произошедшее, борясь с раздирающей душу и сердце болью, а после бросился туда, где сражение до сих пор продолжалось.

— А что, мир за пределами Завесы тоже красив, да? — спросил с удивлением в голосе маленький Келеборн и испытующе посмотрел на отца.

Галадон усмехнулся и, отложив в сторону седельную сумку, которую как раз собирал, подхватил на руки сына.

— Да, мой милый, и совсем скоро ты в этом убедишься. Мы навестим Край Ив, о котором сложено столько песен, увидим море.

— А там безопасно? — спросила мама, и в серых, прозрачных глазах ее сверкнуло волнение. — Орки…

— Ульмо защитит нас, — уверенно заявил в ответ Галадон. — Мы не будем отдаляться от Сириона. А у залива Балар нас встретят фалатрим Новэ. Не беспокойся, родная. В любом случае, эта поездка необходима — Келеборну пора повидать Белерианд. Он не может расти, думая, что мир ограничен пределами Завесы.

Внимательно слушавший отца Келеборн усмехнулся и принялся сосредоточенно запихивать в свой заплечный мешок теплую шерстяную куртку.

— А ты его видел, ада? Ульмо? — полюбопытствовал он и в ожидании ответа даже затаил дыхание.

— Нет, — признался Галадон. — Я был во время Великого Похода слишком мал. Пораспроси дядю Тингола — он бывал в Амане.

Малыш угрюмо вздохнул:

— Дядя Тингол все время чем-нибудь занят. Королева тоже. Ну ничего, однажды я так или иначе все равно узнаю!

— Молодец, не сдавайся, — одобрил отец и, оглядев вещи сына, спросил: — Ну что, готов к путешествию?

— Да! — с готовностью подтвердил Келеборн.

— Тогда у путь!

Они покинули Дориат и, спустившись по Сириону, достигли Андрама.

Келеборн, сидя на носу лодки, непрестанно крутил головой по сторонам, восхищаясь бескрайними полями, рогозом и камышами, полощущими косы в воде ивами и тонкими березами, такими трогательными и беспомощными, что их хотелось обнять и защитить от всех бед.

На стоянках малыш долго бродил окрест, разглядывая птиц и убегавших от случайного хищника зайцев, а после, заслышав голос отца, возвращался, разводил костер и, ощипав пойманную в пути добычу, учился жарить ее. Получилось далеко не сразу, однако спустя три попытки приготовленный Келеборном ужин уже можно было есть без содрогания.

— Скажи, ада, далеко еще до Нан-Татрен? — спросил однажды малыш, умываясь журчавшей недалеко от лагеря родниковой водой.

— Уже рядом, — обрадовал сына Галадон. — Холмы Андрама давно позади, так что через пару переходов будем на месте.

Келеборн распрямился и, чуть заметно прищурившись, поглядел на юг. Туда, где, по его предположениям, располагалась их цель.

Обширные, цветущие луга Долины Ив потрясли малыша. Много часов бродил он, любуясь их красотой, смотрел, как отражаются лучи высоких серебристых звезд в крупных каплях росы, засывших на лепестках, а поутру, едва распахнув глаза, продолжил путешествие. Галадон не мешал сыну, понимая, сколь важно для него сейчас это единение.

— Мы здесь задержимся? — спросил в конце концов Келеборн, подходя к отцу.

— Если захочешь, — согласился тот. — Только имей ввиду — то, что ждет нас впереди, еще более удивительное.

— Что же это? — вспыхнули огнем нетерпеливого предвкушения глаза малыша.

— Море.

В Нан-Татрен они остались ненадолго. В конце концов Келеборн, помня слова отца, сам предложил собираться в путь. Спустя еще три перехода их встретили фалатрим, и Новэ обнял юного родича, прижав к груди.

— Рад видеть тебя наконец у себя в гостях, — улыбнулся он, и малыш вложил в руку владыки пальцы.

Галадон взял Келеборна за вторую руку, и они все втроем пошли к морю.

Волна с шипением накатывала на берег, разбрызгивая пышную белую пену.

— Сегодня шторм, — пояснил Новэ. — В обычное время оно другое. Широкое и голубое. Прозрачное, так что сквозь толщу видно снующих у самого дна рыб.

— Оно все равно прекрасно! — воскликнул в волнении Келеборн и, подбежав к воде, смочил пальцы в пене. — Скажи, ада, если мир так красив, почему мы прячемся за Завесой?

Малыш испытующе поглядел на отца, и тот, сложив руки на груди, серьезно ответил:

— Потому что он опасен. Не травы, деревья или море, нет. Но там, за северными горами, живет Зло.

— Те самые орки, о

которых все говорят? — догадался Келеборн.

— Они, — кивнул Галадон, — и их Темный Владыка, враг всех живых.

— Тогда я хотел бы защитить этот мир!

Малыш порывисто вскочил и посмотрел в глаза старшим. Сперва Галадону, потом владыке Новэ.

Кричали пронзительно чайки, деля добычу. Море ярилось, набрасываясь на берег.

— Есть один способ, — наконец ответил отец сыну. — Оружие. Ты должен научиться им владеть.

— Ты поможешь мне в этом? — подался вперед ребенок.

— Непременно. И знаешь что, сынок? Мне очень хотелось, чтобы ты сам захотел освоить это искусство. И непременно для чего-то светлого, для защиты. Тогда оно не принесет вреда.

Келеборн сосредоточенно кивнул, давая понять, что понял отца и согласен с ним. Галадон подхватил его на руки, и малыш спросил:

— А море когда-нибудь успокоится?

— Обязательно, — ответил Новэ. — И очень скоро. Ты непременно увидишь это.

К светилу, восход которого сейчас приветствовали радостными, торжественными гимнами синдар, сам Келеборн до сих пор не мог привыкнуть. Все детство и юность его над головой сияли лишь звезды. Когда же много лет назад впервые на небосклон неспешно и величаво выплыл гигантский золотой шар, столь щедро изливающий тепло на исстрадавшуюся землю, душа Келеборна запела.

Еще один, очередной праздник Врат Лета был в самом разгаре. Уже смолкли песни, и музыка полилась, готовая позвать, увлечь за собой тех, кто захочет за ней последовать. Светившиеся среди крон огоньки постепенно гасли, уступая звенящему, радостному напору утра. И сердце Келеборна вновь пело, однако на этот раз он никак не мог понять, что было тому причиной — то ли восход Анора, то ли блеск глаз прекрасной дочери Арафинвэ, стоявшей сейчас рядом и улыбавшейся ему.

— Потанцуешь со мной? — спросил он Галадриэль, не в силах скрыть волнение.

За все те месяцы, что они были знакомы, он видел отважную леди нолдор разной — с копьем в руках, загоняющей вепря, в мужской одежде, соревнующейся с воинами, и неизменно восхищался ею. Однако в те минуты, когда она, окутанная прозрачно-серебристыми лучами Итиля, принималась танцевать, дыхание самого Келеборна перехватывало, а сердце взволнованно колотилось в груди, грозя вырваться на свободу.

Вот и сейчас он глядел с восторгом на свою прекрасную подругу, не в силах отвести взора. Он приглашающе подал руку, ожидая ответа, и дочь Арафинвэ, вложив в нее свои пальцы, ответила:

— С удовольствием.

Мелодия полилась веселей и звонче, сама напоминая в эту минуту говорливый юный ручей. Келеборн смотрел в глаза Галадриэль, забыв, что только что намеревался сделать, и чувство, рожденное чарующим, неповторимым блеском ее серых глаз, рвалось из груди, грозя выплеснуться и затопить поляну, где проходило празднество, а следом за ней весь Дориат.

— Как ты прекрасна, — прошептал Келеборн, не в силах сдержаться. — Ни разу в жизни не видел я никого, кто мог бы сравниться с тобой красотой и величием.

Галадриэль промолчала, лишь улыбнулась чуть-чуть лукаво, да взгляд ее скользнул по поляне, на один короткий миг задержавшись на Лютиэн. Затем она вновь посмотрела на Келеборна, и на лице ее, подобно чистому утреннему рассвету, отразилась нежность.

— Позволь, я, — начал было он и замолчал, не зная, как выразить словами то, что чувствовали сейчас его душа и сердце.

Чуть приоткрытые губы Галадриэль манили, и тогда Келеборн, не думая более ни о чем, провел ладонью бережно по лицу девы. Склонившись, он задержался на одно мгновение, давая возможность дочери Арафинвэ отстраниться, если она того захочет, однако та подалась вперед и с нежностью обвила его шею руками. Тогда Келеборн закончил движение и, заключив любимую в объятия, поцеловал.

«Любимая», — слово это билось в его груди, вместе с током крови растекаясь по венам. Оно не обжигало, но дарило тепло и ласку. Совсем как пальцы Галадриэль, запутавшиеся в его волосах.

— Любимая, — прошептал он вслух.

— Да, мельдо? — срывающимся, жарким шепотом ответила дева.

— Давай сбежим, — предложил он.

Составлять компанию празднующим, поддерживать беседы, что-то делать и о чем-то думать было выше его сил. Здесь и сейчас все время Арды и вся ее жизнь сосредоточились для него в глазах Галадриэль, и он никого, кроме нее, не желал видеть.

— Давай, — ответила та с видимой охотой, и Келеборн, взяв любимую за руку, скользнул сквозь толпу.

Они пришли к реке, к тому месту, где в зарослях рогоза, поблескивая в лучах Анора белоснежным боком, была привязана лодка.

«Так вот она какая, любовь, — размышлял Келеборн, помогая деве устроиться на носу и садясь на весла. — Когда открываешь ей, наконец, свое сердце, то кажется, будто хмель, смешавшись с бурлящей, подобно фонтану, радостью, гуляет по венам, а счастье кажется столь сильным, что больно дышать».

— Я люблю тебя, — прошептал он, ловя ответный нежный взгляд дочери Арафинвэ.

— Я это давно по

няла, — ответила она и, подавшись вперед, провела пальцем по его скуле и губам. — Я тоже тебя люблю. Келеборн… Фэа нья…

— Что это значит? — полюбопытствовал он.

— Это на квенья, — ответила она. — Душа моя.

Не в силах сдержать порыв, он отложил весла и заключил свою прекрасную возлюбленную в объятия. Уста ее, ее теплое и ласковое дыхание теперь казались ему самым сладким и волнующим из всего, что ему доводилось когда-либо переживать.

Он увлек Галадриэль за собой и лег на дно лодки, прижав деву к груди. Она устроилась на его плече, и суденышко, не сдерживаемое более ничем, поплыло по течению. Над их головами проплывали золотящиеся в рассветных лучах ветки ив, слышался плеск рыбешек. Шевелиться не хотелось, и Келеборн всем сердцем ощущал единение их фэар и музыку сердец, звучащую в унисон.

Галадриэль приподнялась на локте и, глядя на него сверху вниз, принялась обводить пальцем черты его лица.

— Научишь меня квенья? — спросил вдруг Келеборн.

— Зачем? — удивилась Артанис. — Тингол ведь запретил язык моего народа в Белерианде.

— Хочу быть твоим мужем, — порывисто ответил он. — Я люблю тебя, Артанис, дочь Арафинвэ, самая мужественная и прекрасная из живущих дев. И я хочу понимать язык той, кого люблю. Согласна ли ты стать мне женой?

Он замолчал в волнении, глядя на возлюбленную во все глаза, и лучи Анора, золотясь в ее волосах, делали их еще прекраснее, хотя это и казалось невозможным.

— Галадриэль, — наконец заговорила она, по-прежнему лежа на груди Келеборна и не сводя с него своих ясных глаз. — Я приняла дарованное тобой имя и с радостью приму тебя самого. С недавних пор это мое самое горячее желание. Я буду твоей.

С минуту Келеборн молчал, не в силах справиться с дыханием, а после хриплым голосом спросил:

— Как будет на квенья «любимая»?

— «Мелиссэ», — ответила она. — А любимый — «мельдо».

— Мелиссэ, — прошептал он неторопливо, смакуя, пробуя слово на вкус. Рука его легла на бедро Галадриэль, а губы сами собой потянулись к манящим устам девы.

Лодка мягко ткнулась в прибрежные заросли, но влюбленные не заметили этого. Келеборн мягко опрокинул Галадриэль на спину и вновь принялся целовать, прерываясь лишь для того, чтобы перевести дыхание. Она с жаром отвечала, и даже птицы в ветвях умолкли, чтобы не потревожить их.

Домой в Менегрот они много позже шли пешком, не торопясь и выбирая самые длинные дорожки.

Келебриан лежала в кроватке и улыбалась.

Влетавший в окно теплый южный ветер нес с собой острый запах моря, далеких луговых трав и крики чаек. Малышка играла, пытаясь поймать крохотными ручонками светившие сквозь прозрачный полог серебристые лучи Итиля, но те неизменно ускользали. Ей было скучно.

Келеборн встрепенулся и приподнялся на ложе, сбрасывая остатки сна. Казалось, душу что-то тянуло, какое-то смутное беспокойство, которое он не мог проигнорировать.

Однако на первый взгляд все было тихо. Нахмурившись на мгновение, он встал и, быстро одевшись, вышел на балкон.

Харлонд спал. Покачивались мерно у причалов белоснежные лебеди-корабли. Вдалеке раздавались привычные, спокойные голоса стражей. Давняя привычка подсознательно фиксировать все то, что может предвещать беду, подсказывала — врагов поблизости от Линдона нет.

«Тогда что же меня разбудило?» — подумал он и вернулся в покои.

Галадриэль спала, и муж, подойдя ближе, поправил сбившееся одеяло, борясь с желанием поцеловать.

А вот малышка дочь при виде отца приветственно загукала в кроватке — говорить она еще не умела.

Келеборн почувствовал, как в груди его при виде Келебриан всколыхнулась нежность. Дочь. Частица любимой и его самого. Маленькое чудо.

Он подошел к дочери и взял ее на руки, погладил по пушистым серебряным волосам. Малышка заулыбалась, захлопала в ладоши, всем своим существом выражая радость, и Келеборн прошептал ей на ухо:

— Выйдем в сад, не будем мешать твоей маме отдыхать.

Ночь дышала пряной прохладой и свежестью. Над головами шелестели цветущие яблони, пели поздние птицы.

— Тебе скучно, радость моя? — догадался наконец отец.

«Так вот что меня разбудило!»

Они направились вдвоем к стоявшей на берегу ручейка беседке, однако внутрь заходить не стали, а устроились на пороге. Келеборн прижал к груди малышку и всем своим существом привычно уже ощутил, как внутри, в самой глубине души, рождается счастье, неумолимой, мощной волной разливаясь по телу. Наверное. Именно здесь, в Харлиндоне, где под защитой Ульмо родилась их с Галадриэль дочь, его жизнь обрела свою полноту и цельность.

— Что тебе рассказать? — спросил он Келебриан, целуя ее в макушку.

Малышка, разумеется, не могла ответить, да Келеборн и не ждал. Вздохнув, он посмотрел мечтательно на звезды, все так же мерно светившие над их головами, и принялся рассказывать об озере Куивиэнен и о пробуждении эльфов. О том, как они познавали самих себя и окружавший их мир, давали имена встречаемым животным и незнакомым явлениям. Про мир, который и сам в ту пору казался чудесной сказкой.

Он говорил, а ручеек у их ног бурлил и волновался. Из вод его, рожденные магией эльдар, выскакивали то зайцы, то олени, то рыбки. Они искрились, пронизанные серебром Итиля, и словно светились изнутри.

А после Келеборн запел. Его голос не подходил для торжественных собраний, однако здесь и сейчас его кроме дочери и цикад никто не слышал, а значит и некому было упрекнуть. Он пел о встреченном эльфами посланце из Амана, и малышка Келебриан улыбалась, хлопая в ладоши. О скуке она уже давно забыла.

— Я, право, не понимаю, — раздался вдруг около беседки тихий голос Галадриэль, — почему ты стесняешься своего пения. У тебя хороший голос.

Она стояла, окутанная серебром, и можно было подумать, что это не Итиль дарует свет стоящему на берегу залива городу, а дочь Арафинвэ. Галадриэль улыбнулась и, подойдя, поцеловала мужа:

— Ты правда надеялся, что я не почувствую твоего и Келебриан отсутствия?

Тот с легкой улыбкой покачал головой:

— Нет, мелиссэ, я надеялся, что ты просто еще немного отдохнешь.

Она уселась рядом, и он осторожно обнял жену одной рукой, второй удерживая дочь.

— В следующий раз, мельдо, когда захочешь рассказать ей сказку, советую устроиться прямо в покоях. Тогда я не буду волноваться за вас и продолжу спать. Кстати, я бы тоже сейчас с удовольствием послушала.

Она улыбнулась чуть-чуть лукаво из-под ресниц и переплела пальцы с пальцами мужа.

Над Линдоном неторопливо, величественно плыла ночь. И голоса стражей на стенах внушали надежду, что ее покой не будет ничем нарушен.

Келеборн шел по пляжу, слушая задумчивый, размеренный плеск волн. Они то накатывали, то стихали, перешептываясь на разные голоса, и можно было подумать, будто рассказывали о чем-то.

Туманы окутывали видневшиеся у самого горизонта горы, и сам Тол Эрессэа казался ожившей сказкой. Из тех, что сам он любил рассказывать в детстве дочери. А может, так оно и было.

Келеборн не спешил. Кортирион, где жил его брат Галадон, он навестит чуть позже. Пока же мысль его блуждала, то и дело возвращаясь в Средиземье. Туда, где навсегда осталась его внучка Арвен.

Заходящий Анор опускался в волны, расцвечивая небо нежными красками. Жизнь, ты была или нет? А может, бесконечные битвы минувших Эпох и их легендарные герои просто приснились ему? Была ли польза от него в этой жизни? И достоин ли он сам ступить на землю Амана?

Земля валар и эльдар. Край, овеянный легендами. Келеборн остановился и посмотрел на видневшиеся через пролив вершины Пелори. Жена. Любимая. Мелиссэ. Телери в Аваллонэ сказали ему, что дочь Арафинвэ уже давно отправилась в Тирион к отцу. Что ж, скоро они встретятся. Осталось только найти корабль, что довезет его.

Все эти годы разлуки, минувшие с ее отъезда, показались ему бесконечными. Он скучал по ней.

Мысль вновь унеслась вслед за милым образом, и душа воспряла. Вспомнились их долгие прогулки в лесах Дориата под сенью дубов и вязов.

Келеборн вдруг ощутил, как торжественные, расшитые серебром одежды, к которым он привык в Лотлориэне, вдруг начали давить на плечи. Остановившись у крупного камня, он кинул заплечный мешок прямо на жесткий белый песок и достал рубаху. Переодевшись наскоро, он продолжил путь, и скоро увидел, что вдалеке, поначалу скрытая соснами и зарослями камыша, показалась фигура.

Келеборн пригляделся. Высокая золотоволосая женщина в белых одеяниях почти бежала. Сердце бывшего владыки забилось в восторженном предвкушении. Он уже понимал, кого сейчас увидит.

— Мелиссэ! — крикнул он и, бросив куда-то в сторону вещи, рванулся навстречу.

Они упали на песок, обнявшись, и принялись целоваться.

— Келеборн, — шептала жена срывающимся голосом, и он вторил ей, целуя ее лоб, щеки, шею, ее теплые, мягкие губы и пульсирующую жилку на шее.

— Галадриэль…

Сердце билось, а душа все никак не могла поверить, что разлука позади и они снова вместе.

— Келеборн…

Даа голоса сливались в один, вплетались в шепот прибоя и уносились ввысь. Туда, где в синем-синем небе плыли белые облака и летали чайки.

— Галадриэль…

Чуть позже они шли вдоль берега моря уже вдвоем, взявшись за руки, и пушистая белая пена захлествала их ступни.

Галадриэль рассказывала:

— Все эти годы я жила у отца. Когда мне сказали, что ты возвращаешься, я отправилась к родичам в Альквалондэ и попросила отвезти на Тол Эрессэа.

Тебе ведь все равно пришлось бы искать корабль.

— И ты оказалась права, — подтвердил муж. — Мне предоставили самому решать, где я хочу поселиться — с синдар на острове, или с тобой и твоими родичами в Тирионе.

— Ты отправишься со мной в Аман?

— Да, мелиссэ.

Они остановились и долгое время стояли, глядя друг на друга, и никак не могли наглядеться. Келеборн жадно разглядывал родные черты, и все шептал:

— Наконец я снова вижу тебя…

— Наконец я снова тебя дождалась! — ответила дочь Арафинвэ и, будто юная дева, а не степенная леди нолдор, бросилась супругу на шею.

Келеборн крепко обнял ее, прижав к груди, и подумал о том, что предпринятое им последнее путешествие на Заокраинный Запад стоило того. Не о чем жалеть.

— Здравствуй, Лехтэ! — приветственно подняла руку Галадриэль, и Келеборн вопросительно посмотрел на жену.

Они шли вдвоем по утреннему Тириону, взявшись за руки, и дочь Арафинвэ показывала недавно прибывшему супругу город, знакомила с семьей и друзьями. Он любовался алмазной пылью, оседающей на одеждах, игрой струй фонтанов в лучах Анора, мрамором широких, убегающих, кажется, в самое небо, лестниц.

Незнакомая черноволосая дева в серебряно-белом платье стояла под цветущими вишнями, любуясь их красотой, и, услышав обращенное к ней приветствие, улыбнулась в ответ:

— Здравствуй, Галадриэль.

— Кто это? — спросил осанвэ Келеборн у жены, не пытаясь даже скрыть любопытства.

Имя это дочь Арафинвэ ни разу прежде, за все бесконечно долгие Эпохи их жизни в Средиземье, не упоминала, однако, судя по всему, хорошо знала его обладательницу.

Ответ жены все объяснил:

— Это Тэльмиэль Лехтэ, — так же осанвэ ответила Галадриэль мужу. — Жена Куруфина. Точнее, Куруфинвэ Атаринкэ — так звучит его имя на квенья.

— Одного из тех, кто уничтожил Дориат? — понял Келеборн.

— Да. Она недавно вернулась вместе с братом из путешествия в горы. И она сама, подобно мужу и сыну, замечательный мастер — резчик по дереву.

Родич Тингола с новым вниманием поглядел на Лехтэ. Конечно, он и раньше знал, что у некоторых сыновей Феанора были семьи, однако, отправляясь в Аман, отчего-то ни разу не задумывался о том, что может встретить кого-нибудь из них. Впрочем, остановило бы это его? Едва ли.

— Хочешь, познакомлю вас? — спросила Галадриэль вслух.

— Да, с удовольствием, — ответил Келеборн.

Они пересекли улицу, и родич Тингола с уважением склонил голову, приложив ладонь к груди:

— Приветствую, леди Тэльмиэль.

Та вопросительно поглядела на Галадриэль, и дочь Арафинвэ с видимой охотой пояснила:

— Это тот, кого я ждала — мой возлюбленный супруг Келеборн. Он наконец прибыл из Средиземья.

— От души поздравляю, — вновь улыбнулась Лехтэ. — А я…

Она вдруг запнулась, и тогда Келеборн сам закончил:

— Вы жена Куруфина. Мне уже сообщили.

— Вот как? — удивилась нолдиэ.

— Вас удивляет, что я с вами заговорил? — догадался Келдеборн.

— Немного, — согласилась та.

— Чего же вы ждали?

— Сама не знаю. Мой муж…

Лехтэ вновь запнулась, неопределенно пожала плечами, и Келеборн испытующе поглядел ей в глаза.

Где-то вдалеке пела флейта, и нежный, тонкий голос ее плыл по улице, резвясь меж розовых цветов над их головами, играя струями фонтанов.

Келеборн едва слышно вздохнул и заговорил:

— Леди, это было давно, больше двух Эпох назад. Мы все наделали тогда ошибок, а я лично устал за минувшие годы от бесконечных войн. Белерианд был под тенью Зла, и мы все от него пострадали. Поверьте, леди, меньше всего я сам хотел бы приносить то давнее Зло и вражду сюда, в Благословенный Край. Что бы ни сделал ваш супруг в прошлом, вы лично ни в чем не виноваты.

— А он? — с заметным волнением в голосе спросила Лехтэ и поглядела на родича Тингола.

Келеборн вздохнул тяжело и, поглядев то ли за горизонт, то ли вглубь себя, признался:

— Не знаю, леди. Я устал от вражды. Она никому за все минувшие Эпохи не принесла пользы. Мне больно вспоминать разорение Дориата, но еще больнее думать о страданиях фэар тех, кто в нем участвовал. Я даже гномов, убивших моих родителей, готов простить. Скажите лучше, вы придете к нам с Гладриэль на праздник?

— Мы его устраиваем завтра по случаю нашего с мужем воссоединения, — пояснила дочь Арафинвэ.

— Вы приглашаете меня? — уточнила Лехтэ.

— Да, — уверенно ответил Келеборн.

Казалось, время замерло, увязнув в тягучем, хрустальном звоне воды, в жужжании шмеля. Келеборн ждал. Ему отчего-то казалось, что от ответа нис зависит что-то важное. То, что так и не было завершено две Эпохи назад.

Жена Куруфина с легким недоумением поглядела на свои натруженные от работы в мастерской руки, а после медленно проговорила:

— Хорошо, я приду.

— Благодарю, будем ждать, — ответил Келеборн и вдруг спросил: — Скажите, а ваш муж еще не вернулся из Мандоса?

— Не знаю, — пожала плечами Л

ехтэ. — До меня пока не доходило слухов о его возрождении.

Она посмотрела на цветущие кроны и вдруг призналась:

— Я люблю вишни. Всегда любила. И яблони. В них есть что-то удивительное. Что бы ни случилось, какое бы Зло ни пришло в мир — они продолжают цвести снова и снова. И радуют своей нежной красотой тех, кто еще жив. У меня есть несколько бутылок вина Эпохи Древ. В тот год, когда оно было изготовлено, родился наш сын. Выпьете его со мной по случаю нашего знакомства и всего того, что произошло?

Она посмотрела на Келеборна и Галадриэль вопросительно, и те, не раздумывая, согласились:

— С удовольствием.

Предложение, в самом деле, было слишком заманчиво. Ничего подобного за всю свою жизнь Келеборн не пробовал, и теперь, кончено, не мог упустить такой случай.

Леди Тэльмиэль улыбнулась, и все трое направились к ее дворцу, где она жила одна.

Миновав небольшой, но уютный сад, они вошли в просторную, залитую солнцем, украшенную резными арками и колоннами гостиную. Хозяйка дома ушла, но вскоре вернулась с пузатой хрустальной бутылкой, в которой, казалось, было налито не вино, но лучи самого Анора. Или, если говорить точнее, Лаурелин.

Она поставила принесенное сокровище на стол, и Келеборн разлил по хрустальным бокалам вино.

— Я от души поздравляю вас с воссоединением, — заговорила Лехтэ, и глаза ее засверкали неподдельной радостью. — Ты дождалась, Галадриэль.

— О да, наконец-то, — согласилась та.

Келеборн поднял бокал, переведя взгляд с одной женщины на другую, а Лехтэ тем временем продолжала:

— Бывавшие на Тол Эрессэа смертные привезли с собой поверье — если выпить сделанное в Эпоху Древ вино на брудершафт, то больше никогда не расстанешься со своей половинкой.

Келеборн обернулся к жене и улыбнулся чуть-чуть лукаво:

— Выпьешь со мной?

Жена насмешливо фыркнула:

— Разумеется, мельдо. А ты наделся на что-то иное?

Муж рассмеялся и, коснувшись быстро губами губ любимой и, переплетя с ней руки, первым отпил из бокала. Галадриэль последовала его примеру, а хозяйка дома с улыбкой тихой, светлой радости смотрела на них.

За окнами пели птицы, по-прежнему звучала где-то неподалеку флейта. И то ли шаги были бесшумными, то ли все присутствующие слишком уж увлеклись беседой и друг другом, однако стоявшего уже довольно долгое время в дверях Куруфина никто не заметил. Он привалился плечом к косяку, сложив руки на груди, и смотрел. Келеборн и Галадриэль целовались, а Лехтэ, держа свой бокал в руках, все так же наблюдала за гостями с умиротворенной улыбкой. Наконец, Атаринкэ сделал шаг вперед и демонстративно громко спросил:

— А мне тут кто-нибудь нальет?

Казалось, тишина разбилась с хрустальным звоном. Хозяйка дома потрясенно ахнула, обернувшись, Галадриэль задумчиво посмотрела на вошедшего родича, а Келеборн просто подошел к столу и, налив еще один бокал вина, протянул его Куруфину.

— Разумеется, — ответил он вслух, и это были первые произнесение слова.

— Благодарю, — откликнулся тот и, кивнув, посмотрел на жену.

Она стояла, бледная от волнения, и разглядывала вернувшегося мужа во все глаза. Сжав свой бокал так, что побелели пальцы, Атаринкэ не спеша приблизился к своей жене и тихо спросил:

— Согласишься выпить со мной?

— Да, — срывающимся голосом ответила та.

Минуту, показавшуюся всем вечностью, Куруфин стоял, не шевелясь, и просто смотрел жене в лицо. Келеборн и Галадриэль ждали, и родич Тингола сам вряд ли мог бы сейчас сказать, отчего так волнуется. Наконец, Фэанарион наклонился и, отпив из собственного бокала, поцеловал жену.

— Потом поговорим, позже, — шепнул он ей на ухо и, обняв крепко, ткнулся на мгновение носом в шею Лехтэ.

— Хорошо, — ответила та, и глаза ее сверкнули радостью.

Келеборн смотрел, и ему вдруг показалось, будто важная страница его собственной жизни наконец перевернута.

— Раз так, — заметил он вслух, — то мы приглашаем на завтрашний праздник вас обоих.

Галадриэль кивнула, подтверждая слова супруга, а Куруфин, отпустив жену, поглядел внимательно на родича Тингола.

Клепсидра на камине отсчитывала секун

ды. Мужчины молчали, и в глазах обоих полыхало зарево минувших сражений. Наконец, Куруфин ответил:

— Я принимаю приглашение.

— И я, — вновь повторила Лехтэ.

— Мы оба придем.

Хозяева дома вновь замерли, с жадностью глядя друг на друга, и Келеборн осанвэ предложил жене:

— Давай оставим их.

— Согласна, — ответила та.

Он первым вышел в сад, и, обернувшись на любимую, вдохнул полной грудью густой, пряный аромат весны.

— Кажется, впервые в жизни я готов просто встать и начать кричать в потолок от бессилия! — в отчаянии Келеборн низко, утробно зарычал и с такой силой ударил кулаком по столбу, поддерживавшему полог палатки, что тот закачался. — Тварей Саурона слишком много! Мы уже который месяц пытаемся прорваться в Ост-ин-Эдиль, но ничего, ничего не можем поделать!

— Ну почему же, — криво усмехнулся в ответ Элронд, — мы можем сделать еще одну попытку пробиться и положить еще больше эльдар. Сколько уже сегодня пало? Сотня? Или две?

— Пока не считал.

Келеборн тяжело вздохнул, а Элронд провел ладонями по бледному, изможденному лицу, оставив на нем кровавые разводы.

В столице Эрегиона что-то происходило.

— Я чувствую боль, — срывающимся голосом прошептал владыка Харлиндона и, отогнув осторожно полог палатки, обратил к залитым кровью стенам воспаленный взгляд. — Отчаяние, боль и смерть.

В проломах врат кричали твари, защитников уже давно не было видно.

— Неужели все наши усилия были впустую? — отозвался Элронд и, неслышно приблизившись, стал рядом. — И мы никому не помогли. Никого не спасли…

Оборона объединенных войск нолдор и синдар захлебнулась. Осажденная Врагом Твердыня эльфов пала.

Шум битвы в отдалении то стихал, то вновь нарастал. Келеборн был вынужден наглухо закрыть свои разум и душу щитом аванирэ, однако даже сквозь него до фэа долетали неосознанные мольбы жителей Ост-ин-Эдиля.

На черном, низком небе не было видно ни звезд, ни света Анора. Земля под ногами смешалась с кровью, мочой и прахом, превратившись в чавкающее, гниющее месиво, и стонала от боли. Голоса раненых доносились из палаток целителей, и даже самый воздух, казалось, загустел, впитав в себя гарь и смрад.

Хотелось рыдать.

— Глашатай Гил-Галада, — обратился к товарищу Келеборн, не отводя остекленевшего взгляда от линии горизонта. Там, где виднелись обломки некогда белых стен, постепенно нарастал возбужденный гул голосов орков, — ты должен отправить прямо сейчас послание своему королю. Одни мы не справимся с Врагом. Пусть ищет союзников где хочет, но нам нужна еще помощь. Я привел всех синдар Харлиндона, что мог.

— Теперь черед людей Нуменора? — понимающе кивнул Элронд и сложил руки на груди.

— Да.

Рокот тварей нарастал, обратившись скоро в штормовую волну, и эльфы вдруг с содроганием увидели перед войсками того, кого еще недавно называли Аннатаром, чудовищное знамя.

Келеборн побледнел, не в силах поверить своим глазам. Элронд, не сдержав нахлынувших эмоций, вскрикнул.

Почерневшее от крови тело последнего из потомков Фэанора было вздето на копье и истыкано стрелами. Твари плевали на него, кричали что-то, скаля зубы, глумливо тыкали пальцами.

Душу Келеборна пронзила остарая, словно осколок памяти, боль. Мир покачнулся, но эльф в последний момент успел ухватиться за столб.

— Тьелпэринквар, — прошептал он, назвав погибшего его родным именем. — Как же так…

Разум отказывался верить в произошедшее. Тот, кто однажды приютил его самого с женой, кто был не только их с Галадриэль родичем, но и другом, теперь погиб столь страшной смертью, что о ней не хотелось даже и думать.

В ушах, будто наяву, прозвучал легкий, серебристый смех Куруфинвиона, и Келеборн с тоскою прикрыл глаза.

«-Хочешь, я научу тебя работать с серебром? — спросил его однажды Келебримбор, когда они оба дегустировали медовуху нового урожая, сидя на пороге Дома мастеров. — Сможешь сам делать своей супруге подарки. У тебя получится.

Владыка Эрегиона чуть сощурился и посмотрел на товарища испытующе. Словно ждал, решится тот или нет. Однако предложение звучало столь заманчиво, что тот отказываться не стал.

— С удовольствием поучусь! — объявил Келеборн.

— Молодец! — хлопнул его в ответ Тьелпэринквар по плечу. — Не будем откладывать, прямо сейчас и начнем.»

Галадриэль тогда обрадовалась их укрепившейся дружбе. Он знал — ей хорошо известно о любви к ней самой Куруфинвиона, и она боится, что оная перерастет во вражду к сча

стливому сопернику. Ничего подобного не случилось. Тьелпэринквар учил Келеборна всему, что знал сам, и даже лично сделал для него доспехи. Те самые, что теперь потускнели от пропитавшей их крови орков и даже кое-где помялись.

— Если не жизнь, — проговорил уверенно Келеборн, доставая меч, — то хотя бы честь его мы должны спасти. Я отправляюсь, чтобы отбить тело Келебримбора.

— Я с тобой! — воскликнул Элронд, и глаза его сверкнули гневом.

Однако Келеборн неожидано покачал головой в ответ:

— Нет, Элерондо. Садись писать королю нолдор, это сейчас важно, как никогда.

— Ты пойдешь один? — уточнил тот, и пальцы его побелели.

— Возьму с собой лишь тех, кто готов умереть в этой битве.

— Разве мы можем сейчас рисковать жизнями эльдар, владыка? — спросил тихо Элронд, глядя Келеборну в глаза.

— Как владыка, — прошептал тот в ответ, — я не могу запретить эльфам защитить фэа брата. Кто знает, на что способен Саурон. Не может ли он привязать душу к мертвому телу и заставить страдать?

Элронд заметно вздрогнул, отступив вглубь палатки, а Келеборн сделал шаг вперед, выходя к воинам, и те встретили его приветственными криками.

Наглые ухмылки орков и цинично выдернутое, подобно знамени, мертвое тело, вызывали к отмщению.

— Я не могу вам приказать отправиться со мной, — заговорил Келеборн, подняв приветственно руку, и оглядел обращенные к нему с надеждой лица и синдар, и нолдор, — но моя собственная честь не позволяет бездествовать. Я собираюсь отправиться в очередной бой, чтобы попробовать отбить тело, и буду благодарен за любую добровольную помощь.

Дольше говорить ничего не пришлось. Воины закричали, призывая вести их, и выражения отчаяния и боли, читавшиеся на лицах их до сих пр, сменились праведным гневом.

Эльфы бросились в бой, подобно приливной волне. Весь гнев на тех, кто был повинен в страданиях братьев, кто из тщеславия и гордыни готов был уничтожить, подмять под себя самый мир, сверкали на кончиках их мечей, подобно свету Сильмарилла.

Сталь нолдор резала черную плоть, срывая головы ирчей, вспарывая их животы, отрубая руки. Келеборн и сам в эти мгновения с трудом осознавал происходящее и самое себя. Он видел лишь мертвое тело родича, которое стало теперь его единственной целью, да слышал голос любимой, звучавший в ушах. Или последнее ему только казалось? Ведь Галадриэль с их дочерью Келебриан остались в безопасности Харлиндона.

Он тряхнул головой, сбрасывая наваждение, однако любовь и поддержка жены, которую он только что ощутил всем своим существом, придала сил телу и прояснила разум. Келеборн кинулся вперед в последнем отчаянном, практически безнадежном рывке, и потянул на себя древко чудовищного «знамени».

— Уходи, владыка! — услышал он в тот же миг голос одного из командиров. — Уноси его! Мы прикроем тебя! Пожалуйста! Иначе все наши смерти будут напрасны!

Келеборн молча кивнул и, подхватив на руки тело Келебримбора, стал прорываться обратно в лагерь эльдар.

Хотелось кричать. Подойдя к обозам, он бережно опустил истерзанное пытками роа друга и закрыл его глаза.

Нолдор и синдар стояли молча вокруг, опустив глаза, и души их стонали — владыка Харлиндона ясно чувствовал это.

Скоро вернулись из боя те, кто прикрывал их отход, и тогда Келеборн попросил воинов соорудить погребальный костер.

— Ты знаешь какие-нибудь песни на квенья, подходящие к этому случаю? — спросил он Элронда.

Тот покачал головой:

— Нет. Мы с Фэанариони чаще говорили о жизни.

— Тогда я спою на синдарине.

Келеборн опустил взгляд и, вздохнув поглубже, запел.

Мелодия прощания, сложенная когда-то беженцами из Дориата, неслась к небесам, прося валар позаботиться о душе того, кто пал в битве с Врагом. Тысячи голосов подхватили, и в этот самый миг в разрыве туч сверкнул свет далеких, но таких близких звезд.

А после Келеборн опустился на колени и заплакал.

— Финдарато просил передать, что будет ждать нас на поляне, — сообщил Келеборн, входя в покои невесты.

Остановившись в дверях, он несколько долгих мгновений любовался ею, а после прошептал, не скрывая собственного восторга:

— Твоя красота сияет подобно свету Итиля.

— Келеборн! — Галадриэль обернулась, и в ее глазах зажегся огонь ярче света Древ. — Melme nya…

— Любовь моя, — ответил он эхом на синдарине и, обняв возлюбленную, прижал ее к груди.

Рука его запуталась в ее густых длинных локонах, которыми он так часто любовался в минуты блаженной неги где-нибудь на природе. Там, где дочь Арафинвэ распускала их, позволяя свободно спадать по плечам и спине. Тогда Келеборн, лежа в высокой траве, играл с ними, перебирая пальцами, касаясь словно бы невзначай то руки, то бедра, то спины возлюбленной. Она же сперва делала вид, что ничего не замечает, однако вскорости дыхание ее сбивалось, делалось неровным и частым. Лицо ее начинало светиться огнем лукавства, она уже не скрывала своей ответной жажды, но ложилась рядом и, устроив голову на груди Келеборна, принималась его ласкать в ответ.

— Люблю тебя, — прошептал он горячо и смерил возлюбленную жадным взглядом.

Тяжелое серебряное платье, отделанное искусной золотой вышивкой, подчеркивало все изгибы и линии тела прекрасной девы.

— До сих пор с трудом верится, что мне досталось величайшее из сокровищ — твоя любовь, моя пленительная, отважная нолдиэ. Прекраснейшая из живущих.

Галадриэль в ответ обвила шею жениха руками и, прижавшись к нему, прошептала на ухо:

— Она твоя вместе с моей душой и телом. Однако если ты продолжишь так на меня смотреть, то мы не попадем на собственную свадьбу, и торжество состоится без нас.

Келеборн тепло улыбнулся и с нежностью провел ладонью по ее щеке:

— Я сильный, я продержусь еще несколько часов.

— А вот я могу и сорваться, — усмехнулась лукаво Галадриэль. — Поэтому не лучше ли тебе пока уйти?

Келеборн глубоко вздохнул и, усилием воля взяв себя в руки, мягко отстранился, понимая, что возлюбленная права. Они оба сейчас ходили по грани. Теперь, когда до свадьбы оставалось всего несколько часов, удерживать стремления двух влюбленных душ становилось все труднее.

— Я бы ни за что не оскорбил Арафинвэ Финвиона, разделив ложе с его дочерью без благословения ее родни, — уверенным, твердым голосом сообщил он. — Я пришел по делу.

— Вот как? — удивленно приподняла брови дева и вопросительно поглядела на жениха.

— Я принес подарок. Комплект украшений работы гномов.

С этими словами Келеборн сунул руку в карман длинной котты и, достав оттуда сверток, развернул его бережным движением. Галадриэль восхищенно ахнула.

— Это мифрил? — уточнила она, разглядывая алмазное колье.

— Да, — подтвердил Келеборн. — Я его решил вручить сейчас, потому что после церемонии нам, скорее всего, будет не до этого.

— Воистину так, — согласилась невеста.

Став перед зеркалом, она отвела свои густые волосы в сторону, обнажая шею, и тогда жених, затаив дыхание, надел на нее свой дар.

Их взгляды встретились в зеркале, и оба долго стояли так, любуясь блеском родных глаз. Рука Келеборна скользнула с шеи на плечо девы, накрыла ее вздымающуюся грудь. Собственное сердце его забилось часто и гулко, во рту пересохло, и он, усилием воли вновь беря себя в руки, прошептал:

— Люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю! — ответила с жаром та.

— До свадьбы еще есть время. Давай проведем его вдвоем? — предложил он и, неосознанным движением положив ладонь на бедро девы, с силой сжал его. — Сходим к реке.

— Давай, — согласилась с видимой охотой Галадриэль и вложила пальцы в руку будущего мужа.

Они покинули Менегрот и направились по тропинке вглубь леса. Туда, где густел, купаясь в лучах заходящего Анора, лес.

Мягкие, высокие травы стелились им под ноги. Вечерние птицы просыпались и, рассевшись на ветках, приветствовали появившиеся на высоком небе первые крупные звезды. Густой запах меда пьянил, однако скоро в голове Келеборна все же немного прояснилось. Он вдохнул полной грудью терпкий аромат и, сжав руку возлюбленной,

поцеловал ее пальцы.

Спустившись к реке, они уселись прямо на склоне. Галадриэль облокотилась спиной на грудь жениха, и тот бережно сжал невесту в объятиях. Их пальцы переплелись.

— В эту самую минуту, — признался Келеборн, глядя в темнеющее высокое небо, — я больше всего жалею о двух вещах.

— Каких же? — полюбопытствовала дева.

— О том, что не смог сам сделать тебе подарок к свадьбе и вынужден был купить. А еще о том, что не могу спросить благословения твоего отца. Надеюсь однажды когда-нибудь мы с ним встретимся, и он не будет разочарован своим зятем.

— Мельдо! — воскликнула с жаром Галадриэль и, оглянувшись через плечо, поглядела жениху в глаза. — Я тоже хотела бы соблюсти все обычаи до единого, однако моего атто тут нет. Но вместо него приехал брат, а это немало. Он старший в нашем роду здесь, в Белерианде. И он дал согласие. Это значит, что ты не берешь меня силой или обманом.

— Воистину так, — согласился с ней Келеборн.

Галадриэль же между тем продолжала:

— Что же до твоего подарка — для меня он бесценен, потому что это знак твоей любви. Кому как не мне знать, мельдо, что гордость аманэльдар велика. Но если бы я хотела просто быть женой искусного мастера, то была бы замужем уже давно. Однако я желала другого. Я мечтала о муже, который воистину в чем-то превзошел бы меня. В мудрости, в благородстве духа. Я тебя люблю, душа моя, и, чтобы тебе не наговорили в прошлом или будущем мои сородичи нолдор, просто это знай.

Келеборн на мгновение прикрыл глаза и, с нежностью коснувшись ладонью щеки любимой, поцеловал ее трепещущую жилку у изгиба шеи.

— Любые клятвы, данные именем валар, — заговорил он, — будут бессмысленны без стремления сердца. Я тебя люблю, Артанис Нэрвен, та, что оказала мне когда-то честь, согласившись принять мой первый дар — имя Галадриэль. Я тебя люблю и с открытой душой и сердцем обещаю, что буду заботиться о тебе, оберегать от всякого зла. Я буду рядом в беде и в счастье. Моя душа, мое сердце, мои помыслы и мое роа будут принадлежать тебе до самого конца Арды и даже после нее.

— Я тебе клянусь в том же! — горячо воскликнула Галадриэль и, обвив шею жениха руками, заглянула ему в глаза. — Что бы ни случилось, куда бы нас ни завела судьба — я твоя, мельдо. Только твоя. До конца Арды и после нее. Навеки.

Они упали в траву и принялись целоваться. Сердца учащенно бились, грозя вырваться из груди на свободу. Над головами пели птицы. Взошедший на небо Итиль посеребрил травы, разлив в подрагивающем в волнении воздухе свое прозрачное, нежное сияние. В глубине леса стали загораться разноцветные огоньки светильников, и Келеборн, услышав вдруг ласковое, призывное пение флейты, вздрогнул.

— Нас ждут, — прошептал он и, первым поднявшись на ноги, поднял невесте руку.

— Тогда идем скорее, — ответила она.

Выпустить друг друга из объятий было тяжело. Секунду они стояли, тщетно пытаясь справиться с волнением, и, наскоро оправив сбившиеся одежды, направились к поляне, где должно было состояться торжество.

Музыка звала их, взвиваясь в усыпанное крупными, яркими звездами небо. Лучи Итиля, разливаясь мерцанием в воздухе, окутывали жениха и невесту чарующим серебристым сиянием. Бриллианты на их одеждах сверкали, а пробудившиеся светлячки, окружив влюбленных, витали рядом и танцевали, следуя за уплывающей в ночное небо музыкой.

Финдарато стоял в середине украшенной цветами и лентами поляны. Поглядев внимательно в глаза Келеборна и своей сестры, он мягко улыбнулся:

— Мне кажется, или вы уже принесли друг другу брачные клятвы?

— Прости меня, принц, — ответил жених, по-прежнему не выпуская руки своей невесты, — это вышло случайно.

— Случайно произнес слова любви и верности? — уточнил Финрод.

— Да. Я просто позволил помыслам, одолевавшим душу и сердце, облечься в слова. И я готов их повторить еще раз при всех. В беде и в счастье, что бы ни случилось и как бы не повернулась в будущем наша жизнь — я буду рядом. Я буду защищать, любить и оберегать ту, кому отдаю сейчас свою душу и сердце. Артанис Нэрвен Галадриэль, будь моей женой.

— Будь моим счастьем и моей радостью, Келеборн, сын Галадона, — заговорила в свою

очередь та, глядя жениху прямо в глаза. — Я же буду твоя и только твоя, отныне и навеки, в этой Арде и в Арде Возрожденной. И если будет необходимо, я сделаю все, чтобы тебя защитить от Зла.

— Моя прекрасная, отважная, единственная на свете нолдиэ, — прошептал Келеборн, глядя невесте с восторгом в глаза.

— Мой благородный, мудрый синда, — ответила эхом Галадриэль и, обвив шею жениха руками, прошептала на ухо: — Такой горячий и страстный.

— Да будет так, — заговорил наконец Финдарато. — Как старший в семье на землях Белерианда, я благословляю брак свой сестры Артанис Нэрвен, которая теперь называет себя Галадриэль, и Келеборна, сына Галадона.

— Я тоже с радостью благословляю этот союз, — ответил стоявший рядом с Финродом Галадон.

Собравшиеся на торжество синдар и нолдор приветственно закричали, со всех сторон полетели слова поздравлений. Лютиэн выступил вперед, готовая первой вручить свадебный дар своему родичу и новоприобретенной подруге, а Галадон, взяв с ближайшего столика длинную цветочную гирлянду, связал ею шеи Келеборна и Галадриэль.

Молодые обменялись золотыми кольцами, и тогда музыка, победно взвившись в самые небеса, зазвучала еще громче и радостнее. Звуки арф и флейт манили, звали за собой, и молодой муж, подав руку жене, повел ее в танце.

Короткая летняя ночь летела, будто подхваченная теплым южным ветром чайка. Празднество скоро выплеснулось за пределы поляны и побежало говорливыми бурными ручейками по лесам и селениям Дориата. Со всех сторон, докуда хватало глаз, неслась музыка, а новобрачные все танцевали и танцевали, не в силах разорвать объятий.

Ноздри Келеборна дразнил аромат угощений, однако о еде он мог думать в этот миг меньше всего. Остановившись, он увлек свою молодую жену под сень дубов и, заключив в нетерпеливые, жадные объятия, принялся целовать. Галадриэль пылко отвечала, будя в крови пожар такой силы, что он грозил спалить все окрест дотла, если прямо сейчас не найдет выхода.

Наконец, небо на востоке начало светлеть, и постепенно пробуждающийся Анор окрасил горизонт в нежные золотисто розовые тона. Сердце Келеборна замерло, он обратил на отца нетерпеливый взгляд, сжав с силой руку жены. Она ответила, переплетя их пальцы и приложив его ладонь к своему гулко бьющемуся сердцу. Глаза Галадриэль, обращенные на мужа, сверкали ярче Древ Амана. Волосы обоих немного растрепались, но ни он, ни она не думали сейчас об этом.

Музыка смолкла, Галадон и Финдарато вышли вперед, и новые благословения в адрес молодых, подкрепленные призывом к валар, огласили поляну.

Свадебная ночь заканчивалась, однако семейная жизнь Келеборна и его жены Галадриэль только начиналась. Осторожно потянув супругу за руку, молодой муж взглядом предложил ей покинуть торжество прямо сейчас, и та согласилась. Они скрылись меж дубов, и Келеборн, тяжело, прерывисто дыша, прошептал:

— Пойдем к реке. Пусть свидетелями нашего союза станут не холодные камни и золото пещер, но высокое небо и теплые лучи Анора.

— Я согласна, — поддержала его идею жена, и оба, по-прежнему держась за руки, побежали по петляющей меж дубов тропинке.

Спустившись к берегу, Келеборн расстелил свой плащ и, смерив новоиспеченную супругу жадным взглядом, скинул собственные одежды.

Галадриэль кинулась ему на шею, он с жаром, который сдерживать больше не было ни сил, ни смысла, принялся целовать ее. Скоро платье ее, скользнув по крутым плечам, упало в траву. Муж увлек жену на импровизированное ложе, она ему раскрыла объятия, и две жизни, две судьбы слились воедино, сделав союз нерушимым. Смешались стоны, вздохи, летели к светлеющему небу крики. Крики счастья и радости. Звуки жизни. Любовь переполняла Келеборна, и он стремился наполнить ею свою жену до самых краев. Она отвечала ему не менее страстно, и скоро первые раны, оставленные не врагом в бою, но самой любовью и жизнью, украсили его спину.

Их уносило вперед, куда-то выше и выше, в затуманенном разуме мужа билась мысль: «Счастье мое». Казалось, сил думать, дышать, существовать уже не было. Жизнь рвалась наружу, и в тот момент, когда она выплеснулась, сметая все на своем пути, ответная мысль любимой обвила его теплом и негой: «Судьба моя. Келеборн… Моя жизнь».

Келеборн вошел в мастерскую и, распахнув пошире окно, поглядел на стол с инструментами.

Ярко сиял Анор, слепя глаза. Шумело море, выплескиваясь на недавно отстроенные причалы Харлонда. Легкий бриз доносил горьковатые ароматы трав и крики чаек. Дежурившие на стенах города дозорные неизменно докладывали о полном спокойствии. Однако на душе Келеборна уже которую неделю было темно.

Он подошел к столу и взял до сих пор не законченную работу — серебряную погремушку в виде лошадки.

«И ей тоже суждено отправиться в ящик стола», — подумал владыка Харлиндона с горечью и, решительно отодвинув стул, сел и принялся за работу.

Мысль, что пора поговорить о происходящем с женой, билась в сердце и в голове все увереннее и громче. Казалось, за прошедшие столетия в их с Галадриэль жизни ничего не изменилось, они по-прежнему любили друг друга и наслаждались каждым мгновением единения. У них были общие планы и мечты. И все же…

Келеборн вновь тяжело вздохнул, и где-то в глубине грудной клетки болезненно закололо. Собственная жизнь с недавних пор ему казалась утратившей целостность. Ему чего-то не хватало, с каждым днем все сильнее, и это что-то в воображении его имело детские черты.

Ладья Ариэн плыла по небу, работа спорилась, лошадка была почти завершена. Уже появилась ее довольно ржущая морда, и Келеборн настолько увлекся работой, что не услышал, как отворилась дверь мастерской.

С минуту или немного дольше стояла глухая, вязкая тишина, нарушаемая лишь осторожным поскрипыванием инструмента. Наконец, Галадриэль проговорила тихо:

— Я тоже очень хочу детей, мельдо.

Келеборн вздрогнул от неожиданности и поднял на возлюбленную вопросительный взгляд. Та сделала несколько шагов вперед и пояснила:

— Я смотрела в Зеркало. Оно говорит, что Харлиндон не падет и не будет никем захвачен.

Муж встал и, тяжело опершись о стол, покачал головой:

— Тень Зла за нами следует по пятам. Сначала пал Дориат, после Гавани Сириона. Затоплен возлюбленный Белерианд.

— Харлиндон не постигнет их судьба.

Голос жены звучал уверенно и звонко. Не глядя, Келеборн рванул ворот рубахи и пробормотал:

— Дышать тяжело.

Подойдя к окну, он уперся ладонями в подоконник и посмотрел в даль. Жена повторила:

— Я тоже очень хочу ребенка. И ты хочешь, иначе не просиживал бы целыми днями в мастерской и не делал одну за другой игрушки.

— Мы вместе приняли решение не приводить дитя в мир, укрытый тенью Зла. Там, в Дориате…

— Я помню, — с печалью покачала головой Галадриэль.

Муж с горечью усмехнулся:

— Правда, первые триста лет мы вообще не думали о детях. Для счастья нам вполне хватало друг друга. Сколько троп было исхожено, сколько укромных уголков стали свидетелями нашего с тобой счастья…

Галадриэль стремительно пересекла покои и, обняв мужа со спины, прижалась к нему всем телом.

— Келеборн, жизнь моя, — заговорила она торопливо, — мы были молоды и слишком категоричны, когда принимали то решение. Благополучие и мир, о котором мы оба так мечтаем, может не наступить до самой Возрожденной Арды. Но я лично не хочу ждать так долго!

— И я не хочу, — согласился Келеборн.

— Тогда давай приведем наше дитя в этот мир сейчас! Хотя бы одного ребенка! Я верю, ты сможешь его защитить. Или ее.

Они молчали, слушая биение сердец друг друга. Тоска, душившая Келеборна, постепенно отпускала. Он судорожно вздохнул и, обернувшись, обнял наконец возлюбленную супругу.

— Любовь должна иметь продолжение, — прошептал он, любуясь родными чертами.

— Именно так, — согласилась с охотой и видимой радостью Галадриэль.

— Дитя. Продолжение твое и мое.

— Да, мельдо!

— Звучит прекрасно. Что ж, давай приведем наконец эту новую жизнь.

— Душа моя, — прошептала в ответ Галадриэль и, прикрыв глаза, потянулась к мужу за поцелуем.

Тот крепко сжал ее бедро одной рукой, второй же обнял и прижал к себе. Как арфа требует настройки перед игрой, так и души родителей требовали того же перед тем, как привести в мир дитя.

Келеборн с удовольствием поцеловал жену, и они, взявшись за руки, пошли к морю.

Закат прогорал, роняя на воду

последние золотисто-алые отблески.

— Впервые в жизни я хорошо понимаю твоего деда Финвэ, — сообщил муж.

Жена усмехнулась:

— Надеюсь, наша судьба будет счастливее, чем у него.

— Я сделаю все, чтобы так и было!

— И я!

Супруги остановились и долго стояли, глядя в глаза друг друга. Там каждый из них видел долгие годы, проведенные бок о бок. Наполненные страстью дни и ночи, несчастья, побег, а после снова радость. Любовь, неизменно бившаяся в двух сердцах, теперь распустилась, подобно цветку под солнцем, забурлила, требуя выхода. Обоим вдруг показалось, что счастье наполняет мир вокруг них до краев.

Шумело море, наползая на берег и разбрызгивая шапки белой пены. Сияли звезды, с каждой минутой все ярче.

— Люблю тебя, — прошептал Келеборн и, потянувшись, коснулся ладонью щеки супруги. — Хочу тебя…

Она прикрыла глаза и накрыла руку мужа:

— Я тоже тебя люблю! Каждую частичку твоей души, каждую клеточку тела. Хочу тебя всего, целиком! И пусть наши тела, наши жизни и судьбы соединятся и обретут новое начало!

— Да будет так.

Муж принялся целовать жену, и целовал до тех пор, пока дыхания перестало, наконец, хватать. Галадриэль к нему льнула всем телом, собственная кровь бурлила. Дойти до покоев сейчас казалось совершенно немыслимым.

Они опустились на песок и, не думая более ни о чем, отдались голосу любви, зовущей вперед. Неумолимой, словно прибой.

Отброшенные одежды валялись рядом.

Отдать свое сердце, свою любовь, частичку собственной души другому и, приняв его ответные дары, сотворить вместе новое чудо.

Два стона, порожденные волной наслаждения, взлетели ввысь, к небесам, и в этот самый момент Келеборн ощутил, как крохотная искорка его существа отделилась, растворившись в роа жены.

Они еще долго не могли говорить. Муж лег на спину и, обняв прильнувшую к нему любимую, принялся гладить ее плечи, перебирать безотчетными движениями волосы. Где-то рядом рокотало море, а мироздание постепенно принимало привычные, такие знакомые обоим очертания.

— У нас получилось? — в конце концов спросила Галадриэль.

— Еще не знаю, — ответил муж. — Но немного позже мы обязательно повторим попытку. Чтобы удостовериться.

Он усмехнулся едва заметно, и она лукаво улыбнулась в ответ:

— Непременно повторим. Мельдо…

— Любовь моя.

Спустя несколько недель, задолго до того, как живот Галадриэль начал округляться, она смогла сообщить счастливому мужу, что беременна.

Упиравшийся кроною практически в самое небо мэллорн пел. По жилам его струились могучие соки, знаменующие жизнь, и Келеборн, положив ладонь на белую гладкую кору, мог услышать самый ее голос.

Келебриан неслышно подошла к отцу со спины и, обняв его, положила подбородок на плечо.

— Когда мы жили в Харлонде, — заметила она, обратив взор к усеянному яркими, серебристыми звездами небу, — мне и в голову не могло прийти, что эрухини могут жить на деревьях вот так, подобно птицам. Но мне нравится.

Келеборн коротко хохотнул и похлопал ласково дочь руке:

— Мое собственная молодость прошла в безопасности за Завесой. Мы строили дома на деревьях, но скорей для забавы, чем для защиты от врага.

Келебриан задумалась и, помолчав немного, в конце концов произнесла:

— Я не знаю, каково это — жить мирно, не вглядываясь в тени за спиной и не ожидая удара. И все же, я не жалею, что пришла в этот мир. Я люблю его. И вас с мамой.

— Спасибо, дочка.

Отец поцеловал Келебриан в щеку и вновь внимательно оглядел убегающую ввысь лестницу. Перила ее, а также талан наверху поблескивали тусклым серебристым светом, едва заметным в свете сияния Итиля. Но, чтобы он заиграл в полную силу, требовалось наложить специальные чары.

При мысли об Эрегионе и его правителе, павшем от руки Врага, сердца Келеборна коснулась грусть. Келебриан, уловив эту перемену в настроении отца, посмотрела ему в лицо внимательно.

— Ты знаешь, что сейчас делать? — полюбопытствовала она.

— Да. Келебримбор научил меня. Секрет итильдина хранили мастера Эрегиона.

Он глубоко вздохнул, усилием воли отгоняя печаль, и коснулся перил. С любовью погладил дерево, ощущая ответный отклик. Казалось, мэллорн с нетерпением ждет, уже готовый заиграть в полную силу.

Келеборн прикрыл глаза, и ему на один короткий миг вдруг отчетливо показалось, что вновь он, как, бывало, раньше, слышит звон наковален, всей кожей ощущает жар печей. Память хранила звук голоса лучшего из мастеров Белерианда, слова песен, вплетавшихся, подобно искуснейшей вышивке, в металл во время работы. Келеборну чудилось, будто он вновь слышит это все, и не было минувших столетий горькой разлуки. Он позвал металл, ставший сутью, новой жизнью обнимавшего мэллорн талана, и тот откликнулся навстречу зову. И тогда Келеборн запел.

Келебриан отошла в сторонку, не желая мешать, а ее отец, как учили его самого когда-то, вплетал чары в самую суть итильдина. Песнь звенела, полная жизни и силы, и рвалась ввысь, к звездам. А те сияли в ответ, даря свой серебристый, ни на что не похожий свет металлу. Они сливались, свивались, обнимая мэллорн, и в момент, когда перила и талан наверху вспыхнули в свете звезд нежнейшим голубовато-серебристым светом, Келебриан вскрикнула от восхищения.

Келеборн устало провел ладонями по лицу.

— Ну вот, теперь наш дом готов, — сообщил он и через силу улыбнулся.

Тоска по уничтоженному Врагом Эрегиону, по павшему страшной смертью другу еще была слишком свежа в памяти и теперь тягостными каплями тоски оседала на сердце. Хотелось смыть ее, и Келеборн сказал, поглядев ввысь, на крону мэллорна:

— Пойду я. Доброй ночи, дочка.

— И тебе, ада.

Отец начал поднимать вверх, дочь проводила его задумчивым взглядом и, скользнув неслышно между ясеней, направилась туда, где видела в последний раз мать.

Под самой кроной, между мощных ветвей, поддерживаемая естественной широкой развилкой, раскинулась купальня, напоминающая огромную чашу. В открытых водах ее отражались звезды, свет Итиля серебрил, и Келеборн, вздохнув глубоко, разделся и с удовольствием нырнул, ощущая, как прохладная вода обнимает тело и успокаивает растревоженную душу.

Откинувшись на бортик, он прикрыл глаза и стал прислушиваться к загадочным, манящим голосам ночи. К пению птиц, шелесту листвы, журчанию ручейка где-то далеко у подножия. Золотые соцветия над головой, купаясь в лунных лучах, являли миру дивную, не похожую ни на что красоту. Эльф впитывал это всей кожей, всем своим существом и ощущал, как фэа постепенно успокаивается.

Тихий плеск воды отвлек его от созерцания. Он оглянулся и увидел медленно опускавшуюся в купальню жену. Он улыбнулся ей, и она, устроившись рядом, обвила его шею руками.

Говорить не хотелось — он чувствовал, что любые слова в этот самый миг будут лишними.

Муж ощутил движение бедер жены и обнял ее крепко, прижав к себе. Под светом глаз Галадриэли отступили мрачные тени прошлого. Крона мэллорна укрыла от посторонних глаз ласки, а пение птиц заглушило тихие стоны. Поцелуй Келеборна поглотил последний крик любимой, а вечные звезды, отражаясь в воде купальни, все шептали и шептали о том, что жизнь и любовь, несмотря на окружающую тьму, вечны.

— Мы видели нолдор, мой принц, — взволнованно доложил дозорный с порога, стремительным шагом входя в покои. — Много нолдор. Среди них женщины и дети. И они направляются в Гавани Сириона.

Келеборн, до сих пор объяснявший Эльвинг начертание рун, встал из-за стола и, подойдя ближе к воину, спросил:

— Вот как? Я полагаю, случилось что-то серьезное?

Заинтересовавшаяся девочка вскочила следом за дядей и, встав за его спиной, принялась внимательно слушать. Келеборн безотчетным движением обнял ее и вновь сосредоточился на докладе. Дозорный тем временем продолжал:

— Их ведет человек по имени Туор, мой принц. Он муж принцессы Идриль, дочери Тургона.

«Эллет и человек? — удивился Келеборн, но виду не подал. — Еще один смешанный союз?»

Он оглянулся на свою внучатую племянницу, будто надеялся в чертах ее лица найти ответ на свой вопрос, вслух же спросил:

— Что же случилось с ними? Они рассказали?

— О да! — ответил дозорный, и его глаза вспыхнули гневом. — Войско Врага напало на их град. Гондолин пал. Лишь немногие чудом уцелели.

— Что?! — не сдержал гневного возгласа Келеборн, и рука его сама собой потянулась к поясу. Туда, где в обычное время висел меч. Испуганная Эльвинг вцепилась в руку дяди, и тот, глубоко вздохнув, усилием воли заставил себя успокоиться.

— И снова происки Врага, — прошептал он и чуть заметно покачал головой. — Мы знали, что новый удар воспоследует, хотя сердце любого эрухино все равно надеется на лучшее. Сколько им еще идти?

— Не меньше двух-трех недель, я полагаю, — ответил верный. — Они сейчас отдыхают в Нан-татрен.

— Что ж, благодарю за известия, пусть даже и столь печальные, — кивнул принц воину и взглядом указал на дверь, ведущую во внутренние покои дворца. — Отдохни с дороги. У нас же теперь много дел. Но время еще есть.

Воин ушел, а Келеборн подошел к окну и, сложив руки на груди, посмотрел на море. Уже второй день бушевал шторм. Море ярилось, бросаясь на пирсы и скалы разъяренным зверем. Небо было затянуто низкими серыми тучами.

«Сколь горькая судьба у сотворенного Единым мира, — думал он. На сердце давила глухая, тянущая, будто боль в старой ране, тоска. — Сколь кратки мгновения спокойствия и мира! Вновь и вновь погибают в мучениях эрухини».

Было тягостно думать, что где-то там, посреди непогоды, идут сейчас те, кто по воле Врага потерял все, кроме самой жизни. И сколь многие лишились даже ее!

— Вот, Эльвинг, — обернулся он к племяннице и коротко вздохнул, — еще один урок взрослой жизни. Он зла не укрыться даже за самыми высокими стенами. Но это не значит, что мы не должны ничего не предпринимать.

— Мы что-то можем сделать сейчас? — спросила с надеждой девочка.

— Разумеется, — кивнул Келеборн. — Можем и сделаем. Мы вышлем с тобой навстречу нолдор еды — наверняка с провизией у них туго. Мы подготовим для них дома и часть покоев дворца. Еще нам нужно заново рассчитать припасы и постараться пополнить запасы в кратчайшие сроки. Усилить дозоры на стенах. Отправить с заданиями разведку. Еще предупредить на всякий случай целителей — у них могут быть раненые и просто те, кто тяжело перенес дорогу. Дел очень и очень много, Эльвинг, но это долг правителей — заботиться о народе.

— Мы выполним его! — с энтузиазмом воскликнула Эльвинг, и Келеборн едва заметно улыбнулся. — Ты научишь меня?

— Обязательно, — пообещал дядя. — И мы начнем прямо сейчас.

Хотелось вскочить на коня и самому поехать навстречу беглецам. Спросить у них, что синдар могут сделать для братьев, помочь им хоть чем-то, расспросить о произошедшем. Однако оставлять Гавани без правителя было слишком неразумно, ибо Эльвинг, хотя и взрослела быстро, все еще оставалась ребенком, а Галадриэль, разумеется, отправилась бы вместе с ним. Однако у них и в Гаванях нашлось, чем заняться.

Нолдор пришли в город спустя почти два месяца. Вскоре после полудня заиграли рога на стенах, и спасшиеся от армии Моргота беглецы, порядком измученные, вошли в Гавани.

Анор ярко, радостно светил в небе, пели птицы, и было почти невозможно представить, что эти жалкие кучки эльдар — все, кто остался от некогда многочисленного народа, населявшего тайный град.

Усилием воли Келеборн отогнал печальные мысли и вышел вперед, взглядом ища Туора.

— Итариллэ! — воскликнула Галадриэль и, не сдержавшись, бросилась к своей кузине.

Келеборн же приветствовал гостей:

— Добро пожаловать домой. Ибо я от души надеюсь, что Гавани отныне станут вам домом. Хотя повод для встречи печален. Скорблю о каждом из павших.

— Спасибо, принц, — ответил высокий золотоволосый мужчина, видом и статью схожий с нолдор, однако человек по крови, и Келеборн понял, что это и есть Туор.

«Что ж, охотно верится, что такой мужчина действительно мог завоевать сердце принцессы нолдор», — подумал сын Галадона.

Улыбнувшись приветливо, он подошел ближе, и тень усталости, упав с лица Туора, явила взору его ответную улыбку.

— Рад нашему знакомству, — проговорил принц синдар.

— Взаимно, — ответил человек.

Они одно мгновение стояли друг против друга, будто изучая, а после Келеборн продолжил:

— Для тебя и твоей семьи приготовлены покои во дворце. Надеюсь, вечером вы все придете на пир. Но до тех пор мне хотелось бы расспросить тебя о том, что произошло в Гондолине.

— Рассказ будет долгим, — тяжело вздохнул Туор и с печалью на лице посмотрел на море. — Не на один бокал вина.

— Оно найдется в кладовых дворца, — заверил Келеборн.

— Однако кратко я могу поведать историю о падении тайного града уже сейчас.

Принц синдар сделал приглашающий жест, и оба мужчины отошли в сторону.

Галадриэль и прибежавшая Эльвинг занялись обустройством прибывших, а Келеборн с Туором, подойдя почти к самой кромке прибоя, все говорили и говорили и, склонившись над песком, чертили планы минувшей страшной битвы.

— А еще я прочел, что в эльфийских владениях есть чудесные деревья с серебряной корой и золотыми листьями, — с вдохновением на лице рассказывал Фарамир, — и эльфы живут на них, подобно птицам.

— И ты бы хотел посадить такое в Гондоре? — уточнил Боромир.

Братья лежали на берегу Андуина и смотрели на звезды. Поблизости слышались голоса дозорных. Тени Осгилиата, похожие на скелет неведомого чудовища, острыми пиками прорезали небо.

Младший брат вздохнул и, приподнявшись на локте, принялся рассматривать противоположный берег. В темноте было видно мало, однако юноша не сдавался. Наконец, он едва заметно покачал головой и ответил:

— Я бы хотел, чтобы Итилиэн вновь зацвел, а все остальное... Пустое это. И мэллорны в том числе. Слишком они далеко от нас.

— Деревья?

— И деревья, и эльфы. Вот и отец сказал, чтобы я меньше читал и фантазировал.

Старший брат стремительным движением поднялся и, ласково обняв младшего, прижал его голову к груди:

— Я, может, не столь умудрен, как наш отец — мне всего девятнадцать, и я мало что успел повидать, кроме бесконечных битв. Но одно я могу сказать наверняка — я восхищаюсь тобой, братишка. В Гондоре мало найдется равных тебе.

— О чем ты? — не понял Фарамир.

— Для того, чтобы быть тем, каков ты есть, а после раз за разом отстаивать право на собственную жизнь перед отцом, у которого совершенно очевидно иные взгляды, нужно немалое мужество, — решительно глядя брату в глаза, заявил Боромир. — И я восхищаюсь твоими знаниями. Ты каждый раз во время дозора умудряешься мне рассказать что-нибудь новое. Но кстати, сегодня мне тоже есть, чем поделиться. Пошли.

Старший хитро блеснул в свете луны глазами и поманил младшего за собой. Юноши подошли к мосту через Андуин, и Боромир, зайдя под одну из опор, указал на металлические крепления.

— Видишь этот толстый штырь? — утчонил он у брата.

— Да.

Фарамир осторожно пощупал металл, на удивление оказавшиеся смазанным, и вопросительно поглядел, ожидая продолжения.

— Если его вытащить, — охотно пояснил Боромир, — то мост обрушится.

— Это на случай битвы с врагом? — догадался Фарамир.

— Верно. Запомни его. Кто знает, кому из нас или наших потомков может пригодиться подобное знание. Только не записывай нигде.

— Хорошо, я понял тебя. Спасибо.

* * *

— Уходите! — крикнул Фарамир, перекрывая шум и грозит битвы. — Уходите немедленно!

— Все, кто не может сопротивляться ужасу назгул, — заорал следом Боромир, — немедленно уходите на западный берег!

Оба брата, а с ними двое верных перегородили мост. Истерлинги наступали, солнца не было видно уже десять дней. Металл оружия и доспехов потемнел, а земля под ногами превратилась в чавкающее кровавое месиво.

Немногочисленные оставшиеся в живых воины бросились через мост, убегая от терзавшего разум невыносимого ужаса, а четверо, еще остававшиеся на восточном берегу, прикрывали отход.

— Уходи теперь ты, Боромир, — попросил Фарамир брата, с трудом вынимая меч из тела очередного вастака. От усталости в голове слега шумело, а перед глазами плыли какие-то тени.

— А ты? — спросил Боромир, тяжело дыша.

Очередная тварь бросилась к мосту и напоролась на меч старшего сына Денетора. Тот пинком отпихнул тушу орка и вновь поглядел на младшего брата. Тот пояснил:

— Ты наследник.

— А ты мой брат, — возразил Боромир.

— Твоя жизнь важнее.

— Ты мой друг.

— Вот как друга я тебя и прошу! Если мы погибнем оба, Гондор вообще некому будет защитить.

Голос Фарамира сорвался на крик. Твари продолжали наступать, не давая людям ни мгновения передышки, и обрушить мост обоим братьям теперь казалось единственным выходом. Но для этого должен был спастись хотя бы один.

— Дай слово, что после тоже попытаешься уйти, — попросил старший младшего.

— Обещаю.

— Тогда отходим! — скомандовал Боромир верным, и трое людей, развернувшись, бросились бежать по длинному мосту через Андуин.

Фарамир краем глаза следил за ними и, раз за разом отражая удары врагов, думал о том, что погибнуть здесь и сейчас было бы не таким уж плохим выходом.

Мост за его спиной задрожал, рухнул я тяжким стоном, будто раненый в битве зверь. Андуин выплеснулся из берегов, окатив Фарамира с ног до головы, и тот, пользуясь секундным замешательством противника, прыгнул в реку.

Вастаки за спиной закричали, тяжелое оружие и доспех норовили утащить его на дно, но Фарамир плыл, преодолевая режущую боль в груди и почти ничего не видя перед собой из-за воды и тьмы.

В конце концов, когда он, уже почти не дыша, упал на западный берег, Боромир подхватил его, обнял и, прижав к груди, прошептал:

— Я был уверен, что ты успеешь. Мне с неделю назад снился сон, что ты сажаешь яблоню в Итилиэне.

Фарамир закашлялся и, перегнувшись через руку брата, принялся выхаркивать из легких остатки воды.

— Что, один? — наконец прохрипел он в ответ.

— Нет, — на удивление серьезно ответил старший. — Рядом была какая-то золотоволосая дева. Но лица ее не было видно.

Фарамир откинул с лица мокрые пряди и поглядел на противоположный берег. Твари стояли там, пока не делая попыток преодолеть Андуин, и это давало им всем такую желанную передышку.

— Что ж, можно, наверное, сказать, что мы отстояли хотя бы восточный берег Осгилиата? — спросил младший брат у старшего.

— Думаю, да, — серьезно ответил тот.

И оба, одновременно устало вздохнув, отправились выставлять дозорных и проверять выживших.

— Что ж, кажется ни на какой восток мы с тобой не поедем, — с досадой обронил Келеборн и, бросив беглый взгляд на вошедшую жену, подошел к окну.

Сад за ночь успел запорошить первый снег. Океан ярился, остервенело бросаясь на пологий берег. Высокие серые валы накатывали на причал один за другим, резкий штормовай ветер гнул мачты вытащенных на песок судов. Тяжелое серое небо нависало над островом, и в отдельные моменты могло показаться, будто в мире нет более ничего, кроме непроглядной тьмы и голых скал вдалеке.

— Что-то произошло, любовь моя? — спросила встревоженно жена и нетерпеливо всплеснула руками. Нахмурив брови, она оглядела цепким взглядом покои и, заметив на столике у кровати письмо, понимающе кивнула. — Я видела, как к Балару пристал корабль. В такую-то погоду! Видимо, случилось нечто действительно очень важное.

— О да, весьма, — усмехнулся горько Келеборн и, обхватив себя руками, покачал головой. — Прочти сама. Это послание от Нимлот. Фэанариони прислали Диору ультиматум с требованием вернуть Сильмарилл.

Галадриэль нетерпеливо схватила заметно помявшийся в дороге, подмоченный листок и принялась жадно вчитываться в строки. Келеборн между тем продолжал пояснять:

— Он ничего не ответил сыновьям Феанора, но ты знаешь своих родичей лучше меня. Ты понимаешь, что последует дальше.

— О да, — почти простонала в ответ Галадриэль и, положив послание обратно на столик, обратила на мужа воспаленный взгляд.

— Восток подождет. Я должен ехать в Дориат. Быть может, я еще успею хоть что-нибудь сделать.

Келеборн обернулся и, задумчиво нахмурившись, посмотрел на жену.

В углу стояла дорожная сумка, еще наполовину собранная. Та самая, с которой они прибыли на Балар, намереваясь пробыть тут до весны. Однако их планам, похоже, не суждено было сбыться.

— Я еду с тобой! — решительно объявила Галадриэль и, подойдя к мужу, коснулась ласково ладонью его лица. — Одного тебя я не отпущу, иначе вся изведусь от волнения. К тому же, я тоже могу там чем-нибудь помочь. Если придется говорить с кузенами…

Келеборн улыбнулся с нежностью и, легко коснувшись губами губ любимой, прошептал:

— Моя отважная нолдиэ.

— Мой храбрый синда, — ответила эхом жена.

С минуту или две они так стояли, обнявшись, и слушали биение сердец друг друга. Восток, далекий и загадочный, вдруг в одночасье оказался гораздо дальше от них, чем в начале пути. Но долг, веление сердца и память родственных уз неумолимо приказывали повернуть назад. Келеборн не мог оставить племянницу Нимлот и ее детей в беде, а Галадриэль надеялась спасти приютивший ее когда-то Дориат от своих родичей.

— Кто знает, что ждет нас впереди, — заговорил задумчиво Келеборн. — Быть может, завтра судьба разнесет нас по разные стороны океана.

— Не говори так! — не удержала протестующего крика жена.

Муж покачал головой:

— Я просто хочу, чтобы ты знала — я люблю тебя. Люблю так же сильно, как в первые годы знакомства.

— Я тоже тебя люблю! — ответила с жаром Галадриэль.- Люблю и уважаю, с каждым годом все сильнее. И мы не расстанемся — ни море, ни зимний путь, ни мечи Фэанариони не разлучат нас.

— Ты так думаешь? — пытливо посмотрел на любимую муж.

— Я это знаю, — ответила твердо жена. — Когда мы отправляемся?

— На рассвете. К тому времени шторм должен немного успокоиться.

— Значит, у нас еще целый день впереди, который нечем занять, — подвела итог Галадриэль. — Владыка Новэ все равно сейчас в Гаванях Сириона, а вещи почти собраны…

Она лукаво блеснула глазами и потянулась к массивной, кованой пряжке на штанах мужа.

Келеборн в ответ порывисто поцеловал Галадриэль в шею и, подхватив ее под бедра, понес к ложу.

* * *

— Не люблю холод и зиму, — вздохнула Галадриэль. — Еще со времен перехода через Хэлкараксэ.

Келеборн подкинул веток в костер, позволив ему разгореться, и укрыл разложенный поблизости лапник теплыми одеялами. Жена уселась, бросив на мужа благодарный взгляд, и тот, расположившись рядом, укрыл ее собственным плащом.

— Я знаю, мелиссэ, — прошептал он. — Успел заметить.

Галадриэль положила голову на плечо Келеборна, и он, обняв ее крепко, вдохнул незаметно уже ставший родным аромат волос.

Хлопотавшие над скоромным ужином верные деликатно отвернулись.

— То, что мы пережили, — продолжала между тем она, — очень трудно описать и почти невозможно представить. Долгие годы перехода во тьме и холоде. Лишь свет звезд и огни факелов были нам спутниками. Костры разводить боялись, ибо под ногами лед, и а подо льдом море. Взятая из Амана еда скоро кончилась, и в нашем распоряжении осталась только рыба. Лошади пали, потому что их нечем было кормить. Постоянные ветра вымораживали нас до костей, до самых потаенных уголков души. Под ногами то и дело расходились льды, и нолдор проваливались, погибая. Приходилось прилагать очень много усилий, чтобы не позволить эльдар просто лечь и уснуть вечным сном. Мы справились. Но зиму я с тех пор не люблю.

Келеборн плотнее завернул жену в свой плащ и поцеловал ее в макушку:

— Я все понимаю, радость моя, однако выбора нет. Я чувствую, как время уходит, словно вода сквозь пальцы. Я боюсь опоздать.

— Ты что-то чувствуешь? — жена приподняла голову и посмотрела пытливо супругу в глаза.

— Быть может, — не стал отпираться тот. — На душе неспокойно. Словно Тьма надвигается. Понимаешь…

Он замолчал, обдумывая что-то, и взгляд его, казалось, был устремлен не на орешник или сосны, а внутрь себя. Галадриэль ждала. Вздохнув, Келеборн продолжал:

— Нимлот наверняка не сразу написала письмо, надеясь уговорить мужа. Потом гонец долго был в дороге. Прибавь еще наш собственный путь, и ты получишь чудовищную цифру. Мне сердце подсказывает, что, может статься, Феаноринги не станут ждать так долго. Мы можем опоздать.

— Что ты намерен делать?

— Не знаю, — пожал плечами Келеборн. — Все зависит от того, в каком состоянии мы застанем Дориат и его хозяина. Я знаю тайные тропы, которыми пользуются разведчики, знаю потайные ходы, ведущие в Менегрот. Но это все полезно только в случае, если будет необходимо действовать быстро и скрытно. Если же потребуется говорить с твоими родичами…

Келеборн вновь помолчал с минуту или две, а после, поглядев на возлюбленную, признался:

— Я рад, что ты здесь, со мной. Вдвоем мы обязательно справимся с любыми трудностями.

Искры от костра взлетали ввысь, тая в быстро темнеющем небе. Келеборн молчал, разглядывая их и размышляя о чем-то, а после запел.

Слова шли от самого сердца, и песня о весне, которая когда-нибудь обязательно придет после тьмы и холода, плыла над поляной, теряясь между веток кустарника. Верные замерли, слушая, губы Галадриэль беззвучно шевелились, напряженная фигура ее скоро расслабилась, и лишь дозорные напряженно вглядывались в подступающую темноту. Туда, где далеко-далеко, на расстоянии нескольких недель пути, лежал Дориат.

* * *

Увидев путников, сидевшая на ветке ворона взлетела, обрушив на землю пышную снежную шапку. Келеборн задумчиво проводил ее взглядом.

— Не нравится мне все это, — проговорил наконец он и посмотрел на жену. — Уже почти два часа едем вдоль границы, и никто нас не останавливает. Ни единого воина.

Галадриэль насмешливо сощурилась в ответ:

— Ты меня конечно извини, мельдо, но мое мнение о ваших пограничниках сильно пошатнулось еще в ту пору, когда Берен несколько лет бродил по лесам Дориата и никем не был замечен.

Сопровождавшие их верные виновато потупились, однако Келеборн не смутился:

— Упрек принимается. Однако это не отменяет странности нынешней ситуации. Сейчас, когда можно ждать нападения Феанорингов…

Он замолчал и, задрав голову, посмотрел внимательно в низкое серое небо, будто надеялся найти там ответы на свои вопросы. Галадриэль посерьезнела:

— Я согласна с тобой. И у меня плохое предчувствие.

— У меня тоже, — согласился муж. — И это может означать две вещи. Первая: нападение уже состоялось. И вторая: кто-то потерял последние остатки бдительности. Хотелось бы надеяться на второй вариант.

— Как мы теперь поступим? — уточнила Галадриэль.

Келеборн коротко вздохнул и оглядел спутников. Будь он сейчас один, все было бы проще. Проникнуть скрытно вглубь территории не составило бы труда. Сейчас же с ним жена. И как бы ни хотелось ему оставить верных тут, у границы, поступить так он не сможет — в случае нападения нужны будут воины, чтобы ее защитить.

— Отправляемся дальше все вместе, — в конце концов нехотя объявил он. — Однако едем скрытно, и все вы без рассуждений слушаетесь моих приказаний.

— Хорошо, мельдо, — неожиданно безропотно согласилась жена, и муж, не сдержав удивления, на нее покосился.

Скомандовав отправление, он первым двинулся вперед по узкой извилистой тропе, терявшейся в густом подлеске.

Они торопились. Ехали вперед то галопом, то рысью, избегая привалов и привычно уничтожая за собой следы. Келеборн вел свой маленький отряд потайными тропами, известными только разведчикам, и всю дорогу выискивал знаки, которые бы помогли ему открыть тайну произошедшего в Дориате. Истоптанные чужими конями тропинки, неосторожно сломанные ветки. Тишина в лесу. Все указывало на то, что произошло несчастье и они опоздали. Келеборн все больше мрачнел, да и Галадриэль больше уже не смеялась.

— Кто бы ни были наши незваные гости, — заметил задумчиво Келеборн, разглядывая очередную истоптанную поляну, — Дориат они не покидали. Быть может, там, в Менегроте, как раз в эту минуту идет бой.

На снегу под деревьями алели капли крови, однако ни раненых, ни убитых видно не было.

— Тогда следует еще прибавить шагу, — воскликнула нетерпеливо жена.

Однако муж, к ее немалому удивлению, покачал гововой:

— Спешка не всегда приходит к успеху. Если наш враг уже рядом, мы лишь быстрее обнаружим себя. Поступим иначе: спрячем наших коней и отправимся к одному из потайных ходов, ведущих в Менегрот. В открытом бою и без нас найдется, кому умереть, а так у нас появится шанс спасти хоть кого-то.

С минуту над поляной висела густая, вязкая тишина. Сердце самого Келеборна гулко билось в груди. Хотелось бросить все и, забыв об осторожности, лететь к месту возможной трагедии как можно быстрее, однако усилием воли он отбросил подобные помыслы.

Наконец, Галадриэль нарушила молчание и, погладив по шее собственного коня, объявила:

— Ну что ж, веди, любовь моя.

* * *

Отделанная драноценными камнями дубовая дверь была сорвана с петель. Из глубины покоев доносились стоны и тихая, прерывавшаяся всхлипами возня.

— Мелиссэ, подожди пока здесь, — попросил Келеборн жену, и та согласно кивнула в ответ.

Взяв троих верных, он дал знак остальным охранять коридор, и вбежал в комнату, которая прежде была спальней Диора и его жены.

Разбитая ваза в углу, сорванный полог кровати сразу бросились в глаза. Однако не на них, и не на изуродованный шкаф смотрел сейчас приц Дориата. Посреди покоев на полу, зажимая обширную рану в животе и, судя по всему, безуспешно пытаясь встать, лежала королева.

— Нимлот! — воскликнул потрясенно Келеборн.

— Дядя! — с надрывом, тяжело простонала она в ответ и через силу улыбнулась.

Он упал на колени и обнял племянницу:

— Что здесь произошло? — настойчиво заглядывая в глаза, спросил он.

Вбежавшая Галадриэль всплеснула руками и замерла на пороге.

Было очевидно, что спасти несчастную эллет не удастся. Жизнь покидала ее, и фэа уже стояла, должно быть, на пороге Мандоса. Однако было то, что еще удерживало Нимлот здесь, и Келеборн, понимая это, с удвоенной настойчивостью спросил:

— Что здесь произошло? Где твои дети?

На бледном лице королевы появилась слабая улыбка:

— Ты все-таки приехал, — через силу прошептала она. — Значит, все будет хорошо…

Воины слушали, боясь пропустить хоть слово. Нимлот продолжала:

— На нас напали… Сыновья Феанора… Им нужен Сильмарилл… Диор убит.

— А дети? — вновь настойчиво спросил Келеборн.

Спазм скрутил горло, мешая дышать. Глаза застилала мутная, прозрачная пелена. Поняв, должно быть, его состояние, жена подошла и положила руку на его плечо. Муж поблагодарил ее кивком и вновь обратился в слух. Нимлот прошептала прерывисто, заходясь кашлем и выхаркивая на белоснежное платье крупные капли крови:

— Я спрятала Эльвинг в чулане. Там, за шкафом. Близнецы отказались — сказали, что уже взрослые и будут меня защищать. Нолдор их увели куда-то. Диор убит. Сильмарилл с Эльвинг. Спаси мою дочь, дядя.

— Я обещаю, — воскликнул горячо Келеборн. — Сделаю все, что от меня зависит…

Нимлот вновь улыбнулась, потянулась, пытаясь, должно быть, что-то еще сказать, но не успела. Рука ее беспомощно упала на грудь, глаза закрылись навсегда.

Хотелось застонать в голос, но даже на эту малость сейчас не было времени. Келеборн попывисто вскочил на ноги и, приложив ладонь к сердцу, постоял так с минуту над телом племянницы.

— Когда все закончится, мы непременно вернемся, чтобы похоронить павших. Сейчас же мы должны попытаться спасти хоть кого-то.

Обернувшись к верным, он отдал приказ:

— Обыскать все потайные уголки этого дворца. В прямой бой с сыновьями Феанора и их верными не ввязываться. Если найдете живых, то присылайте всех сюда. Попробуем вывести их из Дориата.

— Все сделаем, принц, — пообещал командир и вместе с воинами выбежал из покоев.

Тем временем Келеборн, опрокинув остатки шкафа, нажал едва заметный выступ на стене и открыл потайную дверь.

— Эльвинг! — позвал он в темноту.

— Дядя! — сдавленно пискнула откуда-то из глубины малышка и кинулась вперед.

Принц подхватил племянницу на руки и прижал ее к груди. Что ж, первая часть их сегодняшней задачи была успешно решена — дочь Диора и Нимлот была с ними, и Смльмарилл сиял на ее груди.

Келеборн завернул малышку в свой плащ, спрятав тем самым камень, и обернулся к жене.

— Уходить тоже будем потайным путем, — объявил он.

* * *

Эльвинг била нервная дрожь. Она жалась к дяде, испуганно оглядываясь по сторонам, и Келеборн не решался сообщить ей, что ее родители убиты.

«Успеется еще, — подумал он. — После».

Еще оставались Элуред с Элурином.

«Интересно, что потребуют за них сыновья Феанора, — размышлял Келеборн, вслушиваясь в доносящиеся из коридора звуки. — Выкуп? Деньгами? Или Сильмарилл?»

Сам он, не задумываясь, отдал бы камень за жизни детей, однако решать не ему.

В темном коридоре, ведущем в парадные залы Менегрота, послышались чьи-то легкие, торопливые шаги, и принц, передав племянницу жене, вышел из покоев. Поняв, что это кто-то из выживших синдар, он вздохнул с облегчением. Значит, не все погибли.

— Мой принц, вы вернулись! — одна из целительниц всплеснула руками и, с трудом переведя дыхание, принялась рассказывать: — Феаноринги напали на нас! Король погиб, а с ним и почти все воины…

Она говорила и говорила, и картина учиненной нолдор кровавой расправы постепенно представала перед Келеборном во всей своей ужасающей полноте.

Скоро начали подтягиваться остальные выжившие. Женщины и дети, мужчины-мастера, не умевшие обращаться с оружием и потому не принимавшие участия в битве. Однако их всех оказалось столь мало, что душу Келеборна охватила печаль.

«Уже никогда не раздастся в залах Менегрота веселый смех», — подумал он и опустил голову.

— Пора уходить, — прошептала неслышно подошедшая сзади жена и положила руку ему на плечо. — Мы сделали все, что могли. Нужно спасать выживших.

— Да, ты права, — согласился он и усилием воли взял себя в руки.

Дождавшись, пока последний из эльдар скроется в темноте потайного хода, Келеборн последовал за ними и тщательно закрыл за собой дверь.

Скупой свет факелов с трудом разгонял подступающую темноту. Под ногами что-то чавкало, с потолка гулко капала вода, однако никто не обращал на подобные мелочи внимания.

Впереди был долгий путь через заснеженные леса, продуваемые пронизывающими ветрами поля к единственному месту, где они могли надеяться найти приют. К Гаваням Сириона.

«И мы обязательно дойдем, — пообещал сам себе Келеборн и скрипнул зубами. — У нас нет другого выхода».

— Что там за звуки снаружи? — спросил Майтимо, и слабый, надтреснутый голос его прозвучал так тихо, что Финдекано с трудом расслышал.

— Дождь идет, — ответил он, изо всех сил пытаясь сохранить серьезное лицо, чтобы не смутить кузена рвущейся из глубины души радостью.

Это были первые слова, сказанные тем, кого когда-то прозвали Руссандолом, со времен возвращения из плена.

Теперь медь в волосах его поблекла, будто подернутая пеплом, черты лица заострились, а на обрубок руки Финдекано Астальдо и сам не отваживался смотреть. И все же глухой, безжизненный голос, только прозвучавший в тишине шатра, наполнил сердце неподдельным счастьем. Нолофинвион сел рядом с ложем брата и, взяв осторожно за руку, вгляделся в его лицо. Казалось, в них зажглись огоньки.

«Впервые за все это время», — подумал Финдекано.

Дождь тихо барабанил по кожаным скатам. Слышались далекие голоса переговаривающихся стражей. Новое светило, названное Анаром, уже успело опуститься за горизонт, и сквозь откинутый полог в палатку постепенно начинала заползать ночная темнота.

— В Ангамандо не было дождей, — вновь тихонько заговорил Майтимо, и Финдекано, не сдержавшись, сильнее сжал его левую ладонь. — Только сушь и жар. Помоги мне встать.

— Что ты хочешь сделать? — уточнил кузен и, подавшись вперед, просунул собственные руки под плечи раненого.

— Выйти наружу, — ответил решительно тот и, ухватившись за брата здоровой рукой, попытался подняться.

* * *

Сказать, впрочем, оказалось гораздо проще, чем сделать. Земля то и дело принималась качаться, норовя уйти из-под ног, и все же старший Фэанарион, стиснув зубы, упрямо шел к выходу.

Финдекано пошире распахнул полог палатки, и Майтимо, сделав еще один последний шаг, с тяжким стоном облегчения выдохнул и, без сил привалившись к опорному столбу, поднял лицо к небу.

Капли стекали по лицу, и Фэанарион принялся собирать их губами. В памяти вспыли вдруг мирные дни Амана и носившийся поблизости прямо под дождем на поляне маленький Финдекано, с которым Майтимо никак не мог справиться. Дождь, правда, был грибной, поэтому старший кузен в конце концов просто махнул на все рукой. Цвели цветы, и терпкий запах меда проникал, казалось, прямо в душу.

«Прямо как сейчас», — подумал Фэанарион и открыл глаза.

С удовольствием облизав влажные от дождя губы, он посмотрел на брата и увидел в его глазах неприкрытое счастье.

— Прости меня, — прошептал вдруг неожиданно для самого себя Майтимо.

Судя по изменившемуся выражению лица Финдекано, он тоже не ожидал услышать что-либо подобное.

— За что простить? — уточнил Нолофинвион.

— За то, что тебе пришлось пережить из-за меня. Ты этого не заслужил.

— Майтимо, — простонал с тяжким вздохом младший кузен и уперся лбом старшему в плечо. — Как ты можешь так говорить? Это я виноват!

— В том, что вытащил меня из плена? Не говори глупостей.

Они помолчали, глядя на затянутое тучами небо, и в конце концов Майтимо спросил:

— Какое сейчас время года? Из-за это плена я совсем потерялся.

— Лотессе, — ответил с видимой охотой Финдекано.

— Время цветов…

«Скоро у Финьо день звезды», — вспомнил Старший и всерьез задумался, что можно подарить кузену на праздник.

Что-нибудь такое, что было бы сделано с душой и хотя бы отчасти выражало всю степень любви и благодарности самого дарителя.

Стоять пока еще было тяжело, и вскоре оба кузена вернулись в палатку. Майтимо вновь растянулся на ложе, однако мысль о подарке его уже больше не покидала.

* * *

До праздника оставалось не больше двух недель, поэтому сделать что-то серьезное Майтимо просто не успевал. К нему самому пока силы возвращались медленно, как будто неохотно. В конце концов он решил сварить баночку варенья из одуванчиков.

«Финдекано любил его в детстве».

Сложнее всего оказалось сохранить тайну. Дождавшись, когда братья отправятся на очередной совет, Майтимо, попросив дежуривших у палатки стражей молчать, отправился собирать цветы. Потом, устроившись около одного из очагов, он попросил верных принести мед и принялся готовить варенье.

Вновь в памяти всплыли картины прошлого, казавшегося далеким и почти нереальным. Маленький Финьо сидел за столом, весь по уши перемазавшийся вареньем, и, довольный, радостно хохотал. От этих воспоминаний собственная душа недавнего пленника оживала, в тело будто наяву вливались силы, и Старший принимался помешивать варенье еще усерднее, чтобы порадовать друга.

К тому моменту, когда нужно было вручать подарок, Майтимо уже мог стоять уверенно, без поддержки, и, одетый в вышитую девами-верными котту, перестал походить на бледную тень самого себя.

— Что это? — не стал скрывать удивления Финдекано, увидев завернутый в плотную непрозрачную ткань предмет.

— С днем звезды тебя, — ответил Майтимо, протягивая дар.

Варенье блеснуло в лучах Анара золотистой искрой, и радость, разлившаяся в душах спасенного и его спасителя, зазвучала победным гимном. Финдекано широко улыбнулся и, передав дар Старшего ближайшему верному, крепко обнял дарителя.

— Теперь я точно вижу, что ты уже почти поправился, — прошептал он Майтимо на ухо. — Спасибо тебе! Это самый ценный дар, который я мог получить.

Слова эти рассеяли тени Ангамандо в душе Майтимо, влив новые силы. Однако стоять ему все еще было тяжело, поэтому виновник торжества, обняв старшего родича и друга, проводил его к берегу озера и помог устроиться под ивами. Там, откуда лучше всего было видно предстоящее празднество.

Пограничники говорили, что если в часы, когда выпал первый снег, не пропустить ни единого подошедшего к рубежам Дориата врага, то весь следующий год будет спокойный и безопасный.

Келеборн присел на корточки и зачерпнул ладошкой мягкий, пушистый снег. Зима, правда, уже успела устояться, сугробы в иных местах выросли до нижних веток дубов, да и его самого далеко от Эсгалдуина никто бы не отпустил. Но что это меняло, если ты уже почти взрослый и настроен решительно?

Услышав над головой чье-то сердитое стрекотание, малыш поглядел наверх и увидел сидящую на верхушке дерева белку. Та вновь крикнула что-то, что Келеборн перевел для себя как гнев на вторжение двуногих в ее владения, и перепрыгнула на соседний клен, обрушив на голову сидящего внизу эльфенка целую шапку снега. Малыш тихонечко рассмеялся и, отряхнувшись, примерился к ближайшей ветке. Подтянувшись, он проворно взобрался на толстый, растущий горизонтально сук и укрылся за стволом.

— Отлично, — пробормотал Келеборн и затаился, вглядываясь в убегающую под сень дубов узкую тропку.

Спешить ему было некуда. Мороз, правда, пытался проникнуть под одежды эльфенка и пощипать бока, но тот не сдавался. Когда среди кустов показались очертания чьей-то фигуры, Келеборн скатал из снега крупный белый шар и, затаив дыхание, примерился.

Чуть позже выяснилось, что самодельный снаряд улетел в Маблунга. Келеборн не стал дожидаться, пока военачальник поймает его за шиворот и отведет к отцу, а, подражая недавней белке, сгруппировался и перепрыгнул на соседнее дерево.

Следом ему попались еще двое воинов, какой-то незнакомый целитель и тетушка Лютиэн. От нее он, правда, прятаться уже не стал. Да она и не гневалась. Погрозив маленькому родичу пальцем, принцесса взобралась к нему на дерево и, устроившись на ветке рядом, спросила:

— Как насчет того, чтобы не кидаться исподтишка, а устроить сегодня на празднике настоящее сражение? Построим снежную крепость, позовем всех желающих.

У Келеборна от нарисованных перспектив захватило дух. Он поднял голову и посмотрел меж веток на высокое, густо усеянное серебристыми звездами небо.

— Праздник еще не начался, — подсказала принцесса.

— Тогда я согласен! — решительно заявил Келеборн.

— Отлично, — улыбнулась Лютиэн и потрепала малыша по серебристой макушке.

— Вот ты где! — раздался в этот самый миг внизу под деревом голос Галадона, и перемазанная снегом мордочка эльфенка расплылась в довольной улыбке. — Слезай давай! А то на праздник опоздаешь. Лютиэн, тебя тоже отец искал.

— Хорошо, брат, сейчас иду, — откликнулась та и принялась вслед за Келеборном спускаться на землю.

Галадон подхватил сына на руки и, поставив перед собой, внимательно оглядел с ног до головы.

— Если ты уже настолько вырос, — заговорил в конце концов отец, — то можем, когда сойдет снег, начать настоящие тренировки с настоящим оружием.

— Ура! — радостно завопил малыш и даже подпрыгнул на месте от избытка чувств.

Галадон рассмеялся и взял Келеборна за руку:

— А теперь давай-ка с тобой поторопимся. А то рискуем опоздать к началу.

Лютиэн уже успела скрыться между ветвей, и отец с сыном отправились за ней следом.

Снег уютно поскрипывал под ногами. Над головою мягко шелестели ветки елей. Со стороны холма плыла негромкая, напевная, как будто тоскующая о чем-то музыка, и Келеборн принялся гадать, о чем же таком грустит музыкант.

— Это Даэрон играет, — подсказал Галадон, увидев работу мысли на лице сына.

— А-а-а, — протянул тот и печально вздохнул. — Тогда понятно. А что, пап, скажи, эта самая любовь часто бывает безответной? Наверное, лучше вообще не влюбляться?

— С чего ты так решил? — заметно удивился Галадон.

Келеборн пожал плечами:

— Понимаешь, вот Даэрон влюблен и совершенно не счастлив. Варда, в честь которой сегодня праздник, убегала от Мелькора. Да и некоторые другие…

— И что? Поэтому ты решил, что любовь — зло?

Малыш вновь пожал плечами, и тогда отец его принялся пояснять:

— Ты просто еще очень молод, сынок, а потому много пока не можешь понять. Да, чувства не всегда бывают взаимны, и быть отвергнутому очень тяжело, но если ты не рискнешь и не откроешь для любви своего сердца, то никогда не станешь счастлив.

— Значит, для этого тоже нужно мужество? — уточнил с любопытством малыш. — Как для боя?

— Почти.

Келеборн помолчал минуту, покусал губу, подергал себя за выбившуюся из-под капюшона прядь и наконец решительно заявил:

— Я подумаю над твоими словами, ада.

— Отлично, — улыбнулся Галадон. — А мы тем временем за разговором уже и до цели дошли.

Они взобрались на холм, и эльфенок, оглядевшись, вздохнул с восхищением. Повсюду мягко мерцали зажженные в руках эльфов огни. Закутанные в длинные, мягкие плащи, окутанные голубоватым светом, фигуры казались нереальными, призрачными. Пели флейты, им вторили голоса арф, и ароматы смолы и хвои дразнили ноздри.

Галадон дал в руки сыну такой же светильник, и малыш деловито встал среди прочих гостей праздника.

— Смотри внимательно на небо, — прошептал отец. — Скоро они появятся.

— Искры из волос Варды? — так же шепотом спросил малыш.

— Да.

Музыка плыла над застывшими у подножия холма деревьями, над мерцающей в свете звезд рекой. Она звучала то тише, то яростнее и звонче, и Келеборн не столько наблюдал за небом, сколько вслушивался в ее переливы. А потому начало он пропустил.

— Смотри, — позвал его шепотом отец, указывая взглядом на первый яркий серебристый росчерк. — А вот еще один!

Малыш принялся выискивать взглядом эти самые искры, которые теперь появлялись в небе все чаще, а Галадон тем временем пояснял:

— Часы, когда вступает в свои права зима, а в небе появляются падающие россыпи таких вот искр из волос Варды, особенные. Говорят, тогда души ушедших в мир теней эльфов, не нашедших покоя или плененных при жизни Врагом, бродят вблизи жилищ живых, и их нужно отгонять такими вот огнями, какие мы все держим в руках, а еще веселыми играми. Но для этого час наступит немного позже, после того, как будет явлено чудо.

— То самое? — в предвкушении выдохнул малыш.

— Да.

Они вновь застыли, любуясь падающими с неба звездами, а на западном крае небосклона тем временем начала разгораться яркая золотисто-серебряная заря.

— В эти часы, — вновь принялся пояснять отец сыну, — грани мира тонки, как никогда, поэтому видно то, чего невозможно разглядеть в иное время. Свет Двух Древ Амана. Его отблески.

— Час Смешения Света, — вспомнил малыш название.

— Верно.

Зарево полыхало все сильнее и ярче, заняв уже значительную часть небосвода, и тогда над лесом, над долинами и холмами зазвучали победные, радостные, полные любви и жажды жизни гимны.

Эльфы славили валар и прекраснейшую из них, создательницу звезд Варду. Келеборн стоял, любуясь вместе со всеми и слушая, как бьется собственное сердце его в груди, а заодно размышлял, что если в мире так много красоты, то, может быть, отец прав, и на его, Келеборна, долю, действительно тоже чуть-чуть достанется, когда он вырастет?

Спустя же много часов, когда зарево на западе начало прогорать, Галадон вложил лук с пылающей стрелой в руки сына:

— Стреляй, как я тебя учил.

Малыш натянул тетиву и отправил огонь в самое сердце ближайшего заготовленного заранее костра. Пламя яростно вспыхнуло, разгораясь, и по периметру холма принялись один за другим появляться иные такие же яркие и жаркие огоньки.

— Ура! — подпрыгнул радостно малыш и захлопал в ладоши.

— Ты молодец, — похвалил его Галадон. — Держи по этому поводу от меня подарок. Когда мы с тобой найдем маму, получишь от нее еще один.

Келеборн развернул аккуратно ткань и, увидев украшенный драгоценными камнями кинжал, радостно вскрикнул:

— Настоящий! Мой!

— Разумеется, твой, — подтвердил Галадон и ласково потрепал сына по голове.

— Готов строить крепость? — спросила подошедшая Лютиэн, и малыш охотно кивнул.

— Пошли скорее! Извини, пап, мы недолго.

— Ничего, — мягко улыбнулся Галадон, — вы стройте пока, а я поищу твою маму. Нужно кое о чем с ней посоветоваться.

Отец ушел, а Келеборн побежал вместе с тетушкой туда, где уже собиралась компания других синдар. Мысленно он строил себе план будущей снежной крепости и предстоящего почти настоящего боя, проиграть в котором было ну никак невозможно!

— Ну что, дочь, сейчас, когда все позади, можешь подумать и рассказать мне, что ты сделала не так? — с серьезным, обманчиво спокойным видом поинтересовался Келеборн и, сев на край ложа Келебриан, оглядел цепким взглядом бинты, закрывавшие рану в ее боку.

За широко распахнутым окном шумело море. В лазурно-синем небе летали чайки, высматривая внизу свою будущую добычу, а голоса воинов вселяли в сердца и души жителей Харлиндона уверенность, что все будет хорошо.

Под пристальным, серьезным взглядом отца маленькая эллет смутилась, отвернулась было к стене, однако спустя минуту решительно вздохнула и начала перечислять:

— Я поехала в гости к Новэ без тебя и без мамы.

Келеборн покачал головой:

— Это не ошибка, мы сами тебя отпустили.

— Ночью я сбежала от верных, — продолжила Келебриан.

— Это уже ближе к правильному ответу, — согласился отец.

— И я отправилась на восток.

— Зачем?

— Искать того, кто снова начал сеять зло в Средиземье.

Келеборн вздохнул и, не без усилия удержавшись от гневной отповеди, удрученно покачал головой. В потускневшем взгляде Келебриан появилась грусть. Отец вновь положил ладонь на рану дочери и прислушался к ней, пытаясь понять, как долго она будет заживать и нет ли где-нибудь в глубине следов тьмы. Фэа молчала.

"Похоже, в этот раз действительно все обошлось", — решил Келеборн и, вновь поглядев на дочь, нахмурился.

Тем временем та продолжала:

— Затем я наткнулась на троллей, но от них я убежала и спряталась до утра.

— Так.

— А после наткнулась на орков.

— Которые тебя ранили. И, если бы не помощь догнавших тебя верных, и вовсе убили бы.

— Так и есть, — вздохнула эльфиечка.

— Так что же ты сделала не так? — вновь задал вопрос отец и, поднявшись, прошелся по комнате.

— А что, я только что не свои ошибки перечислила? — удивилась дочь.

— Нет, — резко покачал головой Келеборн. — Это были последствия твоей глупости, душа моя, а я сейчас говорю о причинах.

Он подошел к окну и, глубоко вдохнув, подставил лицо соленому, прохладному ветру. Буря, поднятая в душе известием о ранении дочери, уже улеглась. Теперь следовало понять, как не допустить подобного в дальнейшем. И вот с этим как раз могли возникнуть определенные сложности.

"В конце концов, покладистой ей быть точно не в кого", — подумал Келеборн, и на лице его промелькнула широкая, светлая улыбка.

— Ну, так что, не сообразишь никак? — спросил отец прямо и, поглядев на дочь, встретил ее недоумевающий взгляд.

— Нет, ада, — призналась та.

Келеборн вновь пересек комнату и сел на край ложа. Посмотрел внимательно Келебриан в глаза.

— Я хорошо понимаю причины, которые побудили тебя убежать на поиски приключений, — начал он раздумчиво. — Сам этим в твои года занимался. Но, видишь ли, в одиночку победить Врага еще никому не удавалось. Даже самым прославленным героям.

— А Лютиэн? — уточнила малышка.

— Она-то уж точно пришла к Морготу в гости не одна. С ней был возлюбленный, а еще пес-майэ. А до того она успела вляпаться в неприятности, из которых с трудом спаслась. Так что дай мне слово, Келебриан, что в следующий раз, когда у тебя появится желание сделать что-нибудь полезное для победы над Врагом, ты не отправишься его тайком выслеживать, никого не предупредив, а придешь ко мне. И мы вместе будем думать. Хорошо?

— Хорошо, ада, — с готовностью кивнула юная эллет. — Я обещаю.

— Ну, вот и славно, — Келеборн встал и поправил одеяло Келебриан. — Теперь отдыхай. А я пойду посмотрю, чем там занимается твоя мама. Осталось ли там еще что-нибудь от мишеней, или пора новые заказывать мастерам.

Малышка улыбнулась и послушно закрыла глаза. Келеборн вышел, осторожно притворив за собой дверь, и натолкнулся на взгляд стоявшей в коридоре Галадриэль.

— Даже не начинай, — покачал головой муж и, приложив палец к губам жены, покачал головой. — Я не буду наказывать верных. В том, что она от них сбежала, целиком наша с тобой заслуга. Кто ей рассказывал о подвигах героев прошлого?

— Я в основном, — согласилась Галадриэль. — А ты делился опытом разведчика и пограничника Дориата.

— Было дело, — кивнул Келеборн. — Потому искать виноватых бесполезно, мы оба их знаем. Ну и потом, она твоя дочь.

Муж выразительно пожал плечами, и Галадриэль весело фыркнула:

— Ты это так сейчас сказал, как будто сам отличаешься тихим, покладистым нравом. Не тебя ли твой темперамент столько раз уводил на битву то с пауками Нан Дунготреб, то с отрядами ирчей?

— Было дело, — кивнул Келеборн. — Отрицать свой вклад в рождение и воспитание Келебриан я и не собирался.

— Да уж, — вновь фыркнула Галадриэль.

Прошедший мимо целитель поприветствовал владык и вошел в комнату принцессы. Келеборн проводил его задумчивым взглядом и продолжил:

— Мы живем в том мире, какой нам достался, любовь моя. Он полон смертельных опасностей, и прятать от них нашу дочь бесполезно и даже вредно для нее.

— Согласна.

— Поэтому подумаем лучше, как научить ее постоять за себя. Жизнь эльфов длинная, однажды все может повториться. Она должна уметь, если это будет необходимо, дождаться помощи.

— Обязательно научим, — согласилась Галадриэль. — Время есть.

— Надеюсь.

Келеборн мягко обнял жену, коснулся губами бьющейся жилки на ее виске, напряженных скул, и Галадриэль, расслабившись, подалась навстречу.

— Пойдем, проверим, как там твои мишени для стрельбы поживают? — прошептал муж в перерывах между поцелуями.

— Не на что там уже смотреть, — выдохнула ему в губы жена. — Но пойдем, проверим.

И они, взявшись за руки, покинули Палаты Исцеления.

Плывущая по небу ладья Ариэн щедро изливала золотой свет на бескрайние одуванчиковые поля. В воздухе подрагивало прозрачное знойное марево. Келеборн отпустил коня пастись и, приложив ладонь к глазам козырьком, всмотрелся внимательнее в линию горизонта, окаймленную, будто причудливой рамой, голубоватой лентой реки.

— Галадриэль, — выдохнул Келеборн, и появившаяся на его губах радостная улыбка прогнала усталость.

Он бросился к бегущей ему навстречу деве и, легко поймав в объятия, закружил. Любимая засмеялась, ее золотые волосы текучей волной упали ему на лицо, и все происходящее вдруг показалось принцу чудесным сном, от которого совершенно не хотелось просыпаться.

— Ты как здесь оказался? — спросила Галадриэль, и Келеборн, едва заметно вздохнув, покачал головой и отпустил ее.

— Поговорил с Тинголом вскоре после твоего отъезда, — ответил он.

— Насчет роли синдар в битвах с Врагом?

— Угадала. Мы немного повздорили, и я в ту же ночь собрался и отправился в пустоши Нан Дунготреб на охоту.

Нолдиэ в ответ тихонько фыркнула:

— Вот как это теперь называется. Там обитают тьма и ужас, которые породила Унголиант, а так же ее многочисленное потомство. Ты был один?

Она посмотрела Келеборну в глаза испытующе, и он кивнул:

— Да. Но мне бы не хотелось сейчас об этом говорить. Я вернулся.

— Устал?

— Да, очень, — признался синда.

Он беглым взглядом оглядел себя, отметив порванные кое-где одежды и ошметки темной плоти, и покачал головой. Одним движением стянув с себя куртку, он приторочил ее к седлу коня и, шепнув ему на ухо: «Беги домой, дружище», взял любимую за руку.

Они шли по золотым полям, озаренные лучами Анора, и Галадриэль рассказывала:

— Я говорила с Финдарато, любовь моя. Он приедет на нашу свадьбу.

— Рад слышать это, — отозвался Келеборн. — Хотелось бы по возможности соблюсти обычаи.

— А еще я зашла в оранжереи Нарготронда. Там растет кое-что…

Дева поглядела искоса на возлюбленного, улыбнулась лукаво, и он, решив не строить без толку догадки, беспечно пожал плечами, опустился на землю и, с удовольствием вытянувшись, посмотрел в чистое, без единого облачка небо.

— И что же это было? — уточнил он наконец и перевел взгляд на любимую.

Она опустилась рядом, и золотая ткань ее платья примяла нежные золотые цветы. В глазах синды вспыхнуло восхищение, и нолдиэ, улыбнувшись в ответ, ласково провела пальцем по его скулам.

— Помнишь, когда мы учили квенья, ты спросил, как выглядит «culuma»?

— Было такое. Так значит, это его ты привезла из теплиц?

— Да.

Галадриэль запустила руку в складки платья и достала оттуда большой круглый плод, одетый в толстую золотую кожуру. Келеборн привстал на локте и с любопытством оглядел этот «culuma». Чуть сладковатый, освежающий аромат манил попробовать, и принц, надорвав кожуру, сообщил:

— Теперь я припоминаю. Когда я был маленьким, отец покупал у гномов немного этих «золотых яблок Харада». Но бородатые коротышки нечасто их привозят, поэтому у нас нет слова для их обозначения. А у вас, значит, это апельсин?

Он подал очищенный плод обратно возлюбленной, и та, надломив его, оторвала одну дольку и протянула жениху.

— Верно, — ответила Галадриэль, и Келеборн, осторожно надкусив, слизал капельку сока с ее пальца.

Она отломила вторую дольку и поднесла ее к своим губам, но не съела, а осторожно зажала между зубами, оставив половинку снаружи. Ее жених подался вперед и, обняв невесту за талию, съел эту половинку дольки, оставив на губах поцелуй.

Таким же образом была съедена и третья долька, за ней четвертая. Келеборн целовал теплые, мягкие губы возлюбленной, ее скулы, манящий изгиб шеи и уже свободную от платья грудь.

— Только попробуй снова остановиться, любовь моя, — прошептала Галадриэль, опускаясь в одуванчики и увлекая за собой жениха. — Таких пыток даже в Ангбанде, наверное, не придумали.

Келеборн коснулся губами бедра любимой, безжалостно сминая руками ткань платья, и прошептал:

— Но я не хочу тебя брать тайком, как вор, без согласия братьев.

— А ты считаешь, от их мнения что-то изменится? — спросила прямо она.

Он посмотрел ей в глаза, и она запустила пальцы в его серебряные пряди.

— Не знаю, — признался он.

Они молчали несколько долгих мгновений, глядя друг другу в глаза, и наконец Галадриэль проговорила твердо:

— Я хочу только тебя, Келеборн из Дориата. И если даже по каким-то причинам ты мне не станешь мужем, никто другой не посмеет дотронуться до меня.

— Я тоже хочу только тебя, Галадриэль, — откликнулся эхом он. — Хочу быть твоим супругом. До конца Арды и после нее.

— До конца Арды и после нее, — повторила Галадриэль, и взгляд ее, обращенный на любимого, заволокла пелена. — Ты мой. А я твоя. Не думай больше ни о чем. Финдарато приедет и благословит нас. Он уже согласился.

Тогда Келеборн, отбросив последние сомнения, помог возлюбленной избавиться от платья и опустился рядом с ней, заключая в объятия.

Золотые и серебряные волосы смешались. Над поляной поплыли стоны, вздохи, смешиваясь с пыльцой одуванчиков и оседая на разгоряченных телах.

Пели птицы. Где-то неподалеку, запутавшись между камышей, шелестела мягко река.

Родившись в самой потаенной глубине существа, сладость томительно-мучительной, тягучей волной разливалась по стремящимся к единению телам. Галадриэль нетерпеливо притянула к себе Келеборна, оставляя на его спине тонкие розовые полоски, и он, еще раз поцеловав ее уже немного припухшие губы, убрал чуть влажные от горячего желания пальцы и накрыл тело нолдиэ своим.

Последняя тонкая преграда, отделявшая влюбленных от счастья, пала. Краткий вскрик скоро смолк, растворившись между золотистых цветов без следа, сменившись тихими влажными шлепками, все более громкими стонами и шепотом: «Люблю». Горячее дыхание оседало на поблескивающей от пота коже. Их собственные тела сейчас казались Келеборну арфой, а соединившая их любовь — струнами. Он делал все, чтобы музыка, порожденная этим причудливым, волшебным инструментом, звучала как можно более совершенно, и счастье, родившееся в глубинах фэар его самого и его любимой женщины, грозило захлестнуть их обоих с головой. Казалось, их уносит куда-то ввысь, покачивая на волнах, и было уже совершенно невозможно разобрать, где небо, а где земля, и существует ли где-нибудь самое мироздание.

Галадриэль закричала, и облегчение, излившееся из глубины его собственного существа, вернуло краски и звуки окружающему их обоих миру.

— Ну что, стоило это того, чтобы поторопиться принести клятвы? — шепотом спросил Келеборн и прижал к сердцу постепенно успокаивающуюся Галадриэль.

— Да, — ответила уверенно та. — И я ни секунды не жалею о случившемся. Муж мой…

— Жена моя…

Келеборн наклонился, поцеловал трепещущую жилку на шее любимой, ее вздымающуюся грудь, и вновь заключил в объятия. Где-то в глубине души пело счастье.

Они лежали, не в силах разомкнуть рук. То принимались друг друга ласкать, то вновь затихали, глядя в постепенно обретающее глубину небо. Наконец, Келеборн спросил Галадриэль:

— Устала?

— Да, — ответила просто она.

— Хочешь, отнесу тебя в покои? — спросил он и, приподнявшись на локте, поцеловал прикрытые веки любимой. — Тут есть неподалеку один из тайных входов в Менегрот.

— Хочу, — последовал ответ.

Он быстро натянул штаны и, завернув Галадриэль в свою рубаху и ее же платье, подхватил ее на руки и отправился вдоль русла реки к одному из дубов.

Если кто-то и видел их случайно в коридорах дворца, то предпочел укрыться в тени колонн. Келеборн толкнул дверь спальни и, уложив ту, что стала сегодня его женой, на ложе, замер в раздумьях:

— Официальной церемонии еще не было…

— Муж и жена обычно делят одни покои, — возразила Галадриэль, внимательно глядя из-под ресниц. — Останься хотя бы до утра.

Келеборн опустил взгляд, глубоко вздохнул, прислушался к собственным желаниям, а после, отбросив неуместные здесь и сейчас мысли о грядущем приезде Финдарато, опустился на ложе рядом с женой и заключил ее в объятия.

Примечания:

Юмористическая зарисовка

Началось соревнование с негодующего вопля Тэльмиэль Лехтэ, огласившего дворец нолдорана:

— Что-о-о-о-о?! Это я «нежная вариарская полукровка»?! Да я быстрее и выносливее тебя!

После чего дева вытряхнула из ближайшей вазы возмущенные таким обращением цветы и попыталась надеть оную вазу Атаринкэ на голову. Не достала, так как между спорщиками каким-то неведомым образом вдруг оказались три его старших брата и один ее. Впрочем, водой его она его всё-таки смогла окатить, чему была несказанно рада. Потом вазу у нее отобрали, а кузина Артанис предложила решить спор «о трепетных родственницах Ингвэ и надменных сыновьях Фэанаро» каким-нибудь более цивилизованным способом, а не с помощью кулаков.

— Хотя лично я бы и не отказалась посмотреть, как ты отделываешь младшего Фэанариона, — добавила с видимым удовольствием Арафинвиэль. — Не сомневаюсь, у тебя бы получилось.

Этого Атаринкэ уже не стерпел и вызов принял. В результате спорщики вместе со своими конями уже через четверть стояли в конце улицы перед дворцом нолдорана. Было решено устроить забег.

— До тех пор, пока кто-нибудь из вас не выдохнется. Или пока вы не достанете закрепленный на вершине одной из скал изумруд, — сообщила Артанис обоим своим родственникам. — Дедушка Ольвэ обещал помочь.

— Договорились, — кивнул Курво и бросил на свою соперницу внимательный взгляд, должно быть ожидая, что та откажется. Лехтэ взгляда не отвела. Она была настроена на победу.

— Хотя я бы лично посоветовала тебе соревноваться все же не в длинном платье, а в штанах, — заметила дочь Арафинвэ. — Так удобнее.

— В другой раз, — отмахнулась нолдиэ.

Точнее, полу-нолдиэ. На вторую половину она была все же ваниэ, и именно этот факт послужил причиной реплики Атаринкэ, положившей начало истории, за которой теперь с любопытством наблюдали все, кто был во дворце Финвэ на празднике.

Макалаурэ махнул рукой, тем самым дав старт, и оба всадника подобно выпущенным из арбалета болтам сорвались с места и полетели вперед.

Они быстро покинули Тирион, оставив позади цветущие вишни и ошарашенных происходящим нолдор и, миновав Калакирью, вырвались на простор. Лехтэ почти слилась с собственным конем в единое целое, снова и снова прося его не сдаваться, но и Атаринкэ не отставал. Вскоре город окончательно скрылся из вида, остались позади обширные яблоневые сады, пшеничные поля и бескрайнее, насколько хватало глаз, разнотравье.

Когда начались первые заросли вереска, спорщики свернули в сторону гор. Лехтэ, заметив впереди нужный им перевал, спрыгнула с коня практически на ходу и, путаясь в длинных юбках, побежала вверх, перепрыгивая с камня на камень и время от времени вызывая позади себя осыпи.

Закрепленный на вершине одной из скал изумруд они схватили практически одновременно, после чего, упав, кубарем покатились вниз, к подножию гор.

— Все равно не отдам, — решительно заявила Лехтэ, сжимая в руках заветный изумруд и сердито глядя на придавившего ее всем немалым весом соперника.

С минуту тот молчал, а после заявил:

— Да и хрен с тобой. Не драться же из-за него теперь. К тому же ты действительно успела немного раньше.

Курво слез, и Лехтэ села, украдкой потирая ушибленную спину. Снизу на обоих эльфов заинтересованно смотрели их кони.

— Куда поедем теперь? — поинтересовалась она.

Он в ответ беспечно пожал плечами:

— Хороший вопрос. Ответ — не знаю. Но возвращаться в Тирион прямо сейчас после всего того, что мы устроили сегодня во дворце, как-то глупо. Продолжим наши игрища? В смысле соревнования?

Лехтэ подумала и кивнула:

— Согласна.

Атаринкэ предложил отправиться к морю и ловить рыбу до тех пор, пока кто-нибудь из них не устанет.

— Способ ловли? — уточнила деловито дева.

— Любой.

На том и порешили. Уединенная буха отыскалась быстро, и Лехтэ принялась плести из подручных материалов сеть. Потом, заострив палку, отошла на мель и продолжила рыбачить там. Потом она ныряла. В конце концов младший Фэанарион заявил:

— Когда я говорил «кто-нибудь не устанет», я не имел в виду коней. Может, пора остановиться? Что мы будем делать с таким количеством рыбы?

Дева отжала волосы, задумчиво огляделась по сторонам и заявила:

— Треть я отдам своему коту.

— Не обожрется? — уточнил принц.

— Кто? Мой маленький Вареничек? — переспросила ехидно Лехтэ и уверенно покачала головой: — Нет.

— А остальное?

— Навялим и будем есть в голодный год.

Оба разом расхохотались и принялись разводить костер, чтобы приготовить ужин. Вскоре над берегом поплыли первые дразнящие ароматы.

Тем временем Лехтэ, устроившись неподалеку, сушила волосы, а заодно рисовала на песке нечто замысловатое и довольно жутковатое на вид, имеющее форму какого-то зубастого сосуда.

— Что это? — в конце концов, не выдержав, полюбопытствовал Атаринкэ.

Лехтэ ответила просто:

— Горшок.

Потом подумала немного и добавила:

— В виде длиннорого саблезуба.

Атаринкэ уточнил:

— Для цветов? Зачем им такое страшилище? Думаешь, от испуга будут быстрее расти?

Дева подняла взгляд и посмотрела на бывшего соперника с легким недоумением:

— Зачем для цветов? Какой в этом смысл? Это для ребенка. Когда- нибудь он ведь у меня родится. Будет очень весело сделать ему такой вот горшок.

Курво некоторое время сосредоточенно молчал, а после уронил лицо в ладони и почти зарыдал:

— Тогда премия «мать года» точно будет твоя. Все, я больше не могу! Вот теперь я, кажется, действительно в тебя влюбился.

— Зима наступила, — сообщил вошедший в детскую Галадон и, подбросив в камин свежих грушевых поленьев, улыбнулся сыну. — Завтра новый год. Будешь помогать украшать поляну к празднику?

По комнате поплыл дразнящий сладковатый аромат, сразу напомнивший Келеборну о весне, которую он так любил. Но до тех пор нужно было ждать еще несколько месяцев, а пока и наступающую зиму, а заодно и новолетие стоило поприветствовать. И как можно лучше.

«Чтобы оно не обиделось на нас», — решил малыш и, подняв на отца взгляд, решительно кивнул.

— Буду, — ответил он вслух. — А что нужно делать?

— Много чего, — заверил Галадон. — Фонарики развешивать, арки лентами украшать, собирать гирлянды. Справишься?

— Наверняка!

— Ну, вот и молодец.

Отец подал сыну теплую курточку, тот проворно оделся, и они вдвоем, покинув детскую, направились на холм.

Под ногами приятно похрустывал нападавший за день снег. Подмораживало. Небо вызвездило, и Келеборн едва не споткнулся, залюбовавшись узкой белесой полосой небесного тумана.

Вокруг уже вовсю хлопотали эльфы. Девы обвивали лентами арки, мужчины что-то развешивали на верхушках буков и сосен. То и дело кто-нибудь принимался что-то весело напевать себе под нос.

Завидев впереди принесенные из оранжереи корзины с хризантемами и герберами, Келеборн в предвкушении потер руки и заверил Галадона:

— Дальше я сам!

— Хорошо, — не стал настаивать на помощи тот. — Но если понадоблюсь — зови.

— Обязательно.

Отец отправился помогать остальным мужчинам, а сын пристроился на выступающем корне одного из буков и принялся вспоминать слова подходящей песни, чтобы наложить на будущую гирлянду чары и не дать цветам замерзнуть до срока.

«Хотя, лучше б их вообще не срывали, — подумал Келеборн и принялся рассматривать пушистую головку хризантемы. Во взгляде его промелькнула нежность. — Хотя, тогда пришлось бы переносить праздник в оранжерею Менегрота, а туда все точно не поместятся».

И он, решительно вздохнув, принялся заплетать гирлянду.

Свет звезд, прорезая воздух, подсвечивал снег голубовато-золотистыми искрами. Дыхание, вырываясь из губ, плыло над поляной легкими белесыми облачками. То и дело малыш, залюбовавшись, прерывал работу, и в такие моменты ему казалось, что он слышит в глубине леса тихую, но плавную и нежную музыку.

На ветку бука уселась птица, обдав сидящего внизу эльфенка каскадом снега, и Келеборн, рассмеявшись, принялся вытряхивать его из-за шиворота. Пар, снова вырвавшись изо рта, поплыл вверх, к пушистым веткам сосен, и малыш вдруг замер с открытым ртом. В голову ему пришла идея.

Оглядевшись сосредоточенно по сторонам, он почесал бровь, покусал губу и в конце концов решил, что для задуманного ему вполне подойдет песня, слышанная в детстве от мамы. Тогда картинки в книгах, которые она читала, оживали и превращались в крохотные золотисто-прозрачные фигуры.

«Да, стоит попытаться, — решил в конце концов эльфенок. — А материалом для этой новой гирлянды послужат облачка от дыхания и свет звезд».

Он отложил цветы, вдохнул глубоко, собираясь с мыслями, и тихонько запел. Дыхание его, смешавшись со светом звезд, приняло форму полупрозрачной серебристой синицы, и Келеборн, закрепив полученную фигуру другими чарами, подсмотренными не так давно уже у королевы, снова запел. Вслед за птицей появились косуля, заяц, ястреб, а после несколько цветов. Расположив их всех друг за другом в нужном порядке, малыш отдохнул, а после продолжил работу.

Вскоре к нему присоединились взрослые, и чудесная новогодняя гирлянда, поблескивая серебристо-золотыми огнями, обвила растущие вокруг поляны деревья и взмыла вверх, к небесам.

— Как думаешь, она продержится до конца праздника? — спросил у подошедшего отца Келеборн.

— Наверняка, — заверил тот и, подхватив сына на руки, поцеловал его. — Ты молодец.

— Хорошее получилось украшение к празднику, — согласился сын и, подняв взгляд к небу, широко улыбнулся.

До очередного новолетия оставалось совсем немного.

— Но синдар не могут вечно отсиживаться за Завесой, дядя! — Келеборн с досадой сжал кулаки и прошелся несколько раз из конца в конец про тронному залу.

Тингол с любопытством посмотрел на молодого родича:

— Это еще почему?

Тот остановился, вдохнул глубоко и попробовал внятно сформулировать одолевающие его вот уже несколько месяцев мысли:

— С тех пор, как нолдор пришли в Белерианд, мы только и делаем, что отсиживаемся за их спинами. И за спиной королевы Мелиан. Но это путь в никуда.

— Почему? — в голосе Тингола было слышно неподдельное любопытство.

— Потому что одни они не смогут победить — Моргот слишком силен. И что будет с нами, когда земли внуков Финвэ падут? Враг придет к нам домой. В Дориат.

— Пусть приходит, — отмахнулся король. — За Завесой моей возлюбленной супруги мы в полной безопасности.

Принц почувствовал, как в груди его от подобных речей поднимается раздражение. Хоть он особо и не рассчитывал на успех разговора, однако доводы старшего родича и владыки не могли оставить его равнодушным.

«Весьма слабые и недальновидные доводы», — подумал Келеборн.

Вслух же он продолжил:

— При всем уважении к королеве, ее сила действует только на тех, кто слабее нее. Моргот силен. Очень силен. Если он лично явится к границам Дориата, королевство не устоит.

— И что же ты предлагаешь?

— Объединить наши силы с силами нолдор и вступить в войну вместе. Тогда у нас есть шанс победить.

— Что?! — гневный крик владыки синдар всколыхнул установившуюся было хрупкую тишину. — Протянуть руку братоубийцам? Ты уже забыл, что они сделали в Альквалонде? Ольвэ не только мой брат, он и твой родич тоже!

Кровь застучала в висках Келеборна, в ушах его зашумело:

— С моей памятью все в порядке, дядя! Но не стоит ли иногда забыть о прошлых обидах ради общей цели? Синдар не выстоять одним!

— Вот именно! — парировал Тингол. — В искусстве битвы наш народ не силен.

— Нет, ты не прав, дядя! — вновь принялся расхаживать по залу в раздражении Келеборн. — Синдар сильны, хоть и воюют иначе. Но нашего общего Врага мы сможем победить только общими силами!

— Это тебя Галадриэль попросила со мной поговорить? — предположил вдруг Тингол.

— Да при чем здесь она? — отмахнулся в раздражении принц.

— С тех пор, как ты с ней обручился, ты выдаешь периодически какие-то странные идеи.

— Я просто хочу, чтобы наш народ однажды зажил спокойно и мирно на своей земле, никого не боясь. Но сам по себе этот столь желанный мир к нам домой не явится, за него биться надо!

Он вновь остановился, безуспешно пытаясь унять безудержно бурлящее в груди волнение, и посмотрел на короля. Тингол же помолчал с минуту, поглядел задумчиво и наконец произнес:

— Мой мальчик, ты внук моего брата и я тебя люблю. Но здесь, в Белерианде, решения буду принимать я. Синдар не вступят в прямое столкновение с Морготом. И это решение неизменно.

Несколько долгих мгновений Келеборн стоял, не шевелясь, и смотрел в пространство перед собой. В ушах гулко билась кровь, перед глазами застыла пелена. Губы Тингола шевелились, он явно говорил еще что-то, но младший родич его уже не слышал. Задумчиво обведя взглядом зал, он медленно сделал шаг, за ним другой, взял в руки стоявший на полу тяжелый золотой подсвечник и, с силой размахнувшись, запустил оным в стену. Металл жалобно звякнул, а принц развернулся и вышел из тронного зала стремительным шагом, едва не сбив стоявших у входа стражей и идущего по коридору младшего брата.

Вбежав в свои покои, Келеборн рывком распахнул шкаф и принялся, практически не глядя, заталкивать вещи в седельную сумку.

— Куда ты собрался? — раздался вдруг за спиной голос вошедшего Галатиля.

Келеборн, не оборачиваясь, пояснил:

— На охоту.

Вступать в дальнейшие диспуты не было сейчас ни сил, не желания. Хотелось вскочить на коня и, пустив его в галоп, лететь куда-нибудь вперед, не думая ни о чем.

Подхватив вещи, Келеборн покинул Менегрот. Поседлав Юкси, он направился вдоль Эсгалдуина на север.

Смеркалось. Вскоре на небо высыпали звезды. Принц остановился, давая коню отдых, сам же, затеплив небольшой костерок, всю ночь сидел, размышляя о произошедшем. Мысли постепенно успокаивались, однако решимость все больше крепла. Хотелось доказать самому себе и всем остальным, кто думает, возможно, подобно Тинголу, что синдар не слабаки.

«А значит, на охоту я отправляюсь в Нан Дунготреб», — решил в конце концов ближе к утру Келеборн.

Однако, раз так, то стоило хотя бы навестить Маблунга.

«Чтоб братья знали, где искать мой пожеванный пауками труп, если я не вернусь».

Затушив костер, он вновь вскочил на коня и повернул западнее.

* * *

— Ты твердо решил отправиться в Долину Смерти? — уточнил военачальник, пытливо глядя в глаза принцу.

— Да, — ответил тот и, поворошив палкой угли костра, в раздражении отбросил ветку в сторону. — Иначе, кажется, сойду с ума.

— Понимаю, — кивнул тот. — Что ж, раз так, возьми хотя бы это.

Маблунг сунул руку за пазуху и достал оттуда флягу.

— Что это? — спросил Келеборн, принимая дар. — Мирувор?

— Да. Выпей, если вдруг почувствуешь, что покидают силы.

— Спасибо, друг.

Поутру, едва за лесом забрезжили первые лучи рассвета, принц вскочил на коня и отправился на север.

Тьма, порожденная Врагом еще до восхода светил, сгущалась, к душе Келеборна постепенно подступал ужас, но он упрямо ехал вперед, к поставленной цели.

«Всегда ли отвага — благо? — подумал он вдруг, рассматривая клубящиеся по бокам от дороги тени. — Быть может, иногда, вместо прямого удара мечом, стоит поискать обходные пути?»

Ответа у него, впрочем, не было.

Свет солнца давно погас. То и дело поблизости раздавался мерзкий, пробирающий до самого сердца скрежет.

Келеборн вынул меч. Тот светился холодным голубоватым светом, напоминающим звездный.

— Что ж, кажется я на месте, — сделал вывод эльф и огляделся по сторонам внимательным, цепким взглядом.

Пути назад не было. Да он и не хотел бежать.

«Отвага это или упрямство? — вновь подумал он. — И может ли одно заменить другое?»

Первое нападение твари он успел отразить. Юкси шарахнулся в сторону, и удар гигантского хелицера вспорол пересохшую землю. Келеборн одним движением спешился и, хлопнув коня по крупу, приказал ему:

— Беги отсюда и жди меня у границы! Ты мне нужен живым. А если я сам тут уцелею, то мы вместе отправимся домой.

Юкси заржал в ответ и галопом рванулся на юг, к границе Дориата. Келеборн едва успел вздохнуть с облегчением, как тут же гигантский паук вновь пошел в атаку. Принц кружил вокруг твари, пытаясь добраться до наиболее уязвимой части ее тела, до брюха, однако поначалу смог лишь подсечь пару лап.

Крик боли полоснул по ушам Келеборна. Душа переворачивалась от удушающей, липкой тьмы, окружившей со всех сторон, и от практически непреодолимого ужаса. Но гнев, стремление доказать самому себе и окружающим что-то, страх за синдар, которые в противном случае могли погибнуть все до единого, поддерживали его.

Спустя, быть может, час, или всего одно мгновение, тварь неосторожно приоткрыла бок, и эльф нанес решающий удар, вспарывая брюхо.

Гигантский паук закричал, забился в судорогах, из раны его хлынула зеленая, зловонная жижа, и Келеборн понял, что больше не может сдерживаться. Он отбежал на несколько шагов в сторону, и его вырвало остатками съеденного на границе завтрака.

Отерев со лба холодный пот, он попытался усилием воли унять сердцебиение и, достав подаренную Маблунгом флягу, сделал щедрый глоток. В голове прояснилось.

Келеборн подошел к сдохшей твари и смерил ее изучающим взглядом.

«Что ж, — подумал принц, — до сих пор я оставался беспечным мальчишкой. Пора взрослеть».

И он, преодолевая собственное отвращение, отсек в качестве доказательства одержанной победы пару хелицер.

Спустя три дня он, вернувшись вместе с Юкси на заставу Маблунга, бросил к ногам воинов три пары чудовищных трофеев и, быть может впервые в жизни, заметил в их глазах неподдельное уважение.

— Устал? — спросил у принца Маблунг.

— Да, очень, — ответил тот.

И, поманив за собой коня, пошел неспешным шагом вглубь Дориата, к реке. Хотелось искупаться. А еще хотелось, чтобы вернулась поскорее из Нарготронда Галадриэль, и чтобы свет ее глаз изгнал из души и из памяти тьму и ужас Нан Дунготреб.

Начинался праздник в честь совершеннолетия Келеборна скучно. По крайней мере, так казалось ему самому. Хотя, возможно, кто-нибудь из старших родичей с ним бы и не согласился.

Пока шли стройной вереницей девы с поздравлениями в розовых и голубых платьях, он еще терпел. Хотя в сторону тетушки Лютиэн все-таки пару раз злобно зыркнул.

«Наверняка ее рук дело, — размышлял Келеборн. — У Элу коварства бы не хватило».

Потом начали вручать подарки мужчины, и виновник торжества слегка оживился. Во всяком случае, кинжал точно ему понравился. Однако то оружие, что ему преподнесли немного позже нолдор, его впечатлило еще больше.

Потом начались танцы, и от одного вида однообразно-уныло кружащих пар у Келеборна началась зевота. Чуть позже, увидев кружащих в воздухе птичек с лентами, он начал думать, куда бы сбежать, и в этот-то самый момент к нему подошел кузен Трандуил.

— Как насчет того, чтобы слазить проверить подвалы нашего короля? — начал он заговорщическим шепотом, склонившись к самому уху Келеборна. — Я только что видел коротышек, выгружавших какие-то бочки.

— Пошли! — с энтузиазмом поддержал виновник торжества идею.

И оба принца, воровато оглядевшись по сторонам, отправились с деланно безразличным видом в сторону входа в Менегрот.

Возможности проверить недавно усвоенные навыки разведчика Келеборн откровенно обрадовался. Они с Трандуилом проскользнули мимо не ожидающих подвоха стражей и, миновав многочисленные коридоры и лестницы, спустились в подвал.

У коридора, где хранилось привезенное с востока вино, дозорных не было. Да и кому бы пришло в голову его охранять? Попробовав свежий яблочный сидр, Келеборн в конце концов решил, что праздник наконец начинает даже становиться приятным.

— Вот сюда загляни, — предложил кузен. — Это явно с востока. Я слышал, вино из тех краев отличается неповторимым вкусом.

Келеборн взял новую кружку и, зачерпнув, отпил щедрый глоток. Покатал на языке.

— Словно все солнце в себя вобрало, — решил в конце концов он. — Совершенно потрясающе!

Трандуил согласился, и оба начали пробовать по очереди из каждой бочки. Когда дошло дело до гномского спирта, память начала юного эльфа слегка подводить, да и сознание как будто куда-то периодически улетучивалось. Впрочем, о том, что происходило после, на следующий день им обоим напомнил Тингол.

Король сидел в тронном зале рядом с женой и не успевшими разъехаться с праздника гостями и с любопытством разглядывал не до конца еще, кажется, протрезвевших виновников переполоха.

— Я вполне допускаю, мои юные друзья, — неторопливо, как будто о чем-то раздумывая, начал он, — что оружия вам хватило того, что вчера Келеборну надарили. Его действительно хватило бы роту пограничников вооружить. Я даже не буду спрашивать, как вы смогли потом проникнуть в оружейную и унести оттуда доспехи — у стражей потом поинтересуюсь, очень интересно. Я даже могу предположить, зачем вы отправились искать Карахарота и для чего хотели набить ему морду. Вы так же вряд ли сможете мне ответить, почему вас двоих отыскала в конце концов именно Артанис. Но можете мне сказать вы двое, как вы уговорили ее присоединиться к вашей безумной пьянке и как Келеборн умудрился в коцне концов ее перепить?!

— А я перепил ее?! — воскликнул удивленный виновник торжества.

Среди наблюдающих за допросом придворных послышались легкие смешки. Келеборн смутился и, покосившись на Трандуила, пояснил:

— Прости, владыка, у нас к тому моменту просто вино уже кончилось, а гномский спирт, как мы решили, был слишком груб для девы. И мы разбавили его темным пивом. Меня так стражники на границе научили…

Тут королева не выдержала и, уронив лицо в ладони, практически зарыдала. Побагровевший Тингол пообещал досконально выяснить, чему там учат детей пограничники, а Келеборн возмутился:

— Я не ребенок! Мне вчера сто лет исполнилось!

— А мне уже сто один, — поддержал Трандуил.

Тингол только махнул рукой в ответ:

— Идите уже, алкоголики. Проспитесь…

А Келеборн, выходя из зала, подумал, что раз уж они с принцессой нолдор вчера умудрились вместе напиться, то теперь ему, вероятно, позволено будет просто пригласить ее куда-нибудь. Или все-таки нет?