Лепестки и колючки (гет)

Что такое настоящая любовь?

Эх, если бы Северус Снейп узнал ответ на этот вопрос раньше, всё могло бы сложиться иначе. Не было бы многих смертей, страданий, унижений. Не было бы метаний между светом и тьмой, злости, зависти, ревности, сожалений, разбитых надежд, пустоты. Не было бы презрения — к другим, к себе… И, главное, к тому, кто заслуживал его меньше всего. К невинному ребёнку, рождённому женщиной, которая так и не смогла его, Северуса, полюбить.

Да, он любил Лили Эванс, но она не любила его. История стара как мир. Единственное лекарство от этого недуга — отпустить и жить дальше. Но Снейп не смог. Вместо этого он сам наложил на себя наказание, запретил себе даже помышлять о счастье. Да и само счастье казалось ему диковинным, чуждым зверем, с которым он не желал иметь ничего общего.

Хуже того, Снейп, даже если и хотел — а в душе он жаждал быть любимым — не умел принимать к себе достойного отношения. И оттого с самого детства был обречён на ту судьбу, которая его постигла.

— Но разве в этом была моя вина? — бормочет он.

Снейп нервно приглаживает сальные волосы. Он мало заботится о гигиене, и это ни для кого не секрет. Причина этой… кхм… его особенности, опять же, кроется в любви, а вернее, в её полном отсутствии. Как я уже сказала, Северус Снейп не любит самого себя.

— Да что ты знаешь? — зло бросает он. По старой привычке осматривает себя, чтобы тайком подвернуть мантию и скрыть особенно заметное пятно. Или даже дыру. — Я не выбирал семью, в которой родился! Не выбирал бедность Паучьего тупика и едкий дым фабричной трубы за рекой!

— Но ведь вы до сих пор живёте здесь, — изумлённо напоминаю я, оглядывая мрачное окружение. — Разве это не осознанный выбор взрослого человека?

Снейп молчит, смотрит исподлобья. Его крючковатый нос в этот момент ещё сильнее напоминает совиный клюв. Убранство вокруг и правда похоже на кокон из серой паутины. Оно так сливается с хозяином, что меня невольно пробирает дрожь: мне кажется, что там, в углу, на потёртом кресле, сидит не человек, а антропоморфный паук. Замер в засаде, в ожидании, когда досадливая муха опустится на липкое плетение вокруг. Бр-р-р! Арахнофобам и правда лучше не заглядывать в этот уголок Коукворта.

Так, нужно взять себя в руки.

— Вы живёте здесь, потому что так можете быть ближе к памяти о Лили Эванс?

Вопрос дерзкий, и Снейпу это явно не нравится. Он поджимает губы — теперь они похожи на двух дождевых червяков из местного сада, тех, что едва выживают в отравленной мануфактурой почве.

Нужно сгладить момент, иначе он окончательно закроется, вернётся к книге, а я останусь ни с чем. Надо спросить о чём-то приятном, о том, что ему действительно нравится. Но вот беда — в магии бурлящих котлов, сверкающих колб и горячих кальцинаторов я не смыслю ничего.

— А вот Лили была хороша в зельеварении, — тихо произносит он.

На миг его губы смягчаются, растягиваясь в подобии улыбки. Но он тут же одёргивает себя, вспоминая, что на него смотрят, а значит, нужно покрепче уцепиться за маску брюзги. Да, это трудный случай. Думаю, если бы брюзги основали своё государство, Северус Снейп был бы там не просто принцем, а королём с безраздельной властью.

— Я живу здесь, потому что так привычнее, — не моргнув глазом врёт он. — Не люблю перемены. Они не приносят ничего хорошего.

Ответил. Уже что-то. Теперь стоит спросить о том, что дорого каждому. О любви, которая безусловна.

— Может, поговорим о вашей матери? Она ведь любила вас.

— Не настолько, как могла бы, — ворчит Снейп, хохлится ещё больше — настоящий филин в дупле. — Что такое материнская любовь? Забота. А я с детства не знал, что это такое. Донашивал за матерью её одежду, грыз ногти. Из-за неряшливости был изгоем среди сверстников, но она ничего не сделала, чтобы это изменить. Если бы меня спросили, что противоположно любви, я бы ответил: грязь, а не ненависть.

Кто-то явно присвоил мою мысль, но ладно. Киваю — мне нужен этот рассказ куда больше, чем ему. Наверное.

— Мама рассказывала мне о волшебном мире, его правилах. Учила простым заклинаниям, — задумчиво продолжает Снейп. — Но при этом… — Он делает паузу, сцепляет пальцы в замок, сжимает их так, что белеют костяшки. — По её вине в этом доме я был лишён главного — ощущения безопасности. Какой ребёнок может быть счастлив, если каждый хлопок двери заставляет его вздрагивать? Если он забивается в угол, съёживается? Если принюхивается, как пёс, пытаясь уловить запах дешёвого пойла… Хотя я и на слух определял, насколько эта свинья сегодня набралась. Научился этому даже раньше, чем начал внятно говорить.

Снейп замолкает. Я тоже не хочу говорить. Тема слишком тяжёлая, слишком близкая нам обоим, чтобы пытаться разбавить её неуместной шуткой.

— Она могла уйти от него, — наконец произносит он. — Но каждый раз… Каждый раз находила сотни причин не делать этого.

Снейп вновь приглаживает волосы и вдруг делает голос выше, так он становится почти женским:

— Нам некуда идти, Паучок. На что мы будем жить? А если ты заболеешь? Кто будет сидеть с тобой? Ведь мне нужно работать, чтобы содержать нас… троих.

Он коротко усмехается, но в этой усмешке нет ни капли веселья, лишь застарелая ярость, которую он тоже не смог отпустить.

— Ну и самое моё любимое: а что скажут соседи… Соседи… Будто они не слышали всех этих криков, звона бьющейся посуды. Будто не видели синяки на ней… И на мне.

Снейп отводит взгляд.

— Я пытался заступаться, да. Хотя и знал, что это тщетно. Этот магл был силён, как боров.

Он осматривается. Книги, шкафы, какие-то статуэтки. Всё серое. И дело даже не в пыли — это место иссушено, выжато до капли. Оно не предназначено для счастья и любит одиночество.

— Мама ушла из жизни куда раньше, чем это должно было случиться, — глухо продолжает он. — Просто однажды легла и не встала. А папаша последовал за ней. Через несколько лет пьяного угара. Скончался от обычной магловской болезни лёгких. Один. Оказалось, что, кроме неё, он был никому не нужен.

Мы снова молчим. Эта история была вовсе не о любви, согласна. В ней её не было ни капли. И всё же она важна для понимания того, почему Северус Снейп не смог добиться внимания Лили Эванс.

— Да, Лили… Она всегда манила меня, как свет, — внезапно произносит Снейп. — Она сияла. Родители любили её, и это было заметно в каждой детали.

Он откидывается на спинку кресла, его взгляд становится рассеянным.

— Странно, — продолжает он. — Тайком наблюдая за ней и её сестрой, я всё ждал, когда начну завидовать. Но почему-то только радовался чужому счастью. Долгое время она была маяком, который не давал моему тщедушному бумажному кораблику разбиться об острые камни реальности.

Снейп делает паузу, задумчиво проводит пальцами по корешку книги, лежащей рядом. Кажется, это какой-то учебник.

— Лили не чуралась меня. Слушала мои рассказы о Хогвартсе. Мы лежали с ней на берегу реки, под раскидистой ивой, и реальность Коукворта казалась мне прекрасной. Даже чёртов дым из фабричной трубы обретал краски и переливался всеми цветами радуги.

Он опускает глаза.

— В детстве я думал, что мы будем вместе навсегда, — глухо говорит он. — Надеялся, что оба поступим в Слизерин. Окончим его, поженимся. У нас родится сын, который никогда не узнает, каково это — до дрожи в поджилках бояться и до тошноты ненавидеть собственного отца.

Снейп вздыхает.

— Я был слеп… Хуже того, наивен. Уже в поезде, когда мы ехали в Хогвартс в первый раз, я похоронил это будущее… своей слабостью. Лили пришлось защищать меня от Поттера. Она всегда была отважной. Конечно же, Распределяющая шляпа отправила её в Гриффиндор.

Снейп поворачивается к окну. Долго смотрит на то, как дымит фабричная труба за рекой. В Паучьем тупике и правда почти ничего не меняется, разве что становится ещё хуже.

— И всё же, даже в Хогвартсе, учась на враждующих факультетах, мы ещё были друзьями. И долго. Хотя никто из её окружения и никто из моего не мог понять, что между нами может быть общего. И её, и меня… всё время пытались… образумить, — он хмыкает. — Это лишь на словах звучит романтично, как отсылка к классическим магловским Ромео и Джульетте. На деле это разделение лишь углубляет пропасть. Медленно. Незаметно.

Где-то в прихожей начинают бить часы, напоминая, что время проносится мимо, увлекая за собой даже тогда, когда ты неподвижен. Оно неумолимо, и единственная сила, которая может повернуть его вспять, — это память.

— Однажды Лили забыла прийти на встречу, закружившись с подружками. Для неё это был пустяк, а для меня — целая трагедия, удар по тому, на чём уже не осталось живого места, — говорит Снейп. В его голосе слышится не упрёк, а печаль. — Несчастные дети ранимы. И вместе с тем злопамятны. У нас, по сути, нет выбора: мы — заложники своих страхов. Сидим, как чёртовы принцессы в башне под охраной порождённого нами же кровожадного дракона, и ждём спасителя. Но даже самые отважные рыцари, осмотрев препоны и оценив награду, просто проходят мимо. Ведь где-то там, вдали, всегда виднеется дворец, путь к которому выстлан не шипами, а лепестками роз.

Лицо Снейпа искажается. Ненависть проступает ярко — та, что будет жить в нём до последнего вздоха.

— Поттер… Поттер был как раз из тех, кто вырос в таком дворце. Богатый наследничек с серебряной ложкой в заду. Туповат, но зато смел, как истинный гриффиндорец. Популярен. А ещё всегда опрятен — правда, до той поры, пока не начинал трепать свои чёртовы патлы, завидев симпатичную девушку. — Снейп презрительно дёргает уголком губ. — При виде Лили он начал делать это уже после того, как превратил меня в объект травли для себя и своей своры прихлебателей. Но чем чаще она вступалась за меня, тем злобнее он становился. А я, дурак, радовался. Верил, что если Лили так искренне презирает Поттера, то уж точно никогда не ответит на его чувства. Но, как от любви до ненависти один шаг, так же недолог и обратный путь.

Он откидывается в кресле. Видно, что Снейп устал. Хотя, скорее всего, это его обычное состояние — просто сейчас он освоился и чуть-чуть приоткрылся, убрав маску.

— Я мог бы побороться за неё, — меланхолично произносит он. — Но когда попытался однажды, Лили изумилась. Открытым текстом сказала, что мы лишь друзья. В её голосе мне почудилась… брезгливость.

Снейп сжимает ладонь, лежащую на книге, в кулак.

— Нет, не почудилась, — поправляется он, признавая трудную истину. — Лили сияла, как солнце, но даже на солнце бывают пятна. Свои она скрывала. Почти всегда успешно. Почти. Иногда тьма прорывалась. Например, когда мы нашли ответ Дамблдора с отказом зачислить Петунью в Хогвартс… Лили прочла его. А потом, когда подвернулся шанс, уколола сестру.

Снейп замолкает.

— И позже… в тот день… когда я произнёс то… слово. — Он машинально поправляет ворот мантии, будто тот внезапно стал душить его. — Она… Лили улыбнулась, наблюдая за тем, как Поттер издевается надо мной.

Он закрывает глаза, словно пытаясь стереть это воспоминание, но у него явно не выходит.

— Я заметил это. И роковое слово — «грязнокровка» — сорвалось с моих губ прежде, чем я успел осознать, что этим окончательно расколю нашу дружбу.

— Никто не без греха, — напоминаю я.

Снейп кивает.

— Она всё твердила, что ей не нравятся мои новые друзья. Пожиратели Смерти. Но они принимали меня. Грязь их не отталкивала — не им было к ней привыкать. А я… — Он делает паузу, взгляд его темнеет. — Я никогда не любил маглов. В каждом из них я видел пьяную рожу отца. Назвав себя Принцем-Полукровкой, я на самом деле хотел… просто разрезать вены и выпустить из себя всё, что было от него. Создать зелье, которое сотрёт его, выжжет из моих жил. Но это было невозможно. Думаю, Лорд Волан-де-Морт испытывал похожее чувство.

Он качает головой.

— Но не будем забегать вперёд. Я ведь говорил о Лили. Я пытался вымолить у неё прощение за те слова. Но Лили даже не смотрела на меня, когда мы говорили. Я трясся. — Его усмешка выходит злой, колючей. — Распускал… нюни перед ней, стоя в том коридоре. А потом понял… Втайне Лили рада, что наши пути разошлись. Я больше не был ей другом. Я стал грузом, который она не хотела дальше тащить за собой.

Снейп опускает голову, задерживает дыхание — будто вновь проживает тот момент.

— Я пошёл своим путём. А она… через время стала встречаться с проклятым Поттером.

Я смотрю на него и понимаю: этот монолог он произносил уже сотни раз, сам с собой и поэтому успел смириться. И если раньше в его словах полыхала ярость, теперь осталось только покорность неизбежному.

— Это даже не был удар. — Он почти безразличен. — В глубине души я всегда знал. Ведь о ком ещё она говорила так часто, как об этой золотоносной свинье?

Последнюю кличку былого врага он произносит спокойно, без прежней желчи.

— Она ругала его, корила… соглашалась со мной, что он высокомерный засранец. Но в то же время… Лили посмотрела на Поттера уже очень давно. И неодобрение в её взгляде было лишь занавесью. Он был тем самым принцем из дворца. Женщины часто выбирают таких, как он. Не стоит забывать, что не только маглы, но и мы произошли от животных. Инстинкты самки, подыскивающей отца для своего потомства, сильнее почти всех осознанных чувств.

Горькое, жестокое замечание. Но в сухом остатке… ведь всё так и работает. Будь у Снейпа золото, кто-нибудь наверняка пошёл бы на штурм его башни. Если не ради принца, то ради сокровищ под брюхом его дракона.

— А вот когда узнал, что она родила… — Голос Снейпа срывается. — Я разозлился. Сам не знаю почему.

Но тут же одёргивает себя.

— Хотя… знаю.

Он медленно выдыхает.

— Я же тайком продолжал грезить о том, что отцом её детей буду я. Когда возвышусь рядом с Лордом…

Снейп стискивает зубы.

— И всё же… Знай я, что случится… я бы не рассказал Лорду о пророчестве.

Вина. Она наполняет его голос, накатывает, как волна, смывает гнев, превращая слова в сбивчивый шёпот. Снейп приближается к тому роковому моменту, который отнял у него, пусть и безответную, но единственную любовь.

— Я просил Лорда Волан-де-Морта пощадить Лили. Убить ребёнка и его отца, но оставить её. — Снейп качает головой. — Мои чувства тогда… да, это была не любовь, а одержимость. Дамблдор открыл мне на это глаза.

Он делает паузу, будто перенесясь в прошлое. Хотя, если куда Снейпу и приходится переноситься, то это в настоящее. В прошлом он живёт.

— К Дамблдору я пришёл, когда понял, что Лорд может не послушать меня. — В его голосе звучит горькая насмешка. — Там, перед ним, я тоже молил укрыть лишь Лили. Я не понимал… что теперь она неотделима от тех, кого любит. Но когда осознал это… я отринул многолетнюю ненависть и сказал Дамблдору: защити их всех.

Он на мгновение застывает, будто снова видит ту сцену.

— Но он не смог. А Лорд… Разумеется, он не сдержал слова. Лили умерла.

Где-то в его голосе трескается хрусталь.

— Она пожертвовала собой… Ради любви. Ради той самой, настоящей… Когда благо другого ставишь выше всего, что есть у тебя самого. Когда идёшь по колючкам к дракону, даже зная, что он испепелит тебя.

Часы в прихожей начинают бить. Протяжно, как колокол на похоронах. Так рано? Хотя, возможно, это не обычные часы, ведь их хозяин — волшебник.

Снейп вслушивается в их звон, кивает.

— Да… Настоящая любовь страшна, — говорит он. — Она преодолевает в нас самые звериные инстинкты. Она может заставить шагнуть в пустоту… осознанно… лишь бы любовь жила.

И вдруг он улыбается.

— Лили… Неидеальная, порой жестокая. Чаще — отважная. Талантливая, непреклонная, практичная… — Он прикрывает глаза. — Лили…

Снейп качает головой, словно отгоняя что-то.

— Я не могу отпустить её… хотя она со вздохом облегчения отпустила меня самого. Но лишь ради неё я всё ещё иду. Сквозь ненависть, боль, презрение, предательство… И ради неё встречу бесславный конец, останусь презренной тенью в истории.

Он чуть слышно смеётся.

— Пусть живёт… если не она, то хотя бы последняя крупица её души.

Серая комната вновь погружается в тишину. Даже свет меркнет. Пожалуй, это и правда конец истории.

Как будто подтверждая мою догадку, раздаётся стук в дверь.

Сёстры Блэк соизволили посетить «магловскую клоаку». Их сюда тоже привела любовь. Удивительно, но она порой свойственна даже тьме. Нарциссе — больше, ведь она мать. Беллатрисе… ей остался лишь отблеск. А может, память, которую не пожрали дементоры за годы заточения в Азкабане.

Но наш рассказ не о них. Пришла пора прощаться.

Что такое настоящая любовь? Теперь Северус Снейп знал ответ. Вот только это знание всё же не сделало его счастливым.