Стеклянное озеро (джен)

Глядя на ветхий домик, расположенный в малочисленной деревне, в котором из всех благ цивилизации — камин и печь на кухне, остальные же удобства находятся на улице, я с грустью перебирал в памяти пачку купюр. «Стоила ли экономия того? Не лучше ли было потратиться на комнату и дорогу?» «Ежедневные поездки отнюдь не бесплатны, — напоминаю я себе, — работы здесь не найти, а стоимость самой дешёвой комнаты в ближайшем городе «съест» мой бюджет за каких-то пару месяцев. А я не могу даже предположить, как долго продляться мои поиски, прежде чем принесут результаты. Да и будут ли эти результаты? Так я смогу протянуть полгода. Даже дольше, если ужмусь». Душа требует величия, а реальность бьёт наотмашь и выплёвывает в лицо: «Спустись на землю».

Должен признать, что дом выглядел дряхлым только на первый взгляд. Брус широкий и твёрдый как камень. Раньше мне не приходилось жить в деревянных домах, как ни странно. Так что я совершенно не ожидал, что внутри будет так сухо и вполне комфортно. Камин, как мне и сообщили, имелся. Но совсем небольшой. Не уверен, что он способен обогреть весь дом, а между тем уже наступила осень. А вот печь... Такого монстра я просто не ожидал увидеть. Думал, будет что-то вроде плиты на кухне, но никак ни громадина, занимающая почти половину оной. Я даже не представлял, как к ней подступиться со всеми её дверцами, отсеками. «Ладно. Если будет совсем уж невмоготу, поспрашиваю у местных».

Деревенька, хоть почти и вымершая, но людив ней жили. Меня же интересовали не деревня и не дом, и даже не этот непроходимый лес, что казался бесконечным. Всё это, несомненно, было любопытно своей самобытностью, и какого-нибудь культуролога наверняка привело бы в восторг. Но я здесь оказался не для изучения местного быта и фольклора. Озёра. Целая система лесных и подземных озёр, в которых, по мнению моего прадеда, водятся совершенно удивительные существа. Знаю, что обещал не предавать огласке его открытия. Но в том-то и дело. Как такого открытия нет. Ни описания существ, ни намека, что они могут собой представлять. Ничего. Только красочное описание эмоций человека, увидевшего, по меньшей мере, чудо. Следует, конечно, отметить, что эти записи были одними из первых, а значит, на тот момент мой предок мог быть морально не подготовлен к встрече с чем бы то ни было, выбивающимся из привычной жизни. Я даже не знал, представители это флоры или фауны. Но даже так, кто бы устоял? Только не я.

Наладить быт оказалось гораздо проще, чем я полагал. А вот найти общий язык с местным населением получалось из рук вон плохо. Нет, дело вовсе не в их подозрительности к чужаку. Напротив, меня воспринимали как некую диковинку, но в приятном для меня ключе. Мне улыбались, меня постоянно подкармливали, со мной беседовали. В последнем и заключалась проблема. Мало мне было незнания языка аборигенов, так еще их местный диалект сводил на нет все мои жалкие попытки. Как-то я не учёл эту деталь на этапе планирования. Опираться только на пространные описания дивной природы здешних мест прадеда значило бы затянуть мою маленькую экспедицию на долгие годы. Какую-то информацию из этого вороха речевых оборотов выудить можно было, но разве же этого достаточно?

Я пытался достичь некоего подобия результата своими силами: установил камеры по периметру ближайшего озера. Но единственное, чего я этим добился — несколько изнурительных часов, потраченных на чистку оборудования от птичьего помёта. Надо было обнаружить заранее места гнездования «отмороженных» свиристелей. К моей радости, из четырёх камер серьёзно пострадало только полторы. Одна нуждалась всего лишь в сухой чистке, а вот вторая… Возможно ли, что местные птицы ошибочно приняли логотип марки этой камеры за указатель на двери общественной уборной? На мой взгляд, совсем не похоже. Но это же птицы! Да и языковой барьер не стоит списывать со счетов.

Несмотря на столь плачевный результат, я не отказался от идеи использовать камеры, но решил подойти к вопросу с долей креативности. Вначале я соорудил из подручных материалов защитные короба. Стоит ли упоминать, что впоследствии мне вновь пришлось скрупулёзно разбирать-собирать особо пострадавшие детали техники. Птицам мой подход явно пришёлся по душе. Позже я твёрдо решил, что лучше сломаю ноги, пробираясь по бурелому к другому озеру, чем свяжусь ещё хоть раз с этими наглыми пичугами. Вряд ли бинты и гипс выйдут затратнее, чем покупка нового оборудования.

Передвигаться по дремучему лесу в поисках подходящего места оказалось совсем не так опасно, как улепётывать по нему же со всех ног, едва завидев в непосредственной близости от себя вздымающийся огромный валун. Утробно урчащий и чавкающий. Об обитателях местных лесов я в теории знал, но на практике предпочёл бы ни с кем из них не встречаться. Тем более с одной из этих мохнатых машин для убийств. Они бегают, они лазают, они плавают, они разве что не летают. После той, чуть было не состоявшейся судьбоносной встречи я почти неделю не то что в лес не выбирался, но из дома не выходил. И от любого подозрительного звука припадал к полу. Тот, кто сочтёт меня трусом, никогда не бывал в подобной ситуации. А за словом «медведь» видит милого плюшевого друга из далёкого детства. Мне же за этот страх совсем не было стыдно. Инстинкт самосохранения — весьма полезная штука. Негоже от него отказываться в угоду гордыне и высокомерию.

По прошествии нескольких дней у меня кончились почти все запасы, и встал вопрос: вернуться в цивилизованный мир или, поборов страх, продолжить изыскания? Дольше прятаться я не мог по объективным причинам. Стиснув зубы, особо не раздумывая, я выбрал второй вариант. Теперь я был осторожен. И внимателен к каждому шороху. Один местный старик, кое-как разгадав мою шараду, притащил охотничье ружьё. Когда же я, очень бурно жестикулируя, выразил отказ им воспользоваться, он выстрелил... в трухлявый пень. Я тогда здорово напрягся, но гнева на его лице не отразилось. С задумчивым, но дружелюбным лицом, он поднял с земли гильзу и протянул её мне. Настал мой черед разгадывать язык жестов. Почему дикий зверь должен сторониться запаха пороха, я не понял, но гильзу таскал с собой, как талисман и ужасно боялся, что со временем, в самый неподходящий момент, запах ослабнет. Но не лишать же старика его боеприпасов?

Когда в конце октября неожиданно выпал первый снег, я сказал себе: «Я честно пытался». Кутаясь в тяжелое одеяло и шмыгая носом, небритый, помятый, я смотрел на догорающие поленья в маленьком камине, но видел не пёстрые языки пламени. Я видел собственные неудачи. Они калейдоскопом выстраивались в причудливые рисунки, сменяли друг друга, рассыпаясь на отдельные красочные, но такие режущие детали. Да, я бы мог всё бросить. В конце концов, кроме себя я никому ничего не должен. Но смогу ли жить, зная, что вокруг меня скрытый от любопытных глаз целый неизученный мир, а я сам добровольно от него отгородился. И ради чего? Разве комфорт того стоит? Только не для меня.

Несколько дней меня обуревали подобные тоскливые мысли, пока я боролся с простудой, своими страхами и пернатыми мерзавцами. Как-то, возвращаясь с очередной неудачей через деревню, я столкнулся всё с тем же стариком. И он, и его, судя по всему, жена бодро для своих лет перетаскивали объёмные мешки, набитые то ли картофелем, то ли яблоками, в небольшую каменную пристройку. Едва они завидели меня, эмоции на их лицах претерпели колоссальные изменения за считанные секунды. Деловитая сосредоточенность сначала сменилась приветливой доброжелательностью, тут же её место заняло недоумение, а праведное негодование прилипло к старческим лицам, как родное. Поцокав языком и почти синхронно покачав в недовольстве седыми головами, старики обменялись парой фраз, после чего женщина направилась прямиком в мою сторону. Вид у нее был настолько решительный, что я с трудом заставил себя стоять на месте, хотя мысленно уже просчитывал наиболее безопасный и короткий путь до ближайшего укрытия. Когда понял, что меня тащат за руку к дому, я ещё как-то сопротивлялся, пусть и деликатно. На что был окинут поистине орлиным взглядом. Но, оказавшись в тёплой небольшой кухне, воля к сопротивлению меня оставила. Кухня была не просто тёплой. В маленьком помещении было почти жарко и пахло яблоками и какими-то сушёными растениями и травами, коих здесь было немало.

Впервые за эти долгие недели я почувствовал, как моя уже синеватая от постоянного холода кожа согревается. Сидя на устойчивой широкой лавке, прислонившись спиной к стене, разомлев в этой обители деревенского уюта и потому больше ничего не страшась, я безропотно принял из старческих, но сильных рук кружку с каким-то резко пахнущим зельем. Опрокинув её в себя, я тут же схватился за горло. Глаза заслезились, внутренности обожгло. Я попытался резко вскочить, но уже две пары рук усадили меня обратно. Позже, когда я уже был в состоянии самостоятельно добраться до своего жилища, я уяснил для себя две вещи: печь в кухне выполняет не только декоративную функцию, и спирт может быть применен в медицинских целях не только в качестве наружного антисептика. Особенно вкупе со специями.

Отлежавшись пару дней, я почувствовал себя значительно лучше. И с новыми силами отправился в лес. Новые силы, новая волна энтузиазма, новые решения. Я двинулся вглубь леса, минуя привычные места. Прихватил с собой всё, что может понадобиться на пару-тройку дней. Отдаляясь от теперь уже не такого холодного дома, я с удивлением стал замечать, что постоянно меняющийся ландшафт больше не действует на нервы, не изматывает моё тело постоянными спусками и подъемами. «И когда только успел привыкнуть?» Шёл я легко и быстро, впервые подмечая, насколько живописны эти места. Всё же я не привык оседать надолго где бы то ни было. Взбираясь на очередной каменистый холм, плотно поросший вековыми елями, я мысленно корректировал маршрут, когда передо мной открылся чарующий вид на расположившееся в густом зелёном кольце озеро.

Небольшое, зеленовато-голубое и совершенно прозрачное. Оно казалось мелким, но я-то знал, насколько обманчивы тихие воды стеклянных озёр. Аккуратно спустившись, сбросив рюкзак и остальное снаряжение, я, не удержавшись, опустил пальцы в воду. Она оказалась теплее, чем должна быть в это время года. Вероятно, озеро подпитывается подземным источником. Летом вода здесь наверняка ледяная, так что вряд ли оно представляет интерес для отдыхающих, даже местных. Туристы же его попросту не найдут. «Удачное место. Здесь и разобью лагерь». Пока я выбирал подходящий участок земли, расчищал его, устанавливал палатку, начали сгущаться сумерки. Так что, закончив, я уже ощущал усталость во всем теле и справедливо решил заняться установкой оборудования уже утром.

Разбудил меня громкий плеск воды. Вначале я даже не понял, где нахожусь. Когда плеск повторился, я всё же кое-как разлепил веки и, оглядевшись, начал тихо выбираться из спального мешка. Беззвучно приоткрыв дверцу палатки, я в последний момент подумал, что в воде вполне может плескаться тот же медведь. Эту мысль я буквально заставил себя выбросить из головы, как хоть и логичную, но очень уж травмирующую. Сглотнув образовавшийся из-за нервного напряжения ком в горле, я всё-таки высунулся из палатки по пояс, чтобы можно было разглядеть озеро из-под еловой лапы, под которой я устроился. Возможно, с точки зрения заядлого туриста, решение опрометчивое, но для моих целей оказалось единственно верным. Вид открывался на весь водоём и его берега. Меня же самого заметить было почти невозможно. Ночь была ясной, луна почти полной, и при желании я мог разглядеть даже поросль на другом берегу. Но того, кто нарушил мой сон, не видел. Как и не слышал больше плеска воды.

Простояв ещё некоторое время в ожидании и почувствовав, как коченеют руки, я уже было собрался вползти обратно в тепло, как вдруг заприметил движение почти в центре озера. Что-то поднялось из воды, словно перевернутая лодка. Затем эту «лодку» довольно быстро протащило в сторону берега, после чего оно снова скрылось под толщей воды. Я не смог разглядеть, что это было, но оно было слишком крупным не только для этого водоёма, но для местной фауны в целом. Белых акул ведь здесь не водится? Подождав ещё пару минут и ничего не увидев, я быстро одел ботинки и куртку и, стараясь издавать как можно меньше шума, выбрался из палатки. Пригнувшись, я подкрадывался к берегу озера и старался не выпускать из виду всю его поверхность. Но всё равно упустил момент, когда всего в нескольких метрах от меня из водной глади показалось нечто, бледно мерцающее в свете луны.

Так и замерев в неудобной позе и неотрывно глядя на крупный и явно живой объект, я старательно перебирал в голове всех животных, что когда-либо встречались мне, начиная со школьных учебников, заканчивая художественной литературой. Хотя точно знал, что мои старания тщетны. Даже не имея возможности увидеть существо целиком, я понимал: цвет, размеры, среда обитания... Не нужно быть гением, чтобы прийти к простому выводу: эти три составляющие не могут, вернее, не должны быть частью одного целого. Ну, два из трех ещё куда ни шло. Но передо мной в совсем небольшом пресном озере плескалось нечто, покрытое мелкой, едва различимой, очень светлой чешуёй или кожей, своими габаритами сопоставимое с гусиным яйцом в креманке для мороженного.

«Как Оно вообще сюда попало? Чем питается в столь скупых условиях? Нет. Что важнее, как оно смогло достичь таких размеров? За счёт чего так вымахало?» Стоя на почтительном расстоянии от таинственного создания, ответов я не получу. Внушив себе сомнительную идею: раз оно покрыто подобием чешуи, то на берег выбраться не сможет, я пригнулся и почти на животе выбрался из своего укрытия. Нужно ли напоминать, что любой лес устлан не только мягким мхом и сочной травой, но и опавшими шелестящими листьями, шуршащими друг об друга мелкими камнями, иголками и шишками. И, конечно, множеством подлых, беспринципных сухих веток, которые всегда лежат в ожидании самого неподходящего момента, чтобы выдать тебя с головой. Хруст, всплеск и тишина, нарушаемая лишь привычными звуками ночного леса.

Стоя у кромки воды и без какой-либо надежды вглядываясь в стеклянную гладь, я остро жалел, что не догадался хоть как-то расчистить подходы к водоёму. Значит, будет чем заняться утром. А там, глядишь, и озёрный гигант снова покажется. Уже забиваясь в спальный мешок, как барсук в нору, стараясь впитать остатки тепла, я против воли принялся было расписывать в воображении неприятную картину: крохотное озеро и огромная рыба, с легкостью скрывающаяся в его прозрачных водах. К счастью, разница в температуре снаружи и внутри спальника, усталость и неподъёмные веки не позволили полностью поддаться страху. Он отыгрался в мире грёз, весьма детально иллюстрируя, как из небольшого лесного водоёма выглядывает громадная бледная мокрая спина, стремительно движется к берегу, скрывшись за зеркальной гладью. Словно чудище из детских страшилок выжидает. А звёзды шепчутся и внимательно взирают на сцену, что освещает им яркая луна. Огромная белая акула, ссутулившись, крадётся по лесу на длинных тощих ногах, под которыми при каждом тяжёлом шаге хрустят в агонии умирающие ветки. Но барсук в спальном мешке их не слышит. Не слышит он и хихикающих звёзд, не видит зубастой разинутой пасти над собой. Звук дробящихся костей разносится по ночному лесу. А звёзды все смеются, неотрывно глядя на развернувшееся для них представление.

Пробуждение было отвратительным. Каким оно может быть после ночи на остывшей осенней земле, в оковах лихорадочных сновидений? Часы ворчали о моей несостоятельности, как ранней пташки, тело бубнило что-то об избыточном потреблении жидкости перед сном, нос гнусавил о скудоумии и безответственности. Возможно, стоило отлежаться ещё пару дней. Неподъёмная же голова силилась всех заткнуть, но у неё ничего не выходило. Только покончив со скудным завтраком и направившись к озеру, чтобы вымыть посуду, я вспомнил события минувшей ночи. И замер, едва касаясь поверхности водоёма. Казалось бы, бояться нечего — стеклянная поверхность не скрывает ничего. Но в том-то и загвоздка: камни, поваленные деревья, некое подобие подводной флоры. И абсолютно никаких признаков того, что здесь хоть кто-то может обитать. Хоть одна маленькая рыбёшка? Никакого движения.

Что должен чувствовать нормальный человек, сидя на корточках в метре от таинственного озера, в котором всего каких-то пять-шесть часов назад лицезрел неизвестную науке живую громадину? Тревогу? Сомнения? Хотя бы неуверенность из-за неудобной позы. Да всё что угодно, лишь бы оно активировало инстинкт самосохранения! Я же чувствовал эйфорию. Азарт. Предвкушение. И, Боже, я знал, что потом обязательно об этом пожалею, но опустил руки в воду чуть ли не по локоть. «Ледяная. Кажется, вчера она была теплее. Или я так только ощущаю в общей атмосфере осеннего леса и так и не исчезнувших симптомов простуды?» Кожу уже начало ощутимо покалывать. Чего я, собственно, ожидал? Кто-то, вернее, что-то выплывет из-под затопленной ели или выползет из-за камня, чтобы поприветствовать такого воодушевленного меня? Скорее всего, по всем правилам жанра огромный подводный монстр затащил бы непутевого туриста в своё скрытое логово, и только рябь на воде ознаменовала бы нелепый конец моей короткой жизни. Руки я отдёрнул так резко, что по инерции откинулся на спину.

Нужно было думать логически. В этом озере не было ничего настолько крупного, чтобы скрыть от любопытных глаз то, что предстало им ночью. Каковы шансы, что пусть и аномально крупная, но, вероятно, всё же рыба может передвигаться по суше? Думаю, ничтожно малы. Значит, где-то за всеми этими камнями должна быть подводная пещера, соединяющая это озеро с другим. Или другими. Не стоило сбрасывать со счетов и систему лесных озер. Эта «рыбка» не обязана обитать исключительно в кристальных водах местных подземных источников. В конце концов, это лишь мои теории. Я даже не геолог. Мои познания в науке крайне ограниченны и весьма специфичны. Пожалуй, не стоило бросать учёбу. Не думаю, что это позволило бы получать ответы, как иллюзионисту из воздуха, но определённо, в некоторых аспектах моей активной жизни было бы проще. Но и теми знаниями, что имелись, при должной изобретательности можно грамотно воспользоваться. Ведь и цели моих поисков тоже довольно далеки от науки.

Как бы внутри меня не свербило любопытство, акваланг в моё скромное снаряжение не входил. Зато были камеры. День я потратил на поиск удачных ракурсов, проверку и отладку оборудования и вспоминая недобрым словом весь лесной сор, что так подло сдал меня накануне на расчистку подходов к камерам и самому озеру. Уставший, но довольный собой, я отправился спать.

Утром меня ждал неожиданный «сюрприз». Мне казалось, я просчитал всё, но моему сонному взору предстало металлопластмассовое крошево вместо дорогих, должен сказать, камер. Я даже не сразу смог оценить масштаб катастрофы. Остро захотелось покинуть это гиблое место как можно скорее. В то же время понимание, что тот, кто сломал камеры, сделал их своей мишенью не случайно, хоть и подталкивало к трусливому бегству, вызывало так же жгучее желание воочию узреть лесного вандала. И меньше всего хотелось в тот момент мыслить логически. Да, это мог быть самый обычный отшельник, недовольный неожиданным соседством с чрезмерно любопытным нарушителем его уединения. Но так же это вполне могло быть нечто с чешуёй и плавниками, при этом наблюдательное или даже, если повезёт, обладающее разумом, схожим с человеческим. Возможно, моя гипотеза и притянута за уши. Возможно, я верю в то, во что хочу верить. Возможно, у меня проблемы с головой. Сколько этих приземленных «возможно»! Но ни одно меня не устраивало. Ведь у озера кроме меня никого не было. Значит, не перед кем было играть прагматика и реалиста. Здесь я мог. Нет, я был в своем праве видеть ситуацию под наиболее выгодным для себя углом.

Пока я увещевал себя остаться, суля сказочные открытия, страх незаметно уступил своё место раздражению, а руки механически собрали весь хлам, ещё недавно бывший камерами. Злые мысли ещё долго роились в голове, подобно полчищу назойливых насекомых. Больше всего меня бесило отсутствие возможности зафиксировать моё будущее открытие для демонстрации общественности. В том, что оно состоится, у меня не возникало сомнений. Как и в том, что самого этого гиганта представить публике живьём и не по частям будет крайне проблематично. За раздумьями прошло не так много времени, как мне казалось. И я решил вздремнуть днём, чтобы, во-первых, иметь возможность увидеть таинственного гиганта собственными глазами, раз не мог его заснять. Во-вторых, таким нехитрым, но проверенным способом побороть симптомы разгорающейся с новой силой простуды.

Оглядев напоследок готовящийся к зимней спячке мирный лес, я полез в палатку. Но стоило мне забраться в уютный кокон спальника, моего слуха невесомо коснулся уже знакомый и такой долгожданный плеск. Не передать словами, чего мне стоило не шмыгать носом, пока я почти беззвучно выбирался к озеру. Тяжёлое серое небо пусть и скрывало местоположение солнца, но совершенно не мешало видеть в мельчайших деталях всё, что простиралось под ним. И даже так, я не смог сразу заметить стройный женский силуэт, что так естественно вписался в окружающий пейзаж. Она неожиданно появилась из воды у противоположного берега, словно озёрная нимфа. Залюбовавшись, я даже забыл, где нахожусь и, собственно, по какой причине. Почти не ощущая холода, как загипнотизированный кролик, я неотрывно смотрел на изящные кисти рук, играющие с водой. На плавные линии спины, облепленной длинными волосами, провожая взглядом, кажется, каждую каплю, стекающую с них. Смотрел, затаив дыхание, как бледная фигура оборачивается в мою сторону. И надо было мне втянуть воздух через заложенный нос именно в этот момент! На одно мгновение мы встретились взглядами, и уже в следующую секунду незнакомка скрылась в ледяных водах прозрачного озера. Но этого мгновения хватило, чтобы разглядеть белёсые, словно у утопленника, глаза.

Несколько раз я оббежал весь водоём, то и дело порываясь влезть в воду. Но что-то меня останавливало. Может холод, может здравый смысл. «Дождусь её на берегу», — я так решил. Но при всем желании объяснить даже самому себе, откуда уверенность, что она покажется вновь, я не мог. Об озёрном гиганте я вспомнил, когда уже стемнело, и мой зад от длительного сидения на поваленном дереве сделался каменным. Однако кровавые образы я усилием воли блокировал, рисуя в своём воображении куда более притягательные. И пусть та бледная громадина никак не стыковалась с по-девичьи тонкой талией, уж очень заманчива была мысль, что мне в моих поисках повстречалась настоящая русалка.

Когда в темноте можно было разглядеть лишь мелкое мерцание водной глади под редкими порывами ветра, я в полной мере осознал, насколько вымотался за этот длинный, наполненный впечатлениями день. Просидев еще с час, я решил сдаться. Сегодня. Кряхтя и ковыляя на закоченевших ногах, схватившись за ноющую поясницу, я чувствовал себя столетним старцем и прикидывал в уме, какими последствиями обернётся моё безответственное отношение к собственному здоровью. С трудом приняв горизонтальное положение, я неожиданно легко заснул. Думаю, сказалась усталость.

Новое утро, новые свершения. У нормальных людей всё обстоит именно так. У меня же новое утро ознаменовалось адской болью, кажется, в каждой мышце, головокружением, миллионом крохотных фантомных лезвий в горле, слезящимися глазами. И, конечно, заложенным носом, дышать через который было невозможно, из-за чего горло саднило ещё сильней. В общем, все приятные бонусы от долгого пребывания на холоде, помноженного на так полностью не вытравленную простуду. Как же мне хотелось хорошенько пнуть себя вчерашнего! Словами не передать. И чего мне ждать от наступающего дня, если даже голову от земли оторвать не представляется возможным? «Почему я всегда влипаю в подобные ситуации? Хотя, о чём я? Ясно почему. Повезло ещё, что дожил до своих лет». Процесс самобичевания был нагло прерван плеском воды. «Боже, за что? Почему именно сейчас?» Кажется, я потратил слишком много сил на то, чтобы выбраться из спального мешка. Иначе никак не объяснить, по какой причине я проснулся плотно укутанным наподобие гусеницы, лежащим в направлении выхода из палатки лицом вниз. И жутко сонным. Похоже, Морфей подкрался незаметно. Со спины. С деревянной дубинкой наперевес. Никаких звуков снаружи на этот раз не доносилось, и я позволил себе вновь уснуть, даже не меняя положения.

Внезапно, как это обычно и бывает, ко мне пришло осознание, что валяться без дела, периодически погружаясь в липкие лапы странных сновидений, я не имею никакого морального права. Хотя, что более вероятно, к решительным действиям меня подталкивал животный голод. Вроде в последний раз мне доводилось нормально поесть дня два назад. По ощущениям же прошёл уже как минимум месяц. И за это время в желудке образовалась Чёрная дыра, грозящая поглотить меня самого. Возможно, даже вывернув наизнанку, если я срочно не приму меры. Тот сухой паек, что был у меня с собой, выглядел насмешкой. Ужасно хотелось чего более существенного и, главное, горячего.

Всё так и кричало о необходимости вернуться в лоно цивилизации, хотя бы для того, чтобы пополнить запасы продовольствия. И приобрести нечто, по крайней мере, отдалённо напоминающее утраченное оборудование. Но опасения, что подобная встреча была лишь удачей, и она может и не повториться, были отнюдь не беспочвенны. Ещё и эти глаза! Видения, что приходили в мои лихорадочные сны, причудливо смешиваясь с яркими картинками, выплывающими из подсознания, рождая новые, совершено безумные, жуткие, но порой такие притягательные образы. Эти глаза не отпускали меня во снах, и теперь я чувствовал необходимость сродни тому голоду, что никак не унимался увидеть их в реальном мире. Ещё хотя бы раз. Я и без того потратил непозволительно много времени на восстановление сил. Их и провианта должно было хватить на пару дней. «Даже если и не хватит? Не уж-то я позволю физическим потребностям взять верх над собой? Если же и эти дни никаких результатов не принесут, что ж, о будущем подумаю, когда это будущее наступит».

Долго пребывать в сомнениях на этот раз не вышло. Стоило мне выползти из палатки, и я почти лицом к лицу встретился с их причиной. Она всё так же стояла в воде. Из одежды на ней были искусно облепившие тело мокрые локоны, которые не столько что-то скрывали, сколько притягивали взгляд. Вероятно, это и послужило причиной некоторой рассеянности внимания. То, что одной ясной ночью я принял за крупную рыбу, вернее, за очень крупную рыбу, в действительности оказалось куда больше. Громадное молочно-белое тело, подобно древнему гигантскому змею, извивалось, плавно погружалось в прозрачную воду, растопырив внушительный плавник всего в паре метров от меня, другой частью всплывало, демонстрируя хвост у противоположного берега. Пребывая в постоянном движении, оно скользило над водой и под ней, заполняя собой каждый сантиметр лесного озера. И в центре этого ожившего хаоса стояла невозмутимо и гордо холодная и неприступная повелительница моих грёз.

То, с каким спокойствием она находилась в непосредственной близости от неизвестного науке чудища, по неясной причине и вполовину так не пугало, как пристальный взгляд ее неестественных глаз. При первой нашей встрече у меня не было возможности в полной мере оценить их, и я ошибочно окрестил их глазами утопленника. Теперь же я мог разглядеть и удивительную бледность зрачков, за которыми будто прятались маленькие круглые зеркальца, и переливчатую, голубовато-розовую, почти белую дымку, что заменяла, кажется, радужку. Или вовсе весь глаз целиком. Сколько бы я не вглядывался, а это было единственным, на что в тот момент был способен, я никак не мог понять до конца, что же все-таки вижу. Мои собственные глаза жаждали охватить всё: властное, почти нечеловеческое лицо, стройное обнаженное тело, угрожающе плавно извивающегося бесконечного змея. Страх, что должен был сковать меня по рукам и ногам, и рядом не стоял с тем возбуждением, от которого тело готово было вот-вот взорваться, разлететься на миллиарды крохотных песчинок. «Я нашёл. Я нашёл Его. Её. Я нашел не просто экзотический цветочек, откусывающий пальцы у чересчур любопытных путешественников. Передо мной сразу двое представителей… даже не знаю чего! Поразительно! Гигантская рыба-змей? Озёрная нимфа? Русалка? Призрак утопленницы?»

Даже в самых безумных своих фантазиях я и представить не мог однажды встретить что-то. Нет. Кого-то настолько удивительного. «И ведь она наверняка разумна. Боже, пусть я окажусь прав! Это будет величайший прорыв в науке. И это я! Я нашел её. Их. Чем бы ни была эта громадина, уверен, никому, кроме меня, еще не доводилось видеть нечто подобное. Разве что моему столь же увлечённому предку. Но и это не факт. В его дневниках не упоминается ни слова об этих созданиях. Так что это только моё открытие!» Вымышленные лучи славы уже ослепили меня. Глупая улыбка поигрывала на губах. Я не сразу осознал, что нахожусь в плотном кольце. Очнулся от своих фантазий я лишь когда стальные мышцы начали сжиматься вокруг меня, перекрывая не только воздух, но и дневной свет. Последнее, что я смог разглядеть, высоко задрав голову, перед тем, как потерять сознание — возвышающуюся надо мной «озёрную нимфу».

Холод обжог мое лицо так внезапно, что тело рефлекторно начало защищаться от неизвестной угрозы до того, как я смог разлепить веки. Когда же я смог осмотреться, увидел всё тот же, уже привычный осенний пейзаж. Сам я с трудом сидел на стылой земле. За спиной вдруг зазвенел мелодичный смех. Обернувшись так резко, что едва не потерял опору, я остро пожалел о необдуманном порыве. Перед глазами всё поплыло, завертелось, налитую свинцом голову потянуло вниз, а не так давно съеденный завтрак — вверх. Это были самые долгие несколько секунд в моей жизни, которые я потратил на борьбу со слабостью в собственном теле. Когда же смог, наконец, усилием воли остановить вращающийся мир, упёрся взглядов в бледное лицо, с любопытством меня рассматривающее. Сотни мелких иголок вновь отчетливо ощущались на мокрой щеке. «Интересно, чем она меня так?»

Одна её рука подпирала голову, упираясь локтем о берег, на котором «нимфа» вольготно расположилась, наполовину высунувшись из воды. А вот вторая небрежно листала дневник моего прадеда. В одно мгновение я растерял всю свою решительность, окоченев под этим изучающим взглядом. «Это я здесь исследователь! Это я нашел живую реликвию!» Так почему же чувствовал себя дождевым червём, угодившим под скальпель? И рука, что держала этот скальпель, была тверда и безжалостна. Я чувствовал это каждой клеточкой своего заледеневшего тела. Видел это в чертах её лица, в скупых движениях её тела. «Бежать. Бежать! Я должен подняться, оторвать неподъёмное тело от земли и бежать. Куда угодно, лишь бы подальше от этого снисходительного взгляда». Тело не слушалось. Мозг кричал: «Беги! Спасайся!» Тело его не слышало. Или слышало, но ничего не могло сделать из-за сковавшего его ужаса. Никогда еще в жизни я не испытывал такого страха, как вблизи этой хрупкой, мертвенно-бледной особы, что совершенно не ощущала дискомфорта ни от пронизывающего ветра, ни от собственной наготы, ни от присутствия подозрительного незнакомца вдвое крупнее неё. Этот страх казался иррациональным, но даже мысль о том, чтобы его преодолеть, воспринималась несусветной глупостью.

Похоже, Ей надоело наблюдать за моими исключительно внутренними метаниями. Тонкие пальцы переместились с пожелтевших страниц на мой ботинок, пробежались вверх, невесомо, но крепко вцепившись в штанину, потянули на себя. И пусть у меня вырастут оленьи рога, если в этом движении была хоть капля кокетства. По-девичьи тонкая рука подтаскивала мою ногу, словно когтистая лапа здоровенного хищника играючи направляет свою жертву прямиком в голодную пасть. Сердце заходилось в бешеном ритме, разум лихорадочно метался между кровавыми образами и планами спасения. А тело все никак не реагировало. От этой вопиющей несправедливости впору было бы разрыдаться. Но всё, что я мог — хватать ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег.

Мгновения растянулись на годы, но стоило холодным пальцам невесомо коснуться открытой кожи, как время принялось отсчитывать секунды с удвоенной скоростью. Звуки вернулись. А я и не заметил, что мир сузился для меня до шороха подошвы моего ботинка о землю и почти светящихся на фоне тёмной ткани белых пальцев. Вырваться из цепкой хватки оказалось так легко, что я почувствовал растерянность и даже разочарование. Я ожидал чего-то, сам не знаю чего. Собрался было отбиваться. Она же просто расцепила пальцы и, как ни в чём не бывало, продолжила перебирать страницы. Только взглядом она их так и не удостоила. Она смотрела на меня. Всё так же, как на насекомое. Я и чувствовал себя насекомым — опрокинувшийся на спину жук. К счастью, барахтался я не долго. Но тело всё еще плохо слушалось, а голова немилосердно кружилась. Так что принимать вертикальное положение я не спешил. Как-то боком, крабовым ходом начал красться к палатке, не сводя глаз с насмешливого лица.

«Люди такие забавные». Я ведь ослышался? Ее губы даже не шевелились. Нет же? «Всю свою недолгую жизнь растрачиваете на поиски чего-то за гранью вашего понимания. Надеетесь, что вы не одни во Вселенной. Что сказки реальны хотя бы отчасти. А когда находите, бежите в страхе. Глупые, смешные людишки». Однако и тени улыбки не отразилось на её лице, вопреки сказанному. Сказанному явно ею. Но слова звучали, кажется, только в моей голове. Что ж, я молил, чтобы моё небывалое открытие обладало разумом. Кто-то меня услышал. Надо было уточнить, что «открытие» при всей своей незаурядности, не должно чувствовать такое превосходство над человеком. А то ведь как-то неловко получилось. Сам себя обманывал. Неловкость — последнее, что обуревало мой разум в тот момент. Страх, паника, ужас — более подходящие определения. А то, что мне стыдно было признаться в собственной слабости даже самому себе, не существенно. «Роза пахнет розой. Хоть розой назови её, хоть нет». Она еще и глумилась! «Боже, почему, почему, почему из всех фантастических созданий, что я тщетно пытался отыскать, мне повстречалась именно эта?» «Эта»?

До меня только тогда дошло: «Она роется в моей голове, слышит мои мысли!» «Возможно. А может статься, что ты, жалкое насекомое, озвучиваешь свои мысли, но в силу собственного скудоумия или под натиском страха этого не замечаешь». Опять это выражение лица. Прочувствовал дрожь в руках. Но теперь к страху примешалась злость. «Столько высокомерия в этом тщедушном тельце! Лопнуть не боится от чересчур раздутого эго?» «Не боюсь. Я вообще ничего не боюсь. Нет такой необходимости». В этот раз я точно держал мысли при себе. Значит, моё предположение было верным: она их как-то считывала. «Я и не отрицала. Но понимаю: сконцентрироваться на столь обширном потоке информации должно быть сложно». «Точно издевается. Интересно, она не изъясняется вербально, потому что такова особенность ее строения или потому, что опасается прикусить язык и отравиться собственным ядом?» «О! Мы уже язвим. Смотрю, кто-то всё же смог совладать со своими эмоциями. Поздравляю».

«Для того, кто вынужден влачить жалкое существование в луже, в гуще бескрайних лесов, это создание слишком много о себе мнит». «В луже. Грубовато. И откуда столь сомнительные умозаключения? Не уж-то источником информации послужил этот опус?» С этими, не произнесёнными вслух словами она брезгливо подняла дневник, слегка повертела им в воздухе, но расставаться с ним, однако, не спешила. Положив его на землю, накрыла обложку ладонью. В её глазах что-то мелькнуло. Не могу точно определить что, но это выражение лица показалось мне почти человеческим. Что она увидела на ветхих от времени страницах? Чего хочет от меня? Ведь ей точно что-то нужно, иначе она бы со мной не играла.

Её лицо опять сделалось хмурым, как осеннее небо над головой. Что это могло быть? Мысленно перебирая все заметки, рисунки прадеда, его находки, его истории, никак не мог выудить из вороха образов нужный. С чего я взял, что тут же признаю среди его записей подходящие, если даже не понимал, к чему они должны подходить? Не знаю. Но продолжил тормошить свою память и уже ушёл далеко за пределы того, томящегося под холодной рукой дневника. Картинки сменяли друг друга всё быстрее. Голову будто насквозь прошил металлический прут. От усиливающегося давления слёзы брызнули из глаз, ноги и руки ослабли. Земля приближалась слишком стремительно и неотвратимо.

* * *

Темнота. Она такая уютная и мягкая, как толстый домашний плед. Я сворачиваюсь в ней, заматываюсь плотнее. Не видеть слепящего света, не слышать раздражающих звуков, не чувствовать жалящего холода. Хочу остаться здесь навсегда. Яркие пульсирующие вспышки, подобно фейерверкам, распыляют вокруг себя крохотные искры. Всё ярче. Искр всё больше. Гул в голове. Он появляется из ниоткуда, и вспышки теперь разгораются в одном с ним ритме. Всё ярче. Всё громче. Это кровь в моих ушах. Это стук моего сердца. Сознание возвращается тягуче медленно. Словно густой мёд. Так же липко и так же кристально прозрачно. Я вижу сквозь него себя самого со стороны. Мир не достаточно искажён, чтобы я не понимал очевидного. Она не просто слышит мои мысли. Роется в них, как в шкатулке с драгоценностями. Перебирает цветные камешки в поисках одного конкретного. И для неё не имеет никакого значения, что «шкатулка» принадлежит кому-то другому. Она хозяйничает в моей голове так, словно имеет на это какое-то право.

Не знаю, сколько я так провалялся. Наверное, не долго. Ни вокруг меня, ни в моем состоянии существенных изменений я не заметил. Возможно, прошли жалкие минуты, но я бы предпочел обменять их на годы в любом другом месте. Десятилетия ненавистной, заурядной работы в краях вечной мерзлоты, во влажных тропиках, в удушливом мегаполисе — где угодно. Взамен секунд, проведённых в этих кошмарных лесах, среди этих жутких озёр, в обществе их страшных обитателей. Мою голову словно выпотрошили. В ней так пусто. И липко. Я всё ещё чувствую этот холодный мёд, обволакивающий череп изнутри, застилающий глаза, слепляющий губы. Даже если бы я был в состоянии что-то сказать, желания говорить или что-то делать у меня не было совершенно.

Апатия навалилась незаметно, заставляя чувствовать слабость не только в мышцах. Зачем я вообще сопротивляюсь? Как можно бороться против того, кто раз за разом отправляет тебя в нокаут, не шевельнув и пальцем? «Верное решение». Шёпот в голове больше похож на сытое урчание и не предвещает ничего хорошего. «Продолжим?» Вновь перед глазами замелькали образы. На этот раз пытка продолжалась несколько дольше. Холод, пока я был без сознания, проник, кажется, даже в мои кости. «Печально. Но от тебя всё же будет польза. Как считаешь?» Хотел бы я ответить что-то резкое и даже собрался с духом, чтобы, наконец, принять некое подобие вертикального положения, как тут же почувствовал удар по ногам. Удар внушительной силы. Хорошо, что это была лишь подсечка. Тонкий намек. Иначе передвигаться мне ползком остаток своих дней. Громадное тело вздыбилось над водой. Как же я его все это время не замечал.

Змей появился внезапно, словно соткался из воздуха. «Змей». Не самое корректное определение». В подтверждение своих слов, плавно оторвавшись от берега, она тут же оказалась стоящей посреди озера. Не успел я удивиться волшебному перемещению, как она начала подниматься над водой. Не змей. Не нимфа. Я думал, я был уверен, их двое: прелестная жительница кристального озера и её гигантский фамильяр. Я ошибался. Огромное, бесконечно длинное тело венчала не змеиная и даже не рыбья голова. Это не мифическая русалка. Это нечто другое, лишь отдалённо похожее. Оно куда ужаснее. Ей не нужно запугивать своими внушительными размерами. Нет нужды проникать в чужие мысли, чтобы вызвать страх. Она внушает его самим фактом своего существования. Таких созданий не должно быть. Это слишком. Для меня это уже слишком! Я больше не хочу… Я больше никогда… «Рано сдаваться. Ты еще послужишь моим целям». Земля вновь уходит из-под ног. Картинка перед глазами размывается, тускнеет. Тьма медленно обволакивает со всех сторон. Лишь яркий белый силуэт ещё светится в самом центре, чтобы затем тоже исчезнуть. И тихий вкрадчивый шёпот на краю сознания: "Иди. Ищи".

Бодрым шагом, возвращаясь из своей маленькой экспедиции через почти безлюдную деревушку к своему временному жилищу, ловлю на себе задумчивый взгляд старческих глаз. Всё же они странные. Эти местные жители. Им повезло родиться, прожить жизнь и встретить старость в этом тихом уютном мирке, вдали от суеты и жестокости, страхов и коварства, среди этих волшебных лесов и таинственных озёр. Жаль, я так и не нашёл ничего стоящего здесь. Но это вовсе меня не огорчает. Наоборот, придаёт сил. Я бы очень хотел остаться здесь навсегда, однако меня ждут мои изыскания. Но однажды, когда поиски увенчаются успехом, я обязательно сюда вернусь. Чтобы уже никогда не покидать этих сказочных мест.