Драконья суть (джен)

Это было невозможно и до нелепого смешно. Он бы посмеялся, случись такая несуразность с кем-нибудь другим, но когда самому пришлось выступать в роли скомороха… Срамота!

Он, грозный Змей Горыныч, проиграл самому неумелому на его памяти богатырю. Без кольчуги, вместо меча — дубина, на голове не шлем, а облезлый малахай, конь настолько понурый и тощий, что Горыныч успел пожалеть, что схарчил беднягу.

Собственно, несчастное животное и послужило началом его бесславного конца. Богатырь, до этого осторожный, потеряв питомца, впал в неистовство и так бестолково начал махать дубинкой, что Горыныч развеселился и решил с ним немного поиграть. Отгоняя его крыльями, он слегка выпускал пламя и с усмешкой наблюдал, как этот недотепа тяжело бегает по влажной после дождя земле и неуклюже уворачивается.

Когда богатырь запутался в ногах и плюхнулся в лужу, Змей Горыныч вообще зашелся в хохоте. Вот только и ему не повезло. Запрокинув головы в приступе смеха, он поскользнулся, упал на спину и начал стремительно съезжать со склона. Левая голова со всего маху ударилась о камень, правую тут же оглушило корягой, которую сам же случайно сковырнул когтями, когда падал; затем бессознательные болтающиеся головы по очереди чувствительно приложили третью, в итоге полуобморочный Горыныч не смог расправить крылья и рухнул с обрыва в реку.

«Дуракам везет», — печально подумал Горыныч, прежде чем окончательно потерять сознание и погрузиться в глубокие воды реки…

* * *

В себя Горыныч приходил тяжело. В головах шумело, веки были неподъемными, крылья не чувствовались вообще. Через некоторое время он начал различать чей-то бубнеж. Басовитый голос горестно причитал, что он не углядел за малышом, и собирался подавиться бородой Мерлина. Слова были иноземные, но Горыныч, на удивление, прекрасно все понимал.

«Гадость какая, — скривился впечатлительный Горыныч, ярко представив большой пучок чужих волос в глотке и вспомнив, как неприятно щекотала нёбо лошадиная грива, — лучше уж давиться куском мяса или хотя бы косточкой…»

Его тут же стошнило. Стало полегче.

— Пушок, щеночек мой маленький! Проснулся! — обрадовался голос. — Неужто рыбка не пошла? Я ж как ты любишь принес — с легким душком.

«Терпеть не могу тухлятину», — с омерзением подумал Горыныч.

Он наконец разлепил глаза и с изумлением уставился на огромного косматого человека с пышной растительностью на лице.

— Ты кто? Леший? — хотел спросить Горыныч, но из горла вырвалось сипение, подозрительно похожее на собачий скулеж.

«Леший», обливаясь слезами, начал его обнимать и гладить. Горыныч оторопел. Средняя голова по очереди переглянулась с крайними, и с нарастающей паникой Горыныч понял, что щенок Пушок — это он сам, а лохматый бородач лишь немногим крупнее рослых княжеских богатырей.

Что за неведомое волшебство превратило его в собаку? И где он, собственно, находится?

Когда человек совсем обнаглел и смачно поцеловал толстыми губами его средний нос, Горыныч резко дернулся в сторону и с ужасом почувствовал почти забытое давление на шее. Взгляд моментально выхватил цепь, которой Горыныч был прикован к стене в каменной темнице с узким продолговатым окном. Паника моментально сменилась злостью.

— Ненавижу! — зарычал Горыныч.

Будучи еще молодым дракончиком, он по глупости и неопытности попал в плен к Кощею Бессмертному и несколько лет провел на цепи в подземелье. Освободился лишь тогда, когда поклялся Кощею отслужить триста лет и три года, охраняя Калинов мост. С тех пор Горыныч люто возненавидел цепи, клетки и любое проявление смердящего духа нежити.

Наплевав на боль от шипастого ошейника, Горыныч, оскалив пасти, бросился на лохматого тюремщика. Тот, несмотря на габариты, оказался на диво проворным. Отскочив, он попятился, затем, судорожно пошарив по карманам, вытащил деревянную дудку и громко засвистел.

— Ты бы еще гусли-самогуды принес, лиходей! — свирепо прогавкал Горыныч и, махнув лапой, выбил деревяшку из рук.

Дудка удачно пролетела рядом с левой головой, Горыныч с мстительным удовольствием поймал ее зубами, размолол в щепки и выплюнул тюремщику под ноги. Тюремщик растерялся, скуксился и всхлипнул:

— Да как же так-то, Пушок? — Подняв руки, он соединил ладони, будто держал что-то маленькое. — Я ж тебя вот такусенького выхаживал.

Потом схватился за голову и с плачем, больше похожим на рев дикого животного, выбежал за дверь. Единственное, что смог расслышать Горыныч, — обиженный тюремщик побежал просить помощи у некоего «доброго директора Дамблдора».

Горыныч еще некоторое время бесновался, но усталость и накатившая дурнота взяли свое, он в изнеможении опустился на пол. Злость на судьбу-злодейку постепенно ушла, стало очень тоскливо. Не так страшно стать собакой — всяко приятней, чем гнить в реке, но сидеть на цепи… Лучше бы он совсем умер и не испытывал такого невыносимого позора.

Солнце снаружи сменилось сумерками, в окошко заглянула половинка луны. Глядя на нее, Горыныч совсем пал духом, из глаз покатились слезы, и в три глотки он жалобно завыл:

— Уж вы, ночи мои, ночи темные!

Вечера ли мои, вечера печальные!

Я всю ночь на цепи полеживал,

Я все думы, все думы придумывал.

Если б были у меня мои крылушки,

Мои крылушки да перепончатые.

Полетел бы я на свою сторонушку,

Поглядел бы на родную пещерушку-у-у...⁽¹⁾

Со стороны входа послышался скрип, через мгновение дверь медленно отворилась.

— Тоскуешь, псина? — с кривой ухмылкой поинтересовался черноволосый мужчина в длинном балахоне.

При этом в его взгляде таилась опаска, тело было напряжено и готово к схватке. Вдобавок от черноволосого сильно несло ворожбой и травяным варевом. Горынычу бы насторожиться, но, впавший в глубокую меланхолию, он только окинул гостя несчастным взглядом и горестно вздохнул. Черноволосый чуть расслабился, затем брезгливо поморщился:

— Мерлин, ну и вонь.

Он вытащил из маленьких ножен на поясе гладкую черную палочку и взмахнул. Нечистоты в углу и блевотина после «душистой» рыбки исчезли, воздух посвежел.

«Чародей заморский», — равнодушно определил Горыныч и тихо тявкнул правой головой:

— Благодарю.

— Странный ты пес, — покачал головой черноволосый чародей. — То ноги готов мне отгрызть, а сейчас будто понимаешь все.

— Не дурак, чай, — по-собачьи проворчал Горыныч. — Я ж разумный змей.

— Ладно, — чародей окинул Горыныча внимательным взглядом, — директор приказал тебя осмотреть.

— Что воля, что неволя — один конец, — скорбно вздохнул Горыныч и неохотно приподнялся на передних лапах. — Делай, что велено.

Чародей вновь замахал волшебной палочкой. Вскоре разодранная ошейником шея была залечена, шерсть очищена от засохшей крови. Дышать стало свободнее, настроение тоже капельку улучшилось.

— Вот и все, — произнес чародей, опуская палочку, и будто бы замешкался.

Горыныч, благодарный за лечение и наведение чистоты, благосклонно кивнул головами. Мол, говори, чего надо. Чародей, как ни странно, понял. Хмыкнув, спросил:

— Слюной поделишься? Исследовать хочу. Хагрид жаловался, что ты ему кафтан прожег.

Горыныч широко открыл глаза и снова кивнул. Апатию как рукой сняло. Мысли лихорадочно заметались.

Неужели даже в собачьем теле он сохранил свои волшебные способности?

Напустив слюней в наколдованную чашку, Горыныч нетерпеливо отодвинул ее лапой к чародею — захотелось побыстрее остаться одному и все проверить.

Следующие несколько часов он с энтузиазмом пытался изрыгнуть огонь и помахать несуществующими крыльями. Вдруг действительно вырастут в память о прошлой сущности. Крылья, к сожалению, не появились, огонь не получился. Иногда, правда, в груди ощущался привычный жар, но, видимо, он был недостаточно силен, чтобы стать пламенем. Зато плевки оказались прежними — замечательно начали плавить звенья цепи. «Обычное железо, не зачарованное, — обрадовался Горыныч. — Через пару дней освобожусь. А там, глядишь, и остальные умения вернутся».

* * *

Чтобы разъединить толстую цепь, Горынычу понадобилось больше двух дней. Но он особо и не торопился, разумно полагая, что неплохо бы узнать побольше о хозяевах и том месте, куда его забросило. Тем более зуд у лопаток однозначно намекал, что крылья у него все же будут, а значит, и шансы на успешный побег увеличивались.

Иногда заглядывал Хагрид. Но испытанные Горынычем эмоции при первом пробуждении сделали свое черное дело, и каждый раз лесник уходил покусанным. Зато черноволосому чародею Горыныч был искренне рад. В первую очередь потому, что чародей не лез с объятиями, во-вторую — проявлял исключительно деловой подход: пришел, почистил темницу от грязи, вежливо попросил какую-нибудь частицу с тела, не гнушался объяснять, для чего она ему нужна, взамен оставлял хороший кусок отличной говядины. Да еще обнадеживал, что совсем скоро собачья служба Горыныча закончится и его отправят на теплые острова к собратьям-церберам. Горыныч решил, что чародей, пожалуй, вполне приличный человек, несмотря на вечно хмурую физиономию.

Цепь у самых лап была почти расплавлена, оставался последний плевок или простой рывок, но Горыныч медлил — ждал, когда проклюнутся крылья. Но провидение в очередной раз все решило за него.

Случилось это на седьмой день поздним вечером. Горыныч, как обычно, скучал в темнице, от нечего делать царапал узоры на деревянном люке, который находился посреди помещения, и фантазировал о том, что скрывается внизу: узник или сокровища. Неожиданно, будто из ниоткуда, зазвучала мелодия. Негромкая и чарующая, она навевала самые приятные воспоминания и медленно погружала в сладкую дрему. Еще немного, и Горыныч, наверное, крепко бы уснул, но тут чуткое обоняние уловило отвратительный смрад разлагающейся мертвечины.

«Нежить!» — яркая мысль словно обухом ударила по сознанию, мгновенно выдернув из сна.

Полуживой мертвец с тюрбаном на голове, как оказалось, успел сдвинуть задремавшего Горыныча к стене, открыть люк и собирался наколдовать себе лестницу. Но Горыныча не интересовали подробности, он вообще ни о чем в этот момент не мог думать: перед глазами возникла багровая пелена, здравый смысл улетучился, осталась только всепоглощающая ненависть. Цепь от стремительного броска лопнула, и Горыныч с рычанием сомкнул челюсти на шее и плечах незваного гостя...

Очнулся он почти сразу, когда вместе с обезглавленным трупом провалился в люк и полетел вниз.

— Крылушки-то мои, крылушки так и не выросли! — в ужасе завопил Горыныч.

Неожиданно пространство вокруг смазалось и загустело, движение замедлилось, а вместо воздуха в легкие хлынула вода. Вдруг кто-то с невероятной силой дернул Горыныча за хвост и потянул вверх...

* * *

Змей Горыныч встряхнулся, разбрызгивая капли, головы переглянулись и оскалились в восторженных улыбках: вернуться в свое тело и родные края — вот оно, истинное счастье! Горыныч вздохнул полной грудью и с интересом посмотрел на скачущего на одной ноге богатыря, мизинцем вытряхивающего воду из уха. Когда богатырь остановился, спросил:

— Как звать тебя, малец?

Несмотря на силушку и высокий рост, богатырь оказался совсем юным, почти отроком.

— Данила, — буркнул он, недовольный, что его сравнили с ребенком.

— И зачем спасал?

Данила смутился. Вместо ответа снял с себя рубаху, преувеличенно медленно отжал и натянул обратно. Так же неторопливо взял сапоги, сел на корягу и начал обуваться.

— Животинку стало жалко? — догадался Горыныч.

Данила покраснел и отвел взгляд. Горыныч покачал головами:

— Что же ты, такой сердобольный, в богатыри подался?

— Нужда заставила, — со вздохом признался Данила.

— Оно тебе по нутру? Может, еще подумаешь? Златом одарю за спасение. В купцы пойдешь или еще куда.

Данила отрицательно мотнул головой и твердо произнес:

— Я в дружину хочу!

На что Горыныч иронично хмыкнул:

— Поэтому сначала решил доказать молодецкую удаль? — И благодушно продолжил: — Ладно уж, помогу я тебе. Кольчужку справную дам, шлем подберем. Накопилось, знаешь ли, за столько лет… Да покажу, где меч-кладенец спрятан.

Взгляд Данилы заблестел в предвкушении, но быстро потух.

— Им управляться надо, а я не умею, — с грустью ответил он.

— Чудак-человек, — фыркнул Горыныч. — Это же волшебный меч! Он тебя сам научит. Залезай.

— Куда?

— На спину, дурень. Сбруя твоя будущая в пещере лежит. Пешком не дойдешь.

— А не врешь?

— Клянусь бородой Мерлина!

— Чего?

— Садись, говорю, пока не передумал!

Данила немного помялся, потом решительно тряхнул головой, подхватил дорожный мешок и вскарабкался Горынычу на спину…

* * *

Где-то далеко в иной реальности довольный Пушок бегал по берегу Черного озера, гонялся за бабочками и усиленно вилял хвостом, выражая неподдельное счастье. Странный сон, в котором он считал себя драконом в шкуре собаки, наконец закончился, он выздоровел и, самое главное, остался жив. В последний момент на спине выросли чудесные крылья и смягчили удар о каменный пол. Лапам, конечно, все равно было очень больно, но человек в темной одежде быстро их вылечил да еще накормил Пушка вкусной едой.

Оставив бабочек в покое, Пушок начал нарезать круги вокруг беседующих Дамблдора и Снейпа; время от времени, высунув языки, лез под ноги к последнему, требуя ласки. Снейп тихо сыпал проклятиями и безуспешно пытался его отогнать.

— Что ты ко мне пристал? Был же нормальной собакой, — цедил Снейп, — а сейчас словно глупый щенок.

— Он и есть щенок, Северус, — с улыбкой сказал Дамблдор.

— Когда его заберут в питомник?

— Увы. Магокинологи отказались брать химеру. Думаю, тебе стоит сделать Пушка своим фамильяром.

— Альбус, ты издеваешься? Он же жрет в три горла!

— Ничего страшного, поставим на баланс школы. К тому же ты сможешь ему приказать слушаться Хагрида. Иначе он к нему не пойдет.

— Да он его сгрызть готов, уж не знаю почему, — хмыкнул Снейп. — Альбус, не вешай на меня новые заботы. Один Поттер чего стоит!

— Вот именно, Северус, — многозначительно произнес Дамблдор. — Потомки церберов могут выследить кого угодно и где угодно и являются отличными защитниками. Через год Пушок сможет справиться с мантикорой, не говоря уж о зверях попроще. По преданиям, церберам не страшны даже василиски.

В принципе, Снейп был не против. Неведомым образом одраконившийся цербер имел весьма специфическую кровь, с которой было бы интересно поэкспериментировать, а пучок шерсти легко заменял горсть драконьей чешуи. Зелья со слюной уже сейчас стали популярны у взломщиков проклятий и приносили хороший доход. В общем, сплошная выгода. Да и после полумертвеца Квиррелла Пушок вызывал искреннюю симпатию. Стоило видеть выпученные глаза и позеленевшие лица несносных гриффиндорцев, когда они, заикаясь, рассказывали об оторванной голове с двумя лицами. Снейп надеялся, что это послужит хорошим уроком и Поттер с компанией сначала будут думать, прежде чем лезть куда попало.

Так что он был готов согласиться с Дамблдором, но, верный своему скверному характеру, решил еще немного повредничать:

— Не знаю, зачем тебе это надо, Альбус, но обещаю подумать.

Пушок будто понял, что человек хочет взять его к себе. Радостно тявкнув, он непроизвольно дыхнул пламенем, огненный язычок которого задел край черной мантии.

— Да что же это за год такой! — в сердцах воскликнул Снейп, затушив огонь. — Каждый норовит спалить мою мантию!

1) Взято из интернета https://publicadomain.ru/ и слегка переделано.

Вернуться к тексту