Я разберусь (джен)

Скулящий белый в крапинку комочек сначала не вызвал в ней никаких эмоций, кроме злости за вторжение. При каждом звуке, при каждом движении она выгибала спину, вздыбливала шерсть и зло шипела: мол, не подходи, я за себя не ручаюсь. Не помогали ни ласковые уговоры хозяйки, ни подсунутые под нос вкусняшки. От маленького чужака раздражающе пахло собакой, и от этого запаха у старой кошки сам собой грозно распушался хвост и топорщились усы.

Несколько дней она пыталась справиться с собой и примириться со вторженцем, но ничего не могла поделать: едва малыш, приветливо повизгивая, направлялся к ней, она тут же выпускала когти. Правда, ни разу она не позволила себе пустить их в ход — детёныш ведь, хоть и собачий, — но мягкой лапкой по любопытному носу щенок всё же получал и с обиженным взвизгом отправлялся восвояси. Однако щенячья память короткая, через какое-то время малыш забывал обиду и снова пытался подойти к единственному живому существу, которое он видел в течение дня, пока хозяйки не было дома. Кошка шипела, угрожающе замахивалась, но назойливое создание ничтоже сумняшеся считало угрозу игрой и, припадая грудью к ковру, звонко тявкало. В конце концов кошка не выдерживала, вспрыгивала на стол и уже сверху, раздражённо дёргая кончиком хвоста, наблюдала за щенком.

А малыш, потеряв из виду старую кошку, крутился по комнате, неуклюже путаясь в собственных лапах и жалобно поскуливая, потом забывал про всё, увлёкшись новой забавой: загнав под диван кошкин резиновый мячик, он нацеливался на свисавший с дивана край покрывала и с рычанием вцеплялся в него, пытаясь стянуть на пол.

Прикрыв глаза, кошка не то дремала, не то думала, если, конечно, кошки умеют думать. Время от времени она поглядывала на неугомонного псёнка, который, оставив в покое покрывало, раздирал в клочья упавший на пол журнал и трепал обнаруженную под диваном хозяйкину тапочку, и наверняка в кошачьей голове проносились мысли вроде "и зачем только хозяйка притащила в наш чистый уютный дом это безобразие".

Время шло, щенок быстро рос, набирался ума, уже не портил хозяйских вещей и не приставал так назойливо к старой кошке, так что она если и не подружилась с ним, то по крайней мере смирилась с его существованием и больше не шипела на него, хотя по носу он получал периодически — если забывался и слишком уж вторгался в её личное пространство.

Потом к хозяйке пришёл другой человек и остался здесь жить. И кошке, и подросшему псу стало ясно — это новый хозяин. Собака постепенно привыкла к нему, но кошка не смогла впустить в своё старое сердце новую любовь, там безраздельно властвовала только хозяйка. Ну и кусочек сердца, совсем-совсем крохотный, она отдала голенастому пятнистому чудовищу, давно уже её переросшему, но часто по-прежнему докучавшему, как неразумный щенок. Она сама не заметила, когда произошло немыслимое — она приняла пса в свой круг, в свою семью. И на третьего кандидата места уже не было. Да хозяин и не стремился подружиться со старой кошкой, они оба выдерживали строгий нейтралитет по отношению друг к другу и были вполне довольны таким сосуществованием.

Впрочем, кое-что хозяин для кошки всё же сделал, за что она слегка смягчилась и иногда даже позволяла мимолётно погладить себя: во входной двери дома появилась небольшая дверца, через которую теперь можно было выходить во двор, не дожидаясь, когда кто-то из людей выпустит кошку погулять. Правда, пришлось смириться с тем, что эту дверцу освоил и несносный пёс, но это была небольшая плата за возможность в любое время дня выйти и погреть на солнышке свои старые кости.

Да, кошка всё больше дряхлела, у неё всё чаще ломило суставы, движения утратили былую плавность и стремительность, ей больше не хотелось воевать с собакой за территорию — тянуло просто тихонько лежать в каком-нибудь уголке и дремать, иногда взмуркивая во сне. Вскоре пришло время, когда и во двор ей уже тяжело было выбираться, она выходила только на террасу и часами дремала там.

Пёс в такие моменты иногда подходил и недоумевающе обнюхивал непривычно тихую кошку. Он не мог себе объяснить, что происходит, но всей своей любящей собачьей душой чувствовал: его вечно шипящей и огрызающейся приятельнице сейчас нельзя докучать.

Впрочем, бывали дни, когда старой кошке становилось легче настолько, что она отправлялась погулять по запущенному саду за домом. Там замечательно пахло мышами, и будь она помоложе, не упустила бы возможности поохотиться. Впрочем, просто лежать на травке, чувствовать приятное тепло от солнечных лучей и прислушиваться к звукам вокруг было не менее замечательно.

Иногда в сад вторгался и пятнистый оккупант, но его мыши не интересовали: он совался любопытным носом к кошке, тут же получал лапой и от радости, что приятельница снова шипит и дерётся, носился с восторженным лаем по бурьяну между приземистых старых яблонь, потом убегал по своим собачьим делам, а кошка оставалась снова одна в блаженной тишине, нарушаемой только воробьиной болтовнёй в яблоневых ветках и мышиным шуршанием в зарослях.

Но однажды явился другой оккупант: здоровенный облезлый кот, озлобленный поражением в схватке с молодым конкурентом и вынужденный убраться куда подальше, облюбовал заброшенный сад и уже по-хозяйски принялся за его обход, когда наткнулся на старую кошку. Время для ухаживаний давно прошло, поэтому кот не увидел в ней никого, кроме досадного претендента на приглянувшийся ему участок, и с утробным завыванием подступил ближе, выгибая спину.

Кошка завыла в ответ, хотя понимала, что ей не выстоять в схватке. Она попятилась, и тут кот кинулся на неё. Под злобным напором безжалостных когтей и зубов полетели в воздух клочья шерсти, кошка закричала от боли и безысходности. С трудом вырвавшись, она со всех лап кинулась к дому, ужас придал ей сил, она одним махом взлетела по ступенькам на террасу, но нырнуть в спасительную дверцу не успела — кот настиг её. Прижавшись в стене, кошка уже прощалась с жизнью, когда вдруг услышала знакомое цоканье когтей по полу. И отчаянно позвала. Так жалобно, пронзительно и с такой надеждой на спасение, что кот даже приостановился в недоумении.

И это промедление спасло кошку: дверца внизу входной двери вдруг с грохотом распахнулась, и на террасу вылетел крупный пятнистый пёс. На секунду замер, с изумлением уставившись на чужака, угрожающе нависшего над его съёжившейся приятельницей, потом опомнился и с рёвом рванулся в атаку. Кот завизжал, полоснул растопыренными когтями по собачьей морде, однако не зря пёс с малолетства тренировался уворачиваться от тумаков старой кошки — выпад кота не достиг цели, зато острые клыки клацнули в опасной близости от облезлого кошачьего бока, и чужак, понимая, что этот противник ему не по зубам, предпочёл ретироваться: молнией метнувшись вдоль террасы, спрыгнул на траву и едва успел пробежать по двору и вскочить на забор, буквально на мгновение опередив жуткое чудовище, с рыком гнавшееся за ним.

Хорошенько полаяв, чтоб коту и в голову не пришло опять сюда лезть, пёс вернулся на террасу. Кошки там уже не было, он обнаружил её на своей лежанке — встрёпанную, дрожащую от пережитого — и осторожно улёгся рядом. Она вдруг поняла, какой у него восхитительно тёплый бок, прижалась потеснее и, устало прикрыв глаза, чуть слышно замурлыкала. А он старался не шевелиться, чтобы не побеспокоить задремавшую приятельницу, и только временами негромко взрыкивал, словно говорил: "Я здесь, я рядом. Если кто обидит, скажи мне. Я разберусь".