Золотая рыбка (гет)

Морская пучина темна, но прозрачна. Катит свои тяжелые воды свинцовым стеклом, раз за разом лессируя берег, оставляет на камнях хлопья буроватой пены. Воздух, вспарываемый криками чаек, соткан из шума ветра. В узловатых пальцах мокрый канат с позеленелыми поплавками, тянут руки тяжелый невод. Но лишь тиной и морской травой забиты сети. Не трепещет в них ни единой рыбки. Уплыла — не поймаешь, остается кликать. Но зов застревает в озябшем горле.

Не является рыбка. Только вздымается плащом волна и накрывает Старика его же сетью. Тонкие, но прочные нити опутывают с головы до ног, врезаются в горло. Не выпутаться, не разорвать. Оскользнувшись на илистом дне, он падает. Но пока не сомкнулась над головою тьма, торопится сделать еще хоть вдох. Воздух полон ледяной пыли, он обжигает грудь.

Кирилл закашливается, дергается и выныривает в совершенно не похожем на морской берег месте.

* * *

На языке еще чувствуется вкус горько-соленых брызг, но гул вокруг подобен камнепаду, а не свисту ветра. И подвижная темнота заляпана цветными всполохами. Пятна света и тени прыгают и кружатся в ней. Только одно, ярко-оранжевое, колышется, вьется не сходя с места: то ли хвост золотой рыбки, то ли девичья фигура в танце... Кирилл приподнимает голову и моргает. Тарелка, рюмка, бутылка из-под коньяка, свеча. Нервно колеблется ее пламя. Он начинает припоминать. Кажется, он заснул в баре.

Кирилл с силой протирает лицо, придвигает поближе рюмку и тянется к бутылке коньяка, да так с вытянутой рукой и замирает. Напротив сидит девушка. Чуть растрепавшаяся высокая прическа, облегающее платье в золотых пайетках. Надо бы спросить, чем обязан, но он только поднимает брови, и юное очарование тут же улыбается яркими губами.

— Здравствуйте, вы же старик?!

— Ну зачем же так грубо? — Дотянувшись до бутылки и приподняв ее за горлышко, Кирилл досадливо морщится. Бросает на собеседницу короткий взгляд: — Я уже не молод, но еще полон сил.

Попытка отыскать глазами официанта увенчивается успехом, и он вскидывает руку в призывном жесте. Ухо почти равнодушно к мелодичному девичьему смеху, доходящему будто через слой ваты.

— Да нет же! Художник Старик! У вас выставка была на прошлой неделе...

— М-м... Повторите, — обращается он к подошедшему официанту с кивком на коньяк.

Да понял он, о чем речь. Пятнадцать лет назад душу дьяволу бы продал за такую беседу, а сейчас... Ну узнали его, и что?

— Я смотрела на ваши картины и слушала, как вы отвечаете на вопросы. Это было восхитительно!

— Мои ответы на вопросы?

— Картины! А слушать просто интересно. И наблюдать за вами интересно.

— Так вы за мной наблюдаете? И давно?

Прелестное дитя опешивает.

— Разве это плохо? Выставка ведь публичное мероприятие, такие и проводятся, чтобы себя показать, нет? А здесь я вас случайно заметила.

Забавная девочка. Кого-то она напоминает. Кажется неискушенной, наивной и честной. К слову...

— Сколько тебе лет?

Вопрос явно застал врасплох и застыл растерянностью в больших темных глазах.

— Почему вы смутились? Я — Старик и уже могу задавать юным барышням такого рода вопросы.

Растерянность и наметившаяся обида развеиваются без следа. Тихим смехом девушка одобряет шутку. Пожалуй, с ней можно было бы замутить, но нет. Слишком чиста и невинна. На Ксю похожа.

— Мне двадцать. А на вид вы бы сколько дали?

— На вид? — вырывается невольный усталый вздох. Ненадолго Кирилл переводит взгляд на горлышко коньячной бутылки, склоненной над рюмкой, и струйку жидкого янтаря. Кивнув официанту и сопроводив того недолгим взглядом, он наконец отвечает: — На вид я бы поставил под сомнение ваше совершеннолетие.

— Но мне правда двадцать!.. Можно я составлю вам компанию?

— Нет. Сегодня я пришел сюда, чтобы выпить наедине с собой, — добавляет он, чтобы смягчить категоричный отказ, салютует рюмкой. А вообще пусть обижается и уходит. Он не в настроении, а ей же лучше.

— Тогда, может быть, потанцуем?

— Нет.

— Но ведь сегодня Новый год...

— Девушка, милая, я все сказал.

Удостоверившись, что нежданная поклонница встает, он демонстративно поворачивается в другую сторону, вольготно откидываясь на спинку кресла. Ксю точно не была такой настырной. Точнее, не была бы, потому что и обстоятельства не располагали. Это ведь он тогда наблюдал, робел и страдал, а она просто наслаждалась жизнью, вечеринкой и... молодостью, наверное. Как давно, кажется, это было.

* * *

Тоже бар, только другой, при ночном клубе. "Ночная мистерия" или как-то так он назывался. Тоже новогодняя вечеринка. Кирилл пришел туда с друзьями, но увидел Ксюху, и все веселье пошло мимо него.

Знакомы-то они были со школы, училась она на год младше. "Спортсменка, комсомолка и просто красавица" — Ксюха всегда выделялась из толпы, но мир при ее появлении начал становится ярче только ближе к окончанию школы. Однако там надвигались выпускные экзамены, Кирилл заканчивал параллельно художку и готовился поступать в Суриковский институт. Отвлекало. В следующие пять лет как-то не пересекались. В жизни Кирилла случилось несколько не впечатливших попыток в отношения. Про Ксюху он только слышал иногда, что учится на юрфаке, выигрывает студенческие конкурсы... сияет, в общем.

И вот случайная встреча в баре. Ксюха отплясывала на танцполе в красном с переливами платье. Мерцала новогодняя мишура, вплетенная в ее волосы, сияли блестки, рассыпанные по векам, но ярче всего — улыбка и глаза. Она заметила его за столиком, узнала, приветливо помахала с танцпола и продолжила веселиться. А он онемел и прирос к стулу. Вспомнились и придавили к полу неудачи, преследовавшие его после выпуска. В союзе художников его картины критиковали на грани высмеивания. Покупателей на них не находилось. Перебивался рисовкой портретов прохожих в парках... Даже на тот поход в клуб с друзьями пришлось занимать у матери. И что нищему лузеру было делать рядом с такой девчонкой? Что он мог ей предложить? Только позориться. Сглотнув вязкую слюну, он отвел глаза и бесцельно уставился в окно.

"Еще десять минут поблядую и домой пойду", — навеянная снегопадом, всплыла в памяти фраза из популярного анекдота, но не внесла ни грамма разнообразия в уныние, опутавшее Кирилла с головы до ног. Расцвеченный огнями витрин снег казался фальшивым, будто нарисовал его художник-неудачник, как тот, что глядел в окно.

"Ну его на хрен. А тут у нас что?" Рука потянулась к стопке книг на подоконнике. Завернутые в нарочито грубую бумагу, будто пожелтевшую от времени, и связанные косматой бечевой, они представляли просто элемент дизайна.

"Интересно, муляж или настоящие?" — подумал Кирилл и, разрезав бечевку столовым ножом, развернул одну. Под оберткой оказался потрепанный томик сказок Пушкина. Кирилл открыл его, рассеянно скользнул взглядом по названию: "Сказка о рыбаке и рыбке". Усмехнулся какой-то еще не сформировавшейся мысли.

— Хотели бы поймать золотую рыбку, молодой человек? — прокаркали рядом старческим голосом.

От неожиданности Кирилл едва не подпрыгнул. Вытаращился на женщину преклонных лет, непонятно когда присевшую за соседний столик. Что она вообще там делала, в ночном клубе, такая? И дело даже не в возрасте. Мешковатый серый костюм, как у партработниц из советских фильмов. Строгий седой пучок. Но осанка уверенная, расслабленная, прямо-таки королевская. А голос — нечто среднее между Шапокляк и Бабкой Ежкой. Сплошная эклектика, вгоняющая в диссонанс, но и притягательная одновременно.

— Что, простите?

— Я говорю, могу поймать вашу золотую рыбку. Для этого вам нужно ее нарисовать, а я уж сделаю талисман.

— И что, он исполнит мои желания? — криво усмехнулся Кирилл.

— Конечно! Сегодня же именно такая ночь, когда чудеса случаются и всякий сделанный амулет — волшебный, — и она широко улыбнулась.

"Бред какой-то".

Черт знает, почему он повелся. Может быть, в самом деле в чудо захотелось поверить, или просто душа требовала хоть какого-то развлечения. А тетка подсунула ему этюдник и карандаш. Кирилл еще решил тогда, что она — аниматор, развлекает гостей. Правда, более уместными были бы Дед Мороз со Снегурочкой. Которые, к слову, и появились позже, тогда как непонятная тетка никого кроме Кирилла и не развлекала. Но обо всем этом он подумал позже, а пока взялся за карандаш и неожиданно поймал кураж.

Линии ложились резко, четко, выхватывая из белого небытия силуэт рыбки. Все более выпуклый, блестящий, скользкий. Прозрачные плавники и хвост будто плавно покачивались в невидимых потоках вод. С последним штрихом вуалехвост, казалось, мог попросту уплыть с листа, но женщина ловко выхватила этюдник и, вырвав страницу, смяла в ладонях.

"Психбольная, что ли?" — обескураженно подумал Кирилл, но тетка разжала руки, и он забыл про негодование, потому что, да: "художника обидеть может каждый", но не у каждого рисунок вдруг превращается в хрустальный шар. И ладно бы шар — можно было бы решить, что это обычный фокус. Но внутри шара, который протягивала странная и теперь слегка пугающая незнакомка, плавала золотая рыбка, точь-в-точь как на его рисунке, только обретшая цвет и совершенно не отличимая от настоящей, то есть живой. Не дождавшись от оцепеневшего Кирилла никакой реакции, женщина цапнула большим и указательным пальцами свободной руки по верхнему окату шарика и вытянула петельку из золотой нити. Шарик оказался елочной игрушкой.

— Как вы это сделали? — выдавил Кирилл, как только к нему вернулся дар речи.

— Взяла твой талант, твою мечту и спаяла их воедино своим уменьем. Теперь эта рыбка твоя — владей на удачу!

— Вы фокусница?

— Да, если тебе так проще. Берешь талисман-то? С ним у тебя все пойдет как надо: и девушка благосклонна будет, и заказчики придут, и слава.

— Откуда вы?.. — пробормотал Кирилл, зачарованно берясь за петельку и разглядывая игрушку на свет. Нежные плавники трепетали и переливались от красного до золотого.

— Вопросы, вопросы — какой в них толк? Важно, что вещица хрупкая, гляди не разбей. И не трать времени даром. Твоя избранница смотрит — давай уже, иди к ней смелее.

Как под гипнозом Кирилл повернулся к танцполу. Ксю действительно бросала в его сторону заинтересованные взгляды и улыбалась. И он пошел. Куда делась странная тетка, он не заметил, поскольку стало не до нее.

Мог бы решить, что, разомлев от спиртного, придремал и разговор тот ему приснился. Но шарик нашелся утром в кармане куртки.

* * *

Отношения завязались быстро и развивались стремительно. В том же году они расписались, как только Ксюха закончила университет.

Поначалу все шло как по маслу. Или по волшебству. Кирилла заметили. Начали приглашать на выставки и художественные вечера. Его излюбленной темой стало море, и пейзажи, разливающиеся из-под его кисти, будто дышали. Стоило немного всмотреться, как волны оживали, приходили в движение, шумели, накатывая друг на друга. Налетал ветер, свистел; казалось, еще немного, и он начнет играть волосами и одеждой смотрящих. Этот эффект отмечали многие. Кирилла стали называть новым Айвазовским, хотя некоторые оценивали его талант еще выше, и он сам был полностью согласен с последними.

— Я не могу объяснить, как это получается, — отвечал он любопытствующим журналистам. — Я будто проваливаюсь в картину. Творю и живу в ней столько, сколько держу в руке кисть.

Он не врал, поскольку никакой особенной техникой похвастать не мог. Объяснить приемы — тоже. Да и должно ли быть объяснение таланту? Ведь это дар, который чуду сродни.

Супружеская жизнь в первые месяцы тоже напоминала идиллию. Ксю устроилась в юридическую контору, но и быть музой для начинающего художника успевала. Омрачали ей настроение только конфликты с начальством и коллегами. Ксю, которая хотела защищать клиентов так, чтобы все по закону и по справедливости, не слишком хорошо находила с ними общий язык. В первое время неприятности казались мелкими: оставаясь наедине, Ксю и Кирилл легко забывали о внешнем мире. Но вскоре неудачи Ксю стали проникать и в семейную жизнь. Вместо приятного времяпрепровождения с мужем она строчила апелляции, вместо разговоров об искусстве все чаще жаловалась. Кирилл жалел ее, но музу стал искать в других. Обижалась. Устраивала скандалы.

В один день Кирилл получил приглашение на международную выставку в Дрездене, а Ксю вылетела из конторы с волчьим билетом: взялась защищать не того, слишком зубастой и крупной рыбой оказался ответчик. Конечно, Кирилл позвал ее с собой, и она поехала. Но улыбку на ее лице он видел только на публике. В отсутствие посторонних глаз на нем отражались только тяжелые и мрачные мысли.

— Ксю! Да на кой черт тебе работа! — пытался подбодрить он. — Неужели моих гонораров нам мало? Просто живи в свое удовольствие.

— Просто сидеть дома и ждать, когда ты вернешься из мастерской или от очередной бабы?

Сидеть дома он ей не предлагал. Вопреки ссорам, он ее любил и оплатил бы ей любые развлечения, но про "баб"... Как она могла не понимать! Он — художник! И переживать эмоции он не только имел право — они ему просто необходимы!

Хорошо, что поездка подходила к концу. Вернувшись домой, они не разговаривали, наверное, с неделю, пока он не попросил прощения. Наверное, что-то пообещал — он не помнил.

Любовницы из его жизни никуда не исчезли: Жанны, Любы, Марины... Они сменяли друг друга, как картинки в калейдоскопе. Какая из них первая назвала Ксю "сварливой старухой", обыграв таким образом его личную подпись, сокращение фамилии "Стариков", он совершенно не помнил. Но прозвище зацепилось в памяти. Не раз оно слетало с губ при ссорах. Обидным оно Кириллу не казалось. Оно же не про возраст, а про характер.

— Что ни сделай — пуще прежнего старуха бранится! — восклицал он, картинно взмахивая рукой, когда очередная попытка угодить жене натыкалась на стену непонимания. Ну чем не героиня из сказки Пушкина? Он ей машину, брюлики, меха, а в ответ?

"Ты меня не понимаешь".

Куда уж ему! Хорошо хоть, не "пойди поклонись рыбке"!

Рыбку он, к слову, берег. Шарик лежал на его письменном столе в красивой малахитовой подставке, только на Новый год перемещался в гостиную на Ёлку и занимал там законное почетное место. Ксю Кирилл сказал, что сам купил себе талисман на удачу в день первого свидания с ней и потому хранил.

В минуты творческих кризисов Кирилл брал талисман в руки, разглядывал рыбку, и вдохновение возвращалось.

Но сегодня, собирая вещи, забыл. Так торопился хлопнуть дверью, бросив на прощание: "Оставайся сама у своего разбитого корыта".

Жестоко? Наверное. Особенно в канун Нового года. Но иначе их семейную жизнь назвать уже и нельзя. Пятнадцать лет терпели друг друга. Давно пора было развестись. С Новым годом в новую жизнь. Даже символично. Правильно. Глядишь, Ксю и самой так станет легче. Дом он оставит ей, денег на счет тоже положит. С остальным сама разберется как-нибудь.

* * *

Она-то разберется, а он?

Его вдруг страшно потянуло обратно, к Ксюхе. Пусть ругается. Пилит его пусть...

Нет. Проходили, хватит. Только шарик надо съездить забрать.

Или черт с ним? Ну, не тетка же в тот вечер ему удачу наворожила, в самом деле. Пусть лежит себе. Может, Ксю увидит, вспомнит, заскучает и сама позвонит?

Хотя от нее дождешься, как же.

Бутыль пустеет. Барная стойка, столики — все плывет перед осоловелым взглядом. Вместо музыки шумит прибой. И тянет его в какую-то пучину. Тянет. А на дне то ли заветный шарик, то ли лицо жены. Какой она была раньше! Жизнерадостная, уверенная в себе, добрая. Ее совсем не смутило, что у него ни гроша в кармане нет, ни стабильного заработка, ни собственного жилья. Золотая рыбка принесла удачу ему — не ей. У нее все наоборот пошло кувырком. Сколько ни билась, на сайтах вакансий заполняла резюме, даже объявления в газеты давала, как частный практик. Без толку. Она будто невидимой стала для всех. А ведь все при ней было: эрудиция, целеустремленность, ответственность. Красота. Да что там, она сама казалась ему волшебной золотой рыбкой, приносящей удачу. Стоп!

Кирилл резко выпрямляется и даже трезвеет. Как там говорила та ведьма: "Эта рыбка теперь твоя — владей на удачу!"

Что если Ксю и есть его рыбка, заточенная в хрустальный шар? Бред, конечно. Он сливает в рюмку остатки коньяка. Но идиотские мысли не отпускают.

"Поеду разобью шарик, — решает он в конце концов. — Отделаюсь от дурацких мыслей, а заодно и докажу всем, что успехом обязан собственному таланту, а не какой-то там чертовщине".

И в тот момент он вдруг со всей ясностью осознает, что ведь верил он в чудесную силу шарика. Верил! Да и продолжает верить. Вон, аж руки затряслись от страха, что разбить придется. Идиот!

Он опрокидывает последнюю рюмку и решительно встает. Однако его шатает.

Под руку подворачивается девчонка, та самая, в платье с пайетками. Поддерживает, как если бы он собирался упасть. Хотя ноги его в самом деле не держат. Из бара они вываливаются в пучину. Не шторм на море, конечно, всего лишь вьюга, но похоже. Девчонка берет такси, и они куда-то едут. В гостиницу? Вот же назойливая. Похоже, не так уж невинна она и чиста. Целуется умело. От ее ласк в брюках у него тесно. А на душе — погано. Но оторваться не хватает сил.

Такси останавливается, но не возле гостиницы, а у его дома. Даже адрес узнала, шельма.

— Ты пойди забери рыбку и возвращайся, — горячо шепчет девчонка на ухо. И он отупело бредет на ватных ногах к калитке, набирает код. Провал в памяти.

Он дома. Бледное, заплаканное лицо Ксю. Он пытается ее поцеловать, но теряет. В руках заветный шарик. Хрустит под ботинками снег, метет за шиворот. Провал в памяти.

Такси уезжает, оставив Кирилла посреди какофонии и огней. В руке шарик, в шарике бьется рыбка. Разбить.

За руку хватает девчонка. Шипит:

— Не делай этого!

Сама в паетках, как в чешуе. И не холодно ей — коварной русалке. Он пьяно вглядывается в ее глаза, и за лицом молодой девушки вдруг проступают черты давней знакомой. Морок или нет, но Кирилл от нее шарахается.

— Это ты ведьма! — кричит он. — Ты — сварливая старуха, а не Ксю! — И с размаху бьет шариком оземь. Попадает в сугроб. Цела проклятая игрушка. Но рифленая подошва завершает дело. Кирилл видит перед собой перекошенное лицо новой-старой знакомой и впадает в беспамятство.

В себя он приходит в вытрезвителе, а забирает его оттуда Ксю.

Кирилл клянется, что теперь ему точно никто кроме нее не нужен, и на этот раз искренне намерен сдержать обещание. С грустной улыбкой Ксюха кивает:

— Да куда же я от тебя денусь, горе мое.

— Горе закончилось, обещаю, — привалившись виском к подголовнику, заверяет он.

* * *

Первое января они проводят дома вдвоем. Еду заказывают доставкой из ресторана, смотрят телевизор — огромную плазму, пылившуюся без дела бог знает сколько времени. Ксюха в кои-то веки выглядит умиротворенной, и Кирилл чувствует себя снова счастливым. А вечером она проверяет почту и находит там самый что ни на есть желанный подарок, потому что письмо начинается словами:

"Здравствуйте! Вы адвокат?.."