Размен на королеву (гет)

До самого горизонта, насколько вмещал взор, простирались нежно-лазурные, едва тронутые легким ветерком озера. У широкого, настежь распахнутого окна, подперев голову ладонью, сидела совсем юная еще девушка. Напротив же — благообразный, убеленный сединами старец в черном строгом сюртуке и в тон брюках. Между ними раскинулась шахматная доска, на которую, впрочем, девушка едва обращала взор. Старик же, на первый взгляд, пристально следивший за фигурами, то и дело бросал украдкой взгляд на юную особу. Подмечал, должно быть, и нездоровую бледность, и потускневшие локоны, и обострившиеся черты. Однако ничего не говорил и только поджимал губы.

Ветер, заплутав меж озерами, временами залетал в распахнутое окно, пробегался по скромной, скудно обставленной комнатке и, растрепав напоследок светлые пряди девушки да седую бороду старика, уносился прочь. К окну клонились облетающие, но еще прикрытые бронзовеющей листвой ветви деревьев. И девушка, отвлекшись от доски, временами смахивала с широкого подоконника упавшие листочки.

— Скажите, министр… — протянула она, повернулась обратно к доске, занесла было руку над ладьей, но тут же отдернула и перевела взгляд на тоскующего на краю доски офицера. — Отчего вы не вернетесь ко двору? Мой брат уж месяц как короновался… кажется, ему уже и невесту подобрали. А где невеста, там, как известно, и наследники.

Старец помедлил с ответом, проводил взглядом ее ручку, что порхала над доской, словно неприкаянная пташка над морем. Вздохнул и сцепил руки в замок, пока дожидался хода.

— Сами видите, Ваше Высочество, с невестой и наследником партия решенная. Здесь же… — он проследил, как наконец она передвинула ладью, и самым краешком выцветших губ улыбнулся. — Совершенно пока ничего не решено. Партия с вами, можно сказать, любопытственнее.

На длинном узловатом пальце старик крутил массивный, потемневшего серебра перстень с крупным черным камнем. И схоже с тем камнем поблескивали под негреющим осенним солнцем его фигуры на доске. И фигуры, и доска неуловимо выбивались среди скудной обстановки. Не шли они ни к узкой, застеленной выцветшим покрывалом постели, ни к ветхому шкафу с простыми, из досок сколоченными дверцами, ни к паре колченогих стульев.

— Вы эту партию никак не выиграете, — принцесса перевела взгляд на окно, прищурилась.

Над дорогой столбом пыль поднялась. Одинокий ездок во весь опор гнал коня. На подворье поднялся шум. Следом за первым всадником показалась из-за завесы пыли внушительная процессия с реющими от быстрой скачки штандартами.

— Разве не выиграю? — лукаво спросил старец и спрятал усмешку за неловким покашливанием. — Кажется, мой король только что наметил рокировку.

На доску не смотрел уже никто из них. Принцесса толкнула створку, и они вдвоем теперь следили за шумной, грозно надвигавшейся колонной под имперскими флагами.

— С вами невозможно играть, министр, — фыркнула принцесса, впрочем, тут же и улыбнулась. Покрутила в пальцах белую фигурку своего короля и опрокинула на доску. — Вы не по правилам выигрываете. У вас всякий раз по три короля на доске.

— Зато ферзь всегда один, — усмехнулся тот в ответ, перегнулся через столик и подхватил двумя пальцами поверженную белую фигурку. Повертел перед собою, большим пальцем обвел зубцы выточенной короны на верхушке шахматного короля. — А короли нынче… переменчивы.

Их разговор прервался шумом, гулом разговоров и ржанием коней. Весь двор успели занять лошади да стражники императорской гвардии. Принцесса поморщилась от поднявшейся пыли и притворила окно. Грохнула об стену деревянная дверь, и принцесса с лёгкой гримасой обернулась на звук. Растянула губы в холодной улыбке.

В скромную комнатку, раскрасневшийся, запыхавшийся и расхристанный, ворвался юнец едва ли многим старше принцессы. Схожий с ней и светлыми локонами, и прямыми чертами лица, и разлетом бровей, как схожи бывают дети одной семьи. За его тщедушными, острыми плечами раскинулся запыленный дорожный плащ, на впалой груди болтался тяжелый, отлитый из золота знак императорской власти. Два взгляда серых глаз — весенняя гроза и загустевший осенний туман — схлестнулись, как два клинка.

— Здравствуй, дражайший мой брат.

— Довольно паясничать!

* * *

— И теперь этот злостный изменник удерживает столицу! — несчастный юнец метался кругами по комнатке, что зверь в клетке не по размеру, стискивал кулаки и то и дело резким кивком отбрасывал непослушные пряди со лба. — А герцоги вообще его поддерживают!

Принцесса так и сидела на своем стуле с непроницаемым выражением, словно каменное изваяние. Рядом сидел и ее верный министр, однако его куда больше занимал раскинувшийся за окном вид на озера, нежели мечущийся незваный гость. Вот несчастный правитель в очередной раз заломил руки, и принцесса, не сдержавшись, в голос расхохоталась. Министр оглянулся на нее на секунду, покачал седой головой, но не молвил ни слова.

— Да как ты смеешь?! — вскричал разгневанный юнец, но его бледных впалых щеках вспыхнул пунцовыми пятнами румянец, вздулись нездорово вены. — Твоего брата едва не убили, а ты!

— А я сижу тут в монастыре, куда любезный братец меня засунул, и не сострадаю должным образом! — насмешливо перебила принцесса, чуть склонилась на бок, к окну, и подперла рукой голову. — Помнится, ты сам решил провести эту партию, разменяв меня на союз с восточными марками. Чего ты теперь хочешь? Я опальная бесприданница, без земель, без титулов, без прав, меньше пешки на этой доске. Что я, по-твоему, должна сделать? С такими фигурками гамбит не проведешь.

Тот заскрежетал зубами, окинул яростным взором комнату, грохнул было кулаком по шкафу и тут же зашипел сквозь зубы, затряс рукой. Шкаф, даром что из простых досок, с честью принял удар, даже не скрипнул. Принцесса вновь не сдержала смеха, и даже министр украдкой усмехнулся в бороду.

— Смешно тебе, да?! Смешно?! Змея, а не сестрица!

Венценосный брат с перекошенным от гнева лицом кинулся на нее, занес было руку. Сестра так и сидела перед ним, будто из камня выточенная. Не дрогнула и не отшатнулась. Только голову чуть повела в его сторону. Прищурилась. И под ее холодным, надменным взглядом несчастный отступил. С досады пнул доску, так что фигурки с дробным перестуком разлетелись по дощатому полу.

— Мне нужно, чтоб ты поехала в столицу, — без следа былого гнева, устало и беспомощно выдохнул он, рухнул, совершенно обессиленный, на застеленную кровать и стиснул взмокшими ладонями колени. — К этому… Герену Эрхейджу.

— Кто он хоть такой, этот Герен Эрхейдж?

— С недавних пор император… — насупился брат, растер ладони о штаны и робко зыркнул исподлобья на сестрицу. — Он столицу взял, ты понимаешь? Совет его короновать хочет…

— Ммм… нынче любой дурень с заржавевшим мечом готов напялить корону на безмозглую башку, — протянула принцесса, отвернулась от братца к окну и проследила за полетом желтоватого в рыжину листочка с ветки к земле. — Как быстро падают великие государи…

— Этот дурень грозит своим мечом — отнюдь не заржавевшим — нашему государству!

Братец вновь подскочил, дернул с плеч плащ и швырнул его на постель. Вновь заметался из угла в угол, на что принцесса только глаза закатила. Доски жалобно стонали под его тяжелыми, суетливыми шагами. Принцесса же на последний его выпад вдруг оглянулась, растянула бледные губы в ядовитой улыбочке и чуть подалась в его сторону.

— Нашему? — елейным тоном переспросила она и выгнула светлую, почти что бесцветную бровь. — Дорогой братец желает уступить мне трон?

— И не надейся! — вспыхнул тот, будто маков цвет, упер руки в бока и вздернул острый костлявый подбородок, бряцнул на его груди золотой знак императорской власти. — Я законный правитель. Посягать на мое право наследования — государственная измена!

— Тогда удачи в этой войне вашему государству, — все с той же сладкой улыбочкой прервала его принцесса, — аудиенция окончена, я полагаю.

Она вздохнула и нагнулась, чтобы поднять сброшенную на пол доску. Старик-министр потянулся было помочь, но она мягко накрыла его морщинистую руку своей и продолжила сама собирать разбросанные фигурки. Неторопливо, одну за одной, выставляла их обратно на доску. На братца она обращала внимания не более, чем на досадную помеху, сорняк, что вдруг пробился меж досок посреди комнаты и мешал теперь пройти.

— Сестрица, ты не можешь просто бросить страну на произвол, отдать варвару на растерзание! Ты ведь выросла здесь!

— Здесь? Вот именно, братец, здесь. В проклятом, уж прости за каламбур, богом забытом монастыре! — ядовито припечатала она, встала в полный рост перед ним, царственным жестом вскинула голову и смерила его полным презрения взглядом. Процедила сквозь зубы: — Не во дворце. Не в королевских покоях, как мне и полагалось по праву рождения. А здесь! В келье, прогнившей и провонявшей ладаном и смертью. И за эту клеть я жизнь разменивать не намерена!

Отступил мягкий осенний ветерок, что прежде тревожил ее локоны и раздувал подол платья. Стихли гул и ржание коней на подворье. Невесть откуда налетел ветер, холодом повеяло. Повисшую тишину наполнил грозный, напряженный, как натянутая тетива, треск — верный вестник скорой грозы. Взгляд принцессы — серая гладь — обернулся нетающими льдами далекого севера. И будто холодом повеяло в самую душу государя. Он вздрогнул, попятился, вжался спиной в дощатую дверь.

— Герен меня убьет… — прошептал он разбитым, надтреснутым голосом. В широко распахнутых серых глазах позорно заблестела набежавшая влага. — Умоляю, сестрица!

— Ах теперь я сестрица, вы послушайте только! А как же — изменница, заговорщица? — холодно, безрадостно рассмеялась она. Холодный смех мешался с горечью застарелой обиды. — Убирайся вон.

Она отвернулась. Сил не было смотреть. Она еще помнила, как брат выкрикивал нелепые обвинения, бившие больнее, чем годы отцовского недоверия и ненависти. Удивлялась ли она, что отец сослал ее в монастырь и ни разу за столько лет не допускал ко двору? Нисколько. Но простить родному брату того же уже не могла. Стоило только взглянуть на него, и предательски сдавливало горло. Она резко отвернулась к окну.

— Ах ты так?! — взревел несчастный молодой правитель.

Принцесса ни слова не ответила, с места не двинулась, только руки скрестила на груди. Старец же наблюдал за разворачивающимся действом с тем же хладнокровием, с каким следил прежде за шахматной партией со своей подопечной.

— Сгною! Изничтожу! — рассерженной змеей зашипел братец, обвиняюще ткнул в нее пальцем. Взмокшие пряди светлых волос облепили его лоб и виски. Бешено дергался на длинной, тощей шее кадык. — В монастырь сошлю!

— Так мы уже… — хмыкнула принцесса и окинула келью рукой. — Или ты с горя ослеп?

— На север поедешь! На дальний рубеж! Посмотрим, как ты там пошутишь, бестия! — он на пятках развернулся и вылетел в коридор. — Стража, взять ее!

Секунду или две висела тягостная, плитой давящая тишина. Ниже склонились ветви за окном. Неприкаянно застыли на доске фигуры. Закатился под колченогий стул черный король и поблескивал тускло оттуда. Из-за двери уже доносились чеканные шаги гвардейцев.

— Похоже, ваша атака ферзем отменяется, министр… — протянула устало принцесса, не взглянув даже на министра.

Она медленно нагнулась, вытащила из-под стула массивную черную фигурку с точеными зубцами короны на вершине, взвесила на ладони и затем медленно, аккуратно водрузила на доску. Развернула шахматного короля лицом к распахнутому окну. Проводила тяжелым взглядом низко склонившуюся облетающую ветвь.

— Как знать, Ваше Высочество, — пробормотал министр, медленно, опираясь о стол, поднялся и шагнул ближе к ней. — Быть может, мой ферзь как раз сейчас движется в точности, как и нужно.

— Ваш ферзь пока что движется только к плахе… — с горькой, безрадостной усмешкой возразила принцесса.

И с горькой улыбкой сама шагнула навстречу стражникам.

* * *

Пока в столице еще держалась теплая, ласковая осень, север уже заметало. Чем дальше они продвигались, тем яростнее свистал ветер. У Ирридгана карету пришлось сменить на крепкие сани, и теперь старик-министр кутал вконец исхудавшую принцессу в меха и тщетно прикрывал от ветра. Она же щурилась и вглядывалась в круговерть снежинок перед собою.

Недели пути в ненастье подтачивали ее, как промозглые ветра — молодое деревце без опоры. Старик с тревогой поглядывал на ее обветренные руки, на запавшие глаза и все наливавшиеся тени под ними. Вслушивался в тяжелое, надсадное дыхание.

Принцесса привалилась к плечу старика и прикрыла было глаза, но тот резко тряхнул ее и отпихнул, заставил вновь сесть прямо.

— Не спите! Ваше Высочество!

Яростные северные ветра мигом подхватили его голос и разнесли над округой. Окрест, насколько хватало глаза, простирались только безжалостные белые полотна снегов и льдов. Позади, в двух днях пути, остались последние деревни. Даже не серчай теперь буря, не носи ветра белую порошу, так что глаза застило, не разглядеть уж теперь далеких огней и крепких, добротных изб.

* * *

Когда впереди проступила черная крепость, принцесса подумала, что она все же уснула и министр не сумел ее растолкать. Подумала, что бедные их сани занесло-таки снегом, что ветром смело с дороги.

От нескончаемого свиста ветра в ушах гудело. Или же она их давно отморозила и оттого уж ничего не разбирала, только шум нескончаемый.

Но министр сидел рядом. Возница прикрикивал да правил твердо вперед. И черная величественная крепость росла на глазах. Словно чудо, явленное богами пред ликами жалких смертных, обреченных на верную погибель среди снегов и метелей.

Твердыня Хаэтган — единственное черное пятно среди бескрайних заснеженных пустошей окрест. Принцесса глядела на нее пристально, отчаянно, до слез и рези в глазах. И только теперь понимала наконец, всем естеством ощущала бескрайнюю любовь северян к черному — самому прекрасному, самому родному из цветов. Здесь, среди снегов и промозглого ветра, белый был верной смертью, а черный — единственный оплот тепла и жизни.

* * *

Ворота с протяжным лязгом и грохотом открылись, пропуская сани. Принцесса крутила головой, как дитя, что впервые покинуло отчий дом и глазело на все без разбору. Впрочем, даже дети в империи повидали за короткий свой век поболее, чем она, опальная принцесса и несчастная узница монастырей.

— Министр… — шепотом окликнула она и прильнула к нему теснее, как жмется испуганный ребенок к нянюшке. — Мы… выживем, значит?

— Ну уж пока не умрем, — тепло улыбнулся тот, с неожиданной для своих лет ловкостью спрыгнул на каменное подворье и подал ей руку. — Прошу, Ваше Высочество.

— Хаэтган приветствует Ваше Высочество, — донесся громогласный бас со ступеней. — Герцог Хаэтганский, к вашим услугам.

Прямо к ним через двор спешил высокий, облаченный в плащ на меху, плечистый северянин. Снежинки поблескивали в его густой черной бороде и быстро таяли на обритой наголо голове.

Высокие защитные стены укрывали Хаэтган не только от набегов дикарей, но и от самого злостного, лютейшего врага в этих краях — от смертоносной зимы. Ветер, метавшийся на раздолье за стенами, разбивался об каменную преграду и только протяжно, глухо стонал. Внутри, на подворье, лишь редкие снежинки крутились над выметенной дочиста мостовой.

— Его Величество распорядились доставить вас в храм Полоза, — заговорил северянин еще с середины двора, громко, раскатисто, так что все кругом и против воли расслышали бы. — Однако бури только усиливаются. Боюсь, вам придется перезимовать в Хаэтгане.

Принцесса задержала на плечистом, статном северяне задумчивый, цепкий взгляд. Изможденная долгой, нелегкой дорогой, она едва стояла на ногах и придерживалась за верного своего спутника. Однако взгляд серых глаз не растерял ни твердости, ни остроты. Северный герцог почтительно кивнул, развернулся вполоборота и махнул мощной рукой в сторону дубовых двустворчатых дверей, обитых железом.

— Пойдемте внутрь, Ваше Высочество, — почтительно сказал он, — ветер только крепчает. К ночи метель будет.

Она бросила краткий взгляд назад, на ворота, за которыми, по ее разумению, уже разошлась метель. Однако ж спрашивать не стала. Закуталась плотнее в меха и горделиво расправила плечи. Прищурилась, разглядывая северного герцога.

— Маркграф Ирридган, кажется, упоминал, что зимы здесь, на севере, доходят до восьми месяцев…

— Боюсь, что так, Ваше Высочество.

Она готова была поклясться, что лукавые огоньки блеснули в глубине серых глаз. Но в ответ лишь кивнула и медленно, тяжелой, но горделивой поступью прошла к ступеням.

— В таком случае благодарю за ваше необычайное гостеприимство, Ваша Светлость.

* * *

Принцесса, устроившись возле стрельчатого окна, крутила в пальцах шахматную фигурку черного офицера, которого только что взяла у министра, и разглядывала несменяемый северный пейзаж. Лишь серое, низко нависшее небо да извечная круговерть беспокойного колкого снега.

— Ваше Высочество, вы намереваетесь сделать следующий ход? — вырвал ее из безрадостных раздумий министр.

— Едва ли… — и не глянув на доску, бросила та и одним пальцем свалила на бок белого короля. — Ситуация патовая.

На подворье громче обычного заржали лошади, опять загрохотали ворота. Принцесса только поморщилась и отвернулась от окна.

— Не представляю, какую партию задумал провести герцог Хаэтган, но я тут ни малейшего выхода не вижу, — она пересела ближе к разожженному камину и обхватила себя руками за плечи. — Только не начинайте опять свою присказку о том, что у ферзя самые широкие возможности для хода. По горло сыта вашими шахматными метафорами.

В камине бодро потрескивали поленья. Отблески огня плясали по каменным стенам и деревянным полам. И мягкий треск заполнял тишину скромных покоев. Принцесса уже сонно щурилась и клевала носом, прислонившись к столбику постели. Министр молча восседал на своем стуле и не спешил тревожить ее дрему. Отблески огня из камина легли на ее лицо, придав болезненно впалым щекам обманчивое тепло румянца. Старик вздохнул, кряхтя, поднялся, прошел к камину и подбросил в огонь еще пару поленьев. Перед задремавшей принцессой он задержался, остановил тяжелый взгляд на ее лице, совсем юном. Однако и во сне не изгладилась запавшая морщина на лбу, сошлись к переносице тонкие брови, горько искривились губы. Старик бережно, чтоб не разбудить, укрыл ее острые плечи шерстяной шалью и тихо отступил. Он уже поправил сюртук и отступил к выходу. Как вдруг на деревянную дверь обрушились громогласные удары, будто ее выбить намерились. Принцесса вздрогнула, встрепенулась, вцепилась в шерстяную шаль у себя на плечах и уставилась на дверь. А затем в растерянности на министра. Тот молча развел руками.

— Его Величество желает вас видеть! — крикнул с той стороны, видимо, офицер или вовсе солдат.

И вновь они без единого слова переглянулись. Принцесса, заслышав про Его Величество, выдохнула и прислонилась к столбику постели. Поправила шаль и закинула ногу на ногу.

— Какое именно величество? — нарочито насмешливо бросила она и закатила глаза. — В стране их в последнее время переизбыток!

На бледных губах заиграла усмешка. Отблески камина плясали в глубине ее серых глаза. Видимо, братец понадеялся, что суровая северная зима сломит ее нрав и склонит подчиниться. Принцесса упрямо вздернула подбородок и скрестила руки на груди, мрачным взглядом окинула дверь. Старик с тихим вздохом вернулся в свое кресло возле столика, где пристроилась шахматная доска, и принялся неторопливо расставлять фигуры, брошенные на доске после игры, по местам.

— Его Величество Герен Эрхейдж! — бодро крикнул служивый из-за двери.

— Открывайте, Ваше Высочество, — добавился к нему второй голос, властный глубокий баритон. — Не ломать же мне дверь.

* * *

Наверное, будь принцесса одна, так в жизни бы никому и не открыла. Но, как нарочно, под боком сидел ее верный министр. Хитрый старик, который и министром-то звался не по должности, а больше из привычки, обычая. Он-то и отпер дверь быстрее, чем принцесса хоть осмыслить всю ситуацию успела. И ловко выскользнул в коридор.

В открывшемся проеме же возвышался плечистый, угрожающе огромный вояка с увесистым мечом на поясе. Принцесса тихонечко ойкнула и крепче вцепилась в свою шаль. Насмешка, что прежде играла на губах, стекла, как свежая акварель с намоченного холста. Тревожно сошлись к переносице светлые брови.

— Вы… вы, кажется, должны быть в столице… — пробормотала она и вздрогнула под жгучим, хищным взглядом. — Страной править…

— Зачем мне страна и столица, если моя королева на севере?

Ей показалось, будто голос его, и без того низкий, ещё охрип и отяжелел. Бряцая мечом на каждом шагу, этот необъяснимый верзила пересек комнату и застыл посредине, перед постелью, на краешке которой жалась несчастная принцесса. И сама она, и вся комнатка с явлением этого жуткого захватчика вдруг показались маленькими, совсем крохотными. Ему будто самые потолки и стены в плечах давили. И этот воинственный дикарь занимал одним собою практически все пространство, оставляя принцессе жалобно ютиться в уголке.

Он шагнул вплотную. И она против воли коротко вскрикнула. Поджала босые ноги.

«Убьет… — как росчерк молнии, вспыхнула мысль в голове, среди хаоса и сотен сбивчивых соображений, которые разом все спутались и перемешались. — Столицу взял. Брата убил. И меня… ну как есть… и не поленился же на север за этим притащиться!»

Эрхейдж шагнул вплотную. Навис над ней. Плотная тень накрыла и лицо, и тщедушную скрючившуюся фигурку на краю постели. За широкой спиной остались и теплые огни в камине, и зияющий непроглядной темнотой провал окна, и доска с расставленными невпопад фигурами. Будто один он, этот захватчик, заслонил собою целый свет. И вдруг опустился перед ней на одно колено. Изголодавшим, болезненным взглядом впился в нее. Принцесса вздрогнула и уставилась совершенно бесстыдно и неподобающе в ответ. Запоздало вспомнила, что она вообще-то принцесса и незамужняя дева. Замоталась теснее в шаль.

— Вам… вам нельзя здесь… — смущенно, отчаянно краснея, будто девочка на первом своем балу, пролепетала она и отвела взгляд. — Непристойно…

На полу позади плясали отблески пламени. Мерно потрескивали в камине поленья. За стенами башни свистал и завывал ветер, но Хаэтган твердо держал оборону. И только одного захватчика допустил он в свои стены. Принцесса повернула голову к двери, вслушалась. Но снаружи ни звука не доносилось. Ни звона стали, ни криков людей. Твердыня мирно дремала той глухой северной ночью, неприступная ни для ветров с пургой, ни для безжалостных северных холодов.

А Эрхейдж был теплый. Лицо его краснело от жара. От мощного тела тепло валило, как от печи. И, когда он своей широкой крепкой ручищей накрыл ее руки, принцесса не смогла отдернуться. Дыхание сперло от тепла, волной хлынувшего вдруг на нее.

— Я искал вас… — тихо заговорил Эрхейдж, сжимая ее руку в своих. — На юге, в Эйниавене, в столице, в храмах на востоке… и вот… нашел.

Его глаза — яркая, ясная зелень, листва по весне, первая травинка среди стылой стужи, густая, пряная чаща вечного леса — самую душу вынимали. Невозможные, колдовские глаза. И первый раз на своей памяти принцесса не выдержала. Отвела взгляд.

— Нашли, — нервно кивнула та, — а столица как же? Брат говорил, вы взяли столицу и его убить грозились… и вас хотели короновать…

— В пекло столицу. И брата вашего туда же!

Резкие слова слетели с обветренных губ. Точно хлесткие удары меча, разрубили сгустившуюся тишину. Незваный захватчик огляделся, будто успел позабыть, где они вообще находились. Вновь повернулся к принцессе. Осторожно, едва касаясь, перехватил руку своей — мозолистой, покрасневшей от морозов, грубой, привычной к мечу ручищей. Приподнял и поднес к губам. Принцесса ахнула и отдернулась, когда эти жаркие, будто из чистого огня, губы коснулись тыльной стороны ее ладони.

— Так… так нельзя! Это немыслимо! Так не делается!

— Вы прежде говорили, что можно, — возразил Эрхейдж, но с места не двинулся. — Что, ежели я столицу возьму и коронуюсь, дозволите мне поцеловать Ваше Высочество.

Несмотря на бесстыдные слова, он только глядел на нее, как и святые не глядят на лики богов в великом храме. По-прежнему стоял на коленях, хотя и так не ему, а ей приходилось голову задирать, чтобы в лицо ему смотреть. Жуткие, колдовские глаза жгли насквозь, будто самый Полоз в него вселился и явился теперь по душу принцессы.

Она нахмурилась, пытаясь осмыслить сумасбродную речь.

— На площади, — заметив ее недоумение, подсказал Эрхейдж и улыбнулся, отчего все его лицо разом преобразилось, неуловимо смягчилось. — Ваше Высочество даровали мне милость, выкупив у торговца. И дали вольную.

Она все больше хмурилась. Смутные образы всплывали в памяти. Когда-то, в прежней жизни, когда она еще имела дозволение совершать редкие поездки, была у нее привычка освобождать рабов. И кажется, даже был один смешной мальчишка, что дерзнул просить ее поцелуя. Он был мальчишкой, она — наивной девчонкой, что глупо шутила и еще на что-то надеялась. Но облик его вымылся из памяти за чередою лет, как и шутливый ответ, который, право слово, она могла дать. Конечно же, она бы не вспомнила его. Много воды утекло и немало всего поменялось с тех пор. После смерти отца, когда брат пришел к власти, в прошлом, как зыбкое видение, остались и прогулки, и участия в общих молитвах, и освобождения рабов. Кто бы ей сказал тогда, что она еще будет скучать по отцу! Что заточение при отце покажется ей мягким по сравнению с тем, что пришлось стерпеть от родного брата. Брат! Человек, что отослал ее в Эйниавен, запретил и выходы, и переписки. И все равно все ждал от нее удара. Глупый, глупый братец, так боялся заговора и ее измены, что проморгал настоящего врага.

— Когда возьмешь столицу и корону на голову наденешь, тогда и приходи за поцелуем. Так вы сказали, — вмешался в ее сбивчивые мысли низкий, властный голос.

— Вы… вы полоумный… — прошептала она беспомощно, — и столицу упустили…

Совсем без сил принцесса привалилась к столбику и прикрыла глаза. Голова гудела. Стук в висках мешался с его совершенно безумными речами. Захватить столицу, свергнуть законного — пусть и никчемного — правителя. Проехать через всю страну на север. И из-за чего? Из-за глупой шутки.

— Полоумный… совершенно чокнутый!

— Да хоть бы и так, — беспечно пожал тот плечами и подался к ней вплотную. Горячее, сбивчивое дыхание обожгло ее губы. — Эти… из совета… говорили, что императору жена нужна. Пойдете за меня, Ваше Высочество?

Принцесса подумала, что белая королева не может ходить за черного короля. А ещё — что не разменивают всю партию на одного ферзя. И много ещё есть в жизни всякого, чему по правилам быть не полагается.

А потом она уже ничего не думала, потому что полоумный Герен Эрхейдж решил до кучи к столице захватить лично ее и пошел в такую атаку, что дыхание сперло. Только и осталось, что стонать да дозволять ему всякое, на что бесстыжий этот захватчик и не испрашивал разрешения.

* * *

Над северной твердыней Хаэтган поднималось негреющее белое солнце. Принцесса нежилась среди мехов, пуховых одеял и перин, тесно прижатая к крепкому, пышущему жаром телу. Впалые щеки впервые за долгие годы тронуло нежной розовинкой румянца. Мерно и легко вздымалась едва прикрытая грудь под тяжелой рукой спящего Герена Эрхейджа.

За окном серело. Тусклый диск солнца едва показался над горизонтом. Первые робкие лучи прокрались в комнату, упали на забытые на доске фигуры. Блеснул в тусклом свете гордо возвышавшийся посреди доски черный король. И, поваленный набок, прильнул к нему поверженный белый ферзь.

Принцесса зажмурилась, потянулась всем телом, приткнулась теснее под жаркий бок, устроила голову на плече спящего захватчика и вновь смежила веки. Все же жизнь сложнее была устроена, чем шахматная партия.