Володя, или Невероятные приключения Тёмного Лорда в России (джен)

Часть 1: Акклиматизация

Поражение было не просто сокрушительным. Оно было унизительным. Волдеморт мог бы смириться с очередной Авадой, отраженной силой любви, дружбы или просто удачного стечения обстоятельств. Это была привычная, почти ритуальная часть их противостояния с Поттером. Но не сегодня.

Сегодня все пошло наперекосяк с самого начала. Битва разгорелась на заднем дворе «Норы», дома Уизли, среди разбросанных садовых гномов и самомоющих котелков. В самый разгар обмена смертоносными проклятиями Гарри Поттер, отступая, споткнулся о забытый кем-то эмалированный чайник. Его палочка дернулась, и заклинание «Остолбеней», предназначенное Волдеморту в грудь, срикошетило от пузатого бока чайника под совершенно немыслимым углом.

Луч ударил в Тёмного Лорда. Но вместо того, чтобы замереть, тот ощутил странное щекочущее чувство. Его роскошная, развевающаяся на ветру мантия из кожи василиска, символ его мощи и ужаса, вдруг затрепетала, съежилась и… распалась на стаю верещащих розовых фламинго. Птицы, ошалело хлопая крыльями, разлетелись по округе, оставляя за собой редкие розовые перья и ошеломленного, стоящего в одних черных штанах и сапогах, Тёмного Лорда.

Наступила гробовая тишина, которую нарушил сдавленный смешок Рона Уизли. Этого было достаточно. Волдеморт, не сказав ни слова, с достоинством, какое только мог изобразить полуголый мужчина, трансгрессировал прочь.

Спустя час в главном зале Малфой-мэнора бушевала ярость.

— Фламинго! — рычал Волдеморт, кутаясь в спешно выданный Люциусом шелковый халат. — Розовые, Поттер! Он превратил мое величие в стаю долговязых, курносых посмешищ! В его действиях нет ни капли изящества! Никакой логики! Это абсурд!

Пожиратели смерти стояли, потупив взор, боясь дышать. Беллатриса Лестрейндж, вся дрожа от сопереживания, сжимала кулаки.

— С меня хватит! — провозгласил Тёмный Лорд, драматично запахивая халат. — Эта вечная погоня за мальчишкой, который побеждает меня при помощи кухонной утвари, высасывает из меня всю волю к злу! Я ухожу на покой. Залегаю на дно. Подальше от этой абсурдной Британии!

Наступила тишина. Куда может уйти величайший тёмный маг всех времен? В Трансильванию? В затерянные храмы Азии?

Слово взял Антонин Долохов, единственный русский в их тесном кругу. Он кашлянул в кулак и произнес с легким, почти угасшим акцентом:

— Мой Лорд, если позволите… есть у меня на исторической родине одно местечко. Глухомань страшная. Деревня Глухие Буераки. Там вас никто и никогда искать не будет. Цивилизация обошла ее стороной еще при царе Горохе. Идеальное дно.

Волдеморт замер, обдумывая. Россия. Огромная, непонятная, холодная. Звучало… интригующе.

— Мы покорим эти дикие земли! — с восторгом выдохнула Беллатриса, ее глаза безумно заблестели. — Мы создадим там новую империю!

— Мы будем сажать картошку, Белла, — устало поправил ее Долохов. — Но идея хорошая, мой Лорд. Тишина, покой. Никаких Поттеров.

Тёмный Лорд медленно кивнул.

— Готовьтесь. Мы отправляемся в Глухие Буераки.

* * *

Аппарация вышвырнула их на окраину деревни с такой же бесцеремонностью, с какой хозяин выкидывает нашкодивших котят. Вместо величественного мрака Малфой-мэнора их встретил яркий солнечный день, оглушительное жужжание пчел и густой, многослойный аромат, в котором смешались запахи навоза, цветущей яблони и влажной земли.

Перед ними стояла… избушка. Маленькая, покосившаяся, с почерневшими от времени бревенчатыми стенами и резными наличниками, с которых облупилась голубая краска. Рядом криво стоял забор из штакетника, а чуть поодаль виднелось приземистое строение с вырезанным на двери сердечком. Удобства.

Беллатриса, одетая в свое лучшее боевое черное платье, огляделась с растерянным видом.

— Мой Лорд, это… так… аутентично?

Волдеморт молчал. Он прошел к крыльцу, которое протестующе скрипнуло под его сапогом. Он сел на верхнюю ступеньку, ставшую на ближайшее время его новым троном, и прислушался. Тишина. Не было слышно ни воя сирен аврората, ни криков Поттера, ни шепота предателей. Только мычание коровы где-то вдалеке и шелест листьев.

— Тишина… — прошипел он. — Никаких Поттеров. Это… приемлемо.

— Главное — с соседями поладить и печь растопить до зимы, — со знанием дела произнес Долохов, ставя на землю тяжелый мешок. — Здесь это важнее любого заклинания.

* * *

Не успели они занести вещи в дом, как калитка скрипнула, и во двор без тени смущения вошла коренастая старуха в платке и резиновых калошах. Она решительным шагом направилась к дому, заглянула внутрь, оценивающе осмотрела тощего, бледного Волдеморта, нервно подергивающуюся Беллу и хмурого Долохова.

— О, новенькие! — зычно произнесла она. — Какие худые-то все. Городские, поди? Я Клава, соседка ваша. А тебя как звать, змеелицый?

Волдеморт медленно повернул голову. Его красные глаза сузились.

— У меня много имен… — начал он свою коронную фразу.

— Володя, — быстро перебил его Долохов, вставая между Тёмным Лордом и бабой Клавой. — Его зовут Володя. А это Белла, жена. Я — друг семьи, Антон. Приехали от городской суеты отдохнуть.

Баба Клава смерила его взглядом, затем снова перевела его на Волдеморта.

— Володя, значит. Хорошее имя. На моего деверя похож, тот тоже худющий был и злой, пока пить не начал. Вот, — она протянула им авоську, из которой выглядывала крупная, в комьях земли, картошка. — Принесла вам на первое время, а то помрете с голодухи. А иконку-то повесьте в красный угол, а то нечисть всякая в дом полезет.

С этими словами она извлекла из кармана своего фартука маленькую иконку с изображением Николая Чудотворца и, не спрашивая разрешения, пристроила ее на полку в углу комнаты. Волдеморт инстинктивно попытался испепелить образ взглядом. Никакого эффекта. Икона спокойно взирала на него с укоризной. Беллатриса тихо зашипела на нее, как рассерженная кошка, но под строгим взглядом бабы Клавы стушевалась.

Первая попытка наладить быт обернулась катастрофой. Русская печь, занимавшая полкомнаты, наотрез отказывалась подчиняться. Волдеморт, привыкший, что огонь появляется по щелчку пальцев, с отвращением смотрел на дрова и сырые спички.

— Инсендио! — нетерпеливо воскликнула Беллатриса, направляя палочку в жерло печи.

Из печки повалил густой черный дым, который за считанные секунды заполнил всю избу. Троица, кашляя и отплевываясь, вывалилась на улицу. Через минуту к ним подошел сосед с другого участка — кряжистый, молчаливый мужик в телогрейке. Он без слов вошел в задымленный дом, послышались звуки возни, пара крепких, непереводимых выражений, и через мгновение дым потянулся из трубы ровной струйкой. Мужик вышел, вытер руки о штаны, кивнул и, представившись Степаном, ушел к себе.

* * *

Прошла пара недель. Запасы магически сохраненной еды из Малфой-мэнора подходили к концу. Волдеморт, сидя на крыльце и изучая свои владения — заросший бурьяном участок земли в десять соток, — пришел к неизбежному выводу: чтобы выжить, нужно работать на земле.

Впервые в жизни он ощутил азарт не от предвкушения власти, а от грядущей битвы с сорняками. Он подошел к этому со всей своей стратегической гениальностью. Из старого сарая были извлечены пыльные советские журналы «Приусадебное хозяйство». Волдеморт часами изучал их, а по ночам чертил на клочках бумаги схемы посадки картофеля рядами, капусты — в шахматном порядке. Это было не менее захватывающе, чем планирование захвата Министерства.

Первые практические шаги, однако, показали, что агрономия — наука посложнее тёмных искусств. Попытка использовать магию для прополки привела к тому, что сорняки, подпитанные неведомой силой, начали расти с утроенной скоростью, превращаясь в агрессивных мутантов. Заклинание «Агуаменти» для полива закончилось локальным потопом и недовольным ворчанием Степана, которому залило погреб.

Каждый день превращался в маленькую комедию. Беллатриса, с безумным блеском в глазах, выслеживала колорадских жуков и пытала их непростительным заклятием «Круциатус». Жуки корчились, но их было слишком много.

Единственным, кто обладал практическим опытом, оказался Долохов. Он, тяжело вздыхая, отобрал у Волдеморта палочку и вложил ему в руки тяпку.

— Нет, мой Лорд, не как волшебную палочку. Увереннее. Спину прямо. Вот так. Бейте по врагу. То есть, по лопуху.

Волдеморт, стиснув зубы, подчинился. Сначала это было унизительно. Он, наследник Слизерина, ковыряется в грязи, как последний магл! Но постепенно, день за днем, он начал находить в этом странное, первобытное удовлетворение. Он видел, как на очищенной им земле появляются ровные грядки. Как пробиваются первые ростки.

Однажды вечером, стоя над своим огородом и глядя на всходящие ряды картофельной ботвы, он почувствовал прилив гордости, сравнимый с созданием первого крестража.

— Эта картошка… — прошептал он, и в его голосе прозвучали нотки истинного восторга. — Она подчиняется моей воле! Растет там, где я указал!

Долохов, стоявший рядом, только молча протянул ему кружку с квасом. Битва за урожай была в самом разгаре, но Тёмный Лорд, кажется, нашел себе новое поле для завоеваний.

* * *

Лето перевалило за свою знойную макушку и плавно покатилось к августу. Воздух в Глухих Буераках загустел, наполнился медовым ароматом клевера и запахом яблочного спаса. Огород, возделанный с маниакальным перфекционизмом Тёмного Лорда, принес свои плоды. Кабачки разрослись до размеров дирижаблей, капустные кочаны были плотными, как пушечные ядра, а картошки… картошки уродилось столько, что ею можно было бы прокормить небольшую армию орков.

Однажды вечером, после очередной инспекции погреба, забитого доверху клубнями, Долохов задумчиво почесал щетину.

— Мой Лорд… то есть, Володя. С этим надо что-то делать.

Волдеморт, сидевший за столом и изучавший схему борьбы с фитофторой, поднял на него бледное лицо.

— Я уже разработал семиступенчатую систему хранения с контролем влажности и температуры. Картофель будет в безопасности.

— Да я не о том, — вздохнул Долохов. — Это ж излишки. В деревне как? Урожай — это не только еда. Это валюта. А главная валюта, конвертируемая в уважение, помощь и всеобщее признание, — это хороший самогон.

В мертвенной тишине избы это слово прозвучало, как магическая формула. Самогон. В глазах Волдеморта, до этого выражавших лишь скуку и агрономическую озабоченность, вспыхнул опасный красный огонь. Зельеварение! Его истинная страсть, его первое искусство, в котором он превзошел всех! Создание сложнейших зелий из редчайших ингредиентов. А тут… картофель, дрожжи и вода. Примитивно? Нет. Это вызов! Создать не просто пойло, а эликсир. Абсолютный дистиллят!

— Антон, — его голос стал низким и вкрадчивым, тем самым, от которого у Пожирателей смерти холодела кровь. — Опиши мне технологию.

С этого дня жизнь в маленькой избушке обрела новый смысл. Волдеморт с головой ушел в проект. Он отверг предложенный Степаном классический аппарат из доильного бидона как «грубый и лишенный изящества». В сарае были найдены старый медный таз, какая-то замысловатая трубка, оказавшаяся змеевиком от древнего холодильника, и несколько стеклянных банок. Этого было достаточно.

Он подошел к процессу с одержимостью алхимика, ищущего философский камень. Он лично перебирал картофель, отбраковывая любой клубень с малейшим изъяном. Он разработал идеальную пропорцию сахара и дрожжей, использовав заклинание для поддержания точной температуры брожения. Беллатрису он отправил в лес со строгим наказом — найти можжевельник, корень калгана и «что-нибудь еще, что пахнет отчаянием и лесной чащей». Она вернулась с полным подолом трав и грибов, часть из которых была явно галлюциногенной, но Волдеморт лишь одобрительно кивнул. Это будут его секретные ингредиенты.

* * *

Спустя неделю, когда первая партия была готова, в избе царило священное молчание. Волдеморт, используя заклинание Левитации, аккуратно разлил по трем граненым стопкам кристально-прозрачную, как слеза младенца, жидкость. Запах был резким, но чистым, с тонкими нотками хвои и чего-то неуловимо-пряного.

— Ну, за успех нашего безнадежного дела, — мрачно произнес Долохов и залпом опрокинул стопку.

Он замер, его глаза расширились. Он крякнул, выдохнул и с изумлением посмотрел на Волдеморта.

— Сила… — прохрипел он.

Беллатриса хихикнула и выпила свою долю. Ее глаза тут же безумно заблестели. Она вскочила на шаткий табурет и, взмахнув руками, затянула тонким голосом какую-то мрачную колыбельную на латыни про гибель и тлен.

Волдеморт пил последним, медленно, дегустируя. Напиток обжег горло, но тут же разлился по телу приятным, мощным теплом. Он ожидал почувствовать ярость, злобу, вечное стремление к власти… но вместо этого на него снизошло нечто иное. Покой. Тяжелый, основательный, как русская печь. Вся суета, все эти Поттеры, министерства, пророчества — все это вдруг показалось таким далеким и незначительным. Он сидел в своей избе, в безопасности, а на столе стоял результат его гения. И это было хорошо.

В этот момент в дверь постучали. Это был Степан. Он пришел вернуть топор, который брал на время.

— Степан, — сказал Долохов, уже заметно повеселевший. — Угощайся. Володин первач.

Степан недоверчиво взял стопку, понюхал, придирчиво осмотрел на свет. Затем махнул ее одним духом, не поморщившись. Он постоял молча с минуту, прислушиваясь к своим внутренним ощущениям, словно настраивая сложный прибор. Затем он с силой выдохнул, тяжело опустил руку на костлявое плечо Волдеморта и произнес одно-единственное слово:

— Уважаю.

Это слово весело больше, чем все лебезения Люциуса Малфоя за долгие годы. Слава о «Володином самогоне» разнеслась по Глухим Буеракам со скоростью лесного пожара. На следующий день к нему зашел тракторист Петрович — «соли на донышке попросить». Ушел с бутылкой. Потом пришел председатель местного сельпо — «уточнить границы участка». Ушел с двумя. К вечеру у Володиной избы выстроилась небольшая очередь из хмурых мужиков, которые заходили «за советом», а выходили просветленными и благодарными.

* * *

Жизнь потекла по новой колее. Тёмный Лорд, сам того не заметив, превратился в уважаемого члена общества.

Осенью вся деревня вышла копать картошку. Володя, Белла и Антон работали наравне со всеми. Волдеморт, используя свой организаторский талант, так эффективно выстроил логистику сбора и транспортировки мешков, что урожай убрали на два дня раньше срока.

Беллатриса нашла свое призвание. Оказалось, что ее пронзительный, безумный смех распугивает ворон гораздо эффективнее любого пугала. Ее ставили на край поля, и она, хохоча, носилась вдоль грядок, к полному восторгу детей и ужасу пернатых.

Апофеозом признания стал деревенский праздник урожая. Гвоздем программы был конкурс на лучший самогон. Главным конкурентом Володи был дед Митрич, местный патриарх дистилляции, чей мутный, как болотная жижа, напиток славился своей убойной силой. Дегустационная комиссия в лице трех самых крепких мужиков долго пробовала оба образца. После продукта деда Митрича они икали и плакали. После кристально чистого напитка Володи они молчали, мудро улыбались и просили еще. Победа была безоговорочной. Дед Митрич, признав поражение, подошел к Волдеморту, пожал его тонкую руку и сказал:

— Снимаю шляпу, Владимир Васильевич.

С тех пор его все чаще стали называть именно так — уважительно, по отчеству. Волдеморт решил для себя, что «Васильевич» — это, несомненно, в честь его великого предка, змея Василиска. Это льстило его самолюбию.

Он стал негласным авторитетом. К нему приходили не только за самогоном, но и за разрешением споров. Его холодная, змеиная логика и способность видеть суть проблемы оказались на удивление эффективны в решении вопросов о том, чей гусь потоптал соседский огород или как правильно поделить сено.

Иногда, сидя на крыльце тихим вечером и глядя на закат, Волдеморт ловил себя на мысли, что ему… нравится. Ему нравился этот простой, понятный мир, где уважение нужно было заслужить не страхом, а умением держать в руках тяпку и змеевик самогонного аппарата. И впервые за долгие-долгие годы он чувствовал себя не Тёмным Лордом в изгнании, а просто Володей из деревни Глухие Буераки. И это было на удивление спокойно.

* * *

Золотая осень вступила в свои права, раскрасив леса вокруг Глухих Буераков во все оттенки багрянца и охры. Воздух стал прозрачным и холодным, пах дымом из печных труб и прелой листвой. Жизнь текла своим неспешным, размеренным чередом. Володя экспериментировал с яблочной брагой, Беллатриса вязала для него колючий, но теплый шарф из какой-то сомнительной шерсти, а Долохов читал вслух потрепанный том Лермонтова. Идиллия.

Именно в эту идиллию и вторгся диссонанс. Однажды утром у единственного в деревне магазина, который здесь называли просто «лавка», остановился странный автомобиль — неброский, магловский, но слишком чистый и новый для этих разбитых дорог. Из него вышли двое. Мужчина и женщина. Они были одеты в туристическую одежду — ветровки, трекинговые ботинки, — но их наряды сидели на них неестественно, словно маскарадные костюмы. А во взглядах сквозила та особая сосредоточенность и выправка, которую ничем не скроешь.

Баба Клава, вышедшая из лавки с буханкой хлеба под мышкой, тут же их приметила.

— Туристы, что ль? — пробасила она беззлобно. — Заблудились, милки? У нас тут смотреть нечего, кроме как на коров да на закаты.

Женщина с копной непослушных каштановых волос вежливо улыбнулась.

— Здравствуйте! Мы… исследователи. Изучаем местные аномальные явления.

Аврорат. Министерство магии. Волдеморт почувствовал их появление еще до того, как запыхавшийся мальчишка, внук бабы Клавы, прибежал к их дому с новостями. Слабый, почти неощутимый гул чужой магии в воздухе, который он научился игнорировать за долгие годы преследования, снова стал навязчивым, как жужжание мухи.

В Министерстве, оказывается, не дремали. Серия странных магических всплесков, зафиксированных в этой глухой части России, наконец, привлекла их внимание. Эксперименты Беллы с Круциатусом на колорадских жуках, неконтролируемые выбросы энергии во время неудачных попыток магической прополки и, самое главное, тончайшие, но стабильные эманации от самогоноварения, в которое Волдеморт вкладывал частичку своей силы — все это сложилось в тревожную картину для ведомственных приборов Гермионы Грейнджер.

И вот они были здесь. Гарри Поттер и Гермиона Грейнджер. Прибыли лично, чтобы разобраться.

* * *

Их расследование с самого начала наткнулось на глухую стену. Но не на стену страха или враждебности, а на нечто куда более непробиваемое — на деревенское гостеприимство и упрямство.

Первой, к кому они обратились, была баба Клава. Гермиона, как главный дипломат миссии, достала из кармана зачарованную фотографию. На ней, корчась и шипя, извивался безносый, змееподобный лик Лорда Волдеморта в его лучшие годы.

— Здравствуйте еще раз, — вежливо начала она. — Мы ищем этого человека. Он очень, очень опасен!

Баба Клава надела очки, взяла фотографию, поднесла ее близко к лицу, потом отодвинула.

— Ой, какой страшненький, — без тени страха констатировала она. — Упырь прям. Не, у нас таких нет, милая. У нас тут Володя живет, в крайнем доме. Мужик хороший, хоть и тощий. Рукастый. Самогон у него — закачаешься! Может, вам огурчиков соленых дать, с дороги-то? А то вон, худые какие, как наш Володька поначалу.

Гарри и Гермиона переглянулись. Попытка номер два — Степан, рубивший дрова у своего сарая.

— Добрый день, — начал Гарри, решив взять дело в свои руки. — Вы не видели этого волшебника? Его называют Тёмный Лорд.

Степан прекратил махать топором. Он медленно воткнул его в колоду, вытер пот со лба и смерил Гарри тяжелым, немигающим взглядом.

— Володьку нашего обижать вздумали, городские? — глухо спросил он. — Он мужик правильный. И жена у него, хоть и с приветом, а баба работящая. А друг их, Антон, мне крышу помог перекрыть. А ну, брысь отсюда, пока я топор не расчехлил.

Деревня встала на защиту «своего» Володи. Новости разносились быстрее ветра. Приезжие «из района», то ли налоговая, то ли какая-то комиссия, «наезжают» на Владимира Васильевича. На человека, который наладил производство лучшего в округе продукта, который рассудит любой спор и чей авторитет был непререкаем. Жители Глухих Буераков видели много несправедливости от «городских», и эту терпеть не собирались.

Гарри и Гермиона были в растерянности. Они пытались объяснить про тёмную магию, про опасность для всего мира, но в ответ получали лишь предложения выпить за знакомство, закусить квашеной капусткой и не лезть в чужие дела.

* * *

К вечеру, обойдя всю деревню и собрав коллекцию туманных и уклончивых ответов, Гарри и Гермиона, наконец, вычислили нужный дом по методу исключения. Из трубы вился дымок, а от самого дома исходил тот самый, едва уловимый магический фон. Они достали палочки, приготовились к худшему — к ловушкам, проклятиям, к бою не на жизнь, а на смерть.

Гарри резким движением распахнул дверь.

— Экспеллиармус! — выкрикнул он по привычке, врываясь внутрь.

Но обезоруживать было некого.

Картина, открывшаяся их взорам, была настолько абсурдной, что на секунду им показалось, будто они попали под действие какого-то мощного ментального заклинания.

За грубо сколоченным столом, тускло освещенным лампочкой Ильича, сидела та самая троица, которую они искали по всему миру. Но в каком виде!

Лорд Волдеморт, злейший враг Гарри, был одет в старую полосатую тельняшку и меховую ушанку, сдвинутую на затылок. Беллатриса Лестрейндж, чье имя шепотом произносили в самых темных уголках Азкабана, была укутана в цветастый павловопосадский платок, который делал ее безумное лицо почти добродушным. А рядом с ними сидел Антонин Долохов в растянутом свитере. На столе перед ними лежала растрепанная колода карт, горка очищенных семечек и стояла большая тарелка с горой квашеной капусты, из которой торчала деревянная вилка. Они резались в «Дурака». Судя по всему, на щелбаны.

Волдеморт медленно поднял на ворвавшихся гостей свои красные глаза. В них не было ни ярости, ни удивления. Только вселенская усталость.

Прошла бесконечная секунда абсолютной тишины, нарушаемая лишь треском дров в печи.

— Поттер, — наконец произнес Волдеморт своим обычным шипящим голосом, но без былого пафоса. — Я так и знал, что ты меня найдешь. Ну, чего стоишь в дверях, не дует? Присаживайся. Капустки хочешь?

Беллатриса хихикнула и с азартом влепила Долохову звонкий щелбан.

Гарри и Гермиона стояли в полном ступоре. Их палочки безвольно опустились. Вся их подготовка, все аврорские инструкции, все страхи — все это рассыпалось в прах перед лицом этой бытовой, немыслимой сцены.

За их спинами в дверном проеме начала собираться толпа. Первой была баба Клава, за ней Степан с топором на плече, тракторист Петрович и еще с десяток суровых лиц.

— А ну не трожь Володьку, ирод! — грозно крикнула баба Клава, по-хозяйски грозя Гарри кулаком. — Он человек уважаемый! Мы его в обиду не дадим

* * *

Воздух в избе звенел от напряжения. С одной стороны — Гарри и Гермиона, герои магического мира, с палочками в ослабевших руках, ошеломленные абсурдом происходящего. С другой — самый опасный тёмный маг в истории, одетый в тельняшку и ушанку, и его самая верная последовательница в цветастом платке. А в дверях, словно античная трагическая хоровая группа, застыла толпа жителей Глухих Буераков, готовых с вилами и топорами защищать своего «Владимира Васильевича» от непонятных «иродов».

Этот хрупкий, взрывоопасный пузырь тишины лопнул не от вспышки заклинания, а от простого, будничного жеста.

Антонин Долохов, единственный, кто сохранял видимость спокойствия, медленно поднялся. Он взял со стола пузатую бутыль с прозрачной жидкостью и два чистых граненых стакана, которые он с присущей ему аккуратностью протер краем свитера. Не говоря ни слова, он подошел к замершим Гарри и Гермионе, поставил стаканы на ближайшую тумбочку и наполнил их до краев.

— Сядьте, — глухо произнес он. — Ноги в правде нет. Поговорить надо.

Гермиона хотела было возразить, открыть рот, чтобы произнести тираду о международных магических законах, о статусе особо опасных преступников, но Гарри остановил ее, едва заметно коснувшись ее локтя. В его глазах читалась нерешительность, смешанная с каким-то отчаянным любопытством. Он посмотрел на Волдеморта, потом на протянутый стакан, потом на толпу в дверях. Битва здесь была бы не просто бессмысленной — она была бы катастрофической. Он медленно, очень медленно, кивнул.

Баба Клава в дверях одобрительно хмыкнула.

— Вот это по-нашему. Разговор — он завсегда лучше драки. Степан, опусти топор, людей напугаешь.

Степан нехотя опустил топор, но взгляда с Гарри не сводил.

Гарри и Гермиона неуверенно присели на скрипучую лавку у стены, взяв в руки стаканы. Волдеморт следил за ними своими красными глазами, в которых не было ненависти — лишь бесконечная, вселенская усталость.

— Пейте, — прошипел он. — Не отравлено. Яд — это слишком предсказуемо и, откровенно говоря, безвкусно.

Гарри посмотрел на Гермиону, та едва заметно кивнула, будто давая разрешение на нарушение всех мыслимых протоколов. Они залпом выпили. Огонь, чистый и мощный, пронесся по пищеводу, но тут же сменился волной неожиданного, обволакивающего тепла. Это было не похоже ни на один алкоголь, который они пробовали. Он не затуманивал разум, а наоборот, прояснял его, снимая верхний слой шока и тревоги.

— Хороша, — невольно вырвалось у Гарри.

Волдеморт едва заметно усмехнулся. Это была усмешка творца, чье произведение оценили по достоинству.

— Еще бы. Двойная перегонка на березовых почках с добавлением корня калгана. Стабилизировано легким заклинанием консервации. Уровень сивушных масел — менее одной тысячной процента.

Гермиона моргнула. Она ожидала чего угодно — угроз, проклятий, злорадного смеха. Но точно не лекции по органической химии от Лорда Волдеморта.

— Так зачем ты пришел, Поттер? — продолжил он, отщипнув кусочек квашеной капусты. — Добить меня? Забрать в свой Азкабан? Поздно. Я на пенсии. У меня озимые не взошли, а ты со своими аврорами.

— Озимые? — переспросила Гермиона, ее мозг отчаянно пытался собрать пазл из происходящего.

— Именно, — кивнул Волдеморт с видом агронома, потерпевшего сокрушительное фиаско. — Я рассчитал кислотность почвы, внес золу, соблюдал севооборот. А они не взошли. Эта земля… она не подчиняется логике. Она живет своей жизнью. Как и ты, Поттер.

Он впервые за весь вечер посмотрел на Гарри в упор.

— Я строил планы. Идеальные, многоступенчатые стратегии. А ты являлся и побеждал меня при помощи садовых гномов, школьных друзей и какой-то эфемерной «любви». Это выводит из себя! Это антинаучно! А колорадские жуки! Ты знаешь, что на них не действует Круциатус? То есть, действует, конечно, они корчатся, но их собратьям на это плевать! Их слишком много! Это бессмысленная, изнуряющая война!

Он говорил с такой страстью, с таким отчаянием, что Гарри на мгновение увидел в нем не вселенское зло, а просто уставшего, измученного человека, столкнувшегося с иррациональностью бытия.

Неожиданно для самого себя Гарри ответил.

— А ты думаешь, у нас там сахар? После того, как все закончилось? Я — «Мальчик, который выжил и снова выжил». Я открываю кондитерские лавки. Я должен произносить речи на юбилеях квиддичных команд. Мне присылают тысячи писем в день с просьбой назвать их новорожденного ребенка или благословить урожай тыквы! Меня заставляют пожимать руки сомнительным чиновникам, которые еще вчера прятались под столом! Эта слава, эта бюрократия… она высасывает душу похлеще любого дементора.

— А Министерство! — подхватила Гермиона, в которой алкоголь и абсурдность ситуации развязали язык. — Мы победили, чтобы построить лучший мир. А что в итоге? Комитеты, подкомитеты, комиссии по надзору за комитетами! Я написала сто сорок поправок к закону об использовании магических артефактов, а они три месяца обсуждали цвет пергамента, на котором эти поправки будут напечатаны! Нам бы просто отдохнуть. В тишине. Где никто не знает, кто мы такие.

Они замолчали. Трое заклятых врагов, сидящих в маленькой избе посреди русской глуши, и жалующихся друг другу на жизнь. Волдеморт жаловался на жуков и непокорную почву. Гарри и Гермиона — на славу и бюрократию. Но суть их жалоб была одна: они устали. Устали от ролей, которые им навязал мир.

— Вот что, детки, — вмешалась баба Клава, решительно входя в дом и ставя на стол банку с солеными огурцами. — Вы это… помиритесь. Володька — мужик хороший, хоть и нервный. И вы, видать, не злыдни. А проблемы ваши… так они у всех есть. Вот, огурчиком закусите, и всё наладится. От самогона без закуски одно расстройство.

Она ловко подцепила огурец и протянула его Гарри. Тот, загипнотизированный, взял. В избе воцарилось новое, уже не напряженное, а какое-то задумчивое молчание. Молчание людей, которые внезапно увидели друг в друге не врагов, а товарищей по несчастью.

* * *

Утро встретило Гарри и Гермиону головной болью эпических масштабов. Великое самогонное перемирие плавно перетекло в длительные посиделки, во время которых мужики из деревни, осмелев, тоже заходили «на огонек». Говорили о политике, о видах на урожай, о том, как лучше чинить прохудившуюся крышу. Беллатриса даже пыталась научить всех танцевать какой-то ритуальный готический танец, пока Долохов не усадил ее на место.

Гермиона сидела на лавке, обхватив голову руками. Все ее знания о целительных заклинаниях оказались бессильны против похмелья от «Володиного первача». Гарри чувствовал себя так, будто по его голове всю ночь маршировал взвод гиппогрифов.

И только один обитатель избы выглядел бодрым и свежим. Волдеморт, уже в телогрейке поверх своей тельняшки, стоял у печи и разливал по кружкам дымящийся, остро пахнущий рассол.

— Пейте, — приказал он. — Огуречный рассол с укропом и щепоткой сушеного хрена. Лучшее антипохмельное зелье. Гораздо эффективнее вашей примитивной аптечной магии.

Гарри с благодарностью принял кружку. Живительная, соленая влага действительно творила чудеса. Он встал и, пошатываясь, вышел на крыльцо, чтобы вдохнуть свежего, морозного воздуха.

И там он увидел картину, которая окончательно перевернула его мир.

На фоне утреннего, подернутого инеем пейзажа, в тишине, нарушаемой лишь далеким криком петуха, стоял Волдеморт. Не Тёмный Лорд, а Володя. Он методично и спокойно, с сосредоточенностью, достойной создания крестража, чинил покосившийся забор. Он брал гвоздь, приставлял его к доске и точным, выверенным ударом молотка вгонял его в дерево. Тук. Тук. Тук. В этих звуках было столько простоты, столько основательности и покоя, сколько Гарри не чувствовал за всю свою жизнь.

Здесь не было пророчеств. Не было борьбы за судьбу мира. Была только простая, понятная задача: починить забор. И человек, который ее выполнял.

Гарри смотрел на него, и в его душе что-то сдвинулось. Он всю жизнь бежал, сражался, выживал. Но он никогда не жил. Не жил вот такой простой, земной жизнью.

Он вернулся в избу. Гермиона уже допивала свой рассол и выглядела значительно лучше. Они переглянулись. В ее глазах он увидел то же самое понимание. Ту же самую тоску по покою.

— Гермиона… — начал он.

— Я знаю, — тихо ответила она. — Я тоже это видела.

— Что, если?.. — он не решался договорить.

— Они нас убьют. В Министерстве, — усмехнулась она. — Герои магического мира сбежали в русскую деревню, чтобы жить по соседству с Волдемортом.

— А что, если им не говорить? — в глазах Гарри зажегся авантюрный огонек, которого он не чувствовал со времен учебы в Хогвартсе. — Мы можем отправить сову. Сказать, что след оказался сложным. Что мы уходим в глубокое подполье. Что нам нужен длительный отпуск по состоянию здоровья. Для восстановления от психологических травм войны. Никто не посмеет возражать.

Идея была безумной. Нелогичной. Невероятной.

И абсолютно гениальной.

Через час из окна избы вылетела сова с официальным докладом для Министерства магии. В нем туманно сообщалось о выходе на крайне сложный и запутанный след, требующий долгосрочного внедрения и наблюдения. Агенты Поттер и Грейнджер переходят в автономный режим. Связь будет нерегулярной. Просьба не беспокоить.

Эпилог: Год спустя

Год пролетел незаметно. Деревня Глухие Буераки не просто приняла новых жителей — она их ассимилировала.

Гарри Поттер, герой и спаситель, под чутким и молчаливым руководством Степана, научился колоть дрова одним ударом, правильно топить баню «по-черному» и мог на слух определить, какой подшипник барахлит в тракторе «Беларус». Шрам на лбу почти не беспокоил, зато на руках появились мозоли, которыми он гордился больше, чем Орденом Мерлина первой степени. Он купил соседний заброшенный домик и теперь увлеченно его восстанавливал.

Гермиона Грейнджер не смогла сидеть без дела. Она организовала в пустующем здании старого клуба библиотеку-читальню, магически размножив несколько сотен книг из своей бездонной сумочки. Ее главным развлечением стали ожесточенные агрономические споры с Володей. Они могли часами, с формулами и диаграммами, доказывать друг другу преимущества органического земледелия над магической стимуляцией роста. Эти дебаты стали местной достопримечательностью.

Беллатриса Лестрейндж, к всеобщему удивлению, нашла себя в искусстве. Она стала художественным руководителем местного драмкружка. Их первая постановка, «Ромео и Джульетта», имела оглушительный успех. Беллатриса настояла на полной аутентичности, поэтому Тибальт, убитый в третьем акте, был на самом деле оживлен при помощи легкого некромантского заклинания и доигрывал свою роль до конца. В местной стенгазете написали: «Актер, игравший Тибальта, был несколько скован в движениях, но его мертвенная бледность и пустые глаза идеально передавали трагедию персонажа».

Антонин Долохов обрел то, что, видимо, искал всю жизнь — покой. Он сидел на завалинке, курил самокрутки и писал философские мемуары под названием «От Круциатуса до квашеной капусты: путь к просветлению».

* * *

Теплый августовский вечер. На просторной веранде, которую Гарри пристроил к избе Володи, собралась вся компания. Стрекочут сверчки. В воздухе пахнет яблоками и дымом. Володя, сосредоточенно хмурясь, разливает по стопкам золотистую, прозрачную жидкость из новой бутыли.

— Это не самогон, Поттер, — назидательно произнес он, не глядя на Гарри. — Это кальвадос. Яблочный дистиллят двойной выгонки, настоянный на дубовой щепе, которую я лично зачаровал на аромат ванили. Цени.

— Конечно, Володя, — улыбнулся Гарри, принимая стопку.

Гермиона оторвалась от книги о селекции морозоустойчивых помидоров. Беллатриса мурлыкала себе под нос какую-то песенку. Долохов молча смотрел на звезды.

— Ну что, — сказал Володя, поднимая свою стопку. — За урожай. И чтоб жук не ел.

Все чокнулись. Гарри отпил немного. Напиток был великолепен. Он посмотрел на сидящего напротив него человека в ушанке, на своих друзей, на темнеющее небо над тихой русской деревней.

— Володь, — сказал он. — Передай-ка огурчик. И не дыши мне в змеевик, когда я в следующий раз буду помогать тебе с аппаратом. Ты сбиваешь мне настрой.

Волдеморт фыркнул, но банку с огурцами подвинул.

В этой странной, затерянной в лесах деревне, среди картофельных грядок и самогонных аппаратов, они все, наконец-то, нашли свой дом. И свой покой.