Кости из Атланты (джен)

— Джим, не спишь? — Голос в трубке был усталым, глухим и немного виноватым. Маккой в своём репертуаре. Как бы хреново ни было, обременять своими проблемами пусть даже лучшего друга ему неудобно. Как это сочеталось с вечным ворчанием и жалобами на жизнь, Джим никак не мог понять.

— Ну, я же взял трубку. Значит, не сплю, — хохотнул он.

В свои неполные двадцать пять Джим Кирк уже был лейтенантом полиции и давно привык к ночным бдениям и внезапным побудкам на происшествия. Звонок Маккоя ничем не отличался от обычного сигнала тревоги. Джим привычно протёр глаза и очень бодрым голосом постарался внушить Маккою, что тот его вовсе не разбудил и Джим только и делал, что ждал его звонка посреди ночи.

— Я приеду? — вдруг спросил Маккой. А вот это было что-то новенькое. Обычно он ограничивался телефонными звонками, да и то старался не звонить слишком поздно. Похоже, случилось что-то действительно серьёзное.

— Коньяк или кофейком обойдёмся? — озабоченно спросил Джим, выбираясь из тёплой, уютной постели. Как хорошо, что он не имел привычки таскать домой многочисленных пассий, предпочитая встречаться на их или нейтральной территории. Сейчас пришлось бы срочно выставлять кого-то за дверь, а это так неприятно и как-то даже неудобно. Особенно если малышка хороша и есть планы встретиться с ней ещё разок-другой.

— У меня всё с собой. Найди, чем закусить, — отозвался Маккой. Кажется, всё ещё хуже.

Маккой жил всего в паре кварталов в такой же небольшой съёмной квартире, какую снимал и сам Джим. Они даже подумывали съехаться, чтобы меньше платить. Всё равно серьёзных отношений ни у того ни у другого не было, а вдвоём как-то веселее.

На пороге Маккой появился уже через десять минут после звонка. Джим едва успел бутерброды нарезать и поджарить яичницу. Ещё у него были целая банка оливок и пара яблок. Всё это богатство он красиво разложил на кухонном столе под хмурым взглядом лучшего друга.

— Ну и кто тебя так вздёрнул? — сел он напротив, подвигая Маккою пустые бокалы.

Тот плеснул в них виски на два пальца и уже открыл было рот, чтобы ответить.

— Стой! Я угадаю! — невесело усмехнулся Джим. — Джослин опять подала в суд?

Маккой молча выпил залпом и, не закусывая, налил ещё.

— Эй, эй, эй! Ты куда гонишь? — возмутился Джим. — Так я могу ни хрена не узнать. Ты свалишься раньше.

— Не свалюсь. Меня сейчас не то что бокалом виски, из гранатомёта не уложить. — Маккой опрокинул второй бокал и наконец-то закусил бутербродом. — Хотел бы свалиться, напился бы в одиночку дома.

— Надо было, — кивнул Джим, — и делиться бы не пришлось.

— Идиот! — беззлобно припечатал Маккой. — Думаешь, мне виски жалко? Мне вообще ничего не жалко. И не надо ничего. А эта баба всё боится, что я у неё чего-нибудь отбирать надумаю. Не могу больше! — с поразившим Джима внутренним надрывом закончил Маккой, и жалобно: — За что мне это всё?

— У тебя ещё осталось, что отсудить? — осторожно удивился Джим.

— Если только мои кости, — горько усмехнулся Маккой. — Кровь она уже всю выпила. А сегодня и сердце вырвала: подала на полное лишение родительских прав. Если выиграет, я с Джо даже под присмотром видеться не смогу. Останется только сдохнуть.

— А она, конечно, выиграет. Мэр на её стороне, — сочувственно заметил Джим. — Она же уже три года замужем. Чего ей не хватает?

— Мстит мне, ещё бы понять, за что, — с мрачным видом вновь взялся за бутылку Маккой. — Говорит, после наших встречь Джо её не слушается и вообще от рук отбилась. Я на неё плохо влияю и не даю им создать с мэрским племянничком полноценную семью одним лишь своим присутствием. Папой она его, видишь ли, отказывается называть.

— Правильно делает. У неё есть папа! — вскинулся Джим. — Они там охренели совсем, что ли?

— И уже давно, — кивнул Маккой, уставившись в ночь за окном.

Помолчали. Джим всё думал, как отвлечь друга, чем ему помочь. Вот как раз помочь он никак не мог. Кто он — всего лишь лейтенант полиции, вечная заноза в заднице у начальства. Его спасала от увольнения только самая высокая раскрываемость по городу. Между прочим, не в последнюю очередь именно Маккой этой самой раскрываемости активно способствовал.

— А помнишь, как мы с тобой встретились? — спросил он, осторожно чокаясь бокалом о стоящий на столе вновь наполненный бокал Маккоя.

— Смутно, — усмехнулся Маккой. — Я тогда только развёлся и был немного не в себе.

— Немного? — округлил глаза Джим. — Да ты не просыхал! И я тебя понимаю. Остаться разом без дочери, без дома, без практики — это кого хочешь свалит.

— Да, тяжело было, — согласился Маккой. — Хотя и сейчас не легче. Никогда не думал, что Джослин такая стерва. Я ж любил её без памяти. Сдохнуть за них с Джо готов хоть сейчас. — Он на мгновение задумался. — Нет, за неё сейчас уже не готов. А за дочку всех порву. Как я буду без моей малышки Джо?

Маккой снова уставился в окно. Опять воцарилось молчание. Выпили. Яичница уже остыла, да и чёрт с ней.

— Ты мне так и не рассказал, почему тогда ушёл из больницы, — сам не зная зачем спросил Джим.

Три года Маккой молчал, и Джим не лез с расспросами. Ну, решил человек после развода круто поменять жизнь. С кем не бывает? Надоели ему живые — переключился на мёртвых. Переучился на патолога и медэксперта. Теперь с полицией сотрудничает, на происшествия выезжает, в морге зависает. И если бы не это его тогдашнее решение, может, они бы никогда не встретились и не подружились. С чего вдруг Джим спросил о причинах, если и так в целом всё ясно, он и сам не знал.

Маккой внимательно посмотрел на друга:

— Это не тайна, вообще-то. В больнице многие знают. Не люблю вспоминать, но тебе скажу, если хочешь.

— Ты это, извини, — пошёл на попятную Джим. — Если всё так сложно, то не рассказывай.

— Да нет уж, слушай, — вздохнул Маккой одновременно обречённо и воодушевлённо. — У нас как к разводу дело пошло, ругаться стали то и дело. Мне добрые люди доносить начали, что Джос с мэрским племянником видели. Да ещё учебник мой по хирургии зарубили в редакции не ко времени. В общем, всё одно к одному, я вот на это здорово подсел, — Маккой с горечью кивнул на ополовиненную бутылку и даже с отвращением отодвинул пустой бокал. — Привезли нам в те дни мальчишку после аварии. Изломанный весь, внутри каша. А я с похмелья. Я тогда постоянно или пьяный, или с похмелья был, но как-то обходилось. Дело-то своё знал! Ночь на дворе. Кроме меня в больнице ещё терапевт и педиатр. Не хирурги ни разу. Я сдуру в операционную полез. Руки ходуном, голова трещит, словно прямо на темечке дятел устроился и долбит не покладая... чего там у него? Клюв? Вот клювом и долбит, аж искры из глаз. Мутит так, что на ногах еле стою. Но я ж хирург! Я ж светило, чёрт возьми! Завотделения! И ведь не страшно было, идиоту.

Джим внимательно слушал и не перебивал. Он чувствовал, что Маккою надо выговориться и он даже рад, что Джим коснулся мучившей его темы.

— В общем, не выжил мальчишка. Не вытянул я его. Потом расследование было служебное, экспертиза, анализ действий персонала. Признали, что всё все делали правильно, как положено. Просто парень получил травмы, не совместимые с жизнью. Но я-то знаю! — Маккой гулко постучал себя кулаком в грудь. Глаза его сверкали злостью и отчаянием. — Я запись той операции тысячу раз потом пересматривал и точно знаю, что не будь я с горького похмелья, всё было бы по-другому. Меня тогда на время расследования отстранили от операций. А как решили, что я не виноват, опять в операционную. И снова мальчишка на столе. Банальный аппендицит. Плановая операция. Я стою и боюсь разрез делать. Трезвый как стёклышко, а руки опять ходуном ходят, как в ту ночь. Короче, сказался больным, передал скальпель ассистенту. Он парень башковитый, перспективный — сделал всё в лучшем виде. А я на больничный свалил и неделю бухал не просыхая. И вот тогда мне в голову прилетела гениальная мысль, что если я не могу резать живых — значит, остаётся, резать мёртвых. Им хуже уже не будет. Теми же ногами пришёл и устроился на курс патологии и судебной медицины при полицейской академии Атланты. Как меня взяли, не понимаю. Я выглядел почти как бомж с улицы.

— Да, я помню тебя в тот день. Мы тогда и познакомились, помнишь? — усмехнулся Джим. — И я тоже смотрелся не очень, если что.

— Подрался в баре накануне! Да, ты рассказывал, — отзеркалил Маккой его усмешку.

— О, это была классная заварушка! — блеснул глазами Джим. — Я же не с кем-нибудь подрался. Я с кадетами полицейской академии сцепился не на жизнь, а на смерть. Если бы не Пайк, он тогда вел у этих гавриков курс по ведению допросов, меня бы, наверное, закрыли тогда.

— Могли, — согласился Маккой. — В полиции за своих, даже если они ещё кадеты, не прощают, сам знаешь.

— Знаю, — кивнул Джим. — Теперь знаю.

— А почему Пайк за тебя вписался? Ты не говорил. Вы были знакомы? — заинтересовался Маккой, и Джим был рад, что отвлёк друга от семейных проблем хоть ненадолго.

— Не рассказывал? — Джим выглядел удивлённым. — Он был лучшим другом моего отца. Они вместе начинали в полиции. Это ещё до моего рождения было. Отец как-то быстро на повышение пошёл: в двадцать пять уже лейтенант.

— Ты папу переплюнул, получается, — заметил Маккой. — Тоже лейтенант, а тебе ещё только будет двадцать пять в этом году.

— Да, пожалуй, переплюнул, — грустно улыбнулся Джим и, помедлив, продолжил: — Ему предложили должность начальника полиции в Ривердейле. Чин капитана дали. Круто! Он согласился, конечно. Вскоре мать встретил, она из Ривердейла родом, поженились. И всё было хорошо. А потом его не стало.

Джим замолчал. Маккой ждал. У них сегодня прямо ночь откровений получилась. Виски, что ли, такой особенный попался?

— Как это случилось? — не сдержался Маккой, когда молчание затянулось.

Джим вздрогнул. Взглянул растерянно, словно на миг забыл, где он и с кем. Потом вздохнул, взъерошил волосы и совершенно спокойно, как-то буднично, что ли, ответил:

— Он погиб. Прямо на рабочем месте. Там все погибли. Весь участок. Их взорвали. Ублюдка до сих пор не нашли. Как в воду канул. Двадцать пять лет ни слуху ни духу. Мать в тот день в роддоме была. Звонила отцу, чтобы он поторапливался. Я был уже на подходе. Она слышала взрыв. Прямо в трубке. Каждый звук, каждый крик, как отец стонал, слышала, как затих. А потом я родился.

Маккой во все глаза смотрел на Джима, и мурашки бегали по спине от жуткого спокойствия, с каким он всё это говорил. Будто робот.

— Джим, поэтому ты в полиции? — осторожно спросил Маккой. — Чтобы найти убийцу отца?

— И я найду, — решительно кивнул Джим. — Может, допьём? Что-то у меня ни в одном глазу. Что за херню ты притащил? Предлагал же коньяк!

* * *

Спустя всего два месяца Маккой, аккуратно причёсанный, в новом, с иголочки, костюме выходил из зала суда, и глаза его блестели от непролитых слёз. Как он и предполагал, Джослин суд выиграла, обеспечив себе полную опеку над их общей дочерью Джоанной. И даже потребовала у суда выдать запретительный приказ, по которому Маккой обязан был не приближаться к дочке ближе чем на сто метров, не звонить, не писать. Представила его монстром каким-то. И ей поверили. А как бы они посмели не поверить, если мэр приказал?

На душе было гадостно и пусто, но Маккой знал, что так будет. Оставалось лишь надеяться, что со временем, став взрослой, Джо сама разберётся во всём. А пока...

Маккой достал телефон и набрал номер Джима:

— Ну что, ты готов?

— Да, до самолёта два часа. Жду тебя в аэропорту. Чемоданы твои я забрал, — отозвался Джим озабоченно. — Как прошло?

— Как и ожидалось. Мне не дали и рта раскрыть, — горько усмехнулся Маккой, всё еще чувствуя в глазах непролитую влагу.

— Ладно, не отчаивайся, Боунз, через год подашь апелляцию, — постарался утешить его Джим.

— Через два, — мрачно поправил Маккой. — Они выдали запрет по полной на два года. И сколько раз тебе говорить, не зови меня этой дурацкой кличкой!

— Они суки, а ты зануда, — хохотнул Джим. — Сам виноват. Кто про кости говорил? Что только они у тебя и остались.

— Я ещё про выпитую кровь говорил и про вырванное сердце, — привычно ворчал Маккой, высматривая свободное такси до аэропорта и собираясь в нём дождаться, когда его жена с дочерью выйдут из суда, чтобы никто не увидел, что он хотя бы так прощается со своей девочкой ближе, чем за сто метров.

— О, ты хочешь сменить кличку на более дурацкую? — хохотал на том конце провода Джим. — Могу предложить Дракулу или, к примеру, Вервольфа.

— Идиот, — беззлобно бросил Маккой и невольно улыбнулся, смиряясь, что будет теперь Боунзом всю оставшуюся жизнь. Он собирался проводить Джима до Нью-Йорка, где тот получил предложение о работе в ФБР. А сам поедет работать в Бостон, подальше от родного города, в котором с некоторых пор ему были совсем не рады. Теперь его задача — заработать себе такую безупречную репутацию, чтобы никто, ни один чёртов судья в этой чёртовой стране не посмел даже усомниться в том, что он, доктор Леонард Маккой, может быть исключительно положительным примером для каждого ребёнка на планете, включая его собственную дочь.