На полпути к свету (джен)

В тусклом свете фонарей падавший снег казался грязно-оранжевым или грязно-жёлтым. Вот в Хогвартсе снегопады всегда были на загляденье: уж на что Северус не имел эстетического вкуса (как считала Лили, а он соглашался), но и он признавал, что белейшие поля, окружавшие Хогвартс, — это прекрасно. В Коукворте всё портила мордредова фабрика. Летом вонь от неё доходила до самых окраин городка и была невыносима для Северуса с его-то обонянием; зимой к вони добавлялись ещё серая грязь под ногами и пена на речке вместо льда. Поговаривали, что жители домов возле самой фабрики вообще забыли, что снег зимой белый, — у них он был каких угодно цветов, кроме этого.

Только из-за другого цвета своей морозной силы снег не утрачивал. Они с Лили гуляли полтора часа, и Северус продрог так, что изо рта даже пар уже не шёл от дыхания. Старое пальто, жидкие шарф и перчатки, которые мама раздобыла осенью в лавке Армии спасения, совсем не защищали. В Хогвартсе-то можно было Согревающие чары накладывать, а в Коукворте — нет. Ещё летом Северус с Лили спокойно колдовали, просто не попадаясь на глаза маглам, но уже месяц как действовал принятый Визенгамотом закон о запрете колдовства несовершеннолетним на каникулах, и Северус мёрз, мёрз и мёрз, но Лили, если она спрашивала, говорил, что всё замечательно, конечно же. Она в своих зимних сапожках, бордово-красном пальтишке, большущем шарфе и шапке в цветах Гриффиндора была чудо как хороша; её не хотелось отпускать как можно дольше. Сегодня же Рождество, праздник, и в коттедже Эвансов, Северус знал, стояла большая пушистая ель, сладко пахло пирогами (пекла миссис Эванс просто божественно), а его в Паучьем тупике ждал опять пьяный Тобиас и мама, которая пыталась хоть сколько-то согреть выстуженный дом. Дрова в этом году мистер Янг в долг давать отказался, а на то, что мама выручила на Косой аллее за зелья, удалось закупить лишь в половину меньше обычного. Северус бы охотно остался на каникулах в Хогвартсе, чтобы маме не пришлось тратиться на еду для него, однако Лили захотела встретить Рождество с семьёй, а он последовал за подругой. Это же прекрасная возможность провести время с Лили без риска нарваться на Мародёров или на отповедь от слизеринцев!

Догуляли они до противоположной окраины Коукворта. Северус смотрел на заснеженные поля, которые терялись из-за опустившейся в ночи и всё усиливавшегося снегопада. В Хогвартсе сейчас так красиво! Тепло, уютно, и домовики готовят Рождественский ужин. Можно, не дожидаясь трапезы, прийти на кухню и провести несколько часов в спокойствии, вкусно и сытно поесть. Его же ожидало…

Стоявшая рядом Лили поёжилась и плотнее закуталась в свой гигантский шарф.

— Холодно. Пора уже домой.

Обратный путь на Флик-стрит они проделали в полном молчании. Снег падал рыхлый, тяжёлый, его было настолько много, что ноги утопали по щиколотку — Северусу в ботинки насыпалось, наверное, по фунту снега. Лили это было нипочём, она так торопилась домой, на праздничный ужин, что шла бодро, как если бы гуляла по очищенному проспекту. Когда до Флик-стрит оставался примерно квартал, даже стала насвистывать весёлую песенку, какой-то из магловских рождественских гимнов. Похожий был мотив. Настроение у Северуса, и так непраздничное, испортилось ещё больше. Он столько надежд возлагал на эту прогулку! Думал, они пройдутся по своим местам, поболтают как в старые добрые времена — в Хогвартсе это получалось всё реже и реже, — а на деле и прошлись всего по одному маршруту, и разговаривать было не о чем.

Получив значок старосты, Лили стала слишком много времени проводить со своим факультетом. Слава Мерлину, что Мародёры не сопровождали её постоянно, Северус частенько видел подругу с МакКиннон и Макдональд, впрочем, от этого ему лично лучше не становилось. С ним-то Лили пересекалась всё реже и реже. Северус понимал, конечно: новый статус накладывал новые обязанности, вдобавок летом им сдавать С.О.В., и учить приходилось в разы больше, чем на четвёртом курсе. Но ему не хватало её! Катастрофически не хватало того, как Лили с приоткрытым ртом и искренним восхищением в изумрудных глазах слушала его рассказы о волшебном мире. Как хвалила за изобретённые заклинания и находки в улучшении зелий, как старательно разучивала движения палочкой для Муффлиато и Левикорпуса... Теперь Северус слышал от неё лишь «Мне сейчас некогда, Сев, позже поговорим», но это самое «позже» никак не наступало. Рождественских каникул он ждал с предвкушением и нетерпением: в Коукворте не было волшебников, кроме самого Северуса, и Лили придётся проводить время с ним. Поначалу всё шло неплохо, Лили охотно ходила с ним гулять, но сегодня сказала, что после Дня подарков они всей семьёй уедут в Лондон к дальней родственнице до конца каникул. После такой новости Северус поймал себя на мысли, что лучше бы остался в Хогвартсе, чем провёл праздники в холодном доме, на пустой еде и без Лили. Поймал и одёрнул. На что жаловался, кретин? Да Северус не мог припомнить, когда Лили в последний раз столько с ним разговаривала! Даже занимаясь вместе в библиотеке, они либо молчали, либо обсуждали вопросы по домашним заданиям! Тут же Лили без умолку трещала всю прогулку, рассказывая, что будет сегодня на ужин, какие подарки приготовили ей родители (и морщила свой хорошенький остренький носик, говоря о Петунье), как весело, наверное, гулять по рождественскому Лондону. Свой подарок Северус подарил ей ещё в начале пути и сам же нёс свёрток с косметическими зельями обратно, чтобы Лили положила его под ель к остальным коробкам и пакетам. И пусть добавить к её рассказу ему было нечего, а зависть то и дело пыталась задушить искреннюю радость за подругу, Северус был счастлив, что Лили с ним. Не с этим придурком Поттером, не с однокурсницами, которые от неё просто не отлипали, а с ним! Если бы только чуть-чуть подольше...

На Флик-стрит фонари горели ярче и сильнее, чем на окраине, им снегопад был нипочём. Благополучный район, что тут сделаешь. Кто-то, несмотря на праздничный вечер, почистил дорожки возле домов, но непрекращавшаяся метель засыпала уже их обратно. Мимо проплюхал автомобиль мистера Гардинера, обдав их с Лили облачком мерзких газов. Северуса от него чуть не затошнило, а на языке будто осела какая-то плёнка с привкусом металла и ещё чего-то непонятного. Он немного сбавил шаги, чтобы продышаться, ну и надеясь, что Лили тоже пойдёт медленнее; тогда они проведут ещё несколько минут вместе, и он решится наконец спросить. Уже и дом Эвансов вынырнул из-за коттеджа Бергов, а Северус всё мялся, словно не умел разговаривать вообще. Всякий раз, когда он думал, что удачный момент настал, и нужно задавать вопрос прямо сейчас, чего-то вечно недоставало. В итоге Северуса вместе с холодом мучили чернейшая горечь и разочарование. Он терпеть не мог Гриффиндор (за исключением Лили), но иногда хотел бы иметь побольше гриффиндорской храбрости.

Дойдя до своего дома, Лили легко толкнула калитку и проскользнула во двор. Быстро взбежала на крыльцо, под небольшой навес, и несколько раз подпрыгнула, чтобы стрясти с себя снег.

— Сев? Ну ты чего так долго?

Он же остановился возле калитки, не решаясь зайти. Внутри коттеджа ярко горел свет, и оттого тёмные занавески, закрывавшие окна, казалось, стали королевского синего цвета, богатыми и роскошными. Повсюду, особенно под крышей, были развешаны бумажные украшения, на двери висел венок, во дворе стоял снеговик, которого они вчера слепили с Лили (Северус так отморозил руки, что простыл, и пришлось пить перечное зелье). С массивной снежной шапкой в лучах света, расходившимися от уличных фонарей, выглядел особнячок Эвансов как праздничный пряничный домик — похожие Северус видел на витрине «Сладкого королевства» в Хогсмиде. Внутри этой зимой Северус не был: приходя за Лили, он ждал её обычно на улице, — но по рассказам подруги знал, что и там всё украшено, царит дух Рождества и праздника. И ему, такому обычному, даже… даже нищему в его старой одежде и школьной форме — туда, к ним?

— Прости, я что-то задумался.

Решившись, Северус всё-таки тоже зашёл во двор. Лили уже ослабила шарф и сняла варежки; как ей после этого идти через снегопад за подарком? Та забрала протянутый свёрток, в котором тихо звякнули флаконы, поблагодарила улыбкой. Улыбка несказанно шла Лили: на личике появлялись милые ямочки, глаза сверкали и искрились нежностью, смотрели так добро... Северус уже и забыл, когда получал от неё такие взгляды, и тихо млел и купался во внимании. Пока не пришла пора возвращаться в Хогвартс, где Лили снова украдут её подружки и обязанности старосты, пока Эвансы не уехали к проклятой родственнице, Лили всецело принадлежала ему. Воодушевлённый этой мыслью Северус рискнул:

— Лили, может, ты спросишь отца ещё раз?..

Только запала произнести речь до конца не хватило, потому что Лили огорчённо покачала головой.

— Я спрашивала, правда, Сев, но папа всё ещё против. Он говорит, что праздники нам даны, чтобы проводить их со своими близкими, а не ходить по гостям. Прости, но я никак не могу тебя пригласить ни сегодня, ни завтра.

Отведя глаза в сторону, Северус украдкой вздохнул. Он всё понимал, и это была несусветная наглость с его стороны — напрашиваться на визит. У маглов с гостеприимством-то гораздо строже, чем у волшебников.

Обидно, если бы не эта поездка домой, они бы с Лили встретили Рождество в Хогвартсе, много гуляли бы, разговаривали, всё стало бы по-прежнему! А на что Северус рассчитывал тут, в Коукворте? Мистер Эванс был строгим человеком старых взглядов, Северус никогда ему не нравился из-за внешнего вида, дурной репутации родителей и того, что жил в Паучьем тупике. Пустил бы сам Северус кого-то подобного за свой стол на месте мистера Эванса? Да никогда бы в жизни! Не стоило, наверное, снова надоедать Лили этим вопросом. Как бы она не разозлилась, что Северус ничего не понимал и требовал невозможного. Он-то как раз всё понимал! Сердцу только приказать не мог.

— Не расстраивайся, Сев. Мы ещё погуляем с тобой. А вернёмся в Хогвартс, я подарю свой подарок. Ты извини, я ума не приложу, как забыла его в спальне. Ну же, улыбнись!

Конечно, он улыбнулся. Об этом же просила Лили! Не хотелось в довершение к отказу услышать ещё, что Северус слишком хмурый, и от одного взгляда на него настроение падало. Только за фальшивой радостью прятались обида и жесточайшее разочарование. Не Лили, ни в коем случае, нет, на себя — что Северус такой... что он хуже и не вписывается в приличное общество ни у волшебников, ни у маглов. Прежде Северус никогда не жаловался, и Лили никогда не попрекала его. Наоборот, он сам костьми готов был лечь, лишь бы вырваться из нищеты и прозябания, стать приличным магом, которым Лили могла бы гордиться и на фоне которого померкли бы тупой Поттер и кретин Блэк! Но так это когда будет, а пока никому не было дела, что Северус — перспективный зельевар и сильный волшебник, что у него большое будущее. Мистер Эванс видел лишь бедно одетого пацана из плохого района. Миссис Эванс прежде ещё привечала Северуса, но прошлым летом и её отношение поменялось. Если бы он мог доказать им... Северус даже передавал через Лили лекарственные зелья для мистера и миссис Эванс, надеясь задобрить. Не получилось. Им мало было такой демонстрации? Что им ещё требовалось, этим проклятым маглам?!

— Только ты, пока нас не будет, лучше не приходи сюда, хорошо? Не то миссис Вайс из соседнего дома примет тебя за преступника, она у нас очень подозрительная. Ну всё, Сев, я пойду. Холодно уже стоять. Счастливого Рождества!

Радостно прочирикав пожелания, Лили махнула рукой и скрылась за дверью. Та открылась всего на несколько секунд, но Северуса обдало духмяным воздухом тепла, дома, свежей выпечки и запечённого мяса, от которых моментально потекли слюнки. И — всё. Полоска оранжевого света исчезла, как и фигурка Лили, взмахнувшей напоследок красно-золотым шарфом. Оборвался и магловский рождественский гимн, лившийся из глубины дома, оставив лишь свист метели да тарахтение автомобиля где-то вдалеке. Северус попятился к калитке, как заворожённый глядя на дом, из которого приглушённо слышался чей-то смех. Лили... Только она так звенела волшебным колокольчиком, что будоражила душу, бросала одновременно и в радость, и в тревогу. У Петуньи смех был мерзкий, злодейский какой-то. Ну, она и была злодейкой, вечно мешала им с Лили проводить время вместе на каникулах, родителям жаловалась и вообще... Потом начался Хогвартс, учеба, новые друзья — и вот Лили радостно общалась с кем угодно, а Северус оказался на обочине.

Он сделал ещё шаг назад, упёрся в калитку и без сил прислонился к ней. Нет, Северус по-прежнему нужен Лили, иначе бы она не ходила с ним в библиотеку и гулять, а, скорее, делала вид, что не знает, кто такой Северус Снейп. И стыдно требовать, чтобы Лили проводила с ним всё свободное время вместо того, чтобы видеться с семьёй. Северус не хотел делать ей больно, не хотел даже просто чтобы она грустила из-за него! Он потерпит. Завтра у них — целый день, чтобы побродить вместе и пообщаться, а пока... Лили пожелала ему счастливого Рождества. С тяжёлым вздохом Северус прикрыл глаза, представляя, что ждёт его дома. Пьяно храпящий на софе Тобиас, без толку сидящая на кухне мама. Холод, вонь перегара, дым от печи. Даже подарок ожидался всего один, от мамы. Будет сложно поверить, что это — счастливое Рождество, но ради Лили, чтобы завтра она не обижалась, что он грустный... Северус попытается.

Скрип открываемой калитки потонул в завываниях ветра. Метель, словно подкараулив , радостно швырнула Северусу в лицо горсть снега и ещё две сунула за шиворот. Загребая бело-серо-оранжевое месиво ногами, Северус медленно пополз в сторону Паучьего тупика.

Это будет его самое отвратительное Рождество.

— Мам, пап, я дома!

Голос младшей дочери зазвенел в прихожей. Дверь открылась и закрылась неслышно — или её заглушили песни из включённого телевизора, — только дуновение морозного воздуха пронеслось по гостиной. Относительное спокойствие дома наполнилось щебетом Лили и поспешившей ей навстречу Рут. Уж сколько лет прошло, а жена всё напоминала Джону маленькую заботливую курочку-наседку, готовую в любой момент прикрыть чадушек своими крыльями. Он раз за разом умилялся этому сравнению. Что бы ни происходило, благополучной ли была их жизнь или находила чёрная полоса, Джон мог быть уверен: Рут поможет справиться с любой бедой, всегда прикроет и поддержит.

— Слава Богу, одна пришла, — сварливо отозвалась Петунья из кухни. Старшая дочь сегодня была не в настроении, и Лили опять досталось. — Без этого своего носатого.

Джон испустил тяжкий вздох. Из всех его девочек Петунья представлялась самой умной и понимающей, умнее и рациональнее даже матери. Казалось, она должна понять, почему её не отпустили встречать Рождество в компании одноклассниц. Какая разница, что через полгода они уже закончат школу, сейчас-то они ещё молоденькие неискушённые девочки. Вдруг кто позовёт мальчиков? До непотребств, слава Богу, не дойдёт (а поговаривали, в Лондоне среди молодёжи уже всякое бывало), но всё равно неприлично же! Что люди подумают? Только Петунья так хотела попасть на эту, как её, вечеринку, что здравый смысл ей отказал. Рождество, а она дулась. Как жаль, что обе дочки уже выросли и не верили в Отца Рождества: когда они были маленькими, страх получить уголёк вместо подарка действовал на них безотказно. Потом начались эти странности с Лили, ну и... Джон понимал, что они с Рут поступали неправильно: наказывали одну дочь и за то же самое прощали другую, только младшенькую с её способностями действительно лучше было не трогать. И что вышло?

— Сев сам не захотел приходить, чтобы ты знала.

— Ну да, ну да, так я и поверила. А это что? Не его подарочек, скажешь?

— Это из волшебных лавок. — В голосе Лили зазвучала гордость. — Косметические средства, которые у вас тут днём с огнём не сыщешь.

Вернувшийся было к прерванному чтению — он сидел в гостиной с газетой, — Джон закатил глаза. Ох уж эти женщины! Сейчас начнётся: косметика, украшения, одежда!.. Джон понимал желание дочек выглядеть симпатичнее и привлекательнее: возраст у обеих сейчас такой — активно женихаются, — но натуральная красота же важнее. А лица себе малюют известно, какие девицы. Подумав, влезать или нет со своим замечанием, Джон, в конце концов, промолчал. Возможно, что он, мужчина, попросту ничего не понимал в современной моде.

— Лили, детка, ты бы поделилась с Петти, — всполошилась Рут. — Ей очень бы пригодилось. И для волос, и вообще.

— Мама! Я что, по-твоему, уродка?!

— Нет, Петти, что ты! Но нет же предела совершенству.

— Да я скорее в монастырь уйду, чем буду мазаться их припарками из крысиных хвостов!

— Пап, привет!

Скинувшая верхнюю одежду Лили появилась в гостиной с бумажным свёртком в руках. На чёлке, ресницах и щеках у неё блестел растаявший снег, как камни какие-то драгоценные, алмазы или бриллианты. Джон аж залюбовался младшей дочерью. В кого только такая красавица уродилась? Ни он, ни Рут не отличались столь эффектной, яркой внешность, обычные же работяги, что с них взять? И вдруг — дочь не просто принцесса, а ещё и волшебница! Сказка!

Да, горькая...

Подошедшая Лили чмокнула его в щёку. От неё веяло прохладой и морозцем.

— Что, егоза, сбежала от матери с сестрой?

— Они говорят глупости! Как будто я Сева в дом тащу! Он сам напрашивается! А сегодня не стал, сказал, будет Рождество с семьёй отмечать и День подарков тоже!

— Ого! Неужели мистер и миссис Снейп наконец-то взялись за ум?

— Не знаю, не спрашивала, — пожала плечами Лили. — Но он выглядит довольным, так что может быть. Ладно, я побежала, надо переодеться. Мама хочет, чтобы я помогла ей с жабой в норке.

Джон только покачал головой вслед младшей дочери, которая, прижимая к груди свои зелья, умчалась на второй этаж. Затем отложил газету на журнальный столик и, поддёрнув брюки, встал, чтобы подойти к окну гостиной. Если аккуратно отодвинуть занавеску, то его не будет видно с улицы. Джон чувствовал себя безумно странно: прятаться в собственном доме! — но сейчас ему позарез требовалось остаться незамеченным.

Как он и думал, у калитки, борясь со вьюгой, перетаптывалась тёмная фигура.

Не стал напрашиваться, значит?

Снейп наконец вышел за ограду и медленно побрёл по улице. В ночной темноте, разрываемой лишь оранжевым светом фонарей, и то слабым, потому что снегопад совсем разыгрался, его фигура, сгорбленная и тонкая, выглядела ну очень уж жалко. Опустив занавеску, Джон с тяжёлым вздохом опёрся обеими руками о подоконник, низко опустил голову. Какое же неправильное поколение сейчас росло. Не уважало своих родителей! Нет, врали-то всегда. Про себя он тоже мог сказать, что отцу с матерью не всё рассказывал, но чтобы уж настолько откровенно ... Джону, конечно, далеко не двадцать, но слух его не подводил: слышал он, несмотря на работавший телевизор, как дочка на крыльце общалась с поклонником из Паучьего тупика. Ни слова не было сказано про праздник у Снейпов. Ладно, этот разговор мог произойти не у их дома, но остальное? Мальчик-то спросил про возможность прийти к ним в гости. Лили же сказала, что он не напрашивался. А самому Снейпу что ответила? Будто общалась с отцом по поводу приглашения (и не один!), и что Джон против. Ох, дочка-дочка. Ну, не нравился ей этот Снейп, сказала бы прямо, обманывать-то зачем?

Праздничное настроение его пошло на спад. Доселе Джон не сталкивался в лоб с пониманием, что его младшая, любимая дочь — такая… такая коварная, хитрая и нечестная. Подозревал, догадывался, очень уж много звоночков звенело, но до последнего верить не хотел.

Нельзя сказать, что ему нравился друг дочери, мальчик с непривычным уху именем «Северус». Сразу понятно — не наше имя, колдовское. Да и выглядел паренёк не так, как должен приличный юноша его возраста. Неухоженный, грязный, глазами чёрными зырк-зырк из-под длинных волос — Джон категорически не понимал и не принимал современную моду молодых людей отращивать волосы. Может, у магов, как у древних воинов, считалось, что вся сила в волосах, однако выглядел такой колдун чучелом и растрёпой. Что одет бедно, тут не повезло с родителями. Тобиас Снейп на фабрике давно уже стал притчей во языцех, редкий день приходил без перегара. Мать... что мать, ежели она колдунья и с детства колдовству только научена? Хотя вот до этого года показывала же Лили всякие фокусы: тарелку в мышь превращала, стул — в кастрюлю. Можно, значит, и в одежду что-то другое превратить? Детям волшебство творить запретили, ну, это Джон только поддерживал — ещё и покалечатся, не дай Бог! Но миссис Снейп-то кто мешает колдовать? Что же она за мать, что ей всё равно, как сын выглядит? Репутацию заработать трудно, потерять — легко. У юного Снейпа не репутация в Коукворте была, а слёзы одни. Но и с самого пацана Джон тоже вины не снимал. Нет денег — работать иди. Восьмидесяти лет не прошло ещё, как детский труд законодательно запрещён, а до того все одинаково трудились, и дети, и взрослые. В лавку бы какую нанялся на каникулы или к ним на фабрику. На фабрике руки всегда требовались. А он — нет, вместо этого таскался только за Лили, как привязанный, в рот заглядывал. Джон же не слепой, всё видел, хотя малец и старался не попадаться ему на глаза. Лили ему за солнце была, а он дочке не нужен был, это как пить дать. И отпускать не хотела. В старые времена так бы и сказали — ведьма. И как только Джон с Рут такую вырастили? Где же честность её, где справедливость, где искренность? Ох, Лили, Лили...

— ...мам, и не уговаривай. Зелья пьют только ненормальные, вот пусть Лили и глотает! Не то вернётся в свою истинную сущность, в крысиную.

Спор на кухне разгорался всё сильней. Джон хотел было велеть им успокоиться: Рождество же, нашли время ругаться! — но передумал и не сдвинулся с места. Поступок Лили, ничтоже сумняшеся обманувшей своего приятеля, требовал от него вмешаться, пожурить младшую дочь, повоспитывать. Нужна была всё-таки крепкая рука и какое-никакое наказание, а то вон что, доукрывала Рут-наседка деток крыльями. Одна родителям дерзит и родную сестру обижает, вторая другу своему врёт напропалую и родителями прикрывается. Разве тому они с женой дочек учили? Нет же! Надо вмешаться, надо, но... не поздно ли? Будет ли смысл? Петунье семнадцать, своя голова на плечах имеется, в ней сплошные планы уже. Школу закончить, замуж выйти, чтоб сын, чтоб дом, как у людей. А Лили... всё чаще Джон ловил себя на мысли, что не останется младшая дочка в Коукворте. Да даже и в Лондоне не останется — просто не захочет жить среди тех, кого не раз полупрезрительно называла маглами, когда под боком такой красочный и манящий волшебный мир. Всё чаще игнорировала она что его замечания, что матери. Всё чаще, объясняя свои поступки или слова (не всегда приятные) ссылалась на других волшебников, особенно на этого их Дамблдора. Джон признавал, что никогда не был хорошим воспитателем. Не мужское это дело. Его задача — деньги добывать, в дом приносить, чтобы все были сыты, обуты, одеты, чтоб крыша над головой имелась. А жизни учить, женским премудростям всяким должна мать. Все так жили, и его родители, и у Рут. Что же у них-то пошло не так, делали же всё, как и предки. И болело, болело сердце за младшенькую, конечно, ох, как болело! Да только это Рут ещё грезила и видела их семью полным круглым пирогом. Джон-то понимал, что один ломоть уже отрезан.

И случилось это ещё в тот день, когда волшебница постучала в их дверь и принесла для Лили письмо из волшебной школы.

— Во-первых, Петти, не обижай Лили, сколько можно говорить! Она не виновата, что родилась волшебницей, а ты — нет. Во-вторых, зелья, между прочим, очень эффективные. Лили нам из их аптекарской лавки такие прислала, ну чудо просто! У папы сразу и спина прошла, и сердце. И у меня руки не болят совсем.

Да, зелья действительно были хороши. Джон помнил, как от одного глотка по его телу прошла горячая волна, принесшая с собой очищение и оздоровление. И спину перестало ломить, и все суставы, и сердце больше не прихватывало. Вот она, магия! Омолодился так омолодился! Однако когда школьная сова (свою они так и не купили, уж больно дорого стоила) принесла волшебные лекарства, Джон и не задумался даже, где дочь их раздобыла! Написала, что купила в аптеке в волшебной деревне рядом со школой, значит, так оно и было. Сегодня же его взяли сомнения. Мальчик этот, что за Лили ходил, ведь зельями занимался, дочь сама рассказывала. И Петунья сразу заявила, что сестра снадобья от него принесла, это уже Лили объявила, что снова их в лавке приобрела. Ой ли? Не столько они с Рут ей карманных денег давали, чтобы направо и налево разбрасываться. Стоили-то зелья, небось, не два и не три пенса, а ого-го! Неужто дочка и тут врала? Снова?

Словно почувствовав, что он думал о ней, Лили пробежала по лестнице на первый этаж и, весело над чем-то хихикая, скрылась в кухне. Посмурневший Джон отделился-таки от окна, но сел не в своё кресло, а на софу, поближе к кухне. Чтобы лучше было слышно, о чём будут разговаривать его девочки, а то что-то ему совсем не нравилось. Не об этом Джон желал думать в день Рождества, не о том, что младшая дочь выросла не тем человеком, каким хотелось бы, и исправлять это, возможно, уже поздно.

Из кухни доносилось шкворчание приготовляемой еды, позвякивание посуды и стук ножа по разделочной доске. На ужин Рут, обрадованная, что дома в кои-то веки соберётся вся семья, запланировала столько, что Джон уверен был — они все лопнут, ну, или до конца каникул будут мучиться животами. Потянув носом — кажется, в духовку поставили гуся, — он шумно сглотнул, но мысли о предстоящем праздничном столе никак не могли перебить всё остальное.

— И вдобавок, Лили у нас умная девочка, Пет! Я же вас правильно воспитывала, — гордо заявила Рут, заставив его усмехнуться. Как иронично звучали теперь эти слова. — Можно дружить с разными мальчиками, можно. Но замуж нужно выходить только за достойного. Это возвращаясь к вашему спору о Северусе. Муж должен быть такой, чтоб за ним как за каменной стеной.

— Как папа, — ввернула Лили.

Ох, подлиза!

— Верно, как папа. Чтобы вы могли заниматься истинно женским предназначением: вести дом, воспитывать детей. А Северус... прости меня, Лили, милая, он совершенно бесперспективен. Нет, может, он и хороший волшебник и... как вы это называете? Я вечно забываю.

— Зельевар, мам.

— Да, зельевар.

— Тоже мне зельевар! А шампунь себе намешать и голову помыть знаний не хватает. Ну да, шампуни из крысиных хвостов и болотной жижи не делаются.

— Не ехидничай, Петти. Ты молодая девушка! Будешь так сквернословить — рано состаришься и будешь как миссис Арротс.

— Ей семьдесят, мам. Мы все такими будем в её возрасте.

— Ну уж нет! — звонко возразила Лили. — Волшебники живут дольше и стареют поздно. Так что я в семьдесят буду выглядеть всяко лучше тебя, Пет.

— Девочки, не ссорьтесь! — Рут слегка повысила голос. — Сегодня Рождество, а вы снова ругаетесь? Петунья, перемешай тесто для пудинга. Лили, а ты нарежь скумбрию для сэндвичей.

Спустя несколько секунд в кухне возобновились примолкшие было звуки готовки: мерно застучала по миске деревянная ложка, длинно и протяжно заходил нож по доске.

— Так вот, — наставительным тоном продолжила жена, довольная, что обе дочери пристроены к делу и, стало быть, разговорами будут меньше портить воспитательный момент. — Лили, я давно хотела тебе сказать. Раньше я закрывала глаза на вашу дружбу, но тебе уже пятнадцать, вот-вот настоящие кавалеры появятся. У молодой девушки из приличной семьи не может быть в друзьях неопрятного, неухоженного и неперспективного молодого человека. Ты же не рассматриваешь его в качестве спутника жизни?

— Кого? Сева? Мам, ну ты что? — рассмеялась младшая дочь. — Он же мой друг! Как я могу выйти за него замуж?

— Ох, поверь мне, милая, половина случаев, когда говорят такие слова, заканчивается браком.

— Ну, нет, точно нет. Сев много знает, мам, с ним полезно общаться, ну, для учёбы. Он меня столькому научил! И книги помогает найти в библиотеке, и сумку носит. Но замуж? Он же совсем незнатный, его ребята со Слизерина даже за своего не считают. Нет, я выйду замуж за другого, известного, богатого волшебника, — мечтательно протянула Лили.

Нож совсем перестал стучать по доске.

— Носильщик-паж, — насмешливо пропела Петунья, и видит Бог, Джон как никогда был с ней согласен! — А Снейп-то в курсе, кто он для тебя, сестричка? Или ты забыла сказать? А то я могу!

— Знает, конечно, — ответила Лили, но слишком уж неуверенно. — Я ему столько раз говорила! А он всё надеется.

Раздавшийся за этим смешок, похоже, означал, что Петунья сестре не поверила. Джон тоже.

— Значит, нужно сказать чётко и однозначно, — подытожила Рут. — Хочешь, мы с папой позовём его и потолкуем? Ведь он же не только в Коукворте за тобой ходит, в Хогвартсе наверняка тоже. Что там подумают? Ужас какой! Всех приличных женихов отвадит.

— Не надо, мам, я сама что-нибудь придумаю. — От поспешности, с которой дочка отказалась от их помощи в столь щекотливом деле, Джон досадно усмехнулся. Чего-то подобного он и ожидал, но получить подтверждение своим догадкам был не готов. — Не сейчас, может, потом. Скоро экзамены, и ссориться с Севом мне очень не хочется.

— О, конечно, придётся же самой заниматься.

— Петти! Помолчи, пожалуйста. Лили знает, что делает.

— Ещё скажи, что она поступает правильно, — фыркнула старшая дочь. — Она же Снейпа просто использует!

Дослушивать Джон не стал. Поднялся, пошарил по карманам — папиросы были на месте, — и вышел на крыльцо, накинув на плечи зимнее пальто. Рут не любила, когда он дымил в доме, сразу ворчать начинала, что придётся проветривать. А ему сейчас ой как хотелось голову проветрить!

Джон не вмешивался прежде в женские разговоры. Это же их штучки — как понравиться достойному жениху, как выбрать этого достойного, как дом вести, как готовить и за детьми следить. Он всегда знал, что Рут научит этому девочек в лучшем виде: она была прекрасной хозяйкой и матерью тоже. Послушав же сегодняшние разговоры, поневоле задался вопросом, — а когда всё пошло куда-то не туда? Потому что Петунья, чьи слова Рут определённо не нравились, права. Просто чертовски права, как ни горько было Джону это признавать! Не потому что старшая дочь не должна была оказываться правой, нет, совсем нет. Петунья говорила то... от чего душа переворачивалась. Лили, его девочка, его дочка, которая должна была вырасти честной, справедливой, доброй и искренней, действительно использовала этого мальчика. Сказала же она сама, что не хочет разрывать с ним дружбу, потому что экзамены скоро. Только дурак не уловит связь! Да, Северус Снейп был неопрятным, даже бандитским на вид, происходил из не самой благополучной семьи, но разве это давало право обходиться с ним дурным образом? Чем в таком случае Лили лучше тех хулиганов, которыми кишели дальние районы Коукворта и на которых она жаловалась, приезжая из Хогвартса? Бандит хотя бы делает всё открыто, а так, исподтишка — это же подлость! Разве они с Рут не учили дочерей, что подлый человек — самый гнусный и низкий? Рут вообще, выходит, одобряла такое поведение Лили? Это уже за гранью!

Сизый дымок от папиросы сразу же улетучивался — ветер всё насвистывал между домами. Снег до Джона не долетал — спасал козырёк над крыльцом, отремонтированный прошедшей осенью, — но он бы не отказался от порции морозных хлопьев прямо в лицо. Оно горело от стыда, как у школьника. Боже ты мой, Боже ты мой, и это его дочка... Джон не чувствовал себя обязанным встать на защиту Лили и из её слов и оговорок найти доказательства тому, что понял всё неправильно. Он всегда ратовал за правду и справедливость, а услышанного достаточно было для выводов. Лили неправа. В столь юном возрасте она уже вела себя так неприлично! А Джон ещё Петунью ругал, что на вечеринку какую-то модную собралась! Вечеринка — всего лишь разовая слабость, проявление возраста, так-то Петунья вполне приличная девушка! Не зря его дурное предчувствие мучило, когда Лили забирали в волшебную школу. Смешанный интернат, далеко от дома. Кто поручится, что за детьми там надёжный присмотр? Родителям оставалось всего лишь чуть больше двух месяцев в году, чтобы воспитывать, направлять, предостерегать... Не предостерегли. Не воспитали. Поздно теперь, девица уже самостоятельная да с такой защитой в лице матери-то... Вот когда пришлось пожалеть, что опасались лишний раз наказывать малышку, вокруг которой то и дело случались странности. Джон-то пребывал в блаженной уверенности, что всё замечательно в их семье, а что Петунья на сестру ворчит, ехидничает и ябедничает — так завидует, что та волшебница да личиком уродилась посимпатичнее. Личико-то личиком, но проверку сердцем Лили не прошла. И ведь кого выбрала-то — друга своего. Ну, не друга, приятеля. А он её считал больше, чем другом...

Морозный ветер забрался под пальто. Джон вздрогнул. Вспомнилось, как сутулился и ёжился полубродяжка Снейп, уходя от их дома. Вспомнилось, как неуверенно сказала Лили: знает он, конечно, что нет у него шансов завести с ней семью. Чисто по-человечески жаль мальчонку. Сразу про себя подумалось — а ну, Рут с ним бы так? Что бы с Джоном стало? Ничего хорошего ведь, как не ждёт ничего хорошо и этого юношу. Свяжется с дурной компанией от расстройства, как пить дать, и вот уже — две поломанные судьбы: этого Северуса и хорошенькой, но глупой и оказавшейся пустой Лили. О, нет, не глупой. Младшая его дочка была какой угодно, только не глупой. Однако лучше бы иметь дочь дурочку, чем расчётливую, лживую и уже в таком юном возрасте ищущую выгоду.

Докурив, Джон затушил папиросу в снегу и сжал в кулаке. Чего это он? Расклеился, даже и не попытавшись ничего исправить. Джон же не абы кто, он — муж и отец семьи, к чьему слову должны прислушиваться и жена, и дочери. Пусть одна из них волшебница, но пока она жила в его доме, то обязана слушаться! Впрочем, быть порядочным человеком нужно вне зависимости от того, колдун ты, человек или инопланетянин какой, прости Господи. И если Лили об этом забыла…

Отец напомнит.

Конечно, он пожалел и дочерей, и супругу, не стал портить им Рождество. Когда столько лет не обращал внимания на поведение и поступки, один день промедления хуже не сделает. К тому же, после того, как Джон вернулся домой, его женщины, увы, не оставили неприятную тему, подкинув ещё пищи для размышлений. В течение вечера несколько раз всплывал в их разговоре загадочный Поттер, который по уверениям Лили исправился. Не тот ли это Поттер, чьим поведением дочка возмущалась все каникулы после первого курса, называя его испорченным богатеньким мальчиком? Фамилия-то нередкая, хотя для магов, как Джон успел уяснить из обрывочных рассказов младшенькой (из года в год становившихся всё обрывочней) слишком просто звучала, несоразмерно с их гордостью. Но Бог с ней, с фамилией, гораздо тревожнее было то, что Рут со значением поглядывала на Лили, когда речь заходила об этом молодом человеке. Дочь проболталась, что Поттер и внешне очень даже ничего, и из приличной, даже богатой семьи, и первый парень школы. Рут аж зажмурилась от удовольствия, слушая это, и заговорщицким видом посоветовала «присмотреться». Лили с таким же видом и со снисходительной улыбкой ответила, что уже. Джону же этот юноша не понравился с самого первого упоминания прошлым вечером. У него богатая семья? Такие обычно женятся на ровнях, чтобы капитал приумножить. Лили для Поттера — бесприданница, Джон и Рут не могли многого за ней дать. Вернее, для человека их круга они давали за младшей дочерью вполне хорошее приданое, но угнаться за запросами Поттера точно не сумели бы. А в неземную любовь, из-за которой молодой человек пойдёт против мнения семьи, Джон не верил. Любовь любовью, но кушать хочется каждый день. Дети богатых родителей к труду не очень-то приспособлены, взять хотя бы сына Гардинеров. Мог бы на фабрике трудиться и не простым рабочим, а большим начальником. Мог бы и в Лондон податься, у его отца же такие капиталы и связи! А он катался по Коукворту на своём драндулете! Развлекался!

Словом, семье своей праздник Джон не испортил, а вот они ему — очень даже. Потому что не такой он представлял любимую младшую дочь, не охотницей за богатым женихом, которая при этом не давала окончательно от ворот поворот другому парню. Так что Джон, давно не веривший в Отца Рождества, даже загадал желание перед сном — попросил помочь, вразумить Лили, пока не стало слишком поздно и тем более, если уже поздно. Однако на одного покровителя Рождества надеяться не стоило. Джон Эванс, живя в одном доме с ведьмой, принимал существование магии, но всё же предпочитал решать проблемы своими силами, не надеясь на чудеса.

Однако планам его начать действовать на следующее утро не суждено было сбыться. Домочадцы повосторгались подарками, поблагодарили друг друга сердечно, а затем разбежались, кто куда и так быстро, что Джон не успел и глазом моргнуть, как остался в доме один. Петунья, нацепив новый беретик, обнаруженный под рождественской елью, упорхнула к друзьям. Она не смогла присутствовать на их вечеринке и потому жаждала как можно скорее узнать подробности из первых уст. Лили решила обновить подаренные ей сапожки и прогуляться к площади, где традиционно устраивались гуляния, ярмарка, катание с горки на санях и каток. Спохватился Джон поздно, не то бы запретил дочке идти: им поговорить нужно, а погулять можно и в другой день. Увы, опомнился, лишь когда Лили выскользнула за дверь. Слышно было, как она вприпрыжку скакала по свежему снегу, словно маленькая девочка. Раздосадованный Джон, сплюнув, решил в таком случае переговорить с женой. Рут тоже не мешало бы задуматься над тем, что она говорила и делала. В пятнадцать лет засорять голову Лили удачным замужеством, возводя это во главу углу и отгоняя подальше воспитанность, искренность и все важные человеческие качества! Чудо, что Петунья не настолько на этом помешана, должно быть, чисто в пику младшей сестре. Но и Рут дома не оказалось — она отправилась к соседке, миссис Вайс, у которой именно сегодня был день рождения.

Итак, все, с кем Джон хотел побеседовать, счастливо избежали этой участи на какое-то время. И винить некого, кроме себя. Джон всегда уважал и любил своих девочек, никогда не повышал голос без нужды (за всё время брака это случилось всего три раза), а уж о том, чтобы поднять на жену или дочек руку, и вовсе задуматься не смел. Многие его товарищи по фабрике практиковали это, искренне считая, что только так домашние будут слушаться, а Джон считал подобное недопустимым. Какой же он мужчина, если женщин бьёт? Но то, как эти самые женщины, невзирая на его мнение, разошлись каждая по своим делам, угнетало. Крайне угнетало. Получается, он ни во что не ставили своего мужа и отца? И Джон ещё чему-то удивлялся в действиях Рут и воспитании Лили?

От досады нестерпимо захотелось курить, и он с папиросой снова вышел на крыльцо. Рут жаловалась на вонь, если он дымил в доме, и Джон покорно уходил на улицу, неважно, какая стояла погода. Его же Рут и выслушать не захотела — вот и отношение. Очень хотелось в пику жене покурить в гостиной, однако Джон слишком любил Рут, чтобы осознанно ей вредить.

Утро после Рождества было самым что ни на есть рождественским. За ночь ещё намело снега, и все коттеджи по Флик-стрит стояли, укутавшись в снежные шубы по самые крыши, как пряничные домики. Ветер разогнал тучи, небо было нежно-голубое от мороза, словно на открытке. Воздух, казалось, вот-вот зазвенит от чистоты, и нетронутый снежный покров (только цепочка следов Лили змеилась к калитке) искрился белизной, аж глаза резало. На него ещё не успела лечь грязь от фабричного дыма и машин. Людей на улице не было, хотя время уже близилось к полудню: в День подарков единственный раз за год Джон позволял себе встать попозже. Другие жители Флик-стрит поступали так же. Обычно-то поутру все спешили на фабрику, в магазинчики на работу или на учёбу.

Но один прохожий вскоре обнаружился. Выпустив в воздух струйку дыма, Джон с удивлением воззрился на фигурку в тёмной одежде, что брела по направлению к... ну да, к его дому. Это же тот мальчик, друг Лили. Снейп.

Юноша шёл, опустив голову и глядя себе под ноги, но вряд ли он боялся упасть: снежный покров образовался такой, что сгладил все неровности на дороге. Вот ещё повод считать этого малого ненадёжным и хулиганом. Разве же честный человек будет прятать взгляд? Тот, кому нечего стыдиться, и смотрит прямо, это все знают. Неужели миссис Снейп (на её супруга надежды не было) ни разу не говорила своему сыну ни о чём подобном?

Паренёк поднял наконец глаза, увидел его и резко остановился.

— Мистер Снейп? — окликнул Джон. Хотел было по имени, да подумал, что это слишком. И так мальчишка испугался, увидев вместо дамы сердца её отца. — С Рождеством.

— С Рожде... с Рождеством, сэр, — после небольшой заминки ответил тот. Смотрел настороженно, исподлобья, широко раскрытыми глазами — ни дать ни взять, дворняжка-доходяга, которая не понимала, с какой целью её подозвал человек — погладить или ударить.

— Ты к Лили?

Разумеется, к кому бы ещё мог идти этот молодой человек, не к Петунье же. Джон мысленно изумился собственной недальновидности и косноязычию, которые случились, стоило обнаружиться поклоннику младшей дочери. Вчера он жалел этого юнца, который не замечал, как к нему на самом деле относилась Лили. Сегодня — общаться с юношей ему, взрослому человеку, отцу, было неудобно. Дети не должны нести ответственность за грехи своих родителей, а вот родители несут всегда, и Джон чувствовал: ему попросту стыдно перед мальцом (неважно, что по положению Снейп много ниже их семьи) за дочь.

— Да, — молодой человек неожиданно ответил смело, с вызовом. — Я думал позвать её погулять, пока вы не уехали.

Джон усмехнулся себе в усы. Ишь ты. Снейп вёл себя с ним когда как. Первые пару лет избегал попадаться на глаза, боялся. Не очень давно эта смелость появилась, а тут вон, смотрит жёстко, с напором, отстаивая право общаться с подругой. Парень-то не дурак, понимал, что ни Джон, ни Рут не в восторге от его общества. После такого ответа Джон даже немного зауважал его. Не нытик и не хлюпик, как казалось из-за его поведения с Лили. Впрочем, среди того отребья, что заполонило Паучий тупик, хлюпик и нытик попросту не выжил бы.

Другой вопрос — о какой поездке говорил этот молодой человек? В прошлом году Джон с Рут вывозили дочек в Лондон погулять на Рождество, но тогда ещё поезд ходил более-менее регулярно, и остановка в Коукворте была обязательной. Как его летом отменили, так и не возвратили до сих пор. В газете напечатали, якобы нерентабельное направление. Добраться в Лондон можно было теперь только на перекладных, и на четверых человек получалось слишком уж накладно. Жалование на фабрике не менялось уже который год. У Джона имелась лишь одна догадка, что произошло, откуда у Снейпа такая уверенность, будто их семья куда-то уезжает, и от неё сделалось мучительно больно. Сердце прихватило, будто вот-вот должен был случиться приступ. Но обошлось — дотлевшая папироса обожгла пальцы, и он, отбросив окурок в снег, сделал приглашающий жест.

— Зайди, потолкуем.

Ещё более настороженный Снейп потоптался на месте, сомневаясь, и шагнул к калитке. Джон дождался, пока юноша взойдёт на крыльцо, старательно держа для него приветливую улыбку. Решение поговорить пришло спонтанно. Джон намеревался побеседовать с супругой и младшей дочерью (возможно, ещё и с Петуньей, если за оставшиеся каникулы она тоже что-нибудь отчебучит), однако воспитание несостоявшегося кавалера Лили в его планы не входило. Жалость жалостью, но у паренька имелись родители и голова на плечах. Всё изменили слова про отъезд. Если Лили действительно наплела что-то своему дружку, чтобы избавиться от него на остаток каникул, Джон обязан выяснить это. Выяснить, а потом разобраться с Лили, почему она считала себя вправе то отгонять назойливого поклонника, когда надоест, то возвращать, когда потребуется его помощь в учёбе.

В прихожей возникла заминка. Переступив через порог, Снейп сделал шаг в сторону кухни, куда его направил Джон, остановился и вдруг зашарил руками по карманам. Лицо его неожиданно приобрело страдальческое выражение, как если бы искомый предмет так и не нашёлся. После этого парень вернулся к двери, вытер ноги о лежавший там половик, и лишь затем зашёл в кухню. Среди любовно выбранных Рут кремовых занавесок и кухонной мебели орехового цвета смотрелся Снейп — в чёрном пальтишке и тонком осеннем шарфике — донельзя чужеродным элементом.

— Присядь, — попросил Джон и сам занял место за столом.

Так они окажутся наравне, иначе он, бывший и ростом повыше, и фигурой поплотнее тощего мальчишки, будет представляться тому нешуточной угрозой, и тогда ни о каком нормальном разговоре не может быть и речи. А Джон хотел, чтобы его услышали, потому что с Лили-то он поговорит, но и до этого юноши неплохо бы достучаться. Буквально пару минут назад Джон считал иначе, однако посмотрел на него сейчас в нормальной домашней обстановке и вспомнил, что семье Снейпов не было дела до своего сына. Ни мать, ни отец не протянут мальцу руку помощи, когда от него отвернётся Лили — а она отвернётся рано или поздно, потому что не нужен ей Снейп. И куда пацану дорога? В ряды шпаны? Чтобы он намеренно нарвался на драку, получил ножом в живот и умер где-нибудь в грязной подворотне, а затем был похоронен в общей могиле за государственный счёт? Снейп же так молод ещё, ровесник Лили, с удивлением осознал Джон, разглядывая неожиданного собеседника. Он и прежде понимал это, просто не придавал значения, ведь Лили — его родная дочь, плоть и кровь, кусочек его сердца и души, а за её друга, тем более, такого непрезентабельного, разве будет сердце болеть? Однако сейчас пришло отчётливое осознание, что в ответе Джон не только и не столько за собственного ребёнка, но и за тех, кому Лили могла навредить своим легкомысленным поведением. Он нёс ответственность за дочку — ему и исправлять всё.

— Хочешь чаю? Погода, ух, так и просится согреться. Рут напекла булочек с корицей, очень вкусные.

— Благодарю, я не голоден, — ответил Снейп весьма холодно, хотя и сглотнул. — Что вам... О чём вы хотели переговорить, мистер Эванс?

С места в карьер, да? Джон-таки поднялся и поставил на плиту чайник, чтобы потянуть время и обдумать, что и как следует сказать.

— Знаешь, хоть мы с тобой прежде редко общались, я всё же рад, что у Лили есть такой друг, как ты. Верный и преданный. В наше время, когда все только и делают, что ищут где бы побольше выгоды получить, это уже кажется чем-то невероятным.

Душой Джон не покривил — он действительно так считал. Из-за знакомства со Снейпом Лили, правда, начала гулять в тех районах, где приличной девочке появляться не стоило, но, если честно, познакомились-то они уже возле Паучьего тупика. Ходила туда Лили наперекор Петунье и увещеваниям Рут. А так хотя бы защитник какой появился.

Чайник согрелся быстро. Джон, сделав вид, что не запомнил ответа Снейпа по поводу перекуса, разлил заварку по двум чашкам, добавил кипятка. Когда он поставил напиток на стол, Снейп смерил его недоверчивым колючим взглядом.

— Могу я спросить, каковы твои дальнейшие планы на мою дочь?

Джон думал, что произнёс это максимально вежливо и дружелюбно (мог же и не церемониться), однако последовавший резкий вздох от Снейпа и вмиг ожесточившееся выражение его лица лучше слов пояснили: вопрос был воспринят исключительно негативно. Сутулившийся даже за столом юноша выпрямился, сверкнул взглядом сверху вниз и ответил довольно высокомерно, но совсем не то, что Джон ожидал услышать:

— Мы друзья.

— Это-то я знаю, — он спокойно отпил чая, хотя желания помогать парню, который вёл себя со старшим и более мудрым человеком так некрасиво, сильно убавилось. — Я имею в виду, возможно, ты надеешься в будущем стать её женихом?

Побледневший Снейп криво усмехнулся.

— Я знаю, что вы против, мистер Эванс. Только Лили — волшебница, она будет жить в волшебном мире, а там...

Мнение таких, как Джон и Рут, не учитывалось. Вслух это не прозвучало, однако Джон понял. И... не разозлился. Лили не раз жаловалась поначалу, насколько волшебники заносчивы, что они ни во что не ставят обычных людей и магов, у которых родители не обладали колдовской силой. Жаловаться-то жаловалась, а потом Джон и не заметил, в какой же миг дочка переметнулась на сторону тех, кого прежде так рьяно обличала.

— Мнение маглов, ты хотел сказать? — уточнил он, продолжая прихлёбывать чай. Обжигающе горячий напиток парадоксальным образом остужал его эмоции. — Ну, не смотри на меня волком, юноша. Всё написано на твоём лице. Да я и не обижаюсь. Во-первых, это же правда.

Снейп упрямо сжал челюсти, чтобы не ответить. Ох, сколько Лили жаловалась и на него тоже, что слишком острый на язык, потому к нему те ребята с её факультета и лезут постоянно в драки. Название себе ещё такое выбрали, премерзкое по сути. Как же их? А, Мародёры!

— Во-вторых… — Джон отставил чашку на блюдце и пристально взглянул на паренька. Казавшиеся непроницаемо чёрными глаза Снейпа болезненно блестели, и не знай Джон, что несовершеннолетним колдунам запрещено колдовать, подумал бы, что тот вот-вот нападёт. Однако страха не было. Не привык он бояться, говоря правду. — Во-вторых, уж извини, но я — простой рабочий с фабрики и то живу лучше, чем некоторые маги. — Снейп дёрнулся. — Да, это я о тебе. Дочка рассказывала, как вы в школе пуговицы в жуков превращаете или наоборот, я не запомнил. А одежду другую магией справить никак нельзя?

Моментально покраснев, Снейп злобно выпалил:

— Не ваше дело!

Злость ему не шла. Верхняя губа вздёрнулась, нижняя — подрагивала, а глаза наливались кровью, стремясь слиться цветом с кожей. Но ударить юноша не ударит, Джон знал это. Снейп слишком дорожил отношениями с Лили, чтобы напасть на её отца.

— Почему? Моё, ты же ходишь с моей дочерью. И, я уверен, в мечтах уже ведёшь её к алтарю. Скажу честно — я против такого союза.

— Я и не сомневался! Вы... все вы маглы, одинаковые! Я люблю Лили, когда я разбогатею и прославлюсь, она станет моей женой, и вас мы уж точно спрашивать не станем! — надрывался разгорячившийся мальчишка. — А вы... — выдохнул он с такими ненавистью и отвращением, что Джону стало бы дурно, если бы он не видел подобного во время войны. — Вам всё не так! Всё мало! Сами-то не во дворце живёте, но нос воротите! Лекарства от меня взяли, не побрезговали, а сейчас я уже недостаточно хорош для Лили?! Да чтоб вы знали, мы...

Джон смотрел на бесновавшегося мальчишку и думал о другом. Снейп сказал о лекарствах. Лекарствах, которое он якобы сделал, а мистер Джон Эванс высокомерно принял подарок и не поблагодарил. Только Лили не передавала никаких подарков от своего дружка. О чём же шла речь? Неужто о тех зельях, что дочь прислала осенью, купленных в местной аптеке? Младшая и тут соврала. Джон уже раньше догадывался, что со снадобьями что-то нечисто, но доказательства этого дались ему трудно. Сердце заболело так, словно вот-вот приступ начнётся. Лили, Лили... Как она могла, как додумалась! А главное — зачем? Мальчика от себя не отвадила, а наоборот, приблизила, раз приняла его помощь с зельем. Перед отцом с матерью выслужилась, конечно… Джон горестно вздохнул, припомнив, как благодарил тогда младшую дочку: сердце у него не раз пошаливало, врачи пугали, что операцию надо делать. А после зелья — идеальное практически здоровье. Вот кто, оказывается, был изготовителем. Что же, Снейп имел полное право злиться, Джон не мог ничего сказать супротив. Но Лили... Зачем, почему? Если ж она просто хотела вылечить ему больное сердце, то стала бы замалчивать роль своего приятеля? Понятно, что нет. Значит... Лили так важно было, чтобы именно и только её похвалили? Какой ужас. Подлинный кошмар! Джон никогда не считал себя лучшим из родителей, но не ожидал подобного от младшей дочери. Как же они с Рут были неправы, воспитывая маленьких дочек. Нужно, нужно было вести себя с Лили, как с Петуньей! Ругать, наказывать, если шалила. Проберегли, проопасались её сил, вот и выросло такое...

— Ты ошибся. — Джон постарался, чтобы его голос звучал твёрдо и уверенно, несмотря на то, что в груди всё горело. Как бы действительно приступ не случился. — Да, я действительно хотел бы для своей дочери другого жениха. Вы с ней слишком разные, не будет вам счастья. Она — мечтательница, идеалистка, витает в облаках. На нормального парня не согласна, ей принца-рыцаря подавай.

Ответом ему стало нарочито громкое хмыканье.

— Но, главное, Лили уже определила себе кавалера.

Хмыканье повторилось.

— Я не снимаю с себя вины за то, что Лили... — Тяжко давались эти слова, ох, тяжко! — За то, что она раздавала тебе авансы. Вчера я своими ушами слышал, что ты для неё — только друг, который полезен в определённых вопросах, а замуж она планирует выйти за другого, — Джон огорчённо вздохнул. — Она говорит об этом, не скрываясь.

Снейп с по-прежнему донельзя высокомерным лицом скрестил руки на груди и откинулся на стуле назад.

— Вы так говорите, просто потому что я вам не нравлюсь.

— Ты должен его знать, его фамилия Поттер. Если я не ошибаюсь, это тот же мальчик, что раньше не давал вам с Лили прохода своими глупыми выходками, глупыми и жестокими. Если тебе станет легче, его кандидатура меня тоже не устраивает, мне рассказов дочери хватило.

Имя соперника произвело на Снейпа впечатление. Он, покрасневший было от злости, побледнел на глазах и прикусил губу. Чувствовал, значит, догадывался, боялся.

— Послушай меня, юноша. Мне нет смысла придумывать. Если бы я захотел, чтобы вы с Лили перестали общаться, я бы этого добился куда более действенным способом. Но мне не нравится то, как поступает моя дочь с тобой. Она кружит тебе голову, то подпуская, то отгоняя, а сама думает о другом женихе. И добро бы любила...

Из того, что Джон услышал вчера, любовью там и не пахло.

— Лили не такая!

— Как бы я хотел, чтобы ты оказался прав.

— Вы всё это говорите нарочно, чтобы я от неё отказался, — зашипел Снейп, подавшись вперёд. Волосы упали ему на лицо, и от злости он скалился как-то даже не по-человечески. Ну чисто Маугли какой! — Чтобы мы с ней не были вместе! Вы... вы просто...

— Лили сказала тебе, будто мы завтра уезжаем в Лондон до конца каникул. Это неправда. Мы никуда не едем. Нет у нас там и не было никаких родственников.

Если бы были, вряд ли бы Джон с семьёй жили в маленьком Коукворте.

Снейп сжался в комок и оскалился ещё сильнее.

— Лжёте!

— Нет, — ответил Джон всё ещё спокойно. Пусть на него и смотрел не человек будто бы, а настоящий зверёныш, страха не было. Напротив, пришла... жалость. Жалость к этому мальчишке, у которого, видно, кроме Лили, вообще никого не было, раз он так цеплялся за неё. — Приди завтра к нашему дому, только чур, чтобы Лили тебя не видела. Или не завтра — послезавтра, через три дня. Мы будем тут, потому что никуда не собираемся. Ну, оглянись, ты видишь где-то чемоданы, свёртки с едой?

Юноша неожиданно подчинился, осмотрелся, но затем воззрился на Джона всё с тем же недоверием.

— Ещё я знаю, что ты хотел попасть к нам в гости, а моя дочь объявила тебе, что я якобы против. Только я ничего не знал ни о каких разговорах, Лили не спрашивала меня об этом. А ещё она сказала, что зелья, которые принесла сегодня домой, — её заказ из одной из ваших аптек.

— Это неправда! — снова вспыхнул Снейп. — Это мой подарок ей на Рождество!..

— Но нам она сказала по-другому. И моя жена, и Петунья тоже слышали. А зелья, что Лили прислала нам осенью, сварил ты?

Ему не ответили. Сидевший напротив Снейп всё ещё смотрел злобно и злобно же сопел, однако уже не оскорблял и не пререкался.

— Ты, — заключил Джон и задумался. — Подожди-ка минутку.

Рут была настолько сентиментальна, что хранила все письма, что присылала Лили, с самого первого курса. Джон и сам, бывало, перечитывал их в те вечера, когда становилось совсем уж одиноко и грустно без живой, активной младшенькой. Петунья заканчивала школу в этот год и усердно занималась, просиживая целыми вечерами в своей комнате; да и не умела она заполнять собой пространство, как это делала Лили. Письма Рут держала в секретере, так что спустя пару минут, найдя искомое, Джон вернулся в кухню. Морально он был готов увидеть там полный хаос или и вовсе Снейпа с ножом в руке, однако тот как сидел, так и сидел, даже головы не повернул. Только уставился исподлобья, когда Джон положил перед ним конверт.

— Прочти.

— И не подумаю, — заявил ему нахал, вздёрнув подбородок.

— Почему? Не позволяет воспитание? — Джон не сумел удержаться и всё же поддел мальчишку. Если по-другому этот юноша не понимал, придётся действовать жёстче! — Петунья рассказывала другое.

— Это письмо Лили!

— И она ничем не лучше Петуньи, а то и хуже. Читай. Ничего тебе не грозит, кроме уязвлённой гордости. Ты же не боишься?

На впалых щеках Снейпа опять вспыхнула краснота, и конверт он схватил с яростью, аж измял. Джон неодобрительно покачал головой. Понятно, что приличное воспитание и манеры получить парню неоткуда, однако пора бы уже ему учиться владеть собой. Такие порывистые и резкие, как он, люди чаще всего одновременно эмоциональные и вспыльчивые, им легко угодить в беду.

Джон пристально наблюдал за юношей те несколько минут, что Снейп читал (явно несколько раз) злополучное послание. Лицо у него покрылось испариной, он кусал губы, но упрямо молчал. Право, что тут скажешь? Факты — вещь упрямая, а что почерк в письме принадлежал Лили, и она открыто писала, что купила зелья в аптекарской лавке, — это, увы, именно факты.

— Я всё равно не верю, — отрывисто произнёс тот, отложив послание. Произвело оно на Снейпа, что бы тот ни говорил, ужаснейшее впечатление. От порывистости не осталось и следа, парень всё ещё держался, но чувствовалось, что он стремительно катился в апатию.

— Чего-то такого я и ожидал. Тогда приходи и смотри, что мы никуда не уехали.

— Зачем?

— Потому что ты своими глазами тогда убедишься, что Ли...

— Нет, зачем вы мне всё это рассказали? Вы же... — Снейп скривился в болезненной гримасе. — Никогда не поверю, что вы решили мне помочь.

— Ты прав. Я забочусь о дочери. Я буду говорить с Лили, объясню, что то, как она себя ведёт, непозволительно для юной девушки. Обманывать одного, присматриваться ко второму. Попрошу её определиться наконец и оставить того, кого она не любит. Увы, это ты.

Внезапно парень, сидевший напротив Джона, рассмеялся. Смех у него оказался неприятный: каркающий, надрывный.

— А если Лили не откажется от меня?

— Это возможно, — согласился Джон, но прежде, чем Снейп торжествующе возразил, продолжил: — Только для тебя ничего не изменится, юноша. Ты как был, так и останешься для неё удобным другом в одних ситуациях и неудобным в других. Я отрицал очевидное, но теперь вижу, какой Лили выросла. Ей нужен богатый жених, который будет её обеспечивать и восхищаться. Вы с ней разного пола ягоды. Лили никогда не станет рассматривать тебя как мужа, это её слова, не мои, хотя ты, конечно, не поверишь. Я виноват в том, что она стала такой, я хочу спасти её, но если рядом с ней по-прежнему будешь такой услужливый ты, я ничего не добьюсь.

Не было никакой уверенности, что Снейп поймёт: дело не в том, что он, Северус Снейп, плохо выглядит или бедно одет, или живёт в не самом респектабельном районе Коукворта. На его месте мог оказаться кто-то другой со схожим характером, нуждающийся в друге и любви больше, чем даже в гордости.

— Всё-таки отвадить хотите...

Не спросив разрешения, Снейп поднялся, с грохотом отодвинув стул.

— Как отец Лили, которая виновата перед тобой, я просто хочу всё исправить. Она может говорить, что угодно, но она никогда не станет твоей женой. Как только подвернётся кто получше, сразу уйдёт. А он подвернётся!

Отвратительно, страшно было говорить такое о собственной дочери. Стыд и позор! А что было бы дальше, не спохватись Джон? Лили к семнадцати годам, может, и ребёнка бы в подоле принесла! На свете много слишком в последнее время становилось мерзавцев, соблазнявших девушек до брака, а потом бросавших их.

— Поэтому я и даю тебе шанс начать заново без неё. Лили поймёт, что не все обязаны ей подчиняться, и станет бережнее относиться к людям. А ты сможешь жить нормально, не надеждой, которая никогда не оправдается!

— Я не нуждаюсь в советах магла, — резко выдохнул парень и зашагал вон из кухни.

— И займись наконец собой, — бросил ему вдогонку Джон, тоже встав из-за стола. — Нет денег — заработай. Нам на фабрике всегда рабочие нужны. И матери твоей тоже местечко найдётся. Выкарабкаешься — увидишь, что...

Его перебила захлопнувшаяся входная дверь. Несколько секунд, и о недавнем присутствии Снейпа в доме напоминала лишь сиротливо стоявшая на столе гостевая чашка, к которой так и не прикоснулись. Да... Беседа эта стоила Джону многих усилий, пускай он и думал, что поразительно спокойно реагировал на хамские выпады Снейпа. А ведь он говорил подростку правду. Тот слишком уж привязан к Лили и легко бы мог натворил дел, сломать свою жизнь от расстройства, если бы та предпочла другого. Джон так думал и прежде, эта спонтанная встреча лишь укрепила его подозрения. Теперь же оставалось ждать и надеяться, что у мальца есть всё-таки здравый смысл. Со своей стороны Джон сказал ему всё, что нужно было. Он действительно ставил во главу угла Лили, а если Снейп будет по-прежнему поддерживать её, перевоспитать упрямую дочку либо совсем не получится, либо на это уйдёт чудовищно много времени. Господи Иисусе, помоги!

Но и Снейпа всё-таки немного жаль. Видимо, он совсем никому не нужен.

— Самые ужасные каникулы в моей жизни! И за что? Что я такого сделала?!

Сидя на скамье в купе Хогвартс-экспресса, который мчал их обратно в школу, Северус старался удерживать внимание на подруге. Лили, наплевав на обязанности старосты, уже с полчаса жаловалась ему на жестокого отца.

— Нет, ты представляешь, Сев? Он хочет, чтобы мы с тобой перестали общаться!

Северус-то как раз представлял. Мистер Эванс предупредил, что скажет нечто подобное, слава Мерлину, что не стал предсказывать, как на этот запрет отреагирует Лили. Он был маглом, этот мистер Эванс, чистым маглом, но теперь Северусу казалось, что у него имелся настоящий дар предсказателя. Почему только пророчества отца Лили касались её самой, а не кого-то другого?

— ... и когда я отказалась, он посадил меня под домашний арест! На весь остаток каникул! А Пет за то, что она на рождественскую вечеринку с мальчиками рвалась, ничего не сделал!

Обиженная Лили скрестила руки на груди и недовольно засопела. Возмущения её звучали искренне, потому что она действительно просидела под замком все каникулы. Но хоть Северус и видел это своими глазами, он боялся уже верить. Именно из-за увиденного и не получалось. Он сотню раз уже проклял себя, что решился поговорить с мистером Эвансом. Лучше было не знать! Не пришлось бы переживать мучительную боль, не пришлось бы сейчас делать вид, что ему жаль подругу, а самому разрываться между желанием спросить, почему Лили врала (причём, не единожды!), и съехидничать, что ничего, в Хогвартсе она с Поттером компенсирует.

— Сев? Ты меня слушаешь? Тебе что, всё равно, что я сидела дома и снег убирала, как...

— Извини, — быстро сказал он, — не всё равно, конечно.

Он же не солгал Лили, верно? Верно. Просто вместо жалости или сочувствия Северус был зол. Лили обманывала! Говорила ему одно, а своим родным — абсолютно другое! А ещё мистер Эванс говорил, что она мечтала о Поттере... Первые пару дней Северус был зол, как драконица, у которой разворошили гнездо. Будь у него волшебная палочка, точно бы сравнял дом Эвансов с землёй и не вспомнил бы, что там жила Лили, — настолько взбесили его «откровения» мистера Эванса. Потом это чувство слегка улеглось, и пришла мысль, что нужно опровергнуть наглые обвинения в адрес подруги: не для её отца, а для себя, чтобы и дальше ненавидеть этого человека, который презирал Северуса и желал отвадить его от Лили. Через два дня после их разговора Северус всё же пришёл к дому Эвансов... и увидел, как мистер Эванс убирал снег с дорожки, как Лили с кислым лицом длинной палкой сбивала сосульки с крыши и навеса над крыльцом. На самом крыльце стояла миссис Эванс и причитала, что Джон совсем дочь не бережёт, сам, что ли, с уборкой не справится. Северуса тогда они не заметили, а он, ошеломлённый увиденным, ушёл. Вернулся только завтра же, не выдержал. Дом Эвансов по-прежнему не был пуст. У калитки с компанией парней и девчонок стояла и смеялась Петунья, а Лили подглядывала за сестрой из-за занавески.

Северус приходил каждый день до конца каникул. Знал, что не увидит ничего другого, но приходил.

— Только вы же поехали в Лондон к родственникам?

Лили ведь не признается, что соврала. Ну, может, придумает, что в последний момент родители отменили поездку из-за её упрямства. В груди, в области сердца, закололо, как если бы туда метнул свои шипы магический дикобраз. Не объявит ли затем Лили, что Северус виноват в срыве праздника? Ему стало страшно, и страх этот был с оттенком мерзости и какой-то предопределённости. Вдруг подумалось, что подруга обязательно так скажет, обязательно, и они снова поссорятся, и Северус будет чувствовать себя ещё хуже, потому что спровоцировал ссору, которой можно было избежать!

— Конечно, поехали, — фыркнула та. — И пока мама с папой и Пет носились по городу с тётей Лукас, я сидела дома!

Насупившись, она отвернулась к окну. Северус, забыв, как дышать, всё ждал и ждал, что вот-вот Лили прервёт тяжёлое, обиженное молчание и припечатает его обвинением, а жуткие слова всё не звучали. Он даже не знал, что и думать, как себя чувствовать. Вроде бы должна быть радость, что подруга не винила его в испорченных каникулах, однако ни капли её Северус не испытывал. Лили продолжала врать. Как придумала, что они всей семьёй едут к родственникам в Лондон, так и продолжала гнуть свою линию. А ему... ему уже не хотелось кричать ей в лицо вопросы, что происходит, почему она лгала вместо того, чтобы сказать честно, что просто хотела отдохнуть от него на каникулах. Северус бы понял. Было бы больно, однако он бы отстал, оставил её в покое на какое-то время. Вместо этого Северус получил враньё, безумно неприятный разговор с отцом Лили и вдребезги разбившиеся чувства и ожидания. Лили врала. Мистер Эванс намекал, что даже после разговора с ним она не изменит своего поведения, и снова оказался прав. Может, на это нужно время? Может, Лили успокоится, задумается, поймёт, что Поттер — это глупость, и выберет его, Северуса, верного друга, который познакомил её с волшебным миром и столько всего рассказал! Он зажмурился. Возникшие в воображении картинки — его самого, прогуливающегося с Лили под руку, и Поттера, корчившегося на заднем плане от зависти, — ничего не вызывали.

Бред какой-то.

— Тебя меня что, совсем не жаль?

— Эээ, почему? — погружённый в свои мысли Северус растерялся поначалу. А Лили уже смотрела требовательно и сердито! — Очень жаль. Я не хотел тебе напоминать лишний раз. Не хотел расстраивать.

Лили сморщила носик, придирчиво изучая его взглядом. Северус выдавил из себя улыбку, жалкую, заискивающую, и сам испугался от того, насколько воспротивилась этому душа. Почему он должен оправдываться? Почему не Лили?! Странно, но если спросить её, Северус знал, каким-то волшебным образом окажется виноват он, а не она. Всегда было так. В девяти из десяти стычек с Мародёрами всё начиналось с оскорблений от гриффиндорцев, но виноватым всегда был исключительно Северус, особенно с тех пор, как Лили стала старостой.

— Что-то незаметно, — буркнула она, сунув поглубже ладони подмышки. — Вообще-то, если ты не понял, папа не хочет, чтобы я с тобой общалась.

— Но ты же его не послушаешь?

— Я подумаю! — гордо заявила Лили, посмотрев на него свысока. — Я вообще-то ожидала большего сочувствия, Сев. Я думала, ты дорожишь нашей дружбой, а получается, дорожу ей только я одна.

Почувствовав, что губы задрожали, стремясь изобразить злую ухмылку, Северус отвернулся к окну. Плевать, как это выглядело со стороны.

— Я не хочу с тобой ссориться, Лили. — Снова ни капли лжи. — У меня было отвратительное Рождество, я боюсь наговорить тебе лишнего. Но я очень сочувствую, правда.

Насколько мог сочувствовать девочке из полной, обеспеченной семьи пацан, которому, не будь у него магии, прямая дорога в шпану или бандиты. И при этом пацан и помыслить не мог, чтобы что-то утаить от неё, а она… Чего Лили не хватало?

— Знаешь, Сев, ты мне не нравишься. — Донеслось уже ему в спину. — Очень не нравишься! Я из-за тебя потеряла целые каникулы, а ты такой… такой неблагодарный!

На языке вертелось пожелание поискать в таком случае себе более подходящих слушателей, но каким-то чудом Северус промолчал. Хотя нет тут никакого чуда, одно понимание, что не прошло и получаса, как Лили уже произнесла те самые слова, которых Северус так опасался: что в её бедах виноват исключительно он.

Кажется, она встала. С лязганьем открылась дверь купе.

— Я пройду по вагонам, проверю всё. Если ты не забыл, Сев, я всё-таки ещё староста. Надеюсь, когда я вернусь, ты уже обдумаешь своё поведение и извинишься.

Сказано это было таким обвинительным тоном, словно Северус сидел в кандалах перед полным составом Визенгамота. У него даже мурашки пробежали! Дохнуло прохладным воздухом из коридора, и снова лязгнула, уже закрываясь, дверь. Северус остался в купе в полном одиночестве, и Мерлин, как же он был рад этому! Подумать только, несколько дней назад безумно злился, что подругу увозят в Лондон, и они расстанутся на почти все каникулы! Теперь — сам видеть не хотел.

От Лондона они отъехали немногим больше часа назад, но поезд уже мчал по лугам, полям и лесам. Они были белые-белые, чистые, невинные и прекрасные. Наверное. Северус смотрел в окно, но ничего не видел, картинка просто не задерживалась надолго в его голове. Там полно было другого. Непонимания. Отчаяния. Безысходности. Вопросов. Ожесточения. Отвращения. Эти рождественские каникулы и вправду стали самыми ужасными в его жизни. Лили врала, Лили не видела его своим мужем, она интересовалась Поттером и... не собиралась ничего менять. Как сказал мистер Эванс? Северус удобен ей? Конечно, удобен: он помогал с домашними заданиями, приносил из библиотеки редкие книги, учил своим собственным наработкам. У него не было секретов от Лили! А она вела двойную игру похлеще заправского шпиона! Неужели все девушки такие? Или только Лили? В какой-то момент Северус понял, что ему совсем неинтересен ответ.

Сначала, только осознав, что его водили за нос, он был в ярости. Если бы не дурацкий новый закон, запрещавший колдовать на каникулах, Северус пришёл бы к Лили с волшебной палочкой и спросил, почему она так поступала. Он же не полный кретин, понимал, что в прямом сравнении уступал Поттеру. Тот — любимец учителей, блестящий игрок в квиддич и завидный жених из богатой старинной семьи. И допустить, что Лили бы выбрала именно главаря Мародёров, Северус мог, его это уже нисколько не ранило. Врать-то зачем? Почему Лили не поговорила откровенно, не объяснила? Уловки, увёртки, переиначивание и откровенная ложь — это всё, что Северус заслужил за годы из дружбы, за то, что сделал для неё?

Потому он и приходил незамеченным каждый день к дому Эвансов, ища ответы на свои вопросы. Вечно надутая, недовольная и пытавшаяся улизнуть от той работы, что поручал ей мистер Эванс, Лили совершенно не помогала ему в этом. Её даже оправдывать не получалось! Северус как-то пытался осадить себя, искал объяснения поступку подруги, а потом вспомнил, что Лили не только с поездкой его обманула. Она сказала, что отец запретил ей его в гости, а мистер Эванс ни сном, ни духом не знал о приглашении на обед. Соврала, что купила зелья в аптеке, ни словом не обмолвившись родителям, что приготовил их Северус! И подарок, его рождественский подарок — оказывается, заказ на косметические зелья! А свой презент Лили «забыла» в Хогвартсе. Существовал ли он вообще?! Северус прислонился лбом к холодному стеклу окна. Мерлин, как же тяжело.

Бесконечная белизна за окном действовала на нервы. Он прикрыл глаза, но снег, намертво ассоциировавшийся у него теперь с Лили и её враньём, отпечатался на внутренней стороне век. Ещё неделю назад Северус не поверил бы её отцу. Он опасался мистера Эванса. Уважал за то, каким тот был мужчиной и отцом, немного завидовал Лили, что у неё такая дружная семья. Поддакивал, когда подруга жаловалась на строгость родителей в каких-то вопросах, злился на них вместе с ней, а потом всё равно завидовал, потому что от Тобиаса и мамы никогда не видел ничего подобного. Однако попадаться на глаза мистеру Эвансу Северус не любил: боялся, что рано или поздно тому не понравится присутствие Северуса в жизни Лили. Случившийся у них разговор когда-нибудь должен был произойти, он понимал это! Но чего Северус точно не ждал — случившихся откровений. Того, что все гадости, сказанные в адрес Лили, окажутся не гадостями, а правдой. Хороший же подарок Лили ему преподнесла!

Рождество было мучительным, Северус не соврал. Пьяный Тобиас, вонь перегара, холод, мать, пытающаяся сделать вид, что всё в порядке, предательство Лили... Северус уходил из дома, а ноги сами несли его на Флик-стрит, к Лили, в безумной болезненной надежде, что до того Северус видел... да что угодно, бред, галлюцинацию! Сейчас он придёт, и коттедж Эвансов окажется запертым, потому что его жильцы уехали. Этого не случалось, и Северус без сил, разбитый, тащился обратно, причём, не прямым путём, а через пол-Коукворта, возвращался в поздний час и потом чувствовал себя виноватым ещё и перед матерью, что бросал её наедине с Тобиасом. В голове прочно сидели слова мистера Эванса, брошенные напоследок, — о том, чтобы привести себя в порядок, что на фабрике всегда требуются рабочие. С заработком в волшебном мире было туго, особенно ещё студенту Хогвартса. Он кое-что варил на заказ в школе, но удавалось это очень редко, потому что мстительный Слагхорн почти не давал допуск в лабораторию вне уроков. О том же, чтобы работать у маглов, не могло быть и речи, потому что... потому что это же маглы! Прежде Северус бы проклял любого, кто предложил ему такую глупость; мистера Эванса не проклял, потому что палочку по настоятельной просьбе матери на время каникул отдал ей. А потом... потом задумался. Непонятно, что это за магия такая, почему он, в конце концов, начал прислушиваться к словам магла, но не прислушиваться не получалось. Хотя бы потому, что мистер Эванс во всём был прав относительно Лили.

Удивительно, Северус не хотел её оправдывать. Не просто не мог найти аргументов — не хотел даже. Словно выпил зелье ясного зрения, которое развеяло туман перед глазами и обнажило всё то, чего Северус не замечал. Он был удобен, да, именно, удобен. Всегда поможет, расскажет, защитит, если что. Но... когда Лили в последний раз вставала на его сторону в споре? Не Мародёры, по её мнению, а он задевал аж сразу четверых придурков, как будто ему больше делать нечего! И подарок оставленный... И враньё, которое невозможно забыть! Причём... причём, могло быть и так, что Лили искренне хотела поддерживать отношения с ним, без какой-либо корысти. Северус допускал, могло! Не будь разрушительной встречи с мистером Эвансом, он бы ни на секунду в этом не усомнился! Теперь же ни на секунду не мог поверить, что Лили честно хотела общаться с ним просто так. Если бы хотела — не заставляла бы его чувствовать себя виноватым, не требовала жалеть себя, а... ну, или сделала бы это как-то по-другому. Северус силился представить, как именно, но не получалось, настолько въелось в его голову осознание, что Лили не станет его жалеть. Давно же не жалела по-настоящему.

Интересно, она вернётся или ушла насовсем?

Вернулась, правда, Северус не знал, через сколько времени. Магловских часов у него не имелось, а колдовать Темпус было слишком уж нарочито. Новой ссоры не хотелось, со старой бы разобраться.

Сделав над собой усилие, он всё же посочувствовал подруге снова — не так многословно и не с тем чувством, с каким бы сделал это прежде, но Лили неожиданно этого хватило. Вернулась она в приподнятом настроении, то и дело прятала улыбку. Может, повстречала где-то в поезде Поттера с компанией? Подумав об этом, Северус с удивлением осознал, что ему всё равно. Не было больше той жгучей ревности, что разъедала хуже самого сильного яда, и неожиданно это оказалось... приятно. Приятно чувствовать себя спокойно. Да, немного обидно оказаться на вторых ролях, но вместе с тем Северус представлял, сколько проблем могло исчезнуть из его жизни, и обида резко отходила на Мерлин знает какой план. По крайней мере, Мародёры перестанут лезть всякий раз, как в поле зрения Поттера будет оказываться Лили, закончатся нравоучения и обиды из-за снятых с Гриффиндора баллов и отработок. Самое простое — времени свободного станет больше, и можно наконец нормально обдумать, стоит или не присоединяться к Вальпургиевым рыцарям, о которых так настойчиво рассказывали Эйвери и Мальсибер.

Однако он рискнул дать Лили ещё один шанс. Может быть, Северус всё-таки ошибался в ней? Что-то перепутал, неправильно понял? Мистер Эванс намеренно не стал говорить дочери, что общался с Северусом, и ему самому посоветовал приходить к дому незамеченным. Потом только Северус осознал, почему именно так. Это была проверка для Лили и очередное доказательство для него, что Лили его ни во что не ставит. Он уже убедился в этом, но если и в последний раз всё подтвердится...

Чем ближе становился Хогвартс, тем веселее становилась Лили. Она даже позволила пришедшей Марлин МакКиннон увлечь себя в другое купе, чтобы поболтать, и то Северусу ничего не сказала — сделала это МакКиннон. Кивнув в ответ на предупреждение — его согласие вообще-то и не требовалось, — Северус через пару мгновений вновь остался один. Теперь, наверное, уже до самого Хогсмида.

В Хогсмиде студенты высыпали из вагонов, смешавшись между собой. Лили пыталась как-то контролировать процесс, выцепить своих первокурсников, но быстро сдалась и поступила как другие старосты — просто пошла к безлошадным каретам. Северус догнал подругу, то и дело озираясь. Почему их не преследовали Мародёры? Поттер что, не мог найти Лили на всего лишь одной платформе? Запоздало вспомнилось, что гриффиндурки, кажется, и не уезжали из Хогвартса на каникулы, но радости это Северусу не принесло. Лили как будто не замечала его присутствия. Они с Марлин уцепились под ручку и вместе залезли в одну карету. Разговаривали они тихо, так что в общем шуме даже без Муффлиато не было слышно, о чём именно. Макдональд, ещё одна подружка Лили, в этот раз осталась на каникулы в школе, так что одно место в карете пустовало. Обычно Лили не звала Северуса ехать с ней, предпочитая общество подруг, а тут... Ему стало интересно, когда же Лили его увидит, и Северус взобрался в карету по лесенке вслед за МакКиннон. Увлечённые похвальбой подарками и жалобами на огромное домашнее задание, девушки мазнули по нему равнодушными взглядами и продолжили прерванный разговор. Северус с трудом подавил злую и одновременно горькую усмешку, хотя мог бы этого не делать, в полумраке кареты его лица не было видно. Он-то дал Лили шанс, но кто сказал, что Лили захочет им воспользоваться?

Под щебет Лили и МакКиннон они и доехали до Хогвартса. Дорога показалась Северусу как никогда длинной, и единственное, что он делал, — не переставал изумляться, как всего за несколько дней поменялись его мир и отношение. В другой раз он бесконечно радовался бы: как же, они с Лили вместе, и неважно, что подруга не удостаивала его вниманием. Вдруг всё же повернёт голову? Вдруг что-то спросит? Похвастается подарком на Рождество? Северус все деньги за варку зелий потратил на то, чтобы приготовить Лили индивидуальные шампунь, духи, зелье для укладки волос, зелье для чистой кожи... А в итоге оказалось, что это — «заказ из аптеки»! Что Лили скажет, узнав, что Северус в курсе каждой её лжи за последнее время?¬¬ Ему так захотелось вдруг объявить подруге об этом, поставить в неловкое положение и вынудить наконец отвечать, как если бы Северус был безбашенным гриффиндорцем, а не нормальным слизеринцем!

Он промолчал. Он… всё ещё надеялся.

По прибытии Северус помог Лили и МакКиннон вылезти из кареты: этот транспорт не очень-то подходил, чтобы ездить в нём в широких мантиях и школьных юбках. Лили одарила его немного удивлённым, но всё же благодарным взглядом, а уже через несколько секунд Северус оказался оттеснён от неё другими учениками. Повторилась та же мешанина, что и на платформе в Хогсмиде, за тем лишь исключением, что в магической деревушке все торопились поскорее уехать в замок, тут же, прибыв, начали собираться в компании. Вокруг Лили привычно образовалась толпа: МакКиннон, первокурсники (особенно девочки), девушки и ребята постарше. Причём, та не прилагала к этому абсолютно никаких усилий, даже не созывала учеников, что пыталась делать в Хогсмиде. Очутившись в хвосте спонтанно образовавшейся процессии, Северус так и проследовал за ними в замок. Всё, чем он мог довольствоваться, — лишь голос Лили, интересовавшейся у приятелей и других студентов, как прошло их Рождество. Да, а спроси, почему она его бросила, так Лили с возмущением ответит: она же староста, неужели Северус об этом забыл? Он должен её понять и войти в положение. А она? Лили когда-нибудь поступит так же, как требовала от него?

До башни Гриффиндора вместе с остальными Северус пошёл, потому что Лили сама позвала его ещё в самом начале поездки на Хогвартс-экспрессе. Хотела отдать подарок на Рождество. Лезть вперёд, пробиваться к Лили и напоминать о себе Северус не стал и не стал намеренно. Всё то, что происходило между ними в поезде и сейчас, всё вело его к единственно возможному выбору. Поступку. Северус оттягивал момент лишь потому, что не мог выбросить столько лет дружбы, собственноручно отказаться от единственного человека, который… что? Дорожил им, Северусом? Он с сомнением посмотрел вперёд: рыжий затылок Лили иногда мелькал среди макушек других учеников. Как-то непохоже, что Лили сильно им дорожила, раз так легко оставляла ради чего-то или кого-то другого. Значит, человека, которым сам Северус дорожил? В ответе на этот вопрос он уже не был однозначно уверен.

Наверное, стоило волноваться из-за того, что гостиная Гриффиндора становилась всё ближе. Вспомнит ли про него Лили? Или решит повоспитывать и придержит подарок? Но у него не было ни трепета, ни тревоги, ни чего-то такого. Отгорело уже всё на этих каникулах, самых страшных и жутких для него каникулах, которые Северус, наверное, будет помнить до конца жизни.

— Сев, подождёшь меня здесь? — произнесла она, стоя у портрета Полной дамы, когда сопровождавшие Лили гриффиндорцы прошли через проём на территорию своего факультета. — Я тебе сюда вынесу подарок, хорошо?

Надо же! Северус изумился про себя тому, что подруга, во-первых, не забыла, а во-вторых, попросила, не поставила перед фактом, как она обычно делала.

— Что ты, я всё понимаю. Подожду, конечно.

Лучезарно улыбнувшись, Лили тоже скрылась в проходе за портретом. Полная дама пропустила её неохотно, жалуясь на то, что каникулы закончились слишком быстро, и снова не отдохнёшь с этими школярами. Покосившись на портрет, Северус отошёл и прислонился к стене. Неужели... не забыла? Это понимание лилось кипятком по его застывшей, заледеневшей уже душе в отношении Лили, когда он способен был видеть только плохое и ни капли хорошего. Даже чуточку больно стало — Северус теперь видел Лили только в чёрных красках, а она-то помнила!

Воодушевление это не прожило и получаса — столько пришлось ждать подругу. Северус несколько раз наколдовывал Темпус, проверяя время, удостоился, наверное, двух или трёх десятков подозрительных взглядов от Полной дамы и нескольких ядовитых усмешек и хихиканий от припозднившихся гриффиндорцев. Казалось бы, ничего нового; Северус не первый раз ожидал подругу возле гостиной её факультета, и не первый раз над ним смеялись, но сегодня презрение и непонимание ощущались особенно остро. Да, именно непонимание. Прежде Северус думал, что гриффиндорцы презирали его только за то, что он таскался за Лили к их башне; тут же удалось почувствовать иное — они не понимали этого. Не понимали, как так можно. Не понимали, потому что видели картинку под другим углом, чуточку шире, чем Северус, видели то, что он не мог, нет, не хотел видеть до этого Рождества. И не увидел бы ещё дольше, не прояви мистер Эванс к нему... снисхождение, сочувствие. Северус ненавидел эти чувства по отношению к себе, но не от мистера Эванса. Тот ни разу не ошибся же.

Волшебный портрет, стоявший на входе в гостиную Гриффиндора, не мог скрыть доносившихся оттуда звуков. Северус вяло подумал, что, наверное, это потому что на такие картины нельзя накладывать Заглушающие чары: шум доноситься перестанет, но и говорить с учениками у портрета тоже не получится. Пришлось пожертвовать звуконепроницаемостью. Впрочем, в шуме не было ничего примечательного, потому что вычленить что-то отдельное из какофонии звуков получалось редко. Просто гомон, смех, иногда — взрывы хлопушек, снова смех, какая-то песня. Гриффиндор что, отмечает окончание рождественских каникул как победу в школьном квиддичном чемпионате? Надежды увидеть Лили таяли и таяли. Понятно, ей нужно время найти подарок в своих вещах, но они же уже в школе, простое Акцио — и не потребовалось бы даже отходить от портрета Полной дамы. Где же Лили?

Портрет наконец отъехал в сторону.

— Ну, подожди, Джим, мне же надо отдать подарок!

С этой укоризненной речью Лили и вышагнула на лестничную площадку. Окинув её беглым взглядом, Северус отметил, что подруга уже избавилась от школьной мантии и засучила рукава симпатичного бордового джемпера. Щёки её украшал сочный румянец, а улыбка… так широко, искренне и радостно Северусу Лили давно не улыбалась. И то, к кому она обращалась, и как — «Джим»… На Гриффиндоре наверняка учился не один Джеймс, но Северус знал, о ком именно шла речь.

— Вот. С Рождеством, Сев! — В руки ему перекочевал толстый прямоугольник в хрустящей бумажной обёртке, туго перевязанный алой рождественской лентой. Книга. — Хоть ты не всегда вёл себя хорошо в прошедшем году, я всё же уговорила Отца Рождества на нормальный подарок, а не на уголёк.

Дурацкая шутка. Северус выдавил из себя улыбку, но было это безумно трудно. Хихиканье Лили, довольной своим замечанием, вызывало лишь раздражение. Ей смешно? А Лили не хотела задуматься, что примерно половина из тех случаев, когда она отчитывала его за плохое поведение, была связана с Мародёрами? И, Мерлин, зачем вообще намекать на это? Лили хотела вновь показать, как великодушно и снисходительно простила его, такого, как маглы говорили, грешного?

Он думал, что уж сейчас-то подруга по его перекошенному лицу поймёт, что что-то не так, и спросит. Не поняла. Не спросила. Вместо этого, нетерпеливо пританцовывая на месте, велела немедленно посмотреть подарок. Северус так и не понял, напрашивалась ли Лили на похвальбу либо же торопилась обратно к обожаемому Поттеру, но бумагу послушно снял. Книга оказалась «Магией котла» от Ульфрика Огаста Алджернона, и Северус даже заставил себя сдержанно поблагодарить подругу за такой подарок. Всё же Лили не абы что ему всучила, не кулёк сладостей, не очередное писчее перо или красивую чернильницу (на кой ему такая?), а подумала, выбрала предмет, относившийся к зельеварению. Он мог бы даже искренне обрадоваться презенту, если бы не одно «но»: «Магия котла» имелась в библиотеке школы, и Северус в начале этой осени разнёс книжонку в пух и прах перед Лили, когда они готовили домашнее задание. Она не запомнила, что он говорил. Ну да, зачем, есть вещи поинтереснее. Болтать и кокетничать с Поттером, например.

— А подарок на день рождения получишь в день рождения, иначе неинтересно будет. Всё, Сев, извини, я побежала. Ещё столько дел!

Похлопав его по плечу, Лили повернулась к Полной даме и, скороговоркой произнеся пароль, нырнула в открывшийся проём.

— Я вернулась! — Донёсся до Северуса её радостный возглас перед тем, как вход в гостиную вновь закрылся.

Ему сделалось вдруг очень больно. Судорога прошла по пальцам, которые намертво вцепились, казалось, в злополучную книгу, а в груди одновременно с этим словно котёл взорвался, окатив всё кипящим ядовитым зельем. Как это... не обидно даже — унизительно. Лили как будто купила первую попавшуюся книгу в подарок, лишь бы отвязаться: это мордредово произведение Алджернона стояло на полках всех волшебных книжных лавок. И подарила примерно с такими же мыслями и пожеланием, даже не стала дожидаться обильных благодарностей, сразу убежала. Конечно, с Северусом скучно. Ведь кто он такой? Всего лишь жалкий полукровка без денег, имени и связей, без вычурной одежды, крутой метлы, наглого и беспардонного характера и...

Всё-таки прав мистер Эванс. Они с Лили слишком разные. Не в том дело, что Северус — бедняк, а Лили из нормальной семьи, что он сирота при живых родителях, а она купалась в родительской любви. Лили была яркая и лёгкая, как вспышка. Она и искала себе кого-то такого же, как и она сама — незамутнённого, способного витать в облаках (что легко делать, когда достаточно денег и не нужно думать, как выживать завтра), кто позволит ей гореть ещё ярче. Поттер, сын богатых родителей, не знавший ни меры, ни отказа, способный выполнять любое желание по щелчку пальцев, потому что галеонов у него куры не клюют, как нельзя лучше подходил на роль её будущего супруга. Не то что какой-то там Северус, который пробивался с низов, как и она сама, ничего не имел за душой и часто не мог поддержать полёт её фантазии, потому что думал о другом: как добыть денег, чтобы завтра было во что одеться, купить что-то к школе, к дому. Он, приземлённый этими заботами, конечно, Лили не подходил. О нет, подходил, только для одной цели — им полезно было пользоваться. До Северуса, пожалуй, только сейчас дошло, что как минимум весь этот курс он помогал Лили с уроками, надеясь выгадать время и провести его наедине, а Лили предпочитала проводить его с Поттером. Ха-ха-ха! Ну, вот идиот!

В последний раз покосившись на портрет Полной дамы (никогда в жизни Северус сюда больше не придёт!), он сунул ненужную книгу в школьную сумку и уныло побрёл вниз по лестнице. Страшного разочарования и нестерпимой душевной боли, от которой захотелось бы рыдать, не было, не ощущал Северус их. Понимание пришло к нему давно, на этих проклятых каникулах, сейчас он лишь окончательно убедился в том, что для Лили не представлял никакой ценности. Его можно приблизить и отдалить, когда захочется. Надоест — пусть Снейп почувствует себя виноватым, походит в одиночестве, потом будет послушным, если простить. Потребуется Снейп — и Лили его простит, снова будет слушать его жадные объяснения уроков, зелий, заклинаний... Сейчас это казалось таким глупым. Северус вываливал на Лили свои знания, стремясь поделиться с ней волшебным миром, поразить и впечатлить, как будто можно вернуть то время, когда подруга с восхищением слушала его рассказы о магии и Хогвартсе. Невозможно! Теперь Северус понимал. Он мог хоть что угодно сделать, хоть дракона голыми руками одолеть, хоть философский камень сотворить — внимание Лили это привлечёт ненадолго. Она выслушает, посмотрит, позаимствует что-нибудь, что покажется ей полезным, и снова вернётся к прежнему кругу общения, к Поттеру и его компании. В самом деле, кого Северус пытался обмануть? Он ведь понимал, что можно из кожи вон вылезти, наизнанку вывернуться, даже... на преступление пойти, но Лили пойдёт дальше своей дорогой. А он опять останется не у дел, с полным раздраем в душе и... и, может, с чьей-то кровью на руках, да. Ведь ещё совсем недавно ради Лили Северус готов был и убить, лишь бы она была довольна и заметила его. Верно сказал мистер Эванс — Северусу нужно искать кого-то своего круга.

Внезапно Северус замер как вкопанный.

Чем в таком случае отличались Лили и Рыцари Вальбурги? Ведь то же самое всё было —волшебники, входившие в Рыцарей, будут смотреть на Северуса, свысока, и ему придётся выкладываться на максимум, делать всё, что они скажут, лишь бы быть замеченным, облагодетельствованным их вниманием, получить свою толику признания и славы! Но — и Северус видел это с болезненной ясностью, — он всё равно останется для них пешкой, которую можно откинуть в сторону за ненадобностью, как это делала Лили. Так стоило ли?..

— Ой.

Он поднял голову, услышав тонкий и испуганный голосок. Вроде же Северус не врезался ни в кого... На него, прижимая к груди какой-то свёрток, смотрела Мэри Макдональд.

— Здравствуй, Северус, — тихо произнесла Макдональд, и Северус немного опешил от того, что к нему обратились по имени. Не в тех они с Макдональд были отношениях. — А я тебя у гостиной Слизерина ждала.

— А... — Ему почему-то стало неловко, даже стыдно сознаваться, что всё это время Северус простоял тут в бесполезном ожидании Лили. Не хотелось говорить даже, что он провожал подругу до гостиной, хотя все в Хогвартсе об этом знали, от Филча и до последнего привидения.

— Ты пришёл с Лили, да? Мне следовало догадаться. А где она?

— Нашла себе друзей попривлекательнее. — Прозвучало немного грубо, но это же правда. — А ты что хотела?

— Я?.. Передать тебе подарок, хотя не знаю уже, есть ли смысл. — В противовес своим словам Макдональд просто впихнула ему в руки свой свёрток. Хрустел бумагой он так же, как и презент от Лили, но был лёгким и мягким. — С Рождеством, Северус Снейп.

— По... погоди!

Разворачивать подарок при Макдональд было невежливо, но Северус в тот момент меньше всего думал о вежливости. Он надорвал бумагу и обнаружил что-то вязаное, тёмно-зелёного "слизеринского" цвета с серой полоской. Шарф. Шарф и, кажется, перчатки.

— Я просто видела, как ты постоянно согревающие чары накладываешь, — пробормотала Макдональд, оправдываясь. — Ну и вот.

Северус перевёл на неё взгляд и с удивлением отметил, что девушка покраснела. В его голове как будто щёлкнуло.

— Ты это сама связала?

Красная, как знамя Гриффиндора, Макдональд только кивнула и зарделась ещё больше. А Северус... Северус неожиданно подумал, что румянец смущения ей очень даже и шёл. И никакая она не простушка, как, бывало, отзывалась о подруге Лили (когда Макдональд не наблюдалось рядом), нормальная, симпатичная девушка. Да, не с огненной шевелюрой и выразительными зелёными глазами, зато с открытым лицом и доброй улыбкой.

— Да, сама.

А ещё это.

— Спасибо, — выдохнул Северус, смутившись уже сам. В последний раз Лили дарила ему подарок, сделанный собственными руками, кажется, на первом курсе. — Правда, спасибо. Только я... у меня нет для тебя подарка.

— Это ничего, — повеселела Макдональд. Она словно не ожидала, что Северус вообще с ней заговорит, и от этого ему сделалось не по себе. Обычно Северус не задумывался, какое впечатление производил на окружающих, но невольно вспомнил мистера Эванса. Наверное, и вправду стоит привести себя в порядок, чтобы та же Макдональд не шарахалась от него. — Ты взял мой, это уже... уже как подарок.

Северус не понял, почему, но улыбнулся. На душе стало как-то тепло.

Вокзальные часы показывали, что поезд из Хогвартса должен был уже минут пять как прибыть. Без Лили Джон не мог попасть на волшебную платформу, поэтому ждал дочку на стороне обычных людей, недалеко от прохода в волшебную часть.

Несколько месяцев после Рождества дались Лили тяжело, об этом он знал из её писем. Сначала она восприняла в штыки его нравоучения во время каникул: заявила, что отец её неправильно понял, что Северуса она не использует, что тот прекрасно знает, что замуж за него Лили не выйдет, и нормально отнёсся к этой новости. Просвещать младшую дочь, что он в курсе её лжи, Джон не стал специально. Хотел посмотреть на её честность, насколько, так сказать, всё запущенно. Оказалось — всё куда хуже, чем Джон думал, раз Лили с кристально честным взглядом лгала ему в лицо. Запрет на прогулки и куча домашней работы тоже не способствовали пониманию младшей дочкой, что она делала неправильно. А ведь он беседовал с ней каждый вечер, хотя Рут умоляла дать Лили отдохнуть. Жаль, ведь газеты только и писали о том, как помогает в перевоспитании трудных подростков трудотерапия. В Хогвартс Лили уехала сердитой и надутой, и, как подозревал Джон, дочь могла отыграться на этом самом Снейпе. Больше-то не на ком. С пареньком он побеседовал всего один раз, но знал, что как минимум совету тайком прийти к их дому и проверить правдивость слов Лили Снейп последовал. Видел его Джон возле коттеджа, видел несколько раз. Что уж творилось в его душе... Джон, ей-богу, даже опасаться начал, не сотворит ли парень что — всё же возраст такой, молодёжь всегда в этом возрасте чудить начинает, а тут ещё и силища волшебная! Даже пожалел, что разоткровенничался. А ну бы тот явился с волшебной палочкой к ним в дом? Или в школе уже на Лили напал — колдовать же им там разрешено! Опасения Джона, слава Богу, не оправдались. Может, и выглядел, и вёл себя этот молодой человек неприятно, но он не был подонком, чтобы опуститься до мести. Рассказывая Снейпу правду, Джон преследовал, в общем-то, две цели. Во-первых, лишить дочь поддержки. Сама-то она его бы не отпустила ни за что, Джон не дурак, понимал же. Во-вторых... во-вторых, не хотелось, чтобы Лили по глупости и из эгоизма сломала пареньку жизнь. Ну, не сломала бы, но навредила сильно. Когда же зимние каникулы закончились и пришло время возвращаться в Хогвартс, Снейп этот встретил Лили как ни в чём ни бывало. Ни словом, ни жестом, ни взглядом не выдал, что в курсе её планов на себя и жизнь. Джон ещё подумал даже, неужели этот малец настолько себя не уважает? А потом Лили первой прошла на волшебную платформу, и Снейп обернулся на него, пристально посмотрел и кивнул. Не просто так — со значением.

Понял всё-таки и понял правильно.

Что происходило дальше, поведали письма Лили. Та буквально закидала мать возмущениями, что её верный друг (больше похожий на слугу или пажа) перестал с ней общаться. Предпочёл ей какую-то подругу Лили. Джон, разумеется, читал всё и неприятно был поражён обилием обвинений в предательстве и в адрес самого Снейпа, и той девочки. Чем больше проходило времени, тем более полными обиды и приходили послания из Хогвартса. Сначала Снейп, переставший считаться с мнением Лили, хорошенько поквитался с Мародёрами, с которыми у него имелся давний конфликт. Дочка живописала всё в таких красках, что впору было засомневаться: чтобы один выстоял в бою против четверых? Хотя, может, с магией и не такое возможно. Как бы то ни было, этот юноша отправил на больничную койку всех Мародёров. Джону эта компания с факультета дочери очень сильно не нравилась, так что он вновь зауважал Снейпа. Ну а затем, после лечения, тот мальчик, Джеймс Поттер, которым не без взаимности интересовалась Лили, постепенно перестал обращать на неё внимание. Дочь в письмах чуть ли не плакала, утверждая, что во всём виноват Снейп, из-за зависти и пакостного характера решивший так ей навредить. Однако Джон усмотрел тут другое. Возможно, Поттеру была не столь интересна Лили сама по себе, сколько соперничество за неё. Пока рядом находился Снейп, внимание сокурсника было Лили обеспечено. Недаром же оно сошло на нет именно после того, как Лили осталась без своего «оруженосца». Впрочем, какие ещё выводы Джон мог сделать, обладая весьма скудными знаниями и из заведомо пристрастного источника? Но его радовало, что дочь осталась без обоих своих молодых людей. Это хороший жизненный урок, а уж Джон постарается, чтобы Лили его выучила, как следует. Летние каникулы длинные, он успеет донести до младшей дочери всю глубину её заблуждений. Письма явно не давали эффекта: Джон категорически запретил отвечать на них Рут, чтобы дорогая супруга не дала младшенькой какой-нибудь очередной «не тот» совет. Писал сам, но Лили в каждом следующем послании буквально умоляла мать не показывать переписку отцу. Понимала, что поступала неправильно, чертовка! Джон обычно добавлял, чтобы дочь лучше думала об учёбе, чем о мальчиках, но Лили это обижало ещё больше. Ох, молодость-молодость!

Из стены, за которой пряталась волшебная платформа, показались мужчина с дорожным чемоданом и девочка лет примерно одиннадцати-двенадцати. За ними возникла вокзальная тележка с массивным, хорошо знакомым Джону сундуком на ней. Лили, толкавшая тележку впереди себя, постоянно отдувалась; красная от натуги и очень сердитая, она выглядела жалко. У Джона аж сердце дрогнуло. Конечно, он жалел непутёвую младшую дочь — Рут рыдала, что ему всё равно, обвиняла в бессердечии, — но при этом понимал, что лучше Лили сейчас испытает на себе последствия своих ошибок, чем это случится много позже.

— Здравствуй, Лили! — подойдя, он обнял дочку и попробовал было потрепать по волосам.

Та увернулась. Прожгла взглядом и буркнула:

— Пойдём, пап. Не хочу тут оставаться.

— Почему? Что-то случилось? — он заволновался. Дочь рассказывала о проделках тех самых Мародёров, которые Лили считала «забавными шалостями». Ладно, подростки склонны недооценивать опасность, но и администрация интерната, похоже, не видела в их поступках ничего предосудительного, раз до сих пор не приструнила. Как бы не оказалось сейчас, что жертвой очередной проказы стала его дочь!

— Просто! — упрямо повторила Лили и, закусив губу, обернулась на проход на волшебную платформу. — Не хочу лишний раз находиться рядом с предателями!

Джон тоже посмотрел на стену и увидел Снейпа, выходящего из неё с тележкой. А молодой человек неплохо изменился за прошедшие полгода. Волосы подрезаны, причёска уже больше похожа на приличную мужскую, а не как у этих хиппи, прости Господи. Одёжка тоже добротная, не тот ужас, что юноша носил прежде. Ну надо же, взялся за ум, занялся собой. Заметив Лили, Снейп нахмурился, но останавливаться не стал, и за ним появилась девушка. На вид — вроде обычная, а как будто очень даже и миленькая. По крайней мере, на фоне красной Лили, смотревшей на них двоих с нескрываемым гневом, она не просто миловидной выглядела — настоящей красавицей.

Снейп с девушкой отошли далеко в сторону. К девушке подошли родители, а сам Снейп, перекинувшись с ними парой слов и передав чемодан и сумку своей спутницы, попрощался и поспешил на другую платформу.

— Твои бывшие друзья, Лили?

— Предатели! А Снейп — ещё и тёмный маг! Я точно знаю, он пошёл к этому Волдеморту в слуги! Пусть сколько угодно твердит, что это не так, я его знаю, как облупленного! И я предупреждала Макдональд, что ему нельзя доверять, а она даже слушать не стала! Говорит, я завидую! Ну и дура! Когда он её проклянёт чем-то заповыристым, потому что она полукровка, поздно будет.

Лили говорила яростно, аж дрожа, но гораздо больше Джон слышал в её голосе обиду. Младшая дочь искренне не понимала, почему всё получилось не так, как она хотела, почему её друзья, похоже, встречаются (ну, или скоро начнут встречаться, это очевидно) и не хотят прислушиваться к её мнению, возвращаться на исходные позиции. Она действительно завидовала. Джон сокрушённо покачал головой. Даже в самом страшном сне он и помыслить не мог, что его любимая дочурка окажется такой. Хватит ли у него сил исправить её? Захочет ли сама Лили измениться? Пока всё указывало на то, что нет. Но у Джона же получилось повлиять на того же Снейпа. А молодой человек был характером куда хуже Лили. Значит, он верные слова говорил, половина дела-то сделана. Вон какого мальца удалось переделать. Дочка же... она не плохой человек, не ужасный. Избалованная, эгоистичная сверх меры, но когда-то же Лили была добрым ребёнком. И ради того доброго, милого ещё неиспорченного ребёнка Джон из кожи вон вылезет, но поможет Лили вновь стать приличной девушкой, правильными ценностями и взглядами на друзей и молодых людей.

— Пойдём, дочка. Нам ещё на пересадку надо успеть. Поехали домой. А там и поговорим.