Прощение (джен)

Йода проходит по величественным залам Храма, прощаясь, зная, что в последний раз. Устремлённые ввысь стены, некогда наполненные светом, стонут от пропитавшей их боли, и на каждом шагу видится смерть сотен рыцарей, мастеров и юнлингов. Сила не щадит — в сознании расцветают картины жуткой ночи, и призраки погибших бледными тенями восстают за спиной, а потом падают, падают, падают… словно в закольцованной голограмме. Йода перед каждым склоняет голову, так что кажется, вовек не получится разогнуться, и идёт вперёд, тихонько постукивая клюкой. Ему чудится, что развеянный по Корусанту пепел цитадели шелестит под ногами.

В Зале Тысячи Фонтанов — покорёженные, обугленные стволы и горький запах уничтоженных красот. Отзвуками былого над ними витает затихший беззаботный смех юности и отчаянных надежд. Йода осторожно присаживается на одну из скамеек, словно боясь потревожить те видения. Он по привычке тянется Силой к некогда сияющему полотну из тысяч огней, но натыкается лишь на чернильную пустоту с редкими искрами света. Сколько поколений цикл за циклом встречал он в этих залах одарённых с горящими любопытством и жаждой знаний глазами, учил, наставлял, оберегал, советовал, а когда приходило время, отпускал в силу со смирением в сердце. А теперь не может. Снова и снова вглядывается в небо, с которого будто кто-то смахнул все звёзды, оставив только безбрежный космос.

​Йода устало закрывает глаза, а когда открывает их, он уже не один. Рядом, на скамейке, устремив взор на пепелище и сложив руки на коленях, сидит Квай-Гон Джинн. Неизменная лёгкая полуулыбка отражается в спокойном мягком взгляде, буйная грива волос укрощена на затылке заколкой, джедайские одежды накрывают плечи. И словно не было всех этих лет с того дня, когда мир стал на тон темнее.

Йода не тянет руку к полупрозрачной фигуре почившего мастера, ни одна чёрточка не меняется в его лице, только произносит обычное «Хм» и касается Силой… Это похоже на погружение в ванну с парным молоком, парение сквозь облака и падение в наполненный пухом короб одновременно. Волны тепла обволакивают, ласкают и душу, и тело, и луч света прорезает сгустившийся мрак, вспарывает гнойник горя, страха и смятенья так непоколебимо и неотвратимо, как встаёт из-за горизонта солнце на рассвете.

Йода понимает, что плачет, и сладкий миг веры окутывает его сердце, неся исцеление.

Они молчат долго, целую вечность — а может, лишь миг. Город тонет в золотом зареве заката, стройные ряды спидеров устремляются вдаль, и кажется, мир дышит тихо, размеренно, словно, как и сотни лет назад, подчиняется давно установленному порядку. Йода провожает взглядом тянущуюся к небесам струйку дыма и выдыхает в пахнущий гарью и пылью застоявшийся воздух:

— В тень уйти должен я.

Тысячи раз не озвученное решение легко слетает с губ и бесшумно оседает у ног прошлогодними листьями. Их молодые собратья больше не трепещут в ответ.

Квай-Гон не поворачивает головы и смотрит в никуда будто в глубь веков. Фигура его, словно сотканная из сияющих искр, потерянных голубыми звёздами, источает негасимый свет. Он весь — оазис почти утраченной надежды, и в глазах его горит сама Сила.

— Верь в Силу, друг мой, — наконец мягко говорит Квай-Гон, и в голосе его сквозит тепло, что уютно обнимает плечи яркой шалью, созданной из вороха воспоминаний. — Как однажды поверил ей я.

Световые мечи тревожно гудят вдали — зелёный и красный. Тягучее марево Тёмной стороны алым туманом заволакивает сознание, давит на плечи, но если Йода и оглядывается, то в прошлое, в давно рассеявшийся миг страха и страсти, азарта и смирения. Искры погребального костра взмывают вверх, и тьма ночи тут же поглощает их.

— Все мы приходим из тьмы и уходим во тьму, — неторопливо произносит Квай-Гон, и ветер подхватывает его слова, уносит эхом сквозь Силу. — Значит, зачем мы здесь? Сиять.

Квай-Гон улыбается безмятежно, взгляд его светел, как никогда не был при жизни, и к воплощённому им покою хочется прикоснуться, чтобы познать…

Йода смиренно кивает, погружаясь в этот неспешный поток благости и умиротворения, и закрывает глаза. А когда открывает их, на скамейке никого нет.

Стоя напротив владыки ситхов, Йода поднимает меч, и рука его тверда.

И вступает в бой, в котором не должен победить.​

Тьма воцаряется в галактике, и свет солнца становится лишь воспоминанием. В Силе разливается крик — боли, отчаяния, ненависти — мириадов разумных, оказавшихся под властью Империи, но здесь, на Дагобе, он лишь далёкое эхо, тонущее в глубинах местных болот.

Эта негостеприимная, исчезнувшая со всех карт планета вновь, как и в первый раз, встречает Йоду густым, как мёд, воздухом, насыщенным запахом гнили и опасности, ядовитыми испарениями топей, переплетением лиан и ветвей без начала и конца, недружелюбно настроенными местными обитателями и тяжёлым пологом Тёмной стороны Силы, что окутывает всё вокруг.

Йода селится неподалёку от пещеры, стремясь укрыть в её тени свой свет. Дупло старого дерева становится домом, одеяло из сухих лиан — постелью, а вёрткие змейки да мокрицы и коренья — скромной пищей.

Йоде не надо большего. Отринув мирские блага, он снова и снова погружается в живительное поле планеты. Наполненное горечью, зудящее тонким писком эхо отсекает почти без сожаления, отмахивается, словно от стрекочущего над ухом насекомого: время для скорби прошло — пришло время для смирения.

День за днём сотканное из лоскутков тьмы, звенящее угрозой одеяло опасности накрывает чащу. Йода тянет за ниточки — одну за одной, — распутывает полотно жизни, что дышит вокруг: прячется под слоем ила и в вышине крон, плещется в грязных зловонных водах. Йода следует за кажущимся хаотичным движением сотен зверей, слушает тихий шёпот деревьев. Здесь всё взаимосвязано и находится в исступлённой яростной борьбе, здесь каждый шорох — как предостережение.

Это место, напоминающее родной дом с его покрытыми джунглями лесами и влажным терпким воздухом, в то же время так не похоже на него, как чистый горный ручеёк на полный тухлой жижи. Горящие, алчущие глаза внимательно следят отовсюду, жаждут, что совершишь ошибку.

Йода игнорирует их, легко взбирается на самый верх, сплетает из тонких стебельков гамак и погружается в медитацию. Сила звенит предчувствием беды, накатывает цунами неизбежности, которая способна нести с собой только смерть.

Йода ждёт.

Ткань жизни прорывается вздыбившимся над поверхностью воды фонтаном брызг. Голова молодого дракозмея появляется следом с зажатой в пасти добычей. С шеи его тяжёлыми каплями катится густая зелёная кровь. Дракозмей бьёт крыльями, мощной грудью отпихивает в сторону плавающие стволы деревьев, спешит добраться к берегу, не растеряв улов. Но у судьбы на него свои планы: незримой тенью в глубине скользит гигантский болотный слизень.

Йода открывает глаза в тот миг, когда слизень неслышно вспарывает гладь и своим вдвое бо́льшим телом обрушивается на обессиленного дракозмея, утягивая вглубь. Истошный крик обрывается быстро, едва достигая неба. Йода ещё немного смотрит на буйство внизу и закрывает глаза, окунаясь в Силу.​​​​

* * *

Так проходят дни, наполненные глухим одиночеством.

Объёмные удушающие сны водят тропами из безнадёги и страха — Йода чутко прислушивается к шёпоту ветра и ищет на их обочинах надежду. Видения страданий и скорби навевают уныние, ловят в объятия тоски и печали — и Йода отпускает их в Силу, рассеивает, словно осенние листья по ветру. Вязкое марево Тёмной стороны отнимает по искре каждый день, и Йода чувствует, как стареет, иссушается в этом мраке, становится всё слабее, но продолжает гореть своей верой как мотылёк в ночи.

Закаты и рассветы сливаются в затянутый туманом не то полдень, не то полночь, и молчаливый звон веры становится единственным гласом.

В его пустой тиши возникает предчувствие грядущего.

Он спускается с неба первым лучом солнца, и мир становится на тон светлее. Чистая душа, храброе сердце, яркая улыбка, отражающаяся в голубизне глаз. Простой парень с фермы — дитя самого могущественного одарённого, дитя Избранного, дитя Вейдера.

Видение уводит вдаль, расчерчивая жизненный путь единственной надежды сопротивления — его сражение за отца и победа над Империей, совершённые при создании нового Ордена ошибки, и самопожертвование ради других, дружба, растянувшаяся на года, и предательства самых близких. Сияние света сменяется кромешной тьмой, в кромешной тьме рождается свет — Сила дышит многообразием жизни, и под сенью триумфа разводится гниль, и волны нечистот выносят на берег жемчужины, подняв их с самых глубин.

Йода выбирается из постели, спускается вниз, усаживается на толстый корень и берёт в руки клюку, задумчиво разглядывая её, нахмурив брови. В сердце его поселяется прощение.

Йода ждёт своего последнего ученика.​​​​​​